Читать книгу Люди - - Страница 1

Боль. Интересно буду ли я её чувствовать когда меня будут умерщвлять. Говорят это не больно…

Твердые холодные стены маленькой камеры давят на меня с четырех сторон, а серый потолок – сверху. Я стараюсь не думать о своей клаустрофобии, и просто читать статью в журнале. Мне всегда казалось что если я буду игнорировать проблему которую просто не в силе решить, она потеряет значение для меня. Если она не будет волновать меня, не будет сдавливать горло, то не будет и проблемы. Сначала уменьшится до крошечной, а потом и исчезнет вовсе.

По правилам содержания людей до их умерщвления им нельзя смотреть новую программу по телевизору, нельзя ничего читать и смотреть в интернете, только диски и кассеты, записанные до подписания договора, нельзя читать газеты и журналы, вышедшие после подписания договора.

Маленький красный плеер с пятью песнями и модные журналы десятилетней давности казались мне неимоверно интересными и увлекательными, в данной ситуации, в которой я пыталась абстрагироваться от всего что на меня обрушилось. От того что моя жизнь разрушилась на маленькие кусочки, да на такие что я не могу их отыскать. Их уже не соберешь вместе. Все кончено, хоть и до дня моего умерщвления чуть меньше двух недель, для меня все было кончено в день подписания договора. В момент, в ту самую секунду когда я поставила свою подпись под теми злосчастными словами, которые будут у меня перед глазами всю мою (необычайно короткую) жизнь.

Даю согласие на свое умерщвление.

Горло сдавливает тисками, а в животе завязывается узел. Я резко закрываю глаза, досчитываю до пяти, а потом от восьмидесяти до пятидесяти, и снова открываю глаза. Я сижу на полу, потому что больше негде. На кровати я старалась не лежать и не сидеть в дневное время, потому что потом не могла заснуть ночью. А сон сейчас был моим главным спасителем.

С того дня как я подписала договор прошло две недели, и за все это время я спала часов двенадцать-четырнадцать в сутки. Мне почти ничего не снилось, и это ничего было намного лучше моей реальности.

Так же лучше были журналы и старый плеер. Я запретила себе думать кто читал эти журналы и слушал музыку из этого плеера до меня. Тоже человек который дал согласие на свое умерщвление. Человек которого миссис Филлипсон или ее кухарка приготовили, и подали к столу.

Нужно срочно отвлечься. Такая хорошая музыка и статьи. Как подобрать помаду к наряду, лучшие прически чтобы понравиться парню, и советы по уходу за собой. Одна песня из пяти на иностранном языке. Я не знала о чем она и придумывала свой перевод. Слушая эту песню я представляла, что там поется об уютном домике в маленькой деревне, где вся семья вместе и счастлива. Мне до сих пор не верится что я больше никогда не выйду на улицу, что не увижу маму и брата. Я больше никогда не приду в школу, хотя и не любила ходить туда. На самом деле я рада, что мой мозг и моя психика не дают мне утонуть в океане грусти, скорби и боли. Я просыпалась очень поздно, ближе к вечеру, перечитывала журналы, которые знала почти наизусть, часами сидела в ванной, попеременно включая очень горячую воду, и очень холодную, ела.

Когда я просыпалась завтрак и обед которые мне приносили уже остывал, я съедала все без аппетита до тошноты, а когда приносили ужин, оставляла его до поздней ночи, съедала его и ложилась спать.

Развлечений в камере было мало. Всем людям было разрешено выходить из своих комнат, чтобы пройтись по коридору, пообщаться между собой, но мне честно говоря этого не хотелось. С дня подписания договора, я сидела безвылазно в своей камере.

– Эванс! – громкий, но уставший голос охранника ворвался в маленькое, меньше чем камера, мое личное пространство. – Филлипсоны приглашают тебя к себе на ужин.

Мужчина бросает розовое платье на кровать. Я не сразу вникаю в суть дела и несколько секунд попросту пялюсь на него. В голове с бешеной скоростью летают мысли, сбивая друг друга. Одна хуже другой.

– Ты чего? Давай надевай и пошли. – нетерпеливо произносит тот и выходит из камеры, прикрыв дверь.

Я чувствую слабость по всему телу из-за страха и боюсь, что сердце сейчас остановиться. Хотя какая разница все равно я скоро умру. Договор подписан, и если я умру раньше назначенного дня умерщвления – это будет просто неприятность для Филлипсонов.

Согласно закону было очень много правил для употребления человека в пищу. Его нужно было обязательно умертвить с помощью сыворотки под названием Атландия. (примечание автора: ударение на букву и) А людей которые умерли по любой другой причине употреблять в пищу строго настрого запрещается.

Зачем они позвали меня? Я не хочу идти к ним. Правда не хочу. Если только…

Эрик.

Увидеть Эрика еще раз перед смертью. Пусть даже когда я в таком положении. Мне все равно. Я знаю что Эрик увидит во мне все ту же девушку. Ту которой я была до подписания договора. Я вспоминаю его глаза, в день подписания договора, он будто-бы пытался вымолить прощение. За то что он «гражданин за свободный выбор», (люди которые за то чтобы у всех был свободный выбор, как распоряжаться своим телом и своей жизнью. Чтобы люди могли продать свое тело другому) за то что он не смог меня спасти от такой ужасной участи, за то что у Нас нет будущего и… на самом деле никогда и не было.

Камеры для людей расположены в цокольном этаже дома, я боюсь подниматься наверх, (не хочу чтобы мне показали и дразнили тем чего меня лишили: обычной жизни, свободы, знания и спокойствия, что твоя жизнь не оборвется так скоро) но желание увидеть Эрика сильнее. Оно управляет мной, и я на автомате снимаю белый простой сарафан, надеваю платье и смотрю в зеркало, что расположено на дверце шкафа. В котором висит только еще одно такое же платье только желтого цвета.

Небрежно собранный низкий хвостик из которого торчат тусклые темно-русые локоны, я распускаю и мне кажется что стало еще хуже. Только сейчас я замечаю, что платье слишком короткое и не закрывает колен, такое я бы не надела раньше. Теперь родители не могут мне запретить носить откровенную одежду. С непривычки кажется будто бы я стою голая. Бледно-розовый цвет платья, кажется ярким по сравнению с моей бледной кожей.

Я выключаю песню, третью по списку под названием «Это время», и аккуратно закрываю журнал. Кладу плеер и журнал на маленький, светлый прикроватный комод и выхожу. Пару минут назад мне было плохо, а сейчас стало еще хуже.

Чарли, так зовут охранника что принес платье, молча ведет меня по темному коридору. Две недели прошло с подписания договора, все эти дни я просидела одна и обмолвилась лишь парой слов с Чарли, когда тот приносил еду.

Время что мы идем кажутся мне вечностью. Запутанный коридор с множеством поворотов и тупиков. На стенах и дверях нет никаких обозначений и можно легко потеряться. Не знаю как это делает Чарли, наверное время и опыт помогают ему. Почти во всех камерах тихо, в паре я слышу как кто-то слушает песню, кто-то читает вслух. Я очень плохо помню как меня вели сюда, вообще вся та неделя во время подписания договора как в тумане. Едком ядовитом тумане, который я вдыхала полной грудью, как выброшенная на сушу рыба. Которую поймали, и которой прокололи рот, снимая с крючка. А потом бросили на грязную землю, ждать когда ее огреют по голове и выпотрошат.

От этого сравнения меня передернуло и я попыталась отогнать ужасные мысли.

Я мысленно считаю двери по бокам от меня, бесшумно шевеля губами.

Тут нам навстречу из-за поворота выходит долговязый парень. Я от неожиданности вздрагиваю. Потом поднимаю взгляд на его лицо, расслабленное и осунувшееся. Но больше всего меня настораживают его глаза, пустые, стеклянные. Взгляд в никуда. Он очень медленно, еле волоча ноги проходит мимо нас даже как-будто-бы не заметив. От него у меня прошел холодок по плечам и спине. Что с ним? Почему он так плачевно выглядит? Чарли не как это не комментирует, а я не спрашиваю. В принципе, а как еще должен выглядеть человек приговоренный к смерти.

Наконец мы выходим к лестнице. Поднимаемся по ней и оказываемся возле двери, отличающейся от всех остальных дверей камер. Чарли долго возиться чтобы открыть ее, перебирая многочисленные ключи в связке, а моё сердце начинает биться еще чаще. мерзкий стук звука ключей больно отдаёт в уши. Мужчина сначала берет один ключ немного потертый, прокручивает его в одном замке, а потом приступает к другому. Я замечаю всего пять замков. Осторожность и безопасность превыше всего, чтобы никто не смог сбежать.

Наконец пятый замок открыт и Чарли толкает толстую дверь, пропускает меня вперед, и когда я переступаю порог выходит сам и закрывает дверь на все замки. Я думаю о тех кто остался там, за массивной преградой между ними и свободой, между ними и жизнью. Которые были бы несказанно рады очутиться на моем месте. Мне сейчас сбежать намного легче, хоть и тоже очень сложно. Даже если я выйду из этого дома, куда мне пойти? Мне просто некуда. Дома меня сразу найдут, скрыться в городе, будет нереально, по крайней мере на долгое время, как только Филлипсоны узнают о пропаже (а произойдет это очень скоро) специальное подразделение по поимке беглых согласившихся на умерщвление, сразу начнут меня искать. Согласно новостям и статьям в газетах, на это у них уходит от двадцати минут до трех суток.

Нет, не нужно даже думать об этом. Какой еще побег? У меня нет шансов и нет надежды. Черт! Я же не хотела подниматься, так и знала что подобные мысли полезут в голову, когда внешний мир, обычных людей окажется так близко. Когда прямо перед носом покрутят тем что ты так желаешь, и снова отберут.

В гостиной дома светло и тепло, но у меня снова пробегает холодок по спине, и глаза щипят от света.

– Кейтлин! Как я рада тебя видеть! – миссис Филлипсон появляется из неоткуда и касается моего плеча. – Тебе подошло платье, да? Ты в нем такая красивая.

От наигранно добрых слов не становиться приятно или хорошо. Я чувствую себя еще хуже.

– Спасибо. – почти шепчу и прокашлявшись добавляю, – Подошло.

Я кажется разучилась говорить. Я держу в голове настоящую цель своего нахождения здесь. Это ужасные люди, Кейтлин, не ведись на ее добродушный тон и милую улыбку.

– Ну, пойдем в столовую. Ты голодна? Я приготовила очень вкусную пасту. Ты любишь пасту? – сыплет вопросами миссис Филлипсон пока ведет меня в столовую.

Быстро киваю и пытаюсь сдержать слезы. Домашняя атмосфера напоминает о прошлой жизни, когда я была вместе с мамой и младшим братом. Я кусаю себя с внутренней стороны щеки и пытаюсь перевести мысли в другое русло.

Комната в темно-коричневом и голубом цвете, стол красиво и изящно сервирован, будто бы на праздник, а шторы плотно закрыты.

Я жалею об этом мне бы так хотелось взглянуть на улицу. Наверняка это мой последний шанс увидеть улицу. Я могу подойти, приоткрыть штору и выглянуть. Сейчас. Но я не решаюсь. Нет, не хочу чтобы последний раз я видела солнечный свет летнего вечера, таким образом. Только размышляю специально ли их прикрыли.

– Присаживайся, – миссис Филлипсон указывает на стул. – Я подумала почему бы нам не пригласить тебя на ужин? Нужно было сделать это раньше.

Я с радостью сажусь потому что ноги плохо держат от нервов. Женщина подходит к коричневой деревянной тумбочке, на которой стоит белая ваза с голубыми цветами и фотографии. На одной я замечаю мистера Филипсона и миссис Филипсон c сыном, на другой неизвестные мне люди, а на самой дальней рамке фотография на которой Эрик изображен один. Вспоминаю на миг как я увидела это фото впервые, кажется это было так давно, будто-бы в другой жизни.

Я сижу и не знаю куда себя деть. Миссис Филлипсон сидит напротив меня, постукивая длинными ногтями по пустому бокалу, и смотрит на меня пристально и с интересом. Потом наливает себе вино и делает несколько глотков.