Читать книгу Чистый Ген - - Страница 1

Стоящее на окраине города двухэтажное здание привлекало внимание не только необычным черно-белым цветом своих стен. Но и выбитой надписью над центральным входом: “Qui parcit nocentibus innocentes punit” – "Щадящий виновных наказывает невиновных".

Из подъехавшего фаэтона запряженного парой гнедых лошадей на улицу выбрался высокий мужчина в бело-зеленой форме. Не оглядываясь на извозчика он поднялся по ступеням. Оказавшись наверху перед входными дверьми мужчина потянул за ручку, но войти не успел.

Звонок через интерфейс был неожиданным, но посмотрев на того, имя звонившего, мужчина ответил на вызов:

– Привет, как у тебя дела? Ты уже слышал, что случилось в школе?! А, ну да, да… Вы же всегда все узнаете первыми, и подробностей от тебя я не получу. “Это же информация не подлежащая разглашению до конца расследования”. Да я и не буду у тебя ничего выпытывать! Я просто так позвонила узнать, как у тебя дела, – она, как всегда, нашла самый неудобный момент, чтобы позвонить. – Эй, ты слышишь меня? Ну не молчи, если я тебя отвлекаю, то так и скажи, и я не буду тебе больше звонить.

– Привет, да, я слышал. Сейчас как раз иду посмотреть на нее лично. И нет, никаких подробностей не будет, – голос мужчины звучал слегка устало. У него просто не было ни сил ни желания разговаривать со своей бывшей женой. Этот звонок из прошлого лишь бередил старые душевные раны и оставлял после себя горький привкус раздражения. – Все, я больше не могу говорить. Я уже пришел, – не дождавшись ответа Вилард отключился. Открыв наконец дверь он зашел внутрь здания и направился по коридору в гардеробную. Там снял с головы шляпу и повесил ее на один из свободных крючков в шкафчиках. После чего вернулся в коридор и открыл следующую дверь – в комнату медицинского блока, где его ждала не успевшая довести до конца свой замысел суицидница.

Как было известно Виларду из сохранившихся архивных документов, раньше были специальные здания, где оказывали медицинскую помощь людям, их называли больницами. Местом же где проводились допросы преступников и им выносились приговоры за совершенные деяния были суды и полицейские участки.

Те времена вместе со зданиями давно ушли в прошлое, и здесь – в настоящем – место, где находился биокомиссар Нивкхар, нельзя было назвать ни больницей, ни судом, ни полицейским участком. Уже давно сама суть происходящего здесь предполагала не оказание помощи больным людям, а наоборот, здесь признавали людей биоотклоненными, здесь же Наказуемым выносили приговор и приводили его в исполнение . Жизнь и смерть в этих стенах шли рука об руку и часто одно вытекало из другого. А биокомиссары, как назначенные ответственными за сохранение мира и спокойствие в государстве, несли здесь свою службу.

Не смотря на то, что у каждого биокома в этом здании был свой кабинет, в комнатах медицинского блока для них были подготовлены столы, чтобы они могли исполнять там свои служебные обязанности.

Когда биоком зашел то направился к своему столу и сел за него. Прямо напротив его рабочего места стояла медицинская колба, внутри которой в прозрачной жидкости находилась молодая девушка. На ней был специальный облегающий костюм, который поддерживал систему жизнеобеспечения и выводил биологические отходы. К лицу была присоединена кислородная маска. Только тихонько попискивающие мониторы и опадающая и поднимающаяся с шипением помпа подачи кислород, говорили, о том, что пациентка все еще жива. Бледная кожа, заострившийся нос, спутанные волосы все говорило об очень тяжелом состояние.

Выведя перед собой в воздухе электронное досье девушки, биоком принялся изучать информацию. В его действиях с не было особой нужды, так как всю эту информацию он получил еще вчера от дежурного биокомиссара и успел ее достаточно изучить. Но регламент и протокол требовал от него соблюдения установленных инструкций. Именно поэтому Нивкхар сейчас еще раз все перечитывал, чтобы гарантированно ничего не упустить.

Если бы это была банальная попытка самоубийства, то биокомиссар сейчас бы здесь не сидел. Вся загвоздка была в том, что у пациентки были биоотклонения от нормы, которые проявились у нее в трехлетнем возрасте. Так называемая гетерохромия не была предсказана генетиками при планирование зачатия, а также не выявлена в течение всей беременности ее матери. Ни у родителей, ни у старшей сестры пациентки, ни в генетическом материале сорока поколений их предков склонности к такому сбою не было. Однако у девочки один глаз был обычного карего цвета, а второй ярко-красного цвета. И причины этому так и не смогли найти.

Поэтому биокомиссарами было принято коллегиальное решение о наблюдении за данной девушкой до ее совершеннолетия. Но как уже стало понятно, что-то пошло не так, и по какой-то причине, не дожив до своего двадцатиоднолетия всего семь дней, она решила свести счеты с жизнью.

Нет, ей никак не могли стать известны протоколы и процедуры, принятые для таких биоотклов, но какие-то факторы привели ее в эту палату. И дело Нивкхара разобраться в данной ситуации за оставшиеся семь дней и предложить возможные меры для предотвращения повторения подобных ситуаций в дальнейшем.

А еще нужно наказать виновных и наказать так, чтобы другим это стало хорошим примером, страшным примером, не допускающим даже мысли о подобных противоправных действиях.

Свернув досье, биокомиссар встал из-за стола и подошел к колбе. Девушка, находившаяся в ней, не вызывала у него ничего кроме чувства брезгливости. Вилард никогда не поддерживал эту странную традицию по оставлению биоотклам жизни до их совершеннолетия, как будто что-то могло за это время измениться. Нет и еще раз нет. Если есть причины для устранения, то лучше устранять, а не растягивать на годы это существование, которое даже жизнью назвать нельзя.

Но в данном случае сыграл статус семьи. Да, это семейство получило право на размножение более двухсот лет назад. Плюс до этого еще пятьдесят лет наблюдений за генетическим кодом. И тут такая странная ситуация с биоотклом.

Конечно, теперь на их будущем поставлен огромный крест, стерилизация старшей сестры девушки – это почти решенный вопрос, их родители уже ей подверглись и последнюю попытку на зачатие использовать не смогут. Теперь эту попытку используют другие допущенные к зачатию.

И вот вопрос: расторгнут ли теперь помолвку старшей сестры или брак состоится? Нивкхар вполне допускал ситуацию, что жених старшей сестры и его семья могут потребовать компенсацию за сорванную свадьбу и подготовку к зачатию. А еще отец жениха занимал не последнее место в коллегии биокомиссаров, так что или Акшан решит защитить репутацию невесты и доказать чистоту их совместных генов, или… ее ждет стерилизация и дом Одиночества в лучшем случае.

Этот Тревор Акшан никогда не вызвал у Виларда ни симпатии как сослуживец, ни хотя бы просто принятия как человек. Карьерист до мозга костей, готовый ради продвижения закрывать глаза на мелкие преступления закона, просто не мог нравиться Нивкхару. Вынужденное сотрудничество, если такое случалось, не выходило за пределы делового общения. Но за пределами рабочей среды они оба готовы были порвать друг друга в клочья.

Как правило, биокомиссаров лишают права зачатия, но бывают и исключения в довольно редких случаях. Вилард, как и Акшан, были одними из таких.

После определённых жизненных событий, все эти плотские ритуалы и «тайна» рождения уже не приносили Нивкхару никаких положительных эмоций. Хотя у него до стерилизации ещё оставалось право на возможность зачатия двух детей. Теперь от таких мыслей ему хотелось принять горячий душ и тереть себя мочалкой до костей.

К слову, об Акшане: тоже сначала успел завести семью и только потом из-за преждевременной смерти предыдущего биокомиссара его сектора, смог занять его место в коллегии. А свою стерилизацию Вилард воспринял с радостью, как особую возможность для совершения мести. Он принял звание биокома с гордостью.

Однако его отвлек новый внезапный звонок. На связи был один из его коллег – Раен Миостер .

– Вилард, у меня возникли кое-какие проблемы под конец ночного дежурства.

– И?

– Не мог бы заняться моими Наказуемыми? Легкая, еле заметная ухмылка коснулась губ Нивкхара, и он молча кивнул:

– Это опять подпольщики? Ты же говорил, что у тебя все под контролем!

Миостер пришел на службу позже Виларда и иногда в сложных или спорных вопросах советовался с более опытным товарищем.

– Нет, до подпольщиков я еще не добрался, но обязательно с ними разберусь. Это две ученицы из школы-интерната для девочек. Как думаешь не слишком ли много в этой школе происходит в последнее время? То неудачная попытка суицида, то эти двое. Так возьмешь их? – в голосе Раена прозвучали просительные нотки.

– Сегодня я не смогу ими заняться, я в палате Хитсил, и у меня сегодня двое своих Наказуемых. Давай завтра или послезавтра? Пусть неофиты их подготовят, а я, как освобожусь, займусь ими, – Нивкхар согласно кивнул, хотя собеседник и не мог его видеть.

– Спасибо, ты меня спас. Я отправлю Наказуемых к неофитам, они будут подготовлены к твоему приходу. Я пришлю тебе досье на обеих, чтобы ты знал с кем имеешь дело, – с этими словами, Раен отключился и спустя пару мгновений пришло оповещение о принятом сообщении.

Открыв поочередно каждое из них, биоком бегло ознакомился с делами Наказуемых.

«Сексуальные отношения. И это в стенах школы, где все должно быть направлено на воспитание достойных граждан нашего государства! Что-то не так с этой школой, надо сразу отсюда поехать к директору Армуми» – заключил Нивкхар, снова присаживаясь за стол.

В век, когда правительство борется за чистоту крови и стремится поддерживать золотой миллиард, всё равно находятся те, кто предпочитает гомосексуальные связи традиционным отношениям.

Сверив свои внутренние часы с электронным интерфейсом в палате, он опять уселся за стол и положил перед собой самые настоящие бумажные листы. Только такие используют при назначении наказания и храниться они будут потом в государственном архиве ближайшие пятьсот лет, чтобы наши потомки знали, за что были наказаны виновные, и почему их исключили из числа допущенных. Из ящика стола Нивкхар достал увесистую цепь судьи и повесил на шею – формальности надо соблюдать.

С момента появления института биокомиссаров при проведении заседания по назначению Наказания, биокомы вешают себе на шею серебряный признак судьи. И острые шипы, беспрестанно колющие и царапающие кожу, напоминали о том, что любой биокомиссар за нарушение закона окажется на месте Наказуемого. Закон один для всех.

– Тук-тук-тук – опять же ритуальное предупреждение о том, что привели подвергшихся наказанию.

Двери открылись, и сквозь дверные проемы вошли два юных неофита, два будущих биокомиссара, которые вели на длинных металлических стержнях, как на поводках, двух мужчин. На голове каждого было надето по черному мешку. Их одежда была своеобразной крайне эластичной наждачной бумагой, которая при соприкосновении с кожей причиняла страшные страдания и незаживающие раны.

В чем плюс такой одежды? Виновные могут сколько угодно терять крови, но вся она останется внутри одеяния, не пролив наружу ни капли драгоценной жидкости. Чистота! Нивкхар знал, что даже такая кровь будет использована на пользу общества в лабораториях.

Без напоминаний конвоиры сразу поставили обоих на колени напротив стола биокома. По нетвердым и шатким движениям Наказуемых Нивкхар понял, что перед заседанием к обоим применили сыворотку правды, чтобы они не могли ничего утаить от биокомиссара.

Посмотрев в глаза неофитов, он не увидел там ни тени сомнения или сожаления по отношению к наказуемым. Что ж хорошо, очень хорошо, после того, как все закончится, он внесет в их личные дела запись об участии в исполнении наказания, а это немало.

Кивнув конвоирам, Нивкхар поправил цепь хорошо поставленным голосом начал процесс:

– Снимите с виновных мешки, – после того, как конвоиры выполнили его указание, он продолжил, – я, Вилард Абрахам Нивкхар, действующий биокомиссар, объявляю судебное заседание по назначению наказания открытым. Вы, лишенные имен и фамилий, не имеете права на защиту и оправдание. Ваши генетические материалы навсегда исключаются из списка допущенных к ритуалу зачатия и продолжения рода. За совершенное вами умышленное убийство биоотклоненного, вы приговариваетесь к смерти через четвертование. В нашем обществе недопустимо любое проявление агрессии к биоотклам. Только наделенные законом властью – биокомиссары могут судить и наказывать в соответствии с совершенными деяниями. Вот уже тысячу лет все наше общество стоит на страже чистоты Гена. Нашими Великими Основателями была проведена колоссальная работа по очистке нашей планеты от ненужного биологически нечистого населения. Из семи миллиардов людей остался только один – “золотой”, который сейчас процветает на нашей Земле. Если мы допустим такие преступления как совершенное вами, то чем мы лучше тех уничтоженных людей? Вы и сами молоды и должны были родить новых идеальных граждан с Чистыми Генами, и что теперь получается? Из-за сиюминутного неправильного решения, вы оказались здесь без любой надежды на счастливое будущее! Вы не достойны жить в нашем обществе и продолжится в наших потомках! – голос Нивкхара набатом наполнял всю комнату и отражался от стен. Его глаза сверкали фанатизмом и уверенностью в своей правоте и патриотизме по отношению к своему государству.

– Но! – тут биоком выдержал театральную паузу, чтобы потерявшие всю надежду наказуемые поверили в возможность другого исхода.

Нивкхар решил, что сейчас стоит убрать из своего голоса металл и жесткость, чтобы обе «рыбки» клюнули и заглотнули такую привлекательную наживку.

– Как и у всех приговоренных к смерти, у вас есть шанс избежать такой неприятной смерти, которой вы их подвергаете в случае отказа от моего милостивого предложения. Сейчас мы с вами пройдем в нашу лабораторию, где вас подвергнут специальной процедуре по уменьшению и внедрению в клетку биовируса. Ваша цель лежит перед вами, внутри данного тела произошел сбой в работе ДНК, вы можете это исправить. Понимая ваши сомнения по поводу противодействия иммунной системы этого тела любому вирусу, хочу вас успокоить. Пациентке будут введены иммуноподавляющие препараты, поэтому попасть внутрь будет намного проще. Нет, без проблем, конечно, не обойдется, но это сопутствующие риски. Вы оба знаете, что в случае гибели клетки биовируса вы сразу оба умрете, но эта смерть намного легче вашей альтернативы. Но я хочу немного повысить ваши шансы на успех. Поэтому из вашего генетического материала были выращены ваши копии, клоны, если хотите. Так вот тот из вас, кто доберется до цели и выполнит задание по исправлению биосбоя, получит прощение и жизнь… в доме Одиночества, но все же это будет жизнь. Я понимаю, что для принятия такого сложного решения вам нужно время, и оно у вас есть. Сейчас как раз пришло время обеда, когда я закончу принимать пищу, то хочу услышать ваше правильное взвешенное решение.

С тихим щелчком в стене за спиной у биокома, у специального автомата, открылась небольшая ниша, в которой стоял закрытый прозрачным экраном поднос. Обед предназначался не пациентке, а работающему здесь представителю власти. Полуобернувшись, Нивкхар забрал поднос с обедом из ниши, и та с тихим щелчком закрылась.

Прием пищи тоже был частью традиции, только раньше приговоренным к казни давали выбор последней трапезы, а здесь судья наслаждался едой на глазах наказуемых. И нет, биоком не относил себя к жестоким людям, он просто соблюдал установленные правила, и его не волновало мнение тех, кто эти правила соблюдать не хотел.

Раздвинув в две противоположные стороны стенки экрана и опустив их до конца, биокомиссар вздохнул своим тонким носом витавший аромат только что приготовленного обеда. Аппетитный кусок мяса с поджаренной корочкой, а также кусочек желтого лимона для его заправки, вот что предстояло сегодня съесть Виларду. На десерт биокому приготовили шоколадный кекс, покрытый глазурью снаружи и с жидкой серединой внутри.

Протерев руки белоснежным слегка влажным полотенцем, Нивкхар взял в руки нож и вилку, начал резать приготовленный для него стейк.

Не смотря на то, что сверху на мясе была корочка, внутри оно было самой слабой прожарки. И при разрезании выделяло кроваво-красный ручеек. Это был очень тонкий психологический ход, добавляющий наказуемым моральные страдания, помимо физических. В камерах временного содержания Наказуемым не давали еды, лишь воду для поддержания в них жизни. Поэтому аромат еды доставлял им дополнительный дискомфорт. Тщательно прожевывая каждый кусочек и запивая из высокого хрустального бокала глотком вина, биоком разглядывал своих жертв.

М-да, а эти-то не самые слабые духом. Как держатся, с момента, как их поставили на колени, прошло уже более двадцати минут, никаких поручней или поддержки при помощи рук у них не было. Колени должны уже жутко болеть, и с каждой минутой должно становится все сложнее не упасть, сдавшись на милости судьи и палача.

Закончив с мясом и вином, Нивкхар придвинул к себе последнюю в этом обеде тарелку. Это был небольшой шоколадный кекс, хоть в том и не было особой нужды, но биоком и его разрезал ножом, давая присутствующим полюбоваться на жидкую красную серединку. Ей он уделял особо пристальное внимание, чтобы и нож и вилка сполна «напились» этой сладкой, терпкой гущи.

Наконец, последний кусочек был съеден. Пытка закончилась, и комиссар вернулся к процессу.

– Мы согласны на устранение биосбоя, – прошептал один из них.

Второй попытался кивнуть, но от этого небольшого усилия пошатнулся и свалился на пол, видимо силы оставили его в самый неподходящий момент.

– Увы, для принятия моего предложения должно быть дано добровольное согласие обоих. Здесь же, как я вижу, согласие только одно. Значит, наказание будет исполнено в соответствии с преступлением. Уведите.

Комиссар сполоснул руки в специальной чаше. Он выполнил свой долг перед государством.

Нивкхар вышел из палаты судьба Наказуемых его больше не волновала. Казнь их состоится очень скоро, а приговор приведут в исполнение родственники убитого биооткла. Так и семья получит возможность свершить суд и другим будет предостережение от повторения подобного.

Вернувшись в вестибюль Вилард Нивкхар опустился в кожаное кресло. Ему нужно подумать. Что он знает о попытке самоубийства на данный момент?

Дежурящий вчера биокомиссар опросил большую часть одноклассниц и учителей биооткла, в том числе двух девушек, которые видели Эттель незадолго до несчастья.

Осведомитель, который находился среди персонала школы, до приезда биокома успел заснять попытки спрятать следы правонарушений и преподавателей и учениц. Фотодоказательства прилагались к досье Эттель Хитсил. Ох, сколько же компромата дали на себя, своими попытками скрыть нарушения, все находящиеся под крышей школы-интерната.

А еще странным ему показалось то, что на территории школы имелся небольшой загон, где содержали животных. Привычные куры, козы, коровы и лошади с которыми каждая ученица должна была уметь обращаться. Рядом с загоном находился ящик с инструментами для клеймения. Это и было странно, ведь обычно учет живоных через клейма ведут на фермах, а не в школе.

И биокомиссар не придал бы данному факту никакого значения, если бы при обследовании тела пациентки на нем не были обнаружены следы почти удаленных шрамов, в том числе от ожогов и укусов животных. Также судя по словам информатора никого постороннего на территории школы в момент попытки самоубийства не было. А значит причину всего происходящего нужно искать в стенах школы-интерната.

Интерлюдия 1

Эттель с детства росла очень жизнерадостным и общительным ребенком. В семье своих родителей она была почетной второй зачатой и рожденной дочкой. На каждую попытку зачатия приходилось более пяти лет подготовки обоих родителей не только в плане медицинских обследований, но и сдаче экзамена-допуска для получения родительских прав. При этом не учитывалось наличие ранее рожденных детей, новое зачатие – новый экзамен-допуск.

Момент ее рождения зафиксировала коллегия биокомиссаров, подтверждая, что она лишена биологических дефектов и отклонений, и допущена к жизни в нашем обществе и государстве.

Первый год жизни девочки был наполнен медицинскими обследованиями, которые проводились для выбора подходящего ей партнера, будущего мужа и отца ее детей. По мере роста пары подбирались по совместимости генов, а также в соответствии с психологическим портретом и уровнем развития личности. К ее шестнадцатилетию будут подобраны три наиболее точно подходящих ей молодых человека, из которых она выберет к своему совершеннолетию одного.

Когда ей исполнился год, то из родительской спальни Эттель переселили в ее личную комнату. О, она была великолепна, большая светлая с тремя панорамными окнами, выходящими на зеленую парковую улицу. И это не считая игрушек, одежды и мебели, подобранной со всей любовью и заботой к своей долгожданной дочке. Уже здесь, в своей королевской обители, она в кругу своей любящей семьи отпраздновала своё двух, а потом и трехлетие.

Девочка не помнила момента, когда жизнь начала меняться. Что для нее значило зеркало, в котором она видела свое отражение? Кто придает значение своей внешности в трехлетнем возрасте? Просто в один момент их семья из счастливых улыбающихся людей превратилась в наказанных судьбой тюремщиков для собственной дочери.

Постановление коллегии биокомиссаров признало Эттель носителем биоотклонений, а значит, что до ее совершеннолетия она будет вести жизнь Одиночества. Нет, в Дом Одиночества ее не отправят, так как преступлений она не совершила, но эта участь немногим лучше, чем у наказуемых.

Сначала изменилась одежда, из разноцветного радужного разнообразия превратилась в уныло серо-черный цвет. Потом из каскада длинных черных блестящих волос осталась лишь необритая макушка, которая пряталась под специальную черную шапочку. На руках и ногах по два веревочных браслета, на которых с мелодичным перезвоном «танцевали» колокольчики.

Изменилась и ее детская комната, теперь жила она под самой крышей, где была огромная мансарда без окон, кроме одного самого маленького слухового под самым потолком. Кроме кровати и узкого шкафа для ее траурной одежды был еще невысокий стол с единственным стулом.

Здесь Эттель и жила все три последующие года. Родные могли посещать ее по одному часу в день. Чтобы увеличить время, проведенное с ней, каждый из них приходил к ней по отдельности и тратил свой час на игры и объятия, поцелуи и разговоры. Так было ровно до того момента, пока не пришло время поступать в школу.

Накануне вечером перед первым учебным днем свой час отец Эттель потратил на то, чтобы тайком принести на мансарду подушки и одеяла, из которых соорудил шалаш. А потом в этом мягком уютном домике мать и дочь, прижавшись друг к другу, рассказывали сказки и пили теплое шоколадное молоко.