Читать книгу Крылья. Ставка на любовь - - Страница 1

Глава 1.

Ксения

Переезжаю… Меняю адрес места жительства, а точнее, бегу… Не сказать, чтобы скрываюсь, но докладывать, где теперь обитаю, точно, не стану…

Дом современной постройки, восемнадцать этажей. Просторно… Хоть и однушка, но пространства достаточно: кухня-гостиная, хоть пляши, спальня в два окна с выходом на балкон, тоже огромный, на южную сторону. Солнышко разливается по всей квартире, разве, что в гардеробной его нет, зато, как в ней всё устроено – думаю, будет моим любимым местом…

Вообще, чувствую, как влюбляюсь во всю квартиру. Хоть и съёмную. Надеюсь, она станет моим домом на какое-то время. Когда-нибудь куплю свою, но пока незачем. Не хочу привязки. Своё жильё обязывает, а я пока, ничего ещё не решила. Может и город этот меня надолго не удержит… Хотя, почти десять лет удерживает. Университет, потом, работа, более достойная, чем дома, личная жизнь… Думала, останусь, последний фактор даже смягчил мою нелюбовь к этому шумному, загазованному, какому-то мрачному круглый год, мегаполису… А теперь, не знаю, удержит ли что-нибудь, хотя, почему-то подсознание и то, что рассчитываю свить здесь гнёздышко надолго, намекают, что никуда не денусь…

Новую жизнь нужно начинать на новом месте, – так говорит мама. Она права – не хочу, чтобы, что-нибудь напоминало предыдущие два года, до такой степени не хочу, что забираю с собой только личные вещи… Хорошо, что квартиру мне сдали с обстановкой, всё есть, кухня не только ли с мебелью и техникой, даже с посудой. На балконе зона отдыха. В комнате тоже всё упаковано, только, спального места не предоставили. Сказали, предыдущие жильцы хорошую, новую кровать сломали. Поэтому, самой предложили купить, принципиально. Не вопрос, заказала в интернет-магазине диван, сегодня привезут. Новая жизнь – новая постель, только моя собственная, никого в неё не пущу…

Пока разбираю вещи, наслаждаясь комфортом гардеробной, звонит мобильник: диван доставили. Просят вниз спуститься, чтобы подтвердила заказ и оплатила подъём и сборку. Странные правила, сразу всё оплатить хотела, так нет, подъём в квартиру по факту доставки и наличкой. Спускаюсь. Два парня в фирменных комбинезонах уже выгрузили из фургона спинки – всё, как заказывала – светлый беж или кофе с молоком, кому, как нравится. Подтверждаю заказ, такой и хотела. Только после этого, выгружают сам корпус и оттаскивают к грузовому лифту. Чтобы не путаться под ногами, задерживаюсь на крыльце.

В это время, на стоянке у дома паркуется чёрная иномарка, выходят двое, вроде бы семейная пара, примерно моего возраста. Когда приближаются, здороваюсь. Откликаются в ответ. Женщина совсем молодая, миленькая, да и фигурка ничего,

– Вы не в сто восемьдесят восьмую случайно? – спрашивает.

– Да, кажется, в неё, не запомнила ещё… – недоумеваю.

– Постарайтесь, пожалуйста, скачки на кровати не устраивать! – преображается из милашки в Горгону и предупреждает гневно. Чем я её обидела? Ещё ни одной ночи не ночевала…

– Кать, ну перестань! – одёргивает спутник, поясняет, – мы под Вами живём. Извините её, беспокойные квартиранты до Вас жили, только неделя, как съехали.

Рассматриваю мужчину. Кажется, что откуда-то знаю его, только, вспомнить не могу. Но глаза такие знакомые. Ловлю в них ответное узнавание, после некоторой заминки,

– Ксюха, ты, что ли?!

– Я… А, мы знако… Санька, Санька Петровский? Точно!

Одноклассник! Ну, надо же, чужой город, не маленький – миллионник! И одноклассник в одном доме, в одном подъезде! Улыбаюсь, он тоже, кивает мне. Санькина спутница в недоумении…

– Кать, это одноклассница моя, Ксюша Смирнова! – поясняет Санька, а мне, – жена моя Катеринка.

– Очень приятно, – улыбаюсь уже обоим. Катерина мягчеет взглядом, пытается оправдать свой наскок с кроватью, но в это время, грузчики напоминают о себе,

– Хозяйка, на какой этаж поедем?

Немного торможу.

– Десятый! – вперёд меня отвечает Петровский, я всё, никак запомнить не могу. Съезжала слишком поспешно, сильно не заморачивалась с поисками, вот и не запомнила.

– Приятно было встретиться и познакомиться, – киваю Петровскому и его жене и кидаюсь к пассажирскому лифту.

– Подожди, – логично останавливает Саня, – нам, вроде, по пути. Кабина на четырёх рассчитана.

Немного смущаюсь, глупо, как-то, они же подо мной на девятом. Смеюсь,

– Неужели, а я думала, нам в разные стороны!

Заходим вместе в лифт, я первая, потом Катерина и Александр. Девушка всё пытается объясниться по поводу кровати, останавливаю,

– Кать, не волнуйся, я одна… Видишь, сама себе диван купила, буду беречь теперь. Да и сплю спокойно…

Она краснеет,

– Извини, – повторяет.

Чувствую неловкость. Не только от того, что оправдываться пришлось, но и от взгляда, которым одаривает меня Петровский. Ну, да, изменилась, так ведь, десять лет прошло, сам-то, как изменился, только по глазам и узнала. Чёрным, ярким, как переспелые вишни, ни у кого больше таких не видела…

Лифт, достигает девятого этажа, прощаемся, Петровские выходят.

– Увидимся, – бросает Санька напоследок.

– Конечно, – отвечаю, – а, сама думаю, незачем…

Поднимаюсь до десятого, грузчики уже здесь, вытаскивают диван. Заносят в квартиру, быстро собирают – профессионалы. Рассчитываюсь, ставлю загогулину в графе выполненных работ, уходят.

Остаюсь одна. Любуюсь, как вписался диван. Не ошиблась с выбором, как раз, самое то. Завершённость обстановки должна умиротворять, но, отчего-то на душе смута… Анализирую, перебирая цепочку событий, начиная от конца. Всегда так делаю, когда ощущаю неосознанное беспокойство. Далеко отматывать не приходиться… Петровский. Вот же, не было печали, не люблю таких совпадений, в теорию вероятности отказываюсь верить, чувствую, пожалею об этом соседстве…

Глава 2.

За разборкой вещей, уборкой и прочими хлопотами, не замечаю, что заканчивается день. Перед тем, как свалиться с ног, принимаю душ. Кабина шикарная: большая просторная, как и сама ванная комната, функционал широкий, выбираю опцию дождя, включаю музыку и закрываю глаза. Играет ненавязчивый мелодичный блюз, горячие капли бьют по плечам, наслаждаюсь… Чуть не заснула, если бы присела, точно до утра. Собираю последние силы, закутываюсь в огромное махровое полотенце – специально купила новое. Немного подсушиваю волосы и в ночнушку, спать…

Думаю, что засну мгновенно, но так не получается, перед тем, как окончательно распрощаться с сегодняшним днём, всплывает Петровский.

Офигенным мужиком стал! Был-то каким: тощий, лопоухий, долговязый, смешной. Хорошенький, конечно, если вглядеться, так кто бы вглядывался в десятом-то классе. Тогда бруталов подавай было, играй гармонь, и бей по мозгам! У меня уж студент в бойфрендах ходил, куда Саньке до него.

А, ведь, он мне в любви объяснялся, обсмеяла, конечно… Вот, дурочка… После этого со мной даже здороваться перестал, а сейчас, надо же, первый вспомнил, и вроде, уже без обид. Ну, да, на что ему обижаться, у него жена молодая, всё сложилось. После школы ни разу не видела его. Да, почти никого не видела, как учиться уехала, кроме подружек, ни с кем не встречалась, да и их уж, не осталось. На вечера встречи не ходила ни разу, зачем они нужны? По школе ни соскучилась, по учителям скучать не приходится, они – мои родители. Не по всем предметам, разумеется, но про остальных от своих узнаю. С некоторыми связь поддерживаю, кому-то звоню, по праздникам поздравляю. Так же и с друзьями – подружками, от случая к случаю лайками, разве что, обмениваемся.

Но Петровского в интернете не встречала и не искала, ни разу и не вспомнила. А он теперь вон, какой! Высокий, спортивный, вроде мускулатура не выпирает кричаще, однако, чувствуется, что телом владеет, мощь исходит. Интересно, кем он стал? Даже не в курсе, куда и поступил после школы. Лицо стало мужским, лопоухость исчезла, нос прямой, губы соблазнительные, не пухлые и не яркие, а такие мужские, хорошо очерченные, подбородок твёрдый, небольшая щетина, та, что за день успевает пробиться, добавляет мужественности, тёмная, как и волосы. Стрижка аккуратная, стильная. Но, главное не это, главное, глаза! Жгучие, угольные, свет в них отражается так, словно они мокрые, отчего, жгут ещё сильнее, прямо в сердце. Ресницы длинные, чёрные, ни одному стилисту – косметологу не снилось, нарочно не сделаешь. Брови тёмные прямые, вразлёт. Зачем мужикам такое совершенство, непонятно? Наверное, чтобы нам бабам не спалось по ночам…

Но усталость побеждает, засыпаю с последней мыслью, что красота эта сейчас ниже этажом, жену свою обнимает в постели, возможно даже, прямо подо мной…

Александр

Пытаюсь заснуть, но мысли всякие лезут в голову, нет, вру не всякие, только про Ксюху. Странная штука – жизнь… Сталкивает с теми, кого так долго пытаешься забыть. И, когда, наконец, справился, забыл, вроде бы, на тебе, лови!

Она не изменилась, вернее, изменилась, конечно, но узнал сразу. И всколыхнулось всё, забывай не забывай, видно, не выкинуть из сердца. Причёска у неё другая теперь, да и цвет волос тоже. Блондинкой стала, а свой цвет русый. Не скажу, что ей не идёт блонд, даже, идёт, наверное, эффектная, но, будто, незнакомка. Волосы, цвета топлёных сливок, до самой талии, глаза серые, тёмно-графитовые почти, правда, усталость в них, какая-то, хотя, переезд всегда изматывает. Носик, слегка вздёрнутый, и несколько веснушек на нём, помню каждую. Кажется, стала худее, чем в школе. И, тогда, не была пухляшкой, но сейчас совсем тростинка. Мода такая. Красивая, впрочем, как всегда…

Джинсы, стильно подранные местами, подчёркивают идеально ровные длинные ноги, а через дырки ещё и дразнят гладкой загорелой кожей. Свободная белая майка, съехавшая с плеча, вместо того, чтобы объёмом скрывать, манит обнять Ксюху и зафиксировать все её выпуклости и вогнутости. Когда узнались, еле удержался, хотелось обнять, конечно, но смеха её холодного забыть не могу, и насмешливый взгляд ненавижу, а проняло, как током…

Катюха, словно, чует, только в квартиру зашли, дверь закрыли,

– Красивая у тебя одноклассница, что-то не рассказывал о ней раньше.

Будто, я тебе про других много, чего рассказывал,

– Мы после выпускного не виделись ни разу. Чего рассказывать, не вспоминал даже…

– Однако, остановился, всё-таки, узнал…

– Одиннадцать лет бок о бок, почему бы не остановиться… И изменилась она не сильно… Да, ты, ревнуешь, что ли? – знаю, чем заткнуть: не признается, ни за что,

– Больно надо! – так и есть, не ошибся в Катюхе! Предсказуема, как леденец – никакой начинки!

– Вот и умница, нечего ревновать, жена.

Больше не напоминала, или вид делала, что забыла. А сейчас в постели лапкой своей шаловливой по груди водит, ниже опускается, пора откликаться, но почему-то не хочу,

– Катюнь, давай не сегодня. Завтра в наряд на сутки, выспаться надо…

– Ну, спи… – вздыхает, отворачивается, знаю, что обиделась, глажу по плечу,

– Спокойной ночи, – шепчу. Угукает в ответ и минут через пять слышу ровное дыхание, а потом и лёгкое похрапывание. Заснула…

А мне-то не спится! Что теперь будет? Ума не приложу… Вот, дурачок, надумал себе уже! Ничего не будет, всё, как в школе. Выдержал же девять лет, не подавая вида. Потом, признался в начале десятого, был послан, и ещё два года прожил, как-то! Вот и сейчас проживёшь! Как был не нужен, так и всю жизнь не нужен будешь. Да и Катюха теперь есть, она-то не виновата ни в чём…

Глава 3.

Ксения

Просыпаюсь утром, красота… Диван удобный, широкий, хоть звездой ложись, самый большой выбрала. Вставать не тороплюсь, воскресенье. Вспоминаю сны, всё-таки, первая ночь на новом месте…

Лучше бы не вспоминала, прорезают память обрывки кошмара. Точно, такого наснилось, но видно, заспала потом, вспомнила не сразу. Монстр мой благоверный, нож к горлу приставляет и заставляет в верности клясться. Лезвие острое впивается в кожу и холодное ужасно, инстинктивно потираю шею. Надо же, такому привидеться. Хотя, от истины недалеко. Два года с маниакальным ревнивцем даром не проходят, отходняк не знаю, сколько продлится…

Пропадает всё желание нежиться в постели, иду на кухню. Может, кофе выпью, успокоюсь…

Надо же, как я вляпалась в историю? Знакомства в соцсетях – штука, наверное, удобная, но чревато. От скуки побаловалась – получила массу откликов от противоположного пола, польстило, конечно… С третьего свидания повелась, до того красиво ухаживал, да и собой хорош, короче, поплыла. И не поняла, когда в паутине оказалась. Чем больше брыкалась, тем крепче прилипала. За два года моральных пыток растеряла всех друзей, да, что друзей – к подругам ревновал, даже с родителями перессорил. И понимала ведь, что надо бежать, а не могла, будто волю парализовало. Себя не узнавала, забыла, что такое свобода… Так бы и маялась дальше, но видимо, ему простых истерик не хватало уже, наконец-то, мне прилетело не только морально, но и физически… всё! Не хочу вспоминать! Не могу!..

К обеду, вроде бы, забываю неприятный сон, настраиваюсь на новую жизнь без тирана. Вдруг звонок в дверь! Вздрагиваю от неожиданности, неприятный холодок пробегает по спине. Кто бы это мог быть? Адреса никому не называла, да и некому. Иду к двери, поднимаю диск глазка, всматриваюсь,

– Ух… – выдыхаю. Катеришна пожаловала. Ну, конечно, как я не подумала, не в домофон же звонили, значит, кто-то внутри. Открываю,

– Привет! – сияет соседка, в руках блюдо с пирожками, – можно?

– Проходи, – отвечаю. На лице удивление, наверное, потому что спешит объясниться,

– Вот, с новосельем, тебя! – пирожки протягивает.

– Спасибо, пошли чайку попьём, что ли… – даже не понимаю, как в ответ тоже перехожу на «ты». Ставлю чайник. Потом вспоминаю, что есть бутылка красного на всякий случай. Думаю, наверное, это он есть, достаю,

– Я не собиралась отмечать, вообще-то, но раз уж поздравляешь, то давай, за новоселье.

– Давай! – не отказывается.

– А, ты чего одна? – спрашиваю, сама на стол накрываю, чем Бог послал, – Саньку бы с собой брала.

– Санёк в наряде сегодня, вернётся только утром, так что я свободна, – хихикает.

– Он военный? Даже не думала, – пожимаю плечами и недоумеваю, зачем эта красотка ко мне припёрлась, вчера была само недовольство.

– Ксюш, ты меня извини за вчерашнее, – словно мысли читает, – просто, надоели предыдущие жильцы, вернее, жилица. Притон здесь устроила, никакого покоя! Представляешь, ни одной ночи спокойно не спали! Как они вместе с кроватью к нам не провалились, удивляюсь! – и без перехода, – у тебя-то есть, кто?

Вот, что, дорогуша, тебя волнует! Понимаю,

– Ну, так… – неопределённо пожимаю плечами, не знаю, какой ответ ей больше подойдёт.

Достаю фужеры из коробки, вчера в супермаркете по скидке прикупила на всякий случай, не ожидала, что так скоро пригодятся.

– А Санёк да, военный, ну, не совсем, вернее, он в МЧС, – запоздало реагирует Катеришна.

– В, пожарке, значит? – уточняю.

– Да, нет, подразделение первоочередных аварийно-спасательных работ в зонах ЧС.

– По командировкам, стало быть, мотается?

– Ну, да… Всякое бывает.

Спешу сменить тему, как бы не заподозрила соседушка, чего недоброго, не хватало расспросами ревность разбудить. А, чего? С неё станется, не слепая же, видит, наверное, как на её супружника девки смотрят. Не могут не смотреть по определению…

– А, ты, где?

– В, салоне красоты, парикмахером работаю, между прочим, ничего стригу. Захочешь, заглядывай, скидку сделаю, по-соседски…

– Спасибо, может и загляну, – соглашаюсь неопределённо, – вроде, отстригать пока ничего не планировала.

Болтаем обо всякой ерунде, бутылочка подходит к концу, Катеришна слегка захмелела, спрашивает,

– У тебя с Санькой было, что-нибудь? – всё-таки слилась, подруга, что у трезвого на уме, у пьяного на языке…

– Когда, – недоумеваю, – я ж его с выпускного не видела…

– Ну, до выпускного, – настаивает и смотрит, как отреагирую.

– В, школе, что ли? – изображаю непонимание, будто тоже окосела слегка. Хотя для меня этот компот – ерунда полная, последние два года и не такими успокоительными лечилась, а это уж, как вода.

– Ага, в школе!

– Да брось ты, Кать, – успокаиваю, – у меня парень был в старших классах – студент взрослый, я вообще, вокруг никого не замечала… Тем более, считай с детства на глазах друг у друга, – да не-ет, – мотаю головой, – невозможно…

Вижу, выдыхает облегчённо, дальше интересуется,

– А, ты, где работаешь?

– В, больнице.

– Медсестрой?

– Нет, врачом, – отвечаю, хотя, конечно, с медсестрой тебе бы дружить полегче было, думаю. Но я в подруги-то ведь не рвусь.

– Это мне повезло, – радуется, – врач знакомый под боком, – вообще без комплексов, подруга, – А, чо переехала? – продолжает допрос.

– Так, отсюда до работы поближе добираться, – поясняю. Исповеди не дождёшься, не в тех мы с тобой отношениях, чтобы в курс вводить. Да ещё Сашке проболтаешься, а мне это ни к чему…

– А, мы съедем, наверное, скоро, – делится соседка.

– Да-а? – тяну неопределённо.

– Дом хотим купить, – продолжает, – сначала трёшку думали, а потом, дом решили. Вдвоём вроде нормально, но когда детки появятся, тесновато будет.

– А, ты уже? – киваю на живот, а у самой сердце сжимается, сама не знаю, с чего.

– Да, нет пока… Но в планах…

Выдыхаю облегчённо, но так, чтобы не заподозрила чего,

– Хорошие планы…

Болтаем ещё немного, и провожаю гостью, мол в магазин надо. Она и сама уже собирается, всё вызнала, всё сказала, что хотела, пора и честь знать…

Глава 4.

Александр

Люблю свою работу, особенно, когда дежурство спокойно проходит. Не потому что «солдат спит, а служба идёт», просто, в каждой командировке столько сил и нервов уходит. Специализация очень ответственная, при такой, семь раз отмерь, один отрежь, постоянно в напряжении. Вроде и психологи с нами работают после каждой ситуации, и подготовка, соответствующая имеется, и опыт, а всё равно, тревожно…

Но сегодня спокойно. Иду в спортзал, без тренировок в нашем деле никак. Ещё с прошлого дежурства планировал на скалодром, но теперь направляюсь к груше. Не знаю, почему, но от дурных мыслей груша меня избавляет лучше. А мысли, точно, дурные: Ксюха из головы не идёт… Чего её занесло в наш дом? Вообще, не знал, что в одном городе живём, а тут, нате вам… Колочу снаряд, что есть силы, а в глазах её плечо голое и ключица в вырезе майки. Наваждение, какое-то…

– Что-то, брат, ты сегодня сам не свой? – Серый интересуется, напарник мой.

– Да, не знаю, захотелось поразмяться всерьёз, – отмахиваюсь. Ему не понять, как из-за бабы психовать можно, у него все в доступе, только помани…

Ксения

Обживаюсь потихоньку на новом месте, уже изучила самый короткий маршрут до работы. Я Катерину и правда, не обманывала, новое жильё действительно ближе к больнице, специально подбирала, уж если решила переехать, так прибавлю ещё один бонус к этому решению.

Вроде ничего не происходит, понемногу расслабляюсь, мой кровосос, если и пытается выйти на связь, то пока без фанатизма. В больнице не появляется, а в мобильнике я его заблокировала, да и в соцсетях доступ перекрыла.

Из соседей никого не вижу и не стремлюсь. К концу недели Катеришна сама меня вылавливает. Опять я дёргаюсь от звонка, но увидев соседку, выдыхаю.

– Привет! – радостно протискивается в дверь, хотя я ещё не приглашала.

– Привет, – отвечаю недоумённо. Не люблю, когда ко мне без приглашения… Особенно вечером, после работы. На работе на полторы ставки, так наобщаюсь за день, что только до ванны и постели впору доползти.

– Ксюш, я по делу, – тоже мне, вдохновила…

– Случилось, что? – стараюсь проявить участие и побыстрее выпроводить незваную гостью.

– Да, подруга, коллега, вернее, заболела… – даже не удивляюсь, стоит только соседям узнать, кем работаешь, сразу становишься самой популярной в округе, – не посоветуешь… и так далее и тому подобное, дальше не интересно. Вздыхаю, советую, куда же деваться от вас страждущих, болеющих, поклялась же посвятить свою жизнь служению человечеству, вот и служу…

Наконец, провожаю просвещённую соседку, обещаю, что всё пройдёт у подруги…

***

С Петровским не вижусь, не пересекаемся за две недели ни разу. Хотя, вспоминаю о нём регулярно, как только вхожу в подъезд или выхожу, сердце начинает учащённо биться. Не хочу его видеть и жду одновременно, что ж за дела? Гормоны заиграли? Так, вроде уже не девочка – подросток… Если надо будет, одна не останусь… особенно, если не по серьёзу, а так, здоровья для…

Живу скучновато, вдруг образовалось столько свободного времени, когда от кровососа съехала, что и представить не могла. А, ещё воспоминания неприятные покоя не дают, болезненные воспоминания. От нечего делать, взяла абонемент в фитнес-зал, заставляю себя таскать туда бренное тело три раза в неделю. Тело тренируется, а голова всё думы думает.

Как-то пробираюсь из магазина после работы, пакеты обе руки до земли оттягивают. В одном – продуктов на неделю с запасом, перешла на полезное питание, за здоровьем следить стараюсь, в другом – всё по хозяйству, моющие всякие, порошки да мелочи разные, однако, будто с кирпичами иду. Вся в себе, сосредоточенная. Лучше, думаю, буду таскать камни сама, но ни одного мерзавца близко не подпущу… Вдруг, оба пакета, кто-то сзади подхватывает одновременно, вцепляюсь мгновенно и, набрав воздуха, хочу заорать… Слава Богу, не успеваю,

– Ксюшка, это я, привет! – смеётся Петровский, – давай понесу, а то скрючилась вся.

– Фу-у, напугал, – выдыхаю. Отдаю ношу непосильную, – спасибо, Сань, что-то я переоценила свои возможности, – говорю и, запоздало, – привет! – надо же, догнал, мог вообще, другой дорогой пройти, я бы и не увидела. Может и, правда, рассосалась старая обида.

Идём, молчим, надо заполнить неловкую паузу, начинаем одновременно,

– Ну, как тебе на новом… – он.

– Хорошо тут… – я.

Останавливаемся, смотрим, друг на друга, смеёмся, неловкость отпускает, после этого уже легко болтаем о пустяках, но Санька неожиданно прерывает мой трёп вопросом,

– Ксюш, как ты?

– Что, как? – не понимаю.

– Как живёшь? Как жила все эти годы? – и смотрит так, будто ему жизненно важно услышать мой ответ.

– Жила, как-то, – отвечаю, – мед закончила, по целевому не принуждали отрабатывать, домой не поехала. Вот, в больнице, терапевтом пока, в интернатуру планирую… А, там, не знаю, как получиться, может и уеду ещё…

– Я знаю, Катюха рассказывала, – мнётся, – Я не об этом, – глядит вишнями своими спелыми, словно, извиняется, – я о личном. Можешь не отвечать, не в свои дела лезу, понимаю, – а сам напрягся.

– Не извиняйся, всё просто и определённо, – сейчас, душу тебе выверну, как не складывается ни хрена с этим самым личным. Что все романы, которые были – тупики бессмысленные, а последний – вообще, апогей моей бестолковой личной жизни. После него, только в монастырь и остаётся, – нормально в личном, – говорю, – замуж не тороплюсь… Но кандидатов в мужья хватает.

– Понимаю, – взгляд сразу, как-то затухает, – а я вот женился год назад…

– Катя говорила, – подтверждаю. Похоже, Катя твоя коммуникатором работает между нами, всё знаем друг о друге, хотя и не видимся.

За разговорами подходим к дому, хвалю ухоженный двор и инфраструктуру рядом, и остановку троллейбусов, автобусов, и, что подъезд чистый. Заходим в лифт. В тесноте кабины путь до девятого этажа кажется нестерпимо долгим, пытаюсь занять глаза созерцанием стены напротив, но натыкаюсь на его рельефную грудь под обтягивающей серой футболкой, вскидываюсь и упираюсь во взгляд. Он не успевает отвернуться или переключить его с меня, поэтому ловлю всё, что не полагается.

Может, я и дура в выборе мужиков, но вот поведение их для меня ни фига не тайна. Нравлюсь я тебе, Петровский, вижу, что нравлюсь, ничего не поменялось со школы… И ты мне нравишься, теперь, но я тебе этого не скажу… даже взглядом. Живи спокойно, семьянин…

На девятом лифт останавливается, Санька предлагает доехать с моими пакетами до десятого и помочь, отказываюсь,

– От лифта до дверей два шага, дотащу…

Не навязывается,

– Ну, тогда, пока, – выходит.

Глава 5.

Александр

Выхожу из лифта, жду, когда он поднимется на следующий этаж, слышу, как Ксюха выходит, шуршат пакеты, она ставит их на пол и роется в сумочке в поисках ключа. Чертыхается, что не сразу находит, а я не дышу, ещё догадается, что слушаю, потом отпирает дверь и, через мгновение захлопывает.

Надо и мне идти к себе, а я стою на площадке, привожу мысли в порядок. А они не приводятся, наоборот, полный сумбур: зачем спросил про личное? – долбит внутренний критик, – Захотела, сама бы ответила. А теперь знай, кандидатов у неё полно, а ты – болван. Внутренний аналитик противоречит: почему тогда сумки тяжёлые сама таскает? Почему про остановки общественного транспорта упомянула? Значит, подвезти некому? Тогда, фигня все её кандидаты! А, тебе-то что? – вопрошает принципиальный моралист, – у тебя жена дома! Заждалась, наверное, ужин на плите стынет, а ты тут о чужой бабе размышляешь! Она не баба – она Ксюха моя любимая, что бы там ни было, десять лет назад… – возражает неубиваемый романтик…

Волевым решением, заставляю прервать прения и замолкнуть все внутренние голоса, делаю глубокий вдох и иду домой…

Ксения

Захожу в квартиру, бросаю пакеты, захлопываю дверь и выдыхаю, прислонившись к ней спиной. Всё, теперь в безопасности, скрылась от его глаз. От взгляда этого жгучего. Может, показалось? Просто изучающе рассматривал, а мне привиделось, что захотелось?.. Да, нет, не привиделось! От него волна шла, ещё немного и её рукой можно было бы схватить, осязаемо. Главное, взгляд отвести успела, чтобы ответ не поймал, похоже, на одной волне излучаем… Или успел, всё-таки? Лучше, не надо…

***

Вот так и живём, сталкиваемся иногда, взгляды отводим, перебрасываемся приветами, да ничего не значащими фразами. Катенька, зато ошивается у меня постоянно, я у них не была ни разу. А эта коза – подружка моя закадычная чуть ли не каждый вечер наведывается, держусь. А она бдительность совсем потеряла, болтает и своё, и чужое, я бы постеснялась на её месте, да и поостереглась. Но она же меня лучшей подругой уже считает, да я ещё и врач. А врачу, как священнику на исповеди, всё рассказать можно… Сегодня обсуждаем противозачаточные. Надо же, а я думала, вы детей хотите,

– Ты же говорила, наследников планируете, дом подыскиваете?

– Это Сашка хотел, я-то не тороплюсь… Оттягивала, как могла, вроде убедила… Согласился теперь подождать хоть год, хоть два, – делится сокровенным.

– Отчего вдруг, такие перемены? – настораживаюсь, но вида не подаю.

– Сказал, не готовы мы ещё… Конечно, не готовы, он меня на шесть лет старше, мне всего двадцать два, какие дети?

– И то, правда, погуляй пока молодая, – поддерживаю.

– Погуляешь с ним, – вздыхает, – разве, что, когда в командировки уезжает, отрываюсь с девчонками по клубам.

Вот идиотка, я же не в этом смысле, просто, имела в виду, для себя поживи ещё,

– А, замуж-то, зачем выскочила, гуляла бы сейчас ни на кого не оглядываясь?

– Так и гуляла бы, да Санька попался, – пожимает плечами, – где я потом нашла бы такого?

– Логично, – говорю. Прекрасный мотив для вступления в брак. Мне бы такую мотивацию, давно бы пристроилась, а то, как дура, всё за любовью гоняюсь.

– У нас в селе парни были, конечно, но до Саньки им, как до неба. А тут случай подвернулся, не было бы счастья, да несчастье помогло. Наводнение случилось. Весна дружная, ледоход на реке, ну и затор, как обычно. Вот и разлилось всё из берегов. Выше подвалов вода поднялась, да, что говорить, до окон почти. Ну, это уж совсем в деревнях, до нас-то не дошло. Вот нескольких ребят из МЧС в нашем доме и расселили. Сашка в том числе. Они лёд взрывать приехали – пиротехническая команда. У меня и было-то несколько дней всего, мама сказала, думать нечего, надо парня брать. Да я и сама понимала, ещё повоевать с подружками за него успела… отвоевала, как видишь…

– Вижу, вижу, молодец! – хвалю. Возвращаемся к разговору о противозачаточных таблетках, делюсь личным опытом, я ж не гинеколог. А ей, похоже, всё равно, ещё бы зубы ко мне пришла полечить… Надеюсь, девчонка всё правильно поняла…

Александр

Ксюха из головы не идёт и из души тоже. Боюсь Катьку её именем назвать или во сне проговориться. Да, да, во сне! Снится потому что! Да, как, сниться-то! С ума бы не сойти! Не хочу беды, но уж лучше бы командировка, сбежать на время, куда-нибудь!.. Зачем на Катьке женился? Ума не приложу… Чувствовал, что не дело делаю, а сделал. Получается, обманул…

Как теперь быть, как жене в глаза глядеть? Знал бы, что через год с Ксюхой в одном доме окажемся, ни за что бы Катюху сюда не привёл! Бедная девчонка, любит же меня, а я не люблю, смирился просто… Думал, не судьба по любви. Может и сейчас, не судьба, но теперь и попытаться не могу, не имею права…

***

Через пару дней и, правда, командировка, накликал, получается. На этот раз в горы, селевым потоком дорогу, можно сказать, снесло и все селения, что на пути попались. Дело плохо, людей эвакуировать не успели. Уезжаю, не знаю на сколько, впрочем, как всегда… Судя по тому, что там дожди месяц не прекращаются, условия для работы будут не простыми, ну и ладно. Для меня сейчас, чем хуже, тем лучше…

Катюха виснет, как липучка, слёзы льёт, что скучать будет. Знаю, чем утешить, всегда это помогает,

– Съезди к маме, Катюнь… Соскучилась, наверное? Погостишь, а там и я вернусь, оглянуться не успеешь…

– Правда?! – просыхает сразу.

– Конечно, на себя же работаешь, держать никто не станет. С деньгами тоже проблем нет, карточка в твоём распоряжении.

– Ураа! – прыгает, – можно, гостинцев маме куплю?

– Конечно, можно! Когда ж я тебе отказывал. Маму за меня целуй!

– Ох, и люблю я тебя, Санька! Ты такой у меня, классный!

Ага, классный я, как бы не так… С тем и уезжаю…

Глава 6.

Ксения

Звонок в дверь, больше не шарахаюсь, по манере трезвона знаю, кого нелёгкая принесла с утра пораньше в субботу, когда ещё спать да спать, открываю,

– Привет, Кать, заходи.

– Ксюш, я на пять минут, тороплюсь, – протискивается, однако.

– Спешишь, куда-то?

– Домой еду, к маме, – радостно.

– Что, так внезапно?

– Так Сашка в командировке, чего, время-то терять, – вижу вся в нетерпении, – сам отпустил, – хихикает, – чтобы не скучала!

– А, когда вернёшься?

– Когда муж вернётся, тогда и я подтянусь. Чего мне здесь сидеть? Квартиру, что ли караулить?

– И то, правда… А он-то надолго? – вот чего спрашиваю, какая разница мне, насколько уехал её муж?

– Ой, у него никогда не знаешь, когда вернётся… Я, чего и пришла: хочу ключи от квартиры на всякий случай тебе оставить, мало ли что… Да цветочки на окне полить… Не затрудню?

– Не затруднишь, конечно… Я бы тоже тебе оставила, если бы, куда-то собралась, – плечами пожимаю.

– Вот и классненько! – вроде здесь ещё, благодарит, а сама уже далеко, в предвкушении свободы… Исчезает…

Остаюсь с ключом, маюсь… Хочется прямо сейчас спуститься и побывать в их жилище… Казалось бы, зачем? Сама не знаю, но признаюсь себе, что из-за Петровского, конечно… Кто бы мог подумать, что отвергнутый давным-давно одноклассник станет моим наваждением, почти два месяца уже избавиться от него не могу. Сдерживаюсь, через пару дней всё равно, пойду поливать Катькины цветы…

***

Через пару дней не до цветов. Объявляется злодей. Поджидает с букетом на крыльце больницы. Красуется, медсёстрам, которые впереди меня идут, глазки строит, знает про себя, что хорош… Легковато, однако, ты оделся, трясёшься… всё-таки, октябрь уже на носу…

– Давно стоишь, – спрашиваю, подходя. Вижу, что давно, нос посинел даже.

– Давненько, – букет, протягивает… и ключи, – Ксю, давай мириться!

– Да я и не ссорилась, – отвечаю, равнодушно, по возможности, а внутри всё дрожит, – я ушла.

– Мне без тебя плохо, возвращайся, а? – нудит и в глаза заглядывает просительно и покорно, артист, ничего не скажешь.

– Неа, мне без тебя хорошо, не вернусь, – пытаюсь обойти его, букет не принимаю.

Не пропускает,

– У тебя, кто-то есть? – голос ещё ровный, а зрачки сужаются, как у кошки перед прыжком, разве что не в черту, а в точку превращаются, натуральный зверь.

– Тебе-то, что? Я не жена, и больше, вообще, никто для тебя. Считай, не знакомы! – какое там, не знакомы! Я тебя не забуду никогда, психопат! Но марку держу, – уходи и больше в моей жизни не появляйся.

Схватил за локоть, пальцы, как щипцы, чёрт! Больно-то как! К себе подтягивает, прижимает. Народ заходит, коллеги здороваются, люди кругом, а мне хоть ори, вырваться не могу. Уже собираюсь звать на помощь. Видимо, догадывается, локоть сильней сжимает, за букетом никому не видно. Раздаривая всем лучезарные улыбки, в висок целует, а сам на ухо шепчет,

– Узнаю, что трёшься с кем-то, убью! Все равно, никуда от меня не денешься! Хватка ослабевает, вырываюсь. Перед тем, как скрыться за дверями спасительной работы, вижу букет, летящий в урну…

Трясёт весь день, понимаю, что рано радовалась, думала отделаться легко, съехала и поминай, как звали. Чувствую, легко не получится. Зарыться бы в какую-нибудь нору, чтобы не нашёл никогда. Хоть политического убежища за границей проси, ведь и не пожаловаться даже, всё без свидетелей делает…

Домой добираюсь окольными путями, как шпионка. Не думаю, конечно, что следить будет, но, чёрт его знает, он же ненормальный…

Глава 7.

***

Нервничаю, не переставая, из-за каждого угла ожидаю, какого-нибудь нового выпада. О Катюхиной оранжерее вспоминаю только в пятницу вечером. Чёрт, наверное, уже всё передохло! Отопление фигачит будь здоров, в квартире без увлажнителя, как в Сахаре, растениям, вообще, беда.

Хватаю ключи, сбегаю вниз. Замок не сложный, открылся сразу, залетаю к соседям. Сразу к окну в комнате. Вдруг, вижу Саньку, на разобранном диване… спит, по-видимому. Вернулся, значит, из командировки уже. Вот, неловкость…

Гляжу на подоконник, цветы листья совсем повесили, он, значит, тоже не поливал. Ладно, думаю, полью сейчас тихонечко и уползу, а то, Катюха скажет, что не проследила, уморила всё. Крадусь в ванную, там кувшин специальный, хозяйка предупреждала, набираю воды из-под крана тонкой бесшумной струйкой. Где-то у неё банка с отстоянной есть, но не искать же. Тихо пробираюсь с кувшином к окну, спит. Даже не гляжу на него, глупо, конечно, будто, если я его не вижу, то и он меня не заметит. Но, так спокойнее. Заливаю воду в растрескавшуюся землю, очень надеюсь, что к Катькиному приезду, хоть что-то останется живо.

Вдруг, буквально чуть не роняю кувшин из рук, Петровский заходится судорожным кашлем, да таким тяжёлым и глухим, что забываю про позор быть застуканной на месте преступления. Приступ длится долго, лицо налилось кровью, на лбу испарина, а выкашляться никак не может и вдохнуть толком тоже, аж, сердце разрывается, видеть, как ему плохо. Тут уж, не до маскировки, я же врач, прежде всего, а потом, дура, которая впотайку поливает цветы, чтобы любимый мужчина не заметил.

Подбегаю, тяну Сашку на себя, помогаю принять вертикальное положение, опускаю его голову себе на плечо, чтобы опору почувствовал, стараюсь больше нагнуть корпусом вперёд, лишь бы удобней было выкашляться.

– Ба, да ты горишь!

Открывает глаза недоумённо, вижу, ничего не соображает мужик, за голову хватается. Не мудрено, такое напряжение от кашля. Наконец, затихает. Мокрый весь, даже волосы, как после бани, и постель, хоть выжимай. Придерживаю, чтобы не повалился в эту лужу, переворачиваю подушку, стаскиваю футболку, не протестует – вся до нитки, простыню выдёргиваю прямо из-под него. Молчит, как только заканчиваю, сразу валится обратно.

Вдруг замечаю багровые синяки, опоясывающие широкой прерывистой лентой тело, судя по цвету, двух – трёхдневной свежести. Прощупываю рёбра, не проглядеть бы перелом. Вроде, все целы. Грудь поднимается тяжело, но равномерно, травматических повреждений лёгких, похоже, нет…

Перевожу дух. Переворачиваю одеяло другой стороной, укрываю. Всё бросаю, бегу к себе. Надо прослушать, да и так понимаю, что скорее всего, пневмония. Выгребаю аптечку, арсенал у меня богатый. Научена уже горьким опытом, если соседи знают, кто ты, надо быть во всеоружии…

Возвращаюсь. Лежит, разметался весь, дыхание тяжёлое. Ну и хорошо, что одеяло откинуто, только бы спину прослушать ещё, а лучше, всё-таки, усадить.

– Сань, – шепчу, почему-то, – давай-ка сядем на минуточку, помогаю снова принять вертикальное положение. Садится с закрытыми глазами. Вроде зафиксировался пока, слушаю. Ох, дыхание, какое жёсткое, крепитация справа отчётливо слышна, слева вроде, не так, но тоже нехорошо, прошу глубокий вдох сделать. Делает и опять заходится в кашле, ловлю, повисает на мне бессильно, тяжёлый какой, от кашля весь содрогается, глажу по спине, постепенно затихает. Но, главное, картина ясна. Ставлю градусник, сама готовлю капельницу с антибиотиком, благо, всё с собой.

Термометр остановился на границе сорок, колю жаропонижающее.

Иду на кухню, ставлю чайник, наверняка пить хочет, губы все потрескались. Вода согрелась, наливаю бокал большущий, точно его, на столе стоял. Несу.

– Пить хочешь? – спрашиваю. Кивает. Приподнимаю его осторожно и подношу к губам. Судорожно припадает, пьёт жадно, вода струйками стекает по сторонам, капает на грудь, как не закипает от его жара, не представляю. Наконец, утоляет жажду, опять падает без сил,

– Спасибо, Ксюш, – шепчет еле слышно, значит, не в бреду.

Нахожу в комоде простыню, приходиться снова его тревожить, стелю, как лежачему, сначала один край, потом, переворачиваю его на постеленный, и расправляю второй.

Пристраиваю флакон с раствором антибиотика над кроватью. Картинка там у них, какая-то, снимаю, пусть лекарство повисит. Перетягиваю руку жгутом, нахожу вену, ставлю капельницу. Санька, вроде лежит спокойно, надеюсь, метаться не будет, предупреждаю,

– Сань, ты только рукой не шевели, пожалуйста, – вроде моргнул, значит, в сознании.

Остаюсь наблюдать пациента. Любимого пациента, сама себе, всё-таки, признаюсь в этом… Может, и не осознала бы, а тут напугалась очень! Что, если бы про цветы не вспомнила? А, если бы ключ у Катьки не взяла? Подумать страшно, опоздай я на день – два, выжил бы? Отёк лёгких, и адьёс амиго! Даже думать не хочется, всё-таки, Бог есть! Ни за что не простила бы себе, случись непоправимое…

Заодно поливаю оставшиеся растения, собираю с пола простыню и футболку, тащу в ванную. Осматриваюсь. А у них ничего, миленько. Чувствуется женская рука, в квартире порядок. Диван, кстати, стоит почти там же, где и мой, разве что, немного ближе к окну. Чего тут удивляться, планировка сама наталкивает, куда, что поставить.

Раскладываю лекарства на тумбочке, что ещё может пригодиться. Санька, кажется, заснул. Трогаю лоб, жар, вроде, спадает, пытаюсь укрыть, отталкивает одеяло, значит, температура ещё не совсем в норме. Сажусь на край дивана, жду… и схожу с ума. Бледный, тёмные спутанные волосы откинуты назад, лоб в испарине. Оброс уже, щёки впали. Под глазами тени залегли, да ещё и ресницы оттеняют, ох, уж эти ресницы! Мне бы такие… Нос заострился, губы потрескались, дышит тяжело, милый мой… Дай, хоть разгляжу тебя, пока не видишь.

Красивый, по-настоящему могучий разворот плеч, грудные мышцы выпуклые, чётко очерчены, ниже рёберных дуг провал живота, чуть напряжётся, и виден будет упругий пресс кубиками. Откуда эти странные кровоподтёки по кругу? Надо будет спросить… Чёрная дорожка волос, широко начинаясь над грудиной, длинным треугольником сбегает к солнечному сплетению, немного сужаясь и тая, и вновь расширяется на животе и вокруг пупка, образуя густые заросли… дальше даже не гляжу, начинаю не о том думать…

Глава 8.

Где были мои глаза десять лет назад? Впрочем, как и всегда, на пятой точке. В семнадцать трудно разглядеть в нескладном худом мальчишке, героя своих грёз через десять лет. Да и не бывает первых отношений на такой длительный срок.

Где вы, восхитительные мгновения первой любви, сладкий вкус неопытных поцелуев, неловкий румянец, всякий раз расцветающий на щеках от робких запретных прикосновений или даже только от мыслей о них? Куда это всё девается потом? Почему всю трепетность и нежность нещадно смывает жизненный опыт разочарований и цинизм здравого смыла? Словно разбиваются розовые очки, и остаётся лишь память, память о чувствах, но не они. По крайней мере, не знаю я крепких длительных браков со школьной скамьи, если только в кино…

Флакон с лекарством наконец-то, пустеет, Сашка, вроде бы, заснул, освобождаю руку. Катетер надо оставить, через несколько часов снова капать приду. Прикасаюсь губами ко лбу, температура пришла в норму, если и не совсем, то почти. Тихо ухожу к себе…

В курсе ли Катюха? Не позвонить ли соседке, дело то не шуточное? Да, может, уже и в курсе и даже в пути? А, если нет, стоит ли нервировать девчонку, у них там ночь уже, наверное. Дождусь утра. Да и проку от неё немного, больше суеты ненужной. Пока выходные, я Саньку не оставлю, а там, оклемается и сам её вызовет, а если, что-то пойдёт не так, к себе в больницу уложу…

Дома становится тревожно, всё равно, делать ничего не смогу, так какой смыл сидеть и дёргаться, если все мысли там, этажом ниже. Да и, не дело это – оставлять пациента без присмотра в момент кризиса. Тем более, любимого пациента. Беру подушку и спускаюсь…

Сашка спит, дыхание ровное, и лицо расслаблено. Задерживаюсь около него ненадолго, рука сама тянется провести по волосам, коснуться горячей груди, живота. Спи, Петровский, поправляйся, очнёшься, не прикоснусь, обещаю…

Моё спальное место нынче не очень комфортно, но зато, не просплю. Придвигаю кресло к дивану, чтобы в поле зрения был, и не вскакивать каждую минуту. Подушка под шеей валиком, тоже не айс, но, тем не менее, незаметно засыпаю…

Просыпаюсь мгновенно от Сашкиного крика,

– Серый, не надо! Уходи, Серёга, бегиии!..

Кидаюсь к нему. Спросонья врубаюсь не сразу, что он в кошмаре. Осознав, хватаю за руки, тормошу,

– Милый, мой, проснись, это всё сон!

Он резко садиться, глаза дурные. Обнимаю его, прижимаю к себе и глажу по волосам,

– Просыпайся, Сань, – спасаешь какого-то Серёгу, а сам в огне… Сжимает меня крепко, так что дух вон, потом, что-то бормочет и медленно опадает на постель, так и не очнувшись.

Снова температура скакнула, ещё колю жаропонижающее и, не в силах дождаться результата, иду на кухню. Где-то у Катюхи должен быть уксус. Нашла. Развожу с водой, беру чистое полотенце. Уксусные примочки ко лбу, шее, запястьям – метод, конечно, средневековый, но эффективный. Дышит тяжело, тело, как печка, полотенце очень быстро делается горячим и почти высыхает, мочу снова и так меняю несколько раз.

Клюю носом, но дожидаюсь, когда жар спадёт, только после этого позволяю себе задремать…

Александр

Кажется, жив… Лежу, болит всё до последнего сустава. В голове обрывками проносится командировка, особенно последние трое суток.

Непрерывный дождь, ливень. Будто небеса разверзлись и сомкнуться только тогда, когда смоют до основания и эти горы, и дорогу, и селения, и наивных самоуверенных людишек, возомнивших, что могут удержаться на этой неудобной земле. Уже есть раненые и пропавшие без вести, вывезти никак, помощь доставить никак, узкую серпантинную ленту дороги, размыло селем и завалило обломками породы, смываемыми сверху мощным ливнем. О малой авиации тоже речи не идёт. Прогноз неутешительный, ждать штиля не приходится, когда на кону человеческие жизни…

Водоотталкивающая одежда уже ничего не отталкивает, набухла и сковывает движения, не давая выполнить точные работы. Какая разница, что она есть, что без неё. Сбрасываю отяжелевшую куртку. Вроде легче, но ветер начинает пронизывать насквозь, выхолаживая сырое тело, потерплю, немного осталось. Сейчас всё подсоединю, потом пойду греться в палатку.

Пока доделываю, ещё раз проверяю размещение взрывчатки в нужных точках, палатку сносит, ветер усилился. Мужики матерятся, пытаясь, её, не то чтобы вернуть на место, а хотя бы удержать. Скользим по грязи, перемещаясь в безопасное место, скальный выступ прикроет, если что.

Нажимаю кнопку пульта и… вижу Серёгу, напарника. Откуда взялся? Как я его не заметил? Ору, но не успеваю. Взрыв…

Рассчитал точно, направленный, разбрасывает завал: слипшиеся с глиной камни, обломки деревьев и грязь. Серёгу забрасывает грязью, но он цел, только съезжает вместе с потоком всего этого дерьма и воды в пропасть. Уже кидаюсь к нему, он успевает зацепиться рукой за какую-то палку, застрявшую поперёк потока. Мужики обвязывают меня по-быстрому верёвкой и держат, а я качусь по грязи вниз к Серёге. Вокруг стоит непрекращающийся шум: скрежещущие камни, ливень, крики и грязная вода, мчащая меня, как щепку.

Чувствую рывок, это верёвка остановила скольжение, как раз так, чтобы напарник смог дотянуться до моей руки. Хватаемся, и ребята тянут назад. Ощущение не из приятных, кажется, что рёбра не выдержат нас двоих. Наконец, Серый чувствует опору под ногами и начинает помогать себе сам. Сразу становится легче. Выползаем. Вниз даже не глядим, всё обошлось. Сель сползает ниже, освобождая небольшой участок извитой серпантинной дороги… Можно двигаться дальше, остальное расчистят местные аварийные службы…

Последний день, вообще, помню, как в тумане. Хорошо, что отработано всё до автоматизма, не накосячил. А дождь, нескончаемо продолжает своё мокрое дело, но, кажется, всё-таки, немного слабеет. Последнее, на что обратил внимание перед возвращением, когда в вертолёт грузились, маленький кусочек голубого неба, среди рваных серых туч.

Как дома оказался, вообще, не помню. Думал, просто, устал… Посплю, и всё пройдёт…

Глава 9.

Опять снится Ксения. В этот раз ещё явственнее, чем обычно. Так, что даже ощущаю её прикосновения к своему телу. Помогает снять футболку, гладит по спине, касается губами лба, и даже пью из её рук. Наваждение, какое-то…

Открываю глаза, темноту ночи размывает круг света от ночника. Странно, никогда не включаю его… Может, Катюха приехала, так, вроде, не собиралась пока. Поворачиваю голову – рядом кресло, а в нём… Ксюша. Снова закрываю, сон во сне… Вдруг, лёгкое, но явственное прикосновение ко лбу. Так приятно, прохладная ладонь освежает разгорячённую голову. Не хочется просыпаться, слишком чудесный сон. Но веки размыкаются, и передо мной обеспокоенное Ксюшино лицо, напряжённая морщинка залегла между бровей, убирает руку,

– Плохо тебе, Сань? – спрашивает.

– Мне хорошо… – хриплю, не узнавая собственный голос.

– Да уж, вижу, как хорошо… Пить хочешь?

Киваю,

– Ксюш, ты мне снишься, что ли? – не могу поверить.

– Считай, что так! – кричит с кухни, слышу, как включает чайник. Наверное, всё-таки, не сплю…

Возвращается, стряхивает градусник и даёт мне, беру, но пальцы, как деревянные, роняю. Находит его в одеяле, вздыхает встревоженно и уже сама, берёт меня за руку и ставит его под мышку, потом аккуратно укладывает руку на место. Я держу её ладонь в своей и не хочу выпускать. Какая она нежная и прохладная. Не убирает, подсаживается на диван,

– Как же тебя, родной, угораздило? Пневмония ведь.

– Не знаю, – а на душе спокойно и благостно, – под дождём вымок…

– Будем лечиться, – кладёт вторую ладонь сверху на мою, таю. Разглядываю лицо, она совсем домашняя, без макияжа, с какой-то дулькой из волос на макушке, в футболке и трениках. Такая родная и близкая, почти моя… В это время раздаётся свисток чайника, Ксюша высвобождает ладонь и уходит на кухню.

– Я там немного похозяйничала, – говорит, возвращаясь с кружкой. От неё исходит лёгкий пар и ягодный аромат, – клюква в морозилке нашлась. Будешь пить морс. Отставляет бокал на тумбу и забирает термометр,

– Ну, вот, – показывает, – уже тридцать семь с копейками, а вчера чуть за сорок не зашкалил. Напугал…

Помогает сесть. Не ожидал, что так ослабну, но сесть смог бы, наверное, и сам. Хотя, так приятны Ксюшкины прикосновения, её забота, болел бы и дальше. Она взбивает подушки, мостит их одну на другую и устраивает поудобней.

– Не обожгись, – кружку протягивает. Потом, на её лице мелькает сомнение,

– хотя, погоди. Опять уходит на кухню, отливает в другой, пробует сама,

– вот, теперь не так горячо, – возвращается ко мне и подаёт, – пей, тебе полезно. Сама рядом садится, страхует.

Беру обеими руками, странная внутренняя дрожь то ли от слабости, то ли от усталости, пугает, что могу выронить бокал из рук. Горячее кисло-сладкое питьё приятно согревает горло, наслаждаюсь…

Напился… Откидываюсь на подушки, почти счастлив. Ксюха, как фея – волшебница, материализовалась и спасла. Правда, неловко, что в таком виде застала, не люблю демонстрировать свои слабости никому, а уж, ей в особенности не собирался… Чувствую, ещё и в туалет приспичило, так некстати. Снова сажусь, в глазах мушки чёрные кружатся. Ксюха смотрит сначала с недоумением, потом с пониманием,

– Пойдём-ка вместе, дружок.

Помогает подняться, подставляя своё плечо, придерживает за талию. Ползём. Открывает дверь.

– Дальше, я сам! – не хватало ещё тебе поучаствовать.

Отпускает недоверчиво.

– Справлюсь, здесь узко, дальше стены не упаду, – шучу.

– Назад соберёшься, зови! – приказывает, не давая времени смутиться.

Обратно ползём таким же манером. Помогает улечься, спасительница моя… А я ведь, почти ненавидел её за то, что отшила меня тогда в десятом классе. Ох, и бесила. Казалась такой надменной стервой. Как сейчас помню, волновался, храбрости набирался, когда говорил, что люблю её с первого класса, ощущение ужасное даже спустя столько лет… А она, хмыкнула, развернулась на своих каблуках, только бросила напоследок: ну и люби, мне то, что? Я-то, не люблю, – рассмеялась холодно…

Кто бы мог подумать, что вот так нянчиться со мной будет? И не стерва, совсем… Как же с ней легко, как естественно… Что бы делал сейчас, если бы не она?..

– Ксюнь!

– А?

– Как ты очутилась здесь?

– Мне твоя благоверная ключи оставила, поручила за цветами следить… А, я недисциплинированной оказалась, забыла напрочь, вчера только спохватилась… Вот и прибежала. Смотрю, а здесь ещё один цветок вянет, – смеётся, – хорошо, хоть вообще, вспомнила, – посерьёзнев, – могла и опоздать…

– Спасибо, Ксюш, я теперь твой должник.

– Никакой не должник! Это – мой долг, тебя спасать, я же доктор, всё-таки, – пожимает плечами. А меня тоска такая накрывает сразу: всего лишь долг…

Видимо над мимикой надо поработать, читает прямо с лица,

– Ладно, вижу, устал уже, – гладит меня по руке, поднимается, – сейчас ещё одна процедура, и в покое тебя оставлю.

Распаковывает флакон, вставляет в крышку наконечник от системы, потом, осторожно становиться ногой на край дивана, чтобы меня ненароком не задеть, и подвешивает его на гвоздь, вместо картины. Гляжу снизу-вверх, как у неё футболка задирается и открывает манящее тело. Узкая полоска светлой, почти белой кожи, до покалываний в кончиках пальцев уверен, мягкой и бархатистой. Прижаться бы сейчас губами, мягкость эту почувствовать и нежность. Так и представляю, какая она тёплая, трепетная… Опять горю, теперь уж, не знаю, отчего. Ксюха, спускается,

– Давай-ка руку.

Она так осторожна, словно, я маленький, испугаюсь или нервничать буду. А я и нервничаю, но не от капельницы, и пугаюсь только от того, что уйдёт сейчас, останавливаю,

– Ксюнь, посиди ещё.

– Посижу, конечно, а ты, отдыхай…

Беру её за руку и держу, какой же это кайф, не хочу отпускать, не хочу засыпать, а глаза сами закрываются…

Глава 10.

Ксения

Заснул болящий мой. Флакон пустеет, осторожно высвобождаю руку… не почувствовал, спит…

Вторая ночь в кресле проходит спокойно, если не считать Сашкиного, разрывающего душу, кашля. Он даже не просыпается, температура тоже около нормы. К шести утра ломит уже всё тело, ухожу к себе. Падаю на неразобранный диван: Боже, какое блаженство вытянуться во весь рост, незаметно засыпаю…

Три часа нормального сна в горизонтальном положении, а затем, душ, приводят меня в норму. И хочется уже выглядеть по-другому. Не крашусь, конечно, просто, освежилась, волосы подобрала поприличней, а не это осиное гнездо, да и футболочку глазу поприятней подыскала. Ничего особенного… да ну, себе-то зачем вру? Особенная футболка, но не идти же к нему росомахой опять, тогда-то думала, что нет никого. А, потом, испугалась, не об этом мысли были…

Тихо вхожу, спит ещё солнце моё обросшее. Лицо расслаблено, температуры нет. Так же тихо удаляюсь, мысленно загоняю себя в рамки: не твоё это солнце, не твоё! Успокойся…

Переключаю голову на практические мысли. Надо бульон сварить, очень надеюсь, что проснётся голодным. Это было бы хорошим знаком для нас.

Пока варится курица, пришлось за ней ещё до магазина метнуться, думаю свои невесёлые мысли…

Ох, Петровский, Петровский, что ж ты со мной делаешь-то? Почему навязался на мою непутёвую голову. Разве за этим я сбежала? Мне же покой нужен, тихая норка, в которой отсижусь незаметно, восстановлюсь морально, а потом, словно бабочка из куколки вылуплюсь для новых чувств. Ну, или так и закуклюсь, не важно… Почему ты всё портишь Петровский? Зачем смотришь вишнями своими мокрыми так красноречиво, зачем за руку берёшь? Ведь я ж, не статуя каменная, я живая! Что мне дальше с тобой делать?..

А, дальше, как только полегчает тебе, Санька, или ненаглядная Катеришна твоя явится, обижайся не обижайся, я уйду и носа не покажу больше в вашем жилище. Незачем всё это… Не судьба!

Прислушиваюсь внимательно, не услышу ли кашля с нижнего этажа. Да, нет, звукоизоляция, всё-таки, какая-никакая есть, не слышно. Да и кашлять полегче стал мой герой, отхаркивающие помогают, и с антибиотиком, вижу, что не ошиблась…

Наконец-то, сварилась курица, бульон, концентрированный крепкий, думаю, понравится. Направляюсь с кастрюлей привычным маршрутом.

– Ксюш, ты? – спрашивает довольно бодро, как только вхожу в дверь.

Не спишь, родной, значит, уже полегче тебе…

– Я, Сань, конечно же… Ты, как? – сначала на кухню.

– В, душ очень хочу, – доносится следом, – сил нет… Можно, Ксюнь?

– Ну, если сил нет, куда ж тебе в душ, – смеюсь.

– А, без душа, совсем помру, – жалобно.

– Ну, может и прав, смыть всю болезнь, к чертям собачьим, но надо глянуть на тебя сначала, – сразу заметно, герой мой к жизни возвращается, на всякий случай, кладу ладонь на лоб, – жара не чувствую.

Боже, как не хочется убирать руку, не представляешь… Убираю, словно преодолевая магнитное притяжение, а он поймал в свою и к губам подносит и целует, мягко, нежно, а меня через кожу будто током пробирает, и смотрит в глаза, прямо вглубь. Взгляд пронизывает до души, до самых пяток пронимает. Не могу оторваться, отвернуться, будто приклеили. Столько в этом взгляде невысказанного, запретного…

Наконец, вырываюсь из магнетического плена, перескакиваю глазами на постель, на стену, куда угодно, с трудом отнимаю руку от его губ, надо, чем-то её занять срочно, беру лейкопластырь с тумбочки,

– Давай, Сань, катетер заклеим, и в душ иди, если надо, помогу, – прилепляю к коже торопливо, чтобы не заметил дрожащих рук.

Опускает взгляд со вздохом,

– Постараюсь сам…

Поднимается, слежу за состоянием, вроде не ведёт его, на всякий случай, добавляю,

– Не запирайся…

– Ко мне придёшь? – оборачивается, а у самого чёртики в глазах прыгают. Повеселел мой герой, это хорошо.

– Вот, дурак! – тушуюсь немного, – вдруг заплохеет, не дверь же взламывать. А, сама думаю, пришла бы, не сомневайся, только при других обстоятельствах.

– Да, норм всё, но запирать не буду… так что, если передумаешь…

– Иди, уже!

Пока ушёл, хоть комнату проветрю, да сменю постель, пропотевшую. Чистая постель – большое дело, после болезни, да после помывки, – одно наслаждение…

Глава 11.

Александр

Как же здорово стоять под упругими горячими струями, смывать с себя пот и грязь, и болезнь. Слабость, конечно, ещё чувствуется, держусь за стену. Это уж я так, перед Ксюхой бравирую, к себе зазываю, а на самом деле, разве что на словах орёл. Эх, Ксюнь, при других бы обстоятельствах… Это я не про слабость свою сегодняшнюю… А в голову лезут непрошенные мечты, вот бы отбросила все условности и пришла…

Да с чего бы? – одёргиваю своего пробудившегося романтика: ты ей, как был не нужен, так и до сих пор! Сказала же, что долг врачебный исполняет, вот и вся забота! Ну, может ещё, что не совсем чужие, всё-таки, одноклассники…

Выхожу из душа. Чёрт, трусы свежие забыл взять, обматываю бёдра полотенцем. Гляжу на себя в зеркало, жуть: под глазами круги, щёки ввалились, щетина торчит. Надо, всё-таки, побриться, не могу перед Ксюхой чучелом выглядеть. Опускаю взгляд и вижу синюшное кольцо вокруг всего торса – полный урод!

А Ксюша другой вернулась, волосы в хвост высокий собраны, пахнет вкусно, какой-то новый аромат, а футболка – просто бомба, мало ли что, графитовая, точь-в-точь, как глаза, так ещё и вырез V-образный, заканчивается, как раз там, куда и так всё время смотрел бы, и облегает к тому же, будто, вторая кожа. Так хочется по всем изгибам и выпуклостям провести, аж ладони горят! Может, не случайно её надела? Может, не наплевать ей на меня?

– Сань! Ты живой? – волнуется за дверью, возвращая к реальности.

– Всё в порядке, побриться решил, – успокаиваю.

– Ты с ума сошёл! – врывается, замокает на несколько секунд. Вижу в зеркале её недоумённый взгляд на полотенце, потом, растерянность, неловкость, опять краснеет слегка. Поднимает глаза, смотрим друг на друга через зеркало, берёт себя в руки, продолжает, – остынешь же! Вымылся и слава Богу! Кто на твою бороду смотрит!

– Ты, – отвечаю.

Вспыхивает, ещё больше,

– Давай трусы принесу. Где можно взять?

Объясняю, где моя полка с бельём, уходит. Возвращается с трусами,

– Держи! И босиком не стой!

Послушно вхожу в шлёпки.

Уф, кажется всё сделал… Устал немного, но так приятно. Такое чувство, будто сбросил старую кожу, как змея, а новая, аж хрустит от чистоты и свежести. Пришлось влезть в халат. Жарко, ни за что бы не надел, терпеть не могу его, тело свободы просит. Вообще, дома спортивными шортами обхожусь, за последнее время только и надевал футболку, когда вот разболелся, согреться никак не мог. Но Ксюха, точно, выговор сделает, потерплю лучше в халате…

А, ведь ей на меня, кажется, не наплевать!

Ксения

Во попала! Заметил, теперь заметил! Вот, дурочка! Он там мог и без полотенца оказаться, это ж его ванная, мало ли, как он привык! Зачем попёрлась! Но до чего же хорош, идеальные пропорции! Как хоть так-то? Из тощенького парнишки богатырь получился. Ему бы в натурщики: плечи, ноги, попа и талия есть! Не каждому мужику такую фигуру природа дарит, а мышцы! По его рельефам можно студентов – медиков учить.

Всё, всё, Ксюша, остепенись! Займись, чем-нибудь! Разливай бульон, режь хлеб, курицу разделывай, в конце концов!

Слышу, как Санька выходит из ванной,

– С, лёгким паром! – чуть не добавила любимый, совсем с ума сошла.

– Спасибо, Ксюнь, как заново родился! – голос бодрый.

– А, есть хочешь, новорожденный?

– Как волк!

Заходит на кухню. Халат синий мужской на талии перехвачен поясом небрежно, вся грудь нараспах. Глаза сами липнут. Побрился, причесался – красавчик. С лица слегка схуднул, круги тёмные вокруг невозможных глаз добавляют драматизма, душу рвут, – с ума сойду, наверное.

– Ну, волчьей еды у меня нет, вот ешь, что дают.

Наливаю пиалу бульона, от него пар идёт, и аромат разливается, блёстки жира мерцают, Петровский в нетерпении. На плоскую тарелку выкладываю половину курицы.

– Ешь, восстанавливай силы.

В ответ слышу почти звериный рык и с удовольствием смотрю, как Санька вгрызается в куру. Ловлю себя на том, что взгляд примагнитился к нему напрочь. С трудом поднимаюсь, чтобы типа, заняться делами. Ставлю чайник, слышу, как Петровский шумно втягивает бульон через край пиалы, наплевав на ложку. Ухожу в комнату поливать цветы.

Бедный Катюхин цветуарий, что не засушила, теперь утоплю. Тяну время, сколько можно, потом возвращаюсь в кухню с таблетками. Вижу, абсолютно довольного мужика, сытого с лоснящимся от еды подбородком и немного осоловевшими глазами.

– Ксюнь, спасибо тебе огромное, – мурлычет.

– Да, на здоровье, дорогой, лишь бы на здоровье! Вот лекарства ещё примешь, послушаемся, и будешь спать.

Перебираемся в комнату, Петровский сбрасывает халат и отдаётся в мои руки. Делаю серьёзное лицо, переставляю стетоскоп в нужные точки и… тяну время, любуюсь. Санька честно дышит и не дышит, когда скажу, кашляет… С докторами не спорят.

Стараюсь не забыть, что сейчас я именно доктор. Сосредотачиваюсь, и вправду слушаю, замечаю улучшения и, наконец, закончив, спрашиваю,

– Сань, что это за странные синяки у тебя кольцом по торсу?

– Да, ерунда! – отмахивается, – не обращай внимания. Рабочие моменты.

– Ну, рабочие, так рабочие, – вздыхаю. Не хочешь, не говори. – Завтра понедельник, надо участкового вызвать, или как там у вас принято в МЧС, но больничный недели на три точно необходим.

– Разберёмся, – машет рукой. Типичный мужик, чуть полегчало, и уже забыл, как плохо было ещё вчера.

– Катюха-то в курсе, что ты тут чахнешь? – задаю больной вопрос, – домой не торопиться?

– Она не знает, что я вернулся.

– Так вызови, – недоумеваю, а у самой внутри всё замирает, – будет за тобой ухаживать.

– Пусть погостит ещё в родном доме, недавно уехала, – говорит нехотя.

– Ну, тебе видней, конечно. Только, если позвонит насчёт цветов или ещё чего, мне что сказать?

– Ксюш, наври ей, а? – смотрит с мольбой, – скажи, нет меня, и ты не в курсе.

– Что, бережёшь нервную систему благоверной? – язвлю.

– Ничего не берегу, – буркает, глядя в сторону, – просто, не соскучился ещё…

Молчу, не знаю, что и сказать… Дело твоё, Петровский…

– Ложись, поспи немного, сон лечит, – других рецептов у меня для тебя нет, любимый… Смогу ли наврать твоей жене, не знаю.

Одна надежда, может, не позвонит?

Глава 12.

Александр

Ушла… Зачем про Катюху напомнила? Я забылся на какой-то миг, представил, что ты хозяйка в моём доме, а ты взяла и разрушила! Ксюха, что мне делать? Признаться тебе, как горит моя душа? А уж, как тело горит! Разве, что болезнь отобрала силы, а так и не скрыть бы… И, что? – спрашивает внутренний критик, – ты уже признавался… Забыл, чем закончилось? Думаешь, что-то изменилось? Появился шанс? Даже, если и появился, ты сам его потерял, погляди на правую руку. Кольцо видишь?

Она права, надо позвонить жене, лучше я сам опережу. Беру мобильник, раздумываю ещё, вернее маюсь, так не хочется, выбираю «Котёнок», нажимаю вызов. Пока идут гудки, надеюсь, что не возьмёт, хотя лучше бы взяла, а не перезванивала, когда не надо.

Какой же я гад, всё-таки! Катюха-то, чем виновата? Любит меня, а я её нет. Пока Ксюхи рядом не было, думал, почти люблю, а теперь, знаю, что нет. И, что делать с этим знанием?

– Алло, любимый! – жена врывается, как всегда, восторженным всплеском в моё невесёлое болото.

– Катюнь, привет! Как дела?

– Сань, здорово! Тут уже снег выпал! – щебечет, – растает, конечно, но, всё равно, хорошо! От мамы, привет, тебе!

– И ей, привет передавай!

– Ты-то, как? Ещё не дома?

– Дома, третий день, как вернулся.

– Даа… – слышу, как восторг сникает, – мне уже возвращаться? – понимаю, что не хочет и, радуюсь этому.

– Ну, зачем? Ты только приехала, погости ещё.

– Сколько?

– Да, как нагостишься, так и приезжай, – отвечаю, а сам мечтаю, чтобы никогда не нагостилась. Тут не ко времени разражаюсь приступом кашля.

– Сань, ты заболел? – беспокойно.

– Так, ерунда, ноги промочил неудачно, покашляю, и пройдёт, – только не вздумай озаботиться и пригнаться меня спасать.

– Давай, я что ли, Ксюхе позвоню, пусть полечит тебя, – предлагает.

– Справлюсь… – хочу продолжить, что сам до Ксюхи дойду, если надо, или врача вызову, но не приходится, слышу на втором плане,

– Кать, долго ждать-то тебя?! – девчачий голос, следом Катюхины оправдания, – мы тут с девочками посидеть решили за встречу, ты не против, любимый? И в сторону, – уже бегу.

– Беги, дорогая, беги! – не задерживаю, беги, куда хочешь, только, не домой!

– Ну, тогда, чмоки – чмоки! Целую!

– И я целую, пока…

Кажется, ей не до меня, это радует… Очень хочется спать…

Ксения

Кажется, догадываюсь, почему жену не вызываешь, Петровский… Да, Сань, дела наши плохи… Мои уж, точно… Минимум ещё три капельницы связывают нас с тобой… Продержимся?

Занимаюсь своими делами, вернее, пытаюсь. Завтра снова на работу. Выходные пролетели, как одно мгновение, а столько всего произошло. На душе и радостно, и тоскливо одновременно. Саньке явно становится легче – это радует.

Но у меня ещё своя тема: волна любви и возможности, хоть временной, быть рядом с любимым человеком, накатывает непроизвольно и накрывает с головой, потом наступает отлив, обнажая неудобную правду: женатым человеком, несвободным. Потом, новый прилив: зато он меня любит! Петровский не разлюбил меня за столько лет! Опять отлив: и что из этого? Женат-то он не на тебе! И, так вот попеременно то одно, то другое, хочется то смеяться, то реветь белугой!..

За домашними делами выдерживаю четыре часа ровно. Больше не могу. Спускаюсь к Саньке, несу ужин: домашние котлетки с пюрешкой. Надеюсь, оценит. Очень хочу, чтобы оценил! Вот, что за дура – баба?! Катьке надо стряпнёй заниматься, да за больным мужем ухаживать! Ты – свободная, красивая, молодая, пока ещё… Зачем время теряешь? Зачем тебе впечатлять женатого мужика? Ищи свободного, его впечатляй, строй свою жизнь, не лезь в чужую!

А в ответ душа: я уже нашла, и рассудок со всеми доводами может, заткнуться…

Глава 13.

Александр

Не заметил, как заснул, проспал, кажется, часа три… Ксюха – хозяйка моих снов, там ей всё можно и мне тоже… Хоть не просыпайся! Что ж она не идёт так долго? Уже скучаю… А, вдруг, больше не придёт? Может, почувствовала, что у меня к ней, и теперь будет избегать? Зачем ей такие сложности? Она свободная, красивая, молодая, да к ней очередь выстроится, только свистни… А я… никогда её не интересовал…

Вот ключ в замке щёлкнул, сердце в груди аж подпрыгнуло, пришла, всё-таки. Тихо прикрывает дверь, осторожно на цыпочках проходит на кухню с чем-то вкусным.

– Ксюнь, я не сплю, можешь шуметь.

Выглядывает радостно,

– Это здорово! Я ужин принесла. Сейчас поедим или покапаемся сначала?

Поедим, как здорово звучит! Поедим вместе, будто мы семейная пара, и у нас воскресный ужин, как у нормальных людей.

– Лучше сначала покапаться, – отвечаю. Хочу, чтобы иллюзия семейного единения продлилась подольше, ничем, не прерываясь…

– Как, скажешь… – отвечает, кажется, обрывая себя, будто ещё, что-то хотела добавить… любимый, например…

Капаемся, лежу, словно, связанный. Мужской организм заявляет о своих потребностях, так не вовремя, хорошо хоть, одеяло сверху сбилось, как надо. Наоборот, наверное, капельница эта – не оковы, а моё спасение, боюсь своего порыва, сделать неверный шаг, хочу сделать этот шаг, но боюсь.

Ксения сидит в кресле, болтает обо всяких пустяках, новости рассказывает, что в мире происходит, пока я из жизни выпал. Легко у неё получается, никакого волнения, наверное, показалось мне, что небезразличен, вон, смеётся, взгляд открытый, всё просто… Я только одноклассник, ничего не поменялось. Не нужен по-прежнему, а забрала меня с потрохами…

– Ксюш, я Кате позвонил, – ей говорю или сам себе напоминаю, чтобы не зарываться в мечтах несбыточных.

Замолкает на полуслове, мрачнеет… Почему? То ли неприятно ей, что про жену вспомнил, то ли, вспомнила, что соврать предлагал. Секундная тень сменяется безразличием и вопросом,

– Скоро ли ждать путешественницу?

– Не знаю, сказала, что не нагостилась ещё, торопить не стал, – пожимаю плечами, тоже, как бы, равнодушно. Вглядываюсь, ловлю реакцию, не успеваю. Может и вправду, ей на меня плевать… – Она собиралась позвонить тебе, – продолжаю, – так что ни удивляйся… Я сказал, что приболел немного…

– Не удивлюсь… – отвечает.

Повисает пауза, что ещё добавить? Как вернуть лёгкость, которая была пять минут назад и, которую сам уничтожил только что? Не знаю, и она не помогает мне, молчит…

Наконец, флакон пустеет, Ксения склоняется к руке, чтобы вынуть иглу и выполнить манипуляции с катетером. Ничего не могу с собой поделать, свободная рука тянется её обнять, хотя бы коснуться, а лучше, к себе прижать. Она замирает на какое-то мгновение, потом резко распрямляется, словно пружина,

– Нет, только без рук! – на мгновение пересекаемся взглядами, не понимаю, что это – смятение?

– Не могу, – вздыхаю, – хоть режь.

– Тогда, не приду больше! – гневно, – лечись сам!

– Так ещё хуже…

– Тема закрыта!.. Ужинать пойдём? – уже более спокойно.

– Пойдём, – правда, аппетит пропал, куда-то, но об этом молчу.

Ужинаем, думал, получится сблизиться, надеялся, что общий ужин – это ещё один шажок навстречу друг другу, а получилось совсем не то. Вот он – неверный шаг! Только всё испортил: жуёт молча, не поднимая глаз, понимаю, что сбежать от меня торопится.

– Ксюш, прости дурака, – так хочется вернуть назад её непринуждённость, но как, не знаю.

– Проехали, – говорит, – что-то плохо ешь, не вкусно? – спрашивает.

– Вкусно, очень вкусно! Только, забудь…

– Если забуду, аппетит наладится? – слышу прежние интонации. Поднимаю глаза, так и есть: смеётся уже. Киваю…

Что ж ты такое делаешь, Ксюха, что я, то падаю, то взлетаю с тобой? Ладно, буду есть. Она, тем временем, ставит чайник, рассказывает, какую-то смешную историю из своей врачебной практики, а я даже не в силах уловить суть, просто слушаю её голос, и всё…

Ксения

Тяжело… Очень тяжело оторваться и уйти. Но ушла, сказалась, что выспаться хочу перед работой. Ага, высплюсь, пожалуй… Лежу и думаю, что этажом ниже, если по прямой, то метрах в трёх, лежит человек в своей постели и тоже не спит… И что стоит всего лишь набросить халат и спуститься и, чего стоит, не делать того, о чём потом пожалею, оба пожалеем…

Еле удержалась, когда ощутила тяжесть его руки на своих плечах, как хватило сил оттолкнуть? Не понимаю, пытку сама себе придумала! Надо было скорую вызвать сразу в пятницу, сейчас бы ни мучилась в сомнениях. Отнесла бы передачку типовую: сок, апельсины, вполне достаточно для соседки и для одноклассницы вполне.

Сама виновата! Себя разбередила и его тоже, долечилась, дозаботилась! Дала надежду, а теперь, что?

А теперь глаза закрываю, а передо мной он, в своих спортивных шортах и всё, больше ничего, такой соблазнительный, мускулистый, такой горячий. А Катька свалила, и наплевать ей, соблазнительный он или горячий, не ёкает у неё ни в одном месте.

Что там с ним случилось, может он жизнью рискует на своей работе постоянно? Откуда это кровоподтёк? Как он там сказал: рабочий момент? Я бы с ума сходила от твоих рабочих моментов, а она с девочками, наверняка отрывается, или с мальчиками… И, где справедливость? Была тебе справедливость – отвечаю сама, – и любовь была, да ты оттолкнула, а теперь, терпи…

Надо быть сильной, – внушаю себе, – всё зависит от женщины… А хочется-то слабой, и, чтобы он всё решил: что хорошо и, что плохо! Только, голову свою, куда деть? И совесть тоже, чем бы, заткнуть?

Глава 14.

Александр

Пытка, лежать так вот и представлять, что любимая женщина совсем рядом. Два пролёта по десять ступенек, а по прямой, так, вообще, подтянулся бы, и там, около неё. Интересно, где диван стоит? Прямо представляю его: бежевый или кофе с молоком, помню, как затаскивали грузчики в первый день. Вдруг там же, где и мой? Сейчас мог бы с ней лежать на этом диване, или она на моём здесь.

Почти срываюсь к ней бежать и тут же останавливаюсь, что ей скажу, – я за солью, или за утюгом? Как в анекдоте. Да она уж спит, наверное, вымоталась со мной за выходные, не то, что отдохнула. Как хорошо в пятницу было: не понимал ничего, не чувствовал, как бревно. А теперь, все чувства вернулись, ещё и выспался за день, теперь маяться до утра…

Наконец-то, рассвет. Так и не заснул. Встал в шесть, как по будильнику, мог и в пять, и в четыре… какая разница сидеть или лежать? В любом положении на душе тоска. Варю кофе, Ксюха, наверное, тоже варит… Беру бокал и гляжу в окно, полвосьмого вылетает из подъезда, быстрым шагом, почти бегом направляется к остановке. Стройная лёгкая, как девчонка. Пальто модное укороченное, узкие джинсы, ботинки на каблуке, совершенно отвязная клетчатая кепка козырьком набок и волосы – длинные цвета сливок локоны взлетают на ветру. Исчезает за поворотом, а в глазах так и остаётся…

В девять звоню на службу, сообщаю, что заболел. Обещают прислать Артурыча… Следом Серому, как напарнику, чтобы не терял меня. Он рвётся навестить вечером, говорю, чтобы даже не вздумал. Нафига он мне здесь? Я лучше с Ксюхой наедине лишний раз побуду.

Артём Артурыч наш легендарный доктор из медслужбы. На какие только ЧС он не выезжал, скольких спас, пальцев рук и ног сосчитать не хватит, даже если у нескольких человек пересчитывать. Одним словом, крепкий мужик, надёжный. Уважаемый в наших кругах. Некоторые его называют Старцем, он и вправду, седой давно, и лицо в морщинах, но называют его так не за года, а за мудрость, которой он с нами – дураками делится. Старец всё на пенсию собирается уйти, за полтинник лет пять, как перевалило, да никак не может собраться. Да и не отпускают таких, держат, сколько возможно…

Часов в двенадцать Артурыч у меня. Прослушивает, простукивает, пульс считает, давление меряет, дотошно изучает. Рассматривает на прикроватной тумбе Ксюшин арсенал, которым меня пользует, изрекает, наконец,

– Повезло тебе, парень. В хорошие руки попал… Опоздай на день, и, может, совсем опоздали бы… Кто бы хватился в выходные? Сегодня бы некого и лечить было…

– Повезло, – соглашаюсь.

– Хорошо, что женился, – изрекает, – глядишь и пригодилась, жена то, а так и не нужен никому.

– Ага…

– Где она, кстати? На работе?

– К матери уехала, сразу за мной следом… – не выдерживаю, надо бы кивнуть, чтобы отстал, а меня, как прорвало, – я в командировку, она к матери. И сейчас там ещё.

Артурыч в недоумении,

– Так она не в курсе, что ты вернулся больной?

– Уже в курсе…

– И, что? Всё ещё гостит?

– Гостит, – отвечаю.

– А, кто ж, тебя спасал-то? Кто вот это всё делает? – кивает на тумбу с лекарствами, на катетер, торчащий из руки.

– Ксюша, одноклассница и… соседка.

Не знаю, что там у меня в лице высмотрел проницательный Артурыч, только вздохнул,

– И любовь старая, которая не ржавеет…

Кивнул, что тут добавишь…

– Хреново, Санька… Нет, то, что у тебя такая соседка оказалась рядом – это ты в рубашке родился, а вот то, что она только соседка, это… жаль.

– Очень.

Вздыхает, по плечу хлопает по-отечески, уходить собирается.

– Ну, что ж, права твоя Ксюша, три недели дома, не меньше, а там, посмотрим, – и напоследок, уже с порога, – лечись, выздоравливай и, думай, Санька. Крепко, думай. Тебе жить…

Чего тут думать-то? Всё уж надумано! А, Катюху я куда дену? Она же не виновата! Да и Ксюша ничего не обещала, пошлёт меня снова и, что тогда? Кате жизнь сломаю, семью разрушу и останусь один на Луну выть. Всё равно, не полюблю больше никого, так уж, хотя бы Катька пусть счастлива будет…

Или, не так? Хоть бы знак какой… Ксюнь, дай хоть знак!

Ксения

Бегу с работы домой, тороплюсь. Откуда и энергия берётся, уснула только под утро. Сейчас забегу в магазин, куплю всё к борщу, Саньку порадую. Полдня на работе соображала, чем бы, накормить любимого пациента, вот, надумала.

Не переодеваясь, ставлю свинину на бульон, разбираю пакет, только потом переодеваюсь в домашнее. Ну, не совсем в домашнее, а чтобы казалось таковым. На самом деле, не случайные вещи, конечно. Закипает, убавляю и спускаюсь к соседу моему. Открываю тихонько, вдруг, спит.

– Привет! – встречает меня у порога. В глазах радость. Вижу, любуется, душа аж поёт от его взгляда.

– Как ты, Сань?

Идём в комнату.

– Хорошо… Артурыч приходил – доктор наш, сказал, повезло мне с тобой.

– Катюхе скажи спасибо, что цветник свой на меня оставила.

Вот взяла и опять всё испортила. Сразу сник весь, но лучше так, вовремя отрезвить и самой не расслабляться. Я же сильная.

– Скажу… – недовольно.

– Что ещё Артурыч твой сказал?

– Всё ты правильно лечишь, так и продолжай. Через три недели посмотрит, что со мной делать. Тебе доверяет, так что больше приезжать смысла не видит.

– Напрасно он так, – пожимаю плечами, – завтра последняя капельница и всё, моя миссия окончена, таблетки и без меня принимать можешь.

– Почему последняя? – не понимает.

– Думаю, пяти достаточно, восстанавливаешься быстро.

– Почему быстро? Почему достаточно пяти? Я хочу десять.

Вота как! Ещё потребуй!

– Пять, семь, больше не стоит. Не воду же льём, антибиотик, всё-таки. Потом, побочки замучают, дисбактериозы всякие или грибы, – объясняю, как неразумному, – Давай, кстати, укладывайся, нечего время терять, покапаем.

Не спорит, ложится, вид обиженный,

– Ксюнь, давай хоть семь тогда сделаем, – предлагает уже спокойнее.

– Да, что ты пристал, и так на поправку идёшь, и катетер пора вынимать, – прикидываюсь полной дурой.

– Воткни в другую руку, если считаешь, что пора! – уже и рук не жалко.

Ладно, сдаюсь, сейчас пойму твою настойчивость. Будто задумываюсь на миг, потом озаряюсь догадкой,

– Сань, ты хочешь, чтобы я приходила к тебе? Из-за этого?

– Хочу! – выдыхает, смеётся, – догадливая ты моя, если другой причины нет, то вот тебе причина!

– Я буду приходить без капельниц, не надо членовредительства, – просиял сразу, – буду и так проведывать, я же врач, отвечаю за тебя, – и потух сразу.

Гляжу на него, лежит сокровище моё оскорблённое в лучших чувствах, отворачивается. А, что я должна была сказать, Петровский? Что не только хочу приходить к тебе, что, ухожу-то от тебя с трудом, будто сердце отрываю! И дальше, что? До чего мы с этими признаниями дойдём? Стоит только открыть ящик Пандоры, и всё! Нас понесёт таким водоворотом, не выплыть, не остановить…

Санька, если бы только знал, как мне хочется сейчас тебя поцеловать вот в эти красивые изогнувшиеся недовольной подковкой губы, не представляешь, чего стоит удержаться. Не могу больше длить пытку, поднимаюсь, похлопываю по плечу,

– Сань, – вскидывает с надеждой глаза, – у меня там бульон варится, пойду в борщ превращу, раствора ещё минут на сорок, как раз успею.

– Иди, – бросает бесцветно и опять взгляд в сторону.

– Ты, может, борщ не любишь? – беспокоюсь, – так скажи сразу, пока не испортила.

– Не люблю, – буркает.

– А, что любишь? Я же не знаю.

– Всё ты знаешь, только издеваешься, – так на меня и не глядит.

И, что вот с ним делать? Знаю, конечно, не слепая! Главное, про себя тоже знаю, но ведь, тупик!

Не удерживаюсь, провожу по его волосам, ерошу их, не в силах убрать руку,

– Сань, мы оба всё знаем и всё понимаем… слишком хорошо, – вздыхает, – поэтому я пойду варить борщ…

Глава 15.

Александр

Права ты, любимая, во всём права. Только мне не легче от этого. Я знаю, что должен сделать, решение зреет, добавь всего одну каплю на эту чашу весов, и она перевесит…

Лежу, от нечего делать разглядываю прозрачную трубочку, по которой бегут капли лекарства, действует умиротворяюще, мысли замедляются, засыпаю…

Просыпаюсь от того, что Ксюха прикасается к моим губам своими, мягко, нежно, едва уловимо, даже сомневаюсь, не сон ли это. Открываю глаза, любимая колдует над моей рукой, вскидывает взгляд на мгновение,

– Смотрю, ты тут придавил немного, это хорошо…

Пытаюсь определить, был ли поцелуй? Не могу, не понимаю.

– Ксюш, что мы… – не успеваю договорить.

– Будем есть борщ! –отвечает, хотя вопрос был другим, и она это прекрасно поняла.

Ну, что ж, борщ так борщ. Я, конечно, от обиды брякнул, будто не люблю его. Люблю, ещё и как! А у неё вообще, божественный! Яркий, сочный, ароматный до невозможности! А со сметаной просто, улёт! Ксюшка ещё и пампушек купила чесночных, я, наверное, проглочу язык! Ем уже вторую тарелку, она смеётся,

– Ну, вот! А говорил: не люблю!

– Это я так, прости, очень даже обожаю! А твой – лучший!

Смотрю, сияет от гордости. Любимая моя, борщ и, правда, волшебный, но я бы и стрихнин ел ложками, лишь бы из твоих рук!

После ужина борщом, не расстаёмся, по телеку идёт какой-то слезливый сериал, решаем посмотреть, хотя, оба не знаем, что к чему, вклинились где-то в середине. Но это не важно, даже вникнуть не пытаемся, забравшись с ногами на диван и прислонив подушки к стене, полусидим – полулежим и обсмеиваем страдальцев – героев…

Думал, уйдёт после ужина, предложил посидеть немного, говорю, одичал совсем в одиночестве целыми днями, и она согласилась… Боже, как она близко. Хочется обнять за плечи и прижать покрепче, но не решаюсь, опять всё разрушу… Ксюша понемногу затихает, всё реже бросает реплики и, наконец, её голова съезжает на моё плечо. Смотрю, спит. Ну, конечно, это я тут целыми днями в подушках валяюсь, ем да сплю. А она-то работает, а после работы со мной всё время, да ещё и готовит. В выходные тоже не отдохнула, на кресле рядом просидела.

И как-то сразу осеняет: могла вызвать скорую и в больницу отправить! Саня с возу – Ксюше легче. А не отправила, сама выхаживала. Это знак? Или не знак? Господи!

Услышь раба своего неразумного! Натычь носом, так, чтобы я понял волю твою! Верю, Господи, что не лишишь меня любимой женщины из-за формальности, если я тоже нужен ей…

Сижу, не дышу, Ксюшу боюсь потревожить. А хочется обнять, к себе притянуть поближе. У неё такие узкие плечики, хватило бы моей руки, чтобы закрыть их целиком и согреть… Не удерживаюсь, завожу руку между её спиной и подушкой. Напрасно! Встрепенулась, оглядывается растерянно,

– Сань, извини, я кажется, заснула…

– Ты устала. Из-за меня, прости.

– Я пойду, пожалуй, – оправдывается, – что-то накрывает совсем.

Останься, любимая! Я не потревожу, спи здесь, хочу ощущать твоё тепло рядом, тяжесть твою на своём плече чувствовать…

– Конечно, Ксюнь, спасибо тебе за ужин и за компанию.

– Да не за, что, ради друга ничего не жалко! – умеешь ты, Ксюня, поставить меня на место. Потом спохватывается, – Сань, на завтра, что приготовить? И, вообще, может, что-то купить нужно? Не стесняйся, скажи.

– А, давай завтра я буду тебя кормить! – предлагаю, – всё равно, бездельничаю целыми днями, а уже здоров, как бык! И до магазина ближайшего прогуляюсь!

Смотрит с сомнением.

– Ксюш, очень на воздух хочется, не дышится здесь! Я тепло оденусь, обещаю!

– Иди уж, разрешаю, – смеётся, – под дождём не мокни! Тебе и, правда, полезно будет, от батарей воздух очень сухой, мне приходится окно на лоджии в пол-оборота держать, на проветривании. А иначе, чувствую, как в пергамент превращаюсь.

– Ура! Мне доктор разрешил!

Смеётся, неожиданно тянется ко мне и целует в щёку,

– До завтра.

– До завтра, – так хочется сказать – любимая… а говорю – друг…

Глава 16.

Ксения

Еле ушла, так остаться хотелось. Какой к чертям, друг! Не может у нас с тобой, Петровский, дружбы быть, никогда! Тут либо всё, либо – ничего, третьего не дано. И я признаюсь себе честно, что хочу всё! Хочу сегодня просто заснуть на твоём плече, чувствовать твоё дыхание, прижиматься к горячему телу, касаться невзначай во сне… а, там, куда выведет! Туда, куда мы оба хотим!..

Нет, нет, останавливаюсь. Всё, Ксюша, бросай глупые мечты! Эта роскошь не для тебя, скоро приедет хозяйка и займёт своё законное место рядом с твоим любимым, а ты пойдёшь на все четыре стороны, друг!.. Но как же он хорош! Зашла, а он спит, спящий красавец… не устояла, хотя бы губы твои почувствовать, на большее не претендую…

Завтра кормить меня собрался, заботливый мой друг. Вот завтра всё и завершим. Поставлю последнюю капельницу и буду сливаться потихоньку. Наберу дежурств в больнице, так чтобы не вылезать оттуда, умудохаюсь до чёртиков, зато о глупостях думать будет некогда. А, там и Катеришна совесть поимеет, явиться домой, блудливая коза. Так всё само и рассосётся.

Как же больно. Почему, когда всё вроде бы правильно решила, вместо облегчения, приходит невыносимая, щемящая боль? Как я буду жить с этим дальше? Надо искать другое жильё и бежать… без оглядки…

Александр

С утра собираюсь и иду к машине. Хотелось бы Ксюшу отвезти на работу, да ведь, запротестует, домой загонит. Поэтому выезжаю в девять на рынок за мясом, ну ещё зелени разной, овощей наберу, хочу удивить сегодня. По долгу службы часто приходится в горах бывать, кое-чему научился у местных. Уж с мясом точно теперь на ты…

С удовольствием вдыхаю свежий сырой воздух. Уже несколько дней морось не прекращается, но, кажется, рад и этому, лишь бы дома не сидеть. А может, ещё и потому, что Ксюша рядом, с ней без разницы, какая погода, любая в радость. Чувствую, штормит слегка с непривычки, но ничего, собираюсь, встряхиваюсь, вроде, норм…

Всё успел, всё купил, всё сготовил! Мясо получилось, просто сказка! Не спросил Ксюшку, любит ли баранину, надеюсь, что да. По крайней мере лучшую выбрал. Старый армянин – торговец, когда узнал, что для любимой стараюсь, ошибиться права не имею, поцокав языком и подняв указательный палец, принёс ягнёнка,

– Вот, лучшее! Себе отложил, но тебе нужнее! Не пожалеешь джан! Ещё ко мне вэрнёшься! Главное, сдэлай правильно, и женщина твоей будэт!

– Спасибо джан! Постараюсь!..

***

В четыре часа влетает Ксения, уже успела переодеться в домашнее,

– Мм, как вкусно пахнет! Уже хочу!

– Привет! – выхожу из кухни.

– Привет! – а глаза у самой светятся, что такое?

– Ксюш, всё готово! Можем садиться.

– Нет, Сань, первым делом самолёты, – показывает на тумбу с лекарством, – ну, а девушки потом.

– Как скажешь, – вздыхаю, – самолёты, так самолёты.

Ложусь, покорно подставляю руку. Катетер, честно говоря, надоел, да и от пластыря кожа чешется.

– Сегодня вынимаем, – мой любимый друг понимает без слов, – вот всё сделаем, и приглашаю тебя ко мне в гости, а то – друг, а не был ни разу.

– Договорились, – даже не ожидал такого доверия, – ужинаем у тебя.

– Я тогда, пойду? – спрашивает, – бардачок свой приберу немного, – смеётся.

Боже, как она смеётся, с ума сойду!

– Иди, иди, – можешь не торопиться, – сам иглу выну, видел, как делаешь.

Бросает испуганный взгляд, опережаю протест,

– Катетер не трону, уберёшь ты.

– Ничего не трожь! – приказывает, – я спущусь вовремя! Даже не вздумай!

Клянусь не вздумать… уходит, командирша моя любимая…

Ксения

Хоть и друг, а цветы каждой женщине радость доставляют, тем более, если их подарил любимый друг! Вот ведь интриган, из рук бы в руки вручил, так нет, около дверей оставил букетище такой шикарный! Как, никто не стащил? Разве что, все мимо на лифте проскакивают, иначе, точно не достоялся бы. Ну естественно, как он его вручит-то? Другу, что ли? Всё-таки, любит меня… не как друга!

Летаю по квартире, выгребаю углы, странно, когда никого не ждёшь, всё кажется в порядке, а как только цейтнот, и гости на пороге, проступают все косяки: пятно на зеркале, пыль на комоде, раковина в кухне в подтёках, всё-таки, я свин…

Кручусь, как белка в колесе, надо же и себя в порядок привести немного. Выбираю лёгкое платье, вроде бы и домашнее, вроде и нет, главное, идёт мне: по нежно-голубому полю графитовые ромбики, приталенное, сверху три пуговки, подол четырёх-клинка, выше колена – любимый мой фасончик. Волосы в высоких хвост, на концах спиралями, освежаю макияж…

Слышу звонок в дверь, гляжу на часы, точно Сашка, капельница закончилась уже, наверное, не дождался, всё-таки, вынул и сам пришёл!

Бегу открывать, на букет оглядываюсь, в самую красивую вазу поставила.

Распахиваю дверь, а там… монстр, палач мой ухмыляется. Хочу скорее захлопнуть, не успеваю. Вламывается, попадаю по нему дверью и отпрыгиваю. Заходит по-хозяйски, не спеша, запирает изнутри,

– Ну, что, попалась, птичка! Вижу не ждала… А букет в вазе, – констатирует, – не выбросила, это хорошо… Значит, ждала… но не меня… – рассуждает зловеще.

Вот сволочь, всё чует, и зрачки сужаются в точку, как у зверя, улыбается, а я оскал вижу, звериный. Подступает, пячусь спиной в комнату, поближе к балкону, пытаюсь отвлечь разговором,

– Как ты меня нашёл, Антон?

– Не трудно, – пожимает плечами, а сам осматривается, – прогулялся следом от больницы, вот и вся твоя конспирация… – без перехода, – неплохо устроилась…

– Никого не ждала, – говорю, как можно уверенней, ещё несколько шагов и я на балконе, запрусь там и буду орать, кто-нибудь да услышит и увидит, – и, я не пряталась, я просто, ушла…

Ещё шаг, последний и решающий, кидаюсь к балкону, открываю дверь и… не успеваю. Монстр настигает меня в один прыжок, отталкивает, хватает за руку и дёргает на себя. Ударяюсь животом о его кулак, дух вон, не охнуть, не вздохнуть, в глазах темнеет…

Прихожу в себя на полу, чувствую тяжесть его тела на себе. В солнечном сплетении боль от удара. Устроился верхом, ни дёрнуться, ни пошевелиться. Мерзко ощущать его так близко, вся моя защита – тонкая ткань платья. Открываю глаза, вижу цепкий звериный взгляд, ждал, когда очнусь.

А ведь я считала его красивым, когда-то. Кареглазый шатен с яркими пухлыми губами, невероятно соблазнительный дамский угодник, красивые слова, широкие жесты, нежные ласки, ангел во плоти. А внутри – зверь, маниакальный, кровожадный, неторопливый, как паук, выжидает, пока жертва опутается липким пленом по максимуму, и начинает свою трапезу, неспешно, медленно смакуя изощрённые удовольствия. Изводит истерическими сценами, находит вину в любой мелочи и заставляет признать её и чувствовать себя виноватой вечно, в конце концов, даже за то, что дышу.

На следующем этапе моральные наказания сменяются физическими. Я оказалась не первой в его ловушке, высосанных досуха он вышвыривал из своей жизни сам, это уж я потом узнала, когда мне написала в личку подружка одной из жертв. Девчонка стала героиновой наркоманкой, выйти из этого не смогла, так и сгорела…

Дальше я начала искать сама, не очень-то он и скрывал своё прошлое, даже стену ВК не чистил, так что нашла и других его бывших… и испугалась. Мне повезло, не доломал, спасибо той девчонке, что решилась мне написать… Сбежала, а что толку, конец-то, всё равно, один…

Смеётся ублюдок, замечаю в его руке нож, понимаю, шансов нет, тянуть дальше бессмысленно, начинаю орать, что есть силы. Зверь пытается заткнуть мне рот своей лапой, но я верчу головой, брыкаюсь, извиваюсь под ним, как могу… и продолжаю орать…

Глава 17.

Александр

Лежу, предвкушаю, мечтаю сделать особенным этот вечер. Страшусь и надеюсь поговорить откровенно с Ксюшей, если нужен ей, пускай так и скажет! Я тогда не остановлюсь ни перед чем, прости, Катюха, это была ошибка. Погано, конечно, пытаться усидеть на двух стульях, результат, как правило, заранее известен: стулья разъезжаются, а ты под всеобщий смех больно ударяешься пятой точкой об пол. Не хочу так, да и врать не могу, поэтому надо сегодня всё решить. Ксюшка, ну подай хоть знак, а дальше, я сам…

Вдруг в мои мысли и планы врывается крик! Не то, чтобы сильный, конечно, звукоизоляция гасит насколько возможно. Бешусь на соседей, совсем уж оборзели, телевизор на всю катушку. Но нет, понимаю, что не телевизор.

В следующее мгновение, как ушатом ледяной воды окатывает: Ксюха! Точно, Ксюха орёт так, будто убивают. Подскакиваю, дёргаюсь, чёрт, про капельницу забыл совсем. Быстро выдёргиваю иглу, на бегу затыкаю клапан, извини, дорогой доктор, забираю свою клятву назад, надеюсь, ты меня поймёшь. Лечу через три ступеньки наверх.

Точно, из-за Ксюхиной двери вопли нечеловеческие. Дёргаю ручку, заперто. А дверь-то какая хорошая, жаль не бронированная ещё. Такую не вышибешь. Сюда бы автоген сейчас с работы, вырезал и, хрен с ними, с хозяевами, новую вставлю. Ору, пинаю в двери, без толку, так я Ксюхе не помогу! Останавливаюсь на секунду. В это время из квартиры напротив высовывается бабуля – Божий одуванчик,

– Сама пустила, – шепчет доверительно, – а теперь орёт, шалава! – и глаза одуванчика алчут крови.

– Сама, шалава, вампириха старая! – бросаю на бегу и мчусь к себе.

Влетаю, что бы, сделать? Понимаю, один путь у меня: через балкон. Хватаю свой особенный нож из рюкзака походного, всегда у меня с собой наготове, верёвку оттуда же. Осматриваюсь, за что бы привязать страховку. Батарея? Нет, дерьмовые пластиковые трубы – не то! Только вырву, ещё и утоплю всех в кипятке.

Хрен с ней, со страховкой, лезу так. Не позволит Господь упасть бездарно, Ксюха меня спасла для чего-то, теперь, моя очередь! К тому же, столько тренировок на скале даром не проходят. Могу на пальцах одной руки, хоть правой, хоть левой, провисеть полчаса. Распахиваю окно, моросит дождик, перила скользкие, фигня, удержусь босиком. Движения ничего не сковывает, нож к шнурку от шорт привязал.

А Ксюха продолжает орать, это хорошо, значит, жива. Встаю на перила, поворачиваюсь. Держусь за раму, перехватываюсь за балконную плиту: наш потолок – Ксюхин пол. Подтягиваюсь и цепляюсь пальцами за фигурный выступ боковой плиты. Спасибо строителям: наши балконы по нижнему краю на полтора метра отделаны фигурными бетонными плитами. Этот архитектурный изыск решает мою проблему, я перехватываюсь кончиками пальцев за эти узоры и поднимаюсь к перилам Ксюхиного балкона. Сука – скользко! Хорошо хоть не везде гладкая поверхность, как-то удерживаюсь. Родная, потерпи, я близко. Умница моя, проветриваешь, так кстати!

Переношу тяжесть тела на откинутую вовнутрь под острым углом створку окна. Перевожу дыхание. Слышу, как она захлёбывается в рыданиях, хрипит и ещё слышу мерзкий зловещий смех, сейчас урод, посмотрим, как ты со мной справишься! Немного отстраняюсь от стекла, буквально на носочках удерживаюсь на краю перил, цепляюсь одной рукой за край рамы.

Вертикальное открытие не даёт возможности просунуть вторую руку, слишком узкая щель, но у меня есть нож. Специальный, таким можно и железо рубить, и бриться, всегдашний мой спутник. Вгоняю его между металлической планкой, удерживающей окно от выпадения вовнутрь и рамой, давлю на рукоятку, по принципу рычага и, выдираю планку со всеми винтами. В этот же момент вываливаюсь вместе со створкой внутрь балкона. Вскакиваю, слава Богу, балконная дверь оказалась незапертой, влетаю.

Безумное чудовище с исцарапанной мордой – любимая постаралась, сидит на ней верхом, а в руках нож! Не такой, как у меня, конечно, но вполне себе для разделки мяса сгодится. Рыкает на меня, соскакивает с Ксюхи, она бедняга уползает в сторону, платье до пояса в клочья. Зверь принимает боевую стойку.

– Да, неужели! – смеюсь ему в лицо. Видали мы таких героев.

– А, ты попробуй! Трахаешь её по-соседски? – пытается разозлить, а сам кидает в меня какую-то статуэтку, я увёртываюсь, фигурка ничего, тяжёленькая, ударяется в зеркало напротив, разбивая его на множество осколков.

– А, тебе, какая печаль? – делаю обманное движение, но он тоже успевает отскочить. Не отвлекаюсь, но слышу Ксюхин вой из угла, – не бойся, любимая, сейчас мы ему рёбра пересчитаем и зубы, заодно.

– Дотянись сначала! – щерится урод, делает выпад на меня, а мне только это и надо, выманить его на себя, подальше от Ксюхи и войти в контакт.

– Так ты от меня не бегай, как девочка, тогда и дотянусь! – получилось, клюнул на крючок.

Это, хорошо, что я почти голый и мокрый, выскальзываю из его объятий, будто угорь и оказываюсь за его спиной. Он видит, что я босиком, тянет к разбитому зеркалу на осколки. Фигня, и не такое переживали! Перехватываю руку с ножом, однако, он успевает меня задеть. Бедро опаляет болью, как огнём. Ксюха ойкает, это выводит её из паралича, и она бежит, не пойму куда…

Заламываю, наконец-то, злодея и выбиваю из руки нож. Валю его на пол и усаживаюсь верхом, как давеча он на Ксюхе сидел. Подонок вертится, матерится, но держу мёртвой хваткой, не вырвешься. Слышу, как Ксюша в коридоре вызывает полицию. Вот оно что, за телефоном метнулась. Отвлекаюсь на неё на долю секунды, зря… этого оказывается достаточно, чтобы злодей зубами выдрал катетер из руки. Боль прошивает такая, что аж в глазах темнеет на миг. Трясу головой, заставляя себя не терять концентрации внимания. Вижу его поганую морду в моей крови, ощущаю кожей горячую жидкость, она фонтанирует из раны толчками, и нет возможности перекрыть этот фонтан.

Ксюха вовремя замечает беду и бросается на помощь, хватает кухонное полотенце, попавшееся под руку, отрывает ленту и перетягивает ею мою руку выше раны. Зверь, почувствовав кровь, смеётся и начинает дёргаться сильней, в надежде, что скоро ослабну. Ксюха лишает его всех надежд: хватает с тумбы вазу с офигенным букетом и завозит ему по башке со всей дури, урод затихает в крови, смешанной с водой и в цветах. Наступает тишина. Проходит несколько долгих минут, маньяк не подаёт признаков жизни…

– Сань, – шепчет любимая, – похоже, я его убила.

Присматриваюсь к пульсации сонной артерии,

– Жив урод, не переживай…

Дальше топот, звонки в дверь, Ксюха срывается с места, бежит открывать. Слава Богу, полиция!

Скручивают выродка, снимают с нас показания. Кругом кровища, словно барана зарезали. У Ксюшки начинается отходняк, она рыдает, икает, отвечает невпопад, размазывает остатки макияжа всё тем же полотенцем. Набрасываю на неё кофту, а то она уж и забыла, что выглядит, как Зоя Космодемьянская после допроса. Где-то через два часа нас оставляют в покое, всё утихает…

Глава 18.

Только сейчас начинаю чувствовать, как занемела рука, а жгут-то давно пора снимать… С внутренней стороны предплечья под кожей разливается синюшный отёк, рана запечаталась чёрным кровяным сгутком. Ксюха ползает по полу в поисках катетера, наконец, находит его, внимательно изучает,

– Слава Богу, весь! – и удовлетворённо выбрасывает. Смазывает чем-то руку и накладывает повязку на рану.

Потом, очередь доходит и до ноги,

– Сань, глубоковато, – поднимает на меня глаза мой доктор, – надо бы в больницу да зашить.

– Артурычу позвоню, он и не такое видал, заштопает, – отмахиваюсь.

– Давай тогда пока хоть закроем, – сначала обрабатывает, потом находит в своих закромах широкую липкую повязку с серебряной пропиткой. Я смыкаю края раны, больно, конечно, но всё ерунда, она клеит. Потом, бинтует. Начинаю осознавать, что мог опоздать! Если опоздал бы, наверное, с ума потом сошёл!

Сидим, молчим, надо убирать следы побоища, но не до того… Подругу мою начинает трясти крупной дрожью, опять прокручивает, видимо. Обнимаю за плечи,

– Родная моя, успокойся, – уговариваю, – всё позади, – начинает реветь навзрыд. Поворачиваю лицом, прижимаю к себе, целую зарёванное опухшее лицо, тушь, размазанная вокруг глаз, превращает её в панду, но мне плевать, – любимая, не бойся, он больше не придёт, я буду рядом… всегда. Никому тебя не отдам.

Она смотрит на меня с надеждой сквозь слёзы и обнимает за шею. Не понимаю, почему именно этот ужасный момент выбрал Бог, чтобы дать мне знак, но мы начинаем целоваться, как сумасшедшие. Не можем оторваться друг от друга! Мир больше не существует, только мы в этой разгромленной квартире, в этом доме, в этом городе, во всей Вселенной.

Она снимает с себя обрывки красивого платья, понимаю, для меня наряжалась любимая. Ко всем чертям летят мои шорты, остатки белья покидают её с безумной скоростью, и вот мы рядом. Нет барьеров, нет ни одного уровня защиты. Нам больше незачем защищаться, отгораживаться, мы – одно целое. Как долго я об этом мечтал…

Ксения

Мне кажется, я пережила самый жутких кошмар из возможных… И жива! Даже этого уже много! Но самый главный приз этого марафона ужасов лежит рядом, спит, мой герой! Нет таких слов, чтобы передать восторг, рождающийся в душе… ещё не придуманы. Как в одном человеке может быть всё? Мужская сила, достоинство, надёжность, уверенность, смелость, доброта, нежность, чувственность, чуткость, любовь, красота, – говорю же, нет такого слова, чтобы описать сокровище, подаренное мне судьбой! Вот сижу в его постели и любуюсь, сама себе не верю, вдруг, сплю?

После страстного спонтанного порыва, захотелось смыть с себя все страхи, кровь и пот. Душевая кабина у меня, что надо… даже для двоих. С ума сойду от его ласк под дождём, расплавлюсь, как воск, и ничего от меня не останется… Любимый мой, я тоже хочу тебя порадовать, я тоже, кое-что умею и понимаю в этом деле. Вижу, что доставляю удовольствие, по стонам твоим слышу. Хочу, чтобы это длилось вечно…

Выбираемся из душа, пошатываясь… Меняем промокшие повязки, одеваемся… Вернее, я одеваюсь, у Сашки кроме шорт, ничего, даже тапок нет. Отдаю ему запасной комплект ключей, так на всякий случай, сыта сегодняшним приключением. Смотрит на меня испытующе,

– Ксюнь, у тебя ещё знакомые маньяки есть? – спрашивает.

– Ага, – говорю, – коллекционирую уродов.

Мрачнеет, не понимаю, что на него нашло. Сначала подумала, вспомнил сегодняшнюю битву, а потом догнала. Ну, я и дура!

– Сашка, ты себя, что ли в уроды записал?! – спрашиваю.

Отмахивается.

– Да ты самый лучший мужчина на Земле! Это я – уродка слепая, не разглядела вовремя!

– А, ты – самая прекрасная женщина! – улыбается, – была, есть и будешь…

– Буду есть! – добавляю, понимая, что уже хочу жрать, а не есть.

Смеёмся вместе. Даже удивительно, что после сегодняшнего я могу шутить и смеяться. Это только потому, что Санька рядом, другого объяснения у меня нет.

Спускаемся к нему, на утро планируя ремонт и уборку в моём бедламе…

Мясо! Как только заходим в его квартиру, ароматы тянут на кухню. Сашка тоже голодный, не мудрено, после такой-то физической нагрузки! Разогреваем, накрываем стол и празднуем! Всё сразу, и победу над врагом, и наше единство! Правда, Сашке алкоголь пока нельзя, а я солидарна, поэтому торжественно чокаемся фужерами с соком из тетрапака, но это не важно!

Баранину он приготовил офигенно!

– Сань, ты уникум! – делаю ему заслуженный комплимент.

– Да, обыкновенный, – краснеет. Боже! Мой герой, не побоявшийся без страховки перелезть с девятого на десятый этаж, я просто с балкона не смотрю вниз, ноги подгибаются, бросившийся на зверя с голыми руками, можно сказать. Победивший его, краснеет, как мальчишка! Я умру от любви, просто, не выдержу!..

Александр

Эта неделя стала самой счастливой в моей жизни! Ксюше дали больничный до выходных, принимая во внимание стресс, который пришлось пережить и синяки на лице и шее, скотина, душить её пытался.

Я вызвал мастера, чтобы отремонтировал балконное окно. Потом приходил мебельщик, снял замеры и поставил зеркало в шкаф. Остальные следы преступления мы убрали сами.

Ещё приезжал Артурыч со своим чемоданчиком, наложил на бедро швы, хотя, мы так хорошо заклеили, по краям уже само начало стягиваться. Осмотрел руку, чёрный отёк пока не светлеет и не даёт о себе забыть при малейшем движении.

– Ну, в конце концов, у тебя есть ещё одна рука, – подбадривает, – вены на ней нормальные. А эту больше не давай.

Док познакомился с моей любимой соседкой, теперь это, как-то нелепо звучит. Перед уходом, отозвал меня в прихожую,

– Санька, не жалеешь, что женат?

Киваю,

– Будто в клетке оказался…

– Не горячись, может, на эмоциях всё, но видно, что она тебя любит…

– Не горячусь, сам на ней с детства двинут…

– Ну, так подумай… Вертихвостка твоя не спешит из родительского гнезда, ты ей хоть нужен?

– Думаю, Артурыч, ложусь спать – думаю, просыпаюсь – думаю…

– Ну, ну, – хлопает по плечу, – образуется…

Ксюша боялась, что после моего акробатического этюда под дождём, пневмония даст рецидив. Но, похоже, на фоне стресса, организм её победил окончательно, даже кашель почти прошёл.

За исключением этих контактов, нас больше никто не потревожил, мы выпали из суетного мира на целых пять дней, чтобы существовать только друг для друга. Если бы вакуум можно было продолжать бесконечно, я бы за такой подарок отдал всё…

Глава 19.

***

Но в субботу утром в реальность нас вернул звонок моей дражайшей супруги,

– Любимый, привет! – сладкоголосо.

– Привет, – говорю, – предварительно закрывшись в ванной. Стыжусь самого себя, надо же докатился.

Однако, как герой из дешёвого сериала, скрываюсь, чтобы Ксюша не услышала. Только у меня всё наоборот, разговор с женой скрываю от любовницы, нет, не любовницы, а любимой – это разные вещи! Она ещё спит, но, думаю, скоро проснётся.

– Не ждал, что ли? – спрашивает обиженно.

– Спал, – зеваю в трубку.

– А, точно, у вас же ещё утро… Мне и ни к чему. Надеюсь, соскучился?

– Угу, – буркаю, что мне говорить ещё? Сиди там с мамой и не возвращайся? По идее, это бы и надо сказать, но как-то не получается.

– Я билет купила на завтра, так что в среду встречай!

Вот так обрадовала! Хорошо, что не завтра… Будет время Ксюню мою подготовить…

Раздумываю, говорить ли любимой сразу о свалившейся на голову новости, или прожить счастливо, хотя бы выходные. Как бы там ни было, это наша общая неприятность и проблема. Ни за что, Ксюху в неё не впутаю, но само знание о ней, уже для неё тягость…

После разговора с Катюхой, осторожно укладываюсь обратно, к моей спящей красавице. Любуюсь на неё, век бы смотрел, не насмотрелся. Нежная моя, белокожая, словно из фарфора, только несколько любимых, изученных наизусть, отвернувшись могу перечислить, веснушек, подтверждают факт её земного происхождения. Золотые локоны разметались по подушке, разглаживаю их, вдыхаю запах, прижимаю к своему лицу. Губы, эти сладкие медовые губы, я знаю их вкус и не могу им насытиться, знаю их мягкость и не могу нацеловаться. Я не могу утолить жажду тебя, любимая, никогда не напьюсь тобою…

Просыпается, потягивается грациозно, словно кошка, улыбается мне и новому дню, только потом открывает глаза. Боже, какой удивительный цвет, переливчатый графит, то отдаёт в голубой, то серый, а иногда, фиолетовый! Сказочная моя принцесса смотрит на меня, как на божество, радостно и восторженно, потом, окончательно освободившись ото сна, хмурится тревожно,

– Что-то случилось, Саш?

Она читает меня, как с листа. Неужели на моём лице всё так и написано. Или это единение душ любящих людей? Чудо, какое-то… Однако, зря я надеялся сохранить в тайне хотя бы на недолго неприятные вести, говорю, а самому тошно, что всё рушу,

– Катя звонила. В среду приезжает…

Ксения

Ну, вот и всё, наша сказка закончилась. Так быстро. Санька уверяет меня, что разведётся. Встретит Катюху с поезда и прямо на вокзале объявит о своём решении. Чувствую себя мерзкой стервятницей, утаскивающей из семьи чужого мужа. Не то, чтобы я не думала об этом, после того, как мы с Санькой определились, но почему-то казалось, что всё произойдёт само собой, Катька по какой-то причине решит не возвращаться или, что-то подобное.

Бред, конечно, но череда ярких, страшных и прекрасных событий отодвинула главную проблему на задний план и до времени заслонила. А теперь завеса рухнула, и я оказалась лицом к лицу с некрасивой реальностью…

Саня пытается делать вид, что ничего не произошло, шутить, но не очень-то в этом преуспевает. В какой-то момент мы оба устаём от напускного безразличия и понимаем, что лучше говорить прямо, чем неумело изображать безмятежность. И даже тут, Сашка старается меня подбодрить,

– Ксюнь, всё проходит и это пройдёт… Представь, лет через десять будем вспоминать, и эта проблема, покажется мелочью, а может, мы о ней и не вспомним. Его уверенность успокаивает, но вдруг, остро хочется знать, какое место он отвёл мне в своём будущем,

– А, что мы будем делать через десять лет?

Он мечтательно прикрывает глаза, я вижу, как преображается лицо моего мужчины: напряжение уходит, расслабляются мышцы, исчезает тревога и даже тонкая морщинка между красивых бровей разглаживается. Появляется лёгкая улыбка,

– Во-первых, поженимся… – кивком подтверждает, – во-вторых, у нас будет большой дом, – вспоминаю, что я уже слышала эту песню от Кати, что неприятно задевает, но не перебиваю, – а, вокруг сад: яблони, вишни… и розы, как у…

– Светланы Васильевны, – подхватываю.

– Да, как у нашей ботанички! Помнишь, сколько сортов у неё было?

– Да, много разных! И она делилась со всеми черенками! – вот, меня уже захватывает разговор, и мы наперебой начинаем рисовать наше будущее, вспоминая общее прошлое.

– Дети будут… думаю, кто-то из них уже пойдёт в школу, – продолжает Сашка.

– Дети? – замечаю, что во множественном числе, – а, сколько?

– А, сколько бы ты хотела? – его взгляд становится внимательным.

– Сам скажи!

– Нет, ты! – упрямиться.

– Давай проверим, совпадаем мы в желаниях или нет, – предлагаю. Очень хочу, чтобы совпали, но по-честному.

– Сейчас сосредоточусь, – собирается мой любимый.

– Нет, не надо просчитывать и не надо угадывать!

– А, как? – недоумевает он.

– Расслабься, это же мечты, а не экзамен. Скажи, сколько хочешь ты, и я скажу. Чтобы по-честному, одновременно.

Вижу, что волнуется, но увлечён.

– Давай!

– Трое! – говорим, нет, кричим в унисон и хохочем.

– А, как насчёт пола?

– Ну, сие от нас не зависит, – развожу руками.

– Нет, но скажи, как бы ты хотела!

– Давай снова вместе! – радостно кивает, – Два мальчика… – он одновременно со мной,

– Пацанов двое! – опять совпали.

– Здорово! – смеюсь.

– Ксюш, почему сыновей двоих?

– Таких, как ты, хочу! – не могу удержаться, чтобы не провести ладонью по его тёплой щеке, – красивых, сильных, добрых… При таком отце на одном грех останавливаться… – улыбаюсь, – а, почему ты дочку одну захотел?

– Принцессу потому что, такую же красивую, как ты, такую же неприступную, а на самом деле, чуткую, ласковую и нежную, – глядит с такой любовью, что у меня уже слёзы подступают от избытка эмоций.

– Так ведь, разбалуешь, папаша, – шепчу, не в силах говорить, разревусь нафиг, дура сентиментальная.

– Конечно! – радостно соглашается, – и тебя разбалую, вот увидишь!

Не могу так больше, надо менять направление разговора, иначе утону в солёном море и Саньку утоплю,