Читать книгу Прах - - Страница 1

Первое что бросилось в глаза Энн, когда она проснулась – это яркий свет светодиодной лампы, – он ослепил девушку. Перед глазами сразу запрыгали чёрные точки, и они тут же заслезились. От яркого беспощадного света и непрошенной жалости к себе. Когда тебе девятнадцать, то жизнь кажется невероятным, захватывающим приключением непременно с кучей эмоций и счастливой концовкой. Перед тобой открыты все дороги. Ты и только ты хозяин своей жизни. Вот только у Анны так не вышло, её сверхъестественные приключения привели её прямиком на больничную койку, сделав тело молодой девушки, с совсем ещё юной, по-детски непосредственной душой беспомощной старухой.

Повернув голову на бок избегая яркой пытки она влажными, опухшими глазами неторопливо пробежалась по своей палате, которая за три месяца её пребывания здесь стала ей уже вторым домом. Всё было на своих местах: букет цветов на тумбочке у кровати, поставленный сюда её несостоявшимся ухажёром – Робертом; капельница с неизвестным Энн физраствором, что по словам её лечащего врача должен был в скором времени поставить девушку на ноги, вернув ей возможность нормальной жизни; небольшой столик в углу комнаты и рядом стоящий с ним стул, на котором обычно сидели немногочисленные посетители Анны, а сейчас устроился любимый плюшевый павлин девушки с вычурным именем Паблиссио; даже мигающая и издающая монотонный писк установка с кучей трубочек подсоединённых к ней отбивала привычную, медицинскую «азбуку Морзе».

Была уже глубокая ночь и Энн со всей доступной ей сейчас силой сжала руки в кулаки и до боли закусила губу, чтобы не расплакаться. Одиночество, что было её верным спутником вот уже три месяца с приходом ночной владыки ощущалось острее и безнадёжнее. Оно не просто накатывало, оно захлёстывало с головой и тянуло на дно внутреннего отчаяния, словно морская волна, накрывшая незадачливого пловца в шторм утаскивая его в свою пучину. Всем нам суждено остаться один на один перед лицом смерти, этот крест каждый из нас понесёт в одиночку, Анне же всё это предстояло пережить ещё до встречи с костлявой старухой с косой. Она умирала много раз, ещё до того, как оказалась на больничной койке, просто не чувствовала и не понимала этого.

В палате девушки никогда не гасили свет, обход странной пациентки с неведомым заболеванием производился каждые два часа, что только сильнее подкрепляло догадки Энн и её недоверие к врачу по поводу того, что этот до омерзения позитивный и оптимистично настроенный доктор понятия не имеет, как её вылечить. Не знает он и когда она умрёт. Замешательство, вот что видела каждый раз девушка во время её осмотров врачом сопровождающееся каждый раз бахвальством с его стороны и убеждениями, что болезнь отступает и сегодня Анна выглядит ещё лучше, чем вчера, более свежей и живой. Парадокс – вот только она сама с каждым днём всё больше и больше чувствовала себя живым трупом. Узники концлагеря Освенцим и то выглядели поживее её. По крайней мере в их глазах горели надежда и жажда жизни, в её же они давно угасли, словно обгорелые поленья, превратившиеся в угли. Вот только на эти угли сколько не дуй – пламя ты не разожжёшь.

Шелест в коридоре и звук чьих-то шагов вытянул Энн из её грустных раздумий словно человеческая рука кота за шкирку. Грубо, бесцеремонно и без каких-либо предупреждений. Было время обхода. Сейчас дверь в её палату откроется и в неё влетит лёгкая словно птичка колибри – медсестра. И Энн завистливо в очередной раз возненавидит ту за её молодость и беспечность, за то, что в её теле кипит и бьёт ключом жизнь, жизнь которая ещё недавно точно так же била и в ней самой.

Как всё-таки ничтожна сущность людей, как мы малодушны и слабы. Вместо того, чтобы признать собственные ошибки и взять ответственность за них нам проще возненавидеть ближнего своего, переложив всю ответственность за собственные неправильные решения на плечи другого человека. Это не я ошиблась, это счастье и безмятежность медсестры не уместны! А её молодость и свежесть преступны в этом склепе!

Какой бред! Какая инфантильность! Какое лицемерие!

Разве не вела бы себя точно так же Энн, если бы не её болезнь? Разве она не щебетала бы соловьём? Не порхала ласточкой? Не плыла бы грациозно по коридорам этой больницы словно лебедь по водной глади вместо ходьбы?

Да! Да! И ещё раз да!

Дверь в палату распахнулась, впуская вместе с молоденькой, рыжеволосой ещё по-детски щуплой девчонкой запах весны – её духов. От этой рыжеволосой бестии с зелёными глазами всегда пахло сиренью и свежестью летнего луга с едва заметными нотками цитруса. Энн была ей за это сердечно благодарна, духи этой сестры милосердия были практически единственным источником не больничного запаха, который Анна за своё нахождение здесь просто возненавидела. Другим источником были цветы на тумбочке, что с каждым своим посещением приносил Роберт.

«Роберт… Роберт… Бедный, преданный Роберт… Нельзя сейчас думать о нём!»

Вообще-то Анне нравилась эта рыженькая, в отличие от всех остальных медсестёр, что занимались ей она была вполне сносной: не лезла в душу с ненужными расспросами, приятно пахла, была чудо как расторопна и самое главное не смотрела на неё с жалостью. Но даже эти достоинства в глазах больной удерживали её от того, чтобы хотя бы узнать имя медсестры и перекидываться время от времени хоть парой слов с ней. У неё был один, но перевешивающий все её достоинства недостаток – она была молода!

Не желая идти ни на какого рода контакт Энн закрыв глаза притворилась спящей. Это был её единственно-оставшийся способ уединения. Жаль она не могла закрыть ещё и уши руками, не выдав своего истинного состояния. Ничего не слышать и не видеть сейчас было бы идеально.

– Шли бы вы, Пётр Алексеевич к своим пациентам, – раздражённо произнесла рыжая медсестра, переступив порог палаты.

Но вместо того, чтобы внять её просьбе никто иной, как молодой, только что закончивший обучение и поступивший на службу в больницу Пётр Алексеевич Гнедой, двадцати шести лет отроду шагнул вслед за девушкой в палату.

Он представлял собой интересное создание. Высокий, с хорошо развитым плечевым суставом и широкой рельефной грудью мужчина больше был похож на бойца боёв без правил или санитара в псих больнице. Такой внушительной была его фигура. А вот лицо напротив было до смешного безобидным. Слегка курносый нос, усыпанный веснушками, пухлые, не по-мужски чувственные губы и ясные, небесно-голубые глаза, что выгодно контрастировали с его чёрными как смоль волосами, смягчая немного острые, мальчишеские черты лица. Доброжелательность и открытость, что светились в его взгляде делали Петра Алексеевича похожим пусть и на большого, но всё же плюшевого мишку.

– Лика ты ведёшь себя как неразумный ребёнок, – устало выдохнул слова Пётр Алексеевич. А вместе с ними кажется и все свои доводы. – У тебя есть потенциал и глупо хотя бы не попытаться поступить в институт. Неужели быть обычной медсестрой для тебя лучше, чем использовать возможность стать врачом?

«Лика, вот как её зовут», – непроизвольно подумала Энн. – «Доктор Грачёв, когда производил осмотр Анны с ней всегда обращался к медсестре не иначе как – «голубушка»».

Лика недовольно фыркнула себе под нос так как будто она была не молоденькой девушкой, а самой настоящей кобылой.

– Ты так говоришь, как будто поступление зависит только от моего желания. А ты хоть знаешь какой там проходной балл!

– Знаю.

– Знает он! – буркнула себе под нос Лика.

Пётр Алексеевич, пропустив мимо ушей недовольство Лики продолжил наседать:

– Ректор института старый приятель моего отца, так что с поступлением проблем не будет, да и я тебе помогу подготовиться к экзаменам.

– А взамен – что? – девушка повысила голос переходя с собеседником на «ты». – Что ты хочешь взамен, Петя?

– Шанс, – голос мужчины напротив стал тише.

Пётр Алексеевич или просто Петя, как часто его звали медсёстры за глаза, был просто безумно влюблён в Лику. Он вздыхал о ней так открыто, что уже вся больница, от врачей до больных знала об этом сильном, светлом, но пока безответном чувстве, что испытывал молодой человек. Даже намеренно ограждающаяся от всех слухов Энн и то знала об этом.

– Петь, ну какой к чёрту шанс? Ну подумай сам какое будущее нас ждёт вместе? – Лика подошла к капельнице и вынув пустую бутылку с физраствором заменила её на новую, продула трубку, а затем вставила иглу в катетер, аккуратно, чтобы не побеспокоить спящую пациентку. Покрутив колёсико настроила подачу лекарства. – Ты правда думаешь, что для меня достаточно будет стать врачом, выйти за тебя замуж и нарожав детишек думать, как поддерживать домашний уют в перерывах между совместными сменами в больнице и болезнью детей? Нет Петь, мне этого мало!

– Чего же ты хочешь Лика?

– Я хочу путешествовать! Хочу рассекать на яхте! Хочу греться в лучах солнца на Лазурном берегу! Хочу одеваться в брендовых магазинах! Хочу ездить в самых дорогих машинах! Хочу есть омаров и устрицы на завтрак запивая всё это самым дорогим шампанским!

Мечты Лики заставили молодого врача повесив голову умолкнуть. Он не мог сейчас дать всего этого любимой. И неизвестно сможет ли когда-нибудь. Ничего обещать он не стал, этот мужчина был на удивление честным малым, далеким от несбыточных мечтаний и строительства воздушных замков, а его любовь была трезвой. Молча развернувшись он покинул палату, не обернувшись на свой предмет воздыхания. Энн могла поклясться, что слышала, как вдребезги разбилось его сердце. Но Пётр Алексеевич был не единственным в этой палате кого слова Лики ударили словно хлёсткая пощёчина. Для Анны они были издёвкой, брошенной ей в лицо, плевком в душу, позорным напоминанием, её личной моральной пыткой. Ведь ещё два года назад она сама говорила тоже самое, слово в слово мужчине безумно влюблённому в неё. Мужчине, чьё сердце так и не удалось никому собрать воедино.

Прийти в себя она смогла только тогда, когда, закончив проверять работу приборов и сделав соответствующую пометку в карточке больной медсестра засобиралась уходить. Слова Анны застигли её на пороге.

– Лика…

– Да? – участливая медсестра тут же оказалась у её кровати. – Вы что-то хотите?

– Да, дать тебе совет. Выходи замуж за Петра Алексеевича. Забудь о своих несбыточных иллюзиях.

Слова Энн вызвали неудовольствие Лики граничащее с гневом, но она быстро подавила свою агрессию. Она на работе, а эта старушка лезет в её жизнь со своими ненужными советами только от скуки и убеждённости, что знает эту жизнь лучше неё, потому что уже прожила большую её часть. Пытаться доказать ей что каждый видит жизнь по-разному и что то, что хорошо для одного может быть плохо для другого – пустая трата времени.

От Анны не укрылась настоящая реакция на её слова хоть она и была мимолётной и девушка, глядя на которую язык не повернулся бы её так назвать, убедилась в правильности своей догадки. Эта рыжеволосая девчонка отравлена тем же недугом, что была и она. Она не просто хотела лучшей, более сытой, красивой, насыщенной, красочной жизни и стремилась к ней. Нет, она хотела чужой жизни! Лика мечтала, жаждала примерить её накинув словно дорогое, лёгкое манто на плечи и пройти с ним по жизни красивой походкой от бедра ничего не заплатив при этом. Но так не бывает, уж Энн точно это знает. Платить придётся за всё.

– Вы конечно извините, но это в ваше время женщинам для счастья нужно было выйти замуж и нарожать детей. Сейчас времена изменились. Женщины стремятся к большему, – как можно мягче выразила своё возражение Лика.

– В ваше время! – со злой издёвкой повторила Энн. – У нас с тобой одно время! Сколько тебе? Восемнадцать? Девятнадцать? Двадцать?

– Мне девятнадцать.

– О, так мы ровесницы…

Глаза Лики округлились, а брови сами полезли на лоб, девушка ничего с собой не могла поделать, как не старалась. Глядя на эту сухую, дряхлую старуху с прозрачной серой кожей и седыми жидкими волосами она не могла уместить в своей голове мысль, что та могла быть с ней одного возраста.

– Вы так шутите? – это всё что смогла выдавить из себя медсестра Лика Любимова думая про себя, что должно быть из-за возраста, прогрессирующей болезни и бесконечных лекарств старуха выжила из ума.

– Ну какие могут быть шутки?.. У тебя ведь есть моя карточка, ты можешь сама посмотреть и убедиться, что я говорю правду.

Конечно у Лики была её карточка, она взяла её в регистратуре прежде чем пойти на обход. Она даже уже внесла в неё все сделанные ей процедуры и показания мониторов, а ещё ранее она ознакомилась со странной болезнью её больной, правда ничего не поняла. А вот посмотреть на личные данные не подумала.

Сжимая карточку в руках Лика не смело поднесла её к глазам, чтобы убедиться или опровергнуть только что услышанное. То, что она увидела повергло её в самый настоящий шок. Девушке пришлось перечитывать несколько раз чтобы принять прочитанное: «Анна Викторовна Вишневская. 19 лет. Диагноз: преждевременное старение, вызванное сбоем генов».

– Я никому этого не рассказывала, но… Хочешь я расскажу тебе свою историю? Почему я стала такой…

– А почему вы решили рассказать эту историю именно мне? – в глубине души Лики нарастала неведомая тревога.

– Потому что ты поймёшь. И потому что, очень скоро я уже не смогу рассказать ничего.

В больничной палате стояла мёртвая, девственная тишина, нарушаемая лишь писком приборов, шепотом Энн и тяжёлыми вздохами Лики.