Читать книгу Помнить нельзя забыть - - Страница 1

Центр изучения нервной деятельности головного мозга.

***

– Доброе утро, доктор Ларсен!

– Доброе утро, Энни! У меня есть прием на сегодня?

–Да, док, звонили из психологической клиники, просили Вас экстренно принять одну пациентку. У нее постоянные рецидивы уже на протяжении года, ужасное прошлое. Если не мы, то, боюсь, ей уже никто не поможет.

– Уже заглянула в историю болезни? – довольный своей ученицей, усмехнулся доктор.

– Да, посмотрела, так жаль, а ей всего-то 22 года, – ответила, пожимая плечами Энни.

–Окей, во сколько ее привезут?

– Около 10. Машина от них уже выехала из Мюнхена. Думаю, минут через 20 они будут у нас.

– Хорошо. Тогда приведи её сразу в мой в кабинет. И приготовьте для нее палату.

***

– Меня зовут Дарси Ларсен. Я заведующий передовой клиникой по лечению психологических проблем у людей, переживших какие-либо тяжелые испытания в прошлом, и от которых им нет спасения в их настоящем и даже будущем. В своем роде единственную и передовую клинику. Методы, которые мы используем здесь, новы и чаще всего эффективны даже в очень непростых случаях. Как Вас зовут? Может быть, есть то, что Вы хотели бы рассказать мне сами и в первую очередь?

Пустым и бледным взглядом пациентка скользнула по своему очередному врачу. Ему показалось, что он физически ощутил холод её голубых глаз на себе. Она была красавицей, когда-то, но сейчас вид у неё был болезненный. Её психическое состояние оставило явный след на здоровье. Для неё он был очередным врачом в долгих попытках вылечиться.

Они были похожи и абсолютно различны. Природа наделила их схожей северной красотой, светлые волосы, колкие голубые глаза цвета морозного утреннего неба. Его жажда жизни и открытий бодро гнала кровь по венам, проявляясь румянцем на лице, красных губах, которые он часто растягивал в ослепительной улыбке, тепле крупных ладоней. В то время, как подавленная своим прошлым Лиз, прятала кисти в рукава, пытаясь согреться. Он встал и прикрыл окно, заметив, как она ёжится.

Лизи оглядела его со спины. Доктор был высоким и хорошо сложенным от природы. Научные изыскания не оставляли ему много времени для спорта, но пропорции его тела были атлетичными. Ей показалось, что он закрыл собой всё окно. Когда Ларсен снова сел в своё кресло, она заговорила.

– Мммм… меня зовут Элизабет Нюрц. Но ведь у Вас есть моя карта, Вы все сами видели. Любой рассказ – это новые воспоминания, а я не хочу помнить, я боюсь. Мне кажется, если я еще раз это вспомню – я умру, я убью себя. Я больше не могу и не хочу жить. Прошло больше года, а я помню каждую мелочь, запах каждого из них, как у последнего из этих ублюдков дрожала капелька пота на ресницах, когда он…

Элизабет закрыла лицо ладонями и всем телом наклонилась вперед.

–Я помогу Вам. Только поверьте мне. Я помогал сотням людей с непростыми историями. Наука не стоит на месте. Только нам нужно понять, что конкретно Вы пережили, что чувствуете сейчас, почему не можете отпустить прошлое и жить дальше. Нам надо поднять все до мельчайших деталей, чтобы Ваша память дала шанс жить другому пациенту другой жизнью, а Вам обрести покой и будущее.

Элизабет резко оторвала ладони от лица и посмотрела на него ясными ледяными глазами.

–Но как?!

– У нас есть несколько способов. Но я предлагаю в Вашем случае совершенно передовой. Мы пересадим Вам память другого человека, а Вашу память ему. Конечно, это будет только нежелательный равный по времени отрезок, как у Вас, так и у него. Таким образом, воспоминания, которые так мучают Вас сейчас, просто вырежут. Но вместе с тем Вы должны понимать, что на их место встанут другие – чужие, возможно не менее страшные и тяжелые, но Вы будете понимать, что они чужие. Постепенно разумное понимание этой чужеродности в Вашей памяти превратит их просто в кино, которое Вы когда-то посмотрели и которое не имеет реального отношения к Вам и Вашей жизни. Но на это уйдет время. И…

–Постойте, вы можете просто вырезать это, как аппендицит? – практически по слогам, как можно чётче произнесла Элизабет, стараясь, удостоверится, что правильно истолковала слова врача. – Это удивительно! Когда Вы сможете это сделать? Пожалуйста, как можно скорее! – она крепко сжала обеими руками правую руку Дарси.

– Лизи, погодите, – осторожно высвобождаясь, произнес Дарси. Заглянув в её глаза, он взял пациентку за руку и доверительно, успокаивающе продолжил, – все не так просто. Я не могу вырезать эпизод. Я не могу вырезать и оставить пустоту. Нужна долгая, терпеливая подготовка. Нужен наш с Вами совместный труд.

Лизи немного расслабилась, почувствовала, что верит ему, каждому слову, что он действительно ей поможет, он хочет ей помочь. Он не будет бездумно по схеме колоть ей уколы и давать таблетки, только чтобы она была тихоней. Он поможет ей. Он и сам был в этом уверен. Глядя на него, каждый мог бы сказать, что этот мужчина знает, что будет в его будущем, чего он хочет и каким образом добьётся этого. Каждый его жест, движение, интонация голоса говорили об его уверенности в себе и том, что он делает.

– Хорошо, хорошо, ладно. Что я должна делать? Я на все готова, только избавьте меня от этого. Пожалуйста!

Лизи выглядела возбужденной и в то же время обессиленной. В ее глазах сквозила отстраненность от всего мира разом. В кабинете доктора Ларсена, где свет был приглушен, она выглядела лет на 40. Волосы, руки, лицо, губы – красивые и молодые уже целый год были без заботливого ухода. Лизи почти не выходила на улицу в последний год, ничем не интересовалась, даже собственным телом. Она выглядела тусклой, каждое ее движение, взгляд, ее одежда говорили, что мир для неё пропал, угас. Она сама угасала. От 22-летнейдевушки, жизнерадостной практикантки юридической фирмы «Мейхер и Ко» осталась лишь потухшая оболочка. Словно позади неё, на спине, кто-то нажал на кнопку ВЫКЛ., как у заводной куколки, а после забросил в дальний угол детской комнаты, где она пылилась и по сей день.

–Лизи, во-первых, Вы должны осознать, что есть выход, есть метод и Ваше активное участие ускорит лечение. Во-вторых, сейчас медсестра покажет Вам Вашу палату, Вы обустроитесь, сходите на ланч вместе с другими пациентами. За это время я изучу Вашу историю и часа в 3 мы встретимся снова. Согласны?

–В три? Хорошо…– взгляд Лизи расфокусировался. Казалось, она потерялась в своих воспоминаниях, и её худенькие плечики опустились еще ниже, придавленные предстоящим ожиданием. Доктор Ларсен нажал на кнопку вызова медицинской сестры, и та в безукоризненно белом халатике вошла в кабинет ярким светлым пятном. Обняв Лизи за хрупкие плечи, она помогла ей подняться и нежно проворковала, что проводит её и все скоро наладится.

Оказавшись одна в палате, Элизабет постаралась заставить себя разобрать сумку, расставить на тумбочке и полках личные вещи, чтобы хоть как-то обозначить свое присутствие здесь. Часто бросая взгляд на настенные часы, она все больше огорчалась, в последнее время минуты тянулись безумно долго. Лекарственные препараты, которые ей дали в психиатрической больнице перед отправкой в клинику доктора Ларсена, не слишком то помогали. Все сложнее было заставлять себя что-то делать здесь и сейчас, все сильнее захватывало прошлое. Она противилась ему минут 10, даже 15 минут, но оно было сильнее. Лизи, больше не в силах сопротивляться, села на край больничной койки, покрытой белым бельем, поджала коленки к груди, обхватила их руками и сдалась.

Она снова почувствовала тяжесть мужского тела, как красивое молодое лицо над ней скривилось в злой усмешке и удовольствии. Её губы снова шептали «не надо, я прошу Вас, пожалуйста», пересохшие, онемевшие, разбитые за несговорчивость и сопротивление, которое она только могла оказать трем здоровым парням. Она, не переставая, повторяла свою мольбу, шепча одно и тоже, хотя просить об этом было уже поздно.

Медсестра застала Лизи в той же позе со стеклянным взглядом. По своему опыту, зная, что происходит с новой подопечной, она даже не стала трогать её, дабы не спровоцировать истерику. Любое прикосновение и Лизи очнётся, но её разум будет оставаться там, в её жестоком, цепком прошлом, и она может не понять сразу, что это медсестра рядом с ней, а не один из её мучителей. И тогда Лизи может не пощадить ничего и никого вокруг, защищая себя, круша и громя больничную палату.

Энни вернулась с доктором Дарси. В такие моменты, даже имея за плечами такую разнообразную многолетнюю практику, доктор Ларсен никогда не мог спрогнозировать развитие реакции больного человека. Но зная, что Лизи попала сюда из-за насильственных действий в своем прошлом – применение медицинских мер с применением принуждения будет неверным и спровоцирует нервный взрыв. Дарси поставил свою правую руку перед глазами Лизи и громко произнес:

– Лизи, это доктор Ларсен, я сейчас щелкну пальцами, а Вы посмотрите на меня. Хорошо?

Раздался хлесткий щелчок, и Лизи заморгала. От того, что она долго сидела с открытыми недвижимыми веками, глаза мстили ей сухостью и режущими ощущениями. Из-под её часто моргающих век градом покатились слезы. Она плакала тихо-тихо. Дарси помог ей лечь на кровать и знаком дал медсестре понять, чтобы та приготовила успокоительное.

–Что это? Зачем? – вдруг вскрикнула Лизи, увидев шприц в руке у Дарси.

–Лизи, это успокоительное. Ты поспишь пару часов, тебе станет лучше.

–Нет! Во сне все повторится, я не хочу! – кричала Лизи сквозь слезы.

Один кивок головы доктора Дарси дал понять Энни, что ему нужна её помощь. Энни сильно и уверенно прижала правую руку Элизабет к койке, дав возможность Дарси сделать укол.

Элизабет тихонько вскрикнула и почти сразу затихла, видимо от неожиданной боли, которую причинила иголка. Энни осталась рядом с ней, пока не убедилась, что новая пациентка спит.

***

– И что Вы думаете, док? Она станет первой?

– Не знаю, Эн. Возможно. Мне страшно за неё. За то, чем эта пересадка может вообще закончится. Все ведь только в теории. А что, если что-то пойдет не так? Что, если я не все предусмотрел и продумал? Она так красива и молода. Вся жизнь впереди…

– Бросьте, доктор Ларсен, Вы же видели её. Она не живет. Она так долго не протянет. По мне, так лучше стать жертвой науки, чем так жить.

– Возможно, ты права. Похоже, она сама не видит для себя иного исхода. Уцепилась за это, как за последнюю соломинку. Её не переубедят никакие из вероятных побочных последствий.

– Док, лучше кандидата нам не найти! – ободряюще похлопывая по плечу Ларсена, протянула Энни.

– Да, но ты забыла, что нам нужен кто-то второй? Кто-то кто хоть как-то нам и ей подойдет.

– Не будем забегать вперед. Пока попробуем просто облегчить участь этой девочки.

Казалось, Дарси Ларсен не слышал последней фразы медсестры. Он так долго ждал подходящего кандидата для проверки своей теории на практике, так хотел скорее найти нужного человека. А теперь, стоя у окна в своем кабинете, ощутил весь груз ответственности, которую собирался на себя взять. Но оправдан ли риск?

Вспомнив Лизи, её худенькие плечики и увядающую юность, он твердо понял для себя, в отношении Лизи этот риск оправдан полностью.

Что могло ждать эту девочку? Практика психиатрии показывала, что если пациент с подобными симптомами не справился с травмой в течение первого года лечения с медикаментозной помощью и терапией, то его ждет в дальнейшем лишь прогресс заболевания, которое будет обрастать все новыми и новыми сопутствующими симптомами и проявлениями.

Что ждет Лизи? Сумасшедший дом. Если они вместе не рискнут – она уже никогда оттуда не выйдет.

– Да, риск оправдан! – произнес Ларсен вслух, сам поверив в правильность, даже гуманность того, что собирался испытать на Элизабет Нюрц.

Предстояла большая работа – нужно было детально исследовать все тонкости хрупкой психики Элизабет. Досконально проникнуть в сложный запутанный клубок её душевных нитей: всё детство, юность, отношения её родителей и её отношения с родителями, обстановка в семье и то, как Лизи чувствовала себя с каждым из членов семьи. Её взаимоотношения с окружающим миром, её индивидуальное мировосприятие. Все это должно быть досконально изучено, изъедено, а заставить человека в состоянии глубочайшей депрессии и нервного расстройства точно вспомнить и внятно передать доктору всю интересующую его информацию – непростая задачка.

После этого требовалось найти второго человека, готового пройти путь Элизабет, либо готового стать донором памяти для Элизабет. Донором мог стать и сам доктор. Но это на крайний случай. Дарси искренне надеялся найти для Лизи идеальный вариант – человека, который будет также нуждаться в трансплантологии памятного отрезка, как и Элизабет. Тогда можно будет помочь сразу двум людям, спасти две исковерканных души. Был и еще один запасной вариант – найти донора среди тех, кто обречен, но мозг, которых еще в состоянии поддерживать функцию памяти.

Дарси рассматривал еще один вариант, но его даже среди своих ближайших коллег и соратников он озвучивать не решался – Дарси предполагал взять донором человека с потерей памяти по тем или иным причинам. Отрезок памяти за необходимый период времени есть, но он пуст. То есть чистый материал, который ничем не заполнен. Провал. Пустота. Но Дарси до конца еще не выяснил, что же лучше для пациента – провал и пустота, или чужие страшные воспоминания, которые больной должен будет воспринять через какое-то время как просмотренный в прошлом кинофильм.

Но и тут была масса нюансов: Дарси Ларсен не знал, способна ли такая память вдруг восстановиться после пересадки к приемнику со здоровым организмом. И сотрутся ли также, как свои, воспоминания Элизабет после пересадки донору. Оставалось огромное количество вопросов. Но прояснить их можно было только опытным путем.

***

Вечером Дарси Ларсен пошел домой. Вызывать к себе на прием Элизабет он сегодня не стал. Все-таки, приступ имел место быть, и он не хотел его повторения. Чтобы успокоить Элизабет потребовалась бы новая порция лекарства, а Ларсен хотел как можно скорее получить новую пациентку в состоянии, в котором она будет работать максимально продуктивно, сознание которой будет свободно от химических средств. Так что ему оставалось лишь обдумывать все то, что он столько раз уже обдумал, теперь уже применительно к Лизи.

Съев дома почти безвкусный полуфабрикатный ужин, Дарси решил составить план дальнейших действий. Спешить было нельзя, теперь, когда он был почти у цели, у порога воплощения стольких лет научного труда. Но и медлить он не мог, ему хотелось сорваться, поехать в больницу, и сейчас же начать диалог с Элизабет, тщательно записывая и обдумывая каждое сказанное ею слово. Дарси Ларсен решил не терять времени на обдумывание вариантов с донором. Пусть обследование и подготовка Лизи идёт полным ходом, а как только она будет готова, он выберет для неё тот вариант, который будет доступен на тот момент. С этим решением Ларсен отправился спать и, лёжа в постели, долго представлял, как ему вручают Нобелевскую премию, как мама будет украдкой смахивать с морщинистой щеки слезу, которую спровоцирует гордость за её сына. Фантазии постепенно перемешались со сновидениями. Доктор заснул.

***

– Доброе утро, Лизи! – жизнерадостно пропела улыбающаяся Энни, открывая жалюзи и впуская ослепительные солнечные лучи в палату Элизабет. Яркий, резкий свет, хлынувший в комнату, заставил Лизи сожмурить глаза и даже прикрыться ладонью.

– Как Вам спалось? Удалось отдохнуть?

– Да, спасибо, – апатично ответила пациентка, внутренне не понимая, что за необходимость у этой медсестры так громко и весело задавать свои дурацкий вопросы.

– Отлично, – продолжала петь Энни, – тогда вставайте. После завтрака Вас ждет доктор Ларсен. У Вас будет сегодня долгая и непростая работа, так что надо подкрепиться.

– Оооо… доктор Ларсен…, – рассеяно, будто забыла о том, что ей пришлось сменить место пребывания и лечащего врача, произнесла Лизи. Резко сев на кровати, она стала бегать глазами по сторонам, явно растерявшись и не зная с чего же начать сборы. Внимательная Энни пришла ей на выручку:

– Идите умываться, все Ваши принадлежности в ванной комнате. Вы сами их вчера там разложили. А я пока приберу Вашу постель. Потом я провожу Вас на завтрак, – Энни ободряюще ей улыбнулась.

Элизабет энергично встала, как давно она ни к чему не стремилась, никуда не спешила. Впервые за несколько месяцев ей захотелось выглядеть сносно, появившись перед врачом. В Лизи вдруг ожили новые, точнее забытые человеческие ощущения. Нет, конечно, она каждый день умывалась, чистила зубы и прочее, но она только сейчас осознала, например, что зубная паста у нее вишневого вкуса. Тюбик почти закончился, а она только сегодня почувствовала этот ягодный привкус.

– И почему вдруг вишневая, – задумчиво произнесла она вслух, – ведь я всегда брала «свежую мяту».

На завтраке кофе показался Лизи водянистым, почти безвкусным, а вот сэндвичи с сыром были очень даже вкусные. Что такое аппетит Лизи уже давно не вспоминала. Сегодня же, съев свою порцию, она поняла, что все еще несколько голодна. Она откинулась на спинку стула и вновь задумалась над тем, какой обезжиренной и безвкусной, бесчувственной была её жизнь в последний год, или больше. Сама перспектива, шанс вернуться к прежней жизни, забыть, навсегда вычеркнуть ту ужасную ночь начала возвращать Элизабет к жизни. Она оглядела свои руки, кожа была сухой, с сероватым оттенком. Лизи вспомнила свое отражение в зеркале, которое увидела сегодня утром в ванной и, не отводя глаз от исхудалых пальцев, горько ухмыльнулась:

– Серая, как подземный червяк, почти прозрачная…

***

– Ну, как она сегодня, Эн? – спросил Дарси свою верную соратницу.

– Особых перемен я не видела, та же подавленность и апатия. Хотя прихорашивалась она весьма тщательно, так что не все потеряно, – у Энни вырвался смешок.

– Это уже хорошо, если в ней начинают просыпаться хоть какие-то побуждения к повседневной жизни, это уже очень много для нас. Как только она будет готова – веди её ко мне, надо начинать.

– Не терпится, да, док? – Энни снова засмеялась.

– Энни, я смотрю у тебя сегодня очень хорошее настроение. Надеюсь, оно не помешает работе, – Ларсену было не до шуток.

Энни вышла из кабинета доктора Ларсена, притворила дверь и, подняв глаза кверху, прислонилась спиной к двери и зажмурилась. Она так любила это время года – весну, она так много надежд возлагала на наступающую весну, она так влюблена в Дарси, она так счастлива, что может быть рядом с ним. Легкая, почти невесомая Энни быстрыми шагами поспешила за новой пациенткой.

Ларсен не раз замечал милое кокетство своей молоденькой помощницы, даже находил её все зачастившую игривость забавной, но всерьез никогда не задумывался о том, что она может испытывать к нему что-то, как к мужчине. Он считал себя ее начальником, ее учителем и даже в мыслях не допускал служебного романа, хоть и ловил себя на мысли, что Энни очень привлекательная девушка. Она могла бы стать для него прекрасной спутницей жизни. Изящный носик, пухлые яркие губы, добрый нрав. Иногда она напоминала ему карманную собачку, как бы не звучало такое сравнение. Её милые веснушки под глазами взлетали вверх от смеха каждый раз, когда он шутил. Лёгкая на подъем, оптимистичная, восхищающаяся им. Но она скорее стала для него добрым товарищем – всегда рядом, всегда поможет, всегда поддержит и, если он попросит – даст свой совет. В деле с Элизабет Нюрц он считал Энни незаменимой. Поэтому все её попытки сблизится, напросится на совместную чашку кофе после работы, оставались на нулевой отметке. Это даже тяготило его.

Для себя Энни решила четко, что дает ему еще три дня, после этого начнет активные действия.

***

– Здравствуйте, Элизабет! Садитесь, – Ларсен пододвинул Лизи стул и лучезарно улыбнулся. Глядя на пациентку, Дарси припомнил слова Энни о том, что Лизи все утро прихорашивалась, и улыбнулся еще раз. Она действительно выглядела лучше. Светло-русые волосы были аккуратно расчесаны и перекинуты на левое плечо, образуя на затылке капюшон из шелковых, гладких волос. Густая челка ровной границей легла над её глазами. Доктору казалось, что вся она сегодня загорелась, зажглась изнутри: волосы блестели, глаза сияли, она улыбнулась ему.

– Доброе утро, доктор, – смущенная его пристальным взглядом тихо ответила Лизи.

– Я засмущал Вас, простите ради Бога. Просто в Вас за ночь произошла разительная перемена, и она, как от врача-психиатра, от меня не ускользнула. Вы хорошо спали? Или как обычно? Может быть, сами раскроете мне секрет своего преображения?

Лизи растерялась, её лицо снова стало грустным и задумчивым. Дарси принял смену настроения спокойно, ведь резкие перепады в настроении верные спутники неуравновешенной психики. Да и ждать длительных улучшений от того, что пациент просто проспал одну ночь в его передовой клинике, не стоило.

– Доктор, вчера Вы дали мне надежду, что я смогу жить без прошлого, без этих кошмаров, которые вижу во сне и даже, когда бодрствую…и сегодня я действительно почувствовала себя немного лучше. – Лизи горько хмыкнула. – Даже ела с аппетитом. Доктор, я не помню, когда последний раз хотела есть. Я столько всего упустила, и от этого еще хуже.

– О, нет. Только не стоит сожалеть об этом. Это нам точно не поможет, а нервы раскачает неслабо. Лизи, Вы же друг себе, верно? Поэтому старайтесь отгонять это прочь. Не забивайте и без того свою уставшую голову всякой ерундой об упущенных возможностях.

– Я постараюсь, правда, – её мягкие губы попытались состроить бледное подобие улыбки.

– Лизи, я кратко расскажу, что я наметил для нас, чтобы Вы знали чего ждать и сколько. Пока у меня нет ни донора, ни партнера, который бы нуждался в такой же пересадке того же временного отрезка, как и у Вас. Поэтому, пока мы его подбираем и ждем, мы должны обследовать Вас. Это будет аппаратная комплексная диагностика, я не буду вдаваться в подробности, это все не больно. К Вам будут подключать разные системы диагностики для понимания вашего физического здоровья. От Вас требуется просто приходить в нужный кабинет в назначенное время, медсестра Вам всегда напомнит об этом. Моя работа с Вами будет заключаться в ежедневных беседах, в ходе которых я пойму Ваш психотип, Ваши особенности, мы четко выявим временной отрезок до дня, который надо будет вырезать. Все это по времени должно занять не больше 2-3 месяцев, возможно второго пациента мы будем ждать дольше, возможно нам повезет. Я предлагаю, пока сосредоточиться на обследовании. Мне нужно, чтобы все, о чём я спрашиваю, получало максимально правдивый ответ. Но при этом, если какие-то темы, которые я затрону, будут излишне болезненными для Вас, обязательно мне скажите. Нам нельзя раскачивать Вашу психику, лучше я помечу этот блок, и мы вернемся к этому вопросу в следующий раз, когда Вы будете более подготовленной. Если у вас есть вопросы – задавайте.

– Доктор, скажите, но ведь Вам придется вырезать весь отрезок моей памяти, включая день операции, ведь в этот день я все еще буду помнить о том… ну о том, что со мной случилось, – Лизи потупила глаза, говорить о групповом изнасиловании с кем-либо было малоприятным.

– Лизи, я пока не могу дать однозначно четкого ответа. Вот скажите мне, Вы помните, о чём думали вчера? Последовательность мыслей, их очередность? Чаще всего люди не помнят о том, о чем они думали, только если они не анализируют что-то долго и тщательно. Если Вы не перебираете в мыслях подробности, кто, что сказал и, что он хотел этим сказать, помимо сказанного или сделанного, то скорее всего уже на следующий день Вы почти забудете об этом. А через месяц и подавно. Кстати, Вы задали очень хороший вопрос, ответ на него будет частью Вашей работы. В наших с Вами интересах максимально сократить промежуток, который нам потребуется вырезать. А чтобы его сократить – начните контролировать себя, свои мысли. Чем меньше Вы будете думать о пересадке и о том, что Вы хотите вырезать, тем меньше следов останется в каждом последующем дне, тем меньше Вашей памяти мы травмируем. Вам кажется, что пересадка решит все Ваши проблемы, но это не совсем так, Вашу расшатанную психику я пересадить не смогу. Мы удалим причину – воспоминания. Но психику придется восстанавливать, и потом трансплантология всегда была одной из самых сложных операций, и хотя физически вырезать один Ваш орган и вставлять на его место другой мы не будем, это, всё таки, будет травма. На восстановление тоже потребуется время. И предугадать, как пойдет восстановление, какими могут быть последующие осложнения, я тоже не могу. Элизабет, я хочу, чтобы Вы еще раз все это обдумали, пока мы не начали Вы можете отказаться. Риска тут, вероятно, больше, чем можно было бы допустить. Решение за Вами. Как только будете готовы с ответом, дайте мне знать, необходимо будет подписать кое-какие бумаги о том, что вы предостережены о возможных неблагоприятных последствиях и согласны на операцию.

– Доктор, если представить, что не было бы Вас и Вашего предложения, то я не хотела бы жить так же дальше. Я не живу, я всё время, как в пелене, от этих таблеток и уколов, руки ноют от капельниц и катетеров. Ничего не хочется, никуда не хочется. Я как овощ. Так что давайте будем откровенны – Вы ставите на мне опыт, но этот опыт нужен, прежде всего, мне. Он, возможно, даст мне шанс жить, быть такой, как прежде…а возможно станет хуже… но мне и сейчас плохо. Так что давайте Ваши бумаги, я все подпишу.

Элизабет, не глядя в документы, подписала их. Ларсен сгреб их в ящик своего стола.

– Ну, тогда начнем.

Лизи кивнула в ответ головой.

Дни Элизабет обрели смысл: днем она старалась, как можно более точно отвечать на вопросы доктора Дарси, а вечером обдумывала то, как ответить ему на те вопросы, которые выводили её из душевного равновесия. Она даже стала носить с собой тетрадку на прием к врачу, чтобы записывать то, что надо проработать самой, прежде чем являться на прием на следующий день. Каждый прием психоанализа, проводимый доктором, словно целебный бальзам заживлял её истерзанную душу. Даже ночи, которых Элизабет так боялась после того ужаса, что она пережила, стали ожидаемыми, потому что за ночью придет утро, а с ним и прием у врача. С каждым днем она чувствовала, как ближе и ближе она становится к новой жизни.

Чаще всего Лизи очень стойко отвечала на все, даже самые неудобные вопросы, чем облегчала работу Дарси и ускоряло её. Дарси был доволен тем, как идут дела.

***

– Энни, да на тебе лица нет. Ты что танцевала всю ночь? – еще больше заводя нервы девушки, насмешливо прокричал Дарси и, все слова, что она готовила этой бессонной ночью для него, вылетели из головы. За три дня активного флирта и попыток вытащить Дарси в кино под предлогом «Док, Вам надо передохнуть и хоть немного отвлечься от работы, а то так можно и заболеть» успехом не увенчались. Эн решилась пойти на отчаянный шаг – выложить ему все о своих чувствах, как есть. Каждый день видеть его, говорить с ним и скрывать, не иметь возможности проявить свои чувства стало настоящей пыткой. Она прекрасно понимала, что в случае отказа с его стороны, ей придется уволиться из клиники накануне начала такой интересной научной практики. Сегодня она надела новое платье, чтобы добавить себе уверенности. Девушки-продавщицы в магазине уверяли, что выглядит она в нем сногсшибательно, и оно ей очень к лицу. Но теперь, услышав насмешку Ларсена, она стояла возле шкафа для верхней одежды, теребила пальчиками верхнюю пуговку своего плаща и совсем не находила в себе сил снять его. Её платье казалось ей слишком коротким, слишком ярким, слишком весенним. Ларсен подошел к ней близко, почти вплотную, нарушая все границы личного пространства. Для него это было обычным делом, за время совместной работы. Они не соблюдали дистанцию уже давно и, в этом для него было что-то доверительно-родное по отношению к Энни. Но для нее это значило совсем иное. Каждый раз и, особенно остро сейчас, она чувствовала эту близость, особое тепло, исходившее от его тела, запах его парфюма и кофе, чашку с которым он частенько держал в руке, заговаривая с ней. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула воздух и вместе с ним его запах. Ей казалось, что вот сейчас она вдыхает его самого, возможно в последний раз испытывая единение с ним вот таким образом.

«Энни, что случилось? Тебе плохо? Тебе помочь?» – он подхватил её под локоть, почувствовал, как она вся напряжена.

«Доктор…то есть Дарси, – она терялась, путалась, лишь решительная мысль, сказать все прямо сейчас, не снимая плаща, пронеслась в её хорошенькой головке. Она не вынесет его насмешливого взгляда старшего брата, когда Дарси увидит её в этом дурацком цветастом платье, которое так нравилось ей еще утром перед выходом из дома, и ответит отказом на её чувства. Но если он ответит отказом на её чувства, ей придется уйти, уйти навсегда и никогда его больше не увидеть. Нет, так она точно не сможет. – Мне что-то нехорошо, – быстро проговорила она, – мне надо домой, док, можно я сегодня побуду дома?

– Конечно, давай я вызову такси!

–Не нужно, я сама, – прошептала Энни и, робко подняв глаза на Ларсена, выскочила из кабинета.

– Позвони, как доберешься до дома…– крикнул в след обеспокоенный Дарси, но не был уверен, что она его услышала.

Она бежала к автобусной остановке, стискивая рукой лацканы своего плаща, туго стягивая их у основания шеи, так чтобы ни один миллиметр её чудесного весеннего платья никто не увидел. Ей казалось, что быть увиденной в этом платье хуже, чем быть совсем голой.

Придя домой, Энни механически, словно будучи в оцепенении, переоделась во фланелевую пижаму, оставив платье валяться на полу в прихожей. Она забралась с ногами в глубокое кресло в гостиной и укуталась пледом, старательно укрывая им даже плечи по самую шею. Так она просидела больше часа, пока её не испугал показавшийся особенно громким и резким звонок телефона.

Ей пришлось выбраться из своего уютного убежища, оставив плед в кресле, и выйти в прихожую, чтобы ответить на звонок.

–Алло.

–Энни, это Дарси. Ты дома, как ты?

– Я отдыхаю, все нормально. Завтра все будет, как прежде, – голос Энни показался ей самой чужим, ледяным. Она повесила трубку, не дожидаясь ответа Дарси, хотя и слышала, как он начал что-то торопливо и обеспокоенно говорить ей.

Повесив трубку, она собралась пойти на кухню, чтобы выпить чаю, или даже съесть чего-нибудь. Но тут её взгляд упал на платье, которое лежало на её пути.

Не выдерживая больше скопившегося в ней за прошедшие сутки напряжения, Энни сдалась. Сначала её грудь сотрясали глухие, почти беззвучные истерические рыдания. Даже слез не было, на мгновение ей стало страшно от того, что с ней происходит. Ведь такого раньше не было. Но эмоции взяли верх над разумом.

В какой-то момент она резко остановилась в своем горе, схватила ножницы из ящика на кухне, с которыми, вернувшись в прихожую, старалась причинить своему новому наряду столько же боли, сколько испытала сама. Она безжалостно, хаотично кромсала его на неравные части, множество мелких частей, таких же, на которые было разбито её сердце.

На следующий день все действительно было как бы, как и прежде. Но Энни не сумела до конца скрыть от Ларсена перемену, произошедшую с ней. А от наблюдательной Энни сложно было скрыть перемену, произошедшую в Лизи. Казалось, они поменялись местами. Лизи стала вставать раньше обычного, тщательно приводила себя в порядок, прихорашивалась и наряжалась, насколько могла позволить себе пациентка больницы. А Энни спрятала все свои чувства и переживания под белые сестринские халат и шапочку, почти не общалась с Дарси на отвлеченные от работы темы, а если он что-то спрашивал, старалась поскорее уйти.

***

Вот уже несколько недель Лизи не понимала саму себя. Она даже начала вести второй дневник – первый она вела по просьбе доктора Ларсена, а во втором писала то, что

Ларсен не должен был знать, по крайней мере, пока. Пока она не поймет себя, и его тоже.

С их первой встречи, с их первой весны прошло полтора месяца, он проводил с ней практически все свое рабочее время и частенько даже задерживался, они работали как партнеры, казалось, он так искренне интересуется ею и, конечно, тут не только врачебный и научный интерес. Лизи видела, как он улыбается ей, как нежно смотрит. Она наслаждалась теми новыми ощущениями, которые он ей дарил своим присутствием, звуком своего голоса. Голоса такого разного, сегодня серьезного, завтра чуть хриплого от простуды, а вчера полный такого искристого веселья, что ей казалось, что, задавая свои вопросы, он над ней подшучивает. Лизи становилось смешно порой от собственных мыслей о том, насколько проще до терапии была её жизнь в больнице. Уколы, таблетки и одеться потеплее, потому что без движения она все время мерзла – вот чем была ее жизнь. Теперь же так хотелось выглядеть хорошо, нет, не хорошо, а привлекательно, чтобы он смотрел на нее не как на больную, а как на девушку. В больнице, когда второй год пошел без покупки косметики и новых вещей, быть привлекательной оказалось для Элизабет очень сложной задачей. Родители были далеко, привозить подарки, обновки было некому. Зато возобновилось их общение по телефону, и встревоженный, не верящий в чудесное выздоровление дочери голос матери потихоньку стал прежним, спокойным и заботливым. Через пару дней они увидятся. Лизи стала задавать себе вопрос, который раньше для нее вообще не стоял – что будет после больницы? Хочет ли она вернуться домой? Мать постоянно твердила, что ждет её дома, что в её комнате ничего не меняли. А Лизи, такая новая, такая другая не хотела и не могла вернуться назад, в прежнюю жизнь.

Сегодня утром по очереди то Энни, то Дарси заходили к ней и задавали странные вопросы, приглядывались так, будто что-то идет не так. Или все идет так, просто наступил финал, и они оба нервничают перед ключевым моментом лечения – трансплантацией отрезка памяти Лизи.

****

–Эн, так что ты думаешь? Мне кажется, она вполне готова к трансплантации…– Дарси, прищурившись, смотрел в окно.

–Да, док, она готова, – решительно ответила Энни. – Но, на мой взгляд, не к трансплантации, а к тому, чтобы просто выйти в нормальную жизнь. Я считаю, что она реабилитировалась и, Элизабет может жить обычной жизнью, придерживаясь рекомендаций врача и регулярно наблюдаясь. Думаю, что трансплантация памяти ей больше не требуется. То, кем она приехала сюда, и кто она теперь – это два разных человека.

– Подожди, Эн! – Дарси побагровел, услышав подобное, – Да ты с ума сошла! Мы шли к этому столько времени, я только ею и занимался, а ты предлагаешь все бросить?! Сейчас, когда я подошел к финалу?! Когда все готово, когда я на пороге открытия!?

– Доктор Ларсен, – начала Энни официальным тоном, – хочу напомнить Вам о врачебной клятве, о том, что главное «не навредить». И теперь вполне очевидно, что подобный опыт принесет Элизабет вред, а не пользу. Зачем пить таблетку, которая не нужна и у которой столько побочных эффектов? Вы, прежде всего, врач, а уже после ученый, а Ваши пациенты – не лабораторные крысы!

Ларсен просто обалдел от того, что услышал от своей тихой исполнительной ассистентки.

– Уйди, пожалуйста, – тихо произнес Дарси.

– Что? – не поняла Эн.

– Выйди вон!!!

***

Энни шла по коридору в полном смешении мыслей – она пошла против того, кого все эти годы практически боготворила, кем так восхищалась, кого так любила. Дарси был для нее всем, воплощением идеального мужчины. Он первым всегда учил её гуманности и первоочередной ценности человеческой жизни.

Она сейчас же пойдет к Элизабет и еще раз с ней поговорит, может он все же прав, может сама Энни ошибается, и Лизи действительно все еще нужна эта операция. Ведь он не может оказаться таким, таким…таким подлым, таким беспринципным.

Подойдя к палате Элизабет, прежде чем постучать в дверь, Энни прислушалась и отчетливо услышала, как внутри веселый женский голос напевает ритмичную мелодию.

– Привет! Можно к тебе? – с улыбкой спросила Энни, просунув в чуть приоткрытую дверь одну голову.

– О, да, конечно, заходи, – воскликнула Лизи и лучезарно улыбнулась.

– Лизи… – Энни не знала, как и с чего начать…– Лизи, как ты себя чувствуешь? – в голосе Энни были и забота, и замешательство, и тревога. На самом деле Энни боялась услышать то, о чем уже давно догадалась, о том, что Лизи здорова, что она готова уйти отсюда и больше не нуждается в их помощи, а тем более в такой опасной и непредсказуемой вещи, как трансплантация памяти. Но она не могла допустить, чтобы на здоровом человеке кто-то, пусть даже это тот, кого она очень любит, из-за своих амбиций исковеркал здорового человека.

– Замечательно, – звонко отозвалась Лизи, – я созванивалась с мамой, она сказала, что на днях приедет и привезет одну из моих подруг в гости, я так счастлива.

– Лизи, а что ты чувствуешь, о чем думаешь, когда ложишься спать?

Удивленная и оторопевшая Лизи не знала, что сказать, и вопросительно посмотрела на Элизабет. В ответ Энни улыбнулась и положила руку ей на плечо.

– Лизи, ты не представляешь, как много сейчас значат для меня твои молчание и немой вопрос во взгляде. Видишь ли, если бы я задала тебе такой же вопрос еще три-четыре недели назад, то ты бы ответила или отреагировала так, что мне и без ответа все стало бы ясно. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Лизи нервно сглотнула и внезапно крепко обняла Энни, слезы брызнули из ее глаз:

– Я почти не вспоминаю, Энни, я почти забыла!

–Вот видишь, а прошло только 8 недель, что будет, когда ты выйдешь отсюда, встретишь новых людей, побываешь в новых местах. Ты будешь вся заполнена новыми мыслями, эмоциями. Старым воспоминаниям места просто не останется. – Энни сама еле сдерживала слезы, так радостно было видеть эту ожившую девочку, полную желания жить.

– Да, ты права, – Лизи смахнула слезы, уже успевшие скатиться на щёки, и сдерживая те, что снова наполнили её глаза, улыбнулась и снова обняла медсестру.

–Лизи, ты здорова, здорова, – тихо шепнула ей на ушко Энни, пока Лизи всхлипывала, продолжая обнимать её.

Лизи радовалась, как ребенок тому, что первый раз осознала, что теперь она может жить со своим прошлым, и оно больше не убивает её.

Дверь отворилась, и в палату вошел Дарси. Его глаза были полны решимости. Когда Энни поймала на себе его взгляд, то подумала, что он решился, все-таки решился отказаться от своей затеи – искалечить ради опыта, славы, денег восстановившегося человека.

– Энни, оставь нас ненадолго, – сказал Дарси, глядя на Энни, и в его глазах теперь она прочла нескрываемые гнев и раздражение.

Что ей оставалось – лишь встать и выйти. «Нет, он не сможет, он не сможет так поступить с ней!» повторяла она про себя.

– Как сегодня себя чувствует моя любимая пациентка? – Дарси улыбнулся и вскинул брови. Лизи растаяла от подобного приветствия, все же было очень приятно, что он выделяет ее среди своих подопечных. Мысль о том, что она может быть «ЛЮБИМОЙ», потому что является ядром его научной работы, в голову ей не приходила.

– Отлично, – смутившись, тихо произнесла Лизи.

– Как спалось, о чем мечталось? – Дарси старался придать голосу побольше беззаботности. От Лизи, которая пыталась уловить малейшие проявления его чувств к ней, не ускользнуло то, каким сосредоточенным, холодным и расчетливым стал его взгляд, пока он ждал ответа.

– Спалось хорошо, а вот о втором – позвольте, промолчу, – Лизи не смела поднять на него глаз.

– О, у моей пациентки появились секреты от меня, – он нежно взял её за подбородок и заставил посмотреть на себя, – Лизи, ты должна мне рассказать, я твой доктор. Если не можешь сказать – напиши в дневник, я прочту, помнишь, как мы договаривались. Кстати, где он? Я хочу пересмотреть твои записи за последние пару недель. Он протянул руку к тетради, которая лежала на её тумбочке.

Лизи вспорхнула, как испуганная птичка, и, не дав Ларсену взять в руки тетрадь, вскрикнула: «Это не он!»

Ларсен поднял руки вверх, будто она пригрозила ему пистолетом, но тем же расчетливым взглядом уловил, куда Лизи спрятала от него розовую тетрадку, которую так яростно только что охраняла от него.

– Ну, что ж сегодня замечательная погода, выйди в сад, – на этих словах Дарси направился к двери.

– А что сегодня сеанса не будет? – не сумела скрыть своего расстройства Лизи, неужели сегодня она просто будет гулять по саду вместо того, чтобы провести в его кабинете два часа. Два часа внимания Дарси, два часа с ним.

Дарси, который нацелился на дневничок Лизи, хотел любыми способами вытянуть её из палаты. Его нетерпение росло, сделать это хотелось, как можно скорее, тут еще эта Энни сует свой нос, куда не просят. И вместе с нетерпением в нем начало расти и раздражение. «Неужели все коту под хвост и только из-за того, что у кого-то из обслуживающего медперсонала появилось свое мнение по моей, МОЕЙ работе!»

– Лизи, отдохни сегодня, я подумаю, как нам вообще лучше поступить в дальнейшем.

–Доктор, знаете, Энни сказала сегодня, что я здорова. Может быть, можно обойтись без трансплантации?

Дарси вспыхнул, как сухой порох, самому ему показалось на миг, что сейчас его сердце взорвется от того бешенного ритма, который заполнил все внутри и вокруг него.

– С каких пор медсестры в моей клинике ставят диагнозы? Она тебя случайно еще не выписала? – первая фраза оказалась настолько жесткой и злой. Произнося вторую, он заставил себя усмехнуться, чтобы перевести все в шутку.

– О, нет, не подумайте ничего такого, просто мы сдружились, и ведь я действительно уже чувствую себя гораздо лучше, вот я подумала, что раз психотерапия так положительно на меня повлияла, может, стоит ей и ограничится.

– Лизи, позволь я сам закончу твое лечение, а если ты мне, как врачу, уже не доверяешь, то конечно, я могу направить тебя к любому доктору, которого ты выберешь. Но хочу напомнить тебе, какой ты поступила к нам, и какой прогресс ты можешь наблюдать сама сегодня, и все это произошло благодаря той тактике лечения, которую выбрал я. Я, а не Энни, или кто-то еще в этой клинике. Мне сейчас несколько обидно слышать от тебя эти слова. У меня много работы, ты в праве решить продолжать тебе лечение у нас или нет, но раз уж такой вопрос поднят, то определись, пожалуйста, поскорее, а лучше к вечеру. Мне надо работать.

Резко, развернувшись на 180 градусов на каблуках, Ларсен вылетел из комнаты Элизабет. Лизи хотела еще что-то сказать, но слова так и не успели слететь с её губ, мысли спутались. Он оставил её с чувством вины, страхом и гневом на саму себя. Она не знала, что он сделал это намеренно, чётко понимая, что это поможет ему сделать из неё послушную пациентку.

***

–Чёрт, чёрт, чёрт!!!! – Дарси неистовствовал в своем кабинете, благо звукоизоляция позволяла. Со стола летело на пол всё, что могло подвернуться под руку, он кричал самые страшные слова в адрес Энни, себя самого. Внутри него все разрывалось на части, он сам, казалось, разделен на два разных человека – разные помыслы, цели, намерения. Одна его часть проклинала Энни и стирала её в порошок. Размышляла, как заставить её уйти из проекта, чтобы она не посмела помешать ему, воплотить в жизнь свою научную мечту. Эта часть уже предвкушала успех, деньги, славу, безграничные возможности. Эта часть его существа, полная амбиций, не могла просто так сдаться. Другая часть Дарси, которая вела его вперед до проекта и всю первую часть лечения Лизи, кричала ему, чтобы он остановился. Чтобы он изменил свою работу, переписал теорию. Ведь он действительно вылечил человека с тяжелой душевной травмой, ведь это сделал он. Да, эта работа будет не такой сенсационной, но разработав и прописав грамотно методики, можно помочь очень многим людям вернуться к полноценной жизни. Слава, деньги, успех против человечности, против врачебной клятвы, гуманности.

– Скучные методики – это то, чего ты добился за всю свою жизнь Ларсен! – кричал Дарси сам себе. – Сиди и пиши методики, может быть, когда-нибудь их кто-то заметит и прочтет, может, они даже кому-то понравятся, а лет через 20-30 возможно кто-то посчитает их перспективными и применит на практике. Этого ты хотел!? Это все, на что ты способен!!! Жалкий идиот!!! Премию захотел, признания во врачебном мире!!!! Может тебе даже дадут «профессорскую» за это, будешь одним из протирателей штанов в каком-нибудь захолустном университете.

Когда запал закончился, Ларсен обессилено повалился в свое кресло и уставился в потолок. Просидев так около часа, он понял, что от эксперимента надо отказываться. Что Энни права, абсолютно права и, что надо бы вообще поблагодарить её за то, что она вовремя его остановила. Объяснения с Энни Ларсен решает отложить на утро, когда в них обоих поутихнут страсти и обиды. А пока надо бы добраться до тетрадки Элизабет, конечно, очень плохо читать чужие тайны, но как её лечащий врач-психиатр он мог себе простить это.

Убедившись, что Лизи в саду, он прошел в её комнату, не обратив никакого внимания на оклик дежурной медсестры по этажу о том, что пациентки в комнате нет. Он лишь посмотрел на нее ледяным взглядом, от которого слова у медсестры будто примерзли к губам. Он открыл ящик, в который при нем еще сегодня утром Лизи положила тетрадь, которую прежде Ларсен у нее не видел.

Тетрадь лежала там. На обложке были выведены цветной ручной произвольные цветочные узоры, как психиатру они говорили Дарси о том, что их автор был в хорошем, даже приподнятом расположении духа. Он представил, как она могла бы рисовать их, сидя у окна и не глядя на то, что выводит её рука, глаза устремлены далеко в глубину, самое сердце пейзажа, лежавшего за её окном. Или нет, может она старалась, выводила их как можно чётче, по заранее задуманному, известному ей одной плану. Дарси заметил, что ему приятно думать о ней. Он с чувством легкого возбуждения открыл тетрадь. Он также открыл свой блокнот и механически переписал туда первую дату, день в который Лизи начала вести эту тетрадь. К написанному он отнесся отстраненно, стараясь замечать только то, что нужно для дела, например, как изменялись промежутки между записями в течение времени, о чем она писала, как менялся её подчерк в эти промежутки, каково было её общее настроение. Все записи были пронизаны лишь одним – чувством к нему самому, к доктору Ларсену. Все началось с описания одного из сеансов психотерапии, на котором Лизи не могла понять своих чувств, с сеанса на котором она начала чувствовать себя не так спокойно в его присутствии, как это было прежде. А кончалось описанием того, как они поругались сегодня утром, и того, как ей было больно от его грубости и того, что он не замечает, её отношения к нему. Что нет для неё на свете человека более близкого, более родного, и никому она никогда так не верила, как доктору Дарси Ларсену. Все на свете она готова была бы отдать, только бы он заметил её, чтобы испытал чувства сходные с теми, что испытывала она. И ничего не жаль в прошлом, даже той страшной ночи, ведь из-за этого она попала сюда, узнала его… Именно та страшная ночь стала главным шагом к нему, именно благодаря ей она так счастлива, когда он рядом…

Ларсен аккуратно положил тетрадь на место и мысленно поставил себе неуд за то, что не заметил, что девочка так давно влюблена в него. А еще психиатр называется.

Дарси шёл по коридору и ни от кого из тех, кто двигался ему на встречу, не ускользала легкая романтическая улыбка, скользящая по его лицу словно тонкая, едва уловимая взглядом паутинка на ветру. Мысль о том, что это нежное, симпатичное создание любит его доставляло Ларсену неповторимое удовольствие. Как же долго он был погружен только в науку, как же долго он отказывал себе в простых человеческих чувствах и эмоциях. Вернувшись в свой кабинет, Ларсен попытался систематизировать те заметки, которые сделал в своем блокноте в комнате Лизи. И анализируя их, еще раз убедился, что девочка здорова. И скорее всего главным лекарством в этой борьбе с душевным недугом стала её любовь к нему.

– Надо же, самоисцеление чувством! Жаль, что медицинское научное сообщество не примет такую теорию, да и на практике её никак не применишь. И, все-таки, жаль что, все пропадет вот так, зря пропадет…Я единственный кому она по-настоящему верит, я, а не Энни, или кто-то еще. Я…

***

Все трое плохо спали этой ночью. Все трое с нетерпением ждали утра следующего дня. Дарси не терпелось поговорить с Энни и сказать ей, что она права, что он отменяет эксперимент, но в тоже время предательский голос внутри него, не утихая, нашептывал, что раз Лизи так доверчива и влюблена, то и трансплантацию можно провести без каких-то сопротивлений, надо просто убрать Энни из проекта, и ему никто и ничто не помешает довести начатое до логического конца.

Энни очень хотелось узнать, что же решил для себя доктор Ларсен.

А Лизи просто хотела увидеть Дарси, хотела, чтобы все было, как и прежде, чтобы каждый день повторялись их сеансы психотерапии в его кабинете, где будут он, она и все его внимание будет приковано только к ней одной. Пусть только на два часа, пусть это его работа. Хотя бы это. Ведь больше у неё ничего не было. Она даже начала жалеть, что поправилась, и скоро эти встречи закончатся совсем.

Утром в клинику привезли нового пациента, молодого парня 29 лет. После черепно-мозговой травмы, полученной в автомобильной катастрофе около 1 года назад, Роберт Паттон не мог вспомнить ничего из своего прошлого. Ни единого фрагмента за целый год. Рядом были родные, друзья, все его любили и были жутко терпеливы, но компанейский веселый парень после травмы превратился в угрюмого типа, который ни с кем не хотел общаться. Так он попал сюда, и это была его последняя надежда вернуть память, вернуть прошлое.

В связи с поступлением нового пациента в клинике образовалась небольшая суматоха. Поэтому, когда Энни не пришла в 10.30 за Элизабет, чтобы проводить её в кабинет к Дарси, Лизи решила сама отправиться в кабинет Ларсена и узнать будет ли терапия сегодня.

***

– Вот те наааа, кто-то хочет избавиться от прошлого, кому-то надо его вернуть. А что – не плохой вариант. Жаль, что все изменилось. Получилось бы изумительно, они бы прекрасно друг другу подошли, – разговаривал Ларсен сам с собой.

Стук в дверь отвлек Ларсена, изучавшего карту нового пациента. Он крикнул, приглашая войти. Вошла Лизи, смущенная, но вместе с тем очень хорошенькая. И вспомнив её записи из розовой тетрадочки, Ларсен улыбнулся ей, и новый блеск появился в его взгляде, когда он смотрел на неё.

– Доброе утро, доктор, – топталась в дверях Лизи, – Энни не пришла за мной, как обычно, я хотела узнать будет ли у меня сегодня терапия.

– Будет, конечно, будет, как же мы без терапии- сказал Дарси. – Только через час. Я должен познакомиться с новым пациентом, дать указания медперсоналу. Можешь сама, не дожидаясь Энни, приходить ко мне через час.

Лизи вышла, а Дарси пошёл искать Энни, чтобы поговорить с ней об изменении направления лечения.

***

–Эн, привет! Я искал тебя, я хотел бы поговорить, – Дарси застал свою помощницу в компании других медсестер, сплетничающих о новом симпатичном психе, которого привезли утром.

–Да, конечно, док. Прямо сейчас?

– Если можно, через час у меня прием Элизабет, перед этим я хочу с тобой кое-что обсудить.

Они направились в кабинет Дарси. По дороге Энни прервала неловкое повисшее молчание наводящими вопросами.

– Так, о чем речь, Дарси? О новеньком?

– Нет, Эн, речь будет о Лизи, – произнес Ларсен с глубоким вздохом, но было в его голосе столько печальной обреченности, что Энни поняла, что он принял правильное решение – решение отказаться от опытов с трансплантацией. Они как раз дошли до дверей его кабинета. – Заходи.

– Так вот, Эн, я хотел извиниться перед тобой и сказать тебе большое спасибо. Я так погряз в этой идее, что перестал абсолютно следить за клинической картиной. Я говорил с Лизи, ты была права, она восстановилась и может вернуться в большое плаванье, – Дарси горько улыбнулся, правой рукой взъерошил волосы на лбу по направлению с затылку и, тут Энни увидела, что с его глаз вот-вот сорвутся крупные, тяжелые, полные горечи слезы.

– Док, Дарси, – Энни бросилась к нему, он отвернулся к окну и заплакал громко и мокро не в силах сдержаться, закусив зубами рукав халата на предплечье правой руки, дабы приглушить рыдания, разрывающие его грудь. Энни больше ничего не говорила, она просто подошла и обняла его сзади, думая про себя, что раз он не хочет, чтоб она смотрела на него такого, то она не будет смотреть. Она просто побудет рядом. Так она стояла, не расцепляя рук, пока потихоньку он не начал успокаиваться. Энни принесла ему воды.

– Боже, Эн, за это тоже прости, просто все это слишком тяжело давалось мне, и я столько надежд возложил на это дело. А теперь все рушится, вернее уже рухнуло…

– Док, я не знаю ни одного случая в вашей работе, когда Вы что-либо разрушили. Вы посмотрите на нее, Вы же буквально склеили её, собрали по частям то, что невозможно склеить. Это победа! Дарси, послушайте, Вы гений, Вы, не используя медикаменты, не используя травмирующие средства, вылечил её. Это настоящий прорыв и это тоже прославит Вас. Конечно, это не вызовет взрыва, шока, но овации точно будут. Только профессионалы поймут, какую работу Вы провели.

– Да, конечно, ты права, но я шёл все эти годы к совсем другому. Я мечтал о другом,– и он как маленький ребенок, которого на несколько секунд отвлекли от его детского горя, а теперь он вдруг опять вспомнил о нем, зашёлся новой волной слёз, еще более сильной, полной обреченности и страха.

– Завтра Вы проснетесь, и все будет по-другому, в любом случае, я думаю, что Вы приняли единственно верное решение. Просто вам нужно изменить, перенастроить свои цели.

– Да, ты права, ты слишком часто оказываешься права, Энни, – Дарси выдохнул и, опустив лицо вниз, потряс головой, приходя в себя. – Как тебе это, Энн, врач-психиатр полон комплексов?

Энни отошла к противоположной стене его кабинета, чтобы, повернувшись к нему спиной, скрыть ухмылку над горькой правдой, в которой её начальник только что признался вслух.

– И, что дальше, док? – мягко перескочила она с разговора о его комплексах.

– Я не знаю, думаю, я даже к сеансу с ней сегодня не готов, представляешь, она войдет в мой кабинет, спросит «а когда же трансплантация, когда же меня выпишут, доктор?» и я разревусь, как сейчас с тобой… не знаю, Энни. Может, подскажешь? – теперь горько ухмыльнулся сам Ларсен, но скрыть свою горечь и боль он даже не пытался.

– Я думаю, что сегодня Вам действительно не стоит общаться с ней. А завтра продолжайте, как ни в чем не бывало и постепенно в течение месяца подводите её к мысли о выписке. Пусть начнет иногда выходить за пределы клиники, ну там, в магазин, в кино, может даже отпустить её домой на пару недель. Что думаете?

– Да, так и сделаем, а сейчас я хочу домой. Домой, поесть, а потом я еще немного поплачу и лягу спать, – старался шутить Дарси. Энни хохотнула.

–До завтра, Дарси, – сказала она мягко, – может мне составить Вам компанию, чтобы Вы не захандрили в одиночестве? – как же ей хотелось услышать «да».

– Эн, ты сегодня уже видела, как я плачу, теперь это будет только за деньги.

– Дарси, я серьезно, – Энни решила предпринять еще одну попытку к сближению, сейчас ей казалось он особенно нуждается в помощи и поддержке, нуждается в ней, просто сам не знает этого. Она будет идеальной – нежной, понимающей, чуткой, такой какая ему будет нужна сегодня и всегда. Она подошла и положила руку на лацкан его плаща. – Я приготовлю ужин, мы поболтаем или…– её рука поползла ниже, затем выше. Дарси вдруг осенило, и он понял, что это не жест поддержки, а очередная попытка Энни склеить его и, взяв её за руку, резко раздраженно сказал:

–Энн, ну ты, что спятила, думаешь, мне сейчас это все нужно? – в его голове вспыхнула Лизи, её дневничок. Он, не прощаясь, вышел из кабинета. Он уверено шёл и думал о том, как хорошо, уютно дома, как там пахнет картошкой, которую он жарил с утра, как душ снимет всю дневную усталость и заботы. Он шёл домой, но ноги сами понесли его к палате Элизабет.

Энни, не было обидно, скорее она была зла. И то, только на себя. «И чего это она полезла вдруг к нему. «Идиотка, – подумала она про себя. -Конечно, ему не до романов сейчас, так расстроен». Энни искренне полагала, что, даст ему несколько дней, он придет в себя и ему станет стыдно, что он так грубо отверг её. Что дело не в том, что он не хочет быть с ней, а просто не готов к отношениям сейчас. Успокоив себя этой мыслью, она бегло бросила взгляд на часы и поняла, что пора раздать листы назначения процедур пациентам Ларсена. Она в довольно безмятежном настроении быстро спустилась по лестнице на этаж, который занимали пациенты Дарси, но внезапно то, что она увидела заставило её замереть на месте, боль пронзила её, она не могла бы сказать где ей было больно, болело всё, хотелось проснуться и обрадоваться, что это всего лишь сон. Но это был не сон. Дарси действительно лучезарно улыбался своей пациентке Элизабет Нюрц, галантно придерживая для неё дверь на открытую веранду. Когда та шагнула вперед, Дарси нежно положил ей руку на спину, касаясь её лопаток и волос, казалось бы, ничего не значащее прикосновение, может Лизи даже не обратила на это внимания, но за все время настойчивых попыток Энни вызвать в Дарси хоть какую-то реакцию, он ни разу не касался её так. В этом было столько нежности, чуткости и заботы, желания прикоснуться и в то же время не потревожить. Никогда Энни не видела, чтобы доктор так улыбался своим пациентам. Никогда он так не улыбался ей. А самое разительное было в том контрасте, вставшем перед глазами Энни: двумя, на первый взгляд одинаковыми картинками, размещенными в детском журнале в рубрике для развития внимания у малышей, в которых надо было найти 10 отличий – Дарси с Лизи и Дарси 10минут назад с ней. Энни казалось, что земля убегает из-под её ног, что ей не устоять. «Он сказал, что пойдет домой!», – кричал голос внутри неё. Встряхнуться заставил голос одного из санитаров:

– Энн, детка, что с тобой? – сказал, увидев остолбеневшую девушку, и после, проследив направление её взгляда, добавил. – Да, я тоже заметил. Ларсен походу решил приударить за одной из пациенток, надо сказать он выбрал самую симпатичную. Как думаешь это часть передовой терапии, которую он внедряет? – парень заржал, толкая Энни локтем в бок и удивляясь, почему она не смеется.

– Не думаю, Томас, не думаю…

В голове у нее мелькала его последняя фраза, которую он бросил ей, уходя «Энн, ну ты, что спятила, думаешь, мне сейчас это все нужно?» Эта фраза звучала то целиком, то частями, перебирая и повторяя каждую нотку, полную злости и раздражения «Ты, что спятила», «Энн, ну ты…», «думаешь, мне сейчас это всё нужно», «это всё». Дойдя до своего стола, Энни поняла, что больше ни на минуту тут не задержится. Она не любила обживаться на рабочем месте, поэтому вещей, которые ей стоило бы забрать было не много. Какие-то из них она вообще не хотела брать с собой, чтобы они не напоминали ей о прошлом. Она взяла старый пакет-майку из-под продуктов, купленных вчера в супермаркете, и, как попало, бросала туда то, что, все-таки, заслуживало место в её дальнейшей жизни. Все что не подходило под критерии нужности тут же летело в мусорное ведёрко: стикеры с пометками, ежедневник полетели именно туда, а вот книгу, которую подарила ей Мария, её коллега, и которую Энни так и не прочла, заняла место в пакете. Такая сортировка вещей шла довольно быстро, и на выбор «брать или бросить» Энни не тратила более пары секунд, так продолжалось, пока она не дошла до чайной кружки. Кружки, которую ей подарил Дарси, на боку которой их общая фотография. Прошло секунд пять, Энни впервые за время скорых сборов опустилась на стул и задумалась. У неё никогда не было их общей фотографии, да и его фотографии в отдельности у нее тоже не было. Взять или нет? Поставив кружку перед собой на стол, она решила, пока оставить посудину на столе и заняться содержимым своей тумбочки. Там в основном был старый хлам, пара сувениров, подаренных на прошедшее рождество – все это полетело в корзину для мусора. Когда с сокровищами тумбочки было покончено, Энни резко выпрямилась и повернулась на стуле, локтем она задела предмет своих раздумий, и кружка, наделав много шума, разбилась о кафельный пол.

– Вот так и моя судьба решилась сегодня, дорогуша! Прости, такова жизнь, – сказала Энни кружке, последний раз оглядела свое, теперь уже по её решению бывшее, рабочее место, развернулась и пошла прочь. Заглянув в отдел кадров, она заполнила все необходимые бумаги, и навсегда покинула клинику и Дарси Ларсена. Больше её тут ничего не держало, пациентка спасена, больше Лизи не угрожает эксперимент гениального доктора, Дарси принял решение остановить опыт, Энни выполнила свой главный долг и теперь с чистой совестью может подумать и о своем душевном равновесии. Сохранить его в клинике ей вряд ли бы удалось. Зачем мучить себя, зная, что этот мужчина никогда не будет с ней. Зачем находится рядом, мечтать о нём и видеть, как он крутит роман с другой. Теперь Лизи не нуждается в ней, раз Дарси так заинтересован ею, то вряд ли станет проводить трансплантацию, которая явно навредит девушке.

Энни вышла на улицу и глубоко вдохнула прогретый солнцем весенний воздух, который таил в себе ароматы весенних цветов. Она бодро прошла автобусную остановку, с которой всегда садилась на свой маршрут, решив, что сегодня она пойдет пешком. Сегодня все будет по-другому, теперь все будет по-другому.

***

Почти всю прошедшую ночь Ларсен не сомкнул глаз. Внутренняя борьба продолжилась в нем с еще большей силой, чем прежде, только на этот раз побеждала тёмная сущность. Уход Энни открывал для него огромные возможности, больше никто не мог помешать ему. Она теперь даже не сможет узнать состоялся ли эксперимент. Лизи подписала все бумаги на согласие и отказ от всевозможных претензий на последствия еще в первый свой день здесь, так что последствий для него самого не будет никаких, не смотря на любой результат. Победа или просто неудачная попытка, но тоже весьма ценная для науки. Дарси давал себе полный отчет в том, что как бы ни закончился эксперимент по трансплантологии, Лизи это не нужно. Она здорова. Можно ли воспользоваться тем, что она подписала все бумаги в критический для себя момент, момент, когда выбирать между жизнью в сумасшедшем доме или единственным рискованным шансом на спасение она просто не могла. Ответ для Дарси стал очевиден – «ДА», он может смело сделать это. Все же он продолжал прокручивать в голове то, что это не есть хорошо, что это противоречит тем жизненным идеалам, в соответствии с которыми, он и стал врачом. Он хотел лечить людей, их души, помогать людям было для него делом жизни. Что же изменилось?

«Ну, Ларсен, в какой же момент ты перестал быть врачом и стал учёным?», – спросил сам себя вслух Дарси. Ему стало на какой-то момент жаль Лизи, она была влюблена в него и так доверчива. Каким ничтожеством надо быть, чтобы так воспользоваться этим. С другой стороны какой-то злой рок свёл во едино все факторы, все складывается само собой так, чтобы трансплантация все-таки произошла. В последнее время Ларсен даже не прикладывал усилий к тому, чтобы ускорить процесс, или как-то повлиять на него. Может ли он теперь отказаться от такой возможности, захлопнуть эту дверь. Не будет ли он жалеть всю оставшуюся жизнь, что не сделал этого? Не будет ли он всю оставшуюся жизнь жалеть, что сделал это? Он вспомнил Лизи, её влюбленный взгляд, брошенный днем в саду, когда он дотронулся рукой до её спины, пропуская вперед. По поводу Энни Ларсен старался вообще не думать – ушла, даже не простившись, разбила его подарок. Собственно говоря, ему будет трудно без неё. Надо решить, что дальше делать с Элизабет, и поступил новый пациент с амнезией. Как его там, Роберт кажется. Роберт, Роберт, 29 лет, полная потеря памяти…нежелание жить…Роберт…травматическая амнезия…всегда или почти всегда временное явление… но у него уже год прошел, а изменений нет… переключившись с тяжких, мучительных раздумий и терзаний на более скучную повседневную работу, которую предстояло провести с Робертом, Дарси уснул.

***

– Привет, милая, как ты, как твое самочувствие? – мать Элизабет совершала свой последний звонок дочери перед своим отъездом к ней. Они не виделись больше года, ровно с тех пор, как Элизабет попросила её больше не приезжать. Услышать такое от собственного ребёнка было очень тяжело, но мысль о том, что своими приходами она усугубляет состояние Лизи, напоминая ей о случившемся несчастье, как и все остальное что было частью её жизни до, заставила её сдерживать свои порывы проведать дочь. Но теперь-то все позади, завтра они увидятся. Может быть, если Лизи согласится, они вместе вернутся домой, хоть на пару недель.

– Привет, мам! Все хорошо, я в полном порядке, доктор Ларсен окончательно поставил мне мозги на место. Но правда он продолжает курс психотерапии, но я надеюсь, что скоро я буду обходиться без этих сеансов. Во сколько ты приедешь, приедет с тобой Хелен?

– Нет, дорогая, Хелен не приедет, у неё какие-то неотложные семейные дела, но она очень расстроена, что не сможет тебя навестить, как планировала. Я приеду ближе к полудню, мой самолет должен сесть в 11.10.

– Я очень соскучилась, мам. Целую, – теперь скорее грустно сказала Лизи.

– И я тебя, милая. Пока.

«Маму увижу, – прямо как во сне», – подумала Лизи. Ей стало грустно, снова нахлынули воспоминания: колледж, работа, друзья, а потом все в её жизни оборвалось… «Нет, больше я не дам плохим мыслям отобрать у меня мою семью», – с этой мыслью Элизабет принялась за свой дневник, сначала за тот, который было позволено читать Дарси, а потом тот, что должен хранить все её секреты. Слова легко ложились на бумагу, стало так легко открывать свое сердце, душу. Возможно, знай она раньше о таком простом и доступном методе психотерапии, она бы никогда не оказалась здесь. Просто бы исписала пару, тройку тетрадей и все бы ушло в никуда. Но тогда она бы не встретила Дарси, да и других славных людей, которые стали ей настоящими друзьями, как Энни. Энни. Воспоминание о Энни заставили Лиз глубже проникнуть в события последних дней, и она чётко поняла, что не видела Энни уже дня два, а то и больше. Вот почему так хочется писать и писать в дневнике, выговориться больше не кому. Лизи почувствовала беспокойство за новую подругу, как чудесно было с новой силой чувствовать такие забытые чувства, пусть и не совсем приятные. Они давали Лизи ощущение того, что она снова жива. Дописав пару строк в дневнике, Лизи, не раздумывая, направилась к посту дежурной сестры, чтобы выяснить, не заболела ли Энни.

С глупым смешком дежурная сестра, несимпатичная Дорис, ответила, что Энни уволилась по собственному желанию, что видимо ей надоело бегать за своим начальником.

– Что Вы хотите этим сказать? – с вызовом и обидой за подругу вскипела Элизабет. – Как Вы вообще смеете так говорить о ней!?

– А что тут говорить? Правда всегда глаза колет, да? Тут лечатся и работают, а не шашни крутят!

– Хамка, я это так не оставлю, – уже тише выдавила Лизи. Благодаря Дорис по больнице во всю поползли слухи, что влюбленная Энни не пережила отказа Ларсена и уволилась.

Лизи направилась прямо в кабинет Дарси. Помимо того, что она хотела узнать о судьбе Энни, скоро должен быть сеанс терапии, но Лизи не знала, будет ли он. Так что у неё был подходящий повод пойти к Дарси. Не найдя его в кабинете, она вбежала в бывший кабинет Энни и застала его за тем, как он собирает с пола крупные осколки – всё, что осталось от кружки, которую он дарил Энни на первую годовщину их совместной работы. Лизи хотела зайти издалека, но эмоции не дали ей властвовать над собой, и она сходу воскликнула:

– Доктор Дарси, почему она ушла? Она же прекрасный медработник! По больнице распускают какие- то дурацкие сплетни… а я, я считаю… она лучше многих врачей, она высококомпетентная и очень перспективная, да что я Вам это говорю, Вы и сами знаете это, иначе не взяли бы её в свою команду. Ведь так, ответьте же мне…– Лизи выпалила это на едином дыхании, и казалось, если бы воздух в её легких не кончился, или если бы ей не нужно было дышать вовсе, то она могла бы говорить еще несколько минут подряд.

Дарси поднялся с пола, бросив последние осколки в мусорное ведро, в его голове ураганом неслись мысли, он должен сделать все, чтобы Энни больше не была авторитетом для Лизи, всё, чтобы они больше не общались, ни под каким предлогом. Придется ради науки обмануть эту доверчивую девочку. Или все-таки не надо… Борьба добра и зла, совести и амбиций продолжалась внутри доктора, нарастая с каждой минутой.

– Лизи, ты, во-первых, успокойся, иначе нам снова придется отложить трансплантацию.

–…но доктор Энни сказала, что я здорова, я тоже себя чувств…

Дарси снова захлестнула ярость, он устал сдерживаться и не дал Элизабет договорить начатое:

– Твоя горячо любимая Энни занималась шпионажем и пыталась отменить твою операцию здесь, чтобы её первым провели в другой клинике, где идут подобные исследования, но не так успешно, как здесь. Она сливала другой команде врачей все мои исследования, всю мою работу с тобой! Я не хотел говорить тебе, я знаю, что это расстроит тебя, ты верила ей. Но ты непрестанно твердишь одно и то же. Скажи же мне, – Дарси сделал глубокий вдох и по испуганному лицу Лизи понял, что пора сменить тон на мягкий и спокойный, – чем я так заслужил твоё недоверие, хоть раз я сделал хоть что-то от чего тебе стало хуже, хоть раз была рецессия? Ты хоть на минуту пожелала бы поменять лечащего врача?

– Нет, – прошептала она сквозь слёзы. Дарси подошёл ближе, протянул руку и, мягко взяв её за плечо, притянул к себе. Лиз была такой податливой, всем своим нежным легким существом она прильнула к нему. – Нет, – снова прошептала она. Мир вокруг нее то рушился, то снова выстраивался лучше прежнего, одно потеряла, другое нашла. И не было сейчас минуты счастливее для неё.

Дарси ждал, когда она сама отстранится от него, не желая прерывать приятный и для него момент. Наконец, Лизи собралась и, чуть увеличив расстояние между ними, подняла на Дарси полные слёз глаза. Это лицо, полное отчаяния и доверия, чувства вины и обожествления, стоящего перед ней, на минуту лишило Дарси холодного расчетливого самообладания. Его мысли понеслись совсем в другом направлении: «Боже, что я делаю. Как она трогательна, как беззащитна. Разве могу я воспользоваться этой хрупкостью её души и тела ради собственных целей? Разве для этого мир создает подобных ей! Нет. Нет на свете подобных ей, я не встречал и вряд ли встречу когда-нибудь… но попадется ли мне еще такой шанс подобный тому, что есть у меня сейчас…». В растерянности Дарси прикоснулся губами ко лбу Лизи.

– Иди отдыхать, – сказал он, – я зайду попозже, и мы поговорим.

Сосредоточив все свое внимание на мягком теплом следе, оставшемся от его губ на её лбу, желая лишь одного – как можно дольше помнить это ощущение, Лизи пошла к себе в комнату. Оказавшись одна, Элизабет долго перебирала в памяти то недавнюю сцену с Дарси, то их диалоги с Энни. Никак в голове Лизи не склеивались два образа в один – Энни, подло сливающая научные тайны своей клиники, о которой она узнала сегодня, и Энни, которую она видела каждый день, с которой общалась больше, чем с родной матерью, Энни, которая не способна на предательство. Второй образ был гораздо более правдивым, сердце Лизи твердило, что Энни на такое не способна. Откинувшись на кровать и теребя локон своих волос, Элизабет продолжала вспоминать и сопоставлять. Почему Дорис сказала про шашни? Неужели у Энни и Дарси был роман? А потом он увлекся мною, и Энни ответила предательством на перемену в чувствах любимого мужчины… Возможно, но Дарси проявлял чувства настолько робко, что о них и сама Лизи до сих пор только может гадать, может это всего-навсего забота. Нет, Энни не могла, не могла… Я должна поговорить с ней, надо узнать её номер телефона…

Время в этих мучительных раздумьях пробежало быстро, и такой её застал Ларсен, он зашёл поговорить, как и обещал ей утром.

– Что с тобой, – спросил он задорным тоном, – лицо такое, как будто тебя мучают.

– Хмм, честно говоря, Вы угадали доктор, я мучаюсь, я не могу поверить, что Энни способна на предательство. Просто что-то осталось невыясненным, неясным, недопонятым, можно мне поговорить с ней. Я уверена, что все не так как Вы думаете, пусть она все объяснит.

– Не думаю, что ей будет, что тебе объяснить, Лизи. – Дарси, почуяв снова недобрую волну, постарался сделать свой тон более доверительным, присев на край кровати рядом с Лизи, он взял её за руку и продолжил. – Я не хотел тебе говорить, – Дарси начал выдавать Лизи заготовленную порцию правдоподобного вранья, – но, наверное, частью правды не обойтись, ты ведь очень проницательная девочка. Видишь ли, Энни была влюблена в меня. Влюблена безответно. Я видел в ней только коллегу. Я какое-то время даже не подозревал… а потом она начала откровенно приставать… и мне пришлось дать ей понять, что не испытываю к ней ответных чувств. После этого она изменилась. И однажды она… в общем, она поняла, что мне нравится другая девушка… и думаю она мне просто мстила тем, что решила отобрать у меня мою работу. Но ты знаешь, я ведь не ради премий и наград стараюсь, мне важнее здоровье моих пациентов. Поэтому я не стал все это афишировать, а просто попросил её уйти… был такой скандал. Ты ведь видела разбитую посуду. – Дарси тщательно следил за реакцией Лизи на то, что она слышала. – А молва в клинике сделала свое дело, разнесли какую-то глупую сплетню, но может оно и к лучшему. Главное, что ты теперь все знаешь. – И он мягко сжал её руку в своей и накрыл сверху второй рукой, продолжая следить за Лизи. А она забывала дышать от его прикосновений, которые успокаивали и будоражили её одновременно. И, конечно, она верила, каждому слову. Сердце в груди билось так сильно, что ей самой становилось страшно, что оно с каждым следующим ударом сломает её ребра изнутри. Голос её дрожал.

–Я скучаю, она стала мне подругой, можно мне поговорить с ней?

– Лизи, боюсь, тебе лучше этого не делать, – Дарси следил за малейшими изменениями на её лице.

– Почему?

Дарси Ларсен решил идти ва-банк. – Потому что вряд ли она испытывает к тебе теплые чувства, Лизи…

– Почему?! – наивно недоумевала Лизи, задавая второй раз один и тот же вопрос, – Она всегда была очень добра и откровенна со мной. Уверена, что…

Дарси не дал ей закончить фразу, решив зарубить на корне слова о положительных качествах Энни. – Лизи, потому что… потому что она не сможет отнестись хорошо к девушке, зная, что в эту девушку я влюблен. Лизи не сразу поняла смысл сказанных слов, но медленно приближающееся лицо Дарси к её лицу и последовавший за этим поцелуй донесли остатки смысла до сознания Элизабет. Хоть Дарси и поцеловал её в губы, Лизи почти не почувствовала этого, будучи ошарашенной тем, что услышала. Поцелуй был чёрствым и мимолетным, тот, что был утром, целомудренный поцелуй в лоб, в сравнении с этим был куда более чувственным. В отличие от последнего, в нём были настоящие, искренние чувства. Он был естественным, в нем было ощутимо сдержанное желание. Лизи на минуту отпрянула, растерянная, она не могла понять, как ей реагировать. Внутри неё минуту назад простое прикосновение Дарси к её ладони вызывало в неё вихрь эмоциональных переживаний. Она столько раз мечтала о его поцелуе, что теперь ощущение пустоты, вызванное этим лживым порывом Ларсена, по-настоящему напугало её. Дарси, ожидавший совершенно иной реакции, тоже опешил, пытаясь вывернуться, он начал изображать смущение и просить прощения:

– Прости, пожалуйста, прости… я не должен был.. – его глаза продолжали неотрывно следить за реакцией Лизи. – я не знаю, что сказать, боюсь теперь тебе навредить из-за своей любви, чёрт бы её побрал!

Получалось у него довольно убедительно потому, что Лизи неимоверно захотелось обнять его и рассказать, как долго она мечтала именно об этом и извиняться ему не за что.

– Ты не веришь мне!? – Дарси не хватало сил, он еле сдерживал истинные эмоции, которые клокотали внутри него, стараясь вырваться на свободу.

– Все это так странно, все так стремительно происходит, я просто не успеваю пережить одно событие, как тут же происходит что-то еще. Сначала ушла Энни, потом оказалось, что она не та, кем я её считала, теперь все это…– она опустила глаза.

– Да, да, ты права. Я совсем спятил, на тебя свалилось столько событий, мне надо было поберечь тебя перед операцией. Прости. Давай поступим так, сегодня же тебя переведут в другую палату, там ты проведешь пару дней, которые остались до операции, и там же будешь проходить постоперационный период. Согласна? Другая комната, другой вид из окна, ничто не напомнит о негативе. В конце концов – новые эмоции.

– Но доктор Ларсен, завтра ко мне должна приехать мама! И …

– Лизи, думаю, эту встречу придется отложить. Как твой лечащий врач я рекомендую отменить приезд матери. Ты должна быть максимально спокойной перед операцией, никаких внешних контактов, – Дарси решил давить на Лизи до последнего, она или слушает и подчиняется, либо лучше вообще ничего не начинать.

– Но я так ждала её, я столько её не видела…– слезы застыли у нее в глазах. Ларсен положил руку ей на спину и негромко произнес:

– Лизи, каждый из нас делает свой выбор. Твой выбор – поверить мне и вернуться в нормальную жизнь, или собрать свои вещи и завтра уехать с мамой домой. В любом случае я не буду осуждать тебя, принуждать. Ты должна решить сама. Но если там, дома тебе снова станет плохо, я уже не стану помогать тебе, потому что это будет твой выбор. Ты сама выберешь болезнь, если сейчас не послушаешься меня. Подумай, у тебя есть время до завтра. Если решишь остаться, то лучше позвони матери и скажи, чтобы она не приезжала. – После этого он резко поднялся с кровати и вышел. Лизи подтянула коленки к груди и горько заплакала.

***

– Привет, Роберт! – громко сказал Дарси, заходя в комнату новенького.

– Здрасьте, – вяло ответил Роберт, даже через год это имя все еще казалось ему чужим, как и вся остальная жизнь. Он часто размышлял о своем прошлом, о том, что у него теперь есть целый год прошлого, но весь этот год пронизан лишь одним – желанием вспомнить. Он не жил, он вспоминал, а от этого даже целый год нельзя было назвать полноценным прошлым – ни событий, ни чувств, только страх никогда ничего не вспомнить, отчужденность, чужой дом, чужие люди вокруг, люди, которые обижаются на твою холодность и раздражительность. Главное, что он потерял – это эмоции, он почти не радовался, не злился, он стал как деревянный.

– Давай-ка, Роберт знакомится ближе. Хочу услышать твою версию произошедшего и происходящего.

Дарси был очень воодушевлен, так как понимал, что парень так же безнадежно смотрит на свое положение, как и Лизи в день своего приезда в клинику. Следовательно, без всяких затруднений подпишется на трансплантацию, что для самого Дарси будет означать началом нового этапа в его исследованиях, а парню, возможно, даст шанс восстановить память. По-крайней мере, раз уж год лечения ничего не дал, можно попробовать и инновационные методы, пусть это и будет больше смахивать на эксперимент.

– С какого момента начать? – все так же вяло спросил Роберт и поднял на Дарси пустые глаза. Вся его внешность была как белый лист, на самом деле он осознанно или нет, но старался стереть все яркие проявления его природных данных. После аварии, в результате которой Роберт потерял память, он сбривал свои волосы, не желая быть похожим на того, кем был до, кого не помнил, глядя на фотографии.

– Начни с того, что было до аварии.

–Вы смеётесь? Если бы я помнил то, что было до аварии, то не сидел бы тут перед Вами! Я не помню ничего, исключая последний год. Я помню только, как открыл глаза на больничной койке, рядом сидела женщина, которая оказалась моей матерью. Но я не помню ровным счетом ничего из моей жизни. Даже имя стало чужим, – сперва Роберт говорил чуть возбужденно, нервно, а потом опять вернулся в апатичное настроение.

– Роберт, надо сказать, что с одной стороны все весьма…– Дарси запнулся, подбирая слова.

– Плохо, все весьма плохо, док! Не щадите меня, я не кисейная барышня.

Дарси усмехнулся. – Нет, Роб, не так. Не плохо, а скорее странно. Наверное, врачи, которые смотрели тебя до меня, должны были сказать тебе, что при травматической амнезии в меньшей степени страдает память на события, произошедшие до начала заболевания. К тому же лучше вспоминаются события, более отдаленные по времени, нежели те, что происходили не так давно. Например, первыми должны всплыть события, скажем из детства, юношества, а потом уже те события, которые происходили в течение месяца перед травмой. Но главное и самое интересное в твоем случае то, что информация, касающаяся самоидентификации особенно устойчива к амнестическим процессам. Так, например, больные даже с очень грубой амнезией вспоминают свое имя. А ты, как я понял, до сих пор не можешь до конца свыкнуться, что ты Роберт Паттон.

– Да, имя до сих пор чужое. Я уже много раз думал, что может это и не я вовсе, может меня пытаются обмануть, может им всем что-то от меня надо, но нет. Вроде бы все сходится…

– …Да, я продолжу. Кроме того, когда амнезия такая глубокая как у тебя, очень вероятностны и последующие провалы в памяти. Скажи, ты можешь подметить, есть ли провалы в событиях, которые происходили с тобой за последний год?

– Знаете ли, последний год, весь год, каждый его день был сплошным днем сурка. Поэтому вполне возможно, что мой мозг продолжает атрофироваться, а я уже просто этого не замечаю. Да я и не стараюсь что-либо запомнить, я весь день напряжен, от того, что пытаюсь хоть что-то вспомнить. Но ничего – пустота.

– Я уверен, Роберт, что ты бы заметил это, или твои близкие бы это заметили. Так что это хорошо, память все-таки свою функцию выполняет, а значит не все потеряно.

– Док, я хочу, чтобы Вы понимали, что я здесь только, чтобы мои родственнички меня не доставали. Мать каждый день смотрит на меня, а во взгляде немой вопрос «Ты ничего так и не вспомнил?!» Это как постоянный укор. При этом я ничего к ним не чувствую. Я спрашивал, каким я был до амнезии, был ли я домашним, любил ли бывать с семьей. Оказывается, что я был неплохим сыном. – Роберт горько усмехнулся. – Наверное, именно поэтому моей матери теперь так тяжело принимать то, что я стал совсем чужим. Даже этот год не помог. Я стараюсь не обижать её, но все чувства как будто стерли ластиком. Вроде хожу, ем, сплю, а внутри ничего не осталось. Я ничего не чувствую, будто мне стерли душу, я как биоробот.

– Вот, а говоришь, что нечего рассказать…Мне есть, что тебе предложить, Роберт, но это будет ответственный выбор и, если ты согласишься, то ответственность за результат будет лежать полностью на тебе.

– О чем Вы?

– Я предложу тебе одну инновационную методику, но как она подействует на тебя, я до конца не знаю, так как ранее в медицинской практике таких операций не было. Это будет своего рода эксперимент. Но, возможно, это поможет тебе восстановиться. – Дарси забросил свою приманку, и теперь ему только и оставалось, как наблюдать за человеком, у которого не остается надежды на выздоровление, который устал от мучительной пустоты в голове и в душе, как он будет хвататься за соломинку, которую ему протягивал «добрый волшебник Ларсен».

– Предлагайте, – ответил обреченно Роберт.

– Я разрабатываю методику по пересадке памяти. Я не буду вдаваться в подробности, суть в том, что я пересажу тебе кусочек чужой памяти, заменив им то, что ни ты сейчас не помнишь, ни я знать не могу, что-то из твоего прошлого. Я не знаю, что за период в твоей голове я вырежу. Но именно этот период надо заметить второму моему пациенту, назовем его «Альфа». Я пересажу тебе тот кусочек, от которого другой мой пациент хочет избавиться. Этот пациент страдает от своих воспоминаний, они не дают ему жить. Я смогу помочь Вам обоим одновременно – вырежу твою пустоту, но не всю, конечно, а скажем пару месяцев и поставлю её «Альфе». А кусок живых воспоминаний «Альфы» я поставлю в твою память. «Альфа» перестанет страдать, так как навсегда в его памяти сотрутся страшные моменты, которые до сих пор не дают ему спать по ночам. А тебе поставлю память «Альфы» за эти два месяца…

– Нет уж, – не дал договорить Роберт, – я, итак, ни черта не помню, а Вы мне предлагаете еще и чужой кошмар в голову пересадить, да и на трепанацию черепа я не согласен. Не дам я раскроить себе башку.

– Нет, никакой трепанации не будет, это будет бескровная магнитно-волновая операция. Эти подробности тебе не нужны, но резать и пилить я ничего не буду. Этот кусочек памяти после операции будет у тебя вспоминаться, как кинофильм, который ты когда-то просмотрел. Он не будет восприниматься твоим сознанием, как события, произошедшие с тобой, но то, что я вставлю в твою память здоровый отрезок, возможно, спровоцирует восстановление твоих собственных воспоминаний. Это не только поможет «Альфе» вернуть спокойствие, но и тебе даст шанс восстановить память. Я буду с тобой честен, возможно, врачи уже говорили тебе это, но, если память не восстановилась в течение первых 4-6 месяцев – дальнейшие шансы разбудить её очень малы. Тем более, как мне известно из твоей истории болезни, твои родители не жалели времени и средств на самые прогрессивные методы лечения. Так что на твоем месте я бы серьезно подумал, возможно, других вариантов просто уже никто не сможет предложить, потому что на тебе уже испробованы все известные на сегодня методики. Я тоже не даю никаких гарантий, но я могу смело заявить, что это шанс для тебя, возможно, это и будет ключом к твоей памяти.

– И что это будет за воспоминание? – с недоверием спросил Роберт.

– Я считаю правильным не говорить тебе этого. Возможно, что после операции и этот кусок памяти затрется, и ты не будешь о нем помнить.

– Какой тогда смысл?

– Смысл? А смысл в том, что это твой последний шанс, парень. Так что думай, я зайду завтра. На твоем месте я бы согласился. В любом случае, здесь ты только ради этого, как я понимаю, так что если ты откажешься, то просто не вижу смысла, тебе здесь находится. Думай…