Читать книгу Кино и прочее - - Страница 1

Прокатился по рязанской земле колокольный звон к заутрене, достиг чащобы за погостами. В ельнике посвистывали синицы. Вблизи поляны барабанил по земле заяц. Над травами стелился туман, а в небе стлались дымкою прозрачные облака.

Рязанский боярин Булатов Данила Михайлович по родовому прозвищу – Булат Коловратович осенил себя крестным знамением и прошептал:

– Господи, твоя воля.

И улыбнулся в бороду, наблюдая за сыном.

Евпатий крутился волчком, что с одним мечом управлялся отменно, что с двумя – был обоеручен. Он сделал еще несколько стремительных выпадов и последним ударом перерубил ствол молодой осины. Дерево дрогнуло, медленно завалилось, подминая поросль по краю поляны.

– Славно!– похвалил его отец.

 Евпатий замер на мгновение и вложил меч в ножны. Данила Михайлович потрепал сына по светлым волосам:

– Но сила наша не в железе каленом. Идет силушка из старины седой. От тех времен, когда пращуры не знали ни бронзы звонкой, ни булата крепкого. А на врага да на зверя ходили с дубьем, с камнем да с голыми руками. Не забыл слова заветные?

– Помню, батюшка.

– Схорони их, сынок. Схорони как зеницу ока. Их силу легко оборотить против людей да против бога. Многие мóлодцы-хóробры1, берсерки удалые от силушки голову потеряли и зло родичам принесли.

– Помню о том, батюшка. Со мною этого не случится.

– А теперь плечи разомнем!

 И они схватились врукопашную. Да так что земля под ногами загудела бубнами кипчакских шаманов.

 Несколько минут отец с сыном сшибались, обхватывали друг друга могучими руками, пытаясь сломить супротивника силой, отступали и вновь сходились врукопашную. Временами Евпатий пытался достать отца кулачными ударами, но тот ловко уворачивался.

– Добро, сынок,– наконец сказал он.– Ты и врукопашную стал равен мне. Теперь и медведя голыми руками возьмешь!

В этот миг раскатился над поляной зычный голос:

– Здрав буде, Булат Коловратович! Ты как дед Лесовик все по чащобам хоронишься!

 Они обернулись и увидели среди зарослей всадника в боевом облачении, запасного коня он вел в узде.

– Здрав буде, Добрыня Золотой пояс!– улыбнулся Данила Михайлович.– Куда путь держишь, добрый мóлодец?

 Гость спрыгнул с коня – металлические доспехи звякнули, снял с головы остроконечный шелом и расцеловался с боярином по русскому обычаю. Богатырского сложения, рослый человек лет тридцати. Прославленный рязанский удалец Добрыня Никитич по прозвищу Золотой пояс:

– А тебя, Евпатий, едва признал. Три зимы, три лета не видел, а ты уж витязь… А еду я из славного Ростова-красного города, в стольный Киев-град. Дружинники и богатыри со всей русской земли съехались нынче в Ростов и положили ряд – договорились служить одному только великому князю киевскому Мстиславу Романовичу.

– Видно, смута пошла по земле русской,– в этот миг сердце Данилы Михайловича сдавило тоской, словно ангел-хранитель шепнул о судьбинушке на ухо.

– Мало нам было княжеских усобиц,– тем временем говорил гость.– Так с Дикого поля2 табунщики навалились – отчаянные рубаки – всадники хана Чагониза. Кто их мунгалами зовет, кто татарами. Заполонили степь, куманов – кипчаков да половцев погнали от Синего3 моря ко Днепру в земли киевские. Дружинники в Ростове собрали рать немалую на выручку князьям русским. А я мимо дедовского погоста проехать не мог, заглянул к тебе. Не пристанешь ли к нашей рати, Булат-свет-Рязанович?

– Батюшка!– глаза Евпатия сверкнули.

– Да как не помочь русским людям?!– улыбнулся Добрыня.– Не наши ли мóлодцы-хóробры грудью вставали на рубежах половецких и бились с табунщиками испокон века?.. И в нашей рати много славных богатырей! Не посрамим Русь!

– Твоими устами только мед пить,– покачал головой Данила Михайлович.– Сына мне и так и этак не удержать… Мы с тобою в поход идем!

– Славно, Булат Коловратович!– гость сел на коня.– Жду в Рязани на княжьем дворе! И бьетесь вы славно! Любой ворог дрогнет! А уж завтра как бог пошлет – выйдем в поход! Нас Киев ждет!!!

Зазвенели доспехи коваными пластинами, по кольчугам скользнула рябь от солнечных лучей.

– Куда же ты, Данила Михайлович?– со слезою в голосе спросила мужа боярыня.– Твое ли дело биться с ворогами в диких степях? Весна на дворе, пора уж забыть о забавах молодецких. Смерды палестины4 распахивают, хлеба сеют. Нам ли, рязанцам, за разбойниками бегать, за смертушкой к Синю морю ходить?

– Любонька,– супруг обнял ее.– Не за смертью гоняюсь, не от нее бегу. Испокон веков род наш вставал за землю русскую. А нынче навалилась беда с Дикого поля – мунгалы нечестивые грозной ратью на Киев идут. Теперь место наше в дружине, а не в лавке с товаром. Мы, Любонька, не рязанцы и не суздальцы и не киевляне, мы – русичи. Если Рязань падет, то и Владимир падет следом и Суздаль и все погосты окрест. А укротим табунщиков, и другим псам неповадно будет брехать.

– Данила Михайлович, сына оставь! Не для того я его растила-поила, чтобы в сече головушку сложил…

– А ты, матушка, не думай о том. Наш сын – богатырь. Еще не выкован кладенец5, что его жизнь оборвет.

– То же и отец твой говорил и матушка, а я за тебя все одно богу молилась.

– Что ж, мать, пришло время за сына молить… Не убивайся, Любонька. Вернемся живыми и невредимыми. Не для того я сына пестовал, чтобы он голову сложил под мечами табунщиков. Вернемся, матушка. Вернемся вскорости!

 Он вынул из ножен, блеснувший на солнце булатный меч. Солнечный зайчик пробежал по бревенчатой стене боярского дома и отскочил от расшитого каменьями и жемчугами венца девушки на крыльце. Через мгновение вышел к ней Евпатий. Была на нем льняная рубаха, аксамитовая тонкого бархата безрукавка, льняные же шаровары и кожаные сапоги с острыми каблуками:

– Здравствуй, Настенька!

– Здравствуй,– она взяла его за руку.– Неужто на сечу идешь?

– Выходим с рязанским полком в Дикое поле,– кивнул Евпатий.– На княжьем дворе ратники собираются.

– Бросаешь меня… Не о том я думала, суженый мой. Не о проводах твоих, не о кручине девичьей.

– Настенька,– Евпатий обнял ее.– Побьем мунгалов, а как вернусь: с нашего двора в терем твой в тот же день сваты пожалуют! Люба ты мне! И всегда люба была!..

 Отец с матерью смотрели на них с улыбкой.

– А мы тебя и теперь же дочкой рады назвать,– произнесла боярыня.

 Евпатий выпустил Настеньку из объятия, девушка сошла с крыльца и поклонилась им в пояс:

– А я вас и теперь матушкой с батюшкой величать готова.

 Евпатий тоже сошел с крыльца и поклонился отцу с матерью:

– Батюшка, матушка, прошу вашего благословления! Как вернемся с Дикого поля, прошу обвенчать меня с Настенькой!

– Вот вам наше родительское благословение!

И боярин с боярыней ответили поклоном сыну с будущей невесткой.

 Челядь боярская с любопытством смотрела на них, на женских лицах вспыхивали радостные улыбки.

 Такие вести скоро по белу свету разносятся. Уже к вечеру Рязань знала – к осени боярин Данила Михайлович сына оженит. Настенька была младшей дочерью рязанского боярина Вадима Даниловича Кофа. В лето одна тысяча двухсот двадцать третьего года от рождества Христова пошел ей шестнадцатый год.

 На дворе князя было тесно от удальцов, стекавшихся в рязанский полк. Дружинники, носившие единый доспех, только посмеивались, встречая старых знакомых.

– А ты, Еремей Салаватович, никак татар потрепать решил?!– спрашивал одного из витязей княжеский сотник.

– Слыхал я, мунгалы бессчетно половцев разорили,– отвечал тот.– Князей сделали пастухами, женок да дочек наложницами. И пограбили куманов изрядно. Теперь склады татарские ломятся от богатств половецких! Неужто не побьем нехристей?! Неужто не отымем того, что у нас половцы уворовали?

– А я слыхал,– вступил в разговор другой из витязей,– мунгалы добычу с собой возят и не верят никому, ни товарищам, ни родичам. Такое их особое воровское и злобное племя. А десятину хану Чагонизу несут. И такой заносчивый сделался тот хан, что ни злато, ни каменья его не радуют!

– Мы и Чагониза в Диком поле отыщем!– уверенно кивнул Еремей Салаватович.– От узорочья рязанского ни один ворог не ушел!..

– Глянь-ка, сват, хоробры пожаловали,– оборвал его сотник.– Здрав буде, Булат Коловратович!– приветствовал он боярина Булатова.

– Здравствуй, Иван Емельянович,– отозвался тот.

– А вот и други мои!

Сквозь толпу дружинников и охочих до ратной брани людей пробирался Добрыня Золотой пояс.

– Дай, друже, и мне глянуть на сих богатырей!– разнесся над двором голос ростовского удальца Алеши Поповича.

 Саженного роста, огромный как дуб он выделялся даже среди рослых дружинников рязанского князя.

– Здрав буде, защитник земли русской!– Коловратовичи земно поклонились ростовскому богатырю.

 А Алеша Попович обнял за плечи одного, другого и произнес вполголоса:

– Везу тебе, Булат Коловратович, слово приветное от батюшки. Как в былинные времена прадеды наши игоревы да олеговы ратники бились под хоругвями Господа Вседержителя, так и наш черед встать под один значок… Не успели мы до отъезда рязанской дружины. Но бог даст, нагоним и пронские, и рязанские, и муромские полки. Видит бог, не посрамим земли русской!

 К ним подошел высокий статный юноша в простом шеломе, темной кольчуге и накидке дружинника ростовского князя.

– А вот и наперсник6 мой – княжич Василий Константинович,– с улыбкой произнес Алеша Попович.– Нет ли охоты у тебя, Евпатий Коловратович, померяться с ним силушкой?

– Мне с князем делить нечего,– отозвался тот.

– Добрый ответ,– кивнул Попович.– Но я бы княжича испытал в бою с равным. Что скажешь, Булат Коловратович?

– А я согласен,– неожиданно кивнул Евпатий, уже примеряясь к наперснику Поповича.

– Пусть бьются на палках,– Данила Михайлович посмотрел на сына с одобрением.– И силушку покажут. И мы потешимся.

 Он помог ему снять латы. Василий Константинович тоже снял доспехи, его светлые волосы рассыпались по плечам.

– Бейтесь честно!– напутствовал их Попович.

 А Добрыня Золотой пояс погрозил пальцем ростовскому княжичу:

– Берегись, Василий! Этот соколик уже оперился…

 Первый удар ростовский княжич отбил с улыбкой. Палки хлестко щелкнули, словно дерево высекло искру, и противники разошлись в стороны, теперь уже прицениваясь друг к другу с осторожностью. Что тот, что другой поводил вокруг крепким шестом не длиннее древка копья. И сшиблись в лихой, скоротечной схватке.

 Собравшиеся загудели как пчелы в улье. Несмотря на молодость, бойцы дрались умело и беспощадно. Редкий среди опытных воинов смог бы устоять против них.

 После первой схватки зрители притихли.

 На крыльцо княжеского терема вышел с отроками – сыновьями князя рязанский воевода Вадим Данилович Кофа. Пока князя в городе не было, он вершил в нем по праву и суд и расправу. А во время вражеского набега брал власть над вольным городом в свои руки, тут уже и вече указом не было.

 Он с улыбкой смотрел на удаль молодецкую. Воеводу радовало, что вслед рязанскому полку идет отряд витязей из северных русских земель. Воинская удача призрачна, о хитрости и удаче мунгалов рассказывали всякое. С рязанским полком ушли два брата воеводы. И Вадим Данилович гадал: свидятся ли они вновь? Боярину тревожно было за братьев. В бой они бросались безрассудно, не ведая страха. А северные витязи могучие и непобедимые казались той подмогой, что в любой миг выручит русские полки в Диком поле. И радовало воеводу, что дочка его Настенька слюбилась с добрым молодцом – Евпатием из рода Коловратовичей. Лучшего мужа ей даже опытные свахи не смогли бы сыскать.

 Тем временем схватка Евпатия с ростовским княжичем разгорелась пуще прежнего. Юноши вертелись волчками, подпрыгивали в воздух и наносили стремительные удары. Временами они казались хищными птицами, затеявшими брань в ясном небе.

 Но Алеша Попович угадал – силы бойцов оказались равными. Как ни ухищрялись, как не пытались обмануть, так и не сумели достать супротивника ни палкой, ни кулаком, ни тяжелым ударом ноги.

 Наконец Василий Константинович с улыбкой отбросил шест и протянул Евпатию руку:

– Давай брататься, Евпатий Коловратович!

– Будем нареченными братьями, Василий Константинович!

 Побратимы обнялись.

– Верно!!!– поддержали их со всех сторон ратники.– Братья!!!

– Потешили вы нас, добры молодцы!– обнял их Попович.– Коли назвались ныне братьями, так тому и быть. А я вам дядей буду!

 В тот час, когда на дворе рязанского князя русские витязи братались, в стольном граде Киеве среди князей пошли рознь да разлад. Они собрались в хоромах великого князя киевского Мстислава Романовича из рода Мономахов и до хрипоты спорили в княжеской гриднице.

– Половцы слезы льют?!– кричал один из князей.– Память ваша, видно, с гулькин нос! Забыли уже, сколько наших слез было пролито! Да нам на руку, что табунщики перегрызлись меж собой аки псы! Кто сказал, что мунгалы сильней нас?! Покажи мне русича, отведавшего силу мунгальскую!..

– Не дело говоришь, сват!– перебил его сосед.– Сам глянь на сбегов7 половецких! Кого татарин не убил, того колодником сделал…

– А когда вы – черниговцы на суздальские города навалились, не так ли себя вели?! – оборвали уже его.– Сколько суздальцев колодниками сделали и продали половцам?! Сколько погостов суздальских в пепелище обратили?!

– Да суздальцам ли нас укорять?! Ваш корень хуже половецкого! За полушку удавитесь!..

– Довольно!!!– раскатился по гриднице зычный голос.

 Спорщики обернулись. В дверях стоял князь киевский Мстислав Романович. Седые локоны обрамляли его иконописное лицо. Был он среднего роста, сухопарый, и при первой встрече не казался сильным вождем. Однако к его голосу, к голосу киевского княжества русские князья до сих пор прислушивались и остерегались перечить воле Мстислава Романовича.

– Не для того мы собрались, чтобы вспоминать обиды старые,– произнес он.– Не для того собрались, чтобы новые распри затевать! На рубежах русских новая напасть – племя злое, не ведающее пощады. Мунгалы как саранча, после них глад и мор! Мужей убивают, женок насилуют и вспарывают животы, а стариков да детей в огонь бросают!.. Мы не в божьем храме, я вас не скончанием времен пугаю! Но все что сказал – верно…– Собравшиеся в гриднице притихли, слушая его властный спокойный голос.– Ежели, братья, мы в сей час не забудем обиды старые – уделы свои потеряем. Только собрав воедино русскую силу, отобьем нечестивых ворогов…

– И кого же мы головой сделаем?!– неожиданно перебил его один из князей.– Уж не тебя ли, Мстислав Романович?..

– Не о том речь, братья,– попытался остановить заново разгоревшийся спор киевский князь, но его уже не слушали:

– Не нам незваных гостей встречать, а киевлянам!.. Да и почем нам знать, а вдруг брешут половцы?! Они подлостей с колыбели алкают!.. Да вам ли киевлянам помощи просить?!

 Киевский князь и князь галицкий Мстислав Мстиславович по прозвищу Удатный8 переглянулись. Они уже переговорили накоротке, когда галицкий князь прибыл в Киев.

– Князья русские, воеводы, удальцы!– голос галицкого князя покрыл выкрики собравшихся.– Не дело грызться как псам! Беда постучала в наши ворота, беда и разорение. И не время в сей час отсиживаться за крепостными валами. Мстислав Романович напраслины не возвел, и половцы не лгут. Злей племени мунгальского на наших рубежах не было. Они сотни племен полонили, от иных городов камня на камне не оставили… А на берегах Лукоморья9 устроили склады с добычей. Мы можем в землю по плечи врасти, дожидаясь табунщиков за Днепром. А можем опередить удар – и как в добрые времена выступить в степи половецкие! Истребим племя нечестивое, разорим их товарѝща10 богатые! Что скажете, удальцы?!

– Дело говоришь, Мстислав Мстиславович!– почти единодушно поддержали его собравшиеся.– Идем на Лукоморье!

– А кто рать поведет?!

– Давайте рядить так,– сказал галицкий князь.– Каждый с ратью идет сам по себе! Дорогу друг другу перебегать не будем! Кто первый татар побьет, тот с остальными добычей поделится.

 На том и порешили. Князья поцеловали крест, потом целовались между собой, поклявшись не нарушать договора.

Три года прошло, как Чингиз-хан послал ту́мены11 Субудай-богадура12 и Джебе-нойона13 в погоню за Хорезм-шахом Мухаммедом. Они так и не нашли его на бескрайних просторах северного Ирана. Но продвигаясь все дальше на запад, стерли в пыль немало городов и покорили все встреченные народы. Северный Иран, Азербайджан, Грузия, кавказские племена и племена кипчаков покорились бешеной монгольской силе. Сыновья покоренных народов вливались в орду и вскоре под началом монголов было уже не двадцать, а пятьдесят тысяч бесстрашных головорезов.

Почти год орда отдыхала в разбитом лагере на берегах Калки. В орьгу – ставку Чингиз-хана летели гонцы от полководцев.

– Выполняя поручение Непобедимого,– передавали они слова Субудай-богадура и Джебе-нойона.– Твои верные нукеры готовятся продолжить поход на запад. Перед нами раскинулась богатая земля урусутов. Урусы раздроблены на мелкие улусы14. Среди их коназей нет Непобедимого. Мы испытаем урусутскую силу в бою и вернемся под твое крыло с богатой добычей. Наши бунчуки треплет ветер последнего моря!

Ковыльная половецкая степь ласкала взор монголов. Тучные стада из разгромленных половецких кочевий, паслись на необозримых просторах Дикого поля. И разносилась над степью заунывная песнь монгола о родных краях и прозрачных водах Онона и Керулена.

Два всадника стремительно поднялись на курган с отесанным обломком скалы на вершине – знаком древнего народа, похоронившего здесь павших героев.

Поднявшиеся на курган всадники тоже были похожи на богатырей из древних сказаний. Их потемневшие лица были словно высечены из камня, в узких темных глазах затаилась угроза. Субудай-богадур, прославленный во всех походах Чингиз-хана и Джебе-нойон, возвысившийся из нукеров благодаря бесстрашию и воинскому таланту. Субудай-богадур – одноглазый старик с обезображенным от глубокого шрама лицом и высохшей правой рукой, был умен, проницателен и беспощаден. В походах он не потерпел ни одного поражения. Джебе-нойон – среднего возраста, гордый и самоуверенный высокий монгол с неподвижным, пристальным взглядом. Они всегда соперничали и всегда помогали друг другу в битвах. Когда Джебе-нойон безрассудно бросался в бой, Субудай-богадур ждал подходящий момент и наносил решающий удар противнику, обескровленному бешеной атакой всадников Джебе. Конница Субудай-богадура, закованная в китайские латы, встречала врага в западне или неслась с диким визгом, опрокидывая вражеские ряды.

– Коназ Киваменя (Киева) собрал пять туменов урусутских дружин и пять туменов кипчакских ханов,– произнес Субудай-богадур.

– Их кровью я орошу копыта своего коня,– отозвался Джебе.

– Урусуты бьются как степные волки. Бьются до последнего вздоха. Сильное и злобное племя.

– Что предлагает мудрый Субудай?– Джебе-нойон продолжал вглядываться вдаль, словно видел за горизонтом богатые города урусов.

– Мы не пойдем на Кивамень. Мы заманим урусов в степь. Они будут идти много дней. Ты, Джебе, оставишь им брошенные стада. Пусть урусы объедаются бычьим мясом и теряют страх. Пусть гоняются за нашими быстрыми нукерами и думают, что монголы слабы и трусливы. Пусть урусы разбредутся по степи как брошенный скот. А мы встретим их внезапно среди курганов и сотрем в пыль.

– Урусы решат, что мы слабы,– кивнул Джебе-нойон.– А кипчаки, увидев наши тумены, разбегутся по степи как зайцы… Да будет так, Субудай-богадур. Я со своими отрядами выступаю навстречу урусам.

Джебе-нойон повернул коня и поскакал в лагерь.

Над юртами тысячников ветер трепал бунчуки – шесты с конскими хвостами и рогами буйволов. Над юртами Джебе-нойона и Субудай-богадура развевались родовые знаки, составленные из конских хвостов и рогов буйвола. Монгольский лагерь напоминал богатые стойбища кочевников.

С отрядом в две тысячи нукеров Джебе-нойон достиг берегов Днепра. К древнему Залозному15 шляху его воины сгоняли со всей степи кипчакские стада – Джебе-нойон следовал плану Субудай-богадура – усыпить бдительность русских князей и ратников.

Увидев приближающихся монголов, сторожевые разъезды вернулись к реке и отплыли от берега. Их гнедые держались рядом с лодками, фыркая и косясь на резвых монгольских лошадок, разъезжающих возле кромки воды.

– Русские!– крикнул через толмача Джебе-нойон.– Где ваши князья?! Я хочу говорить с главным из них!

– А чего же?!– отвечали ему ратники.– Переплывай на тот берег. У нас князей много. С любым разговаривай!

– На кой ляд пришел?!– неожиданно завопил один из дружинников, погрозив Джебе кулаком.– Поворачивай обратно или я тебе голову срежу!

– Что он лает как пес?– спросил Джебе-нойон у толмача.

– Поносит тебя и грозится голову срубить,– ответил тот.

Джебе-нойон перевел цепкий взгляд с толмача на дерзкого урусута, выхватил из колчана тугой лук и, почти не целясь, пустил стрелу в небо и сбил ею парящего в высоте жаворонка. Он всегда отличался меткостью в стрельбе из лука, даже имя ему дали Джебе – стрела.

– Скажи бродникам16, пусть лодки найдут,– буркнул толмачу.– Я отправлю к урусам нукеров.

Он подозвал к себе четверых монголов:

– Поедете к ханам урусов. Ведите себя дерзко! Скажите урусам, что мы воюем не с ними, а с кипчаками. Скажите урусам, чтобы били кипчаков и отнимали их скот и богатства. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Внимание и повиновение!– В голос выкрикнули послы и, спрыгнув с коней, осторожно спустились к воде.

С застывшим лицом Джебе-нойон проводил их взглядом до другого берега и, не шелохнувшись, ждал до тех пор, пока не появились кипчаки. Они размахивали отрубленными головами послов и толмача.

Джебе-нойон подозвал одного из гонцов:

– Скажи Субудай-богадуру: урусы кипчаков не предали. Урусы ищут битвы!..

На следующий день с восходом солнца поплыли над Днепром перестуки топоров и многоголосый гомон.

Джебе-нойон выехал на берег в сопровождении телохранителей-тургаудов. Его обычно бесстрастное лицо дрогнуло в усмешке. Русские сооружали из лодок переправу. План Субудай-богадура пришел в действие…

Десять дней после переправы нукеры Джебе заманивали врага в расставленные силки. Уже через неделю русские перестали огораживать стоянки телегами и забыли об осторожности. Русские и кипчакские удальцы гонялись по степи за ускользающими от них монгольскими всадниками. За десять дней русское воинство растянулось по шляху и рассыпалось по степи на десятки верст. Как того добивался Субудай-богадур.

На двенадцатый день конные отряды галицкого князя и отряды половцев прискакали на берега Калки. Перед ними лежал покинутый лагерь: брошенные впопыхах юрты, ковры и мешки с зерном.

 Галицкий князь сменил коня, выхватил из ножен меч и выкрикнул на всю степь:

– Вперед!!!

– Вперед!!!– отозвались ратники, и конная лава бросилась вслед убегавшим.

 Всадники стремительно взобрались на ближние курганы и в замешательстве осадили коней.

 На поле ждало их свежее монгольское войско. Нукеры сидели в седлах неподвижно, засучив рукава нагольных полушубков и положив кривые мечи на плечо. Над рядами монгольского войска трепетали бунчуки.

 Увидев монгольскую рать, кипчаки с визгом и криками ужаса бросились врассыпную. Они сминали подходивших русских ратников и сеяли вокруг панику.

 Мстислав Удатный оглянулся на ратников. Русичи смотрели на ряды монгольских всадников с мрачной решимостью. Опытные воины понимали – этот день переживут немногие.

– Дети мои!– крикнул галицкий князь с такой силой, что соседние кони присели, а его жеребец взвился на дыбы.– Не посрамим земли русской! Не пощадим живота своего!!!

 И над рядами табунщиков тоже раскатились зычные голоса монгольских воевод. Хрипло взревели походные трубы. Лучники с обеих сторон оскалились, натягивая тугие луки.

И еще через мгновение щелкнул бич божий – сеча началась.

 Над полем раскатился страшный звук, разнесшийся на десятки верст, заставивший вздрогнуть в логовах хищников и подняться на крыло птицу. Так встретилось в бою русское оружие с монгольским. От ударов острых клинков не спасали крепкие латы, человеческие конечности и головы отскакивали от туловищ, словно были привязаны нитками. Смертельно раненые лошади с хрипом валились на землю.

 Русские бились отчаянно. На каждого из русичей приходилось по десятку монголов. Субудай-богадур рассчитал верно, растянувшиеся по шляху русские дружины бились не единой ратью, а малыми отрядами.

 С дружиной князя галицкого было покончено в несколько минут. Монголы опрокинули русских всадников и на плечах дрогнувших налетели на остатки дружин.

 Подготовиться к обороне сумел только полк киевского князя. Ратники спешно ставили кругом повозки.

 Первая волна монголов разбилась об их заслоны. С диким воем монголы вновь и вновь атаковали лагерь киевлян, но русичи бились умело и беспощадно.

 Субудай-богадур отправил часть орды на истребление разбежавшихся по степи урусов и половцев, а другая часть продолжала атаковать князя киевского.

 Монголы подожгли степь и принялись швырять в телеги урусов горшки с горючей смесью. В дыму и пламени пожара сечь продолжалась до вечера.

 Перед заходом солнца, когда бой сам собою пошел на убыль, Субудай-богадур послал к киевлянам толмача-бродника.

– Если не заставишь урусутов бросить оружие, я изрежу тебя на куски,– сказал он толмачу.

– Субудай-богатырь!– упал тот на колени.– Не я ли служил тебе верой и правдой? За что же ты меня на куски порезать грозишь?!

– Отправляйся к лагерю коназа Мастисляба. Уговори его сдаться. Скажи: монголы позволят тебе вернуться домой…

– Да он же мне не поверят!

– Сделай так, чтобы поверил тебе, урусутская лисица,– Субудай-богадур пристально смотрел на него уцелевшим глазом.

– Сделаю, Субудай-богатырь,– кивнул толмач.– Все сделаю!

– Я награжу тебя за службу,– Субудай-богадур проводил толмача недобрым взглядом.

 Толмач с несколькими нукерами подъехал к лагерю киевлян на расстояние полета стрелы. Выкрикнул:

– Эй, святая Русь! Не стреляй!

– Кого там черти принесли?!– донеслось от русских заслонов.

– Послы от Субудая-богатыря – татарского воеводы!

– С чем пожаловал?– толмач услышал голос киевского князя.

– Субудай-богатырь предлагает тебе, Мстислав Романович, мировую! Ежели твои ратники оружие сложат и скарб татарам оставят, те им препятствий чинить не станут и с миром домой отпустят. Подумай, князь! Или вы здесь скопом головы сложите!

– Не верю ни тебе, ни татарину!– отозвался Мстислав Романович.

– Я крест животворящий целую, слово даю!– ответил толмач.

– Ты крест поцеловал, а твой татарин-богатырь сделает по-нашему?!

 Конь под толмачом неожиданно взвился на дыбы.

– А какой ему прок от твоей смерти, князь?!– крикнул толмач.– Ему в этом прока нет! Бросайте оружие и идите себе с миром!

 На несколько минут повисла тишина.

 Неожиданно повозки разъехались в стороны, и за кольцо заслонов вышел Мстислав Романович. Все поле перед киевским лагерем и за повозками было усеяно трупами.

 От киевского полка осталась горстка израненных, покрытых копотью воинов. Они стояли под хоругвью, сжимая в руках мечи и копья. Многие держались из последних сил.

– Сим крест свой целую!– выкрикнул толмач, выдирая из-под ворота нательный крест.

 Это был знак. Монгольские всадники пронеслись мимо киевского лагеря, пуская на скаку стрелы и истребляя доверившихся на слово.

 Все было кончено в несколько минут. Тех из русичей, кто пытался еще бежать, нукеры настигали и рубили наотмашь.

 После расправы над киевлянами Субудай-богадур подъехал к их лагерю и долго с неодобрением смотрел, как монголы ищут убитых товарищей. Потери монголов исчислялись сотнями.

– Покажи мне коназа Мастисляба,– приказал Субудай-богадур толмачу.

 Среди убитых отыскали нескольких.

– Это киевские князья,– объяснял толмач монгольскому полководцу.– А вот этот и есть Мстислав Романович.

 Субудай-богадур без любопытства посмотрел на киевского князя и произнес:

– Многие еще живы, заберите их, я накажу урусов за упрямство…– и спросил нукера:– Были вести от Джебе?

– Джебе-нойон преследует Мастисляба Удалого,– ответил тот.

– Посмотрим, принесет он его золотой шлем или нет?– усмехнулся Субудай-богадур и посмотрел вслед откатившейся сече.

 А сборный полк, в котором ехали бояре Булатовы был на расстоянии двух переходов от Калки.

 Солнце село за горизонт, в травах звенели птахи. Далеко впереди словно ворочалась гроза. Пока ратники были на марше, они ее не слышали.

– А ведь это битва идет,– неожиданно сказал Алеша Попович.– Други, не время разводить костры! Русские люди гибнут!

 И словно подтверждая его слова, выскочили из степи всадники.

 Ратники приготовились дать отпор, но оказалось, что это бегут половцы.

– Что с русскими князьями?!– крикнул им вслед Попович.

– Убиты все!– отозвались половцы.– А татар в степи видимо невидимо. Спасайтесь! Спасайтесь!!!

– Вот и все,– прошептал Попович.

 Все что теснилось в сердце русского богатыря, все тягостные предчувствия оборотились явью. Он сердцем чуял, что из этого похода не вернется. И пронеслась перед его глазами стремительная вереница ярких картин: ликующий ростовский народ возле ворот города; жена его красавица – Варварушка с сынишкой на руках; старик-отец – мощный и кряжистый как дуб, державший заставу на Диком поле еще с Ильей Муромцем.

 И навернулась на глаза богатыря нечаянная слеза, а лицо словно закаменело. Алеша Попович вскочил на гнедого и выкрикнул оглушительно на всю степь:

– Вот и подошел наш смертный час! Подошел час земли русской! Час нашей славы!!! Вперед, русичи!!!

 И пустил коня во весь опор.

 Витязи вслед за ним оседлали коней, и по ночной степи разнесся гулкий топот русской конницы.

 Забрезжила кровавая заря. Нукеры Джебе-нойона со смехом вскакивали на отдохнувших за ночь лошадок. Всадникам вновь предстояла вчерашняя потеха – ловить по степи разбежавшихся урусутов и кипчаков.

 Джебе-нойон сумрачно наблюдал за сборами воинов, он снова напоминал языческого идола, вытесанного из окаменевшего от времени, потемневшего дерева.

 Внезапно его конь насторожился. Джебе-нойон прислушался и отпустил повод. Его горячий, злобный жеребец стремительно взобрался на ближний курган.

 Увиденное заставило монгольского полководца крепче сжать челюсти.

 Из тумана призраками вырастали урусутские всадники.

 Джебе-нойон спустился с кургана и подозвал нукера:

– Скачи к Субудай-богадуру. Скажи ему: Джебе готовится к битве с урусами. Пусть спешит ко мне. Скажи: сброд, приставший к нам по дороге, рассыпался по степи как горох. Скажи: монголы ждут монголов. Скачи!

 Нукер сверкнул глазами и хлестнул коня.

– Труби сбор, поднимай бунчук!– приказал Джебе-нойон другому нукеру.

 Хрипло и яростно взревели походные трубы. Над курганом взметнулся бунчук Джебе-нойона. Со всех сторон к нему скакали тысячники. Нукеры спешно бросали в переметные сумки скарб и готовились к битве.

– За курганы, за курганы!– кричали сотники.– Готовьтесь к бою! Урусы за курганами!!!

 Джебе-нойон вновь поднялся на курган. Утренний туман уже растаял, рать урусов была как на ладони.

 На мгновение русские витязи показались Джебе высеченными из камня. Над их рядами висела мертвенная, жуткая тишина. Словно ночной мрак возродил убитых накануне воинов. Только вольный ветер трепал хоругви и стяги русских городов.

 И в такой же тишине строились ряды монгольских всадников: десяток за десятком, сотня за сотней, тысяча за тысячей. Уже сейчас было видно, что бой будет неравным, на каждого урусута приходилось по два монгольских воина.

 Джебе-нойон пустил к русским рядам толмача из кипчаков.

– Не знающий поражения Джебе-нойон приказывает вам сложить оружие!– выкрикнул тот.– Если вы бросите мечи, каждый из вас будет с почетом отпущен домой к своим женкам и деткам!

– Как вы киевлян пощадили, супостаты?!– раздался гневный крик со стороны русской рати, и толмача снесло с коня каленой стрелой.

 Губы Джебе-нойона дрогнули в скупой усмешке. Он кивнул, и со стороны монгольского войска выехал огромный всадник.

 Этот вызов урусуты поняли уже без толмача.

– Вот и час мой пришел!– с улыбкой произнес Добрыня Золотой пояс, еще крепче сжимая древко копья. Он выехал на поле, обернулся к русскому воинству, снял шелом и поклонился.– Прощайте, други мои! Не поминайте лихом…

 Монгольский великан смотрел на урусута насмешливо. Где бы не появлялась орда, он с легкость побеждал и убивал батыров чужих земель.

 Русич и монгол разъехались в стороны. Тишина над рядами стала еще отчетливей.

 В ясном небе пели жаворонки. Солнышко поднималось над полем. Его золотые лучи играли на латах ратников и серебряной сбруе коней.

– С нами Бог,– шепнул Добрыня и тронул острыми каблуками бока коня.

 Монгол выкрикнул что-то дикое, и на его вопль отозвалась орда.

 Противники стремительно понеслись навстречу. В ушах богатырей засвистел ветер. Из-под копыт коней вылетали комья земли.

 С треском, подобным грому встретились копья богатырей. От страшного удара копье монгола разлетелось в щепу. Но доспехи Добрыни выдержали, а копье русского витязя пронзило монгола насквозь. В горячке, не чувствуя веса в дюжину пудов, Добрыня поднял противника на копье и стряхнул на землю. Конь монгола унесся вдаль, потеряв всадника.

– А-а!!!– с восторгом отозвались русские ряды.

– Уй! Вай-дот! Кара-батыр убит!!!– завопили монголы.

 А Добрыня с улыбкой посмотрел на русичей, в его ясных глазах отразилась русская рать. Он улыбнулся и, перегнувшись внезапно, выплюнул сгусток крови. Через мгновение кровь у него пошла горлом, и он медленно свалился с коня наземь – удар монгольского богатыря не прошел даром. Глаза у Добрыни в последний раз широко открылись, а на окровавленных губах блеснула улыбка. Теперь в его застывших глазах отражалась не русская рать, а небо.

 Оба воинства застыли в замешательстве.

 Но спустя мгновение к орде вылетел всадник в темных от запекшейся крови доспехах и выкрикнул:

– Чего вы ждете, монголы?! Вперед!!!

– Уррагх!!! Вперед!!!– отозвалась орда на бешеный клич Джебе-нойона и бросилась на русский полк.

Скрежет и звон оружия Субудай-богадур услышал издалека.

– Джебе потеряет голову в этих степях,– усмехнулся он.

Нукер, принесший весть о встрече тумена Джебе-нойона с русской ратью, почтительно смотрел на прославленного полководца.

– Чего ты ждешь?– спросил Субудай-богадур одного из тысячников.– Поднимай орду! Поднимайте бунчук! Трубите в трубы!!!

И вновь над степью раскатился рев походных труб. Бронированная конница Субудая собралась в мгновение ока.

Субудай-богадур вышел из юрты, приземистый и широкий, кивнул, оглядев тумен.

– Уррагх!!!– возопил один из тысячников, размахивая над головой кривым мечом, и орда подхватила клич:– Уррагх!!! Уррагх!!!

В тот момент, когда конница Субудая рванула вперед, бой русских ратников с монголами достиг предела. Монголы и русские бились так, словно хотели навеки истребить память друг о друге. От могучих ударов мечи рассыпались в руках воинов, копья переламывались как соломинки. А для того, чтобы убить противника одной стрелы не хватало. Сбитые с коней русские бились в пешем строю. Их мечи и огромные топоры выкашивали монголов как тростник.

Джебе-нойон носился над полем брани дьяволом, стрелы и копья урусутов отскакивали от него как от заговоренного. Но его воины гибли сотнями. Вскоре монгольские всадники до того превышавшие русских ратников почти вдвое, выровнялись с врагом по численности. «Это не люди,– хрипел Джебе.– Это степные волки…» Один урусут стоил пятерых бешеных, не ведающих пощады нукеров. Уже после первых минут боя Джебе-нойон понял – монголы столкнулись не с обычными ратниками, а с могучими богатырями, каждый их которых был равен силой Кара-батыру.

Особенно много монголов истребили три урусута: огромный светловолосый гигант, вокруг которого громоздились горы убитых нукеров; высокий старик, бившийся тяжелым обоюдоострым топором; и молодой воин, с поразительной ловкостью сражавшийся двумя мечами. Это были Алеша Попович и Коловратовичи.

Увидев поредевшие ряды тумена, Джебе-нойон взвыл от бешенства и во весь опор помчался на старика-урусута. Его жеребец топтал мертвых и раненых и своих и чужих. В нескольких саженях от старика Джебе-нойон прыгнул с коня и сбил русского с ног. С головы монгола слетел железный шлем. Русский поднялся, глядя в узкие глаза монгола, и тоже сбросил шелом.

Они сошлись в поединке как два барса. Монгол и русский применили все хитрости и всю силу, бились руками и ногами. Но сталь отскакивала от брони, а в кулачном бою они оказались равны.

Наконец русский богатырь изловчился и сжал монгола в удушающем захвате, кости Джебе затрещали от медвежьего объятия урусута.

– Уй!– захрипел он.– Вай-дот…

Джебе-нойон напрягся из последних сил и ловкой подножкой уронил урусута. Они упали на землю. Джебе-нойон изворачивался как змея, но так и не смог вырваться из рук урусутского батыра. В его глазах уже померк свет. Из последних сил монгол принялся шарить по земле. Его рука наткнулась на тяжелый булыжник. Джебе-нойон собрал остатки сил и через плечо с оттяжкой ударил по голове русского и, чувствуя, что хватка урусута слабеет, ударил еще несколько раз.

– Урусутский заговоренный мангус17,– прохрипел Джебе, поднимаясь с земли.

Урусут уже испустил дух, его голова была разбита до крови.

– Батюшка!– страшно и горестно выкрикнул молодой урусутский батыр, бившийся двумя мечами.

Джебе-нойон пристально посмотрел на него. На глазах сына он отрезал у старика голову и потряс ею.

– А-а!!!– закричал молодой воин, опрокидывая монгольских всадников. Он бежал через горы трупов к Джебе-нойону.

И неизвестно, чем бы закончилась схватка Джебе с молодым богатырем, но в этот момент на поле ворвалась лава всадников Субудай-богадура.

– Други мои, стоим до конца!– Разнесся над полем голос Алеши Поповича.

И сеча возобновилась с новой силой.

К вечеру русская рать пала.

Субудай-богадур спустился с кургана на поле, усеянное телами воинов. Монгольского полководца захлестнуло бешенство. К концу битвы от двух прославленных туменов осталось всего пять тысяч: четыре тысячи всадников Субудая и тысяча всадников Джебе.

– Покажите мне русского батыра Поповича,– сказал он, сверля толмача глазом.

Его привели к кургану из тел монгольских воинов, на вершине которого сидел потемневший от запекшейся крови ростовский богатырь.

Вперед Субудая выступил кипчакский толмач.

– Славный батыр!– Перевел он слова монгольского полководца.– Мой непобедимый владыка наделит тебя улусом и туменом отчаянных нукеров. Встань под его бунчук!

В ответ Алеша Попович не произнес ни слова.

– Батыр! Субудай-богадур предлагает мир только один раз! Соглашайся!

– Вяжите его арканами,– приказал Субудай-богадур нукерам. И две дюжины монголов принялись карабкаться по кургану трупов. Они были похожи на летучих мышей.

Алеша Попович поднял голову. Он уже понимал, что пришел его последний час. Собрав остатки сил, поднялся и оглядел поле брани. В живых из русских остался только он. Поле в несколько слоев было завалено трупами зарубленных людей и лошадей.

– Врешь!– неожиданно выкрикнул Алеша Попович, вздымая над головою кулаки.– Жива земля русская!!! Мы еще…

Но закончить не смог, со всех сторон его захлестнули волосяные арканы. Богатыря повалили с ног и как медведя опутали веревками и цепями.

Подвели к Субудай-богадуру.

– Нет, ты не мангус,– задумчиво произнес тот.– Ты – человек, такой как и я из мяса и крови.

– Он не простой батыр,– поклонился ему кипчакский толмач.– Это оборотень – волкодлак18, русичи называют их хоробрами.

– Что значит «хоробр»?– уже с любопытством спросил его Субудай-богадур.

– Они заговоренные,– ответил тот.– Их железо не берет. Убить такого можно только камнем или удавить.

– Дзе-дзе,– с удовольствием произнес монгол.– Ты можешь научить моих батыров быть неуязвимыми от стрел и мечей?– спросил он русского богатыря.

– Убей меня сразу, не томи,– ответил Алеша Попович.

– Что он сказал?– спросил толмача Субудай-богадур.

– Он просит, чтобы ты убил его,– ответил толмач.

Субудай-богадур с удивлением посмотрел на плененного урусута, но через мгновение на его лице отразилась ярость.

– Забейте урусута камнями!– приказал нукерам.– Забейте его, как бешенную собаку! А князей этих собак выведите на дорогу!!!

Он, не оглядываясь, поскакал прочь с поля битвы, уже не прислушиваясь к глухим ударам камней позади себя.

Плененных в сече князей вывели на шлях. Сначала Субудай-богадур хотел пощадить их, но гнев захлестнул его.

– Затопчите урусов копытами коней,– приказал он нукерам и стал бесстрастно смотреть, как монгольские всадники стремительно приближаются к пленным урусутам.

Ни один из князей не дрогнул и не опустился на колени. Всадники сбили их с ног и принялись бешено кричать и нахлестывать жеребцов.

Так оборвалась жизнь полоненных русских ратников.

– Нам пора уходить из этих злых степей,– сказал Субудай-богадур подъехавшему Джебе-нойону.

Тот кивнул в ответ. В то утро пали в бою почти все нукеры его тумена.

К рассвету монголы сложили из павших соплеменников курган, обложили убитых хворостом, бревнами и сухим камышом.

Субудай-богадур и Джебе-нойон взяли по факелу и подожгли курган со всех сторон.

– Бай-аралла, баатр дзориггей! Спасибо, доблестные богатыри!– Оглушительно выкрикнул Субудай-богадур, когда над курганом взвился дым.– Байартай! До свидания!

И в ответ ему орда выдохнула:

– Кху!!! Кху!!! Кху!!! Байартай!!! Байартай!!! Байартай!..

Евпатий обернулся на клич степняков. Он стоял возле могилы отца.

– Прощай, батюшка,– прошептал он, покрывая могилу корзно, плащом отца.– Прости меня…

Он поднялся с колен и медленно пошел по степи в сторону Руси.

А эхо еще долго носило над степью монгольское: «Байартай!..» Уже орда под скрип повозок исчезла за горизонтом. А в воздухе все еще перекатывалось: «Байартай! Байартай! Байартай!» Словно «Прощай!» табунщиков повторяли стаи ворон и галок, тучею кружившихся над полем брани.

Но вскоре Коловрата окликнул знакомый голос:

– Побратим!

Евпатий обернулся и увидел княжича ростовского Василия Константиновича. Тот опирался на сломанное древко копья.

Евпатий подбежал к нему, обнял.

– Живы русичи!– улыбнулся он.– А я, брат, уж и не чаял свидеться с тобой!

– Слава богу, остался жив,– отозвался Василий Константинович.– Оглушил меня татарин. Да видно убитыми засыпало. Так и жив остался. Не ведаю, кто еще из ростовских живой…

– Алешу Поповича как и батюшку моего камнями до смерти забили,– сказал Коловрат.

Василий Константинович отер с лица пот:

– Неужто только мы с тобой выжили?

– Видно не судьба голову здесь сложить,– ответил Евпатий.– Идем домой, брат. Русь нас ждет. Чует мое сердце, это не последняя наша встреча с татарином…

И они пошли в сторону Днепра. За их спинами поднимался столб чадного дыма, там горел курган из тел убитых монголов.

Так в лето одна тысяча двухсот двадцать третьего года погибла на берегах Калки слава русская. Немногие выжили в той страшной брани. Одними из выживших были побратимы: Евпатий Коловрат и князь ростовский Василий Константинович.

И понеслись годы, не уследишь. Весна сменялась летом, лето осенью; начинали дуть студеные ветра, наваливались с полуночного севера зимы. Четырнадцать лет минуло с тех пор, как пали в половецкой степи русские полки в битве с татарской ордой.

Евпатий оженился, обвенчался со своей суженой – Настенькой; пошли у них погодки: Иван да Марья, Василий, Степан, Варвара. Детишки росли здоровыми и сообразительными, радовали глаз родительский. Евпатий отдал их на обучение в греко-славянскую школу.

Князь Василий Константинович тоже женился и со временем сел на стол – княжение в Ростове.

Дружба между побратимами окрепла. Коловрат, выполняя волю рязанского князя Юрия Ингваревича, время от времени навещал названого брата. Вооружившись рогатинами, они поднимали из берлог и с лежанок медведя. А по вечерам, взобравшись на крепостные валы Ростова, продолжали начатый еще по обратному пути с Калки разговор:

– Смутные вести доходят с Дикого поля,– говорил Евпатий.– Будто татары готовятся к новому походу на Русь. А держит их лишь грызня между ханами – власть делят. Хан Чагониз убрался на тот свет, а приемыша достойного не оставил. Ханство свое поделил на княжества, сыновьям да внукам землицу роздал. Среди татар пока что единства нет. А как только один из них подомнет под себя прочих, так и содрогнется Русь. Снова пойдет татарин на нас ордой. А мы с тобой, Василий Константинович, знаем – татарин нас сомнет!

– Не накликай беду, брат,– отозвался ростовский князь.– С нами бог!

– На бога надейся да сам не плошай,– Евпатий умолк на мгновение и снова заговорил:– Ты бы своего дядю – князя владимирского готовил исподволь к скорой брани с табунщиками. Я Юрия Ингваревича нет-нет да начинаю тормошить, чтобы валами крепостными занимался, для городского ополчения оружие ковал. В то лето Господь нашего князя спас, прихворнул он и остался за Днепром, так и жив остался. Не видел он татарина в бою, а мы с тобой видели… Неспокойно у меня на сердце, Василий Константинович. Татарин злобен и бесстрашен, жалости не ведает, кого в полон не возьмет, в огонь да в полымя бросит. В свое время хан Чагониз на полмира замахнулся, мечом да огнем прошел по полуденным, восточным землям. За Камнем19 булгарских князьков потрепал, кипчаков на колени поставил. Точат мунгалы зуб на земли святорусские, точат…

– Ничего, брат, бог дал Руси новых богатырей. Устроим завтра потеху молодецкую, посмотришь на ростовских удальцов!

– Одно плохо,– покачал головой Евпатий.– На Калке русские богатыри без счета головы сложили.

– Но земля то русская жива! Жива, брат!– улыбнулся Василий Константинович.– И мы за нее горой встанем! Живота своего не пощадим!..

– Вот то-то и оно, что только мы горой встанем,– кивнул Евпатий.– А когда татарин к нашим рубежам двинет, поднять бы весь народ от мала до велика! Ибо брань будет страшная, какой Русь еще не знала. Не видели такого ворога былинные богатыри, не видели такого супостата ни князь Игорь, ни вещий Олег…

Было далеко за полночь, свистали в близком лесу птахи. В православном мире царили тишь да благодать. На востоке уже алела заря. Подходила к концу весна рокового для Руси одна тысяча двухсот тридцать седьмого года от рождества Христова.

Не пустое беспокойство одолевало Евпатия Коловрата в этот час. За тысячи верст от ростовских стен и валов царевичи-чингизиды выбирали преемника Чингиз-хана – покорителя вселенной, который поведет несокрушимые монгольские тумены и орды татар в поход на запад к последнему морю.

Как только солнечные лучи озарили небо, взревели походные трубы. Их яростный хриплый рев раскатился над юртами чингизидов. Нукеры, собравшиеся перед юртами, упали на колени, приветствуя восходящее солнце.

Рев труб сотрясал воздух. Шаманы камлали, бросая в огонь подношения для добрых богов и великих духов, задабривали мстительных и вредоносных божеств.

Трон Священного Правителя Чингиз-хана под девятихвостым бунчуком был пуст и ждал преемника.

– Слушайте и повинуйтесь!– зычными голосами выкрикнули глашатаи.– Непобедимые нукеры монгольских туменов, в этот час мы объявляем вам волю Священного Правителя! Слушайте так, словно Непобедимый Чингиз-хан вернулся с небес Тенгри! Так сказал Священный Правитель: «Батыры, этим я повелеваю возвести на трон своего внука, сына Джучи-хана – Бату! Он поведет сыновей монгольской степи на запад к последнему морю! Да покорятся монгольской силе сердца всей вселенной! Да будет так!»

– Да будет так!– отозвались монгольские тумены.– Бату!!! Бату!!! Бату!!!

– «А внуку своему – доблестному Бату я повелеваю во всем слушать советы моего верного нукера – Субудай-богадура,– продолжали читать послание Чингиз-хана глашатаи.– И опираться на опыт моих верных, преданных полководцев, чьи кони вытоптали половину мира. Да обратятся в пыль и пепел враги великой монгольской орды!»

– Да будет так!– отозвались воины.– Кху! Кху! Кху!

Бату-хан – молодой, мощного сложения монгол величественно поднялся со своего места в ряду царевичей-чингизидов и занял трон Чингиз-хана.

– Бату!!! Бату!!! Бату!!!– доносилось со всех сторон.

Бату-хан поднял руку и монгольское воинство рухнуло на колени, простирая руки.

– Батыры!– зычный голос Бату-хана разнесся над степью.– Священный Правитель завещал нам вселенную! И мы выполним его волю! Клянусь именем Непобедимого, мы сотрем в пыль всех, кто воспротивится его воле!!!

– А-а!!!– взревели от восторга монгольские воины.– Бату-хан, мы слышим голос Непобедимого!!!

Бату неожиданно вскочил с трона и выхватил из ножен меч:

– К последнему морю!!!

– К последнему морю!!!– взревела орда.

Орда затопила степь. Воины покоренных народов встали под знамя Чингиз-хана – под серого кречета с черным вороном в когтях. Нет спасения от орды. Все племена, все народы, вставшие на пути – покорены; не покорившиеся – обращены в прах. Монголы не знают пощады, а их владыка не ведает преград.

Еще не забыта память о набеге на половецкую степь – Дикое поле – туменов Субудай-богадура и Джебе-нойона. Услышав о приближении орды, половцы снимаются с кочевий и уходят за Итиль20. Но сейчас у Бату-хана не два тумена, а этот поход не разведка боем, этот поход – завоевание всех земель от севера к югу, от запада к востоку. Как некогда славные предки монголов гунны заставили содрогнуться древний мир, так и монголы принесли из далеких степей завет непобедимого Чингиз-хана.

Когда орда подошла к берегам великого Итиля, нукеры Шейбани-хана атаковали крепостные валы древнего города Булгар. Предки европейских и сибирских татар – искусные ремесленники и сапожники, защищали город отчаянно. Но монголы разрушили крепостные стены, дома, минареты и мечети из китайских камнеметных машин и стенобитных машин – пороков, взяли город приступом, вырезали оставшихся в живых защитников и мирное население и по законам чингизовой «Ясы» три дня грабили некогда богатый и мирный город.

С верховьев Волги плыли по воде распухшие обезображенные трупы защитников Булгара. Бату-хан осадил коня у кромки воды. Позади него на саврасом жеребце громоздился Субудай-богадур.

– Что это?– спросил у него Бату, указывая на тот берег. Громоздились на нем бревенчатые развалины.

– Урусутские сторожевые башни,– ответил старик.– Когда-то в них жили славные батыры, про одного из них – Илью Муромца урусы сложили немало песен.

– Ты говорил мне, что урусы храбрые воины. Почему они бросили башни?– Бату-хан приставил к глазам ладонь, разглядывая бродников, столпившихся на противоположном берегу.– Почему их земля заросла чертополохом, а на речных берегах живут разбойники?

– Среди урусов порядка нет. Их ханы – коназы не могут договориться между собой. Грызутся как псы, никак не могут поделить дедовский пирог.

– Кто был их дедом?

– Коназ Мономах, владыка Киваменя. Подобно Священному правителю он собрал урусутов под свое крыло. Перед его именем трепетал и народ, и другие коназы. Но эти времена стали преданием. Сейчас урусы слабы. Они будут посылать тебе седобородых старцев. Будут предлагать мир и дружбу…

– Не для мира мои нукеры точили сабли!– надменно произнес Бату-хан.– Я превращу урусутские города в пыль, сделаю урусов покорными! Я пронесу имя Священного Правителя до края вселенной!

– В твоих словах я слышу голос Непобедимого,– с почтением произнес Субудай-богадур.

– Эта зима станет последней для урусутской земли,– Бату-хан простер руку над речной волной.– Степь за рекой – наша!!!

За его спиной громоздилась многотысячная орда. Воины непроницаемо смотрели на проплывающие трупы булгар. Кони под ними храпели и вставали на дыбы, в обозах оглушительно ревели верблюды.

Бату-хан подал знак темникам, те кивнули тысячникам, те сотникам. Хрипло взревели трубы, и конная орда начала переправу на другую сторону Итиля. Река потемнела от голов, плывущих коней. Бродники и половцы, увидевшие начало переправы, вскочили на коней и поскакали по лесистым равнинам в сторону древних русских городов.

А с юга шла на Русь огромная грозовая туча, сверкали вдали молнии и прокатывались в поднебесье оглушительные раскаты грома.

На старой поляне, где отец обучал Евпатия воинской мудрости, теперь уже он учил сыновей кулачному бою и владению оружием: луком, мечом и копьем.

Его старший сын Иван – отрок тринадцати лет ловко орудовал мечом, высоко подпрыгивал и разил невидимого противника.

– Молодец, Ванюша!– похвалил его Евпатий и отвязал от луки седла татарский лук, принесенный когда-то с Дикого поля.– Подойди ко мне.

– А что это за лук, батюшка?– спросил его сын.

– Это мунгальский лук,– ответил Евпатий.– Видишь, какой тугой. Этот лук бьет дальше и сильней нашего. Мунгалы на скаку сбивали стрелами ратников. Их стрелы латы насквозь пробивают.

Иван взял в руки лук и попытался натянуть тетиву.

– Так у тебя не получится,– улыбнулся Евпатий.– Мунгалы тетиву не натягивают, а держат на ней стрелу, и растягивают сам лук.

Евпатий несколько раз показал сыновьям, как это делается. Покачал на руке монгольскую стрелу с приделанной глиняной свистулькой и пустил ее в ствол вековой сосны. Стрела с воем впилась в дерево, разбрызгивая вокруг сосновую кору и щепу.

– Ух-ты!– выдохнули мальчишки и принялись по очереди натягивать монгольский лук.

Евпатий с улыбкой смотрел на них.

За чащобой слышалась песня, девки собирали по берегам лесных речек обожженную первыми морозами калину. Листья осыпались с берез и кленов. Страда давно закончилась. Хлеба обмолотили и ссыпали зерно в закрома. Над Рязанью с утра до ночи плыл колокольный звон. Пришла пора вести под венец сыновей и дочерей.

И в нескольких верстах от города слышен был малиновый звон рязанских колоколен.

Младшие сыновья Евпатия принялись биться на палках, а старший продолжил упражнения с мечом.

– Господи,– прошептал Евпатий, прислушиваясь к песням, доносившимся из лесу, к колокольному перезвону и шуму ветра в сосновых кронах.– Господи, благослови! Жива Русь…

Домой возвращались полевой дорогой. В небе густо летели косяки перелетных птиц. День был теплый, ласковое осеннее солнце радовало.

К Евпатию подбежал младшенький Стёпка:

– Тятя. Расскажи про Добрынюшку!

Евпатий улыбнулся:

– Слушайте, богатыри! Долго ли, коротко ли сказ сказывается, слово к слову складывается. А во времена не столь давние вырос в Рязани-городе удалец-молодец Добрыня-свет-Никитич! Ростом вымахал в сажень и силушкой бог не обидел. А задира да просмешник был, не приведи Господь! То одного словом заденет, то другого. Но кто его на похвальбе не ловил, в честном бою одолеть не смог! Одного славного удальца Добрыня побил, другого. И пошла по земле русской молва, де живет на Рязани молодец, равных которому нет. Услыхал об этом старый Илья Муромец и решил проведать Рязань. Посмотреть, что за богатырь на Руси появился. Приехал в город крестьянин крестьянином, никто его не узнал. Привез на подводе кадушек с солеными огурцами, торг на рынке ведет, а сам слушает, что про Добрыню Никитича говорят. А говорят про него разное, кто за удальство хвалит, кто за озорство корит. Призадумался Илья Муромец. Какой же Добрыня богатырь, коли озорства от него больше? Богатырь за Русь на дальних рубежах горой встает, ворогов бьет. А Добрыня только по кабакам шляется да бахвалится. А тут, как на грех Добрыня на рынок пожаловал, начал озоровать, добрых молодцов задирать. Не выдержал тут старый Илья да и встал ему поперек дороги. «Что это ты, старина, на меня так бойко глядишь?»– усмехнулся Добрыня Никитич. «А вот то и гляжу, что ты отца своего с матерью позоришь, с лихими людьми хороводы хороводишь!»– ответил Муромец. «Шел бы ты, старик, покуда цел. Я ведь богатырь рязанский, а не какой-нибудь пострел!»– сказал Добрыня Никитич. «Вот уж насмешил ты меня!– расхохотался старый Илья.– Много скоморохов я видал. Видно и ты из таких. А коли не брешешь сейчас, так пойдем за вал и вволю потешимся там!» От таких речей старика Добрыня онемел. А потом, как захохочет и говорит: «Ну, пойдем, коли напросился сам!» Вышли они за крепостные ворота, народ за ними валом валит. Добрыня все на смех принял. Но как бороться начали, улыбка с его лица сошла. Боролись Добрыня с Ильей Муромцем с утра до вечера. Добрыня уже смекнул, что с богатырем сцепился. А Илья Муромец на себе почувствовал силу Добрынюшки. Уж вечер наступил, блеснул на небе месяц, а богатыри все сшибаются, как две грозовые тучи. И вдруг окликает их из темноты человек: «Не пора ли вам на мировую пойти, славные удальцы, русские богатыри?» Илья Муромец с Добрыней замерли и видят, как из темноты выходит князь рязанский Юрий Ингваревич. Поклонились ему в пояс. А он им и говорит: «Время ли ссориться русским богатырям? Я, Добрыня Никитич, давно уж с тобой потолковать хотел. Пора тебе свою силушку да удаль богатырскую во благо Руси принести». «И я с тем же приехал к нему»,– кивнул Илья Муромец. «Да кто ж ты будешь?»– спросил его князь. «Муромец я, светлый князь, Илья Иванович»,– сорвал Илья с себя колпак крестьянский, и народ охнул! Поклонился ему в ноги Добрыня Никитич: «Знал я, что не простой удалец мне встретился. Да не знал, что то был сам Илья Муромец! Прости меня, батюшка, за мое озорство великое. Как скажешь теперь, так и поступлю!» – – «Силушка в тебе, Добрынюшка, богатырская! Ждет земля русская еще одного защитника. Ждут тебя, Добрынюшка, дальние рубежи на Диком поле! Слушай, честной народ, появился у земли русской защитник, а звать его будут Добрыня Золотой пояс!»– и с этими словами старый Илья протянул Добрыне Никитичу золотой пояс, который сорвал когда-то с Тугарина поганого…

И вдруг горло у Евпатия пересекло резкой болью – вспомнил последние минуты Добрыни Никитича. Вспомнил, как богатырь поднял на копье Кара-батыра, и как сам богу душу отдал.

– Что с тобой, тятенька?– спросил его Стёпка.

Евпатий перевел дух:

– Все хорошо, сынок. Когда-нибудь я вам расскажу не былину, а быль – как Добрыня Никитич бился с татарином…

Древняя Рязань громоздилась вдали каменной глыбой. Ее стены помнили своих богатырей.

В воротах встретила их Настасья Вадимовна. В руках ее было лукошко спелых яблочек. Евпатий приобнял ее:

– От кого путь держишь, горлица?

– От батюшки иду,– улыбнулась Настасья Даниловна.– Нынче яблок видимо не видимо.

Евпатий взял одно из лукошка.

– А в лесу как хорошо,– тоже с улыбкой произнес он.

– Мама-мама,– раздался во дворе крик младшей дочурки Вареньки.– Стёпка из лесу змейку принес!

– Вот сорванец,– улыбнулся Евпатий.

Они зашли на двор. Дети столпились над кадкой, по дну которой лениво ползал небольшой уж. Евпатий направился к ним, хотел пожурить сынишку. Но в этот момент за воротами раздался перестук копыт.

– Евпатий!– раздался голос княжеского дружинника Николы Волка.– Князь тебя зовет. Дело срочное!

Не слезая с коня, говоривший заглянул во двор. Коловрат подошел к нему:

– Что стряслось?

– Татарва через Волгу перешла,– вполголоса произнес вестник.– Булгар взят, вырезали всех от малого до великого… Орда у татар несметная, на Рязань идут… Поторопись.

Евпатий вышел за ворота, проводил взглядом дружинника, пустившего жеребца в галоп.

На город медленно опускался осенний вечер.

– С чем Никола пожаловал?– спросила Евпатия супруга. Она тоже вышла за ворота.

– Беда Настенька. Татары на город идут.

– Господи, что же будет то?!

– Сеча будет, если князь не договорится с ханами татарскими,– ответил Евпатий.– Стены рязанские крепки, да и князь наш к набегу табунщиков готов. Поднимем ополчение… Еду на княжий двор. Не жди меня, всю ночь судить-рядить будем.

Евпатий скакал по рязанским улицам и подмечал, что народный сполох по городу еще не прошел. Рязанцы ведать не ведали о надвигающейся с Дикого поля беде. Еще не докатилась до рязанской земли волна сбегов из разоренных татарами половецких и булгарских городов и поселений.

Поднявшись к княжеским палатам, Евпатий оглянулся на город. С восточной стороны поднималась сумрачная снеговая туча, точно орда принесла с собой зиму из-за Каменного пояса. И тотчас с востока дохнуло студеным ветром. Сорвало с деревьев пожелтевшие листья и закрутило над дорогою вихрем.

Евпатий осадил коня возле княжеского крыльца. Чадь21 принял из его руки повод, и Евпатий поднялся в палаты князя Юрия Ингваревича.

У парадного притвора его встретил княжич Феодор Юрьевич:

– Здрав буде, Коловратович! В недобрый час мы встретились, орда из половецкой степи навалилась.

– Нам с мунгалами не впервой биться!– ответил Евпатий.– Били татар и снова побьем, если они слов не послушают!

– Молод я был для той славной сечи,– с сожалением произнес Феодор Юрьевич.– Но знаю, что мунгалы воины искусные и бесстрашные. И драться с ними тяжко.

– Потому и тяжко, князь, что один с пятерыми бьешься. А на всякие хитрости и подлости татарин горазд. И пощады от него не жди. Рать киевскую они обманом изничтожили: обещали мир, а как киевляне оружие побросали – зарезали всех.

В этот момент дверь за их спинами отворилась и в проеме показалась огромная фигура юного рязанского удальца Микулы Буслаевича.

– Мир дому сему,– пророкотал он.– Князь меня звал!

– Проходи в гридницу княжескую, Микула Буслаевич,– Феодор Юрьевич пожал богатырю руку. Рядом с ним он, довольно крупный мужчина, казался отроком.

Микула Буслаевич узнал Евпатия:

– И ты здесь, Коловратович?! Знать ждет нас потеха ратная!

– Скоро ты вволюшку погуляешь, Микула Буслаевич,– кивнул Евпатий.

Они прошли в княжескую гридницу, а Феодор Юрьевич остался на крыльце встречать прибывающих со всей Рязани ратников и бояр.

Собравшиеся к этому часу сидели за широким столом. Князь рязанский Юрий Ингваревич внимательно слушал воеводу Вадима Даниловича Кофу – тестя Евпатия. При появлении новых гостей он перевел с него взгляд и улыбнулся. Юрий Ингваревич был похож на князей из старинных былин, тронутые сединой кудри ниспадали на плечи, а лицо князя было словно высечено из камня. Но на рязанцев и друзей своих он всегда смотрел милостиво. Горе было его врагам. В час гнева светлые глаза князя становились темными как грозовые тучи, а в голосе звенела сталь.

Помимо воевод и бояр за столом сидели княжичи: Глеб и Борис. Евпатий с Микулой Буслаевичем сели на свободные места и тоже принялись слушать воеводу Кофа.

– Татары не дикое воинство,– говорил тот.– Везут с собой стенобитные и камнеметные машины. Горе тому городу, что встал на их пути! Но ежели рязанский полк укрепится в городе, Рязань выстоит…

– Не дело говоришь, Вадим Данилович,– оборвал его молодой и горячий племянник князя Всеволод Владимирович.– Когда это русская рать за городскими стенами хоронилась? На Рязань орда хлынула, вот и встретим ее одним ударом и сметем с земли рязанской!

– Ты, Всеволод Владимирович, знать не знаешь, ведать не ведаешь, сколько татар на Рязань идет,– сдержанно ответил воевода.– Татарская орда лавой растеклась на сотню верст. Но как войдут они в пределы русские, в леса да болота, снова в кучу собьются. Силы у них несметные. Мы до сего часа не ведаем, сколько татар идет? Булгары брешут, что татар столько, сколько звезд на небе. А ведь на них напала только часть орды… Я думаю, идет на нас не меньше двухсот тысяч копий.

– Быть того не может!– вскочил с лавки Всеволод Владимирович.– Нет таких ратей!

– Стало быть, мунгальские ханы собрали,– остановил его движением руки князь Юрий Ингваревич.– В войске Батыги одиннадцать внуков и сыновей Чагониза. У каждого из них по десять тысяч мечей. А сколько к ним пристало табунщиков не их роду племени, того никто не ведает. Так что орда на нас движется неисчислимая… Я к Батыге отправлю поезд посольский: сына с хитроумными боярами. Дары шлю хану мунгальскому. Может, поворотит он орду от Рязани… Нам бы успеть договориться с князьями русскими, подняли бы и сами рать не меньше, чем в татарской орде. Если оттянет Феодор Юрьевич час смертного боя рязанцев с татарами, заговорит ханов мунгальских – честь ему и хвала, Русь ему в ножки поклонится. Он завтра с утра отправляется к хану Батыге…

– На смерть сына посылаешь, Юрий Ингваревич,– Евпатий поднялся с лавки.– Мунгалы сраму не имут, слов мира не понимают. Зарежут они послов…

– Никто этого не ведает, кроме Господа нашего Вседержителя!– резко оборвал его князь.– А тебя, Евпатий Данилович, посылаю к князю Михаилу Черниговскому. Убеди его встать рядом с полками рязанскими за землю русскую. Ежели мы врозь биться будем, не выстоять нам против орды. Тебя, Евпатия-удальца, во всех пределах знают. Послушает тебя князь, честь тебе и хвала! А к князю владимирскому Георгию Всеволодовичу посылаю брата своего Романа. За владимирским князем и Суздаль, и Ростов, и Ярославль, и Бело-озеро! Весь народ честной…

– Все сделаю, как прикажешь, Юрий Ингваревич!– Евпатий поклонился в ответ.

– Наутро же собирай спутников, и отправляйтесь с богом!– кивнул князь.

Вскоре в княжеской гриднице гостей набралось столь много, что за столом яблоку негде было упасть.

– Народный сполох поднимать надо,– говорил воевода.– Ополчение вооружим, а это худо ли – тысяч двадцать копейщиков. Плохо ли хорошо, но мужики наши и нож охотничий, и рогатину и топор в руках держать умеют. А как рязанцы врукопашную бьются ворогам ведомо. Может и хан Батыга прознает о том…

– Топоры топорами,– задумчиво заметил один из бояр.– А все же Батыгу нелишне умаслить. Рязани такой враг ни к чему, а в друзьях можно походить. С ордой в кармане, кто нам страшен?!

– Ты подумал, чего плетешь!– ополчился на него княжий племянник Всеволод Владимирович.– Когда это русичи с ворогами якшались? Бить их надо и гнать с земли русской!

– Тебе, Всеволод Владимирович, хмельной мед в голову ударил,– ответил боярин.– Князь Евпатия посылает в Чернигов. А я уже сей час знаю, что князь черниговский отвернется от нас. Ему только на руку, ежели Батыга Рязань по камушку разнесет. И другие князья токмо за свою вотчину биться будут…

– Ты за князей то не говори!– взъярился Всеволод Владимирович, хватаясь за меч.

– Угомонитесь!– остановил их Юрий Ингваревич.– Так мы друг друга прежде татар перережем! Долго мы, други, рядили. Но так тому и быть! Полки рязанские остаются за стенами. А там, как Господь рассудит. Каждый боярин и купец снаряжает в бой по две дюжины ополченцев. А кому из ополчения мечей или иного оружия не достанет, я выдам! Биться будем до последнего, пока сил хватит!

Все присутствовавшие поцеловались и поклялись друг другу перед ордой не отступить и выполнить данное перед Господом и князем рязанским слово.

На рассвете к стенам Рязани подлетели на разгоряченных скакунах всадники.

– Открывай ворота!– раздался разъяренный гортанный голос.

Дозорный выглянул со стены и спросил в темноту:

– Кого там еще черти принесли?

– Открывай ворота, пес!– снова раздался резкий голос толмача.– Прибыли послы великого Покорителя Вселенной Бату-хана!!!

Со скрипом разъехались в стороны крепкие дубовые ворота, и в отблесках факелов дозорные увидели темнолицых и узкоглазых всадников на танцующих туркменских скакунах.

На рассвете же налетела на Рязань снежная буря, словно принесли ее на копытах своих коней послы Бату-хана, и ударил внезапный и крепкий мороз. Осень закончилась, началась на Руси зима.

И с рассветом поплыл над городом голос вечника – вечевого колокола, сзывавший горожан на сход. На него спешили жители не только Рязани и слобод, но и бывших неподалеку от города сел и деревень.

Народ валил к храму Успенья Богородицы. На ее паперти уже собрались князья и княжичи, бояре и мóлодцы рязанские.

Рязанцы теснились возле паперти, их сдерживали княжеские дружинники.

– Почто собрал народ, княже?!– раздавались из толпы выкрики.– Для какой надобности народный сполох пустил?!

Из толпы вышел седобородый грузный старец, снял соболий малахай и вымолвил густым басом:

– Здрав буде, отец наш, Юрий Ингваревич! Скажи нам, князь, от чего ты приказал бить в вечевой колокол? Что тебе надобно от народа рязанского?

Князь вышел к народу и поклонился на три стороны.

– Православные!– Зычно выкрикнул он.– Не попусту мы собрались! Надвигается на Рязань беда – орда татарская! Нечестивый царь татарский – Батыга положил себе извести землю русскую, раскатать наши дома и города по бревнышку, по камушку разнести! А корень рязанский ему и вовсе поперек горла встал! Идет на нас орда, валит со всех сторон! Смяли татары половцев и булгар, и скоро войдут в пределы русские, Волгу уже перешли и встали на реке Воронеже против наших застав!!!

– А-а-а!!!– разнесся по вечевой площади гневный крик.– Бить будем татар!!! Ежели сами от земли рязанской не отворотят, головы сложат здесь!!!

– Хан мунгальский Батыга прислал к нам послов!– перекрыл крики рязанцев Юрий Ингваревич.– Народ рязанский, сам посуди, что нам князьки ордынские предлагают! И сам рассуди, как дальше быть!

Он кивнул тысяцкому Ивану Сапеге. И на паперть привели монгольских послов.

Послы были невысокие и широкие как дубы. Одеты были просто, на голове носили железные шеломы, имели при себе тяжелые, кривые мечи, ножнами достававшие едва ли не до земли.

На рязанцев послы смотрели с презрением. В их глазах плавилась глухая угроза. Больше всего монголы были похожи на степных волков.

От послов выступал один из степняков. Был он молод и широк в кости. Из его уст рязанцы не поняли ни слова, переводил толмач. Но и без него было понятно, что монгол силен и злобен, и слушать русичей не собирается, потому как прибыл запугивать именем своего повелителя. Он топал ногой и ругался, и грозил вечевой площади крепким смуглым кулаком.

Толмач переводил его слова во время коротких передышек:

– Повелитель Вселенной непобедимый Бату-хан,– выкрикивал он,– внук Священного Правителя, сын Джучи-хана приказывает вам, рязанцы: «Покоритесь!!!» Бату-хан растоптал половцев и булгар, и растопчет всех, кто не покорится ему! Если же вы воспротивитесь воле нашего джехангира от ваших городов камня на камне не останется, дети ваши будут уведены в полон, а женки будут доить монгольских кобылиц в коренных степях! Те же, кто покорится Бату-хану, будет платить монгольским улусам дань – десятую часть во всем, в князьях и в людишках и в конях, десятую часть в белых конях, десятую часть в бурых конях, десятую часть в …

Закончить ему не дали. Над площадью прокатился рокот:

– А боле ты ничего не захотел?!

– Гони их в шею!..

– Жива еще земля русская!..

Монголы смотрели на народное волнение с ненавистью. Рязанцы над ними кто потешался, кто бранил их. Толмач быстро переводил монголам все, что сам мог разобрать в реве толпы.

– Вот ответ рязанский!– провозгласил князь, глядя в узкие глаза послов.– С тем и возвращайтесь к Батыге-хану. Мы, народ не злой. Ежели вы с нами в мире будете жить, мы к вам со всей душой повернемся. Но ежели встанете ратью под нашими стенами, вам не сдобровать!

Монголы фыркнули как разъяренные коты и удалились с вечевой площади.

– Спасибо тебе, народ рязанский!– Юрий Ингваревич вновь поклонился на три стороны.– Ежели суждено нам смертный бой принять, так тому и быть!

– Здрав буде, княже!– прокатилось над площадью.– Здрав буде, княгинюшка Агриппина Ростиславовна!

Евпатий, стоявший на паперти вместе с князьями и боярами, с улыбкой смотрел на рязанцев. В толпе его приметили, со всех сторон полетели выкрики:

– Коловратович, ты ведь бился с татарином на Калке! Скажи нам слово свое!.. Евпатий, поговори с народом!..

– Поговори с народом,– кивнул князь.

Евпатий вышел вперед и тоже поклонился на три стороны:

– Здравствуй, Рязань! Многие тебе лета! Было, други! Бился я с мунгалами на реке Калке! Сей народец злобный и хитрый! Табунщики бьются зло, налетают сворой как псы! Умело стрелы пускают, лихо скачут, отчаянно рубятся! Но мы их били, и нынче побьем, если горой встанем! Поднимемся, как один! Братцы-рязанцы, мечей и копий у князя каждому хватит! Бояре да купчины воинов собирать будут! Отец наш, князь Юрий Ингваревич, послал за подмогой во все пределы, но стоять за Рязань нам придется! Успеет та подмога или нет, только Господь ведает! Сбивайтесь в ополчение!.. Рязанцы, душой я перед вами никогда не кривил! Готовьтесь к брани кровавой! Православные, отстоим Рязань!!!

– Евпатий!– понеслось над толпой.– Здрав буде, Коловратович! Здрав буде, добрый мóлодец!!!

Евпатий поднял над головою руку, приветствуя вече, и над толпой полетели в воздух шапки.

Кто-то тронул его за плечо. Евпатий обернулся и увидел тестя – воеводу рязанского. Они отошли в сторонку.

– Не знаю, свидимся ли еще,– покачал головой Вадим Данилович.– Прощай, Евпатий!

– Что ты, отец? Рано нам прощаться. Выстоит Рязань! Не одолеть татарину наших стен!

– Чует мое сердце недоброе,– снова покачал головой Вадим Данилович.– Ты уж не задерживайся в черниговской земле. На стенах нам каждый меч понадобится.

– Как можно скорей обернусь,– обещал Евпатий, бросая прощальный взгляд на заполоненную народом площадь.– Куда я без Рязани? Куда я без вас?..

У ворот дома его уже ждали спутники – княжеские дружинники. Старик-слуга принял от Евпатия повод.

Евпатий поздоровался с сотоварищами и поднялся на крыльцо, где его дожидались жена и дети.

– Скоро уж вернусь, Настенька,– он обнял жену и поцеловал в губы.– А вы, сорванцы, слушайте матушку, не балуйтесь!

– Как же не хочу отпускать тебя,– почти простонала Настасья Вадимовна.

– Скоро уж встретимся,– обещал ей Евпатий. Он еще не знал, что семью видит в последний раз.

Посольский поезд к хану Батыю собрали за день. Феодор Юрьевич вез хану подарки: оружие и золотую утварь, драгоценные украшения, меха и коней.

– Тяни время, сынок,– напутствовал Феодора Юрий Ингваревич.– Нам бы успеть рать к Рязани стянуть. Уж коли выпала судьба на рубежах русских жить, хлеб растить да детей поднимать, нам и принимать первый удар от ворога. Много мы от Дикого поля получали, торговали изрядно. За то и платим сей час.

– Батюшка, выполню все, что велишь. Не посрамлю нашего имени. Татарин хитер и жаден. Жадностью своей и обманется…

Князь неожиданно обнял сына и прошептал лихорадочно:

– На смерть тебя посылаю! Уповаю только на Господа!.. Если тебя татарин зарежет, кого мне винить, кроме себя?..

– Не зарежут,– улыбнулся Феодор.– Не печалься так, батюшка. Нам ли не знать: чему быть, того не миновать.

– Прости ты меня, сынок,– на глазах у князя навернулись слезы.

– Я вернусь,– уже без улыбки ответил Феодор.– А ежели не судьба, перед царем небесным за Русь молить стану. Богородице в ноги упаду!

Князь оторвал сына от груди:

– Прощай,– он с трудом проглотил застрявшие в горле слезы.– Иди, с матерью да с женой попрощайся.

Феодор поднялся на крыльцо, где дожидались его мать с супругой – греческой княжной Евпраксеей. А князь, словно окаменел, из его головы не выходили слова Евпатия, о том, что послав сына к Батыю, князь его на смерть обрекает.

– Но ведь он еще и о мире договориться может,– прошептал Юрий Ингваревич, глядя на низкое и серое от снеговых туч небо.

Феодор простился с родными, вскочил на гнедого коня, и княжеское посольство отправилось в путь.

Как только они выехали со двора, закружилась над городом снежная круговерть. На открытое, строгое лицо рязанского князя ветром наметало студеные снежинки. Они таяли тотчас, и вскоре лицо князя стало мокрым, то ли от растаявшего снега, то ли от слез, которые он никогда бы не показал на людях.

Вадим Данилович Кофа в любое время производил человека медлительного и рассудительного. Второе было верно, первое нет. Мало кто ожидал от этого человека уже преклонных лет не только медвежьей силы, но и необычайной, почти кошачьей ловкости. В народе поговаривали, что отцом Кофы был не рязанский боярин Данила Селянинович, а карачаровский богатырь Илья Муромец. Глядя на Вадима Даниловича, слухам невольно верилось.

У Вадима Даниловича была крепкая семья – женатые на боярских и княжеских дочках сыновья и две дочери: замужняя уже Настасья Вадимовна и девица Василиса пятнадцати лет от роду.

Дети жили в Рязани, и только внуков, не говоря уже о внучках, у Вадима Даниловича набиралось более тридцати. Половина из них была уже отроками, способными стоять в рукопашном бою против зрелых мужиков. Сыновей и внучат воеводы бог тоже силой не обделил.

В воскресенье после обедни сыновья собрались в отчем доме. Сидели в горнице за столом, уставленным яствами и старыми медами. Но к кушаньям не притрагивались, и едва пригубили кубки с медами.

Во главе сидел Вадим Данилович.

– Князь послал сына в татарский лагерь на реке Воронеже,– говорил он.– Четыре дня нам Господь ссудил. С татарами послы судить-рядить будут не меньше трех дней…– старик неожиданно осекся и добавил после короткого молчания:– Ежели татарин их сразу не зарежет… Да дня три на обратный путь уже налегке… Так что к следующей середе мы узнаем, чего ждать от татарина.

– Я думаю, послы с мунгалами договорятся,– уверенно изрек старший сын Вадима Даниловича Петр.– Говорил я с Евпатием намедни, когда вече на площади шумело. Татарин жаден, купить его будет просто…

– Не за подарками супостат пришел!– оборвал его отец.– Табунщикам не подношения наши нужны – нажитое нами прельстило Батыгу. Он извести нас пришел, а жен и деток в полон увести. Глуп тот, кто иначе разумеет!

– Мы тоже не кольями биться будем!– запальчиво произнес средний из сыновей – Илья.

Вадим Данилович его слова пропустил мимо ушей.

– Вот зачем я вас позвал,– задумчиво произнес он.– Послы могут вернуться к следующей середе… Но может обернуться так, что уже к этой субботе под рязанские стены орда подойдет, а головы наших послов в Диком поле на шестах торчать будут!

– Не может того быть, батюшка!– почти в голос заговорили сыновья, а младшие и вовсе с лавок повскакивали.– Вернутся послы!!!

– Да не о том речь вернутся или нет!– вновь оборвал сыновей Вадим Данилович.– А о том, как нам с детьми да с добром поступить. Один только бог ведает, что с Рязанью будет, ежели татарин к городу подойдет.

– Отстоим мы Рязань! Господь с нами, и Богородица пречистая, и святые…

– Довольно!– неожиданно рявкнул Вадим Данилович.– Мы с вами не блажить собрались, а думу думать! Ответьте мне, что народ скажет, если воевода рязанский внуков своих и скарб по лесам раскидает?!

Сыновья притихли и смотрели на него уже со смущением.

– То-то и оно,– кивнул Вадим Данилович.– Скажет народ, что не верит воевода в Рязань… Так что костьми нам придется лечь… Всему нашему роду… За тем и позвал вас…

Вадим Данилович поднялся с лавки и поднял кубок. Сыновья встали вслед за ним.

– Так тому и быть!– произнес Вадим Данилович, пригубив мед.

– Так тому и быть,– отозвались сыновья.– Ляжем костьми за Рязань!

Вадим Данилович поставил кубок на стол, обернулся на богатый иконостас в красном углу, широко перекрестился и поклонился земно:

– Господь наш, бог правых! Не оставь нас в годину лихую! А коли судьба наша голову сложить, прими души наши и прости за все прегрешения вольные и невольные. Аминь!

– Аминь,– выдохнули вслед за ним сыновья.

В пятницу спустя почти неделю после рязанского вече в покои Юрия Ингваревича вбежал Иван Сапега.

– Беда, князь!!!– прохрипел он, срывая с себя шелом и падая на колени.

Увидев его глаза, Юрий Ингваревич все понял без слов. Он приподнялся с лавки, но тут же сел обратно без сил и схватился за голову, запустил в седые кудри пальцы и принялся раскачиваться из стороны в сторону.

Но спустя минуту все же взял себя в руки и молвил через силу:

– Говори…

– Апоница вернулся, пестун князя Феодора…– ответил Сапега.– Убит Феодор… И послы перебиты…

– Господи!– простонал князь.– И за что же мне это?! За какие грехи?..

– Князь,– Сапега поднялся с колен.– Гонец с Апоницей прибыл. Заставы наши порушены! Орда уже к ночи к стенам рязанским подойдет!

– Вот и встретим их с честью!– выдохнул Юрий Ингваревич, поднимаясь.– Собирай дружину, Иван Каземирович! Скликай полки! Навстречу орде выступим…

– Юрий Ингваревич, неразумно выступать с ратью за городские валы…– начал было Сапега.

– Собирай полки!– оборвал его князь.– За Феодора биться будем нынче же!..

Сапега вышел из княжеских покоев, притворил за собой дверь и прошептал:

– Боже святый, на погибель идем…

Где-то неподалеку раздавались горестные причитания и плач княгини Агриппины Ростиславовны.

Над Рязанью плыл набат.

Князь Юрий Ингваревич словно обезумел. Слушать никого не хотел, только поторапливал Сапегу и сотников, дабы собирали поскорей полки.

– Княже, ведаешь ли, что творишь?– пытался образумить его рязанский воевода.– Негоже город на ополчение оставлять. Рать погубишь и сам сгинешь…

– Ты мне не перечь…– оборвал его Юрий Ингваревич.– Я Батыгу своими руками на куски изрублю!

– Княже, не дело сейчас о крови думать! Сын твой знал, на что шел. И мы знали, на что он идет!..

– Да не стой ты у меня на пути, Вадим Данилович! Отойди прочь, Христа ради!– почти в голос выкрикнул князь.– Нам с Батыгой на земле тесно стало! Или я, или он!!!

– Как знаешь, князь,– опустил руки Кофа.– Не мне тебя судить…

Он надел шелом и отошел в сторону.

Юрий Ингваревич вдруг посмотрел на него:

– Не обессудь ты меня, Вадим Данилович… Простимся по-людски, ты мне старшим братом все эти годы был…

Они обнялись и троекратно расцеловались на прощание.

На городских улицах и площадях перекликались походные рожки. Княжеские дружинники стекались со всех концов города, и к полудню уже полки выступили за крепостные валы.

Князь осадил коня за городскими воротами. Взгляд его был сумрачным. Юрий Ингваревич видел лицо каждого ратника, проходившего или проезжавшего мимо него. В какой-то момент его сердце дрогнуло, словно дошли наконец слова воеводы: мало кто из этих людей вернется назад… Но с городской стены летели восторженные возгласы и напутствия – рязанцы в отличие от воеводы, стоявшего там же, провожали рать с легким сердцем. Горожане верили, что их полки сомнут орду и погонят прочь в Дикое поле.

Не успела рязанская рать отойти от города, как заметны стали вдалеке столбы дыма – монголы жгли погосты окрест города, а навстречу воинам стали попадаться вереницы сбегов. Многие из мужчин оставляли подводы на жен и сыновей, а сами присоединялись к дружинникам. Они были озлоблены. Монголы, ворвавшись на рассвете в деревни, убивали всех без разбора, не щадили ни стариков, ни младенцев; баб и девок насиловали, а после вспарывали им животы; обчищенные дочиста дома и овины сжигали. Орда была похожа на полчища чертей, вырвавшихся за ворота ада.

Вскоре вереница сбегов иссякла, а дымы от горевших среди лесов погостов стали ближе и гуще.

И начали выскакивать навстречу рязанцам монгольские всадники. Встреча с русской ратью для них тоже была неожиданной. Монголы принимались отчаянно и злобно визжать, скалиться, размахивать мечами и пускать в урусутов стрелы, и уносились прочь.

– Знать скоро орда покажется,– переговаривались между собой ратники.

– Господи боже, дай мне выстоять в сече… Дай вернуться домой…– шептали многие из них.

Лес внезапно закончился и передовые отряды рязанцев вышли на открытое поле. И сердца многих из них дрогнули. Впереди, слева и справа, сколько хватало глаз, и до самого горизонта густо чернели ряды монгольских всадников.

Иван Сапега, ехавший в голове колонны, осадил коня и выхватил из ножен меч.

– Рязанцы!– зычно выкрикнул он.– Вот и пришел наш день! Не дрогнем перед ордой! Отстоим, Рязань!!!

Тяжелая рязанская конница с гулким топотом выстраивалась впереди пеших отрядов. Со всех сторон блистало русское оружие, над русичами полоскались княжеские стяги и хоругви с ликом Спасителя.

Юрий Ингваревич выехал впереди войска и обернулся к ратникам.

– Други мои!– прокатился над полками его сильный голос.– Вы видите, что ждет нас!– он взмахнул рукой, показывая на тяжелый дым, столбом стоявший над лесами и за полем.– Татарин никого не щадит, ни женок, ни детишек малых, ни стариков! Ежели орда дальше пройдет, от земли рязанской пепелище останется! Так не дадим ворогу праздновать! Не дадим злому татарину вырубить корень рязанский! За мной, други мои!!!

– А-а-а!!!– отозвалась рать.– Жива Русь!!!

Земля дрогнула от тяжелого топота закованных в латы коней. И орда с диким воем и визгом поскакала навстречу русичам:

– Кху!!! Кху!!! Кху!!! Уррагх!!!

Монголы сшиблись с рязанцами с такой силой и неистовством, что свет дневной померк и пала на воинов тень смертная.

Смешались русские и монгольские выкрики, зазвенела со всех сторон сталь, полилась кровь. В первые же мгновения боя сотни пали. Но на их место встали тысячи.

Ханы и князья, нукеры и ратники озверели и бились как бешенные. Монгольские батыры и русские богатыри сминали порядки супротивника. В них летели десятки копий, сотни стрел, и герои погибли первыми.

Юрия Ингваревича прорывавшегося к Бату-хану, ханские тургауды подняли на копья. Вслед за ним на те же копья подняли Ивана Сапегу.

Спустя всего несколько минут после этого ряды рязанцев дрогнули и смешались, а монголы, используя замешательство русичей, обошли их с краев и взяли в кольцо.

Рязанцы бились отчаянно, но силы были уже неравны.

– Перебить бешеных волков рязанских!– распорядился Бату-хан, наблюдая за битвой с расстояния.

Через час все было кончено. Разгоряченные схваткой, потемневшие от русской крови монголы рвались вперед. Бату-хан вскочил на коня и зычно выкрикнул:

– Уррагх!!! На Рязань!!!

Рязанский воевода с тревогой вглядывался вдаль. Но кроме вереницы сбегов на дороге никого не было. Несколько часов минуло, как полки выступили навстречу орде. День склонился к вечеру.

Внезапно сбеги заволновались, принялись оборачиваться. Вадим Данилович подался вперед и увидел на дороге всадника. Вскоре стало понятно, что скачет дружинник.

Он ворвался в город и осадил коня за воротами.

– Беда!!!– крикнул с такой силой, что все услышавшие его обернулись и принялись стягивать с головы шапки и малахаи.– Одолел нас татарин!!! Пала дружина рязанская!!!

Гонец взмахнул руками и свалился с коня. К нему подбежали, принялись поднимать, но тотчас опустили обратно на снег и стали креститься:

– Отошел христовый!

Вадим Данилович сбежал со стены и вгляделся в залитое кровью, покрытое глубокими ранами лицо гонца. Из его груди торчало несколько обломанных стрел, на бедре зияла почерневшая рана.

– Не могу признать,– наконец прошептал воевода Он посмотрел на сгрудившихся возле убитого рязанцев и выкрикнул:– Бейте в набат! Собирайте ополчение! Смертный час наш пришел…

Когда орда подошла к городу, гребни городских стен и валов уже чернели от защитников-ополченцев. Всюду поднимались дымы – женщины и отроки кипятили масло, смолу и воду. Над городом плыл набат.

Бату-хан смотрел на крепкие стены древней Рязани, на пологие валы, покрытые слоем льда.

– Без стенобитных машин и лестниц город не взять,– заметил Субудай-богадур.

Бату-хан посмотрел на него. По узким бесстрастным глазам невозможно было догадаться о чем правитель думает.

– Я приказал ловить урусутов,– тем временем говорил Субудай-богадур.– Они сделают лестницы и первыми пойдут на штурм города.

– Я хочу, чтобы Рязань обстреляли из камнеметных машин,– сказал Бату-хан.– Я хочу вселить ужас в сердца урусутов. Чтобы их князья, узнав о страшной гибели этого города, дрогнули и посылали навстречу орде седобородых старцев с дарами. Завтра мы камня на камне от города не оставим.

– Да будет так!– Субудай-богадур склонился перед Бату-ханом.

– Заставь урусутов делать лестницы, а нукеры пусть пьют и готовятся к завтрашней великой битве. Их ждет богатая добыча. Завтра они отдохнут на женских пупах.

– Да будет так,– Субудай-богадур снова склонился перед Бату-ханом.

– Позови ко мне коназа Глеба,– Бату-хан вновь воззрился на стены Рязани.

Вскоре к нему подвели высокого, сухопарого, не старого еще человека. Это был князь Глеб Владимирович за вероломство и братоубийство много лет назад изгнанный рязанским вече из города.

– Скачи к городским воротам и передай мою волю непокорным жителям Рязани,– приказал ему Бату-хан.

– Мне туда нельзя!– прохрипел князь, со злобой глядя на монгола. Глаза у него были как у загнанного в угол волка.– Рязанцы меня убьют!

– Коназ, твоя жизнь давно висит на волоске. Я его перережу или урусуты, ты все равно умрешь.

– Да, великий хан,– опустил глаза князь Глеб.

Он попятился, не сводя взгляд с меча Батыя, и через мгновение исчез в толпе нукеров.

Бату-хан взошел на помост, сел на трон и принялся наблюдать за воротами Рязани. Вскоре к ним подъехал князь Глеб и принялся кричать что-то на урусутском языке и размахивать руками.

– Болван,– процедил сквозь зубы Субудай-богадур, наблюдая за ним.

Урусуты словно услышали его. В Глеба полетели камни и палки.

Спустя несколько минут Глеб вернулся. Он ругался по-русски и половецки, и продолжал размахивать руками. Завидев его бешенный взгляд, монголы принимались хохотать.

– Что ответили урусуты?– спросил его Бату-хан.

– Они были весьма непочтительны,– коротко ответил князь.

– Эти глупцы похожи на птиц, которые неуклюже прыгают по земле и вздрагивают от каждого звука. Но взобравшись повыше сразу становятся смелыми,– сказал Бату-хан.– Что сказали рязанцы?

Князь Глеб вытер кровь с рассеченного лба:

– Они не согласились, великий хан.

– Кого ты заметил на стене?

– Рязанского воеводу – старика Кофу. Этот старый бешеный лис стоит сотни твоих нукеров.

– Ты его знаешь?

– Да, когда-то он был дружинником у моего отца.

– Иди, коназ,– кивнул Бату-хан.– Если ты понадобишься мне. Я тебя позову.

Но не успел Глеб сделать несколько шагов, как его остановил Субудай-богадур.

– Постой. Расскажи мне про этого старика.

На Рязань опустилась тревожная ночь. На городских стенах трепетали сполохи костров. Рязанцы поддерживали огонь под котлами со смолой и маслом. На гребнях крепостных стен и валов караулили дозорные. Когда они оборачивались в сторону города, то видели спокойное мерцание лучин и свечей в окнах. Когда же смотрели в сторону орды, то видели море костров и тени людей, мелькавшие между ними. Со стороны монгольского войска доносились буйные выкрики и песни табунщиков.

– Господи, прости и помилуй,– прошептал рязанский воевода, глядя на орду. Он слышал не только выкрики пьяных кочевников, но и перестук топоров – для предстоящего штурма пленные сколачивали лестницы.

– Не спать!– перекликались дозорные.

– Не спать!.. Не спать!.. Не спать!..– плыло в студеном ночном воздухе, облетало стены и валы и вновь возвращалось к главным воротам.

Неожиданно появилось несколько пьяных монголов. Они стремительно проскакали вдоль крепостных валов, вернулись к воротам и принялись хрипло браниться.

– Ах вы, морды!– почти в голос завопили со стены дозорные.– Ироды!!!

И принялись пускать в монголов стрелы. Им ответили тем же. Несмотря на то, что монголы были пьяны, их стрелы с воем перелетали через стену, только чудом никого не ранив и не убив.

– Прекратить!– приказал Кофа дозорным.– Нам стрелы утром понадобятся!

Он спустился со стены и лег на топчан в избе с отдыхающими дозорными.

– Не спать!– доносилось с городских стен.– Не спать!..

Вадим Данилович прочитал «Отче наш» и сомкнул веки.

Ему приснилась пора юности. Тот день, когда рязанская дружина вернулась из удачного похода в Дикое поле. Ему приснился радостный перезвон колоколов, плывший над городом, и толпа народа, встречающего дружину возле городских ворот. И он снова увидел лучистые глаза светловолосой девушки, которая вскоре стала его суженой. Во сне он спешился и снял шелом. А девушка подбежала к нему и обняла со смехом. И он вновь чувствовал биение ее сердца сквозь доспех…

– Вадим Данилович, вставай! Просыпайся!!!

Кофа резко сел:

– Что стряслось?!

– Вадим Данилович, поднимись на стену!– лихорадочно прошептал один из дозорных – молоденький, еще безусый паренек.

– Да что случилось то?!

– Поднимись на стену, сам все увидишь!..

В груди у воеводы похолодело. Он глянул в окно, но на улице все еще царила ночь. Вряд ли монголы решились штурмовать затемно. Но что-то снаружи происходило. Вадим Данилович услышал странный звук, растекавшийся в ночном воздухе, словно где-то в лесу вековые сосны не валили пилами да топорами, а заставили ломать деревья сказочных великанов.

Кофа торопливо надел полушубок, вышел из избы и поднялся на стену.

Шум доносился со стороны орды. Вадим Данилович принялся смотреть в темноту, он не понимал, что задумали монголы. Дозорные тоже замерли, они тоже пытались понять, что происходит в орде.

И вдруг Кофа понял, что задумали монголы. И в тот же миг в городе принялись перекликаться петухи. Будильные петухи в лагере монголов тоже принялись кукарекать.

– Минька, иди сюда!– кликнул воевода молоденького дозорного.– Буди звонаря! Вели бить в набат!– и прошептал, когда парнишка убежал:– Ой, худо нам будет…

И словно подтверждая его слова, в небе с гудением пролетела какая-то темная, тяжелая масса. Дозорные принялись оборачиваться ей вслед и закричали в голос, когда в городе раздался грохот и поднялся вдруг на соседней улице столб дымного пламени – запущенным с камнемета ядром разворотило кровлю и глинобитную печь в доме у ремесленника.

– Минька, бей в набат!– перекрывая крики дозорных, выкрикнул воевода.– Бей в набат, стервец!!!

Над его головой с гудением летели тяжелые камни и чугунные ядра. И тотчас почти над Рязанью поплыл набат.

– Что это, Вадим Данилович?!– кричали напуганные дозорные.

– Готовьте воду!– ответил воевода.– Сейчас татары горшки с горючим маслом кидать начнут!

И через минуту над их головами на самом деле засвистели горящие снаряды хитроумных китайцев-запальщиков.

В разных концах города занялся пожар.

Вадим Данилович крепко сжал зубы. Вой и гудение снарядов над головой, колокола отбивавшие набат по всему городу, горящие избы и терема, мечущиеся по улицам люди, напомнили воеводе слова священников о грядущем конце времен.

– Отец!– раздался под стеной голос его старшего сына.– Вадим Данилович, где вы?!

Кофа торопливо спустился вниз и увидел всех мужчин и отроков своего рода, способных держать в руках меч и наносить удары: сыновья и внуки, племянники со своими сыновьями. Их набралось не меньше полусотни. Все рослые, крепкие, облаченные в железные латы, в металлических шеломах и в корзно.

– Здрав буде, Вадим Данилович!.. Здравствуй, батюшка!..

Вместо приветствия Кофа снял с головы шелом и поклонился им, и они ответили ему поясными поклонами.

– С рассветом татарин на стены пойдет,– сказал Вадим Данилович.– Дети мои, примем этот день с честью. Одному богу ведомо, встретим ли закат. Может, ляжем все в сыру землю… Но татарину Рязань дорого обойдется!!! Умрем, но Батыгу в Рязань не пустим!!!

С рассветом обстрел города прекратился. Рязань уже лежала частью разрушенная, пожар перекидывался от избы к избе, горожане не успевали гасить их.

Вадим Данилович всматривался в расположение орды. Он понимал, что татары перестали обстреливать город с каким-то умыслом. И уже догадывался, что следующей мишенью камнеметных машин станут стены возле городских ворот.

Он окинул взором усыпанные защитниками крепостные стены. Люди с тревогой всматривались вдаль. На ветру полоскались веревки ручных воротов, с их помощью на стены поднимали котлы с кипящим маслом и смолой.

– Прикажи растопить костры жарче!– распорядился Вадим Данилович десятнику из княжеской дружины, оставленному в помощь.– И прикажи, чтобы бабы заваливали проход перед воротами бревнами да камнями… Татары ворота вышибут. Видишь, пороки, стенобитные машины готовят.

В этот момент на дороге, ведущей к воротам, показался всадник. Это был князь Глеб Владимирович накануне отогнанный от тех же ворот с позором.

– Воевода!– зычно выкрикнул он, не доезжая до стен на полет стрелы.– Кофа, выезжай за ворота!!! Батыга-хан тебе привет шлет!!!

– Говори!– Вадим Данилович вышел из-за бойницы.– У меня от народа секретов нет!

– Здесь я не волен, Кофа!– отозвался Глеб Владимирович.– Мне с тобой с глазу на глаз потолковать нужно!..

– Не ходи к нему,– покачал головой средний из сыновей – Илья.– От Глеба любой подлости можно ждать!

– Не время о себе думать,– покачал головой воевода.– Может, Батыга решил отступиться от Рязани… Поедешь со мной.

Они выехали через бронированную калитку, устроенную в городской стене. Утро было ясное, выпавший ночью снег искрился на солнце. В кустах и деревьях насвистывали синички.

Половецкий жеребец под князем Глебом пританцовывал. Князь наблюдал за подъезжавшими к нему воинами с напускным равнодушием.

– Здрав буде, Вадим Данилович,– кивнул он воеводе и посмотрел на его спутника.– Заматерел ты, Илья! В другое время не узнал бы…

– О чем поговорить хотел, князь?– оборвал его воевода.

– Обернись, Вадим Данилович, посмотри на Рязань. Обернись без опаски, я тебе нож в спину не воткну!..– и продолжил после того, как Кофа посмотрел на город.– Если вы оружие не сложите, к вечеру от Рязани только головешки останутся. И ты это знаешь не хуже меня. Потому как у Батыги войска столько, сколько со всей русской земли не собрать…

– Не хвались раньше времени,– оборвал его Илья.

– А я не хвалюсь и не пугаю вас,– покачал головой князь.– Вы только голову татарского войска видите. Рязань уже со всех сторон отрядами обложили. У меня за Рязань сердце не меньше вашего болит. Вадим Данилович, с Батыгой можно договориться. В ином разе я бы перед тобой не стоял. У Рязани дружины нет, на стенах мастеровые да смерды…

– Не смерды, а народ русский!!!– неожиданно оборвал его воевода.– Я тебе вот что скажу, князь: веры хану татарскому нет, а тебе ее нет и подавно! Ступай к Батыге и скажи, что Рязань стояла и стоять будет!

– На смерть город обрек, Вадим Данилович,– усмехнулся князь Глеб.

– Нам сбеги рассказали о татарской милости,– Вадим Данилович тяжело посмотрел на князя.– И вот что я тебе скажу, Глеб Владимирович.– В другой раз я тебя своими руками удавлю!

– Не будет другого раза, Вадим Данилович!– зло рассмеялся князь.– Потому что к обедне от Рязани пепелище останется!!!

Он хлестнул коня и с гиканьем поскакал в орду.

– Вот и все, Илья!– выдохнул Вадим Данилович.– Сейчас татарин стены ядрами ломать начнет!

Они повернули коней и поскакали в город.

Едва успела за их спинами закрыться калитка, как на рязанские стены обрушился град камней и чугунных ядер.

Когда обстрел закончился, монгольская лава с гиканьем и воем пронеслась возле городских стен, осыпая защитников тучей стрел. Рязанцы отстреливались из луков, метали из пращей камни и бросали в монголов копья.

А по полю, выкрикивая: «Кху! Кху! Уррагх!!!» спешившиеся монголы гнали перед собой пленных с штурмовыми лестницами. Тех, кто отказывался идти, тут же убивали. То тут, то там вспыхивали ожесточенные схватки.

– Братцы! Не жалейте нас!– кричали пленные, остановившись под стенами.– Стреляйте!!!

Пока что у рязанцев рука не поднималась пускать стрелы в своих.

Но вскоре и это уже стало неважно, потому что начался штурм.

Рязанцы бились отчаянно, рубили топорами карабкавшихся по лестницам и монголов и пленных, поливали кипящими маслом и водой атакующих, обливали их горящей смолой.

Небо потемнело от стрел.

Монголы пошли на приступ сразу в нескольких местах. Чтобы ослабить оборону предпринимались ложные вылазки.

Но рязанцы бились так, что наблюдавший за штурмом Бату-хан только зубами скрипел от ярости.

По обе стороны городских стен росла гора трупов.

– Кху!!! Кху!!! Уррагх!!!– вопили монголы, карабкаясь по лестницам. Но это им не помогало.

Первая волна штурмующих откатилась, и вновь заработали камнеметные машины. К стенам и воротам подвезли пóроки. Управлявшие ими китайцы бранили и пленных и монголов. Рязанцы обливали пóроки горящей смолой.

– Вперед!!! Вперед, нукеры!!!– кричал Батый.– Или я сам изрежу вас на ремни!!

И штурм города возобновился с новой силой. Над головами штурмующих и защитников пролетали дымящиеся горшки с китайской горючей смесью. И вновь по всему городу запылали пожары.

Ворота ломали пороком несколько часов кряду. И окованные железом ворота треснули. Монголы с воем ворвались в них и наткнулись на преграду из камней и бревен.

Но к вечеру исход битвы был уже предрешен – монголам все же удалось прорваться на крепостные валы. Рукопашная схватка постепенно перекинулась на стены. С них гроздьями сыпались тела погибших.

Возле завала из бревен и камней стояла наизготовку полусотня родственников воеводы. Завал быстро разбирали с другой стороны. Вскоре показалось в просвете злобное лицо монгольского нукера. Один из племянников воеводы пустил стрелу и попал ему между глаз. Но тут же почти завал рухнул и на русичей выскочили разъяренные монголы.

– Дети мои!– выкрикнул Вадим Данилович, еще крепче сжимая рукоять меча.– Ляжем костьми за Русь!!!

– Жива Русь!!!– отозвались его сыновья, и внуки, и племянники, бросившись на врага…

Возле ворот быстро вырос еще один завал, но уже из тел убитых в отчаянной схватке русичей и монголов. Родичи воеводы бились страшно и отчаянно, но против них шел тумен самого Субудай-богадура. На каждого из Кофа приходилось по двести противников.

И в какой-то момент Вадим Данилович огляделся по сторонам и понял, что родичей его осталось не больше дюжины. Он ободряюще улыбнулся им и бросился вперед, увязая в темной массе монголов. А те уже поняли, что этого старика просто так не взять и как медведя подняли его на дюжину длинных копий.

– Отец!!!– страшно закричал последний из оставшихся сыновей Вадима Даниловича Петр и бросился на врага. Но он уже был последним не только из сыновей Кофа, но из всего их рода.

Настасья Вадимовна с остальными женщинами, малолетними детьми да отроками ждали исхода битвы в доме Вадима Даниловича. В красном углу под образами мерцали лампады. Женщины молились. В гриднице висел невнятный шепот, иногда слышалось отчетливо: «Господи, прости и помилуй… Пресвятая Богородица, защитница земли русской…»

За толстыми бревенчатыми стенами набат был едва слышен, и не были слышны отчаянные крики рязанцев, погибавших от монгольских мечей. Сеча шла уже на улицах.

И вдруг с треском вылетели запертые ставни, и грохот кровавой бойни ворвался в дом воеводы. Женщины вздрогнули и обернулись. А в окно с диким визгом влез нукер и, жутко улыбаясь, пошел на них. Женщины закричали в голос, одна из них швырнула в монгола тяжелый бронзовый подсвечник. А он издал какой-то звериный крик и взмахнул мечом, отбивая его. И вдруг вздрогнул, попытался обернуться и упал на колени.

Позади него стоял старший сын Коловрата Иван с окровавленным мечом в руках.

– Уходите!– крикнул он женщинам.– Уходите, я их задержу!

– Ваня, сынок, идем с нами!– крикнула Настасья Вадимовна. Но в этот момент вылетели ставни на остальных окнах, и в гридницу ворвалось еще несколько монголов.

Отрок бросился на них и стал биться с нукерами с поразительной силой и ловкостью.

Из других комнат доносились отчаянные крики, монголы ворвались и в них. Они убивали детей и стариков, бросались на женщин.

Иван прокладывал дорогу мечом. Старики-слуги бились с монголами топорами, но сильные и быстрые степняки расправлялись с ними без усилий.

– Ваня-Ваня!– донесся со двора крик его маленькой сестренки Варвары.

Он обернулся на крик. И в этот момент монгол с куцей седой бородой ударил его по голове тяжелой дубинкой из потемневшего от времени дерева. Иван схватился за разбитую голову и медленно осел на пол.

– Злой урусутский мангус,– пробормотал монгол, заходя сзади и нанес Ивану еще несколько ударов по голове.

– Ваня!– закричала Настасья Вадимовна. Но в этот момент ее схватил высокий мощный монгол и поволок за собой.

И в тот же миг у Евпатия потемнело в глазах. Он сидел за столом в гриднице князя Михаила Черниговского. Второй день он добивался у князя помощи для Рязани.

– Что с тобой?– настороженно спросил его князь Михаил.

– Не медли, князь, не медли,– повторил Евпатий.– Дай мне дружину в тысячу – полторы. И не забудет тебя народ рязанский, в ноги поклонится.

– Твоими бы устами мед пить,– усмехнулся князь.– Да ведь нет мне проку, отсылать дружину в Рязань. А ежели татарин к Чернигову подойдет, кто мне поможет?

– И я о том же говорю, князь!– кивнул Евпатий.– Русским князьям рати свои нужно собрать в один кулак и вымести орду одним махом!

– И кого же ты головой над войском поставишь? Уж не князя ли рязанского Юрия Ингваревича?!– усмехнулся князь Черниговский.

– Да хоть бы и тебя, княже,– ответил Евпатий.– Лишь бы ты войско за собой повел…

– Много мы говорили, Евпатий,– как бы с сожалением произнес Михаил Черниговский.– Но дружину Рязани я не дам.

– Да как же так, князь?!– начал Коловрат, но Михаил оборвал его:

– Я о Чернигове думать должен и о народе черниговском! Ты уж не обессудь… Я позволю тебе набрать отряд удальцов, коли пожелают за Рязань биться. Оружие дам, коней дам! Кликни по городу. Поди найдутся охотники ехать с тобой…

– И на том благодарствую,– кивнул Евпатий.– Среди черниговцев удальцов немало. Даст бог, соберу дружину славную!..

– Бог в помощь, Евпатий,– князь поднялся.– Юрию Ингваревичу от меня кланяйся!

Евпатий вышел из гридницы и посмотрел на своих сопровождающих – рязанских дружинников. Они поднялись с лавки.

– Не дал Михаил рати,– покачал головой Евпатий.– Согласен только отряд снарядить. Два дня у нас, братцы, чтобы триста удальцов набрать.

– Это мы мигом,– кивнули в ответ дружинники.– Черниговские людишки нам знакомы. Кого по кабакам соберем, кого из княжеской дружины переманим.

– Не того от нас в Рязани ждут,– сказал Евпатий, оглянувшись на дверь княжеской гридницы.– Не такой малой силы. Выбирайте самых отчаянных! Чтобы один десятка стоил!

Евпатий разослал дружинников во все концы города, а сам нашел княжеского тысяцкого Андрея Романова. Знали они друг друга тоже с незапамятных времен, с тех дней, когда пересеклись дороги Евпатия и его побратима – князя ростовского Василия Константиновича.

– Нет ли вестей из Рязани?– спросил он Романова.

– Не обессудь, Евпатий. Молчит Рязань,– ответил тот.– Слышал, что ты удальцов со всего Чернигова в отряд набираешь. Сам бы к тебе пошел, да все же прав князь: на кого мы Чернигов оставим?

– Придет час, Андрей, и вы мои слова помянете,– вздохнул Евпатий.– Поодиночке от татарина не отбиться и не подкупить Батыгу. Он не за дарами пришел, не за данью, а за всем, что мы нажили, за всем, что нам отцы оставили. Если Рязань не отстоим, Батыга вслед за ней Владимир развалит, Суздаль, Ростов.

– Больно ты мрачен стал, Евпатий,– покачал головой Романов.

– Я с мунгалами бился, Андрей, от того и мрачен. Это несметное и злобное племя. Или мы их, или они нас! И то ведаю, что твой князь и все князья окрест думают договориться с Батыгой. Но Батыге не союзники нужны, а полоники. Одних продаст, другие кобылиц в степи пасти будут. Все это я князю твоему рассказал, но он не внял речам моим. Сидел и в бороду усмехался.

– Думы у вас разные,– начал было обеливать князя Андрей.

Но Евпатий оборвал его:

– У нас дума одна должна быть, о Руси!

– Не держи ты на нас зла,– не выбирая уже слов, искренне сказал Романов.– Русь велика, а нам о Чернигове думать надобно…

– Бог вам судья, Андрей,– покачал головой Коловрат.– Но помни, Рязань вы своре голодных псов на растерзание бросили.

Он развернулся резко и пошел прочь от терема княжьего. Романов хотел было остановить его, но только рукой махнул с досады.

– Как звать?– спросил Евпатий, глядя на дюжего детину.

– Прохор Ильин сын,– отозвался тот.– Пронские мы.

– Кто еще с тобой?

– Братан, Васятка,– Прохор кивнул на такого же высокого и мощного мужика.

– А что в Чернигове делали?

– Каменотесы мы, храм божий строили,– за Прохора отозвался брат.

– Копье с мечом в руках держали?– Спросил его Евпатий.

– Дело привычное,– хором отозвались братья.– Это мы завсегда можем!

– Покажи,– кивнул Евпатий.

Один из дружинников протянул Прохору меч. Тот взял его, прикинул на вес, примерил к руке и принялся вращать, успевая делать молниеносные выпады.

– То же могу и с копьем делать,– сказал Прохор, возвращая меч.

– Удалец,– похвалил его Евпатий и посмотрел на Василия.– А ты на что горазд?

– Так же могу,– просто ответил тот.– Цепь могу порвать, воз груженный сдвинуть могу, коня могу с копыт кулаком свалить.

– Становись в дружину,– кивнул Евпатий.

Набор в отряд подходил к концу. Прознав о том, что рязанцы набирают удальцов, а вооружит их князь Михаил, к Евпатию начали стекаться все, кто бы не смог купить ни меча доброго, ни коня быстрого. Из собравшихся на дворе рязанцы с пристрастием выбрали три сотни самых отчаянных, самых сильных, самых бесстрашных и беспощадных бойцов.

Со двора княжеского привезли кольчуги, латы, шеломы и оружие, пригнали из княжеских конюшен сотню отборных жеребцов. Со смехом, с шутками-прибаутками добровольцы примеряли доспехи. У кого коня не было, тот выбрал из княжеского табуна.

К вечеру дружина Евпатия заняла улицу возле постоялого двора. Солнце склонилось уже к западу, над избами поднимались морозные дымы, из ноздрей дружинников и коней вырывались облачка пара от дыхания. На сборную дружину пришел посмотреть черниговский народ. Глядя на дружинников, девки пересмеивались, а парни старались выглядеть молодцевато.

Евпатий осадил коня и посмотрел на дружинников.

– Други мои, поклон вам от рязанского народа!– он склонил перед ними голову.– Завтра с рассветом мы уйдем из Чернигова! Вернутся немногие! Но на все воля божья!!! Отстоим Русь! Не пощадим за нее живота! И Русь нас запомнит.

– Верно говоришь, Коловратович!!!– поддержали его из толпы.

– Чему быть того не миновать!– продолжал выкрикивать Евпатий. Конь под ним волновался и прядал ушами.– На Калке русские богатыри орду били! В той сечи добры молодцы костьми поперек орды легли! И табунщики ушли восвояси! У стен рязанских мы ответим так, чтобы орда вновь откатилась в Дикое поле!!! А сегодня приласкайте жен, деток порадуйте! Нас смертный час ждет! Чернигов-град, не поминай лихом!

– Евпатий!!!– вновь прокатилось над рядами дружинников и над толпою народа.– Коловратович!!! Слава тебе, добрый молодец!!!

Евпатий слез с коня и земно в ноги поклонился своей дружине и черниговскому народу.

На рассвете отряд выступил из Чернигова. Когда городские ворота остались позади, ратники осадили коней и поклонились Чернигову в последний раз. Над дымным сумеречным горизонтом поднималось солнце. У многих воинов по щекам текли слезы. А Евпатий смотрел на полуденную сторону, там их ждала Рязань.

Но не успели они отойти от Чернигова, как позади раздался тяжелый перестук копыт.

– Евпатий!– раскатился над дорогой зычный голос.

Дружинники начали оборачиваться. За отрядом в вихре снежной пыли скакали несколько всадников. Евпатий пригляделся и узнал в одном из них ростовского князя Василия Константиновича. Он осадил коня и дождался побратима.

Василий Константинович остановился возле него, пожал Евпатию руку:

– Слава богу, нагнал! Из Киева возвращаюсь. В Лутаве прознал, де рать Евпатий собрал да на Рязань двинулся. Скакали без сна и отдыха. Увидеть тебя хотел.

– Да, брат,– кивнул в ответ Евпатий.– Как бог ссудит, поди в последний раз свиделись.

Они слезли с коней и обнялись.

– Езжайте вперед, я вас нагоню,– сказал Евпатий рязанскому дружиннику Семену Михайлову, которого из десятников сделал сотником. Своим спутникам Василий Константинович тоже знаком показал отъехать в сторону.– Вот так, брат,– усмехнулся Евпатий.– Приехал я к Михаилу Черниговскому за дружиной в полторы тысячи бойцов, а возвращаюсь с отрядом, который собрали с бору по сосенке…

– Прости, брат, я тебе ратников тоже дать не могу,– покачал головой Василий Константинович.– Сам знаешь, в Ростове дружина – две сотни копий. Бога молю, чтобы князья одно войско собрали. Князь наш владимирский Георгий Всеволодович набирает сильную рать. Но не знаю, послушает ли меня? Пойдет к Рязани или на суздальской земле орду встретит?

– Эх, Василий Константинович, ты то ведь знаешь, что Батыгу в одиночку не одолеть. Ежели биться будем каждый за себя, не оставят табунщики от городов русских камня на камне. Возвращаюсь я в Рязань, Василий Константинович, а сердце тоска гложет. Чует сердце беду. Вернусь на пепелище…

– Оставь!– оборвал его побратим.– Пустое говоришь, Евпатий! Стоит Рязань и стоять будет!!! А ежели я Георгия Всеволодовича уговорю – подойдет к Рязани войско сильное. Тогда Батыге не сдобровать…

– Нет, брат, сердце не обманешь,– покачал головой Евпатий.– Мне ангелы вчера весточку принесли – Рязани больше нет…

И он посмотрел на побратима так, что у Василия Константиновича сердце сжалось от предчувствия скорого конца. Он вдруг понял, что и его смертный час уже не за горами.

– Бог нам в помощь, Евпатий,– сказал он, глядя на побратима широко открытыми глазами.– Если Господь такую долю ссудил, так тому и быть. Так тому и быть…

– Прощай, брат,– Евпатий снова обнял его.– Готовься к сече под ростовскими стенами. Князья меня не слушают. А коли так, сметет орда княжеские дружины.

– Свидимся еще, Евпатий,– улыбнулся Василий Константинович.

– Дай то бог, брат, дай то бог… Прощай…

Евпатий сел на коня, попридержал еще повод и улыбнулся:

– А если что, на том свете свидимся!..

Василий Константинович посмотрел ему вслед и застонал от бессилия.

На ночевку дружинники Евпатия расположились в сосновом бору. Распрягли и накормили коней, развели костры, выставили дозоры.

Незаметно шум на стоянке стих. Стреноженные кони всхрапывали во сне. Старший над дозорными покрикивал время от времени: «Не спать! Не спать!..» Но от его окриков дозорным становилось еще дремотней.

– Не спать… Не спать…– перекатывалось по лесу эхо.

Евпатий смотрел на пламя. Угольки в костре щелкали, на сосновых сучьях шипела смола.

И вдруг он услышал спокойный голос отца: «Сила наша не в железе каленом. Идет силушка из старины седой. От тех времен, когда пращуры не знали ни бронзы звонкой, ни булата крепкого. А на врага да на зверя ходили с дубьем, с камнем да с голыми руками. Не забыл слова заветные?»

– Помню, батюшка,– прошептал Евпатий.– Помню твой наказ. Батюшка, как же нам не хватает вас. Всех, кто на Калке головы сложил. С той поры князья разумения вовсе лишились. Грызутся меж собой пуще прежнего!.. Господи, за что ссудил нам чашу сию испить?! За какие грехи привел на Русь орду? В чем дети то наши провинились?..

Было так тихо, что звук от сломанной ветки разносился по лесу на несколько верст. И только изредка принимался кричать дозорный: «Не спать! Не спать!» Над бором мерцало звездное небо.

С раннего утра отряд Евпатия снова встал на копыто. И утром же ратники Евпатия встретили первых рязанских сбегов. Эти собрали скарб и ушли из города, когда князь Юрий Ингваревич отдал приказ рязанским полкам выступать навстречу орде.

– Господи,– прошептал Евпатий, услышав от них весть.– Для Рязани – это верная гибель.

– Княже вовсе голову потерял,– говорили ему беженцы.– Как узнал, что Батыга Феодора Юрьевича с послами зарезал, ровно как обезумел… Ни воеводу не слушал, ни тысяцкого Сапегу.

– Чем сеча закончилась?– спросил их Евпатий.

– Того мы не ведаем. Скарб сгребли, детишек подмышку – и бегом Рязани!.. Путь держим к сродственникам в Чернигов. Поди, туда орда не доберется.

– Бог вам в помощь!– кивнул Евпатий сбегам и хлестнул коня плетью.

И пошло день-деньской крутить по дороге. Навстречу отряду нет-нет да попадется обоз рязанцев. Евпатий подробно расспрашивал сбегов о том, что происходило в Рязани, когда те уходили из города.

– Нет, боярин, от рати никаких вестей тогда еще не было!– отвечали ему.– Но воевода приказал собирать ополчение и разводить под стенами костры. В котлах воду кипятили да масло, да смолу топили…

А к закату попались навстречу те, кто стал свидетелем известия погибели рязанских полков:

– Воевода приказал бить в набат и собирать на стены ополченцев.

– Неужто татары к городу подошли?!– спросил их Евпатий, уже зная ответ.

– В тот же день орда накатила. Но мы в это время уже в другую сторону двинули…

После встречи с ними волна беженцев спала.

Евпатий понимал, что сбегов они больше не встретят. Эту ночь Евпатий почти не спал. На короткое время забывался. Но от коротких стремительных сновидений, душе его открывалась зыбкая бездна. Он видел жену и детей, стоявших зимним вечером по другую сторону Оки. Но как только он пытался перейти на другой берег, лед под ним подламывался, а жена и дети как будто растворялись в морозном воздухе. Снился ему тесть – Вадим Данилович Кофа. Воевода рязанский стоял возле бойницы на городской стене, под которой толпилась орда. И по всей стене, словно тени, стояли тысячи рязанцев. Но присмотревшись, Евпатий вдруг понял, что из груди тестя торчат монгольские копья, а остальные рязанцы стоят, кто с рассеченной грудью или головой, кто со стрелами торчавшими из груди. И Евпатий понял, что видит погибших защитников города.

Он проснулся так, словно вынырнул из студеной воды. Чувствуя, как сердце зашлось и вот-вот выскочит из груди. Евпатий поднял лицо к темным небесам и прошептал:

– Кончено… Нет больше Рязани…

– Куда мы так мчимся?– с недоумением спрашивали ратники.– Так скачем, словно помереть спешим…

Но Евпатий, не слушал никого, только нахлестывал коня. И самые худшие его опасения подтвердились уже спустя несколько часов. Встретили они почерневших от голода и холода, оставшихся в живых защитников Рязани.

– Что с городом?!– перво-наперво спросил Евпатий.

– Нет больше Рязани, Коловратович…– ответил ему высокий человек, едва державшийся на ногах от изнеможения и потери крови.– Татарин все порушил, всех убил… Я супостата какого-то из седла вышиб и ускакал… Скакал, пока коня не загнал…

– А воевода? Дом воеводы как?!

– Не знаю, Евпатий. Татары ворота пороком вышибли, со стен нас выбили. Город дотла сгорел…