Читать книгу Со стипендии верну - - Страница 1

*Все названия, места и имена героев вымышлены. Любое совпадение случайно.

Меткая затянулась, поглядывая на дверь: «Урод Николаевич достал». Преподаватель «Теории культуры» известный извращенец. Обычно, Урод, – то есть Евгений Николаевич, стоял за кафедрой, томно облизывая губы, подозрительно раскачиваясь в такт, и нёс не относящуюся к теме лекции чушь: «Тан-три-ческие практики, что вы знаете о тантрических практиках?»

Конкретно сегодня он вымочил такое. Расхаживая по рядам, монотонно читая лекцию с листочка, он вдруг дошёл до последней парты, посмотрел в упор на Меткую, аж слюна скопилась в уголке рта и выпалил: «Меткая, а вы в сердца мужчин попадаете метко?»

Вся аудитория беззвучно каталась под партами в истерике. Накуренная с утра Меткая, которая, чтобы не заснуть, слушала в одном наушнике «Касту» и цедила «Колу» из быстро пустеющей литрушки, немного помедлила, посмотрела на Евгения Николаевича и его слюну, выступившую на уголках рта от вожделения. И без выражения сказала: «Нет».

Я смеялась. Даже слезы выступили. В первый раз после расставания со Славиком – не по этому поводу. Дурацкие пары, маленькие университетские проблемки размером со скрепку хоть чуть-чуть, хоть немного отвлекали меня от крушения всей жизни. От расставания не просто с человеком, а со всеми планами и мечтами, построенными вокруг него. Недели две назад я ушла от Славика с одной спортивной сумкой. Ночью.

Мне особо было идти некуда. Поэтому я не вызывала такси, не ловила машину и не ждала открытия метро. Конечный адрес поездки неизвестен. Я доплелась кое-как по трущобам самой старой части города от Холодной горы до Советской. Зашла в круглосуточный «Патрик». Взяла бокал пива и шот водки. В отупении уставилась на барную стойку. Что же делать?

Тут мне вспомнилось, что в начале Клочковской, у Пантелеймоновского храма две мои одногруппницы Меткая и Раичка снимали половину дома. Ну как дома… название “притон” больше подходило по смыслу. Под утро я, пройдя по цыганскому району, мимо стен, которые уже разрисовывали ребята на «Кархарте» привычным «Захват Зомби», мялась у них в дверях. Я лопотала бессвязно что-то вроде: впишусь ненадолго, так получилось, всего пару дней… можно?

Даааа… падать очень больно, потому что это было падение в бездну: из новостройки у метро – в цыганский район, из любовного гнездышка с начищенной до скрипа белоснежной ванной – в съемную развалюху с туалетом на улице и даже туда – в качестве гостя на птичьих правах. Хотя бы в универ недалеко ходить.

И погрузиться в пучины депрессии не выйдет. Слишком шумно вокруг. Раичка и Меткая употребляли все, что можно было достать в Харькове … незадорого. Это, пожалуй, единственное ограничение. Потому что, будь у девчонок безлимитный бюджет – в Харькове можно достать абсолютно все. Я была не в себе, но в этом доме никто особо не был “в себе”. Поэтому на мое отупение и втыкание в стену не обращали внимание. Мало ли – под чем я. Денег у меня не было. Но их ни у кого не было. Так что тут я опять вписывалась в тусовку.

Где Славик – никто не спрашивал. На меня вообще мало обращали внимания. Страдать в притоне было не так приятно, как страдать в собственной комфортной квартире, в тишине с бутылкой вина и «Сексом в большом городе» на фоне. В притоне даже выживать получалось с трудом: базовые потребности, как еда, сон и туалет приходилось закрывать в универе, и это было сильным стимулом посещать его ежедневно. В очередной день среди череды однообразных дней той осени меня разбудил звонок на перемену. Я спала на задней парте, кажется, во время истории философии. Особенно хорошо спалось под монотонный рассказ о теориях досократиков.

Я тёрла свою щеку с отпечатком тетрадного листа, и собиралась идти поесть в столовую, когда ко мне подошла Алина. Алина была какое-то время моей подругой, но отношения с таким специфическим человеком, как Славик, лишают социальных связей.

– Идешь в «Бункер»?

– Угу, хочу взять блинчики с грибами, если еще остались.

– Пойдем вместе, я тоже хочу перекусить.

– Ого, ты же вроде не любишь столовки.

Алина – «белая кость»: харьковчанка в поколениях, из семьи профессоров и партийной номенклатуры, с квартирой в 4 комнаты, которые до этого я видела только по телевизору, доставшейся при советской власти «за заслуги» одному из дедов – красных директоров.

– Что делаешь в субботу?

– Да особо ничего. Планов нет. А что?

– Пойдешь на концерт Жадана?* Или ты со Славиком? У меня есть один билет – Рома не сможет… если хочешь…

– Нет, я не со Славиком… – помедлила я, и чтобы сменить тему: «Что за концерт? Сколько денег?»

– Да там был дешевый билет, денег не надо… Рома все равно бы не смог, и он бы пропал. Завтра в «Животе» будет. Начало в 10.

Я удивилась:

– Выступление Жадана в «Животе»?

*Сергей Жадан – украинский поэт, прозаик и эссеист, переводчик, а также певец и музыкант, участник украинских рок-групп «Жадан і Собаки» и «Линия Маннергейма».

– Ну да, там будет как концерт, он начал вроде как «петь» с группой. Ну и там слем-танцпол-все дела.

– Я подумаю. Сейчас как-то с бабками не очень…

– Так в субботу же будет степуха.

– Ммм точно.

– Соглашайся давай! – Алина шутя пихнула меня бедром.

– Ты такая кислая последнее время, страшно смотреть.

– Поживи блин с Раичкой и Меткой, я на тебя посмотрю – огрызнулась я.

– Приходи ко мне хоть с ночевкой, постираешь шмотки там… такое всякое…

– Спасибо. – У меня опять начали подступать к горлу слезы вместе с жалостью к себе.

Какая суббота… какая степуха… Я потеряла счет дням. Стерла границу между сном и реальностью. Я почти не спала или… спала все время. Наяву с открытыми глазами мне снились сны. Я понимала, что еще одна неделя сменялась другой только, когда приходила в полубреду ко входу в университет, и он был закрыт. В аудиториях всегда было холодно. В этом же корпусе на 4 этаже учились медики. И мы шутили, что температура в подвальном морге от нашего второго этажа не особо отличается. Могут скоро и на нас потренироваться. Жизнь казалась мне открытым космосом. Никакого притяжения, никаких констант – мой корабль отчалил, и я барахталась теперь в невесомости, не зная за что зацепиться или от чего оттолкнуться.

Две, а может уже три… недели назад у меня был четкий план: я знала, где мне жить, от кого рожать, что делать каждый день и кем работать. Пока мой любимый Славик не вытащил из этой конструкции несущий элемент. Я все повторяла про себя: падать ниже уже некуда. Я села на ступеньки у статуи Грушевского и закурила. Мимо проходила, походу направляясь на блядки в сад Шевченко, староста группы:

– О! Привет! Ты степуху уже сняла?

Стипендия. Значит суббота уже сегодня. Я привыкла существовать на какие-то 10 гривен в день, 4,50 уходило на сигареты еще 4 на кофе с блинчиком в универе, и на остальное вечером покупалась «Мивина».

А тут целых 730 гривен. Это, наверное, последний семестр, когда мне будут платить стипендию. О сессии и успеваемости я не думала. Я думала только о том, как дальше жить. И как живет он. Наверное, отлично. Наверное, он живет прекрасно. Наверное, его подружка Леночка уже нашла ему новую девчонку. Выбрала свеженькую студенточку из своего танцевального класса. Как он любит – поневинней, румяней и тоньше.

Я познакомила его со всеми моими богемными приятелями, ввела во все интеллектуальные круги. Теперь даже в тусовку не могу прийти. Потому что я не хочу его видеть. Очень хочу его видеть.

Я вытащила из банкомата несколько пятисятигривневых купюр. И пошла вниз по Сумской. Меня успокаивали листовки "Мужские костюмы", шум воды на Зеркальной струе, гулкое эхо от скейтерских трюков по мраморным плитам Оперного, звук колокола Успенского собора и запахи … запахи поздней осени, этого горького ноября.

Нет ничего лучше в этом мире, чем осенний Харьков.

Я не решала, куда я иду. Не выбирала ничего специально. И сама собой оказалась в “Кофеине” – модной дорогой кофейне, которую любил эрзац-интеллигент Славик. О, Славишка всегда выбирал самое-самое популярное в "креативных" кругах, эстетику "не таких как все". Как же он старался казаться особенным. У него получалось. Казаться, но не быть.

Я села за столик, заказала чайник марокканского чая за 30 гривен. Какое расточительство. Могла объестся на эти деньги в соседней "Пузатой хате". При мысли о варениках с картошкой и золотистым лучком со шкварочками скрутило желудок.

Сверху раздался звонкий радостный "Привет! Какой сюрприз!". Действительно, сюрприз. Надо мной, растекшейся в печали по столу, стоял бодренький Ваня Белов.

– Давно тебя не видно! Ты сегодня не была на чтениях в «Кубе». Шо такое?

– Да так… занята была.

– Бухаешь?

– Не без этого.

Ваня кивнул на чай: “Попускаешься?”. Я неопределенно махнула рукой. Белов уже усаживался ко мне за столик. Потрепанный жизнью мужчина средних лет среднего роста и среднего уровня интеллекта, который еще проблескивал на его испитом лице. Мямля и алкоголик. Белов явился в своем обычном состоянии, еще не “в доску”, но уже изрядно нахлебавшись и продолжал это делать из фляги. Он достал сигарету и закурил, несмотря на табличку с перечеркнутой папиросой на стене. И все это он делал, сопровождая причмокиванием, скрежетом, начиная и бросая на полуслове новые и новые фразы.

Его голос, фальшивый и резкий, с «петухами», как бывает обычно у пьяниц, что с выпученными глазами наклоняются к собеседнику, чтобы сказать что-то абсолютно секретное и непременно важное, а вместо шепота громогласно объявляют это на всю комнату, втягивая в интимные и мерзкие подробности своей жизни всех вокруг.

Официантка, милая девушка, в передничке поспешила на рюшевую оборону кофейни. Эта реинкарнация Джейн Эйр подошла к Белову с просьбой не курить в помещении и осведомилась, что он будет заказывать. Как ни сложно догадаться, в этой кофейне не подавали спиртного. Белов даже не стал затруднять себя просмотром меню. Он не растерялся и просто потряс фляжкой с коньяком. Жестами извиняюще показал, что как допьет – так и уйдет.

– Рассказывай, как ты, шо ты, как на личном?

– Я? Да… так, ничего особенного, поклонники, свидания, но ты знаешь – я пишу сейчас книгу, мне не до этого, – соврала я.