Читать книгу Дара - - Страница 1

В один из жарких знойных дней на каменной, еще советской, остановке стоял видный мужчина средних лет. Мучаясь от дикой головной боли, он ждал автобус, водителю которого были чужды понятия расписания или рабочего дня, а посему работа велась буквально по настроению. Никто из ожидающих не мог знать наверняка – прибудет транспорт или нет, а если явится – то как далеко их довезет.

Дорога в горах всего одна. Здесь нет ни перекрестков, ни светофоров. Только извилистый асфальтный путь с двумя полосами движения, вырезанный в скалах и делящий аулы на две части. Большинство домов естественным образом выросли на склонах гор. И лишь несколько строений одиноко выглядывают из-под дороги. Их не более пяти-шести. А ниже, у подножия, располагаются зеленые луга: пастбища, разделяемые широкой рекой, выступающей границей двух государств. Когда-то это были территории великих бухарских эмиров, а ныне – два совершенно разных мира, изолированных друг от друга водной нитью. Разные культура, язык и уровень жизни. О прежнем родстве напоминают лишь байки о несметных богатствах, спрятанных в горах по обе стороны реки. Большие змеи, пари (белые женщины-духи), которыми пугают детей – бессменные герои местных легенд. Сегодня в их список смело можно включить и русских домовых, и английских гномов. Другие чудные создания, вроде фей или троллей, прижиться еще не успели. Зато дед Мороз со Снегурочкой знакомы всем обитателям правого берега. Правда, известны они как исключительно сказочные персонажи: здесь не принято обманывать детей рассказами о добром дедушке, который каждый новый год тайком пробирается в дом и оставляет подарки под наряженной елкой. Отчасти потому, что подарками жители селений не избалованы.

Наш герой настойчиво ждал автобуса, стоя на солнцепеке, в то время как под тенью старого козырька остановки сидели несколько человек в пыльных потертых одеждах, и дед-аксакал – с седой бородой и в круглой зелёной тюбетейке, скрывающей давно покинутый шевелюрой череп, туго обтянутый лоснящейся загорелой кожей. Они беседовали о своём, время от времени заливаясь смехом, а он, словно караульный, ходил от одного конца остановки к другому. Так продолжалось до тех пор, пока беседующие любезно не предложили ему присесть подле них, дабы не схватить солнечный удар. Ничтоже сумняшеся, он принял их предложение. Поскольку скамейки как таковой там не было, он присел на корточки в углу каменной постройки, прислонившись спиной к стене. Оттуда отчетливо можно было разглядеть каждую складку морщинистого лица старика, который, следуя местным нормам приличия, задал гостю несколько дежурных вопросов. Ответы мужчины не уступили в учтивости и сухости, после чего прерванная стариком беседа возобновилась.

В основном речь шла о тяжелой работе в полях в условиях нехватки быков для пахоты грубой и неблагодарной земли, о проблемах с распределением воды для орошения: ее явно не доставало для удовлетворения нужд всех страждущих. Аборигены активно обсуждали слухи, появившиеся на фоне криминального происшествия, имевшего место в пригороде на прошлой неделе, а также дом общины, который собираются строить напротив городского центрального парка. Наш герой большую часть времени, молча, слушал разговор, в отличие от старика, который не отказывал себе в удовольствии отпускать ценные, как ему казалось, комментарии. Сам же аксакал ничего не рассказывал до поры до времени. Он терпеливо ждал, когда выговорятся остальные, чтобы после его никто не перебивал. Выстрадав свой звездный час, старик медленно, скрипящим, словно пораженный ржавчиной механизм, голосом приступил к повествованию – из его уст полился поток разнообразных историй. Несмотря на то, что многие из них казались крайне неправдоподобными, публика продолжала восторженно следить за его мыслями. И мало кто действительно понимал, что приковывает их слух и взор к старцу: мастерство описываемых им событий или же колорит его восточной, потрепанной жизнью, и, кое-где, мыслью, внешности.

Он рассказывал довольно умело, прекрасно читая окружающих. Делал паузы, когда это было необходимо. Отбрасывал то, что порождало скуку, и растягивал моменты, вызывающие интерес. Старец не повторялся. Бывало, подолгу слагал рифмы, а после хитро улыбался и гладил седую бороду своей костлявой рукой, больше напоминавшей ветвь засохшего дерева. Конечно, не обходилось без колкостей. Однако на острые иглы вопросов своих слушателей он ловко насаживал наперстки поговорок или рубаи, сохраняя невредимым свой образ, а иногда просто отшучивался. Все зависело от обстоятельств. С ним было тяжело спорить. Каждый день старик, как на работу, спускался к остановке, садился на свой камень и терпеливо ждал собеседников, в то время как дома его ждала большая семья: трое женатых сыновей с супругами и многочисленные внуки. Таков был его образ жизни, и он им гордился. А уставшим после работы местным жителям его рассказы о беспечной молодости были бальзамом на душу, своеобразной культурной программой дня.

Со временем наш герой начал привыкать к подобным посиделкам, и они ему даже стали нравиться, несмотря на то, что поначалу, после долгого пребывания в Европе, подобный досуг его крайне раздражал. Ко всему привыкает человек, даже если этот человек – европеец до мозга костей, не чурающийся снобизма и возводящий терпимость на пьедестал культа, поклонение которому требует так много жизненных сил, что на саму терпимость времени не остается вовсе. Первые месяцы своей жизни в горах он сторонился беседующих на остановке людей, наивно считая себя выше них. Однажды ему пришлось долгую поездку в автобусе коротать в размышлениях над обидно проигранным спором с человеком, которого он имел наглость обидеть. Тот бедолага всего лишь хотел рассказать гостю известную в селении притчу о бродяге-сироте, некогда жившем в этих краях. Надо признать, что история эта не отличалась оригинальностью или глубиной, однако по законам жанра она имела на это право. И именно этого никак не хотел понимать и принимать наш герой. Обратив на это внимание публики, он столкнулся с непониманием, после чего гневно махнул рукой и отвернулся к окну. Словно ребенок, громко капризничавший и не нашедший у взрослых поддержки, он поспешил удалиться в свою комнату, чтобы спустя пару минут вновь вернуться, как ни в чем не бывало, так, будто, удалившись, он стер инцидент из памяти свидетелей и теперь намерен записать ее снова.

В истории той шла речь о мальчике-сироте, жившем в ауле, в доме одной богатой одинокой вдовы. Он помогал ей по хозяйству, а она заботилась о нем, как о своем родном сыне. Изюминкой легенды, как предположил «европеец», был тот факт, что никто в ауле не слышал, как мальчишка говорит, а вдова практически не выходила в свет, что вызывало определенное беспокойство у жителей кишлака. Односельчане, естественно, принялись рассказывать друг другу всякие глупости, приписывая бедному сироте связи с различными мифическими персонажами. Как умно, но не в том обществе, подметил наш герой, нехватка информации стала благодатной почвой для различных слухов, часто бредовых по содержанию. Они быстро разлетелись по всему кишлаку. Одни клялись всеми святынями вселенной, что видели его скачущим на большом черном волке в сторону пещеры, находящейся высоко над аулом, другие же утверждали, что лицезрели сироту общающимся с пари. Байка закончилась тем, что в одну из полных лун семью изгнали из селения, сожгли их дом и сад. Вдова и ее приемный сын, убегая в ночи прочь из аула, споткнулись о искусно спрятанное сумраком ночи препятствие и упали в обрыв. Женщина погибла сразу, а мальчик на последнем в своей жизни вздохе успел проклясть весь кишлак, которого не стало ровно через три дня и три ночи, а все, кто о нем хоть что-то слышал, тотчас лишились всяких воспоминаний.

В общем, тривиальная сказка, каких можно придумать миллион. Однако наш герой – европеец в недавнем прошлом – преподаватель, человек с образованием и самомнением. Он начал допытывать бедного рассказчика логикой своего научного мышления. В пылу страсти, принимая откровенно глупые вещи за фундаментальные первопричины проблем человечества, он наговорил много лишних слов. Казалось, ему просто не хватает в горах бесконечных рассуждений о системе образования, проблемах просвещения и воспитания, к которым он так привык, и которые стоило бы внести в список человеческих пороков наравне с чревоугодием. Увлекаясь разнообразием вкуса, человек перестает помнить о прямом предназначении еды. Подобно праведнику, размахивающему священной книгой на земле индейцев, он без разбора сотрясал налево и направо сознание всех присутствующих благими идеями, извращая их суть, оставляя лишь эффектную оболочку. В конечном счете, наш герой всю оставшуюся дорогу продолжал спор, но уже с самим собой. Он выискивал все новые и новые, уже никому ненужные аргументы. Он находил их и обсасывал со всех сторон, словно куриную косточку. Осознание глупости своего поведения пришло к нему лишь на следующий день. А с ним и стыд, о коем никому нельзя было знать.

Теперь же он наслаждался общением со своими новыми знакомыми, сидя на остановке. Он рассматривал их лица, следил за мимикой и жестами. Все без исключения были смуглыми, с невероятно белыми зубами. Практически каждый глядел карими, стремящимися к черным, глазами. У двоих посредине лица возвышались, подобно горам, носы с горбинкой. Темные волосы, впалые щеки, стройное подтянутое тело – таков образ местного жителя. За обманчивостью худобы скрывалась огромная сила. Эти парни, в отличие от нашего смелого мыслью и сильного словом работника образования, привыкли откалывать булыжники от скалистого рельефа в несколько мощных махов.

По истечении двадцати минут приезжий решил встать и немного пройтись, размяться. «Долго сидеть в одном положении – не мое, лежать – дело другое», – мысленно улыбнулся он своему остроумию. Ему нужно было чем-то себя занять. Беседовать с соседями он больше не хотел, это его утомляло. Тем более, в голове не переставало громыхать. От сильной боли у него начали закрываться глаза. С этим, как и с потом, струившимся непрерывным потоком по вискам и между лопаток, он поделать ничего не мог. Пыль, которую ветер энергичным приветствием направлял своему гостю прямо в лицо, вызывала у него неистовое раздражение. Хотя вопрос о том, что хуже, прилипший к потному лицу песок или реальная неопределенность с автобусом, оставался открытым. Наш герой изрядно перенервничал: все же к таким реалиям даже за полгода привыкнуть сложно. Слегка побарабанив пальцами по бедру, он волевым движением, не имеющим никакого отношения к характеру, поднял руку к лицу и взглянул на часы. Уже больше получаса он стоял на остановке. Досада в тот же миг отразилась на его холеном лице. Сделав несколько глубоких вдохов, он направился в сторону своего старого нового дома. Его более опытные друзья по несчастью, заметив это, вновь посоветовали вернуться под козырек. Но на этот раз он им объяснил, что не может более сидеть, а стоять над их душами не считает правильным. Они добродушно улыбнулись в ответ и вернулись к своему разговору.

Кусая губы с нескрываемой нервозностью, он окинул несколько раз взглядом равнину по одну сторону дороги и горы – по другую. Он искренне обрадовался теплому ветру, неожиданно подувшему с северной стороны, насладился приятным шелестом листвы пирамидальных тополей, усаженных на протяжении всего предстоящего пути и в самих аулах, и немного успокоился. Видный мужчина принял решение более не ждать и отправился пешком до дома, защищенный тенью ветвистых тополей. Он шел по песчаной обочине левой стороны дороги, где деревья росли чаще, чем со стороны обрыва. Оттуда же, слева, доносилось журчание воды в арыке, выкопанном вдоль каменных заборов. Иногда в ней можно было заметить красные вкрапления спелых вишенок из садовых стоков или помятые, залитые расплывшейся синей пастой бумажки, которые ребятишки запускали в одном из дворов выше по течению. Время от времени можно было услышать блеяние козлов или баранов. Их обыкновенно пасли в садах в отличие от коров, которых здесь принято рано утром выводить на дорогу и гнать дальше – на пастбища. Занимались этим пастухи из числа местных жителей в соответствии с заранее выбранной очередностью. На пути путнику люди попадались редко, поэтому он не стеснялся напевать в полголоса любимые песни.

Наш герой по-настоящему любил пешие прогулки. Они всегда наводили его на большое количество мыслей и рождали массу воспоминаний в его голове. Шаг за шагом он преодолевал расстояния и развивал новые идеи, переживая их в закрытом от чужого взора мире. Это он ценил особенно. Вряд ли человек со стороны мог бы догадаться, о чем думает этот интеллигентно одетый и весьма симпатичный мужчина в данный конкретный момент. Но не заметить, что он думает, было невозможно. Проявления мозговой активности преподавателя не столько по профессии, сколько по своей натуре были налицо: ускорение шага, резкие нелогичные движения конечностей, изменения мимики или цвета лица. Порой ему было сложно удержать себя от резкого рывка, вызванного избытком эмоций. Это помогало забыться, уйти на время от той странной жизни, которой он не так давно жил, в изоляции от всего цивилизованного мира. Со всех сторон теперь его окружали многовековые хребты, видавшие многочисленные проявления людской глупости и жестокости за все время существования человечества.

Большое блаженство иметь возможность оставаться наедине со своими мыслями. Предаваться им целиком и полностью. Это редкостная роскошь для городского жителя, обреченного на общество даже во сне, заключенного в петлю информации. Человек чувствует ее тонкой кожей своей шеи и, вместо того чтобы снять, держится за нее изо всех сил в страхе удушья. И ему невдомек, что в то время, как одна рука оттягивает грубую веревку от горла, другая держит ее у основания над головой. Неудивительно, что люди, живущие в горах, славятся своей мудростью и безмятежностью. Сколько свежести и девственности в этом воздухе, в этой атмосфере, сколько смиренного спокойствия. Сегодня сложно себе представить, что в цветущем ауле, через который проходил путь нашего героя, когда-то проливались реки невинной крови беззащитных дехкан и их семей. Многое изменилось с тех пор: люди, общество, отношения, появились автомобили, электричество, города, советы и одни лишь беки никуда не делись, кто бы что вам не говорил.