Читать книгу Меня зовут Фанни - - Страница 1

Первая встреча

Быть дворовой кошкой значит обладать множеством талантов.

Ты должна быть на виду, но в случае малейшей опасности спрятаться. Нет, раствориться в пространстве. Ты все-таки добыча. Для людей и для собак.

С людьми вообще сложно. Кто-то не побрезгует погладить тебя, а кто-то одарит таким пинком, что сляжешь дня на три. Пока голод не перевесит боль.

А еще быть дворовой значит быть актрисой!

Найти идеальный баланс. Двуногий должен заметить тебя. Однако подходить близко слишком опасно. Ты держишься на пару шагов в стороне. Замираешь…

Буквально на секунду! Иначе можно упустить добычу!

Поднимаешь голову и вкладываешь во взгляд всю нежность и преданность что может находиться в закромах твоей хитрой, бродячей души. Контакт пойман. Теперь ты можешь мяукнуть. Правильно мяукнуть!

«О, двуногий господин! Лишь тебе по силу продлить мою жизнь на этот короткий денечек. Большего я просить и не смею… А прошу лишь крохотный кусочек сосисочки, что я вижу в твоем пакете.»

Преисполненный жалости к себе, и восхищением к двуногому твое «мяу» должно быть достаточно громким, чтобы привлечь внимание, но в тоже время достаточно сдержанным, чтобы не выставить себя наглым порождением и убедить этого «героя» что ты осталась совсем без сил.

Ах! Как все-таки хочется кушать! Еду сегодня раздобыть так и не удалось.

Пожалуй, виной была ужасная ноябрьская погода. Тучи сбились в мышиные, серые стаи, и с них сыпал первый снег. Назойливый и колючий.

Нутро свернулось и начало рычать.

А было время от постоянного голода шерсть моя полезла клочками. Я устала срыгивать ее, но мама всегда говорила: «Не важно где, а важно, как ты живешь! Пусть и на помойке! Ты должна выглядеть опрятно. Ты моя дочь.»

И я следила за собой как могла. Это напоминало о маме и ее теплом шершавом языке.

Рожденная от домашней кошки и воспитанная людьми, мама отличалась от дворовых котов. Честная, порой до раздражающего наивная. Едва ли ей удалось выжить, если бы не случай, который свел дороги бродячего кота Ляли и брошенной аристократки. Так в шутку называл маму этот старый кот.

Он приметил ее, дрожащую, исхудавшую, но с вылощенной до блеска шерстью, рядом с разоренным участком. Старый дом снесли, а новое еще не успели построить.

Она ждала Лизу. Свою хозяйку.

До последнего дня мама верила, что ее не забыли, а лишь не смогли найти.

– Дура. – Вздыхал Ляля. – Выкинули. Как перчатку поношенную. Вроде и сердце, и руки греет, но новому пальтишку не под стать. А стало быть на помойку! – Он почесал ухо. Одно стояло торчком, а второе прижато к круглой морде. – Знаем этих двуногих, плавали.

Маме казалось, что она здесь по ошибке. А значит ненадолго. Но жизнь неумолимо шла вперед, и ее нужно было жить. Чтобы затем случилась весна. И любовь. А затем мы. Шесть котят.

Отца своего я не знала. Ляля был против маминого выбора.

«Слишком отчаянный. Даже для дворового. С ним котят не прокормишь.»

Отца не стало незадолго до нашего рождения.

Еще чуть позже Лунная дорога призвала и моих братьев и одну сестренку. Мама почти не отлучалась от нас, не считая кратких вылазок на охоту. Но не было ночи, чтобы луна не прибрала к себе одного из нас, пока мы не остались с мамой одни.

В тот августовский день накрапывал дождь.

Ляля тяжело переносил сырость, и в особо дождливые дни предпочитал отлеживаться. Но не в тот раз.

«Чахлые легкие и кости моя беда. Спасибо человекам.» – говорил он. А я не понимала ни слова. Ляля был странным котом. С большой круглой мордой, пепельного цвета, и хвостом-обрубышем. Одно ухо было остроконечным, а второе стыдливо прижималось к голове. Местные коты обходили его стороной. Скорее всего из-за его вспыльчивого характера и странностей. Одной из них была дружба с собакой.

Как и подобает настоящей дружбе, началась она с драки. Затем им пришлось вдвоем удирать от людей с палками. Как бы я не любила Лялю, его друга обходила стороной, и считала это нечто вопиющим. Пес чувствовал мою неприязнь, и старался не попадаться на глаза. По его заверениям чтобы «не смущать ребенка». Оттого-то я была крайне удивлена узнав, что пес меня разыскивает.

– Малая! Ляля… и мамка… твоя… – Что-то испугало меня в его виде, и я перебила его. – Ляля и мама скоро вернуться. – Я собралась уходить.

– Они больше не придут.

Я кинулась на него, царапая маленькими коготками его морду. Пес взвыл.

– Это ты! Ты загрыз их! Что можно ждать от пса!

– Малая, не я! Не я! Я спасти… их… – Он заскулил как маленький щенок.

Тело обмякло. А что-то внутри вело странные подсчёты. Ляля бывалый кот. Он выпутается из любой ситуации. А мама… Мама просто не сможет оставить меня. У нее нет на это право. Я маленькая! Мама, я еще совсем маленькая! Мне не выжить без тебя! Жалость захлестнула меня. Мне хотелось бежать, звать маму. Найти ее. Сделать хоть что-нибудь. Тело не слушалось. Я сидела не в силах пошевелиться. Между тем страх прошел. Вот я глупая! Кто же верит собакам? Они вернуться. Скоро вернуться.

Однако они не пришли. Ни на закат, ни на следующий день.

Лялин друг приносил мне неопределенного вида громадные кости, объедки.

Я совсем перестала за собой ухаживать, и часто представляла: вот она возвращается. Охает.

«Да ты ведь совсем чумазая! Как чертенок.» а я лишь фыркну. Пусть знает, как оставлять меня одну.

Минуло пару недель. Мне не выносимо было оставаться на старом месте, и я отправилась на поиски нового дома. Нигде не удавалось задержаться на долго. Стоило найти что-то приличное, как меня выселяли кошки крупнее и старше. Сила была не на моей стороне.

Двигаться. Искать. И никогда не останавливаться, если не хочешь умереть.

Картон не спасал от холода, но помогал от мелкого. надоедливого снега, что сыпал и сыпал целый день. Пустой желудок бередил старые раны, нагоняя тоску. Оставалось лишь спать, чтобы сохранить силы.

– Ох, какая кошечка! Какая худущаааяяяя! Ну и представили! Да как такая дом отыщет!? – Я огляделась по сторонам и подняла голову к источнику звука. Надо мной нависло нечто. Похожий на человека, он светился желтым, как фонарь. В добавок мохнатый, нечёсаный, как старый пес с той улицы. Нос картошкой навис в сантиметре от меня.

– Как звать то тебя девонька?

– Мама называла меня Фантик.

– А шо ж ты такая худущая Фантик? – Я фыркнула. Не его забота.

– Отчего фырчишь то? Фырчит она! С характером значится. Слухай, девонька, домовой я! Дух дома значит. Петро звать. Представили. К тебе! К характерной. Вот уж… а что теперь то… теперь то шо… Дела делать будем. Тебе как погляжу без семьи, девонька, не выжить. Да, как и мне… – Я молча следила за ним. Он летал из стороны в сторону. То поднимал пухлые ручки, то опускал.

– Чего молчишь то, чего молчишь? Немая в добавок?

– Как погляжу вы сами прекрасно справляетесь. В собеседнике не нуждаетесь. Да и как эту семью найти! Было бы так легко… И не нужно мне вообще-то!

– О, говорящая! Так отчего не легко, когда Петро рядом! А семья каждому, девонька, нужна. Большая, маленькая… Каждому свое.

Обманутые ожидания

Минуло две недели. Зима полностью вступила в свои права. Первая на моем веку.

Мне удалось найти подходящее место. Теплый, сухой подвал, с маленьким треснувшим окошком, под самой крышей. Поначалу я очень боялась, что это место опять отберут. Оно было чудесным, и могло вместить не одну кошачью семью. Тем не менее коты будто не замечали его, проходя мимо. На мое удивление Петро лишь ухмылялся.

– Дык, своих беречь надо. Намоталась погляжу. А ты не расслабляйся. Вес набирай. Нам еще дом искать. Кто тебя худущую приметит?

С приходом Петро жизнь моя стала более сносней. Поблизости имелось пару магазинов, и одна двуногая, в нелепом колпаке, даже подкармливала, когда было настроение.

Выживать одной трудно, а в состоявшие компании меня не брали. Я была котенком странной кошки, которая дружила с Лялей. Этим разбойником, с которым еще приходилось «считаться». «Что, не научил тебя твой друг, как держаться в стороне от нормальных котов?» С момента их последней вылазки прошло более трех месяцев, и скорее я была рада компании домового, после своего вынужденного одиночества. А со временем стала привыкать к его липучей заботе. Старик грел меня своей длинной бородой. Учил есть не спеша, и грациозно вышагивать перед двуногими. Давал советы, много говорил о семье, и порой напоминал маму, только более ворчливую.

Каждый день Петро уходил, возвращаясь еще более взъерошенным и скрипучим чем обычно.

– Нате, гляньте! Вот прям все заняли! Ля какие высоченные стоят, да не по одному домишке там значиться! Да только облюбовали тута все! Облетел я их, коллег поспрошал. Нет, говорят, Петро место. Умные все! Семейные. С кошками, да домовыми. Ну ничего, ничего, девонька, прорвемся. Время то на исходе, ну ничего… – Он заламывал руки за спину, затем прижимал их к груди, и все причитал, мол пропаду я без семьи.

– Петро, ну разве мы с тобой не стая? Зачем нам вообще сдались эти двуногие! Может ты не знаешь, но эти человеки очень опасный народ. Я не доверяю им больше чем собакам. Ты защищаешь меня от котов, а если тебе все-таки нужна еда, ты не стесняйся, я буду делиться с тобой объедками, а хочешь, могу приносить тебе самых вкусных мышей, для друга не жалко! – Петро побледнел. Казалось он вот-вот исчезнет.

– Как ты, девонька, семью не хочешь? Даже…даже человечка, вот хоть… Нет, малюсенького не надо… Ну хоть одного? – Я махнула хвостом, а Петро закатил глаза и спрятался в темный уголок подвала, пробурчав под нос: «Характерная какая! Стараешься для нее, стараешься…»

В тот вечер мы больше не общались. И эта повисшая, звенящая тишина пугала.

Так прошло еще три дня. Я ластилась к дедушке., принесла ему роскошную мышь. Я даже не убила ее, а лишь хорошенько придушила, вдруг Петро сам хотел… Однако настроение его лучше не становилось. Он лишь повторял:

– Девонька, дом тебе нужён. Дом. Семья. Да хоть человек! Пропадёшь ты без дома.

Как-то раз Петро пришел с очередной вылазки.

– За мной, девонька! Шустро-шустро! Нашел, что надо нашел.

– Человека? Или целую стаю человеков!

Домовой не ответил, лишь сильнее подтолкнул вперёд.

Идти, а точнее бежать за дедушкой пришлось долго. Его неотложным делом оказалась… Коробка!? Обычная коробка. На боку красовались уродливые, человеческие каракули.

– Тащи. – Приказал домовой. И я, сомкнув челюсти, а где-то подталкивая головой, потащила её к магазину.

– Полезай! – Вновь приказал дедушка.

– Опасно, деда! – Прошипела я – Я же вся на виду!

– Полезай, кому велено! А я присмотрю.

Хвост колотил по коробке. Время тянулось медленно. Люди проходили мимо, разглядывая меня. Однако никто не пытался подпалить усы или пнуть. Мимо прошёл ребёнок.

– От-дам…в…хо-ро-шие ру-ки…

ЧЕГО!?

Шерсть на загривке приподнялась. Я взглянула на повисшего рядом Петро.

– И чего ты удумал, старый чёрт!

– Тише, девонька, не дури.

Я выпрыгнула из коробки и побежала в сторону убежища. Следом явился Петро.

– Не дури, вернись.

– Не вернусь! Зачем нам семья? Разве тебе плохо со мной? Люди! Эти люди могут выкинуть меня на улицу как наиграются. Им нельзя верить! Я верю только тебе…

– Исчезну я! Скоро! Может тебе и прожить без семьи, а домовому никак! Думала за зря вожусь с тобой? По доброте душевной! Ты мой проводник в новый дом! Не найти домовому дома без кошки. Не найти… Вот так-то девонька…

Как-то раз я попала под кипяток. Мама долго зализывала бок что я обожгла. Казалось Петро окатил меня кипятком с ног до головы.

– Вот как. Тебе нужна не я, а дом. Меня выбросят, а ты останешься при деле.

– Да что же выкинут то?

– Мама была лучше меня! Она родилась породистой, домашней кошкой! Только это не спасло её от улицы.

У кошек нет слез. Если бы были, я бы залила ими весь подвал.

– Не ходи за мной, Петро. – Бросила я, и отправилась гулять по крышам.

Чёрная кошка

Я сновала тёмной змейкой. Ныряла под трубами, скользила по парапетам, и смотрела как небо сошло с ума. Его кто-то сильно обидел, и теперь оно плакало большими, мохнатыми снежинками. Швыряло пригоршни снега прям в лицо земли. Мол, посмотри, как мне больно. Дома стояли безмолвно, как нечаянные свидетели, не к месту начавшейся истерики, но глазели пристально, не в силах отвести свои желтые глаза-окошки. И казалось нет больше ничего в этом мире кроме снега, окон, и кошек.

Вот одна. Спокойная, сытая и беспечная, она вглядывалась в белое, шуршащее полотно за стеклом.

А этот кот-буддист вероятно достиг просветления, и не собирался покидать его, не смотря на усердия двух маленьких человеков. Один отчаянно тянул кота за хвост, а второй изучал изнанку ушей.

А этот вот-вот получит взбучку, как только хозяева заглянут в комнату. Он уселся на перевернутую ёлку, как на поверженного мамонта. Такие разные, но все они были домашними.

Мама любила вспоминать прошлую жизнь. Рассказы были похожи на сказки. Всегда полные миски с едой. Её можно не прятать, не отвоёвывать, не искать. Мягкая постель, чистая вода. Там тебя любят за то, что ты есть. И мне нравилось слушать их перед сном, лишь за тем, чтобы дать себе коротенькую отсрочку перед завтра. А завтра наступит реальность. Где есть день. Который нужно пережить и, если тебе удастся – будет следующий. И так до тех пор, пока тебя не призовет лунная дорога. Ощутив её зов, когда придет твоё время, ты уйдешь к предкам.

На улицах не живут, на них выживают. Я поняла это сразу, как только открыла глаза. А мама не смогла принять настолько простую истину. И все же, что-то начало меняться во мне, с приходом Петро.

Еще Ляля говорил: «Легче жить, когда есть для кого» Мы с мамой были его стаей. А затем моя стая оставила меня одну. И я выживала, всю свою маленькую жизнь. Да так усердно, что теперь мне хотелось просто жить. Верить, и мечтать. Найти для них силы! Как мама находила их.

Я долго всматривалась в небо, пока не расплакалась. В груди стало до боли тесно. Её распирали необъяснимые, а значит неприятные чувства. Если тебе удалось поесть, найти теплое место, откуда не выгнали более сильные хвостатые, не поймали люди с палками, предел мечтаний достигнут. Остальное не достижимо. И если так, зачем забивать голову. Вместе с тем, с приходом Петро, я стала понимать насколько одиноко мне было без мамы и Ляли. Его вера что жизнь – не выживание, и в ней есть место многому, в том числе радостям, счастью, проедали что-то во мне будто ржавчина.

Жалость к себе понемногу отступала, и её место занял страх. Мне вспомнилась как ярко домовой светился в нашу первую встречу. С каждым днем он истончался, всё больше горбился, превращаясь в настоящего старика.

Я подошла к небольшой, темной лужице. Из нее на меня смотрела угрюмая кошачья рожица.

– Ну что, на жалелась себя, или еще поноешь? Маленькой капризной кошечке плохо от того что друг любит её не просто так, и желает для себя и неё лучшей жизни! Вот негодяй! Ну и пускай что ему грозит смерть. Так даже лучше. Наша кошечка сможет всласть настрадаться, носиться со своим недоверием… – она облизнула лапку и уставилась на меня глазами-щёлочками – Или подожди, ты всерьёз удумала ради этого старика рисковать собственной шкурой, и повязаться с двуногими!? А что бы на это сказал Ляля?

– Ляля сказал бы что для хорошей стаи и жизни не жалко! – На секунду мне показалось что я увидела маму и Лялю. Они стояли на самом краешке крыши. На старом разбойнике не было шрамов, густую шерсть трепал ветер. Они еле заметно кивнули мне. Я наступила лапой на лужу, и со всех ног помчалась к Петро. Я мчалась домой.

В подвал я спускалась по памяти, наощупь, сильно зажмурив глаза. Мне казалось, что, если я открою их и не найду домового мое сердце не выдержит и разлетится мелкими осколками, исцарапав все внутри.

– Петро! Дедушка, выходи! Деда! Ты хотел, как лучше… Я не злюсь больше. Честно. Прости меня, деда… Ты где?

В уголке послышалось едва слышное кряхтенье. Только тогда я открыла глаза.

– Непутевый из меня домовой. Даже кошка отказалась. Да что уже… Видать срок мой подошел.

–Дедушка! Я… Я не отказывалась! Не уходи…

Я зарылась головой в его бороду. Мяла грудь лапами.

– Обида твоя, девонька. Больно. Ох, больно от неё.

В ту пору все были молоды. Двое новобрачных, маленький котенок и новоиспеченный домовой Петро. Росла семья, рос дом.

Дети вырастали, разлетались в большие города, другие страны. Всё реже навещали родителей. Годы летели. Не стало хозяина. От семьи осталась лишь бабка, которую Петро помнил еще молодой. Однако не смогла долго без любимого. После сорока дней вся семья собралась в последний раз на проводы бабки. А Петро остался ждать. Придут и вновь будут слышны шаги, смех, перебранки, детский гогот. Дом оживет.

Но за ним никто не вернулся.

Зимой в заброшенный дом подселился мужик-выпивоха вместе с собакой.

Вместе с собакой и погорел. Пес пытался вытащить хозяина, как почувствовал не ладное.

После этого Петро замкнулся в себе. Поменял три семьи, да не с одной ужиться так и не смог.

– В наказание снова к кошке привязали. Мол вот, Петро, начни сначала. И не бузи. Мало в тебе силы осталась. Мы ведь силу от хозяина или дома берем, а коли дома нет, а у хозяина обида, чахнем мы, девонька. Иль помираем в конце концов. Ты уж извини что тебе не все рассказал. Поверишь, али нет, прикипел я к тебе. Жаль отпускать тебя непутевую. А люди, девонька они разные. Было время, шибко я злился на них, чуть барабашкой не стал. Злым духом дома, значит. Кому мстил? Сам себе получается, так еще людям жизнь портил.

Люди…Как по мне, больше на детей похожи. Ошибаются, любят, не любят. Кто ошибку свою примет, да урок извлечёт, а кто с задранным носом всю жизнь проживет. Как и мы, в общем-то.

Полупрозрачной рукой Петро погладил голову.

– Деда, не уходи! Ты моя семья, деда! А дом мы найдем. Обязательно! Чтобы ёлка и тапочки! И смех! И молоко в блюдце! Мы обязательно найдем дом. Я найду.

Кто не рискует…

Я и не заметила, как заснула, убаюканная отступившими тревогами, упокоенная теплом дедушки. Сладко потянувшись оглянулась в поисках его.

– Петро, ты себя как чувствуешь? – голос отражался от стен, а я стояла одна. – Дедушка, пожалуйста, перестань прятаться и ответь мне. – Нутро сжалось от страха. Не-не-не-нет. Он не мог исчезнуть. Я больше не сердилась. И пообещала, что мы обязательно найдем дом. Нам обоим. Тревога барабанила огромными градинами, а сердце билось так часто, что я забывала дышать.

– Деда!

***

– Простите, извините… Позвольте пройти. – я теснилась к выходу в переполненном автобусе. Пуховик сбился, а по лицу струился пот. Надеюсь меня не прищемит дверью. Опять.

Нога по щиколотку утонула в коричнево-серой жиже, стоило только выйти из столь комфортабельного транспорта. Ммм… Зима. Обожаю. Будто в насмешку, на меня смотрела милая фигурка Деда Мороза. Нужно написать ему письмо. Попросить новую нервную систему, ну или пощады, на худой конец.

Сложно сказать, что бодрило больше: растворимый кофе или возможная взбучка за опоздание.

На горизонте замаячил фасад офиса. Серый как моя жизнь. Вроде успеваю. Башмаки зажмякали по ступеням.

Вот уже шесть лет как я исправно вышагивала по этой лестнице, с коротенькими перерывами на выходные, а в последние три года и без отпуска. А хотелось так бы по карьерной… О своих профессиональных амбициях я заявила сразу на собеседовании. Никогда не забуду взгляд грузной тетки, менеджера по подбору персонала.

– У вас неплохое образование. – «неплохим» она называла незаконченную магистратуру в сфере менеджмента и управления.

– Какую должность в будущем хотели бы занимать? – Быть владельцем собственной дизайнерской студии. Всегда тяготела к искусству. В слух же я ответила:

– Думаю можно начать с начальника отдела маркетинга.

– Плох тот солдат, как мы помним. Однако, – Она поджала свои тоненькие губки в сплошную алую линию, окатив взглядом, будто ведром помоев. – Мало кто любит таких самонадеянных.

Самонадеянным с моей стороны было считать, что все это временно. Вот залижу раны, восстановлюсь в магистратуре. Выбью местечко потеплее… Мама вообще не понимала моей «академки» и переезда в другой город.

– Столько сил вложено. И не только твоих, доня! Отец как горбатил чтобы вас с Никой поднять, отучить. Вот так берешь и бросаешь все из-за какого-то мужика.

Долго придаваться воспоминанием мне не довелось. Вскоре день нёс меня. Лицом вниз. По мостовой. По крайней так казалось по ощущениям.

Горящие сроки, недовольные клиенты, недалёкие коллеги. Вслед за этим: забитый автобус, пробки. Ужин на скорую руку и наконец сон.