Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН: 7719571260.
Алексей Белозер. Синяя даль
Первый раз он увидел её внизу, меж камней, привязанную прочной бечевой к массивному клину, на совесть вбитому в расщелину. Тогда он почти не обратил на неё внимания, а просто отметил, как факт: «Она там. Внизу». Событие повседневное, незначительное. Странно, что его глаз вообще зацепился за неё. Он видел их сотни, они давно перестали быть для него чем-то особенным, напротив, за многие годы всё их разнообразие, кажущиеся различия и внешние атрибуты, всё это слилось, сравнялось, воплотившись в едином собирательном облике. Когда-то ему было интересно. Когда-то ему казалось, что вся эта индивидуальность, пестрота делали каждую из них неповторимой. Подобно исследователю, он жадно желал видеть и постигать уникальность каждой из них. Он был очарован и восторжен, открывая новые черты, новые формы, новых их. Но годы шли, и восторг давался всё труднее. Скорее даже привычка говорила в нём. И какое-то время он ещё восхищался, но не тем сакральным внутренним чувством, а потому что должен был восхищаться. Однако, он не пускал в себя это осознание, поскольку одновременно с ним, он должен был отречься от очарования юности, от пустых безумств и тайных воздыханий. От всего того, что наполняло его жизнью по его разумению. Он долго не хотел признавать этого, а потом вдруг однажды, разразившись честностью с самим собой, сделал для себя открытие, давно уже свершившееся, но до той поры не признанное, не впущенное, такое очевидное, но вместе с тем такое пугающее. В своих поисках их уникальности он вдруг пришёл к выводу, что все их различия ничтожно малы по сравнению с их общими чертами. Настолько малы, что он уже не мог различать их. Все они казались теперь ему одинаковыми. И скучными. Он видел их сотни, он знал их сотни, но отныне был убеждён, что видел их всех. Он так же наблюдал за ними со своей высоты, так же отмечал их присутствие, но интерес его к ним погас безвозвратно. Теперь его больше занимала бескрайняя, недоступная, синяя даль. Даль, где небо было заправлено за край моря, как идеальная простыня в доме прилежной хозяйки.
Пытливый, романтический ум поэта, знай он все думы старого маяка, наверняка бы зацепился за его исповедь и провёл бы истёртые, как мир, параллели между потухшим его сердцем и тем, что и сам маяк давным-давно перестал функционировать, гореть. Его взгляд давно не вспыхивал, не метался острым лучом по чёрной ночной поверхности, не обжигал надеждой заблудшие суда. Однако же, если не брать во внимание поэтические бредни, а дать слово более трезвому, рациональному рассудку, то причины на самом деле оказывались куда более весомые, чем остывший интерес маяка к рыбацким лодчонкам, что сновали в прибрежных водах. Маяк был стар. Настолько стар, что ни одна из тех лодок, что так радовали и волновали его взор в юности, не уцелели, рассыпались под гнётом времени и соли. Им на смену пришли новые, бодрые, крепкие, но они тоже уже доживали своё. А маяк всё стоял. Построенный, пусть и давно, но на совесть, он твёрдо сносил все невзгоды, все бури и ветра, выпадавшие на его долю. Многие шторма он попросту не замечал. Он отлично знал своё дело, и безукоризненно с ним справлялся, неся еженощные вахты на вершине неприступного утёса.
.....
Не показалось. Говорила, действительно, лодка. Стоит признать, что маяк был далеко не хамом и когда-то болтал с лодочками часами, но времена изменились, теперь это было привилегией нового маяка. Он уже не мог вспомнить, когда в последний раз разговаривал с кем-то из них. Даже голоса их позабылись. Ему не то, чтобы не хотелось вступать в беседу. Он потерял сноровку и, казалось, совершенно забыл, как это делается.
– Мне говорили, что ты молчун. Наверное, так и есть. Я, конечно, понимаю, что ты старый маяк, но всё же…
.....