Читать книгу Adéu. Сон в моих руках - - Страница 1

Я не могу убежать.

Ноги вязнут в топкой грязи, не слушаются меня, как ватные, как чужие, не родные мне ноги. Дом где-то рядом, я помню, но не помню дорогу, направо или налево, какая улица? Но если я не смогу идти, нет разницы, где мой дом.

– Зачем ты бежишь? – говорит сестра. – Пара уколов – и будешь как новенькая.

Но у меня же нет сестры.

Я должна бежать. Ноги, пожалуйста. Где мои ноги?

Цепляюсь за ограду, подтягиваюсь, но руки тоже слабые, отвратительные, от них никакого толку. Пихаю себя вперёд, чтобы перейти эту незнакомую улицу, чтобы добраться до дома, чтобы никто не кричал мне на ухо:

– Шизофрения характеризуется значительными нарушениями в восприятии реальности и изменениями поведения!

– Я читала, – шепчу в ответ, съёживаясь, сердце колотится в животе.

Мне нужно домой. Только не могу вспомнить дорогу.

– Камилла, подожди.

Выхожу из воды, босые ноги скользят по мокрым доскам, отчаянно держу равновесие, но всё равно падаю, и снова с трудом встаю. Шаги совсем рядом, я чувствую дыхание в затылок, я чувствую, как меня хватают за одежду, как руки стягивают за спиной тугими бинтами, как голос бормочет:

– Знаете, звоночки были ещё в детстве.

Да не хочу я всё это слушать. Я просто хочу домой.

– Подожди, послушай меня.

Вырываюсь из чьих-то рук, бегу, как могу, к дому, только это не мой дом, не тот подъезд, не та стена, не тот тополь под окнами, бегу и бегу вперёд, бегу через лес, листья хлещут меня по щекам, я бегу и бегу, острые ветви царапают обнажённые плечи, камни вонзаются в босые ступни. Ветер такой холодный. Раздувает волосы, продувает до самых костей. Так холодно, что не вдохнуть, ледяной воздух царапает горло. Жарко, нечем дышать.

Да где же мой дом. Мне нужно к маме.

– Мам?

Стою перед дверью, подъезд номер восемь, ключ не подходит к замку, ломается в руке, как печенье, я дёргаю ручку, ещё раз, и ещё, и ещё, пока дверь не распахивается и я не падаю внутрь, захлёбываясь ледяной водой.

– Пара уколов…

– Мам!

– Да что же такое с тобой, как тебя остановить сегодня?

Перед глазами мелькают чьи-то рыжие волосы, я бегу на шестой этаж пешком. То вверх, то почему-то вниз, по коридору и снова по лестнице, лестница вообще не кончается, опять второй этаж, почему?

– Мама!

Кричу изо всех сил, так, что болит живот, но слышу только свой жалобный хрип, слабый, беспомощный, бесполезный. Лестница не кончается, не кончается, третий этаж, снова второй, снова третий. Ноги тонут в ступенях, сердце бьётся в горле, и за спиной совсем рядом голоса шелестят:

– Звоночки были. При наличии диагноза у родственников первой линии риск развития заболевания повышается на десять-двадцать процентов. И были же звоночки.

Звоночки. Звоночки.

Знакомая дверь на шестом этаже обита коричневой кожей, я жму на звонок с размаха, до боли бью по нему ладонью, стучу кулаками в дверь, пинаю её ногами.

– Мама!

Кричу и не слышу ни звука. Бьюсь в дверь, раз, два, три, но двери нет, четыре белых стены вокруг, облупившаяся штукатурка, холодный кафельный пол, и мои разбитые коленки, я же опять бегала, опять упала, опять порвала колготки, может быть совсем больше не идти домой?

Сижу на полу, сжавшись в комок, обняв колени, закрыв глаза, спрятав лицо за волосами, глотаю горькие слёзы, и вздрагиваю всем телом, когда чьи-то тёплые руки посреди ледяной пустоты обнимают меня за плечи. И ласковый голос шепчет:

– Ну всё, хватит кошмаров. Давай просыпаться, Камилла.

***

В театральном фойе, под конец антракта спектакля «Фауст» я увидела его в самый первый раз и, разумеется, не обратила никакого внимания. Роскошное вечернее платье его спутницы заинтересовало меня гораздо сильнее: я изнывала от влюблённости в это платье до конца вечера, а потом ещё несколько дней страдала от разбитого сердца.

Вторая встреча случилась в Хельсинки, в парке Кайвопуйсто, который в тот момент казался мне самым прекрасным местом на земле. После двух промозглых дней на небе вдруг обнаружилось солнце, и я как будто очнулась, разглядев наконец и природу, и архитектуру, и особенно финский суп с лососем. Всё это сделало меня до идиотизма счастливой, но я сразу решила, что без ванильного рожка счастье не может быть абсолютным. Настоящие финны отправились за мороженым в шлёпанцах на босу ногу с первым же лучом солнца, а чем же я хуже? Не то чтобы в очереди к киоску меня всерьёз взволновал смутно знакомый мужчина: в голове вроде щёлкнуло, но близость к мороженому мешала мне думать о чём-то дольше одной секунды.

В третий раз он попался мне на глаза в Москве, в кафе недалеко от Цветного бульвара, и тогда я наконец всерьёз насторожилась.

– Я его уже где-то видела, – по-шпионски загадочно прошептала я. Катя, синеглазая подруга моего детства, завертелась на месте.

– Вон того блондина? – громким шёпотом уточнила она. С тем же успехом могла бы просто встать и ткнуть пальцем ему в лицо. – Очки у него красивые.

– Нет, слева.

Катя снова обернулась, проявляя чудеса тактичности. Объект наблюдения, однако, даже бровью не повёл, он невозмутимо читал газету и пил что-то разноцветное.

– Ты про того турка? – предположила она.

– Кое-кому пора завязывать с турецкими сериалами, – мрачно отозвалась я.

– Никогда, aşkim1, – Катя картинно приложила ладонь к груди. Перестав беспардонно сверлить не-блондина и потенциального турка бдительным взглядом сыщика, она снова сфокусировалась на мне. – И где же ты его видела?

– Не помню. Мне кажется, что в Хельсинки. Но этого ведь не может быть.

Хорошо, что составлять его фоторобот мне не требовалась, потому что эта миссия была заведомо обречена на провал. Я не справилась бы даже с вопросом «сколько ему лет»: у него был тот тип лица, по которому практически невозможно определить возраст, а я талантом к этому не обладала никогда, безошибочно вычисляя только детей до трёх лет. Во всей его внешности не нашлось бы ничего сногсшибательного или душераздирающего, кровь не закипала от одного взгляда, все встречные женщины не падали в обморок: высокий, смуглый, густые тёмные волосы, прямой нос – не слишком узкий, не слишком широкий. По такому словесному портрету нетрудно вычислить половину населения планеты. Правда, иногда мне казалось, что его будто долго и тщательно обрабатывали в фотошопе, выверяя каждую чёрточку, но и это не бросалось в глаза, пока не додумаешься как следует присмотреться.

Из толпы его, пожалуй, могло выделить лишь одно: немного странная мягкость движений, благодаря которой он сошёл бы за английскую королеву даже на книжной ярмарке в Красноярске. В тот день я так отчаянно куда-то спешила, что врезалась прямо ему в спину, а он обернулся и доброжелательно извинился, пока я оглушённо хлопала глазами. Я была безнадёжно погружена в свои мысли и только вечером, рассказывая подруге, как почему-то поразила меня эта вежливость, вспомнила вдруг его лицо и от удивления захлопнула рот на середине рассказа.

А ещё через сутки из закромов моей дырявой памяти медленно выбралась самая интригующая деталь его портрета. Не знаю, как с ним могла приключиться такая банальность, но, конечно же, это были глаза: ярко-зелёные, как трава, или как изумруд, или как тоска.

Правда, при следующей случайной встрече они оказались серыми, а в другой раз – карими.

– Цветные линзы до обидного похожи на магию, – сообщила я Кате, немного разочарованная прозаичностью придуманной разгадки.

Из Будапешта я вернулась в середине сентября. Сентябрь всегда навевал на меня вселенскую тоску и меланхолию: даже перспектива золотой осени не отменяла приближения холодов, слякоти и серости, в которые Москва погружалась стремительно и неотвратимо. Тот месяц не стал исключением: брутально перевернув календарь, осень по-настоящему наступила всем на горло прямо первого сентября – солнце тут же бесследно исчезло с небес, а дождь поливал город и днём, и ночью. Поэтому по дороге от аэропорта к дому я мечтала об одном: проспать месяц кряду, а лучше шесть, пока всё не расцветёт или не исчезнет.

Это было не лучшее путешествие в моей жизни: в любимом городе тоже всю неделю лил дождь, мы с Кэт первое время радостно под ним скакали, а потом замёрзли, приуныли и стухли окончательно уже на третий день. Чудеса архитектуры почему-то не радовали, прогулка на остров Маргит была испорчена утратой Катиного кошелька, ну а потом случилось самое страшное: мой фотоаппарат отправился в последнее путешествие с моста через Дунай, унося с собой бесчисленное количество фотографий чаек на фоне туч. Немыслимо, что я вообще сумела пережить такое фиаско, ведь камера давно была продолжением моей руки, а также куском сердца и третьим глазом.

Завершилась поездка совсем по-дурацки: я дремала на заднем сидении такси в тот момент, когда на меня свалилась квартира. Как альтернатива метеориту – совсем неплохо, конечно, а в остальных отношениях – так себе.

– Привет, – жизнерадостно воскликнул голос тёти Лизы в телефоне. – Я точно помню, что ты умеешь пользоваться какими-то там сайтами, где сдают недвижимость.

– Привет.

– Привет. Камишка, ты представь, мне наконец-то предложили должность директора филиала в Воронеже. Я подумала, что Воронеж, конечно, не Париж, но это такая возможность!

– Воронеж, в принципе, не так уж далеко от Парижа.

– Вот. Хоть ты меня понимаешь. И я решила: если уезжать надолго, то не бросать же пустую квартиру, это же какие деньжищи можно с неё получить. Да?

– Да? – предположила я.

– Я закинула ключи в твой почтовый ящик. Там всё прибрано, ценное я отвезла к подруге, но всё равно надо чтоб люди были приличные…

– Тёть Лиз, какие ключи?

– От квартиры. Погоди, тут посадка на рейс начинается, позвоню потом.

Не оставив мне шансов разобраться, что, чёрт побери, происходит, с чего вдруг я обречена сдавать чужую квартиру, почему бы не позвонить мне раньше, кто виноват и что делать, тётя Лиза отключилась.

Новость была прямо под моё настроение – чтобы с уверенностью осознать, что вселенная в этом сезоне меня ненавидит. Я сразу, как наяву, представила вереницу потенциальных жильцов, среди которых мне придётся как-то вычислить и изгнать всех алкоголиков, наркоманов, психов и потенциальных организаторов притона, вздохнула и обречённо закрыла глаза. И заснула до самого дома.

***

Дома было как дома. Я забрела в ванную, ужаснулась отражению в зеркале и побрела дальше, воплощать в жизнь мечты о сне, но телефон зазвонил снова, словно принял твёрдое решение обречь меня на вечные муки.

– Камилла, – не терпящим возражений голосом поздоровалась бывшая однокурсница Аня. – У меня есть лишний билет в кино. Поэтому ты идёшь со мной, встречаемся через тридцать минут.

С Аней мы были знакомы около тысячи лет, породнённые списанными друг у друга зачётами и съеденными на двоих пачками сухариков с сыром. Но после окончания университета общались мы исчезающе редко: вероятно, все эти годы нас объединяла лишь ненависть к экономике, а стоило вырваться из-под её гнёта – и темы для дружбы сразу закончились. Раз в полгода мы пили кофе или бесцельно где-то бродили, обменивались сплетнями о бывших однокурсниках, а потом, так и не найдя больше ничего общего, не вспоминали друг о друге до следующей нескорой встречи.

Анино предложение меня, мягко говоря, не воодушевило. Во всяком случае, гораздо меньше, чем возможность проорать «Я ничего не слышу!» и отключить телефон. Но она не оставила мне ни единого шанса на спасение, тут же продолжив:

– А если ты не пойдёшь, я умру от тоски и одиночества у себя в офисе, потому что просто так уйти отсюда мне не позволит совесть. Пожалуйста! Я соскучилась! Без твоего дружеского плеча я совершенно точно погибну в течение буквально пары часов.

Мне оставалось только пообещать себе, что всё это в последний раз, и уже с завтрашнего дня я наконец начну говорить людям «нет». Но, конечно, сама ни на секунду в это не поверила. А раз уж я так позорно провалила оборону, теперь вся надежда была лишь на то, чтобы заползти в зал кинотеатра и тихонько поспать два часа, свернувшись в клубок.

***

– Я чуть не состарилась, пока тебя ждала, – склочно заявила мне Аня, как только я появилась в поле её зрения.

– А я, к вашему сведению, только что прилетела из противного мокрого Будапешта, обнаружила, что должна искать жильцов в дурацкую тётину квартиру, устала, как собака, и, честно говоря, просто сгораю от желания тебя задушить, – хмуро сообщила я, зябко кутаясь в пальто. – Ты шантажистка и монстр.

– Зато, пока ты тащилась сюда, как дохлая черепаха, я нашла нам компанию.

Слово «компания» она произнесла таким тоном и с таким придыханием, как обычно говорят «Мне сегодня было видение ангела небесного», если, конечно, кто-то такое говорит.

– И где же она? – поинтересовалась я.

Впрочем, могла бы и не интересоваться. Рядом с кинотеатром, метрах в тридцати от нас, стоял, расслабленно прислонившись плечом к колонне, всего один человек, способный сойти за компанию, и если бы я сказала, что просто удивилась, это была бы наглая, беспросветная ложь.

От изумления у меня зашумело в ушах.

– Серьёзно?

Аня с подозрением глянула на меня, озадаченная такой реакцией, и с безграничной гордостью покорителя Эвереста ответила:

– Да.

Я не могла оторвать от него взгляд, а он по-буддистски спокойно смотрел вдаль, не обращая на нас с Аней никакого внимания. Не было ни малейшего сомнения, что это именно он: его я видела и в театре, и в Хельсинки, и в Красноярске, и в том кафе, а может быть и где-нибудь ещё.

– Откуда ты его знаешь? – ошарашенно пробормотала я.

Аня в ту же секунду превратилась в блондинку с розовым бантиком и принялась накручивать на палец прядь волос у лица. Мне страстно захотелось её как следует стукнуть.

– Это Александр. Он идёт на тот же фильм и я предложила ему пойти втроём.

– Чего? Втроём?

– Ну, если ты очень хочешь пойти. Ты точно хочешь пойти?

– Аня, ему явно за сорок, ты с небольшой натяжкой сойдёшь ему в дочери.

– Это тебе явно за сорок! Отстань уже от меня и иди домой.

– Вот это внезапная смена риторики. Если помнишь, ты сама меня сюда притащила.

– Ну прости, ну Камиш, ну ты же всё понимаешь. Не обижаешься?

Аня выглядела трогательно и глупо одновременно. Мы в конце концов довольно взрослые уже тёти, а ей как будто на днях исполнилось двенадцать и мальчик вдруг пригласил на свидание – точнее, мальчика на свидание (втроём) пригласила она.

– Да нет, – вздохнула я. – Вернусь в свою берлогу и залягу там наконец в спячку до марта, как и мечтала.

– Тогда пока, – обрадовалась Аня.

Тут бы мне благоразумно удалиться в сторону заката, но вдруг, сама себя изрядно удивив, я схватила Аню за руку и выпалила:

– А познакомишь нас?

– Зачем? – эхом моих мыслей отозвалась Аня.

– На случай, если он маньяк, – панически выкрутилась я. – Если он сразу после кино решит тебя расчленить, я смогу быть свидетелем.

Аня посмотрела на меня как на безнадёжно больную, но, видимо, где-то в глубине души сочла мой аргумент допустимым. Она потащила меня за собой, а я стала спешно придумывать, что собираюсь делать дальше. За несколько секунд пути раз сто пожалела, что затеяла это, но было уже поздно – мужчина стоял прямо передо мной и приветливо протягивал руку.

– Александр, – сообщил он, и я узнала тот тихий низкий голос, который слышала целую секунду в Красноярске.

– Камилла, – хрипло сказала я, пожимая его руку, глупо хихикнула от неожиданности и повторила уже нормальным голосом: – Камилла.

Несмотря на противный влажный уличный холод, его рука была обжигающе горячей. «Александр» – какая скука, а я-то рассчитывала услышать как минимум «Воланд».

– Очень приятно, – вежливо кивнул он. Аня нетерпеливо ткнула меня локтем в бок.

– Камилла не сможет пойти с нами! Ей надо срочно заняться тётиной квартирой.

– А что случилось с тётиной квартирой? – поинтересовался Александр, игнорируя Анин нездоровый энтузиазм. Он говорил с очень лёгким, почти неуловимым акцентом, как будто его родным языком был какой-то другой, но какой – непонятно. И вряд ли немецкий.

– Тётя уехала куда-то, кажется, то ли во Владивосток, то ли в Волгоград, и хочет, чтобы я как можно скорее сдала её квартиру кому-нибудь приличному.

– Кино начинается через пять минут, – вставила Аня.

– Уже ухожу, – смиренно кивнула я. – Квартира не ждёт.

– До свидания, Камилла. Приятно было наконец познакомиться, – Александр снова протянул руку, и я снова на автомате её пожала. Я более чем отчётливо услышала его «наконец», и это, наверное, отразилось на моём лице, но лицо Александра было всё так же спокойно и не выражало ничего, кроме вежливой доброжелательности.

Помахав им обоим, я развернулась и быстро пошла к дому, на ходу придумывая причины, почему не стоит обращать на происходящее ни грамма внимания.

Как будто подытоживая все предыдущие безобразно неудачные дни, на следующий вечер я обнаружила себя с температурой тридцать девять и семь и почти присмерти. Всё, что я могла – это спать, с каждым часом закапываясь всё глубже под одеяло. Ненадолго возвращая способность мыслить, я думала, что это какой-то страшный грипп, а больше ничего не думала – снова засыпала. Постоянно вскакивала, путаясь в простынях, долго пыталась отдышаться, а потом опять засыпала, и так продолжалось целую вечность, настолько долго, что я перестала следить за часами.

***

Меня разбудил телефонный звонок. Я не помнила, как проснулась, как нажала на кнопку ответа, и совершенно не понимала, что хочет донести до меня голос из трубки. Он говорил довольно долго и обстоятельно, как будто и не ожидая от меня ответа, просто говорил и всё, а я слышала только бешеный галоп собственного сердца, стучащего в ушах. И только через несколько минут собралась с силами и вставила в поток речи первое, что пришло на ум:

– Да?

– Камилла, – сказал голос. – У вас всё в порядке?

– Да, – соврала я. И сразу поняла, что не так уж и соврала – по крайней мере, всё было точно совсем не так плохо, как раньше, и сердце медленно приходило в себя. На всякий случай я мысленно прочитала стишок про бычка, который идёт-качается, и убедилась в том, что хотя бы с поэзией совладать могу.

– Хорошо, – одобрил голос. – Меня зовут Александр, мне дала этот номер ваша подруга Анна. Мы виделись три дня назад, помните?

Разумеется, я помнила. Но три дня назад? Ну надо же.

– Ещё бы я забыла, – вырвалось у меня. Александр эту реплику проигнорировал и продолжил:

– Простите за поздний звонок, но у меня случился небольшой форс-мажор, и я в некотором роде остался на улице. Я совсем недавно в Москве, поэтому не знаю, к кому обратиться, а вы, как я помню, сдавали квартиру своей тёти, ничего не путаю?

– Да, всё верно, – растерянно подтвердила я. – Квартиру. Конечно. Но сейчас, кажется, ночь.

За окном стояла непроглядная темень и лил дождь. Я мельком глянула на часы – первый час ночи, ничего себе.

– А почему вы не хотите пожить в гостинице? – поинтересовалась я, пытаясь окончательно продрать глаза. – Ну то есть, нет, извините, конечно же я покажу вам квартиру и вы, если захотите, можете там остановиться. Хотя вообще-то я ходила на неё посмотреть – там почти ничего нет, кроме старой мебели и какого-то тётиного барахла. Только сейчас вроде бы не самое удачное время?

– Нет, что вы, – голос в трубке звучал спокойно и мягко, абсолютно уверенно, как будто на часах не полночь и он не пытается в это время снять у меня квартиру. – Время самое что ни на есть удачное. Если вам, конечно, не трудно.

Меня не переставая грызло ощущение неправильности происходящего: почти совсем незнакомый мужчина ночью звонит по номеру, который я ему не давала, и просит срочно за неведомые деньги сдать ему квартиру, которую он даже не видел. И что самое неправильное – я абсолютно не настроена ему отказывать. Потому что мне до смерти интересно, что будет дальше.

Кажется, тётя Лиза зря решила, что я именно тот человек, которому можно доверить свою драгоценную недвижимость.

– Не трудно, – кивнула я, ставя крест на своей адекватности. – Можете подъехать за ключами к моему дому, я вам их вынесу и дам нужный адрес.

Тут у меня проснулся какой-то важный уголок мозга, и я добавила:

– Но квартира сдаётся минимум на три месяца с предоплатой, её нельзя рушить, пачкать, ломать мебель тоже нельзя, даже если очень захочется, зато нужно поливать цветы и следить, чтобы в ванной не сорвало кран и вы не залили соседей снизу. Холодильник пустой, сковородок нет, но есть посуда и чайник – чая, правда, тоже нет. Есть занавески. Нет телевизора.

– Какое горе, – вставил Александр.

– Есть спутниковая тарелка, хотя я не знаю, что вы с ней будете делать. Если что-то забыла, будет вам сюрприз. Если вы со всем согласны, можете подъезжать.

В трубке немного помолчали, а потом осторожно осведомились:

– Я вас очень испугаю, если скажу, что стою сейчас под вашими окнами?

– Нет, – вздохнула я. – Не сомневаюсь, что Аня выдала бы мой адрес по запросу даже инопланетянам. Минуту подождите, пожалуйста.

Я выбралась из-под одеяла, ошеломлённая своими необыкновенными успехами, взяла с тумбочки ключи, кое-как влезла в футболку и джинсы и в таком виде вышла на балкон, о чём немедленно пожалела, поскольку лето почему-то за эти три дня так и не наступило, а дождь с такой силой хлестал по земле, как будто где-то на небе прорвало водопровод.

– Камилла, вы морж? – спросил Александр, выглядывая из-под широкого чёрного зонта среди неукротимых небесных вод. Картина получилась удивительно зловещая, что совершенно не сочеталось с его дружелюбным вопросом. Я едва не передумала продолжать разговор, но всё же удержала себя в руках.

– Нет, я овца, – простучала зубами я. – Предоплату по номеру телефона сможете перевести?

Продиктовать номер, дождаться смски о переводе – время редко идёт так же медленно, как в те минуты, когда ты вот-вот превратишься в льдину. Но Александр великодушно поторопился, поэтому мне всё же удалось сохранить привычное агрегатное состояние.

– Ловите ключи, – мечтая о воссоединении с одеялом, крикнула я.

Он поймал их с такой же лёгкостью, как если бы профессионально занимался ловлей ключей всю свою жизнь. Связка тихо звякнула в его ладони.

– У вас есть дождевик? Если хотите, могу его тоже скинуть. Или ещё чего-нибудь.

– Не стоит, – вежливо ответил Александр, а у меня почему-то мурашки по коже побежали то ли от его спокойной фразы, то ли просто от холода. – Лучше не забудьте сказать мне адрес.

«Что я такое делаю?» – панически орал мой мудрый внутренний голос. Но вместо того, чтобы к нему прислушиваться, я, задорно стуча зубами, продиктовала улицу, номер дома, этажа и квартиры, и ретировалась обратно в тёплую комнату, под тёплое одеяло, в тёплые объятия сна.

***

Диплом информатика-экономиста, вызывающий у других что-то близкое к религиозному экстазу, дал мне уникальную возможность от всей души поработать не по профессии. На этот скользкий путь я встала ещё на первом курсе, успев побыть продавцом в зоомагазине, переводчиком с английского и испанского, редактором, копирайтером, дизайнером и фотографом. Фотографом, правда, я была практически всегда, с того дня, как купила свою первую камеру, ловко совмещая съёмки со всеми поворотами судьбы. Я считала это своей суперспособностью – показывать людей именно такими, какими они себе нравятся, не подрисовывая им чужие носы и губы. Люди, к счастью, моё мнение разделяли, поэтому фотография всегда приносила мне и денег, и радости наравне с прочими видами деятельности.

Последние четыре года я сражалась за маркетинг в маленькой, но не слишком дружной компании, и устала от этого до такой степени, что в один солнечный летний день после очередного скандала с пухом и перьями просто в душевном порыве пошла и написала заявление об увольнении.

Искать работу оказалось даже интереснее, чем работать, хотя, конечно, денег мне за это никто не платил. Экономная девочка с камерой может творить чудеса со своим бюджетом, но любовь к путешествиям даётся слишком недёшево. Было самое время наконец-то определиться с планами на будущее и целями в жизни, поэтому, как только градусник показал вожделенные 36.6, я снова встала на тропу войны с работодателями.

***

Ближайшее собеседование было назначено на три часа дня. Наверное, не бог весть какая работа мечты – ещё одна маленькая студия веб-дизайна. Но их вакансия звучала так, словно мне предлагали неплохие деньги за возможность делать интересные штуки – не знаю, как там с точки зрения карьеры, но интересные штуки мне нужны, как воздух и кофе. Поэтому, наспех превратив себя перед зеркалом в IT-специалиста, я отправилась захватывать мир.

Для захвата мира любая погода хороша, а в тот день светило такое особенное осеннее солнце, под лучами которого хочется скинуть куртку и сменить кеды на балетки, но делать этого в здравом уме не стоит, потому что на улице по-прежнему плюс семь. Я упивалась этим солнцем, воздухом, птицами на деревьях, желтеющими листьями и собственным настроением. Наушники к тому же надёжно защищали от внешнего мира – в них мне всегда кажется, что я людей вижу, а они меня нет. Но в этот раз мой фокус не сработал.

Я стояла, повиснув на поручне, разглядывала в отражении свои торчащие во все стороны кудри и размышляла, прилично ли в таком виде являться на собеседование. Всё-таки можно было как-то внимательнее поработать над имиджем, я ведь собеседуюсь не на должность ведьмы. Вот ведьмой меня с такой причёской взяли бы сразу, а маркетологу, возможно, стоило бы выглядеть чуточку солиднее.

На Добрынинской волна пассажиров из одной двери снесла меня в глубину вагона, грубо оторвав от философских размышлений, а в другую дверь вместе с прочими вошла удивительно уродливая женщина. Одна её рука была короче другой раза в два, зубы оскалены в кошмарной ухмылке, нос уходил куда-то в сторону правого глаза, и только волосы она как будто похитила у другого человека – длинные, густые, красиво струящиеся по плечам пшеничные локоны. Мысленно содрогнувшись, я полезла в сумку за книжкой – это же московское метро, тут чего только не увидишь. Но дотянуться до книжки мне не удалось: женщина, расталкивая прочих пассажиров, направилась прямо ко мне, вцепилась в запястье короткой рукой и закричала прямо в лицо:

– При выходе из поезда не забывайте свои вещи!

Я вскрикнула от неожиданности и шарахнулась в сторону. В моём хит-параде ужаса и ненависти на первом месте стоят непрошенные прикосновения, а на втором – неприятные запахи, и прекрасная незнакомка как раз пахла как целый мешок тухлых яиц. От жуткой вони у меня заслезились глаза, и в ту же секунду поезд тронулся, почти уронив меня на колени к строгой тётушке с нарисованными иссиня-чёрными бровями.

– Аккуратнее надо, девушка, – сурово сообщила мне она.

– Извините, – проблеяла я и обернулась.

Кошмарной женщины и след простыл. Я глупо озиралась по сторонам, но её не было ни рядом, ни на сидениях, ни даже в соседнем вагоне. Она либо мне примерещилась, либо выскочила в форточку. И непонятно, какой вариант мне нравился больше.

До офиса студии я добралась без дополнительных приключений, но всё ещё изрядно озадаченная. Меня встречали как любимую бабушку или невероятно важного гостя, но без каравая и не в кокошниках. Осыпали с порога печеньем, выдали чашку кофе, провели в просторный кабинет с огромными окнами, открывающими вид на Садовое Кольцо, и усадили в уютное кресло. Я снова глянула на своё отражение в стекле – ну ладно, вроде даже и неплохо выгляжу, сразу понятно: смогу и рекламную кампанию организовать, и превратить конкурентов в жаб.

Через пару минут в кабинет впорхнула стройная темноволосая принцесса с именем Юлия на бейджике. Принцессный вид Юлии придавало розовое летнее платье с рукавами-фонариками – в тот момент я поняла, что всю дорогу переживать из-за недостаточно приличных кудрей было не обязательно.

– Камилла, добрый день. Как хорошо, что вы пришли! Нам очень понравилось ваше резюме, – с порога доверительно сообщила она. – Насколько я поняла, по профессии вы экономист, но с экономикой никогда связаны не были? И раньше довольно часто меняли рабочие места. Как бы вы это прокомментировали?

Я озадаченно замерла. Как бы я это прокомментировала? Я неудачница и умру под забором? Я творческая личность, нуждающаяся в переменах? Я четыре года проработала в одной компании, о чём речь?

Не дожидаясь, пока я соберусь с мыслями, Юлия села за стол, пододвинула к себе подставку для ручек и прочей канцелярии, достала оттуда большие жёлтые ножницы и одним точным движением вонзила их себе в ладонь. Кровь брызнула на стол и на мои светлые джинсы.

Ну это как-то уже слишком, решила я.

– Что вы… – слова застряли у меня в горле: я моргнула, и никакой крови уже не было; девушка Юлия сидела напротив и приветливо улыбалась, сложив целые и невредимые руки перед собой. – Что вы… Хотели бы услышать? Жизнь такая короткая, я хотела попробовать как можно больше. Но сейчас мне уже не семнадцать, поэтому я ищу работу надолго.

Я говорила и моргала, моргала. Крови вокруг по-прежнему не было. Со стороны, должно быть, это выглядело как нервный тик.

– Это замечательно, – кивнула Юлия. – А что вам нравится делать больше всего?

Я растерянно принялась вспоминать, что там вообще нужно делать, когда ты маркетолог.

– Работать с людьми? Да. Я люблю работать с людьми.

Что я несу, интересно? С какими людьми я так страстно люблю работать?

Юлия тем временем всё так же дружелюбно улыбалась, не сводя с меня глаз. А потом взяла и вонзила длинные ногти, аккуратно накрашенные малиновым лаком с мелкими блёстками, в левую щёку. Четыре тонких струйки крови скользнули вниз по её шее. Она делала это снова и снова, превращая струйки в кровавый водопад.

– Камилла?

Я моргнула. Блёстки плясали перед моими глазами. Крови не было. Юлия вообще не меняла позу.

– Я… Можно мне воды? – придушенно прохрипела я. – Очень жарко.

И почувствовала, как мурашки бегают по коже под толстым свитером.

– Конечно, секунду, – Юлия выпорхнула из-за стола и отправилась к кулеру. Но на полпути о чём-то вспомнила, вернулась, взяла со стола всё те же явно не дававшие ей покоя ножницы, всё с той же своей дружелюбной улыбкой вонзила их между рёбрами и резко дёрнула вниз.

Нет, пожалуй, достаточно.

Оглушённая бешеным стуком сердца в ушах, я зачем-то схватила со стола своё резюме и пулей вылетела из кабинета. Юлия проводила меня изумлённым взглядом, ставя на стол полный стакан воды.

***

Не помню, как я оказалась в метро. Помню, как всю дорогу сидела, уткнувшись лицом в ладони и отсчитывая количество остановок. Перспектива поднять глаза от пола вызывала почти животный ужас. Расцарапанная в кровь рука, которую я истерзала в попытках проснуться, щипала и ныла.

Конечно же, я пропустила свою остановку. И, конечно, так и не нашла в себе сил выйти и вернуться назад, поэтому просто проехала полный круг по кольцу. Я, должно быть, выглядела как человек глубоко не в себе, но это же московское метро – подойти ко мне с вопросами никто не надумал.

Когда в толпе на эскалаторе мою руку задела чья-то сумка, сердце чуть не выскочило у меня из груди и едва не взорвалось, как хлопушка. От метро до дома бежала почти с закрытыми глазами, включив музыку в наушниках на максимальную громкость.

Наконец за спиной захлопнулась входная дверь, я села на пол и уставилась в стену. Стена была родная и знакомая. У стены не было ни рук, ни ног, ни лица, поэтому смотреть на неё было почти не страшно. Над головой тикали старые часы, и я начала считать.

На первых шести секундах я вдохнула, на следующих шести выдохнула. Ещё через шесть снова вдохнула. И через шесть выдохнула.

Через сто сорок щелчков стрелки всё стало почти нормально. Ещё через девяносто я подняла себя с пола, отвела на кухню и заставила выпить большой стакан ледяной воды.

И тогда смогла думать.

Допустим, у меня галлюцинации. Причин может быть сколько угодно, не зря же я три дня пролежала с высокой температурой – вот и сейчас не мешало бы её измерить.

Всё же вряд ли это то самое.

«Наиболее частыми проявлениями болезни являются слуховые псевдогаллюцинации, ложные воспоминания, параноидный или фантастический бред либо дезорганизованность речи и мышления на фоне значительной социальной дисфункции и нарушения работоспособности», – услужливо подсказал внутренний голос, всегда готовый помочь с медицинскими цитатами. Замирая внутри, я по кругу и так, и этак примеряла на себя это определение, и вроде бы ничего из перечисленного мне не подходило, но кто знает, вполне вероятно, что болезнь мешает мне оценить тяжесть симптомов.

Но я же как-то добралась до дома, и никаких ужасов не увидела. Наверное, всё уже прошло. Всякое же бывает. Вот смотрю сейчас на свои руки – нормальные вроде бы руки. Значит всё хорошо. Я нормальная. Всё будет хорошо. Надо уже чем-нибудь себя занять, а то и правда крыша поедет.

Сначала я кое-как замотала бинтом расцарапанную ладонь. В холодильнике нашлись яйца и пара промёрзших яблок, в шкафу – мука и сахар. Хватит не бог весть на сколько звёзд Мишлен, но жить можно, и через несколько минут эти артефакты как-то сами сложились в яблочный пирог. Я пару раз тянулась к телефону, чтобы позвать разделить со мной этот пирог кого-нибудь из друзей или, например, соседку. Но в ту же секунду представляла, что буду делать, если кто-то из них решит у меня на глазах порезать себя на куски кухонным ножом, которым я только что не без опаски нарезала яблоки, и брала вместо телефона чашку ромашкового чая. Через полтора часа, когда пирог стоял передо мной, безупречный и манящий, во мне накопилось такое количество чая, что им можно было бы год поить небольшую деревню.

Миксер затих, духовка погасла, и вокруг снова осталась лишь тишина и тиканье часов в коридоре. На часах было девять вечера.

Вообще непонятно, что с этим делать.

***

Ночь я снова провела как в бреду. А может и правда в бреду – то отключалась, то просыпалась в ледяном поту, то бродила по квартире, то лежала, уперевшись взглядом в тени на потолке. Уснула только под утро, а проснулась после полудня. Как ни странно, выспалась, голова была пустая и свежая, как ромашковый луг, выросший из ромашкового чая. Я чувствовала себя довольно бессмысленной, но немножко даже счастливой – ведь вот он, новый день, и всё вроде бы хорошо.

Старательно собравшись в кучу, натянула куртку на домашнюю одежду и вышла в магазин за едой – питаться ещё неделю одним только яблочным пирогом я была не готова. Несмотря на все опасения, навстречу шли сплошь красивые люди, не проявлявшие ко мне ни малейшего интереса, и это было такое прекрасное чувство, что я заулыбалась сама себе. Всё то же солнышко, всё те же птички, и никаких галлюцинаций, не в этом ли счастье.

Я так воодушевилась, что даже забрела в парк, нашла себе самую уединённую лавочку и наконец уселась читать книжку, до которой так и не добрались руки накануне. Мои требования к вселенной просты: мне хорошо и в компании, и наедине с собой, но никто не должен при этом обливаться кровью, пожалуйста, и никаких самоубийств по возможности. И ещё – никогда не помешает книжка. На сей раз мне досталось какое-то весёлое и лёгкое фэнтези, я так и читала бы там до самой ночи, но сентябрь не собирался сдаваться без боя и напрочь отморозил мне пальцы.

Вернулась домой я уже затемно, с мешком фруктов: у прилавков с нормальной человеческой едой меня отчаянно мутило, а вот груши с черешней ничего дурного мне не делали. Перемыла фрукты, сгрузила в большую миску, забралась в кресло, снова достала книжку и приготовилась провести остатки дня за самым умиротворяющим делом в мире.

Книжка была абсолютно пуста. Я перелистывала страницы одну за другой, на них не было ни единой буквы. Ни точек, ни запятых, вообще ничего.

Пару раз глубоко вдохнув, я встала и подошла к книжному шкафу. Вот, например, «Лабиринт« Кафки я ещё не читала, ждёт меня лет сто.

Кафка был пуст.

И Кинг. И Булгаков. И Пратчетт. Я одну за другой брала книги с полки, листала и бросала под ноги. Букв не было ни в одной.

Трясущимися руками открыв входную дверь, я сбежала по ступенькам на первый этаж, рванула на себя дверцу почтового ящика и вытащила оттуда газету. Ну, как газету. Довольно много чистой бумаги.

– Это просто какой-то ад, – сообщила я неизвестно кому и пошла домой. – Просто ад. Этого не может быть.

Соседка сверху шарахнулась от меня, как от чумной, но я не обратила на неё внимания. Захлопнула за собой дверь, закрыла на все ключи и забралась в кровать.

– Ну и что мне делать теперь? – спросила я у потолка.

Потолок, спасибо ему большое, промолчал.

– Вчера эти люди, сегодня просто куда-то делись буквы. Чего ещё ждать интересного?

Но встать и проверить побоялась. Подтянула одеяло к подбородку и закрыла глаза.

– Вообще-то, надо бы мне поспать.

Наверняка это просто переутомление. Подруга в детстве рассказывала, как в бреду тонула в песке и звала маму с папой на помощь. Всё это тоже как будто отчаянно затягивающий меня песок. В конце концов, надо просто как следует выспаться, уж это вообще всегда помогало от всех бед. Когда умерла бабушка, я проспала несколько суток, а потом осталось только встать и жить дальше.

Но сон не шёл – да и никогда он никуда не шёл в такую рань. Особенно к сове до мозга костей. Особенно к сове, проснувшейся в полдень. Я ворочалась из стороны в сторону часа два, мысленно рассказывала сказки и пела колыбельные, но ничего не помогало. На третьем часу гениальное решение всё-таки пришло и я вытряхнула из прикроватной тумбочки тюбик со снотворным, завалявшийся в куче хлама, типа старых конфет, вязальных спиц, карманного зеркальца и сборника рецептов печенья. Последний раз снотворное пригодилось мне ещё на пятом курсе, и теперь почти заросло мхом. Дерзко предположив, что утро вечера мудренее, я щедро отсыпала себе три таблетки, немедленно выпила и уставилась в потолок в ожидании.

Из потолка на меня смотрел глаз. И ещё один. И ещё два. Несколько десятков глаз смотрели в мои собственные полные бешеного ужаса глаза.

Я попыталась закричать, но вышел какой-то слабый стон. Выпутавшись из одеяла, я свалилась с кровати на пол. Комната вокруг меня поплыла – а зачем я, интересно, выпила три таблетки, чем мне не угодила одна? Изо всех сил старалась сфокусировать взгляд, но всё вокруг было видно как через запотевшее стекло. На подгибающихся ногах я на ощупь добралась до ванны, включила холодную воду и засунула под неё голову. И даже не почувствовала холода.

Последнее, что я помню, это маленький карий глаз, смотрящий на меня со стиральной машины. За его удивлённым взглядом последовала темнота.

***

Мне доводилось просыпаться с чудовищным похмельем и после операции под общим наркозом. Моё пробуждение на полу в коридоре не имело ничего общего с теми ощущениями. Скорее это было похоже на пробуждение после столкновения с поездом. Посреди завалов какого-то хлама я первые несколько секунд вообще не могла понять, жива ли, и если да – то правда ли это хорошая новость.

Потом пошевелила рукой, убедившись, что она у меня есть, и огляделась. Ведро на месте головы гудело как колокол.

– Твою же мать, – прохрипела я, переворачиваясь на спину.

Тогда мне показалось, что лучше было бы увидеть кровь и глаза, торчащие из стен, чем то, во что превратился ремонт, в который я вложила всю свою зарплату маркетолога. И на что были похожи обои, которые я мучительно выбирала два месяца. И как полки с книгами и коллекцией фигурок панд валялись на полу, перемешанные в салат.

– Ну твою же мать, – я закрыла лицо руками, сделала несколько глубоких вдохов и подняла себя на ноги. Квартира превратилась в руины. Всё содержимое шкафов и тумбочек свалено кучами на полу, посуда разбита вдребезги, кухонный шкафчик выглядел так, словно его рубили топором. Даже моё любимое полотенце, разорванное на куски, валялось по всему коридору.

Первым делом я, конечно, подумала, что меня ограбили. Непонятно, что у меня красть, но при некоторой доле воображения – почему бы и нет. Но среди обломков моего жилища нашёлся и ноутбук, и вся техника, которая могла хоть чего-то стоить. По всему выходило, что не пропало ничего. Да и дверь была заперта на ключ изнутри, как и балкон и все окна.

А потом, спотыкаясь о куски шкафов и книги, в разбитом зеркале я мельком увидела своё отражение. Всё в целом было хорошо, кроме порванной в клочья одежды. Ещё через секунду я разглядела свои руки и села прямо там же, где стояла – все ногти переломаны, костяшки пальцев стёсаны, ладони грязные, как будто я всю ночь рыла могилу.

Это что же такое.

Я не успела додумать мысль – меня прервал звук телефона, рыдающего из куртки на чудом уцелевшей вешалке. Не вставая, я вызволила его из кармана и увидела шестьдесят восемь пропущенных вызовов. Сначала, конечно, решила, что у меня что-то с глазами, потом – что кто-то уже вызвал полицию и скоро меня придут спасать. Но все вызовы оказались с одного и того же незнакомого номера, владелец которого тут же перезвонил снова.

– Камилла? – осведомился смутно знакомый голос.

– Да.

– Мне срочно нужна ваша помощь.

– А вы…

– У меня очень большие проблемы с квартирой вашей тёти. Пожалуйста, приходите как можно скорее.

– Я…

– Я совершенно не знаю, что с этим делать.

– Я тоже не знаю, что с этим делать, – зло огрызнулась я. – Я не могу прийти. У меня срочные дела.

– Камилла, вы меня слышите? – Александр на той стороне телефонной сети звучал странно, как будто и правда квартиру тёти Лизы вместе со спутниковой антенной прямо при нём пожирали термиты. – Вы должны немедленно прийти сюда.

– А вы меня слышите?

– Просто сделайте как я говорю.

– Да что вы…

Договорить я не успела – Александр лаконично повесил трубку. Где-то в глубине души пробудился гнев – да что он позволяет себе?! Он кто такой, чтобы мне приказывать? В противоположной части души в тот же момент зашевелилось любопытство – что он такое должен был натворить, чтобы ему срочно-немедленно понадобилась помощь? Если действительно сорвало злосчастный тётин кран, то при чём тут я, кто из нас мужчина? А если не кран, то что же там сорвало?

Любопытство во мне всегда побеждало прочие начала, поэтому я, старательно прогоняя из головы мысли о ждущих меня ужасах, выбралась из своего угла и попыталась восстать из пепла хоть немного. Получилось плохо – из дома я вышла в образе городской сумасшедшей, нацепив на нос тёмные очки, наспех завязав волосы и замотавшись в огромный шарф поверх пальто.

Все эти манипуляции немного привели меня в чувство, поэтому я не кралась по стеночке и не перебегала от кустов к кустам. Но это не особо помогло: Александр, встретивший меня у подъезда, смотрел с искренним сочувствием.

– У вас что-то случилось? – вежливо спросил он.

– У меня всё отлично! – с лёгким оттенком истерики в голосе отрапортовала я. – А у вас?

– И у меня. Но я не знаю, что делать с краном. Мне кажется, он вот-вот сломается. Поэтому без вашей помощи мне не обойтись.

– Что значит «вот-вот сломается»?

– Не знаю. Давайте я вам покажу.

С краном не было решительно ничего особенного. Он оставался старой доброй рухлядью, но всем своим видом давал понять, что всех нас переживёт.

Занятнее было с Александром. Как только мы оказались в квартире, он вроде бы совершенно потерял интерес к проблеме – ушёл на кухню и медитативно варил там кофе в тётиной турке. Кофе пах опьяняюще.

Я тем временем тупо разглядывала кран и жалела себя. Спина болела, шея болела, руки саднили невыносимо, зато разум наконец-то разморозился и теперь шевелился получше меня самой. Я мельком глянула на себя в зеркало: гнездо на голове, перекошенная одежда, синяки под глазами – ну просто королева красоты, и как Александр не испугался меня к себе впускать.

– Главное не то, что на голове, а то, что внутри головы, – сообщил он мне, застав за попыткой запихать растрёпанные пряди в резинку. Я, пожалуй, никогда больше не видела, чтобы человек с таким достоинством держал в руке совершенно идиотский тётин чайник с нарисованной улыбающейся физиономией.

– Это смотря для кого, – вяло пробормотала я. – Вот для парикмахеров – как раз наоборот. А у меня бабушка парикмахер.

– А у меня нет бабушки, – пожал плечами Александр. – Зато есть мятный чай. Кофе я вам не налью, вы выглядите как человек, которому заряд бодрости скорее помешает. Я читал, что таких людей совершенно необходимо поить чаем, а не то они превратятся в тыкву. А вы, извините, кажется, к этому близки. Предлагаю вам присесть в гостиной и не заставлять меня нервничать.

Я пожала плечами, всем своим видом выражая готовность присесть где угодно, если Александр прямо сейчас не начнёт выпускать себе кишки.

Он сунул мне в руки кружку и жестом указал на кресло. Я послушно приземлилась в него, каждая мышца отозвалась болью.

– С краном всё хорошо. Он был таким столько же, сколько я себя помню.

– Спасибо. Камень с души.

Несколько секунд мы сидели молча, я чувствовала себя странно. Вообще вся история странная: закатил мне истерику, заставил прийти, а я тоже хороша – зачем прибежала?

– Как дела у Ани? – спросила я первое, что пришло в голову, просто чтобы прервать молчание. Светские беседы никогда не были моим коньком.

– У Ани?

– У Ани. Которая нас познакомила.

– А, у Ани. Не знаю, мы с ней больше не виделись.

– А…

Я тут же решила, что моя миссия по заполнению пауз завершена. Горячий чай был так кстати, что я чуть не расплакалась от благодарности. Так и сидела, уткнувшись носом в кружку, умоляя, чтобы эта передышка продолжалась подольше.

Потом пялиться в чашку мне надоело и я стала разглядывать Александра. Интересно, сколько ему всё-таки лет? Тогда мне показалось, что за сорок, а теперь, со своей чашкой кофе в руках, сидящий на тётином подоконнике, он как будто скинул лет десять.

– Александр, сколько вам лет? Я ведь даже паспорт ваш не попросила, когда отдавала вам ключи от квартиры, обычно я лучше соображаю, честное слово.

Я мысленно покрутила пальцем у собственного виска: идиотизма мне явно не занимать. Ладно паспорт, ладно возраст, но я ведь даже фамилию его не знаю. Кем надо быть, чтобы сдать квартиру человеку без фамилии?

– А вы читали «Фауста»? – совершенно некстати спросил он, немало меня озадачив.

– Читала. И «Портрет Дориана Грея» тоже, но всё-таки надеюсь, что вы не к тому клоните.

– Спектакль тогда был так себе, как вы считаете?

Я моргнула, перед глазами вспыхнула картинка: театр, антракт, впереди вторая половина «Фауста», коридор, девушка в роскошном платье и её спутник с отрешённым взглядом, слушающий её без особого интереса.

– Ага, – глупо кивнула я. Потом перехватила чашку поудобнее – её тепло немного помогало оставаться в контакте с действительностью. – Ну нет, подождите. И вы меня запомнили? То есть, я хочу сказать – мне в тот раз больше запало в душу платье вашей девушки, а вовсе не вы.

Какая ты вежливая, Камилла, как отлично умеешь формулировать мысли. Постучалась бы головой об стену, но сил нет.

– Запомнил, – снова невпопад согласился он.

Я несколько секунд буравила его взглядом, а потом с негодованием всплеснула руками, триумфально вылив на себя полчашки чая.

– О господи, – бессильно вздохнула я. – Сегодня не мой день. И вчера был не мой. И не помню, когда последний раз был мой. Интересное вышло совпадение, но я пойду домой, пожалуй. Спасибо за чай.

– Погодите вы убегать, чего вам не сидится? Пейте чай. Я ни разу ещё не встречал вас в таком виде, а в последнее время мне стало казаться, что вы преследуете меня нарочно.

Стараясь не пересекаться с собеседником взглядами, я сосредоточенно тёрла рукавом противное мокрое пятно на свитере, как будто бы у меня был шанс избавиться от него, а также от списка из миллиона вопросов, которые теперь, получается, некому задавать – раз уж Александр считает, что маньяк среди нас я. Непонятно, какой тут вообще можно задать вопрос, особенно когда так болит голова.

– Думаю, – наконец выдавила я, – Что это самый неудачный сентябрь в моей жизни. Раньше я и не мечтала достичь такого уровня неудачливости. Даже вот и вас не спросить, какого чёрта творится.

– Можете спросить.

– Какого чёрта творится, Александр? Какое у вас, кстати отчество? Может хоть этот кусочек информации разделите со мной?

– С моим отцом ситуация примерно как с бабушкой. Я бы предпочёл выбрать другой кусочек.

– Видите, и тут неудача. Можно ещё чая? Вылью его на себя, чтоб вот это пятно было симметричнее.

Александр удалился с моей чашкой на кухню, я закрыла глаза, глубоко вдохнула и задержала дыхание. Потом ещё раз, и ещё. Ветер из открытого окна колыхал занавески и мои растрёпанные волосы. Дышать классно, подумала я. Гораздо приятнее, чем не дышать.

– Камиш, на что ты так загляделась? – спросила бабушка.

Я моргнула. Под моими босыми ногами шаталась табуретка за деревянным столом в углу бабушкиной кухни, а на столе высилась аккуратная башня из игральных карт. Кухня казалась огромной, да и бабушке я даже на табуретке доставала только до плеча. Мой взгляд остановился на зеркале. Оттуда на меня глянула я, правда, лет пяти, с большим оранжевым бантом, и с той обидной ссадиной на щеке, которую в мой собственный день рождения оставила беспощадная еловая ветка.

– Аккуратнее, сейчас всё упадёт, – тихо сказала бабушка. Она опоздала: махнув свободной рукой, я задела башню, и разноцветные карты засыпали всю кухню.

– Ну вот, горе луковое. Теперь собирай!

Я не могла собрать карты, я падала вместе с ними, вместе с тумбочкой, столом и бабушкой, вместе с зеркалом и отражением – мне пять, восемь, тринадцать, семнадцать, двадцать три, вокруг меня мама, Саша, Аня, Сергей, кошка Лапа и бесчисленные мои джунгарские хомяки.

А спустя минуту или тысячу лет падения я почувствовала, как руку что-то резко обожгло, зашипела от боли и вскочила на ноги, наткнулась на диван, ударилась об шкаф и наконец остановилась, тяжело дыша. Из глаз сами по себе ручьём текли слёзы, сердце стучало в ушах, воздуха не хватало для нормального человеческого вдоха.

– Прекратите! – прошептала я заплетающимся языком.

Я стояла посреди тётиной комнаты, ногами на твёрдом надёжном полу, где-то тикали часы, за окном жизнерадостно верещали дети, а Александр пристально смотрел на меня, застыв в дверном проёме.

Сделав пару шагов вперёд, я уперлась в стену руками и лбом, опустилась на корточки, пытаясь избавиться от головокружения и вернуть себе нормальное дыхание. Голова была пустая, стена была холодная, я развернулась и прижалась к ней спиной, подтянула колени к груди, смахнула слёзы тыльной стороной ладони и уставилась в одну точку.

– Мне всегда так хотелось, чтобы со мной наконец случилось что-нибудь интересное и невероятное, – сообщила я, стараясь не моргать. – Но не такая срань. Я не наркоманка, если что. Даже никакие таблетки не принимала никогда, кроме снотворного. Простите, мне, наверное, надо к какому-нибудь врачу, и, видимо, стоит отправляться немедленно.

Александр поставил на стол чашку с моим неудавшимся чаем, отодвинул торшер и вдруг уселся на пол со мной рядом. Он пах едва уловимо и странно – как будто какими-то специями. Мы немного посидели так в тишине, а потом он вздохнул:

– Вам, наверное, стоит позвонить родственникам.

Я задумалась. Стоит ли вываливать на него захватывающую информацию о моей удивительной семье? Вряд ли это интересно хоть кому-то на свете – ещё одна история о том, как оказаться очень одиноким петухом в очень большой Вселенной.

– У меня нет близких родственников. Только тётя, и та в своём Воронеже.

– Друзья? – предположил Александр.

– Нет, – просто ответила я. Кому я позвоню? Как я им объясню? Что они сделают?

Мы ещё немного помолчали.

– Я надеялся, что будет проще, но, наверное, можно что-нибудь придумать, – наконец сказал он.

– Что?

– Дайте мне руку, пожалуйста.

– Что?!

– Дайте мне руку.

Я хотела встать, гордо прошагать к выходу и хлопнуть дверью – а потом, наверное, сразу отправиться в психушку, потому что просто нет никаких сил больше пытаться со всем этим совладать – включая нового знакомого любителя саспенса, а может заодно всё же маньяка и скорее всего извращенца. И моя голова уже почти скомандовала телу вставать и идти, но вместо этого рука вдруг предательски поднялась и приземлилась в его раскрытую ладонь.

Пока я закипала от возмущения своим собственным поведением и пыталась облечь его в максимально доходчивые слова, Александр сжал мои пальцы своей горячей рукой, как будто боли мне сегодня не хватало, отвернулся к балкону и, закрыв глаза, что-то еле слышно пробормотал.

– Что? – раздражённо прошипела я. Он пропустил это мимо ушей, продолжая свою невнятную беседу с балконом. – Отдайте мою руку! Кто тут ещё сумасшедший среди нас? Александр! Все знают, куда я пошла, меня найдут, а вас посадят. Прекратите немедленно таинственно шептать, я ничего не понимаю!

Если подумать, мне было не так уж страшно – на такие сложные эмоции не осталось душевных сил. Было даже смешно от этой нелепой сцены, в которой я сижу на полу за ручку с малознакомым мужчиной, бубнящим, похоже, какие-то заклинания – может проклятье на меня наложить хочет? Это было бы уже неудивительно, хотя погодите, встаньте в очередь – кажется, кто-то уже проклял эту Камиллу до вас!

В голове лениво и устало заворочалась мысль: «А если он меня сейчас убьёт, мне не придётся с этим всем разбираться, а может и лечиться, и не будет так раздражающе больно, зачем же я так исцарапала руки? Только хорошо бы быстро, я правда так не могу, пожалуйста».

– Будете чай? Или убежите теперь сломя голову?

Видимо, лёгкой смертью мне всё же не отделаться, поняла я.

Александр оставил мою руку в покое и встал с пола, еле уловимый аромат уполз за ним следом.

– Хотите, провожу вас?

– Чтоб вы узнали, где я живу?

– Я уже знаю, где вы живёте, забыли?

И снова это молчание.

– Ладно, – он устало вздохнул. – Я вам сейчас скажу несколько странных вещей, а потом можете убегать, вызывать полицию, санитаров, пожарных и кого хотите. Только, пожалуйста, запомните: не смотритесь в зеркала и вообще избегайте своих отражений в чём угодно. Не ездите на метро, такси, а лучше вообще забудьте о существовании любого транспорта. И я вас умоляю, не гуляйте в дождь. Хорошо?

Я посмотрела на него снизу вверх со своего уютного места в районе плинтуса. Он посмотрел на меня.

– Шутка, – добавил он.

***

До дома Александр меня всё-таки проводил. Довёл деликатно – и молча – до самого подъезда, сдержанно кивнул на прощание и ушёл, пряча руки в карманах пальто. Стоит отдать ему должное: он не отпустил ни одного неуместного комментария, не прикоснулся ко мне и пальцем, держался на отдалении и вообще настолько мастерски соблюдал дистанцию, что к концу путешествия я почти перестала думать, что он всё-таки вот-вот меня убьёт. А потом медленно поднялась на свой этаж, по пути достав из ящика газеты – с ними было всё хорошо, и с текстами, и с картинками. Не то чтобы я читала газеты, но ведь что-то нужно с ними делать.

Дома я, как привидение, забрела в душ – и там чуть не умерла от восхитительного ощущения горячей воды на коже. Это оказалось столь ошеломляющим переживанием, как будто я не мылась год или вообще никогда. Всем телом чувствовала, как куда-то испаряется дикое напряжение, сковавшее меня с головы до ног, вода уносила его с собой, а заодно и дурацкие страшные мысли, оставляя мне на память только эти жутко саднящие царапины на ладонях. Мне показалось, что я провела под горячим душем целую вечность, и выбралась из него абсолютно свежим человеком, готовым идти и отважно приводить в порядок руины его любимой квартиры.

Не то, чтобы это получилось у меня так уж хорошо. Честно говоря, через пару часов копания я подумала, что проще уже будет сжечь эту квартиру целиком и отправиться жить под ближайший мост, потому что есть задачи, которые декомпозируешь ты, а есть задачи, которые декомпозируют тебя. А у меня, несмотря на всё целительное волшебство горячей воды, не было сил на настоящие подвиги.

И тогда я приняла единственное решение, которое могла принять в такой ситуации.

Я купила билет на самолёт.

***

Безусловно, это было ещё одно странное решение в череде моих странных решений, которая началась с того, что я ни слова не рассказала о своих проблемах тем, кто мог хоть как-то помочь. Скупо отвечала «Болею, прости, друг» на озабоченные сообщения Кэт, а прочим не отвечала совсем. Рассказать Кате, что у меня поехала крыша, конечно, я могла, и, конечно, сохраняя хоть какие-то остатки здравого рассудка – я обязана была это сделать. Но каждый раз ногами и руками отталкивала мысль об этом как можно дальше: нет, зачем, всё пройдёт, это какая-то ерунда, расскажу позже, когда всё точно будет хорошо. В глубине души мне было настолько стыдно за происходящее, что хотелось сделать вид, будто ничего и не происходит. Ведь это же я – спокойная, рациональная, мудрая совушка Камилла – ничего такого произойти со мной не могло никак! Да и какими вообще словами я смогу рассказать это хоть кому-то на земле – и какой мне на это ждать реакции?

«Давай ты просто признаешь очевидное, Камилла, – мрачно бубнила я внутри своей головы. – Ты никогда не научишься кому-то доверять, как делают это нормальные люди. И однажды независимо сдохнешь в одиночестве на помойке».

Купить билет неведомо куда было ничуть не менее странно. Человеку в своём уме понятно: это всё равно что планировать путешествие со оторванной ногой. Кому в такой ситуации придёт в голову добровольно оказаться в чужой стране, среди чужих людей, без надежды на помощь и поддержку? Но вся эта лирика меня мало интересовала, я хотела решить проблему единственным понятным мне способом.

Всего несколько лет назад я гордо со всеми делилась своим главным жизненным принципом: «В любой непонятной ситуации покупай авиабилеты». Но уже и не припомню, когда последний раз могла просто взять и полететь туда, куда надо, поэтому перестала что-то планировать и стала летать куда придётся. Ещё жизнь научила меня смирению перед пятнадцатью пересадками и мужеству лететь без багажа, прижав колени к ушам. Словом, выбрать что-то относительно недорогое наугад и нажать «Купить» было решением простым и естественным, единственно возможным.

Очень хорошо, что в тот день не нашлось дешёвых билетов в Ирак или Афганистан. С единственной мыслью в голове «да всё равно уже» я выбрала город с каким-то смутно знакомым названием (прикинула, что там вроде где-то должно быть море – ни слова больше, я в деле) и с вылетом через пять часов. И только когда я прошла все контроли в аэропорту, уселась прямо у гейта и принялась нетерпеливо поглядывать на часы, первая за вечер разумная мысль так стремительно настигла меня, что сердце снова заколотилось в горле: а что я буду делать, если вот это вот всё повторится в самолёте?

И за ней вторая, совсем внезапная: мой странный арендатор что-то там говорил про транспорт; самолёт – это транспорт, Камилла.

Не знаю, встречали ли раньше бортпроводники этого рейса человека, который настолько сильно и отчаянно любил бы кофе. Но я, кажется, выпила весь, в перерывах между чашками с максимально независимым видом бегала в туалет, плескала там в лицо холодную воду и мчала назад, как бы чего не вышло. Полёты никогда раньше не казались настолько долгими и мучительными, я только пила и пила этот ужасный горький кофе, боясь даже послушать музыку в наушниках (вдруг усну?) и тем более взяться за книжку. В соседи мне достались опытные путешественники: ещё на взлёте натянули на лица маски для сна и больше не подавали признаков жизни. В обычной ситуации я была бы счастлива, а сейчас просто умирала от скуки.

Но умирать от скуки всяко лучше, чем буквально – умирать.

Так рассудив, в тот раз я всё-таки выжила.