Читать книгу Правдик и Ноди - - Страница 1

Предисловие

Это была обычная фотосессия на школьный альбом выпускников 11А класса. Нарядные девушки в бантиках и уже по-мужественному солидные юноши во всю спешили по домам. Только Оля чуть задержалась и, хотя она намеревалась уйти со знакомыми ей девчонками, осталась – самую лучшую и драгоценную сердцу фотографию она хотела еще больше. Оля скромно улыбалась, поправляла волосы, сгруппировавшиеся в блестящие пряди локонов каштанового цвета. Следующая фотка: слегка нахмуренный взгляд, скорее серьезный, но губки бантиком. И наконец долгожданный момент – она с легкостью может бежать домой.

Как прекрасно осенью смотреть на красные кусты, оголившиеся ветки, ощущать шуршащую листву под ногами. Проходить около зарослей темного винограда и вдыхать его дачный запах. Открыто любоваться на рыжеватое солнце, которое уже вовсе не слепит, но и не греет, как раньше. Пролетал один квартал, другой. Красные листья винограда задевали ее по волосам, а иногда и по лицу, мелькали парковые оградки с пиками на вершинах, заброшки. Оля не была озабочена ни приготовлением домашки, ни предстоящими экзаменами. Сзади неё, прямо-таки по пятам, шел кудрявый парень в капюшоне, ее одноклассник. Видимо он, не пойми откуда взявшись, фотографировался последним. Она заметила его от самой школы. Оля хорошо помнила, что парень жил в другой стороне и она не понимала, как можно туда пройти или обойти, по ее дороге, явно быстрее не будет. Так какого черта он следует за ней? Они не были друзьями, так, едва ли знакомы. Но девушка не намеревалась оборачиваться, спрашивать или что-то предпринимать. Ей хотелось спокойно дойти до дома и опуститься на свою пуховую постель после тяжелого дня, а не какие-то объяснения. Но самое, пожалуй, неприятное заключалось в том, что по близости совсем не было людей. Это так или иначе настораживало. Никакой даже заскорузлой старушонки не пробежало мимо. А он все шел. И он молчал, а Оля нервничала. Девушка пошла еще быстрее. Но, споткнувшись о выпирающий из земли корень, Оля не удержалась и через секунду уже растянулась на дороге. Естественно, она быстро спохватилась, вскочила, сорвав свою сумочку, зацепившуюся за ветку, но настроение было окончательно испорчено.

Ничего страшного за этим не последовало, так, легкий шок со стороны Оли. Но для одноклассника этого хватило, чтобы выйти из своего забвения и парень подал голос:

–Оля ! – хрипловатым басом произнес он, задыхаясь – Пожалуйста, подожди.

Поначалу девушка пыталась делать вид, что ничего не слышит.

– Остановись, пожалуйста, нужно!

Она машинально обернулась и чувствовала себя жутко растеряной. Тут же отвела взгляд, но этого было достаточно: Оля обратила на него своё внимание.

– Что? – пробурчала она почти себе по нос.

– Оля! Нужна! Ты очень нужна!

– Что… – повторила девушка. Она продолжала идти.

– Послушай, я не могу говорить на ходу, может остановимся? Я все объясню. Да?

– Нет, нет. Я…

– Подожди, не говори ничего. Оля, послушай меня пожалуйста. Мне очень нужна помощь, я в безвыходном положении.

Она продолжала обескураженно молчать.

– Послушай, я почти отчаялся, не знаю, что делать. Но тут ты! Ха-ха…это гениально! Оля! ну пожалуйста?

– И чем тебе помочь?

– О! Нужен Герой! Понимаешь, миру нужен Герой. Он меня просит, понимаешь? Даже не просит, заставляет…Но я…не знаю. Теряюсь. Я понял, именно ты мне можешь помочь! Иначе, я пропал. А помнишь, как в третьем классе ты играла в сценке к Хеллоуину…и ты пацана играла…Столько девочек было, а играла ты.

– Это вообще к чему? – они так же шли.

– Послушай, это может показаться бредом, но я просто не знаю, как объяснить все. Те герои уж не подходят, их нельзя. Они не то, что задумывалось изначально. Я понимаю, все это звучит о-очень странно, но я не все сейчас могу рассказать. Нельзя!

Девушка была в полнейшем замешательстве:

– Та-ак, -протянула она, – а давай я, когда приду домой, напишу тебе. И мы все это обсудим. Хорошо? А сейчас меня ждут, – и только спустя пару секунд она поняла, что совершила ошибку.

– Да ты понимаешь, Оля, это важно! Мне же потом плохо будет! Да ты даже не хочешь меня слушать, ты эгоистка. Ты не повернулась, молчишь? Значит, не хочешь? Я ошибался, вот, значит, как…Ну подожди пожалуйста, давай остановимся. Мне сложно так говорить. Я буду стоять, а ты? Эй!

Оля выдохнула:

– Нет, ты стой, если хочешь, а я пойду, – махнула она рукой в сторону дома и пошла. Парень остался на месте, боковым зрением она это видела. Да и не слышно было его тяжелого топота за спиной. Она шла, а он стоял и, видимо, ждал, что Оля вернется за ним. Но этого не случилось. Оля опять сделала полуоборот головы, чтобы оценить обстановку. Тогда, уже прилично отставший, он рванул вперед, прямо за ней; по рефлексу побежала и она. Побежала, не понятно куда, заворачивая за углы, по проулкам, закоулкам, мимо мусорных баков и вынесенных кем-то пестрых диванчиков, мимо табачных киосков и аккуратных домиков, затем по лужам и грязи, по шуршащей листве. Как в американском фильме с погонями. Только здесь было больше похоже на пробежку школьного марафона, при чем с весьма вялыми участниками, поскольку оба они задохнулись и были изнурены. Они выбежали на какое-то заросшее поле, с их стороны окруженное заборами и пыльной дорогой, а с другой лесом. Оле показалось, что она сейчас рухнет прямо тут. Девушка подняла руки и заорала, что было мочи бегущему однокласснику: «Сто-о-пп!!!» Он и вправду замер, как вкопанный.

– Ты поможешь…всем? – робко спросил парень. Оля никак не могла восстановить дыхание, но на удивление сказала:

– Ладно…Как тебе помочь, я так и не поняла.

– Не мне, нет. Всем! Хотя и мне тоже. Но нужно это не только мне.

– Хорошо, как?

Парень, все еще задыхаясь, боязливо огляделся по сторонам.

– Тут могут подслушать…

– Кто?

– Да кто угодно! Я рассказать такое хочу! Что в такое поверить трудно. Этого никто не должен знать.

– Но почему ты не хочешь рассказать это кому-нибудь другому? – сделала еще одну слабую попытку Оля. – Максиму, например, ты с ним общаешься. Ему и рассказывай.

– Максиму? – глаза его расширились. – Не-ет. Максим ведь не способен поверить. Мне нужен человек, который способен понять меня. Творится что-то мистическое, я не понимаю, как такое возможно. Но еще…я как бы могу создавать события …или видеть их. Послушай меня. Нам надо отойти туда, – он указал пальцем в сторону, где стояла Оля, только дальше нее.

– Что, в лес? – взвизгнула она. – Ну уж нет, рассказывай здесь на поле. Черт! Поему я с тобой вообще говорю, мне домой надо!

Парень растеряно замолчал. На небе загремел гром и, словно, огромное облако взоврвалось водой, пошел дождь, а Оля увидела что-то сверкающее в кармане у парня и попятилась. Она прошла несколько шагов спиной вперед и только потом однокласник опомнился.

– Ты куда? Нельзя оставаться на поле! Он может быть где-то рядом. То, что началось сто лет назад, не окончено, уверяю тебя. Я раньше тоже думал, что это выдумки.

– Ты совсем с головой не дружишь? – кричала Оля. Ребята уже промокли до нитки, а при необычном освещении дождь отражался слезами на их лицах.

Оля стояла уже довольно далеко на безопасном расстоянии, а однокласник сделал шаг вперед.

– Стой на месте, крикнула она, и не подходи ко мне, иначе я позвоню в полицию, – она достала телефон, который тут же промок.

– Отойди оттуда! – закричал парень, – ты зашла на середину поля, а там никак нельзя быть!

Оля упрямо стояла и протягивала руку с бесполезным телефоном вперед, как бы преграждая ему путь.

– Сейчас тут будет феерверк. Он скоро случится прямо на том месте, где ты стоишь. Поэтому иди сюда, быстро! – выкрикнул парень после секундного молчания. Гроза усиливалась, желтые молнии сверкали неподалеку. Оля заколебалась, но осталась на месте.

– Ты идиот, какой фейерверк? Что вообще происходит? Да ты псих обыкновенный. Тут ничего нет.

Оле показалось, что, ввязавшись в этот диалог, она создает какую-то другую общую теперь для них реальность. Парень рванул с места на нее, словно гепард, преодолевая прыжками расстояние между ними. За пару секунд он пробежал половину поля и схватил Олю за руку.

– Я вернул им то зло, которое однажды забрал. Вернул все чувства, – лихорадочно зашептал он. – И решил посмотреть, кто выдержит. Тот, кто пройдет через это, станет счастливым, освободится. Как видите, вот они. И я решил вернуть это из-за того, что я сожалею. Пусть к ним вернутся их…

Вся эта речь произошла тоже за секунду. Он оттолкнул Олю, что она отлетела далеко вперед и сам кинулся за ней. В этот момент на месте, где они только что стояли, что-то вспыхнуло и тут же загромыхало по сторонам. Это был бордовый фейерверк, вылетевший из земли, из самых, будто бы, недр. Он полыхал. И над головами вспыхивали громкие разноцветные вспышки: бах! бах!

Они лежали почти в обнимку на промокшей траве (кстати, дождь мгновенно прекратился) под яркими всполохами, почти не понимая, что происходит.

На месте стихшего фейерверка образовалось некое пространство света. И в этом пространстве медленно начали проступать силуэты. Прямо сейчас на поле стояло много людей, но они были в сероватой дымке. В центре стоял парень. Веселый, резвый, но растрепанный, а лицо все испачкано сажей или чем-то подобным. По бокам от него две молодые девчушки: слева серьезная, печальная, но с очень умным лицом. А справа добрая, улыбчивая, но ее худое лицо было испачкано в той же саже. Дальше за ними было еще много людей разного роста и возраста. Но как только Оля не всматривалась, не могла разобрать их лица. Все сливалось, смешивалось, смазывалось. Ей было безумно интересно, кто они. Такое часто бывает в снах: ты не знаком с этими людьми, но ни на минуту не удивляешься и воспринимаешь это явление как совершенно нормальное и даже обыкновенное. Когда нужно опомниться и уносить ноги, тебе интересно. Люди в дымке тоже заглядывали на Олю и одноклассника. Смотрели как на редкий экспонат в музее! А потом вправо, на них, и вправо. Говорят, что-то слышно, но голоса их сливаются, смешиваются в один общий.

Наконец Оля опомнилась, будто почувствовала какой-то толчок. Девушка даже не понимала, спала она или нет, вернее, была ли в сознании. Взор ее обратился к парню. Он молчал и только хлопал глазами, глядя на руку и поддерживая ее другой. Руку задел фейерверк, пока он отталкивал Олю. Теперь там был ожег или что-то подобное. Парень морщился, было чувство, что он скоро упадет в обморок. Оля чужим голосом промолвила:

– Там.. фейерверк был…Ты видел?

Ее одноклассник лишь приподнял больную руку в знак подтверждения.

– Да, но как?.. Откуда? Откуда ты знал все это? Такое вообще возможно, Вадик?!

* * *

«У нас еще много времени впереди»

Мы шли по запыленной алле возле нашего дома. Пожухлая листва клубилась под ногами, осень была в самом разгаре. Уже тогда я любила эту улочку, это чудесное время года. Откуда-то из-за угла доносился запах курицы гриль. Мой любимый, кстати. Сколько много людей бродило тогда по нашим окрестностям, но мне до них и дела не было. Я заинтересовалась больше картинкой пышных булок на магазине «Сокурские хлеба». Наверное, чаще всего воспевают запахи весны, ну а как же осень? Осенью своя прелесть. Листва, попахивает сушеными ягодами, булочной, подсолнечными семечками.

Я шла, подпрыгивая и подняв голову вверх, чтобы лучше все обозревать, так как на уровне своих глаз я могла увидеть, разве что, младенца, гордо проезжавшего в своей коляске. Такой уж низенький рост, моя отличительная черта. Возраст мой тогда уже достиг четырех лет. Представляете? Четыре года- это уже солидно, казалось мне. Я взглянула на своего дедушку, идущего рядом. Он подозрительно молчал, надо было действовать.

– Деда! – крикнула я. – А хочешь, историю расскажу?

Добрый дедуля даже не смутился, что еще одна такая же история предшествовала пять минут тому назад и покорно, но как-то на удивление озорно, улыбнулся.

– А давай, рассказывай, – произнес он.

Я охотно начала болтать все, что в голову взбредет, что придумается. С этим у меня проблем точно не было, такая уж я натура. Даже завидую сейчас сама себе, столько лет все же прошло…

– Деда, деда, ну ты слушаешь? Во-о-от…И Света пошла туда, куда повел ее клубочек, а там ей встретился такой страшный-страшный…угадай, кто!? – азартно взвизгнула я, заглядывая снизу в глаза дедули, что ответит?

– О-о, как бы смущенно протянул он, глядя куда-то вперед, – ну все, подожди пока, Эль. Вон идет, поздороваться надо.

– А. Ну вот, мы с бабой Шурой надолго застрянем тут.

– Хе-хе.

Навстречу нам действительно шла одна знакомая нашей семьи – баба Шура. Тогда мы еще встречались иногда. Болтливая женщина, их разговор еще не начался, а я так хотела пройти мимо, всего лишь мимо.

– О-о, привет! – загромыхал дед.

– Привет, привет, Толь.

Я смиренно замолчала, пытаясь при этом «незаметно» оттащить деда от Шуры.

– Гуляешь с дедушкой? – слащаво заулыбалась мне она.

– Да ты что, это Эля меня выгуливает!

– О, ну понятно, понятно. Что делаете?

«Какой некорректный вопрос», – промелькнуло у меня в голове, но я не вымолвила ни слова.

– Да вот, опять истории слушаю.

– Мм, истории…Истории – это хорошо.

– Да ты что, это так интересно, сам бы до такого в жизни не додумался, точно говорю!

– А польза-то какая от историй ваших? – снова сладко запела эта женщина. – Истории записывать надо. Ха-ха. А потом вырастешь, дивиться на себя будешь, какая я, дескать, была творческая личность в четыре года. Ей же четыре? Детки ведь такие лапочки, вырастет – как все будет. Эх-х.

– А правда ведь. Записывать – это дело! Да, Элька? Давай вот лучше пойдем рассказы твои на бумагу переводить, верно баба Шура гворит.

Я уж тут совсем надулась, стою обиженная-разобиженная, губы надула. «Потом», – говорю. А дед все на своем:

– Ну вот видишь, Шура, потом да потом. Такая она у нас.

– Сейчас, подожди, Толь, – баба Шура нагнулась ко мне и спросила в такой же манере, как спрашивают обычно у маленьких. – Эленька, милая, а о чем история твоя?

Я замялась. Не привычно было мне разговаривать с чужими взрослыми, хочу заметить, уже тогда. В итоге я кое-как промямлила пару фраз:

– О том, как девочка Света мальчика Васю спасала.

– Да? – удивилась Шура. – И как же она его спасала? Ха-ха.

– Ну…клубочком.

Женщина вновь неприятно засмеялась, словно на показ, что и дедушка мой хотел поскорее избежать дальнейшего разговора.

– Клубочком, да? Ха-ха-ха. Кто ей такую небылицу внушил? Не ты ли, Толь? Ха-ха. Люблю я с вами общаться, да что уж там, веселите вы меня. Ха-ха, ну не могу, клубочком. Толь, а рассказал бы ей лучше…историю. Или как вы ее там называете? Ту самую, которую тебе Вадик мой рассказывал. Да, все таки видна разница в воспитании, Толь. Твоя про клубочки рассуждает, а мой…Ну ты сам расскажешь. Хо-хо, – она похлопала дедушку по плечу и уже готова была удалиться, но дед, кажется, закипел и сдавленным голосом произнес:

– Какую такую историю Вадика?!

Женщина остановилась, во весь рот заулыбалась и, чего следовало ожидать, пустилась в смех.

– А ты не помнишь, что ли? Ха-ха. Ну о двух мальчиках, котрая…Элечка, это мы про Вадика говорим, внука моего. Такой он у меня даровитый! Татьяна Павловна, ну классный руководитель его сказала: вот он – надежда нашего класса. А я уверенна, что он не только класса надежда.

Дед уже явно не выдерживал больше такой собеседницы. Вздохнув, он культурно, как мне тогда показалось, произнес:

– Начнем с того, что историю эту он услышал от своего друга, а мне сказал об этом…

– А закончим чем? – хихикая, перебила Шура, но сама, казалось, несколько опешила от такого заявления, она-то думала, что ее Вадик сам…Хотя, кто его там знает, мне так и не довелось с ним встретиться. – Ой, мне кажется, наша речь нескончаема. Так чем закончим?

– Да нет, напротив, нам уже пора. Эля опаздывает.

– Ой, куда же? Неужели писать все эти ваши истории?

– Нет, на танцы, вон во Дворец Пионеров.

– А-а, – прошипела она, – танцуешь? Это правильно. Ей идет танцевать, я уверена. Но все же записывайте истории, совет хороший. Ты знаешь, Толь, я не из злых намерений все это говорю, наоборот. Когда-нибудь и вы нас догоните. Пусть с клубочков начнете, пусть, Вадик-то вообще с машинок начинал. То есть, это были главные герои. Ха-ха, ничего, ничего. А ты, Толь, расскажи ей историю о двух мальчиках.

– Шур, – приглушенным шепотом проговорил мой дед, но я тогда все услышала, – Шур, но она же ребенок, она не поймет этих смыслов. Это, когда подрастет. И вообще, она не заумная, она веселая и позитивная.

Не смотря на старания деда говорить тихо, Шура, кажется, все испортила (по крайней мере, на его лице это отразилось именно так) и заголосила, как и прежде:

– Ну и что же, что ребенок, Толь! Сначала для нее это будет просто сказка. Но когда придет время, много постигнет она. Ха-ха. Ну ладно, танцы так танцы. А ты все же расскажи, как можешь, как запомнил. А я уверена, что ты запомнил. Ну что ж, пока, Толь. Наведывайся к Вадику, он еще во что-то посветить тебя хочет. Пока. Танцы так танцы, – она опять похлопала его по тому же плечу и убрела.

Дед простоял молча, наверное, с минуту, а может это было секунд пять, но мне тогда казалось вечностью. Я потянула его за руку. Он спохватился, обращаясь ко мне:

– Какая! Бабка! Привязалась к нам, – иронично-возмущенно сказал дед, стараясь скрыть эмоции, будто ничем она его вовсе и не задела, и мы продолжили гулять, приближаясь потихоньку к тому самому Дворцу Пионеров. Хорошее здание, большое, древнее. Особенно мне запомнились там кусты, такие красноватые, ровные, подстриженные и многочисленные дорожки из плит, разбегавшиеся по всей территории. И сейчас я прихожу иногда туда. Помечтать, повспоминать. Повспоминать, с чего все началось…

Я все не могу забыть, как Шура ушла, тогда Дедушка проводил ее каким-то измученным усталым взглядом, что для него вовсе не характерно.

– Деда, ну слушай дальше историю! – с оживлением накинулась я на беднягу. Тот явно выглядел недовольным всем произошедшим и тихонько предложил другой вариант развития дальнейших действий:

– А пойдем записывать историю, а? – я поразилась: он что, слушать меня не хочет, что ли?

– Деда, опять ты про свое, записывать! Мы же на танцы, забыл, что ли?

– А-а, точно танцы, – как-то рассеянно протянул он, будто совсем о другом задумался. – Эля, а давай я расскажу тебе что-нибудь?

Конечно я удивилась такой инициативе с его стороны, но продолжала внимательно слушать, что же он будет рассказывать. Выпучив глаза, я шла и с низу заглядывала в его щелочки-глазки. А дед начал свою «песню»:

– Жила-была на свете девушка Маргарита.

Я так и взвизгнула:

– Деда! Замолчи, замолчи. Опять ты мне про свою Мастер-и-Маргариту! Не хочу даже слушать.

– Эх, Элька, это же интересно. Я в свое время много читал, но больше всего любил эту книгу.

– Но я же просила не рассказывать мне это.

– А что ж тебе? – вздохнул дед.

– Ту историю, про которую баба Шура говорила, про двух мальчиков, кажется.

Дедушка тогда долго колебался, а я не понимала этого и от его молчания все больше мне хотелось услышать, что же так вводит его в эти сомнения. Вскрикивала, мешала ему сосредоточиться и просила: «Давай, давай! Я буду слушать, правда!» Дед был очень добр ко мне, он все таки махнул рукой и решился:

– Ладно, расскажу я тебе, только ты не воспринимай все всерьез. Это такая сказка. Хорошо?

Я утвердительно кивнула головой: конечно! Мы уже переходили дорогу, впереди за оградой виднелись такие знакомые багряные кусты. Что-то кольнула меня по руке. Ба, уж не гроза ли начинается, подумалось мне. Действительно через минуту уже шел дождь, да, признаться, не слабый. Я почувствовала себя какой-то истощенной. Вдруг как-то резко, наверное, из-за нахлынувшего нежелания больше заниматься танцами. Но я тут же одумалась, выжидая момент, когда же наконец начнет говорить дед. Я слышала, он прошептал себе под нос что-то вроде: «Все равно же ей станет скучно, не интересно. Так что ничего, ничего». Я много тогда замечала. Дедушка частенько бормотал разные фразочки, как бы про себя, еле слышно. Но я все время указывала ему на это, и мы вместе смеялись. Однако, сейчас я не проронила ни слова. Деда еще раз вздохнул, набрал побольше воздуха, звучно кашлянул и, казалось, невзначай так открыто начал, будто говорилось само собой:

– Ты верно запомнила, Эля, это история о двух мальчиках, братьях. Одному было три года, другому пять лет.

– О! А мне четыре, здорово, здорово!

– Да, хе-хе, один старше тебя, другой младше. А…

– А как их звали? – я перебивала, смеялась, снова мешала, а дед только смущался, но старался тоже казаться веселым.

– А вот давай их назовем, – сказал он. – Старший был такой ответственный, примерный, знаешь, как и подобает старшим братьям, не смотря на столь юный возраст. А второй мальчишка балбес, смеющийся по жизни. Хотя три года, чего ожидать, правда? Хе-хе, – я улыбнулась. – И был он невероятно хитер, бабушку свою постоянно обманывал. Она конечно это видела и в тайне хихикала над всей этой смешной нелепостью. Вот мы и назовем его как? Как Врунчик.

Мне стало вдруг необъяснимо весело, смешно, легко, как бывает только в раннем детстве, как у меня тогда. Я залилась звонким ярким смехом от души:

– Врунчик! Врунчик! Ха-ха-ха. Необычное имя. Только давай он не будет врать, это же плохо. А он ведь хороший? Пусть будет Правдик.

– Да-а, это уж точно! Правдик? Ну пусть Правдик. А вот над именем старшего надо подумать.

– Я придумаю ему имя!

– Придумаешь. Только не сейчас. Делу время, потехе час.

Мы стояли уже у самого входа во Дворец Пионеров. Солнце тускнело, да и дождь прошел. Повсюду витал запах прелой листвы. Мокрый асфальт, влажная куртка. В детстве все органы чувств работают лучше: обоняние, мой острый слух. А возможно, и запахи и детские ощущения искажаются или вовсе не существуют, а ребенок чувствует. Приведу пример: на фотографиях иногда запечатлеваются прозрачные и полупрозрачные круги. И гадают уже годами, что же это такое: фантомы, инопланетные существа или сгустки энергии. Вот, говорят, и дети эти самые шары могут увидеть; и я видела…Но это- к примеру. Никакого отношения к нашему делу сие размышление не имеет. Эти загадки, мои вечные загадки…

Так вот, мы стояли уже на самой верхней ступеньке, да и времени уже было без двух минут пять. Пора было заходить.

– Ну не-ет! – запречетала я, понурив голову к земле. – Я хочу еще послушать про Правдика. Не хочу на танцы.

– Надо, Федя, надо!

– Я не Федя! – еще более обиженно воскликнула я. Эх, Эля, Эля, нет бы посмеяться. Дедушка расхохотался и проводил меня в зал, сказав мне одну фразу, которая на долго еще запомнилась: «Да успею я все рассказать. Не перебивай. Тебе четыре года, столько времени еще впереди… Эх, молодость».

Я прошла в зал, все ежась от яркого света ламп и избытка детей. Но в душе все равно была довольна.

Прошло полтора часа. Я спешила «на волю». Мне нравились танцы, но не нравилось общество. Я хотела поскорее к дедушке, услышать ту самую историю о двух мальчиках. Вернее, спешила бы, если бы не…Впервые за занятия все девчонки побежали в холл на первом этаже. Там были пуфы, все в желтом цвете, что смотрелось очень даже приветливо. Игрушки, бассейн с пластиковыми шариками тоже там были. Я конечно же не понимала, зачем они всей гурьбой направились сюда, но поспешила за ними. По общему телевизору показывали мультфильм «Дорогу Ноди». Прыгнуть в бассейн не позволила вахтерша и девочки облепила пуфики. Сначала я заскучала, уж больно захотелось домой, но затем мультик настолько меня увлек, что я забыла и о танцах и о доме и о дедушке. Все уже упорхнули, а я сидела и рисовала полувысохшими маркерами за столиком, какие обычно ставят в подобных местах, где детей оставляют одних и чтобы не заскучали, дают карандаши, исписанные раскраски и листы бумаги. Но мне некогда было скучать, я вдруг увидела своего деда, который ждал меня уже минут пятнадцать. Со всей радости я бросилась к нему, окрыленная новой идеей. И мы поторопились домой. Ливень так и не начался снова, но маленький дождь все же моросил.

– Деда! – с радостью запищала я. Голос мой тогда действительно был высок и пискляв. – Деда, деда! Я придумала, как назвать второго, старшего брата. Ноди! Давай назовем его Ноди, А? Правдик и Ноди. Я мультик такой смотрела сейчас. Нет, ну если хочешь, можем назвать Длинноух, такой персонаж тоже был!

– Ха-ха-ха! Нет, уж лучше Ноди. Во какое имя! – он показал большой палец. – Нет, даже во какое, – он «посыпал соли» сверху на палец, – даже с присыпочкой.

Я засмеялась, да и дед опять был весел. Он постоянно вел себя так со мной. Так, словно ребенок. А в душе ему и было лет восемь, не сомневаюсь.

Так и началась наша история о двух мальчиках. История дружбы и правды, лжи и обмана, любви самой преданной. И наоборот, наиглупейшей и несуразной. История о растущих детях и о том, как каждое слово и событие влияют на будущие поступки. Помню, я случайно услышала один разговор. Давненько это было. Мужчина растолковывал ребенку странные понятия: «Настоящие решения – это когда перед тобой стоит вопрос: что ты выберешь, любовь или жизнь? Дружбу или жизнь? Забаву, подлость, низость…или жизнь! Вот что такое решение, сынок. А не то, что купить, мячик или машинку. Так что задумайся, а пока бери книгу, я куплю тебе только ее – развитие есть мораль жизни – и пошли отсюда». Вот об этом моя история, а не о детских игрушках. Конечно, теперь я понимаю, что дед просто-напросто скрыл имена славных героев и мы придумали им свои имена. Но почему это произошло, станет понятно только со временем. Итак…

ГЛАВА 1

I

Это был 1997 год. Дом с разбитыми окнами. Гудят сирены. Все произошло в позднем часу ночи. Темная улочка, освещенная заревом пожара, обгоревшие перила. Дверь на улицу отворена настежь, оттуда несет гарью и гнилью. Зима, метель нынче…Огонь до сих пор не утихомирился и еще выплескивался из окошек. Выбитые рамы во дворе. Душно и холодно. Звук сирены раздавался уже громче.

Два мальчика, закутанные в шубенки, которые им натаскали соседи, стояли у подъезда, близ уцелевшей лавочки. С жалкими тюками, которые успели вынести из квартиры, чумазые да вымазанные в саже. Всюду сновали люди, туда-сюда, как звери в клетке. В их глазах мелькали только огни. Мальчикам все что-то совали под руки, пытались накрыть какими-то одеялами, стужа ведь на дворе. А с другой стороны, все заботились только о своей крыше.

Мальчики не плакали. Бессмысленный взгляд и будто бы парализованное тело, вот что отражало их в ту минуту. Тут уже была и милиция, и скорая. Их, было, хотели отвезти в больницу, но соседка не позволила, сказала, что ребята находятся теперь под ее ответственностью. Звенело в ушах, они слышали разговоры, как через стену. И ни чувств, ни эмоций…

– Ноди, почему мы стоим? – вдруг сипло прошептал один из мальчишек.

– А разве, мы стоим?

– Стоим, Ноди, что же мы еще делаем.

– Да ну…

– Стоим.

– А тебя не напрасно раньше звали Врунчиком, ты врешь. Дом мелькает, мы падаем. Не страшно!

– Стоим!..Ноди, а где мама?

– А где? Где папа? – пробормотал Ноди. – Правдик, я лечу.

– Нет, Ноди, ты падаешь, а я стою.

Стало как-то заметно тише. Многие куда-то разошлись. Прошло где-то с пол часа, они уже сидели на лавке. Рядом угромоздилась та самая соседка, которая не отдала их врачам.

– Теть Тамара, – обратился к ней Правдик,– а нам мама на холодном не разрешает сидеть.

Тамара сначала вытаращила глаза, а после нахмурилась:

– Мать ваша!..Знаете кто? А я не буду говорить! Дети вы еще, чтобы слова такие знать, что ж я детей портить буду, я не она…Пфф, не разрешает, лучше бы себе что-нибудь не разрешила. Разрешаловка эдакая! Охо-хо. Не слушайте мать, дети. В три года такой сообразительный. Многие и говорить-то, не говорят! А он…огого, куда пойдет. Ребенок то этакой, три года, разве возраст? О тебе, Нодька. Я вообще молчу!

– Теть Тамар, ему, Правдику, сегодня четыре исполнилось.

– Вот те на! У ребенка день рожденья! А тут такое…ах, вы ведь не понимаете…Несчастное дитя. Люди-люди, не люди, а звери. Ой, я сейчас, – тетушка нагнулась куда-то влево, достала свой старый заскорузлый кулек, а из него взяла что-то в ладонь. – Мальчишки! А я вас порадую, – на ладони лежали две вещицы: яркий желтовато-красный брелок с пером и малюсенькая игрушка-зайчик, сувенир, размером лишь с ноготок. – Разбирайте, – довольно ухмыльнулась она. – Я не олигарх, да и вы детки, что вам, больно много надо, что ли?

– О, мне нравится перо! Перо! Хочу перо! – заголосил Правдик, словно очнулся и забыл все, что произошло прежде.

– Ну да, бери перо, раз хочешь. Ну, Нодька, а тебе уж достается зайчик или что это? Слово именинника – закон! С ним спорить нельзя.

– А мне заяц больше нравится.

– Приглянулся? Ну бери, бери пожалуйста! Детки обычно яркое любят, ну раз приглянулся, то он твой.

Мальчики были явно счастливы подарку и на время все прошлые события действительно исчезли из их памяти в силу раннего возраста. Воспоминания уйдут, но не сотрутся совсем, и для Ноди в особенности.

Волна паники, так неожиданно пробежавшая по всем гражданам, схлынула так же резко, как у нас обыкновенно и случается. Из-за угла за домом послышалась писклявая музыка, вскоре, резко повернув, на их улицу заехал черный внедорожник, остановившись прямо перед лавкой. Тамара съежилась. Из машины вышел полноватый тип, вида, подобающего какому-нибудь леснику. С бородой, да в потрепанной армейской куртке, с сигарой в руке и сапогах, кажьсь, до колена. Не слабо захлопнув дверцу автомобиля, он звучно забасил: «Прррибылии!»

Из правой дверцы выпрыгнула разодетая пожилая женщина. Она была тороплива и очень уж видно по ней, что никак не может усидеть на месте. Тамара так и подскочила, поднялась и побежала на встречу знакомой.

– Танька, ты?

Разодетая женщина чмокнула ее в щеку, разулыбалась и махнула рукой в красной перчатке

– Ой, Тамара, Тамар! – вымолвила она и бросилась к милиционеру. -Товарищ милиционер, или, как вас там? Я все по-древнему…

– Да, конечно, я вас слушаю. Вы-ы…Татьяна Васильевна Наумова?

– Да, да, я! – она ужасно тогда шепелявила, но это ничуть не отстраняло, а напротив, придавало ей больше милости и харизмы, хотя харизмой -то несло тут за километр.

– И вы, Татьяна Васильевна, бабушка этих вот двух молодых людей: Ноди и..как… да, простите, Правдика Мордовых?

– Да-да, бабушка, – весело подтвердила та.

– За-ме-чательно. Так-с. А почему фамилия не совпадает?

– Ой, да ну что вы, в самом деле! Все же ясно, как белый день! Маму их, дочь мою, звать Марина Мордова. Вот и они…туда же.

– Хо-ро-шо, Татьяна Васильевна, а почему же ваша фамилия не совпадает с дочерью вашей, как вы говорите?

– Фамилию отца своего взяла.

– А почему же вы – то Наумова?

– А потому! По тому самому! Не обязана…Обижаешь, прям. Совсем в головушке пусто, что ль? Вопросы такие задавать. Я не затем приехала. Вот что. Опеку я собралась брать над внуками при таких родителях, при такой-то жизни! Они несмышленыши малые, а я-то их воспитаю. Ух, какие молодцы вырастут! Вообще, и я терпела-терпела, но это последняя капля, пик! Все, Мариночка, не будет тебе больше доброй мамы. Детей без крова оставили. Всё! Ну? Где подписывать?

– Что подписывать, Татьяна Васильевна?

– Это тебе виднее. Опекунство я хочу взять!

– Ну, Татьяна Васильевна, не моя уже эта забота, не мое дело.

– А…правда, что ль? Ну и славно. Ой, милок, как это славно. Скоро поедем, – она направилась к машине, из которой до сих пор грохотала музыка без слов, казалось, на весь район и несло рыбой. Татьяна глянула на мужичка, того самого, которого можно было принять за лесника, и раздражительно крикнула ему пару раз, несмотря на то, что стояла чуть ли не в метре от него:

– Фом, ну сделай потише, что мы как нелюди, жить не даем музычкой этой твоей! Выключи лучше, выключи напрочь! С глаз моих долой и с ушей! С глаз долой, из сердца вон. Тут, видишь, люди уважаемые-милиция. Хе-хе!

Тот стоял в какой-то странной позе: руки в боки, одна нога на высоком бордюре, другая сползла куда-то в сторону, чуть ли ни под автомобиль. Он пренебрежительно посмотрел на женщину и снова забосил:

– Пфф, уважаемый. Мистер Уважаемый. Стоит весь…Уважаемый среди неуважаемых.

– Ой, да сам ты … Брось все и выключи. С тобой в люди – ну невозможно! Что же мы соседей всей побудили, – она пыхтела, бурчала, при этом смеясь и все ужасно зачем-то спешила.

– Соседи и так не спят, – буркнула с лавки Тамара, – про сидящих, кажется, совсем уже забыла.

Татьяна Васильевна тут же обернулась к ней с распростертыми объятиями и радостной физиономией, готовясь изречь какое-нибудь приветствие, так как хорошенько поздороваться им еще не удалось. Но тут же опустила свои руки обратно, смутившись, увидя как серьезно и укоризненно смотрит вдруг на нее Тамара.

– Тань! А ты, Танька, куда и все побежала? В таком возрасте. Хорошо, небось, на большой дороге-то, а?

Татьяна несколько побледнела, отступила пару шагов назад, уголки ее губ опустились вниз.

– Погоди-погоди, погоди! Чего?…Эти ваши городские выражения вконец понимать разучилась. Хо-хо, – она нервно просмеялась, но тут же вернула свой обыкновенный образ. А вот Тамара пристально смотрела на давнюю знакомую, затем потянула за рукав в сторону и будто-совсем злобно процедила:

– Все ты понимаешь. С бандитами, говорю, связалась?

С бедной Татьяной Васильевной вмиг сделалось что-то неописуемое; она схватилась за сердце, голову выдвинула вперед и заголосила: «Кто?!Я?». «Да ни в жизни!»-оскорбленно прошипела она.

– А это кто за хахлай-махлай ряженый стоит? – она кивнула головой в сторону мужика в армейке.

– Тамара! – тут Таня уже вернулась, так сказать, в себя и стала изо всех сил показушно хохотать. – Тамара! Это ж деревенский наш. Фомка Антонович Гуляйкин, наидобрейший тип. Вон вишь, музыку потише сделал, а все-таки не выключил. Эх, Гуляйкин- Гуляйкин! – задорно посмотрела она. – Его у нас там все знают. Ой, ну Тамарка! Такая серьезная. Да, давно не виделись.

– Ну что ты? Чего ты? – и на Тамарином лице проступила смущенная улыбка.

– Сто лет уж не виделись, чего.

– Это верно. А я смотрю еще, главное: на мерседесе едуть. Кто же, кто? Смотрю, Танька!

– Мерседес! Да какой мерседес, внедорожник, во. Ха-ха-ха

– Да, только вчера приобрел, – довольно подтвердил Фома Гуляйкин.

– А мне-то ехать не на чем, вот, по-приятельски, и довез. Мерседес. Ха-ха-ха. Ой, ну Тамарка! – шум, гам и смех теперь царили у подъезда. Оставались только они, все остальные уличные незаметно куда-то делись.

Весь этот разговор происходил прямо при мальчиках, будто их вовсе тут не существовало. Они потеряны, одиноки, ранены, разумеется, не физически и несчастны. Потому что теперь, теперь это кажется непременно так и должно быть. Сидели на мокрой, шершавой все той же лавке. Правдик погружено рассматривал свое огненное перо. И кто знает, сколько бы это еще продолжалось, если бы не слабое напоминание со стороны Фомки: «Ребятишки совсем замерзнут. Жалко будет». Но, как ни странно, это помогло. Их бабушка Таня опомнилась и кинулась к мальчишкам с видом такого сострадания. Она и правда очень переживала за них, но была еще тогда слишком легка и буйна, и, как на зло, в этот момент особенно. Чрезмерное возбуждение мешало ей сосредоточиться на главном. Смех как защитная реакция выдавал все ее нестабильное состояние.

– Тамар! – воскликнула женщина, оглядываясь по сторонам: разруха, осколки стекол. Особенно поразили ее выгоревшие, почерневшие стены верхних этажей. – Тамарка, – слабо произнесла она, -а что вообще тут произошло?

– Да ясен пень, что. Взрыв да поджег в добавку. Чтоб сразу…

– Чего сразу? А, Тамарка? Молчишь…

– Молчу. Все странно это потому что. В дом никто посторонний не заходил. Это как фейерверк все было, только в доме. Э-эх. Я с тобой только, Тань, в хороших отношениях. Вот приходится ребятишек, внуков твоих, защищать. А мать их, конечно, бесстыдница. Меня даже совесть грызет. А дуре этой безмозглой все ни по чем.

– Тамар, Тамар, ну постой ты. Не забывай все же, что она моя дочь. Осуждаю я ее. Но люблю по-матерински.

– Ты ее когда последний раз видела? При рождении Ноди? Или десять лет тому назад?

– Ну не кипятись. И вообще, это Лешка ее такой сделал, отец их.

– Помню «твоего» Лешку. О нем вообще уже молчу, да и говорить нечего. Бессовестные люди, а мне приглядывать, отвечать. Что с детьми станется? Поэтом считаю сохранить их в целости и сохранности своим долгом, – Тамара, говоря эти слова, вся аж так и покраснела, не поймешь, из-за зимнего холода ли, а может, чего-то другого, но она в тот вечер оказалась очень словоохотлива. – А один раз так и вообще дело чуть дело до драки не дошло. Ну, до ссоры, по крайней мере, точно. Вышла я, значит, творога купить на базар. Смотрю, на площадке, а вот этой самой, внуки твои сидят. Играют одни. Испугалась я, подхожу, у них и спрашиваю: ну, мол, что одни то? Где мама? А они говорят: «Была тут, но уехала с дядьками какими-то». Не дяденьками, а дядьками. Вот так, Тань. Ну где же это виданно? Забрала я их, значит, к себе, вареньем накормила, книгу детскую даже где-то отыскала. И вот уже вечерний час, как врывается на квартиру ко мне мамаша. Пьяная, рябая, с синяком под глазом. И предъявы у нее такие, знаешь: как я посмела сыновей ее забрать! Воровка, говорит! Ну как это? Каково это, а? Начала и на них голос поднимать. Пока что только голос. Ну а я что? Я не из робкого десятка, смотрю на состояние ее и думаю, как же детей такой оставлять, отпускать. Прогнала я ее. Сказала, приходи, когда поумнеешь. Ушла. Но через пол часа вломилась, угрожает. Твердит, что по лестнице меня скинет, а там собаки дикие загрызут. И с кулаками на меня и бросилась. Хорошо, соседи тогда уже на лестничную клетку собрались и выпроводили негодницу! Но они этого-то и не помнят, спроси-не помнят. Все плохое о мамке своей забывают. И как объяснить таковое!..Ой, ну хорошо, что ты, Танька, приехала. Ждала я тебя недолго, а вот стоим прилично, уже заболтались. Чтож…Их пятый этаж пострадал прилично, нет жилья больше. Нас-то на втором-первом не коснулось, но жить в страхе теперь каждый день придется. Да что уж, нам то не привыкать.

– Приезжай к нам, Тамара. Там тихо, нравы другие. А что уж говорить, Маринка их все-таки любила, несмотря на это все. Не знаешь ты просто, Тамара. И отец любил. Больше всего на свете, кажется.

– Чего это ты, Тань, ай, ладно. Давайте, топайте уже. Слушай, а тебе точно не нужна никакая помощь? Просто мальчиков надо…ну, как добром воспитывать. Ведь каждый ребенок-это юный растущий цветок с белоснежными лепесточками. А в них это почему-то особенно есть. Уж людей-то я чувствую. Вот я и хочу сохранить эту …искренность. Справишься ли?

– То есть? Еще минуту назад ты радовалась, что я приехала.

– Это все да, рада, ужас, как рада. Просто ты такая…Ну как сказать, чтобы тебя не обидеть…Такая бесшабашная, – они обе не сдержали смех в этой довольно мрачной обстановке.

– Они меня воспитают, – пробормотала их бабушка.

Все потихоньку начали собираться, загружать вещи в багажник. Все вокруг снова помрачнело. Поднялся ветер, верхушки деревьев страшно заколыхались, казалось, вот-вот что-нибудь унесет. В комнатушке на пятом этаже из пустого окна выдувало некогда белые обгорелые шторы.

– Да, Танька, – вздохнула Тамара Петровна, – неспокойно. Один вот раз такой же стоял ветродуй. Дерево, видно тополь, зашаталось-зашаталось, да и упало прям под подъезд, вход загородило. Мужика какого-то, говорят, прибило. Семена из пятой квартиры, пьющий был. А, ладно, что вас пугать по напрасному. Валяйте отсюда! – женщина заулыбалась, провожая их в дорогу. – И все же мистика тут в последнее время происходит.

А мальчики стояли, ничего не понимая. Их глаза округлились и бессмысленный взгляд вернулся. Они даже не догадывались, что сейчас, совсем вскоре им придется уехать далеко-далеко отсюда и почти забыть уже прожитую жизнь в пятиэтажке на перекрестке трех улиц, трех районов.

– Так, живей, живей, – покрикивала бабушка мальчишек. – Ноди, давай, топай сюда. Да ну в конце концов, не тормозите. Фомк, ну чего ты встал, как солдат на посту! Смотрит…Ох, свалилось все на мою голову. Ноди, ну не медли, вот брат твой уже в машине.

Правдик действительно уже довольным сидел на заднем сидении, рассматривая любимый брелок. А вот Ноди никак не хотел заходить и, как оказалось, не из-за одной лишь привязанности к родному месту. Он что-то искал, активно озираясь по сторонам. Глаза его ожили, мальчишка явно чему-то обеспокоился, вот и не шел, несмотря на все уговоры бабушки. Но вот и она заметила, что он что-то потерял.

– Где заяц? – наконец пропищал тоненький голосок Ноди. Татьяна тотчас негодующе рванулась к нему.

– Что-что, миленький мой? Какой заяц?

– Ну маленький, беленький, – словно проблеял он, – зааайчик.

– Господи, у них, что ль, питомец был?! – воскликнула бабушка, оглядываясь на Тамару.

– А, да нет, Танька. Это я им подарочки дала. Ему вот малюсенький такой брелочек, зайца. Уж больно приглянулся.

Татьяна с облегчением вздохнула:

– Обронил, что-ль? – Ноди промолчал, так же оглядывая все вокруг, продолжая топтать несчастный снег ногами. – Пошли, – крикнула ему бабушка, – кругом сугробы, где тут теперь твоего зайца отыщешь?

– А мы весной приедем, бабушка, мы весной его тут найдем, когда все растает.

– Приедем, приедем, – легко бросила она, – а сейчас пошли, тебе говорю. Время вспять уже не вернешь. Запомни это раз и навсегда. Если бы мне это в свое время сказали, все бы пошло по-другому. Э-эхх. Поехали! – бабушка Таня утянула его за руку, он нехотя побрел, но заплакал и, уезжая, еще долго плакал.

Мальчишки разместились на задних сидениях, в окошки почти ничего нельзя было разглядеть. Темнота, глухота.

– Врубай свой музон, Фомка! Грустить не время, – взвизгнула Татьяна. Тот недовольно что-то пробурчал, а потом вслух:

– Н-да, Тань, не надо было тебе так наряжаться в дорогу.

– Ну и бог с ней, с дорогой! Гони, дорогой, – она пару раз выглянула в окно, помахав Тамаре рукой, и та была рада-радешенька. Уж не тому ли, что наконец, освободили ее от этой семейки? Нет, скорее, просто встрече со своей старой доброй знакомой, ничуть не изменившейся с молодости. Но все же тревожность ощущалась во взгляде женщины. И махала, провожая машину, она тоже нервно. Наконец их внедорожник скрылся за поворотом, а через минуту Тамара заслышала отдаленную музыку. «Танька, – подумала она и тихо прошептала, – Эх, справилась бы с внуками, страшно за судьбу их. Молюсь, что бы смогла она их воспитать и себя заодно не помешает. Молюсь!»

* * *

В переулке между Арефьевской и Стацкой стояла кромешная тьма. Пожалуй, и похлеще, чем в самом мрачном подъезде дома Мордовых. Но здесь под резной и полуразрушенной аркой обычно собирались компании и вели, так сказать, не лучший образ жизни и далеко не светские беседы. Да и порядком на таких улочках обычно не пахнет. Но сегодня в этот удивительно поздний час (а было, между тем, 3.59) тут некого было не видать. На редкость тихо. Ну, мороз все ж таки. Даже знакомы здесь всем Андреевские, группка пацанов «с района», даже они куда-то попрятались. На дороге, ведущей в арку, в разнооброд валялись разбитые бутылки, десяток растоптанных сигар, шелуха от семечек и даже пару втоптанных в снег шприцев. Эта арка некогда даже была частью культурного наследия этого города. Но серость, брызги на стенах, оставшиеся бог знает от чего и, наконец, всюду расклеенные и тут же заляпанные и ободранные рекламки, порой с надписью «Работ…», а дальше не прочитать делали это место крайне непривлекательным для любого добропорядочного человека. Такие места были во многих районах города, за исключением, может быть, центра. Некоторых такая атмосфера привлекала и притягивала, как мошек на огонь, но обычный человек ни рискнул бы тут ходить в такое время, разве что живущие в одном из этих домов, окружавших арку. Хотя и они почти уже опустели, съехали. Ну да всё к лучшему.

С боку где-то у кучи бутылок лежало два помятых, затертых листка- билеты на концерт «Руки вверх!», все в обледеневшей грязи. С противоположной стороны в арку зашли двое мужчин, оба высокие, в плащах, будто сейчас осень. Слева шёл более щупленький с противно рыжим цветом волос и какой-то повязкой на голове, а справа здоровяк. Вот он-то казался раза в два больше первого, да еще в добавок с синяком на половину «личика». Отсутствие света не составляло проблемы для тех, кто привык к ночной жизни. Они остановились и здоровяк, слегка нагнувшись и приглушив голос, мрачно произнес:

– Пестряк мертв?

Рыжий чуть отодвинулся в сторону, отведя взгляд. Надо сказать, он и в сущности своей вид имел отталкивающий. Бледный на лицо, бровей почти не видать, из-за цвета ли или из-за чего другого, не известно. Ярко выдающийся вперед и угловатый подбородок и какой –то заостренный нос с пластырем. Он снова взглянул на здоровяка и уже больше не смотрел по сторонам. Тот, не дождавшись ответа, переспросил:

– Пестяк? Должно быть, – с видом искреннего недоумения ответил рыжий.

Здоровяк, изменившись в лице, медленными шагами начал приближаться ко второму. Его синяк заблестел под упавшем светом луны. Он подходил, пока чуть не наступил на ноги, а потом остановился и навис над рыжим.

– То есть как это, должно быть?! Как, должно быть?? Ты что тут гонишь? Мы же специально искали тот прибор! Сашок, ты нас всех подставить хочешь? Тебя вообще это не парит, я не пойму?

– Да, правда, всё сделано. Взрыв был, на ушах стоят все. Хочешь, сам смотри.

– Ну, братух, ну ты уж не передергивай все. Поеду я смотреть, ага. Вот так вот, да? Лох я, по-твоему, что ли? Ха-ха.

– Ну и не голоси. А благодарочка -то кому, а? Мне! А? А?

– Да тебе, тебе. Ха-ха. Молчи громче – получишь. Да ты дрожишь весь, я вижу.

– Это потому что я глазам своим до сих пор. Понимаешь? Смотрю и не верю. Боюсь я, понимаешь?

– С трудом.

– Да скоро го-о-ой. Черт знает, что будет. Если уже сейчас такие…возможности.

С минуту все помолчали, как бы обдумывая дальнейший план. Здоровяк снова начал:

– Значит так, слушай, забираешь бабки и след нас простыл. Валим в Москву, спокойнее будет. Отсидимся маленько и долой. Главное, Пестряка нет. Всё, дороги свободны, – снова нагнулся он чуть не в половину своего роста.

– Да, всё конечно клево. Только видели меня, говорят.

– Кто? – рявкнул здоровяк.

– Кровдовцы, ясно кто!

– Хреново. Ну как могли видеть-то? В этом и суть, понимаешь? Да и как же они…Нас обнаружили, что ли? Хреново.

– Знаю, знаю, брат, что хреново. В Москву не поедем. Слушай, так ты же знаешь Яшку Пашина? Потолкуешь с ним, понял, о чем я?

– Да все порешаем, братух.

Недолго они еще беседовали. Да и непонятно было, о чем. Загремела гроза. Вскоре они разошлись, здоровяк обратно влево, а Сашка вправо, прямиком из арки.

II

Снова раздалось звучное «Прррибыли!» Фомы Антоновича. Бабушка с мальчиками действительно куда-то доехали. По времени уже должно было светать, но тьма, кажется, овладела всем и всеми. Они вышли из машины и направились к какому-то домику. Слышно было, как Татьяна крикнула: «Пол часа там побыли – уже одурела», и тишина, только дверь захлопнулась.

А теперь необходимо небольшое отступление от общего повествования. Несколько, так сказать, слов о главном. Приехали сюда они не случайно. В этом городке, пожалуй, уже с самого рождения Нодьки и живет их бабаушка. Да-да, ведь это именно городок, правда, мало кому известный – Бореевск. Где-то половину территории занимают деревенские дома, а половину обыкновенные унылые пятиэтажки. Впрочем, было тут на редкость приветливо. Когда повсюду беспорядок, тут гармония. Кажется, время идет замедленно в этом городке. Он был маленький, но не так, чтобы «обойти за один день», и совсем не осовремененный, оттого, может, и мирным тогда казался. Там, где единение с природой, всегда спокойствие. Как глоток свежего воздуха после мрачной тесноты и разгулявшегося криминала – вот, что чувствовали люди, приезжающие сюда их других провинций. В таком не застроенном сельском районе и жила наша Баба Таня, будем называть ее так, по родному. Так ближе к душе.

Втроем с внуками зашли в ее аккуратный, скромненький, двухэтажный домишко. Гуляйкин по-началу оставался ждать Татьяну (потому что для него она действительно была Татьяна) во дворе, но вскоре, догадавшись, что это довольно бедовое и бесполезное занятие, мигом смылся. Все же шестой час утра уже.

Вообще, Гуляйкин – человек довольно простой, по крайней мере, простодушный, это уж точно. Можно даже сказать, незамысловатый. Только лицом не выдался. Знали Фому все местные дети, да любили, ай как! А потому все, что частенько заезжал он в соседние города еще на старой дряхленькой тачке, да и привозил оттуда гостинцев – пряников, игрушки, диковенные для того времени всеобщего дефицита, и все детям раздавал. А потом смотрел на их смеющиеся радостные лица. Сам повеселится, мячик с псом Лекой погоняет и весь раздосадованный идет домой, а почему уж, не понять. И зачем ездит он в эти города тоже не ясно, не для одной же радости детей?

…А хотя дома-то у Гуляйкина и нет, хотя и бедным его не назовешь, только каморка-вахта, запертая на семь замков, половину из которых ему уже выбили. Видите ли, работа у Фомы Антоновича не завидная – сторож кладбища. Единственного в Бореевске Тостанского кладбища близ такой же единственной церкви. На кладбище повадились «отдыхать» шумные компашки подрастающего поколения, обычно в темное время суток. Гуляйкин гонял их, хотя нередко жалость не позволяла. Этой жалости даже не мешало незнание этих людей, что уж говорить о тех, с кем он был знаком. Однажды даже, когда служитель той самой церкви пришел к Фоме с нареканием, что толку от него как от сторожа никакого, Гуляйкин выразился так: «Ну не могу я на детей даже голос поднимать. Они начинают же только свой путь. А меня как за изверга примут, а ранние воспоминания самые яркие». Да все на своем стоял: «Нет, уж лучше я по-доброму. А не хотите меня, так гоните взашей. Найдите лучше». Но лучше никто не находился, а все знающие Фому Антоновича любили его искренне и в обиду не давали. Так что выгнать его была непосильная задача, да никто всерьез и не намеревался. Один раз выделили ему от церкви помощника- и двух дней не продержался, а Фому Антоновича признал за настоящего героя с поразительным терпением. Гуляйкин мог и погордиться собой за какое-нибудь сделанное доброе дело, а потом опять уезжал в город, то в другой. Надоела в конец тачка прежняя, вот на днях и внедорожник «приобрел», как сам тогда сказал. Одним словом, веселый и разухабистый, аж жуть, но добрый. Вот, бывает, спросишь у местного, кто тута самый добродушный? Гуляйкин!– ответит – Точно, Гуляйкин!

Ну а проводил он больше времени все же в районе, где жила Баба Таня. Вот с теми-то детьми из соседних домов они ладили. Пес живет там – Лекий. Странная кличка, но уже стала родной. Дети, как вы знаете, любят все сокращать. Вот звали Фому сначала Дядька Фомка, потом просто Фомка. А взрослые прозвали Фомой Антохычем, сократили – Фомой Тохычем. А теперь и слышно только, твердят: Тохыч, Тохыч. «Давненько Тохыча не видали». Так и прижилось.

Да слухи уже летали, что Тохыч Бабу Таню любит. А кто ведь знает? Детям хотелось верить в любовь, в сказки…Но увы, возможно, не совсем так-то было. Да, он часто наведывался сюда, выжидал чего-то у ее дома, благоговел от ее улыбки. Но вряд ли это похоже на что-то серьезное. Но свою симпатию к Бабе Тане Гуляйкин и не скрывал. Как-то раз даже в лицо ей сказал, что она теперь единственная его отрада, на что Татьяна снисходительно махнула ручкой, а про себя посмеялась. Она уже долго была одна и если уж смотреть с такой точки зрения, то Тохыч был тоже единственной ее отрадой, но Баба Таня не придавала этой мысли должного значения. Вот и разговоры их с Фомой обычно заканчивались сразу, как начинал он высказывать ей какие-то приятные комплименты или намеки о любви. Не принимала она их, отвершала сразу же, а про себя все смеялась. Но не от души, а от глубочайшей обиды…К ней многие благосклонно относились, но все же всегда она одна, одна, и точка. Не переступить, ей кажется, через этот порог никогда. Но тут, ка известно, нагрянули внуки!

***

Так вот…Втроем они зашли в переднюю комнату.

– Распологайтесь, размещайтесь, – уже мягким голосом пролепетала бабушка, не то, что прежде. – А все с вами, как со взрослыми. Не понимаете еще, хе-хе, -снова расхохоталась она. – Проходите, будьте как дома. Потому что отныне и вовеки веков это и будет …ваш…эх…дом. Тоска, тоска, да и только. Дальше тоски ничего не видать. Приехала туда вся напомаженная. Ради того, чтобы перед Тамаркой пощеголять, шоль? Э-хе-хех. У людей горе, а я как цаца, – она все произносила, будто бы убитая горем. Все вслух, говоря как бы мальчикам, а по сути самой себе.

Братья тем временем как и прежде непонимающе и одиноко стояли в дверях, пока их бабушка заседала на столике с голубенькой в кружочек скатертью и мотала ногой взад-вперед. Вот веселье.

– Ноди, Правдик, – воскликнула она, – а вам нравится Фомка Гуляйкин? Говорят, дети любят его. А за что? Э-эх, сердце глубокое, а на слова скуп, все по существу говорит, не балоболит. Грубый он какой-то, а детки для него святое. Еще чаще теперь ко мне «загуливать» будет. Во как обрадованно посмотрел, когда вас забирали. Э-эх. А я не пойму ничего.

– Бабуль Танюль… а кто это? – прозвенел настойчивый, но с некоторой робостью девичий голосок из-за стенки соседней комнаты. Выглянула маленькая красавица.

– Ах, что же это я! – спохватилась бабушка, нерасторопно слазя со стола. –Что же это я, в самом деле,как говорил мой дед…

Ее губы задрожали и Баба Таня куда-то заспешила, удалившись в другую комнату, как-то странно замолчав и, точно, что-то подавив в себе.

– Познакомьтесь, – крикнула она из своей спальни.

Ноди потупился. Девочка веселыми глазками разглядывала их обоих.

– Я Ноди, а это мой брат…Правдик, – тихо-тихо сказал мальчик, видимо, ужасно стесняясь.

– Ха-ха, Какие вы смешные. Это я по-доброму! Я – Диана!

Это была девочка двенадцати лет возрасту. Очень улыбчивая, задорная. Четвероюродная сестра мальчишек, как выяснилось. Добрая и не испорченная всем окружающим миром. Симпатичная на лицо: курносенький носик, карие кругленькие глазки, милые маленькие щечки, темные волосы до плеч. Телосложения худенького, но не чрезмерно. Она весело пожала Ноди руку, не переставая заглядывать в его грустные глаза.

– Эй, ты чего, Нодька? Что не весел, что-то голову повесил. Хи-хи. Откуда бабульку знаете?

– Это…ну, наша бабушка. Мы ее внуки.

На его робкий ответ девочка еще больше оживилась:

– Как? Родные? Здорово. А я четвероюродная. Ну то есть, у ее мамы была сестра, а у сестры дочь. А у дочери дочь. А у дочери дочери…тоже дочь…А, кажется, сын. Ну вот, а потом я. Вот такая-растакая!..Вобще, я эту бабушку не знала, но меня решили познакомить. Ха-ха, да. Ну на зимние каникулы вот и приехала. Только тут скука, а бабулька говорит: «Окружение должно быть подобающее. С хорошим окружением и жить хорошо и жизнь хороша. Ну, я понимаю, что означают эти слова. Только я уже три дня в Бореевске, а все мое окружение – это грядка картошки, да склянка молока. Все! Еще Тохыч заходил. Он прикольный. Ну что вы молчите, а? А то и с вами скучно.

– Нет, нет, не скучно! – озабоченно завопил Ноди. Даже в таком возрасте он, видимо, очень хотел всем понравиться, особенно ей. Диана в своем возрасте была для него кем-то недосягаемо взрослым, ответственным, понимающим. В какой-то степени он увидел настоящий женский идеал в этой взрослой девочке, однако ж, не понял этого и, кажется, забыл на внешнем уровне. Но глубоко внутри, в подсознании эта первая встреча отложилась на всегда. – Не скучно, – повторил он.

– Ладно, ты испугался, бедный, – хихикнула Диана. – Ну тогда давайте побазарим, – что сказала почти серьезно, – как говорит мой папа. Вообще, он крутой. Вас надо познакомить, обязательно! Я похожа на него, – твердо и уверенно произнесла девочка.

Ноди навострился:

– А у нас тоже крутой папа!

– А какой он, какой? – подзадоривала Диана.

– Веселый, – гордо выкрикнул Ноди, но увидев, что не впечатлил сестру, прибавил. – Он нам браслеты экзотические показывал, – по его мнению, это уж точно должно было произвести впечатление. Но реакция Дианы оказалась крайне неожиданной: она просмеялась, а потом выпалила:

– Ха, у меня этих браслетов!…Штук сто дома валяется.

Нодька оробел и перестал продолжать разговор, угрюмо потупив голову вниз.

– А сейчас где ваш папа? Ладно, я хочу с ним познакомиться. Это же мой, получается, дядя. Четвероюродный, ха-ха. Ну так, где?

– Не знаю…

– А я уж тем более не знаю. А почему Правдик молчит? Почему вас вообще привезли сюда? Я вот на зимние каникулы приехала! Правдик…Имя прикольное.

Брат, кажется, не обращал на них внимания, разговора Ноди с сестрой он все равно не понимал, а с тех пор, как вышел из машины все играл со своим ненаглядным брелком-перышком.

– А ну-ка. Дай сюда! – крикнула Диана, заметив его увлечение. И тотчас вырвала перо из рук. – Хи-хи-хи. Догони-ка!

Стоило только Ноди вымолвить свое: «А я не буду за тобой бегать», – как Правдик «пустился во все тяжкие», кинувшись за убегающей и хохочущей сестрой.

– Атдай! Атдай! – подвизгивая, просил он. Но сам был весел, как никогда за сегодняшний вечер. Ноди же так разочарованно посмотрел на всю происходящую картину и его боевой настрой поболтать с Дианой об отце окончательно пропал. И тоскливое желание убежать, скрыться ото всех под толстым одеялом одолело его. Но вместо этого мальчик плотно закрыл уши своими руками и бросился во всю эту суматоху. И всей гурьбой с дивана, где навалились они друг на друга, ребята покатились на пол. Ноди достал уже немного потрепанное перо и гордо поднял его вверх. Правдик весело захлопал в ладоши. Диана тоже оказалась довольна: «Нет, ребята, с вами прикольно, – и как-то скромно улыбнулась Ноди, а потом добавила, – Нодька – уважуха!» Ноди раскраснелся: «С-спасибо», – и вручил перо Правдику. Тот возрадовался до невозможности и даже не обратил внимание на потрепанность. А Ноди почти сразу поменялся в лице и удрученно проныл: «А где Баба Таня?» Потому что вспомнилось ему, как еще несколько часов назад стояли они так возле своего разрушенного дома и Правдик, чуть не плача, вскрикивал: «Где мама? Где папа?» Холодок пробежал у него по спине.

– Вы ее называете Бабой Таней? Так странно и смешно. Хи-хи. А вот и она.

У дверей показалась бабушка. Но ужу совсем другая – настоящая бабушка. В розоватом фартучке, в древних заношенных тапочках, с двумя ровненькими хвостами на голове она предстала сейчас перед ними, преобразившись, кажется, до невероятности. Она смыла весь свой нелепый и отвратительно броский макияж и, надо признаться, такой образ шел ей к лицу значительно больше. Теперь в один миг она как-то кардинально поменялась, впрочем, так было и всегда.

* * *

Бывает, в молодости придет на публику красива, экстравагантна, блестяща, но в пределах приличия. А после, дома застанешь одну – так совсем другой человек. Тихая, бледная, больно смотреть становится. Татьяне Васильевне было пятьдесят с лишним лет от роду. Но в своем возрасте жизнь ее процветала в разы лучше, чем раньше. Теперь она открытая (конечно, в своем роде), нахальная, веселая. Но когда-то, лет тридцать тому назад, когда еще смело можно говорить о ней, как о Танечке, была она неказистой робкой девушкой, которая живет в глухой деревеньке со своим дряхлым дедом, чей кругозор не более его двухметровой комнатки. В ее детстве царили нищета и, нередко, пьянство, что и видела поминутно маленькая Танечка. В отличии от свои ровесников, она никак не могла потом сказать, что детские годы – было веселое время. Девочка, однако, не унывала, для нее, как и для всей деревни, это была обычная жизнь и другой она не знала и даже представить себе не могла. Кроме того, у нее были свои таланты, между прочим, и дефицитные тогда в послевоенное время. Что удивительно, ее семья никогда не нуждалась в пище. Еда у них водилась, продукты, сырье – все по-маленьку. И вот в возрасте 16 лет она уже обшивала всю деревню. Шитье было и ее талантом, и страстью. Много и вкусно готовила, таким образом помогая людям и зарабатывая себе на проживание и пропитание. Через два года ее старик совсем занемог, редко вставал с кровати, почти не ел, да и разумом подвинулся, разами случалось даже внучку не узнавал, вот до чего дошел. А, впрочем, ничего не поделаешь. Таня очень переживала, все по домам ходила, к себе приглашала, может, помогут чем. Те приходили – посидят, повздыхают, здравия пожелают и уходят. Редкие добряки гостинцев приносили и происходило это совершенно от души, просто не знали, чем помочь, все и так понимали, что старик близок к смерти. Ее мать умерла, когда девочке было тринадцать. Отец же после ее смерти Таню и знать не хотел. И вот приходилось ей жить так. Но все же дед еще держался. Все знали, что скоро Танечка останется совсем одна. И она это понимала, в глубине души конечно боялась, только об этом и думала. Но виду не показывала, была серьезна и холодна, особенно в те дни, говорила сухо.

Но вот однажды появилась у них на пороге женщина. Никто о ней ничего не слыхал, да и в принципе никому из соседей не знакома, как потом выяснилось. Но Таня не обратила даже на это внимания, впустила старуху. На вид ей было лет семьдесят, уж волосы очень выдавали. Склеенные, будто засаленные, ужасно седые. А лицо свое она почему-то скрывала, вниз глядела. За всю встречу ни разу глаза не подняла. Да и дед в ее сторону почти не повернулся. Однако ж, по началу, как зашла, она все ходила-ходила по их дому, присела на лавочку у порожка и сказала, якобы их семье сочувствует и доктора посоветовать может. И не только посоветовать, а пригласить. Хорошего доктора, городского. А в конце прибавила: надо или не надо? Танечка, конечно, захлопотала, забегала по сторонам, сало принесла с белым хлебом и, припеваючи, согласилась. Доктор из города казался ей единственной надеждой. Старуха и ушла на том. С радостью Танька побежала соседкам рассказывать, а дед ее также покорно оставался лежать на своей постели, не проронив ни слова на такой знаменательный поворот событий. Ему, будто, теперь и все равно. А бабы соседки как услышали ее новость, тут же засмеялись, не поверили, раскритиковали.

– Ой, Танюш, надули тебя, глупенькую. Откуда у той нищенки знакомство с этим лекарем?

– Знаешь, и мы не богаты, – ответила она.

– Не богаты, вот и сидим, Танюш.

– А все может случиться, ты ж не лучше всех знаешь. Посидим- встанем.

Посмеялись, так и разошлись. А через два дня приехал доктор. Такой аристократичный. Сразу переморщился весь, как сделал шаг в их деревенскую грязь. Разумеется, в прямом смысле этого слова. В его лице действительно можно было заметить отвращение, даже не приглядываясь. Он ведь немало известен в своих кругах. А тут смотрели все на него, как на городскую диковинку, мол, чего приехал, таким как ты тут не место. Видя неприязнь окружения, он и сам «поднял нос вверх», сделал вид гордый, надменный, глядя с высока на всех, при всем своем низеньком приземистом росте. Но именно делал вид. В душе он был растерян от всей этой нелепой обстановки. Но раз люди уже были о приезжем человеке предвзятого мнения, что ж, вызов принят, он покажет им городского франта.

С ним был еще один молодой человек лет двадцати двух, очень стройный шатен и весьма-весьма привлекательный. Уже пошел второй час, как ходили они по окрестностям, сначала выискивая деревню, затем дом, где живет Татьяна Васильевна Наумова и ее тяжело больной дед. Выспрашивали у людей, но все равно путались, сбивались, блуждали. От этого все местные еще больше негодовали, но молоденького защищали: такой юный и с этим «фрёй» водится, жалко парнишку.

Но все- таки нашли. Рано или поздно нашли. Вот они уже на пороге, стучатся и входят в дом, конечно представляя совсем другую Татьяну Васильевну. А тут перед ними худенькая застенчивая девушка с таким прискорбным и ущербным выражением лица, что сейчас бы сказали «наигранным», ан нет, тогда именно это Таню и олицетворяло.

– Вилковский, – представился врач, – Виктор Евгеньевич.

Таня скромно улыбнулась, потупив глаза. Он же явно был недоволен. Ну понятно, «из князя в грязи». Каким-то ворчливым взглядом он окинул своего юного спутника. Тот не разделял его недовольства и лишь пожал плечами. А тем временем все пристальнее вглядывался в Татьяну.

Дедусе приписали лечение, чудодейственное лекарство, как это обычно бывает. Несмотря на все затруднительные обстоятельства, Таня быстро нашла с врачом общий язык и они разговорились «о том, о сем». А вот молодой человек до сих пор стоял у дверей, не раздевшись, не присевши и что-то записывал в свой блокнот. Это выглядело довольно странно. Все время молчал, да и Татьяна не обращалась к нему. Девушка, разумеется, с самого начала им заинтересовалась, но все крепилась. Но когда в очередной раз (а таких было несколько) наступила тишина, она не удержалась, как-то нелепо обратившись к незнакомцу:

– Эм-м-да…А вы тоже тут стоите, – промямлила Таня. – Вы зачем приехали? – она сразу смутилась, поняв, что сморозила глупость, но парень даже в лице не изменился и тут же поспешил представиться:

– О да, конечно, я не намерен вас смущать. Мое имя Владимир Комашов. И я тут не просто так. Я, видите ли, люблю путешествовать, узнавать людей, – говорил он бойко и приветливо, но точно желая представить себя с лучшей стороны и главное, не ошибиться, все сказать как надо. – Вы мне, например, понравились! Я бы с удовольствием продолжил наше общение и после, – он ужасно медлил, но мысль свою четко знал, смотря при этом на реакцию Тани. Та поглядела на него вполне обыкновенно, ничего не сказав и только сжав губы. – Доктор Вилковский – мой приятель и он позвал меня с собой, – они перекинулись взглядами, что случалось даже очень часто. – Вернее, это я навязался. Но вы…очень интересны, Татьяна…Васильевна, – легкая и какая-то самоуверенная улыбка не сходила с его губ.

– Таких, как вы, много, Татьяна.

– Это ты верно заметил, имя Татьяна распространено, ха-ха, – хохотнул из-под тишка Вилковский.

– Да прекрати, все равно не поймешь ничего. Пустая башка твоя. Тут девушка. Юная, чистая!

– Не забывай, что это я тебя с собою взял.

– Никогда не забуду! Всю жизнь помнить буду. Хе-хе-хе. Ну чего ты? Чего, а?

Наконец Вилковский обернулся к Татьяне и расплылся в широченной улыбке.

– Ну что же, – затараторил он, – что ж. Больной осмотрен, жить будет. Знаете, мне приятно было с вами побыть…это время. И еще вы прекрасно готовите. И-и-и, собственно, в связи с этим…мы с Владимиром посоветовались и решили. Зачем же такой перспективной девушке сидеть в этом…в этой деревне. – Он все поглядывал на юношу, боясь сказать чего-то лишнего. – Ну, и к чему я клоню?..

– Поехали в город, работать поваром, хотел сказать Виктор Евгеньевич, – не выдержав, наглым образом, парень перебил его и изобразил на лице полуулыбку, которая вовсе не отражала радость в ту минуту.

Таня на мгновение опешила.

– Виктор Евгеньевич, я?.. Вы действительно…

– О, да-да. Мой юный друг уже проболтался, но это так. Послушайте, ну вот чего вам не согласиться-то? Удачное! Очень удачное предложение. Сначала будет так, туда-сюда, сложновато в чем-то. Но у меня есть связи. Я вас вытяну наверх, Таня. Ты пойми, ну что тут будешь делать? С мухами у борща возиться? А там люди. Такие люди, Таня!..Ой, я уже «на ты». Но пойми, это пока что все «на ты» к тебе, а потом такой уважаемой мадам станешь. Ну вот скажи, что тебе тут? Старик, ой, дедушка. Дедушка твой. Но ты понимаешь, он рано или поздно все равно…Забываюсь, прости, забываюсь…Решай, – Вилковский деланно всплеснул руками и оборвал свою речь.

На этот момент Таня уже восхищенно смотрела на «своих спасителей» и мало что могла выговорить тогда.

– Даа…повар, – лепетала она, – да, я смогу поехать. То есть, конечно, конечно! Это здорово! Да-да-да, я поеду.

Владимир все это время стоял, улыбаясь, опершись на стену, внимательно разглядывал Татьяну, будто следил за каждой ее мыслью. И вдруг встрепенулся.

– Соглашаетесь? Прекрасно! Пошли, Витя, пошли. Татьяна, за вами завтра заедут. От нас, представятся. Будьте готовы. И не задерживайте его уж долго. Все, до скорого, – он вновь повторил полуулыбку. – Витек, вперед.

– Ты чего тут? Я для тебя Виктор Евгеньевич.

Танины губы дрогнули. Глаза ее полны были искреннего восторга, но в целом находилась она в несколько рассеянном расположении духа.

– До скорого, – произнесла она с негаснущей натянутой улыбкой.

– Владимир, Владимир, а мы еще увидимся?

Юноша уже у выхода удивленно оглянулся назад.

– Конечно, – сказал он и скрылся за дубовой дверью.

–До свидания, Таня, – еще донесся голос доктора. И все стихло.

Вилковский и Камашов ушли. Дедуля сидел и смотрел на нее печальными глазами, устало перебирал сухими губами, с ним вдруг случился момент внезапного просветления.

– Ты поедешь с ними? – еле вымолвил он, тут же раскашлявшись.

– Да, я…я поеду, – все затихли. Дедушка уже встал с кровати, что было уже редкостью. – Дедушка, не сердись.

– Ты думала, что они могут тебя обмануть?

– Я думала, конечно думала, дедуль. Мне восемнадцать. Если что-то случиться, это будет на моей совести.

– Езжай…

– Стой…Правда? Ты не возражаешь? – спросила Таня с какой-то недоверчивостью и всегдашней растерянностью.

– Когда-нибудь ты станешь, как и я. Будешь еле держаться на ногах. И что ты тогда вспомнишь, что сможешь? Только сказать тоже самое своим внукам. Езжай. Они не обманут тебя, нет.

– Я…я уверена в этом.

Весь последующий вечер девушка только и мечтала о наступлении утра. О том, как уедет она с прекрасным незнакомцем в город будущего. Где станет самой элитной «женщиной всея Руси». При этом в роли прекрасного незнакомца она представляла Владимира. Ну случилось все конечно же не так.

Уже с вечера все собранные набитые тюки стояли прямо рядом с дедушкиной кроватью. Таня же ночевала в дальней комнатке. И вот в 6 утра к ним постучали в дверь. Но девушка конечно же этого не услышала. Стучали громче и строже, то в окно, то в дверь. Продолжалось это около 5 минут, после чего Таня все же проснулась, вскочила и бросилась к дверям. Дедушка снова был в забытии. За ночь ему стало хуже. Да и еще одна неприятная новость. Встретил Таню не Комашов, как предполагалось в ее воображении, а худощавый деревенский парнишка, «еще с пеленок», да к тому же на полуразваленной телеге.

– Татьяна Васильевна Наумова? – жутко заикаясь, приблизился он.

– Я! Татьяна Васильевна. А вы…

– Я довезу вас до-до-до города.

Таня неуклюже забралась в телегу, затащила тюки. Заикающийся пытался ей как-то помочь, но и она не промах, стала отмахиваться и делала все сама. Крикнула дедушке «пока», но, как и следовало ожидать, ответа не последовало. Она крикнула «Стойте!» и, спустившись на землю, также неуклюже побежала обратно в дом. Через минуту она снова показалась, а из двери, открытой нараспашку, виднелся клочок бумаги на столе- записка.

– Очнется, прочитает. А то, как это я уехала не попрощавшись. А так, считай, что и попрощалась даже, – проговорила Таня, в очередной раз залезая в телегу. Очевидно ей, однако, было еще то, что дедушка очнется, обязательно еще придет в себя и прочитает ее записку. Девушка горестно взглянула на унылый домик, в котором провела детство, и они «отчалили».

Она благополучно добралась до города, а вот дальше неизвестность. Достаточно далеко тогда от нее находился город, в который звали ее Комашов и Вилковский. Назовем его город N. Но в целом, кое-как, общими трудами и стараниями Таня и туда доехать смогла. И как раз там и началась ее настоящая яркая жизнь.

Но, как это нередко бывает, приобретенный успех, которым она, кстати, очень гордилась, с годами сменился черной полосой. Эта черная полоса и протекала сейчас. Причем, Баба Таня совсем не похожа на человека, которому свойственно возиться с детьми. Никогда не была склонна к этому, тем более уж теперь. В Бареевске она жила уже несколько лет, пожалуй, еще раньше рождения Ноди. Как говорилось, Бареевск – не город, не деревня. Но принято называть его городом с низенькими домами. Он, впрочем, близко от города N. Баба Таня лет семь тому назад уехала оттуда и навсегда отреклась от своей веселой молодости. Чтобы забыть. И крайне редко навещала родственников, приезжая на пару дней и снова покидая их. По ее словам, она утомилась-угомонилась. Да и лет уже немало. «Все, навеселилась я уже в свой век». И теперь, забрав из этого города внуков, Баба Таня окончательно осталась довольна. Хотя и возникала подлая мыслишка о том, как некстати они свалились на ее плечи. Так что теперь, пожалуй, смело можно называть ее …Бабушкой Таней.

* * *

Так вот у двери показалась она в розоватом фартучке, заношенных тапочках, с двумя ровными хвостами на голове. Как примерная ученица. Только…бабушка.

– Бабуль-Танюль, а мы тебя уже заждались! – весело вскрикнула Диана и бросилась к ней. Та застеснялась.

– Все, бабушка готова, внучки мои. Умылась, причесалась. Я вся ваша, хо-хо.

После парочки кратковременных вспышек смеха все утихли, загрустили и помрачнели. И Бабе Тане неловко было, и Диане тоже. Все так и стояли.

– Ну ребятки, что вы стоите-то? Ну давай! Ве-селей! – крикнула Бабушка нараспев мальчикам, а потом Диане полушепотом. – А то подумают еще, что я не гостеприимная. Хотя, какие теперь гости…Семья теперь.

Она замолчала. Снова неловкость, тяжелый вздох. Да и вообще, вокруг царила такая тишина, медлительность, длинные паузы.

Раздался оглушающий детский крик:

– Баба Таня, где мама? Где папа? – это был Правдик. Он покраснел и дрожащими губами повторял эту фразу. Бабушка с жалостью взглянула на мальчика.

– Они…далеко, – так же жалобно произнесла она. Диана удивилась, глаза ее расширились.

– Дома?

– Нет, Правдик, дома сейчас никого, увы, нет. Я расскажу вам историю. Дело в том, что существуем не только «мы», а еще кто? Злодеи! Ну, знаете наверняка из книжек или мультиков. Знаете? Далеко не всегда нас окружает добро.

– Ну-ну! – повизгивали мальчишки.

– Что ну? Не нукайте. И ваши родители, получается…подверглись злу

– Как? Они злодеи? Неправда, Баба Тань!

– Ой, ну…нет-нет! Конечно, неправда! Ну как вам объяснить? Подверглись злу, значит…ну, значит, с ними сделали зло.

Все трое ошалело смотрели на нее вытаращенными глазами, что казалось они вот-вот выскочат из орбит. Наступила неловкость. Баба Таня занервничала, уже судорожно перебирая фартук, от чего дети еще более недоумевающе смотрели на нее. Тут она всплеснула руками, словно проснулась с новой мыслью, и заговорила:

– Понимаете?! Их, ваших родителей, заморозили, – демонстративно сложив руки обратно, она немного отвернулась. Реакция всех, однако, была, как и прежде.

– К-как? Заморозили? – промолвил только Ноди подрагивающим голоском.

– А вот так! Есть такое большое здание, там большие холодильники, ростом с человека. И-и-и…собственно…

– Баба Таня! Но кто их заморозил?

– О-хо-хо…Это вопрос, так вопрос. Но я скажу вам, есть такой злодей. Его зовут…Его зовут Ник. Он самый могущественный и, пожалуй, самый мерзкий из всех злодеев!

Ребята на минуту захохотали, но тут же стихли от непоколебимо серьезного лица бабушки.

– Но как бы он не был мерзок, – опять пронесся смех, – он страшен.

– Он и заморозил наших родителей? Это он? – весьма омрачился Ноди и явно серьезно это произнес.

– Нуу…не то чтобы он…а…

– У-у-у, тогда он вовсе не страшен. Ник этот твой!

– Нет-нет, Ник – он зло, Ноди. Это все-таки он заморозил, – прибавила Баба Таня каким-то странным тоном.

– А-а! Негодяй! – воскликнул Ноди.

– Да-да! Он негодяй, все верно. Но нам он не опасен, знайте. Так что, живя со мной в Бореевске, вы точно можете быть спокойны.

– Но наши родители! Из-за него заморожены! Я ему отомщу!

– Конечно-конечно, – бабушка вздохнула. – Ой, где ж ты этому научился, дитя…

– Баб Тань, а мама с папой еще вернутся?

– Они…ну…они вернутся. Ах, конечно, вернутся! А то как я с вами справляться буду одна? Не выдержу, хе-хе-хе.

– А ты не одна, а с дядей Тохычем, – пролепетала вдруг Диана и сама же рассмеялась.

– Ой, проказница Диана! Тохыч далеко. Вон, на кладбище.

– Что-о?

– Сторожем работает. Хе-хе-хе. А ты уж испугалась! Хе-хе. Так что, куда уж мне до Тохыча-то, а, Дианка?

– Бабуль, – вдруг серьезно проговорила девочка.

– Да, Дианочка?

– Нам надо поговорить. Давай отойдем в другую комнату. Вон в ту. Пойдем.

Баба Таня направилась за важно идущей впереди девчонкой, бросив настороженный взгляд назад. Мальчики, так и оставшиеся посреди комнаты в обескураженном состоянии, многозначительно переглянулись.

– Нодька, о чем они говорят?

– Не знаю…

– Пошли подслушивать. Хи-хи.

– Пошли.

Диана с бабушкой вошли в старую спальню, где помещалось пару кроваток и деревянный стол с тусклою лампой. Но все же здесь было уютно. По родному, по- домашнему. Как говорят, в тесноте, да не в обиде.

– Ну, Дианка, что же ты хотела спросить? Может быть…

– Бабуля, довольно сказок! – гордо произнесла девочка, все стараясь изобразить голос повзрослее.

– Дианка! Про какие это сказки ты говоришь?

– Про твои, какие же еще! Это сказки для этих малышей. Но мне двенадцать! Разве поверю я в то, что «ваши родители в заморозке»? Какие злодеи? Как заморозили? Бабуля. Я уже не малышка. Расскажи.

Бабушка пожала плечами.

– Диан, ну что тебе рассказать…

– Правду, конечно, – обе молчали, – ну что с ихними родителями, бабуль? Они , наверное, уехали, а ты мальчиков расстраивать не хочешь.

– Нет, в одном ты не права. Ты маленькая, Диана.

– Да удаленькая!

– Взрослая, значит? Ну смотри-и, мы взрослые все с женихами да невестами, – усмехнулась бабушка, – а у тебя нет никакого же-ни-ха, – она лукаво улыбнулась.

– Вообще-то…Вообще-то, – Диана залепетала, – вообще-то, у меня друг есть.

– Антошка?

Девочка с удивлением распахнула глаза и подозрительно произнесла:

– Бабу-уль, а ты откуда это знаешь?

– Да, приехал он же с тобой.

– Ну да…

– Я имя слышала его. Ну-ка, рассказывай. Что он из себя представляет?

– Ну, это друг мой, – Диана мялась, – из школы. Мама разрешила взять его с собой. У него здесь тетя живет.

– Те-е-тя. Ну, это славно. А он тебе, собственно, нравится, да?

– Чего? – воскликнула Диана. – Ну-у да! Понимаешь, он такой прикольный, все время веселит меня. И еще… Ну, в общем, он мой друг.

– А что так робко отвечаешь?

– Я? Робко? Ну просто, родители не говорят со мной о таком. И у них дела. Я верю. Но они хотят, чтобы были дела и у меня.

– Да-а, Дианка…Ну ты знаешь, любовь это такая сложная штука

– А ты, бабуль, любишь Тохыча.

– Ой, опять ты за свое. Я уже и удивляться скоро перестану!

Девчонка засмеялась.

– Бабу-уль, ну расскажи что-нибудь из молодости. Вот, когда тебе было столько, сколько сейчас мне.

– Ну что рассказывать…Помню, я тогда за собаками деревенскими гонялась. Не они за мной, а я за ними. Представляешь? Вот было хохоту-то! А один раз…

– Нет, бабуль. Расскажи что-нибудь про любовь.

– Вот, какая ты любознательная, Диан! Все-то тебе интересно. Ну, был в моей жизни такой человек.

– Правда? А как его звали?

– Линь.

– Чего? Что у тебя, бабуль, все имена какие-то странные.

– Да это ж не у меня. Славянское имя, между прочим. И вообще, не перебивай меня. Собираешься слушать?

– Да. У меня рот – на замок.

– Ну слушай. Мы с ним познакомились на собрании одного известного человека. Меня много куда приглашали тогда. Эх, молодость. Хотя если задуматься…Вот сказали бы мне, хочу ли я вернуть то время? Наверное, нет. Это было похоже, знаешь, на званые вечера 19 века. Такая светская жизнь. И на этой-то встрече и был Линь.

– И что он там делал?

– Пел. Он был известный певец. Не так, чтобы на всю страну, но в своих кругах весьма и весьма. Он пел, а потом подошел ко мне, наверное…потому, что я пристально смотрела в его сторону. Хе-хе. Да, было дело. Ну, мы там познакомились, разболтались. Честно говоря, он был очень даже привлекательным, – хитро состроив глазки, шепнула она, – почти идеален.

– Разве бывают идеальные люди, бабуль?

– Бывают, пожалуй. Знаю я одного такого. Но у Линя был один большой минус. Он любил себя. И из-за этого просто не мог полюбить кого-то другого. Хотел привлекать все больше и больше внимания к себе. Причем, потом уже не только мое внимание, не только внимание публики, но и других девушек. Ну, для меня это было не важно. Я знала, что на самом деле он душка. Хе-хе-хе. Мы вместе ездили на море. Я помню, как болтали до утра в палатке на берегу. Э-эх. Но ему всегда было нужно что-то новое. Новые эмоции, впечатления. Я бы хотела уехать с ним на край света! Но Линь все требовал от меня, он был совершенно безответственным. Иногда я вовсем винила судьбу, что встречаются мне такие люди. А на следующий день уже радовалась, что моя жизнь идет именно так, как надо. Я бываю на встречах, вижусь со знаменитыми людьми. Все потрясающе! Мы с Линем жили вместе. Но! Было много «но»! Он не хотел на мне жениться. Сначала я терзала себя и не понимала, почему. Но потом до меня дошло, он любил свободу и только свободу, на втором месте после себя. И он, наверное, считал, что брак ограничивает его свободы. Ну, не знаю…Много у него было минусов. Может, только казался таким самовлюбленным, а в душе преживал, что не звезда мирового масштаба. Может быть, все может быть. Мы расстались, но его имя навсегда осталось чем-то добрым и приятным в моей жизни. Мне, наверное, не было сложно его отпустить. И это – самое главное, – с улыбкой произнесла Баба Таня, совсем задумавшись и улетев в своих мыслях далеко-далеко.

Диана сидела, уже развесив уши, и полностью погруженная в бабушкину историю.

– Ну вот так вот. Внучка, ну что ты молчишь? Ну, я, впрочем, так и думала. Как может понравится ребенку история, так сказать, суровой реальности. Детям все фантастику подавай. А ты еще спрашиваешь, почему я внукам такие небылицы рассказываю.

Тут Диана подбежала вперед и кинулась с объятиями на Бабу Таню.

– Ты лучшая! Это так трогательно, ты бы знала! Со мной никогда не говорили о таком. А тут родная бабушка, тем более ты!

Баба Таня рассмеялась.

– Ой, Дианочка. Да что ж я!

– Честно говоря, от тебя, Баба Таня, я вообще такого не ожидала. Мне даже понравилось называть тебя Баба Таня, как Ноди зовет. Просто это та-ак романтично! Знаешь, я все-таки считаю, тебе надо общаться с Тохычем. Ну, ты поняла, хи-хи-хи.

– Ну, шалунья. Шалунья. Для тебя он – Фома Антонович.

– Ладно. А давай позовем Правдика и Ноди! Чтоб веселее было.

– Ну давай, – Баба Таня говорила все таким шутливым тоном, как бы играючи. По-другому она не могла общаться с детьми.

– Эй, Правдик, нам лучше отойти, – послышалось по другую сторону, – они идут.

Диана распахнула дверь, задев этим отбегающего Правдика. Они смотрели на нее полными искреннего удивления глазами.

– Правдик, Ноди! А я как раз иду за вами. Вы же не подслушивали?

– Нет, нет! – заверил Правдик и эти слова прозвучали так правдоподобно, что Диана не засомневалась в них. А Ноди сказал:

– Мы тоже пошли вас звать. А то вы так долго.

– Ой, ладно, – девочка махнула рукой, – будем в настольную игру играть. Такая есть у Бабы Тани. «Монополия»! А еще есть «Русское лото», она любит всякую лотерею. Я, кстати, тоже теперь ее Бабой Таней называю.

– Диана, – твердила бабушка по пути на кухню, – ну что они поймут в этой игре!

– Да все поймут, Баб Тань, они же не тупенькие.

Все четверо они уже сидели за круглым столом, накрытым скатертью в цветочек. По кухне проносился запах печенья с корицей, стояла открытая банка с вареньем. А Бабушка тем временем уплетала за обе щеки бутерброд с медом. Правдик молчал и озабоченно рассматривал ложку, испачканную вареньем. Говорила в основном Диана. Потом же пошли настолки, мешочкии бочонки, карточки. А еще через час Правдик уже покупал Барнаул и Екатеринбург. Щеки его порозовели и мальчишки окончательно вышли из своего забвения.

– Кидай кубик! – уже кричал во всю Ноди.

– Не кубик, а кости! – умничала Диана.

А Правдик просто смеялся, ведь он купил теперь еще и Москву.

– Давайте остановимся на том, что Правдик выиграл, заключила Баба Таня.

– Нет, я не хочу, чтобы он победил!

– Ну, Ноди, это ведь игра.

– Ну все, – завизжал Правдик ни с того ни с сего, – я банкрот!

Старшие дети покатились со меху. А Баба Таня с улыбкой наблюдала всю эту кутерьму. Над сказать, это согревало ей душу, а это дорогого стоило. Ведь она никогда раньше не общалась с детьми вот так, по- настоящему. И до этого внуков для нее практически не существовало. Но, забегая вперед, скажем, что долго она еще будет работать над собой, чтобы полностью принять такую новую жизнь.

– Он ничего не понял в игре, – Ноди с Дианой переглядывались, – но выиграл! Хи-хи-хи.

Дальше Диана предложила рассказывать друг другу какие-то истории, потому что увидела, что Баба Таня решительно не знает, что делать. И началось! Словно, включили радио и начали слушать нескончаемые истории Правдика.

– Ну, как не интересно, – сердилась Диана. – Ноди, расскажи что-нибудь, а то твой брат несет сплошную чепуху!

– Ну…Я не знаю…

– Нет, Диана, теперь правду расскажу! Мы с Ноди спим ночью. Тут я просыпаюсь и вижу, у Ноди под одеялом ноги светятся. И так три дня подряд! Я содрал с него одеяло, а у него там на одной коленке книга! И он фонариком на нее светит. А на другой коленке…Глаз! – выкрикнул он. Ноди завизжал: «Не-ет!» А Баба Таня снова умилилась. – Эх, Правдик, ну и шутник, вы читать-то не умеете! Ладно-ладно, вы и так у меня вундеркинды почти, для своего возраста. Однако, на сегодня историй достаточно.

– Подожди, Баба Тань, я еще расскажу, – загадочно начала Диана. – Однажды, четыре года назад я шла с подругой с прогулки домой. Я помню, мне тогда было восемь лет. И меня первый раз отпустили погулять без родителей. На улице столько снега лежало! Было уже темно, хоть и не много времени было, если бы много, меня мама не отпустила бы. Перед домом висели какие-то гирлянды из лампочек, потому, что недавно прошел Новый год. И только я подошла, они полопались! И искры полетели! Я испугалась, отбежала…

Скрипнула входная дверь. Кухня была первой после крыльца. Дверь открылась сама по себе, тюль пошевельнулась и оттуда выглянула кошка.

– Я так испугалась!

– Буся – Буся! – крикнула бабуля кошке. – Иди сюда. Кыс-кыс-кыс. А, ты же не Буся. Вон, серая какая-то. Извини, моя милая, перепутала тебя.

Бабушка взяла кошку на колени и стала гладить, но перед этим заварила клубничный чай.

– Ой, хорошо, что это была кошка! – обрадовалась девочка. – А то знаешь, бабуль, иногда мне кажется, когда дверь открывается, что это родители. Боюсь, что они заберут меня отсюда. Мне так нравится у вас, Баба Тань! И внуки твои очень милые.

– Ну уж насчет этого не беспокойся. Уж от меня тебя просто так не заберут. Рассказывай, что там дальше? Ты испугалась, и?…

– Да! Я испугалась. Как только подошла, лампочки полопались. А потом я начала искать фонарик в кармане, ведь до дома еще добежать надо. Но я поняла, что и так все прекрасно вижу. Мне даже показалось, что мне кто-то светил в спину. Я оглянулась, но никого не было. Зато было солнце! На небе. Вечером. Даже полусолнце.

– Месяц, – перебил Ноди.

– Нет, это было солнце, можешь даже и не спорить.

– Вечером на небе не светит солнце, Диана.

– Да ну тебя. Вот такая история, – сказала девочка и посмотрела на кошку. – Какая она милая. А как ее зовут? А вообще, мне кошки не так уж и нравятся, другое дело – собаки. Вот я вырасту когда, у меня обязательно будет пес. Вот у вас, бабуль, в Бореевске такой хороший пес живет, Лекий. Вот бы мне такого. Только я бы назвала его по-другому, на «К». Кузя? Куся? Хи-хи-хи, – ее смех звучал трелью. А щеки весело горели. – У меня, кстати, для вас еще одна мистическая история.

Баба Таня очень даже обрадовалась этому, ведь не придется сидеть и молчать. Поток Дианиных историй был нескончаем. Раньше девочка просто тараторила без умолку, сейчас же перешла на мистику. Но по большей части никто ей не верил и не обращал внимания. Так что, Правдик и Ноди засмотрелись вдруг в окно, а совсем не на рассказчицу.

– Так вот, мы с мамой поехали на площадь. Ноди, ты слушаешь?

– Э-э…Да. А когда это? Было?

– Ну я же говорила, ты не слушаешь! Тоже лет в восемь, но уже осенью. Листва падала, так красиво-о, – протянула она. – Мы пришли с мамой на городскую площадь, не помню, зачем. Там было столько людей! Мне стало плохо, и мы отошли в сторону. И там была такая красота, такие золотистые улочки, деревья колыхались. А у крыльца какого-то здания стояли пять человек, да, помню, пять. Мы сидели на лавочке. Я еще подумала: лучше бы они ушли, исчезли, только мешают моему отдыху. И тут я краем глаза вижу…как они все вместе падают! – протараторила Диана, словно стараясь быстро пробежать по темному коридору, пугаясь, что кто-то настигнет ее из-за ее слов.

– Как это? – удивился даже Ноди.

– Я не знаю, просто все одновременно. Я заплакала. Ну что вы на меня так смотрите, ну испугалась, с кем не бывает. Но мама сразу увела меня оттуда и мы пошли домой. Сходили, называется, на площадь. Ну странно, правда? – никто не ответил. – Ой, Баб Тань, там уже чай, наверное, клубничный заварился.

– И правда.

Только Баба Таня подошла к столу, только подняла старенький чайник…Нет, она даже успела разлить его по чашкам. Дверь снова открылась. Сама по себе. Но на этот раз не напрасно. Никто не поверил своим глазам. В дверях стоял не знакомый Правдику и Ноди светловолосый мужчина, слегка с сединой, в очках и солидном пиджаке.

Баба Таня растерянно произнесла:

– Да, Дианочка, чутье у тебя работает.

– Татьяна Васильевна, здравствуйте.

– Да…рада вас видеть, – так же рассеянно буркнула бабушка себе под нос.

– Увы, не могу сказать то же самое о себе.

Диана недоверчиво встала со стула и прошла вперед.

– Привет, пап.

– Привет-привет. Татьяна Васильевна, я должен поговорить с вами.

Бабушка кажется пришла в себя и, приняв вид совершенно беспечный и невозмутимый, всплеснула руками.

– Ну так говорите пожалуйста! Ох, забыла в дом пригласить. Пожалуйте. Как раз чай клубничный готов.

– Зайду, когда будет надо, – сдержанно произнес он, но все же дверь за ним захлопнулась.

– Так вот они, твои внуки. Я – Андрей Репонин, – обратился он к мальчикам. – Диана – моя дочь. Я, собственно, приехал за делом.

Баба Таня возилась у плиты.

– Вот чай тебе, дорогой мой, садись. Да, правильно, куртку снимай.

Мужчина статно откашлялся.

– Татьяна Васильевна. Мне дошла весть, о том, что у некой вашей соседки, живущей в этом городе, Антонины Ивановны, пропали все ее накопления. А там была немалая сумма.

– Да она старуха уже, какие накопления?

– Это я и хотел бы узнать. И, думаю, сегодня узнаю.

Баба Таня негодующе развела руками.

– И что же вы решили по такому случаю заглянуть ко мне?

– Татьяна Васильевна, давайте вы честно сознаетесь в том, что сделали. Мне очень неприятно выслушивать сейчас это притворство.

– И что же такое я совершила?

– Кражу! – закричал вдруг он почти в ярости. – Кражу, разумеется. Не ведите себя нахально, Татьяна! Хватит с меня притворств!

Бабушка несколько побледнела, отступила пару шагов назад, уголки губ ее опустились вниз.

– Погоди, погоди, погоди! Чего? Эти ваши выражения…шутите, наверное, – вдруг начала она на «вы». – Совсем понимать городских людей разучилась. Хо-хо…Чего? – она нервно просмеялась, но тут же посерьезнела, заметив, как Андрей свирепо сверлит ее взглядом.

– Все ты понимаешь, Татьяна…Васильевна, – он же, наоборот, перешел на «ты». А последние слова сказал даже как-то пренебрежительно:

– Я знаю, все украли вы.

С Татьяной Васильевной вмиг сделалось что-то неописуемое. Она схватилась за сердце, голову выдвинула вперед и заголосила:

– Кто?! Я? Да ни в жизни!..Как так-то, Андрей?

– А я объясню.

– Да уж, постарайся.

– Мне сообщили, что внизу этого дома, если спуститься по лестнице, есть дверь в погреб. А там – тайный ход. Ведет отсюда, – он постучал ногой по дощатому полу, – к дому, как раз таки, Антонины Ивановны! Есть такой? Передали, что эта немалая сумма хранится у вас в подвале, Татьяна Васильевна!

– Кто сказал?

– Это было анонимное письмо.

– Ха-ха, ну тем более. Это значит, розыгрыш такой. Пошутил кто-то.

– Кому придет в голову насмехаться над пожилой женщиной.

– Ну вот, видимо понадобилось кому-то! – воскликнула она. – И я понятия не имею…

– Есть у вас погреб в этом доме? – перебил он ее.

– Есть…

– Ну, значит, прекрасно. Вот мы и увидим.

– Хорошо, пойдемте, – отчаянно махнула рукой бабулька и повела всех в извивающийся по всему дому коридор. Внуки гуськом побежали следом за ней.

– А знаете, наша бабушка ни в чем не виновата, – доказывал по дороге Ноди. Диана же смиренно молчала, вдруг понурив голову.

Внутреннее строение дома представляло из себя некий комплекс запутанных комнат и ходов. С улицы попадали сразу на небольшую кухоньку, но это мы уже знаем. Сам дом немного возвышается над землей, поэтому к нему ведут ступеньки и крыльцо. Из кухни направо дверь ведет в зал. Он будет уже попросторнее, обвешан коврами, обставлен доисторическими шкафами, с кружевными занавесочками, но это все имеет особый стиль. Здесь мальчишки с Дианой гонялись за пером, да ползали по дивану. Но в самом конце кухни есть еще одна маленькая дверца, что, не зная, и не разгадаешь ее.Она сливалась по цвету с самой стеной. В нее-то и вошла вся эта орава под предводительством Бабы Тани. Из зала дверь вела в маленькую спаленку, с ней мы тоже знакомы. Там Бабушка долго секретничала с Дианой, пока Правдик и Ноди увлеченно подслушивали. Из нее направо можно было выйти только в соседнюю пустующую комнату с голыми стенами. А оттуда уже в тот самый коридор. Он был очень узок. Справа упирался в кирпичную стену. Там еще комнатушка и лестница на второй этаж. А слева он простирался еще на много метров.

Из кухни через потайную дверь Баба Таня, Андрей, Диана и мальчики вышли прямо в коридор. Он доходил прямо сюда и огибал еще несколько кирпичных стен. Было похоже, что за ним тоже скрываются комнаты. «И зачем ей столько места, если она живет тут одна», – подумал Ноди. Но его мысли озвучил Андрей Репонин:

– Насколько я знаю, вы тут одна, и всегда были одна. Так для чего вам столько ненужных комнат? Таинственно у вас, фильм можно снимать, – усмехнулся он.

– М-да…точно не одна. С Тохычем, – прошептала Диана, но опомнилась, как только папа на нее грозно цыкнул.

– Я, видите ли, люблю роскошь, – промолвила наконец Татьяна. – Понимаю, средствами я не очень располагаю. Но, как говорится, живем, как можем. Мне тут Фома Гуляйкин помогал. Знаешь, Андрей, местный у нас такой есть. Фома Антонович.

Диана тихо улыбнулась. Они прошли еще один поворот. Тут уже висели какие-то старые портреты в обтершихся золотых рамках под сантиметровым слоем пыли. Паутину приходилось отодвигать руками. То и дело мальчики ощущали на себе пронзительные взгляды людей с картин, им они казались живыми.

– Ну, серьезно, – продолжал Андрей, – у вас здесь целый замок. И представить не могу, как это все могло уместиться в таком с виду небольшом домишке городка Бореевска.

Чем дальше они шли, тем плотнее закрывалась завеса тайны, окутывала их со всех сторон. И действительно, как в простом доме, пройдя чуть дальше, можно обнаружить целую галерею. Может, это осталось от прошлых хозяев?

– Может, это осталось от прошлых хозяев? – спросил Андрей. – Сильно сомневаюсь, что у вас откуда-то взялась «вся эта роскошь». Очень сомневаюсь. Где же вы взяли деньги, Татьяна Васильевна, или вы практикуете? – издевательским тоном вопросил мужчина.

– Пришли! – недовольно прикрикнула Татьяна и внимательно взглянула на него.

– Куда?

Это было похоже на площадку, лестничную клетку, только с более давящей обстановкой. Правдику и Ноди стало не по себе. Взявшись за руки, они грелись друг о друга, потому что тут и правда стало холодно, будто они спустились на несколько метров под землю. Диана же чувствовала себя, как дома. Она оживленно рассматривала все вокруг.

– Где мы? – требовательно спросил Андрей.

– Сейчас, Андрюша, дорогой, сейчас все будет.

На полу она нащупала люк, с трудом открыла его, спустилась на верхнюю ступеньку корявой лестницы и пригласила всех за собой жестом руки. Андрей недоверчиво полез туда, затем спустил дочку и мальчиков. Никто и не думал об их безопасности. Теперь они оказались в замкнутом пространстве, похожем на круг, в форме которого и был сам люк.

– Не тяните кота за хвост.

– А ты перестань быть таким бесчувственным, Андрей, и узри, – она театрально вскинула руки к небу, а затем одним взмахом сдернула с корявой стены красное покрывало. Перед ними предстала уже совсем маленькая дверь, в которую мог уместиться, наверное, один только Правдик. Баба Таня торжествующе посмотрела на Андрея. Чтобы пройти нужен был код, как от сейфа.

– Вводите, Татьяна. Мы все должны увидеть содержимое, пока есть свидетели, – сдержанно произнес он, заметив на себе ее презрительный взгляд.

– Отвернитесь.

– Ха-ха, нет уж, показывайте всем.

Цифры расплывались перед глазами, но Правдик увидел что-то вроде 1. «Один», – пробормотал он, пытаясь запомнить. Дальше шло 9, 5. «Опять девять», – снова буркнул мальчик тихим голосочком, но всем было не до него.

С леденящим душу скрипом дверь отворилась. Все, наверное, ожидали чего-то знаменательного, но увидели лишь черноту и какие-то набитые внизу доски. Вход был почти прегражден. И чтобы спуститься туда нужна была, как минимум, лестница.

– Доволен?

– Пока не очень. Татьяна Васильевна, вы должно быть не были здесь тысячу лет. Дайте лестницу.

– Лестницы нет, – нехотя произнесла она. – Где вы здесь видите лестницу?

– Должна быть лестница. Обычная, складная. Так я не смогу выяснить то, что требуется, вы сами знаете!

– Мне все равно. Смотри отсюда. Увы, ты не пройдешь дальше. А чего ж ты хотел, милок?

– На вашем месте я бы не стал возражать. Когда человека обвиняют…да в чем угодно, ему вряд ли будет все равно.

Неожиданно он одним движением перевалился через перегородку и спрыгнул вниз. Все так и раскрыли рты от удивления, а Баба Таня от негодования. Был слышен тяжелый звук приземления.

– Живой хоть?

Андрей не ответил, зато сказал совсем другое.

– Вот это у вас здесь катакомбы, Татьяна Васильевна, – безмятежно протянул он.

– Хоть что-нибудь разглядел там?

На удивление, там был свет. Хилая лампочка все же лучше, чем ничего.

– Полагаю, да. Можете не заботиться так. Хотя, все же, если у вас присутствует такое желание, дайте мне пакет.

– Чего?

– Я оставил в своей сумке пакет, – кричал Андрей, а эхом звук отдавался на многие метры. Мелкая дрожь пробежала по телу. Какие-то странные нотки играли в его голосе.

– Видите пакет? Дайте мне его.

Баба Таня растеряно пожала плечами.

– Этот?

– Кидайте его сюда!

Пакет полетел прямо ему на голову. Ноди увидел это и слегка хихикнул, он был всецело на стороне Бабы Тани.

Настала полная угнетающая тишина, только какой-то шелест вдали. Мальчикам сделалось не на шутку страшно находиться под землей. Непонятно откуда веяло убаюкивающим ветерком. А в голову вновь закрадывались события той мучительной ночи. «Ты падаешь, Ноди, а я стою»,– вспомнились вдруг слова брата. Почему-то именно они со страшной болью отзывались в его душе. «Интересно, он уже забыл, что произошло с нами?»– думалось Ноди. Хотя забыть действительно хотелось раз и навсегда. Казалось, это было уже в другой жизни, словно сон. Нет, словно сейчас сон.

– Кстати, я не ошибся, – послышалось снизу, – прямо влево подземных ход ведет к Антонине Ивановне?

– Да, но она вряд ли догадывается об этом.

Снова молчание. Спустя короткое время что-то плюхнулось у ног Бабы Тани. Это был тот самый пакет, только на этот раз не пустой, а наполненный какими –то бумагами. Бабушка опасливо взяла его в руки. Ребята с любопытством вытянули головы. И тут наступил момент истины, она развернула его и отпрянула, так, что он выпал из рук и снова свалился в тоннель-погреб.

– Ну что же вы так разбрасываетесь деньгами, Татьяна Васильевна, пусть и не своими, – донесся голос Андрея. А скоро в загроможденном проеме показался и он сам вместе с пакетом. Оттуда целыми пачками выглядывали «накопления Антонины Ивановны». О том, как Андрей смог так высоко запрыгнуть обратно никто уже не думал. Баба Таня потеряла дар речи. Мальчики удивленно уставились на нее.

– Вы были уверенны, что это не обнаружится. Ну и вправду, очень ловкий ход с вашей стороны. Никто не найдет это место, ну а если найдет, то не полезет, конечно.

Еще долго он говорил, не унимаясь.

– Да что вы такое говорите! – взвизгнула наконец бабуля. – Разве не понятно, что это не я крала! Уж, по-моему, это ясно, как белый день!

– Тогда, по-вашему, что вы можете сказать в свое оправдание?

Баба Таня дернулась на месте.

– Я? Нет, ну ты серьезно, что ли? Нет, ну, ну… Ты не можешь подозревать меня, э-э потому…

– Да, почему же?

– Потому что… Хватит издеваться, меня подставили! И я понятия не имею, кто.

Они развернулись и направились обратно. Лязгнули железные ступеньки под ногами. Старинных и тем временем пугающих картин Правдик и Ноди уже не замечали, они тоже были обеспокоены всеобщим настроением. А уж Диана в своем возрасте и подавно. Всю дорогу обратно, которая показалась еще длиннее, каждый молчал, а Баба Таня всячески пыталась выразить свое негодование по поводу случившегося. Конечно это не она, были уверены внуки. Хоть они, можно сказать, только на свет появились, но отчетливо видели, когда бабушка врала, а когда нет. К тому же вся эта ситуация не представлялась им чем-то особо знаменательным. Самое страшное началось, когда они вернулись на кухню.

Баба Таня почти потеряла естественный цвет кожи от расстройства.

– Я больше ни слова не скажу, – пробормотала она.

– Подождите, – снова встрял Андрей, – раз уж на то пошло, я позову еще одного свидетеля. Так уж, для достоверности фактов.

Тут даже Баба Таня удивленно подняла голову, оторвавшись от своего уныния.

– Чего?

Андрей распахнул дверь на улицу и на половину выглянул туда.

– Дорогая, заходи.

– Да-да. Уже так быстро? – послышалось из кресел веранды, увитой виноградными лозами, которых в предутреннем свете невозможно было рассмотреть.

«Дорогая» не заставила себя долго ждать и тут же появилась на пороге. Это была женщина лет тридцати, довольно худощавая, в фирменном пиджаке и юбке. А короткая стрижка темно-каштановых волос лишь подчеркивала ее прямоугольное , но весьма милое лицо. Она довольно приветливо осмотрела окружающее ее пространство. Но ее зеленые глаза как-то ядовито сверкали.

– Мама, и ты здесь, – пролепетала Диана.

– И я здесь, солнышко.

Девочка, было, побежала к маме, но та остановила ее одним жестом руки.

– Соблюдай, пожалуйста, границы. И послушай, что говорит папа.

Но папа ничего и не говорил. Они понимали и поняли друг друга с полувзгляда. Муж и жена, ну что тут скажешь. Андрей со злостью кинул пакет на стол.

– Надо признаться, – обратился он вдруг к Татьяне, – я надеялся если не на вашу добропорядочность, так, по крайней мере, на вашу честность!

Тут подала голос и сама она – бабушка, которая обещалась больше не сказать ни слова:

– Здравствуй, Оленька, – оглянулась она на вошедшую, и снова на мужчину. – Послушай, Андрей, почему же вам всем, ну даже, допустим, вам с Олей, так интересна моя жизнь? – Диана уже предчувствовала что-то нехорошее, мальчики тоже. – Зачем же вы обратили внимание на дело, которое касается меня?!

– Потому что моя дочь живет у вас, Татьяна Васильевна.

– Да? Только ли одно? Конечно не из-за того, что вам стало вдруг интересно, что же та происходит с вашей родственницей. Пусть далекой, но родственницей!

– Далекой, потому что вы действительно зашли слишком далеко. В данной ситуации мое дело – оградить мою дочь от любых неприятностей и опасностей, которые могли бы у нее случиться. Я изначально был против этой поездки. И, да, Татьяна Васильевна, хоть вы и родственница, но я все-таки должен буду разобраться в этом деле, касающимся денег. Хочется вам того или нет. Ведь я прежде всего добросовестный гражданин и та честь…

В эту самую пикантную минуту лампочка взорвалась с писклявым треском, и свет погас.

– Чёрт, – выругался Андрей, таким образом всё же остановив свою речь. Настала кромешная тьма, и всем шестерым пришлось перебраться в зал.

– Так вот, та честь…

– О, пожалуйста, давайте не будем играть в благородных рыцарей.

Он весь покраснел.

– Я не договорил! Я обязан оградить свою дочь и ,поэтому мы уезжаем! – неистово вскричал Андрей, уже дойдя до полного гнева. Жена тут же подсунула ему воды.

– Нет, папа, я не поеду, – пропищала Диана.

– Поедешь. Татьяна Васильевна, Вас я пока отпускаю. Из-за некоторых родственных связей и чтобы в конец не портить их. Но только пока ведётся расследование. А я это дело выясню, уж могу поклясться Вас. Сам лично займусь. И как совпало, именно мне поступило это письмо.

Все явно были в подавленном замешательстве. И даже Диана уже весело не скажет: «Видите какой у меня крутой папа – милиционер!»

Баба Таня совсем угрюмо опустила голову.

– Я повторяю, меня подставили. Предполагаю, что ты, назойливый мальчишка, – указала она на Андрея Репонина, – Помню тебя совсем ребёнком. Экий вырос.

– Я?!

– Ну, – бабушка развела руками, – Приходится думать. Я уж не знаю, что делать. Вы уедете, а мне кого подозревать останется? Кто не добр ко мне? А? Вот и я не знаю. А может Тоня старая это всё и затеяла. Ой не знаю.

– Вот анонимное письмо, если так хотите знать.

Андрей передал ей сероватый конверт. Баба Таня быстро пробежала по нему глазами и отложила.

– Так, всё, Диана, мы уезжаем.

Не станет ведь, подумалось бабе Тане, но семейство уже вышло за дверь.

– Но знайте, – послышалось оттуда, – для меня вы всегда были опасной женщиной, так и остаетесь ею. И своей дочери в таком хаосе я жить не позволю! До свидания.

Диана пару раз всхлипнула, а машина рванула, визгнула и уехала.

Было уже около 9 утра, стояла удивительно пасмурная погода, и рассвет все никак не наступал, окутав свинцовой мглой все население Бореевска. Похоже, это была самая длинная и самая трудная ночь для Правдика и Ноди. Ну…эта и еще одна, в будущем.

Дребезжащей трелью зазвонил телефон и Баба Таня стремглав бросилась на кухню, в темноте спотыкаясь о маленький порожек.

– Аккуратно, – крикнула она внукам. – Не ходите босиком, тут столько осколков от лампы! – бабушка взяла трубку, громогласно ответив, – Алло!

А Правдик и Ноди только сейчас заметили, что Андрей Репонин так и оставил пакет с деньгами Антонины Ивановны на столе.

– Да-да, алло, – послышалось даже через закрытую дверь. – Ой, Вова, да, привет, привет, мой хороший, – чувствовались долгие паузы. – Да, мальчишек забрала себе. Ну что ж, раз такое безобразие творится…Да вот и не знаю как раз. Ну поджег был специальный, я думаю. И взрыв в добавок, сам понимаешь, – бабушка приглушила голос. – А вот что было в это время с родителями…ну понятно!..Сам как думаешь?..Ага…Ага…Ну вполне может быть, вполне. Ой, с Маринкой моей что стряслось? Знаешь, она все-таки хорошая девченка была…Да, да, ты-то знаешь, помнишь. А выросло вон как…

– У меня есть некоторые предположения на этот счет, – донесся невнятный басистый голос мужчины по ту сторону телефона. – Было, – дальше шли непонятные звуки, – транное? – наверное, он имел ввиду «страшное».

– Да вот знаешь, соседи говорили, что оба они, и Маринка и Леша были в эту ночь в квартире. Но, вроде того, пропали. А? И я не знаю, как возможно, но это все тоже слухи. С другой стороны, не могли же они мальчиков одних оставить…А с третьей, черт их знает! Может, уже не в первой. Мне такое Тамарка рассказывала. Помнишь Тамарку? Ну чтобы ночью одних – тоже странно. Володь, у тебя вообще обычно мысли такие дельные бывают. Подскажи что-нибудь?

– Я думаю, это как-то связано с орденом трех букв.

– Да? – опасливо переспросила Баба Таня. – Мне, признатья, тоже так начало казаться. Эх. Хоть ты у меня один, Володь.

– И внуки

– Да, и внуки.

Разговор был окончен, бабушка положила трубку. А где-то по ту сторону оборвавшихся гудков в кресле сидел лысый мужчина в черном одеянии.

– Эх, тетя, – вздохнул он.

Баба Таня вошла в зал к внукам.

– Вот, с племянником разговаривала, – рассеяла она их надежды и сомнения. – Ну что же, самое время спать. Вообще, эта ночь какая-то сногосшибательная, в прямом смысле слова. Пойдем, покажу вашу спальню.

Бабушка привела Правдика и Ноди как раз в ту знаменательную комнату, где сегодя «тайком» болтала с Дианой.

– Раз Диана нас, так сказать, покинула, теперь это ваши апартаменты. Ну а я проживаю в скромненькой комнатушке…Ха-ха, шучу. Ну, вы сами видели, через кухню.

Мальчики и понятия не имели, сколько сейчас времени, иначе они ни за что не легли бы спать в такую рань, даже после тяжелой ночи. Баба Таня, напротив же, с привеликим удовольствием поторопилась в свою спальню.

– Спокойной ночи, Баба Тань.

– Да-да, спокойной ночи, – и она впопыхах задвинула слегка отошедшую штору.

Когда бабушка ушла, они долго смотрели в потолок, не сказав друг другу ни слова.

– По крайней мере, родители не умерли, – чуть-чуть ободрившись, произнес старший Ноди. – Ты помнишь разговор Бабы Тани с…с племянником Володей?

– Ну да, – Правдик бормотал уже лежа на боку и крепко прижавшись к подушке, сжимая в руке огненное перо-брелок.

– Слушай, Правдик, а давай, давай выясним сами, что с ними. А?

Он молчал.

– Спишь что-ли? Так давай расследовать, а?

Снова последовала пауза.

– Давай…

* * *

Мужчина в форме прошел первый долгий коридор, следующий, еще два перед тем, как свернуть налево. Он продвигался вперед уверенными широкими шагами. Но этого было мало. По всюду громыхали стены, в горлове шум, все гудит. Не хотелось тащиться обратно туда после нудного трудового дня. Наконец он свернул. В глаза хлынул яркий свет. Он подошёл к облезлой решётке. Там в камере на полу сидел русоволосый мужик лет тридцати с зачёсанными назад волосами. Остаётся только дивиться, как он смог сохранить этот свой внешний вид в таких условиях. Возможно это покажется смешным, но сам он очень напоминал кота. Пухлые губки трубочкой, а под глазами синяки, будто они подведены коричневыми тенями. Охранник, мужчина, блуждающий всё это время по коридорам крикнул заключённому:

– Эй, с тобой хочет поговорить твой брат. Пошли отведу.

Кошачьи губы скривились в странной бледной улыбке.

– Брат?

– Ну да, давно не виделись? – усмехнулся охранник, – Хотя, чего я спрашиваю.

Через длинную паузу заключённый с трудом произнёс:

– Давно.

– Ну ладно, пойдём.

Его отвели в отдельную комнату. Перед ним за столом сидел человек, укутанный, казалось, в костюм своей бабушки, да ещё и времён её молодости. В этом непонятном существе в очках и наклеенных усах с трудом можно было узнать «Рыжего» или «Сашку» из арки в переулке между Арефьевской и Стацкой. На сей раз здоровяка рядом с ним не было. Мужчина-кот сел на стул напротив него, чуть не расхохотавшись.

– Сашок, ты что ли? Ну нарядился, – он чуть ли не заорал вне себя, но во взгляде явно чувствовалось облегчение. – А то говорят брат. Вообще не пойму.

– Да у тебя нет брата.

– Гм…в том-то и дело.

– А я вообще видишь, как замаскировался. Братом, думаю, представлюсь, даже документики предъявил необходимые. Мне вообще нельзя показываться. Я всё сделал, но меня видели.

Тот встрепенулся.

– Как?

– Да вот и не знаю. В доме тоже вроде как видели. Вообще непонятно. И что делать теперь? Вот к тебе пришёл, жизнью рискую, можно сказать хе-хе, – Рыжий противно захихикал. А мужчина-кот безмятежно почесал затылок.

– А я тебе не мать, чтобы заботиться. Сам попал, сам как-нибудь…

– Да как! Как? Я ведь тебе во всём доверял! Эх, чёрт, предатель.

– Санёк, со словами поосторожнее. Ладно, придумаем что-нибудь, – добавил он минуту спустя.

Тут Рыжий в восторге воскликнул, громче чем следовало:

– А знаешь, у меня есть план.

– У меня тоже.

Рыжий продолжал:

– Я вообще думаю, знаешь что?

– Так. Значит действуем по моему.

– Чё?

– Ты пойдёшь и расскажешь всё Ему.

– Кому? Если я тебя правильно понял…

– Правильно понял. Скажи всё, что спросит. Но не сильно там болтай, понял?

– Да загоняли меня уже! То к тебе. Стас (имелся ввиду тот здоровяк) вообще вон смылся, а меня послал сюда.

– Ты понял? – переспросил мужчина-кот.

– Да не знаю я. Не был там года четыре, с самого рождения того мальчугана.

– Ты всё равно пойдёшь, Сашка, и кстати где ключ?

Рыжий замялся.

– Ключ? Какой ключ? А, понял. Так нету. Как след простыл, а зачем он тебе здесь-то, в тюряге?

До этого спокойный мужчина-кот вскочил из-за стола, ударив об него кулаком.

– Ты понимаешь, Сашка, значения слова «ключ»? Так вот, он ко всему ключ. На то и есть ключ! Значит ты не видел? Хорошо. Хорошо, – он нервно ходил взад-вперёд, сложив руки за спину, – Есть перо одно, раньше у кровдовцев было.

– Перо?

– Ну да, как брелок. Огненное пёрышко. Безделушка. Сущий пустяк! Оно может послужить как ключ. Я даже больше чем уверен, – «кот» говорил уже медленно и с расстановкой, с новой мыслью, – Вот принеси мне его!

– Да где же я найду, а? К тому же кровдовцы меня как раз и засекли.

– А это, Санька, уже не мои проблемы.

– Вообще-то твои. Тебе же нужно перо это, которое я в жизни ни разу не видел. Если я не принесу…

– Ты принесёшь, – завопил тот.

– Нет, тут уж обойдись без меня. Всё, я туда не полезу.

– Ну смотри, Саня, смотри, – приглушил голос мужчина.

– Нет, я тебе всё сказал. Больше не хочу участвовать во всём этом. Я и так планировал, что это будет последним. Но меня видели, значит та же песня продолжается!

– Ты отказываешься?

– Да, – в его глазах было видно на самом деле несметное волнение, – Никто не смеет указывать Сашке Пантелееву. У меня имя историческое.

– Гм, – опять промычал мужчина. – Что ж, ты об этом пожалеешь. Будут проблемы у тебя, Сашка Пантелеев, – он криво усмехнулся и хлопнул дверью, оставив обескураженного Рыжего сидеть одного, словно прибитого к своему стулу. Очки его сползли почти на нос, а глаза предательски сверкали.

Мужчина-кот вышел тише воды, ниже травы, побледневший до неузнаваемости, пожалуй в страшном гневе, что даже охранник поинтересовался:

– Что, брат набедокурил?

– Да он всегда…как ты сказал?

– Бедокурит?

– Да-да, именно. Бедокурит.

Пробирающим до дрожи, скрипом звякнула железная решётка. Перед глазами замелькали красные огоньки. Странно, но почему-то тут везде резко запахло чаем с корицей. Все знали, его очень любил охранник – грузный грубый мужчина с ранимой душой. Он ещё раз взглянул на заключённого и удалился прочь.