Читать книгу Мистические рассказы. Торшерная терапия - - Страница 1

Степан Исаченко

Последний визит

Страшно всё это! Очень!

Ну, я ещё понимаю, когда взрослых хоронят. Или пожилых. Вроде как осознаёшь, что человек своё отжил, что время его пришло. Так, что ли. Жалко, конечно, когда человека хоронят. Любого человека. Но вот когда молодых… Нет, это не по мне. Не могу я этого выносить.

Вот как это случилось, не пойму. Жила себе Вероника, вреда никому не причинила, любили её все. А вот на тебе – стоит гроб у подъезда, венками уставлен со всех сторон. Родня собралась. Брата с учебки отпустили. Мы с группой пришли. Девчонки с хореографии. Зеваки со двора.

Веронику многие у нас знали. Она с детства яркая была. Весь двор наш её такой и помнит: вечно бегом, банты на ветру треплются, рот до ушей. И в школе она у нас заводилой была постоянно. Что где ни случись, она всегда рядом. А потом группу сама сколотила, танцевать начали. Место искала, учителя. Всё она сделала. А вот на тебе – гроб на двух табуретках.

Мать Вероникину жалко очень, Любовь Павловну. Убивалась она сильно, трое здоровых мужиков не могли оттащить от гроба, как время подошло. Ветер ещё сильный поднялся, снегом так и кидал в нас. Продрогли все до ужаса. Словно сама природа против этой проклятой смерти. Страшно всё это!

Когда у нас был выпускной класс, это Вероника всех уговорила в один университет поступать. Так, говорит, нам сподручней будет. Дома, говорила, все останемся, да и жить дружно будем, как и раньше. Так и вышло. Как дружили классом, так почти все вместе и поступили на вышку. На разные специальности, конечно, но все рядом. Да наша группа на треть из нашего же класса и состоит. Всегда и везде вместе: в кино, на природе, в походах, на экскурсиях. И всё это – благодаря Веронике. А вот на тебе – гроб заколотили и стали опускать в землю холодную.

Ветер ещё сильней поднялся. Любовь Павловну на скорой увезли сразу после этого. Приступ. А мы разошлись кто куда. Кинули землю и пошли. Веронику мы так и не увидели: её хоронили в закрытом гробу.

Я не иду на поминки. Тяжело всё это. Страшно всё это. Домой иду. По дороге всё Веронику вспоминаю. Как мы ещё с садика с ней не разлей вода были. И во дворе одном жили. И в школу вместе пошли. И каждое утро на одном автобусе в институт. А у Вероники ещё манера была: увидит кого-нибудь в автобусе и давай его пародировать да истории про него рассказывать. Прямо на ходу сочиняла. Весёлая она была.

Когда я поднимаюсь по лестнице на свой этаж, у меня в кармане вибрирует телефон. Эсэмэска пришла. Я достаю мобильник и читаю послание. Это просто оповещение о том, что мне написали новое сообщение в одной из социальных сетей. Ничего важного. В такие моменты сразу понимаешь, что на свете действительно важно, а что – незначительная мелочь, ещё вчера казавшаяся чем-то грандиозным и заслуживающим внимания. Марки, бренды, мода, ужин в суши-баре, наличие сенсорного экрана в телефоне, голая грудь популярной актрисы, кличка кота президента – всё это, по сути, не нужно и никчёмно. Куда важней люди, которые находятся рядом с тобой. Куда важней то, что они живы и здоровы. Плохо только, что понимать это приходится именно в такие моменты.

С этими мыслями я вхожу в пустую тёмную квартиру. Родители ещё на работе. Сосед за стеной снова пьянствует. У него вовсю орёт музыка. Судя по басам, «Скорпы». Я хожу в темноте, не включая свет, молча раздеваюсь. Прохожу в свою комнату, сажусь в кресло у компьютерного стола. За окном уже стемнело, и лишь слабый свет уличных фонарей позволяет разглядеть очертания предметов.

Над тёмным монитором в двадцать семь дюймов (ходили покупать с вместе с Вероникой), на стене, украшенной, по старому обычаю, ковром, множество рамок с фотографиями. Я знаю эти фото наизусть. Вот здесь, на этом еле видимом прямоугольнике, Вероника у фонтана, в лёгком цветастом платье, с мороженым, капающим на колени. Она заливалась звонким смехом и говорила, что капли жутко холодные, а я всё никак не сделаю снимок. А тут мы всей группой. Вероника предложила всем взъерошить волосы и покрыть их лаком. А потом мы все вместе пошли гулять по городу, срывая цветы и даря их прохожим. А на этом снимке двадцать на тридцать мы с Вероникой у дверей школы, с аттестатами в руках. На Веронике огромное синее платье на кольцах, перчатки обтягивают тонкие пальчики. На мне чёрный костюм с белой рубашкой. Тот самый, в котором ходил сегодня на похороны.

Я продолжаю сидеть в темноте и перевожу взгляд с одной фотографии на другую. Тёмные прямоугольники на ковре. Моменты счастья и радости, оставшиеся там, в вечности. У соседа за стеной орёт музыка. Судя по басам, «Красные чилийские перцы».

Спустя какое-то время я вытягиваю ногу и большим пальцем запускаю компьютер. Шум от вентиляторов и писк модема почти не слышны из-за грохота у соседа-алкоголика. Музыка, за которую ему уже неоднократно разбивали нос и губы. Музыка, из-за которой у него постоянно торчат спички в замочной скважине. Музыка, из-за которой ему в окна летят камни.

Компьютер загружается, и на экране высвечивается заставка. Вероника, лежащая среди жёлтых, только появившихся одуванчиков. Это её традиционное ежегодное фото. Все эти снимки делал я. Её личный фотограф. Было ли что-то между нами? Хотел бы я, чтобы это было правдой. Но нет. Для Вероники я был лишь другом. Друг детства. Потом друг юности. Друг всей её недолгой жизни.

Я запускаю Интернет. Автоматически открывается страница той самой социальной сети, в которой мне пришло сообщение. Пока она грузится, я открываю папку с фотографиями Вероники. Снимками, сделанными мной. Фото из походов. Фото на учёбе. Фото с пляжа. Фото в ночных клубах. И везде Вероника, что-то опять придумывает и радует всех присутствующих, заряжает позитивом.

Страница загрузилась. Весёлый интерфейс сообщает, что у меня было шесть гостей, мне поставили двадцать восемь оценок и одиннадцать раз прокомментировали мой блог. Виртуальная жизнь. Искусственная жизнь. Бегство от реальности. Сотни друзей, которым никогда не напишешь сообщение. Тысячи фотографий, которые никогда не посмотришь. Записи, которые кто-то считает очень умными и постоянно их обсуждает. Эта жизнь проще настоящей. Эту жизнь всегда можно начать заново, просто заведя новый аккаунт.

У меня одно новое сообщение. Я нажимаю на конвертик, окно ненадолго зависает, а потом на белом фоне появляются три слова.

«Привет, как дела?»

Сообщение написано Вероникой.

Сердце на мгновение замирает, но потом я с шумом выдыхаю. Просто она отправила его ещё до… до своей смерти. А я с того момента ещё ни разу не был в сети. Не до того было.

«Привет, как дела?»

Она спросила меня, как мне живётся. Вопрос из прошлого, на который нет ответа в настоящем. Как у меня дела? Не сказать, что хорошо, Вероника.

Нет смысла отвечать на послание. Его никто уже не прочтёт. Теперь страничка Вероники – просто ещё один аккаунт в глубинах Интернета, оставшийся без хозяина.

Я вожу мышкой по экрану. При наведении указателя на имя оно подсвечивается. Ссылка на страничку Вероники. Что ж, зайду. В последний раз.

Здесь всё как обычно. Улыбающаяся Вероника смотрит на меня с экрана. Она стоит

среди усыпанных снегом еловых ветвей. Я сделал этот снимок три недели назад. Рядом с фотографией её извечный статус:

«Во всём можно найти позитив».

Теперь мне кажется, что не во всём. А ведь когда-то я был с ней согласен.

У соседа за стеной орёт музыка. Судя по басам, Курт Кобейн. Я смотрю на улыбающуюся Веронику, на её жизнерадостный статус. Опускаю глаза и читаю:

«Последний визит: сегодня, пятнадцать минут назад».

У меня холодеет спина. Невозможно! Я сижу в тёмной комнате, освещённой лишь монитором и слабым отблеском фонарей, и медленно покрываюсь мурашками. Но ведь это невозможно.

Потом я понимаю, в чём тут дело. Просто кто-то из её родных, может, брат Никита,

которого отпустили с учебки, запустил Интернет, а страничка грузится автоматически, как и у меня. Вот тебе и «последний визит». И нет причин для паники.

Я выдыхаю и закрываю окно. Выключаю компьютер и снова сижу в темноте. У соседа за стеной орёт музыка. Судя по басам, финские виолончелисты. И тут меня снова сковывает холодом. Эсэмэска о новом сообщении пришла в тот момент, когда я поднимался по лестнице. Не несколько дней назад, а меньше чем полчаса назад.

«Последний визит: сегодня, пятнадцать минут назад».

Вот когда было написано сообщение. Не вчера, не на той неделе, а сегодня. Пятнадцать минут назад.

Я снова запускаю компьютер и с нетерпением жду загрузки. Музыка за стеной давит на нервы. Я задумываюсь. Что это? Чья-то глупая шутка? Не смешно, честное слово. Мог ли кто-то войти на страничку Вероники и воспользоваться этим? Вряд ли. Её пароль в двадцать девять символов известен только двоим. Теперь уже только мне одному. Взлом по этой причине тоже маловероятен. Тогда что остаётся? Кто-то из её домашних вошёл на её страницу и решил написать мне сообщение от её имени? Нет. Зачем?

Выхожу в сеть. Захожу на страничку Вероники.

«Последний визит: сегодня, пятнадцать минут назад».

По-моему, похороны сказались на мне не самым лучшим образом. Надо лечь спать. Отойду, успокоюсь, начну здраво мыслить. Завтра. А сегодня со мной явно что-то не то…

Захожу в подъезд не в лучшем расположении духа. День был тяжёлый. В группе напряжённое молчание. Никто ни с кем не разговаривает. Преподаватели сегодня тоже на нервах. Все переживают из-за Вероники. Но им проще. А мне час назад пришла эсэмэска. У меня одно новое сообщение.

Честно говоря, ни капли не хочется выходить в сеть. Кажется, что разум решил меня оставить. Разум вздумал играть со мной в игры. Сколько людей свихнулось в подобных ситуациях. Не хочу присоединяться к ним.

В квартире тишина, лишь только лёгкое сопение из спальни родителей. Отец отсыпается после смены. Он работает охранником в магазине неподалёку. Мать работает там же, товароведом. Сосед за стеной ещё не проснулся. Он раньше трёх никогда не встаёт. Так что есть возможность посидеть в тишине.

Пройдя в комнату, я раздеваюсь и краем глаза смотрю на монитор, стоящий на столе. Кажется, он тянет к себе. Хочет, чтобы я подошёл и включил компьютер. Хочет, чтобы я прочёл сообщение. Возможно, это сообщение от кого-нибудь другого, успокаиваю я себя. Мало ли кто мог что-нибудь написать. Может, просто очередная реклама. Или какой-нибудь затерявшийся на просторах Родины одноклассник. Или отцовский сослуживец. Или подруга юности матери. Трёхглазое нечто из другой Галактики. Кто угодно, но только не Вероника. Она умерла. Её похоронили вчера днём. И я сам это видел. Так из-за чего так переживать?

Прохожу на кухню и ставлю чайник на плиту. Сижу за столом. Над головой мерно стучит маятник часов. Шипят капли воды на чайнике. Гудит холодильник за спиной. Тишина.

И тут раздаётся ещё один звук. Глухой. Это в кармане пуховика вибрирует телефон. Пришла эсэмэска. Я медленно, словно ожидая нападения, подхожу к вешалке и достаю трубку. Читаю послание. Мне пришло ещё одно сообщение. По рукам пробегают мурашки.

На кухне резко свистит чайник. Я иду туда и выключаю плиту. Слышу, как ворочается отец в спальне. Снова смотрю на телефон в руке. Зачем я вообще подключил эти оповещения, чёрт возьми?! Сажусь пить чай. Держу в руках остывающую кружку и смотрю на телефон. Мне кажется, что, если сейчас придёт ещё одно сообщение, я разобью мобильник об стену.

Не знаю, сколько времени провожу так, не отрывая взгляда от трубки. За стеной раздаются первые громкие аккорды. Судя по ударным, Горшок с Князем. Чтобы отвлечься немного, думаю о нашем соседе. Что мне о нём известно? Только то, что когда-то он пытался сколотить свою рок-группу. Целыми днями бренчал на гитаре, что-то придумывал, сочинял. Потом стали приходить разные единомышленники. То басист появится, то ударник, то пианист. Однажды какой-то парнишка даже с колокольчиком пришёл. Потом всё как-то зачахло. Его друзья перестали появляться, и он остался совсем один. А потом он запил. Жёстко. Бросил учёбу, работу. Всех бросил. На что он пьёт, представления не имею. Он из дома-то не выходит. Сидит и глушит под громкую музыку. Вот такой он, человек с несбывшейся мечтой.

На кухню заглядывает отец. Подмигивая мне, проходит к холодильнику, достаёт оттуда бутерброды. Наливая чай, беспрестанно материт соседа. Затем уходит в мою комнату, заглянуть в Интернет. Это у него ритуал такой: бутерброд, чай и социальная сеть. А я так и сижу на кухне, с кружкой в руках и телефоном на столе.

Музыка за стеной продолжает играть. Судя по ударным, Кипелов. Отец кричит из комнаты, что мне пришли два сообщения. Я отвечаю, что проверю позже. Отец начинает подпевать музыке за стеной. А я всё смотрю на телефон…

Ещё один неудавшийся день. В группе всё такая же тишина. Кажется, что весь университет стал другим. Словно все в одночасье лишились всего самого важного в жизни. Только мне немного завидно. Им-то проще. А мне в полпервого снова пришла эсэмэска. Тем более вчера я так и не проверил сообщения.

И вот теперь я стою перед компьютером и борюсь сам с собой. Часть меня хочет прочесть всё это, убедиться, что опасения были напрасными, и успокоиться. Другая же часть боится того, что я могу там увидеть.

Сосед за стеной слушает музыку. Судя по вокалу, «Квинов». Покойный Фредди говорит всем, что его просто так не возьмёшь. Что ж, думаю я, меня тоже не проведёшь. И запускаю компьютер. Глядя на заставку с Вероникой в одуванчиках, думаю, что надо бы заменить картинку на рабочем столе. А сам в это время захожу в сеть.

Три новых сообщения. И один гость. Сначала щёлкаю на ссылку с визитёрами. По спине снова прокатывается холод. Ко мне заходила Вероника. Сегодня, в двенадцать двадцать три. Ослабшей рукой передвигаю мышку и нажимаю на конвертик. Все три сообщения от Вероники. Читаю их в том порядке, в каком они приходили.

В первом сообщении написано:

«Ну ты где там?»

Во втором сообщении написано:

«Эй? Есть там кто-нибудь, в конце концов?»

В третьем сообщении написано:

«Может, всё-таки ответишь?»

Я ошарашено смотрю на монитор. Как это может быть? Неужели кто-то вздумал шутить надо мной таким образом? Иду в прихожую, достаю из кармана телефон, набираю номер отца Вероники. Конечно, это не лучший момент для звонка, но у меня нет выбора. И сил тоже. Сосед за стеной слушает музыку. Судя по вокалу, Мика Джаггера.

Григорий Аркадьевич отвечает не сразу. Я его понимаю. Обмениваемся парой фраз. Я спрашиваю, всё ли в порядке с их компьютером. Он отвечает, что жалоб нет. Тогда я говорю, что хотел бы узнать кое-что о страничке Веронике на том сайте. Я говорю, что мне нужна кое-какая информация оттуда. Я говорю, что мы с группой готовим ролик в память о ней и нам нужны материалы со странички. А Григорий Аркадьевич отвечает мне, что это не получится. Никита удалил страничку Вероники пять дней назад.

Телефон падает у меня из рук…

Снова тяжелый день. Нет, в группе всё нормально, все потихоньку свыклись с мыслью о том, что самой яркой девчонки университета уже нет с нами. Всем стало немного легче. Но не мне. В одиннадцать часов мне пришло новое оповещение.

Вчера я всю ночь не спал. Так и не ответил на те три сообщения. Послания со странички, которой не существует уже почти неделю. Я не задумываюсь о том, как это возможно. Не хочу усугублять проблемы. Я решаю удалить свой аккаунт. Надеюсь, это поможет. Именно поэтому я сейчас запускаю компьютер.

В квартире никого: мать на работе, отец с мужиками ушёл париться в баню. За стеной снова орёт музыка. Судя по гитарной партии, Мэнсон. Моя страничка загружается. Я так и сижу в одежде. Решил сделать всё сразу, без раздумий. Направляю указатель на пункт «Настройки». Сейчас я нажму там кнопку «Удалить профиль», и всё это будет закончено. Вероника теперь навсегда останется в истории.

Но глаза мои смотрят на мигающий конвертик. Непрочитанное сообщение. Я сомневаюсь, стоит ли читать то, что там написано. Я поднимаю голову и смотрю на фотографии на ковре. Вот Вероника сидит верхом на коне. Она прижалась к шее своей любимой Аськи, зарывшись лицом в густую гриву. А здесь Вероника моет машину отца. На ней нелепое разношенное трико с лямками, старая блузка, завязанная узлом на животе, и огромная соломенная шляпа. Она обещала побить меня за этот снимок. Шутила, конечно же. А на этом фото мы с Вероникой сидим на песке на берегу моря. Обернулись и смотрим в камеру, а между нами солнце уходит за горизонт, окрашивая небо во всевозможные оттенки жёлтого, красного, пурпурного. На мне чёрные мокрые шорты. На ней голубой купальник и парео на бёдрах. Намокший песок вокруг нас.

Вероника смотрит на меня со всех этих снимков и, кажется, просит о том, чтобы я прочитал её сообщение. Шумно выдыхаю и жму на конвертик. Появляется текст:

«Ладно, не хочешь отвечать, не надо! Но скажи хотя бы, зачем ты это сделал?»

Рядом с её именем зелёным светятся два слова: «На сайте».

Я снова и снова перечитываю послание. Она просит сказать, зачем я это сделал. Что

«это»? Что она имела в виду?

Я жму на кнопку «Ответить» и печатаю:

«Что „это“? О чём ты говоришь?»

После этого смотрю на экран. Надпись «На сайте» мерцает передо мной. Как, чёрт возьми, это возможно? Спустя десять секунд рядом с её именем появляется символ карандаша. Она пишет ответ. За стеной снова орёт музыка. Судя по гитарной партии, Джон Фогерти. Карандашик исчезает, и передо мной появляется новое сообщение:

«Ты и сам знаешь, о чём я говорю!»

«Видимо, нет. Объясни», – печатаю в ответ.

Снова появляется карандашик. Мне ужасно хочется, чтобы сосед за стеной вырубил эту проклятую музыку. Она мешает и не даёт сосредоточиться. А сейчас мне это нужно как никогда.

Появляется сообщение:

«Просто вспомни день, когда мы пошли на стройку».

На экране опять появляется карандашик, а я за это время вспоминаю то, что случилось две недели назад. Воспоминания, от которых так хотел избавиться.

Вероника предложила мне взять фотоаппарат и устроить очередную фотосессию. Я согласился – это был отличный шанс неплохо провести выходные. Вероника хотела сделать фотографии в постапокалиптическом стиле. Появилась идея поехать на заброшенную стройку на окраине города: полуразрушенное недостроенное здание, окружённое голыми деревьями, и никого вокруг. Мы сели в автобус и поехали фотографироваться. На месте решили подняться на пятый этаж: оттуда и вид был хороший, да и мешать никто не будет, если вдруг забредёт невзначай.

Уже не помню, с чего начался разговор. Такое свойственно людям: начинают говорить об одном, а потом переходят совсем к другому. И как это случается, вспомнить потом проблематично. Нужно, так сказать, отслеживать всю логическую цепочку. Так или иначе, мы заговорили о наших отношениях. Я сказал, что хочу понять, что же всё-таки между нами происходит. Она сказала, что это называется дружбой. Мало кто верит в дружбу между мужчиной и женщиной, сказала она, но такое бывает. Хотя чаще всего один из них в итоге начинает хотеть большего. Я сказал, что так оно и есть. Что действительно хочу развития наших отношений. Это стоило мне большого труда, сказать всё это. Вероника же в ответ засмеялась и назвала меня глупышкой. Давай будем считать, что этого разговора не было, сказала она. Ты хороший, но это не то, сказала она.

Не знаю, как случилось остальное. Я понимаю, что надо было среагировать на всё это куда спокойнее. Может быть, даже посмеяться вместе с ней над всей этой ситуацией. Но я не сделал этого. Вместо этого я резко поднял с пола кирпич и с размаху ударил им Веронику по лицу, сверху вниз. Она закричала и закрыла лицо руками. А я повторил удар, снизу вверх. Она снова вскрикнула и сделала шаг назад. Потом ещё один. А потом она сорвалась вниз. Прямо на груду битых кирпичей. А я сбежал.

Вечером мне позвонила мать Вероники. Спросила, не знаю ли я, где её дочь. Ответил, что мы целый день гуляли по городу, а потом разошлись по домам. Сказал, что проводил её до подъезда. И больше не видел. И не звонил тоже.

А через три дня объявили розыск. Объявления в газетах, новостях. Поиски в подвалах, заброшенных стройках. Так её и нашли, на куче кирпичей, слегка занесённую снегом.

Позже ко мне приходил следователь. Хотел, чтобы я поминутно рассказал ему, что было в тот день. Повторил ему то же, что говорил матери Вероники, слово в слово. Я так старался забыть этот день, что потихоньку сам начал верить в свою версию. По этой же причине даже не мог вспомнить, почему хоронили в закрытом гробу.

Я смотрю на экран. Там светится новое сообщение:

«Ну что, вспомнил?»

«Да».

На экране появляется и исчезает карандашик. Приходит ещё одно сообщение:

«Тогда, я думаю, ты знаешь, что нужно сделать!»

Да, я знаю, что теперь должен сделать.

Я выключаю компьютер и иду в комнату родителей. За стеной снова орёт музыка. Судя по гитарной партии, Джим Моррисон с компанией. «Это конец, мой единственный друг» – доносится из-за стены.

Открываю шкаф. На вешалке, среди костюмов отца и платьев матери, висит кожаная

кобура. Расстегиваю её и достаю оттуда пистолет. Иду в свою комнату. Сажусь на диван. Снимаю оружие с предохранителя. Вставляю дуло в рот. Смотрю на фотографии на ковре. Смотрю на памятные моменты жизни дорогого мне человека.

Жизни, которую я старался сделать лучше. Жизни, которую я оборвал.

Музыка за стеной резко стихает. В одно мгновение становится невероятно тихо. В кармане моей куртки вибрирует телефон. Ещё одна эсэмэска. Я знаю, что это. Ещё одно сообщение от Вероники. Но это уже не важно. Теперь уже ничто не важно.

Я делаю то, что должен сделать. Я нажимаю на спуск.

Наталия Николаева

Вера, Надежда, Любовь и Сова

– Ай!

Сова поморщилась. Потирая локоть, внимательно посмотрела на Стенку, словно впервые увидела. Не такая уж громоздкая. Неброская, но элегантная. «Хорошо сохранилась старушка», – подумала с одобрением.

«Старушка» была всего на пятнадцать лет старше Совы. Семейная история гласила: Стенку купили у соседей, а те приобрели её в мебельном магазине «по приглашению» после долгих лет ожидания своей очереди. Сова поняла главное: это событие по важности уступало только установке домашнего телефона десять лет спустя.

Стенка примирительно скрипнула дверцей. Сова достала «Алёнку», отломила кусочек любимого шоколада. Подумала: а Стенке подошло бы какое-нибудь необычное имя. Например, Каролина – Люба говорила, родом она из Прибалтики,

Стенка выглядела явно моложе своих лет («Это у нас семейное», – хихикнула Сова). Если приглядеться, кое-где обнаруживались трещинки-морщинки. Но матовая ореховая поверхность со сдержанной светлой инкрустацией прекрасно гармонировала с современными шелковыми обоями.

Раньше Сова плюхнулась бы на пол и распахнула обе створки шкафчика с игрушками. Или вытащила бы на диван ящик с Любиными украшениями и часами примеряла их. Но о чем Стенка пытается напомнить ей сейчас?

На вершине Стенки стояли миниатюрные модели замков и самолетов. Лёвина работа, тонкая, ювелирная. Сова села на табурет у откидного стола. Лёва пристроил над ним лампу дневного света: здесь он постоянно что-то чертил, клеил, паял… На полке фигурки верблюда и черепахи – это она привезла ему из Египта. Фотография в рамке: тёплым весенним днем они вдвоём стоят у подъезда. Лёва улыбается, прикрыв глаза. Обнимает её, любимую внучку…

Сова зажмурилась на секунду, отвела взгляд. Из ящичка для документов торчал уголок пластиковой папки.

– Ого! Мамина? Красивая.

Сова вытащила из папки розовую медаль «Рождённому на Энской земле». С улыбкой повертела в руках.

⠀

– Красивая! – Вера с улыбкой глядела на собранную наконец Стенку.

Треть нового шкафа заняли книги. Стенка любила смотреть, как Вера выбирает, что почитать, старалась незаметно подсунуть поинтереснее.

По телевизору каждый год показывали Верин любимый конкурс в Юрмале. Стенка переживала упоительное чувство возвращения в родные места, жадно вслушиваясь в песни на полузабытом языке. Гордилась: именно ей Вера доверила коллекцию вырезок из музыкальных журналов. По просьбе Стенки ночью они тихо шелестели – а ей слышался шёпот ветра над дюнами.

Однажды Вера надела летящее белое платье, накрутила кудри и ушла. Вернулась на рассвете. Положила в ящичек с медалью ещё одну – золотую в красной коробочке. И поставила пластинку с кричащим голосом:

«Облейте моё сердце серной кислотой:

Мой синеглазый мальчик сегодня не со мной».

– Не со мной, – шептала Вера. А Стенка думала: просто платье не то. Будет и другое. Тоже белое…

⠀

– Чужие письма читать нехорошо, – полувопросительно сказала Сова, доставая из папки пожелтевший конверт. Стенка искренне надеялась, что её молчание примут за одобрение. Сова поняла – и развернула листок.

⠀

В цветочек и белоснежное, идеально гладкое. Стопки постельного белья высились на диване. Стенка, блаженствуя, дышала нежной лавандой.

– Верочкино приданое, – улыбнулась хрупкая женщина. Люба и Лёва звали её мамой, дети – бабушкой. Стенка знала её настоящее имя: Надежда. Душа дома. Она наполняла его ароматом пирогов и умиротворением.

Стенка старалась не думать, что хрупкое тело истончилось, как паутинка, и душа в нём держится из последних сил.

Год спустя Люба перебирала бельё. Пальцы дрожали. Стенке передалось её волнение. Люба погладила мягкой тряпочкой, успокаивая. Подошла к телефону, покрутила диск – Стенка сбилась со счёта, в который раз. И наконец получила ответ. Солнце озарило её счастливое и растерянное лицо:

– Девочка!

«Дорогие дедушка и бабушка! Я расту не по дням, а по часам! Знаю, что я продолжение Веры, Надежды, Любови. И потому давно шепнула маме на ушко моё имя».

⠀

– «Ваша внучка София», – шёпотом закончила Сова. Бережно сложила записку. Достала телефон цвета лаванды и погладила, пробуждая.

– Это София. Да, я буду участвовать.

Сова нажала отбой.

Звонко щёлкнул замок.

– Я дома! – Люба снимала шляпу. – Сейчас чайку, потом пельменей налепим… Что случилось?

– Всё хорошо, – заверила Сова, последний раз шмыгнув носом. Подхватила пакеты, потащила на кухню. – Я… решила попытаться.

Люба просияла:

– Горжусь тобой.

– Спасибо. Но… Вдруг я не пройду? Не потяну? Мне страшно.

– Твоей прабабушке было страшно ходить на завод под бомбёжкой. Мне – подумать, что никогда больше не встану после болезни. Твоей маме – потерять тебя до рождения. Но нам хватило сил. И ещё осталось. Мы подарили их тебе.

– Я знаю.

– Давай решать вопросы по мере поступления, – улыбнулась Люба, вытирая руки.

Сова угукнула, ставя на плиту чайник.

⠀

Проводив Сову, Люба сварила кофе. Стенка затаила дыхание. Загадала. Люба достала тонкую фарфоровую чашку. Стенка облегчённо выдохнула: все получится!

⠀– Билеты, виза, квартира, – вслух рассуждала Люба. – Возьму кредит, надо всё узнать поточнее…

«Давай!» – скомандовала Стенка. Тонкая полочка поднатужилась, крепления с правого края треснули. Разлетелись винтики, пружины, карандаши. На пол упал вытертый кожаный бумажник – Любин подарок на юбилей.

Лёва начал откладывать деньги, как только вышел на пенсию. Из прозрачного кармашка торчал уголок фотографии: совсем ещё молодой Лёва держит смеющуюся Сову. А та летит, раскинув ручки.

⠀

***

Сова смотрела в иллюминатор на яркие звёзды. Через четыре минуты взлёт. Через четыре часа – страна мечты.

Семестр в Сорбонне – она выиграла этот конкурс! Подала документы в последнюю минуту. Написала тесты на одном дыхании. И не сразу поверила звонку из деканата.

Открыла телефон, прежде чем перевести в режим полёта.

«Верю, всё будет хорошо» – ласковый взгляд прабабушки с фотографии в галерее.

«У тебя получится» – СМС от Любы.

«Люблю». Мама.

Набрала в ответ: «Люблю». Пристегнула ремень. И почувствовала: Лёва крепко держит её за руку.

⠀

***

Оживлённые голоса, смех. Раскладывают стол-книжку, то и дело хлопают дверцами Стенки, достают праздничную скатерть и посуду: Сова вернулась!

– А это тебе.

На аккуратной стопке наволочек и полотенец – холщовый мешочек с сиреневой лентой. «Caroline Provence».

Стенка вдохнула любимый аромат лаванды.

Василиса Долина

Хотите верьте, хотите нет

Случилось это за пару месяцев до нашей с Пашей свадьбы. К моей тогда еще будущей свекрови на июньские праздники приехала из Тулы старая подруга Валентина Павловна с дочкой Таней, моей ровесницей. Любовь Михайловна, мама Пашки, очень их ждала и все рассказывала мне, как раньше они, когда были соседями, постоянно все делали вместе: всюду ездили-ходили, отмечали праздники, копали огород. В общем, жили душа в душу. Дети вместе гуляли, играли, ходили в школу, Таня ждала Пашу после уроков, чтобы пойти домой: он был старше и заканчивал позже.

По секрету Любовь Михайловна рассказала, что Таня – первая Пашкина любовь. Татьяна была уверена, что когда-нибудь выйдет за него замуж. Но из-за того, что свекрови пришлось переехать, они долго не виделись. А когда наконец увиделись, первая влюбленность давно прошла и у обоих были другие интересы. Правда, по прошествии некоторого времени Таня объявила, что это Любовь Михайловна виновата в том, что они не вместе, потому что увезла от нее Пашку.

В общем, я была готова к встрече с возможной соперницей. Через два месяца планировалась наша с Пашей свадьба. Мы четыре года вместе, а любим друг друга все так же сильно, как и в начале отношений.

Утром Павлик встретил гостей, отвез к маме. А после обеда и мы приехали к Любови Михайловне. Причесавшись, накрасившись, надев любимое платье, я решила, что выгляжу великолепно и никакая первая любовь будущего мужа мне не страшна.

Таня оказалась очень милой и скромной девушкой. Мы быстро нашли общий язык и интересные темы. Оставив мам одних, втроём пошли в кино. Всю дорогу болтали, смеялись, Паша и Таня вспоминали общих знакомых, давние истории, но никаких намеков на романтические отношения я не заметила. Мы отлично провели время. На обратном пути купили огромный вкуснейший торт, у Любови Михайловны попили чай и довольные поехали домой.

Проснулась я от странных звуков. Когда открыла глаза, увидела еще более странную картину: мой Пашка собирал вещи! Я села в кровати.

– Солнце мое, а что это ты делаешь? – спросила я осторожно.

– Ой, ты проснулась, извини, что разбудил, – сказал Паша, однако не прекратил своё занятие. – Просто, видишь, какое дело… Я не люблю тебя. Понял, что мне нужна только Таня. Поэтому сегодня уезжаю с ними!

– Что-о-о?! – только и смогла вымолвить я.

Он тяжело вздохнул, сел рядом на кровать и, заглянув мне в глаза, четко и медленно произнес:

– Я те-бя не люб-лю, понимаешь? Не люблю! Я Таньку люблю! И хочу с ней жить, поэтому поеду к ней.

– В Тулу? – опять задала глупый вопрос я.

– Ну да! Будем вместе квартиру снимать, потом поженимся, если хочешь – позовем тебя на свадьбу…

– Да ты что, рехнулся, что ли? – наконец не выдержала я.

– Ну, Марусь, пойми. Люблю ее, сил нет! – Он встал с кровати и продолжил собирать вещи. – Я даже не знаю, когда до меня это дошло. Утром проснулся, и как гром среди ясного неба – ЛЮБЛЮ, и все! Жить с ней хочу, детей хочу, видеть ее каждый день хочу.

Тут мое терпение кончилось. Вскочив с кровати, я развернула Пашку к себе лицом, посмотрела в глаза – обычные глаза, немного сонные, пощупала голову – температуры нет, похлопала по щекам. Хорошо так похлопала, он даже схватил меня за руки:

– Ну что ты делаешь! Со мной все хорошо. Постарайся меня понять. Пожалуйста! Ведь ты же всегда понимала, как никто другой!

Видимо, из-за шока я спокойно села на кровать. Наблюдая, как он отовсюду достает свои вещи, действительно попробовала его понять. «Неужели он правда меня разлюбил? За один вечер? Нет, не может этого быть. Тут что-то не так. Я бы еще поняла, если бы она была длинноногой блондинкой с голубыми глазами и золотыми волосами. Но это не так! Да, она симпатичная, веселая, но у меня есть подруги намного красивее. Нет, тут что-то не так. Может, она его заколдовала? Боже, что я говорю, какое колдовство! Наверное, у них что-то вчера было, а я не заметила!»

– Пань, ты с ней целовался, да?

– Нет, не целовался.

– Может, она что-то тебе сказала? Что любит, например?

– Нет, не говорила такого.

– Хм. А она вообще в курсе, что ты ее любишь и хочешь с ней жить?

– М-м-м… Нет! Что-то я об этом не подумал. Но если и не любит, то полюбит! Я все для этого сделаю!

– А куда же ты тогда собираешься? Вдруг она не захочет с тобой жить?

– Ну и что! Все равно уеду с ней, поживу пока в другом месте!

– Паш, а как же работа?

– Завтра позвоню, возьму пока отпуск за свой счет, а там разберемся!

«Боже, боже, – думала я. – Может, он головой ударился? Точно. Это все объясняет. Наверное, у него что-то сдвинулось. Так, и что тогда делать?»

И тут мой взгляд наткнулся на подушку. Решив, что клин клином вышибают, взяла ее, тихо подошла к Пашке. Размахнулась и ка-а-ак дала ему подушкой по голове!

– Да ты что?! – отпрыгнул он. – Успокойся немедленно! Не надо драться. Ничего не сделаешь! ВСЕ!

«Не помогло», – вздохнула я, и тут мне пришла еще одна мысль. Побежала на кухню, налила в стакан холодной воды, вернулась в комнату:

– Па-а-аш!

– Ну что? – повернулся он.

Я тут же выплеснула воду ему в лицо.

– Так, – скрипнул зубами любимый, утираясь, – последний раз тебе говорю: успокойся! Да, это тяжело, но не надо драться, бить посуду и что ты там еще планируешь! Извини, так уж вышло, я полюбил другую. Не надо устраивать истерики, давай будем вести себя как взрослые люди. Я сейчас быстро соберусь и уеду. Тебе будет легче, если ты не будешь меня видеть!

Вот после этих слов, произнесенных спокойным ровным тоном, мне стало по-настоящему страшно. До этого я все ждала, что сейчас он засмеется и скажет: «Ха, поверила». Но его решимость и железные нотки в голосе заставляли сердце сжиматься от боли.

В голове не укладывалось, что за один день все рухнуло. Я села на кровать, по лицу бежали слезы. Пыталась привести мысли в порядок, но ничего не получалось. Не знаю, сколько так просидела, но, когда очнулась, Пашка уже одевался. Тут я поняла, что надо действовать – или потеряю его. Вытерла слезы, глубоко вздохнула и тихо спросила:

– Павлуш, ты сейчас к маме поедешь?

– Да!

– Возьми меня с собой!

– Зачем это? – насторожился он.

– Ну, я хоть попрощаюсь с тетей Валей и Таней. Да и с твоей мамой – когда мы теперь увидимся, да и увидимся ли…

– А хулиганить не будешь?

– Нет, честное слово!

– Хорошо, одевайся, жду тебя в машине! – Он взял сумку и вышел.

Я схватила телефон:

– Теть Люб, здравствуйте! Как дела? Слушайте, ваша подруга с дочкой еще у вас?

– Привет, Машуль, дела хорошо. Да, конечно, Валя с Танюшей здесь. А что случилось?

– ЧП у нас. Паша утром сказал, что любит Таню и переезжает к ней. Собрал вещи. Сейчас ждет меня в машине. Я его уговорила, чтоб он меня с собой взял.

– Что? Это шутка какая-то?

– Нет, к сожалению. Сама ничего не понимаю. Но он сказал, что больше меня не любит и жить хочет с Таней.

Я начала всхлипывать.

– Как это? Ничего не понимаю. Вы что, поссорились?

– Нет! Мы даже вчера выбирали песню для первого танца, а сегодня он сказал, что любит другую…

– Ничего не понимаю! – твердила Любовь Михайловна.

– Я тоже. У меня единственный вариант: она его заколдовала! – горько усмехнулась я. – В общем, скоро будем, ждите.

Я собралась за две минуты и сбежала вниз. Ехали мы молча. Чем ближе были к дому Любови Михайловны, тем сильнее сиял Пашка, улыбка блуждала по его лицу. Я старалась не плакать, держала себя в руках и повторяла, что сейчас все прояснится.

Еще на лестничной клетке мы услышали крики, доносившиеся из квартиры. Пашка бросил на меня подозрительный взгляд и позвонил в дверь. Открыла Любовь Михайловна. Она была не похожа на себя, такой злой я еще никогда ее не видела. Рядом с ней бегала Валентина Павловна, поминутно извиняясь.

– Машка, ты не поверишь! Ты знаешь, что сделала эта дурочка?! – сказала моя будущая свекровь, проталкивая Пашку в коридор. – Она любовного зелья ему в чай подсыпала! Паша, Павлик, ты слышишь меня?

Но Пашка уже ничего не слышал и не видел, его взгляд был устремлен на зареванную Таню.

– Что с тобой, любимая? Кто тебя обидел? Почему ты плакала?

Таня не знала, что делать. С одной стороны, вот Пашка, который называет ее любимой и обнимает. А с другой – разъяренная Любовь Михайловна и я. Когда я услышала про любовное зелье, сначала обрадовалась: «Все-таки заколдовала!» А потом пришла в такое бешенство, что готова была выдрать ей все волосы. Да как она посмела вообще? Масла в огонь подливал Паша, который обнимал Таню и гладил по голове. Первым терпение кончилось у Любови Михайловны:

– Паша! Да убери ты от нее руки! Ты что, не слышишь? Танька у какой-то там ворожеи взяла непонятную дрянь и опоила тебя вчера! Слава Богу, жив остался!

Пашка лишь махнул рукой и уставился влюбленным взглядом на Татьяну.

– Надо что-то делать, надо что-то делать! – бормотала тетя Люба.

– У вас есть выпить? – выпалила я.

Она с удивлением посмотрела на меня:

– Только водка! Но еще двенадцать нет…

– Давайте!

Прежде чем уйти на кухню, Любовь Михайловна рявкнула на Таню:

– Только дай себя поцеловать – тут же вылетишь отсюда! Извини, Валь! – добавила она, взглянув на плачущую Валентину Павловну.

На кухне мы стали держать военный совет.

– Может, его по лицу похлопать? – предложила Любовь Михайловна.

– Не сработало.

– Может, по голове ударить, чтоб вся дурь вышла?

– Пробовала… Не помогло!

Пашина мама с удивлением посмотрела на меня.

– А может, холодный душ?

– Хм. Он будет эффективней, чем стакан воды! Можно попробовать.

Глаза у Любови Михайловны стали еще больше. Она поставила три рюмки, достала закуску.

– Ну, давайте! – Она подняла полную рюмку, – Чтоб с Пашкой все было хорошо!

В это время на кухню зашел Пашка и попросил попить. Недолго думая, я схватила стакан, выплеснула туда водку из своей рюмки и протянула ему. Он ничего не заметил, взял стакан и залпом выпил. С удивлением посмотрел на стакан, затем на меня, покачнулся и упал! С дикими криками мы бросились к нему, отпихивая друг друга, пытались прощупать пульс – и тут услышали, как Пашка всхрапнул.

– Да он заснул! – воскликнула я.

Павлик спал, тихонько посапывая. Мы еле затащили его на кровать, кое-как раздели и укрыли, он даже не проснулся. Валентина Павловна сказала, что им лучше уехать. Быстро собрав вещи, они с дочкой вылетели из квартиры. Таня долго извинялась, и в какой-то момент мне стало ее даже жалко: симпатичная девчонка, а творит такую фигню. Давно бы уже нашла себе парня, а не пыталась отбить МОЕГО!

Мы с Любовью Михайловной очень переживали за Павлика. Решили, что если завтра его не отпустит, то вызовем скорую. Пусть промывание желудка, что ли, сделают. Во сне Паша периодически бормотал «Маруська моя», и это вселяло надежду, что обойдемся без промывания.

Проспал он почти сутки. Мы уже хотели его будить, как он заворочался, застонал и открыл глаза:

– Боже, как же болит башка!

– Сейчас таблетку дадим! – хором ответили мы и рванули – одна за аптечкой, другая за водой.

Выпив таблетку, Пашка огляделся и спросил:

– А почему мы у мамы?

– Ты что, ничего не помнишь?

– М-м-м… Помню странные сны! Ха-ха, представляете, мне приснилось, что я собрал свои вещи…

Тут его взгляд упал на сумку с вещами.

– …сказал, что люблю Таньку, – он огляделся вокруг и еще медленнее продолжил: – И приехал сюда за ней. Что, черт возьми, происходит?

Я вздохнула и начала:

– Вчера утром я проснулась от странных звуков…

Сейчас мы со смехом вспоминаем эту историю. И даже подкалываем друг друга. Когда ссоримся (куда без этого?), кто-нибудь говорит: «Все, собираю вещи, уезжаю в Тулу!» Мы начинаем смеяться, и все обиды тут же забываются. Хотите верьте, хотите нет.

Татьяна Феденко

Инсайт

Она нависает, нагнетает, бьёт могучими крыльями по щекам – мысль. Поймала за хвост. Держу, додумываю её. Хватаюсь за острый настойчивый клюв, который долбится в мозг и накручивает дикие страхи.

– Вот так, мысль, не лезь со своим карканьем, – передразниваю и выкидываю из головы.

Хватит так волноваться, нет толку от ночных размышлений о том, в чем пойти на сокровенный визит. Мысленно меняю платья, помады, каблуки. Ну и хрен с ним – сногсшибательным появлением. Буду как есть – в джинсах и кедах, нечего строить из себя ту, кем и не являюсь вовсе. Эти попытки понравиться ни к чему хорошему не приводят. Буду собой, решено.

Вчера он позвал на свидание. На таких мероприятиях не была со времён древних викингов – кстати, даже у них романтические встречи случались чаще, чем у меня. Просто обнаружила письмо в ящике. Неизвестно, сколько оно там пролежало. Это так старомодно, ещё бы с голубем отправил:

«Я понял, что любил всю жизнь только тебя. Приходи завтра в полночь. Подготовил нам местечко».

Как будто знал, когда именно я достану послание. Хорошо, пожалуй, поведусь и пройду квест. Скорее всего, ни разу не была ещё в этом ресторане, но так как про дресс-код ничего не сказано, не стоит переживать, что окажусь в неловкой ситуации.

Больная фантазия накрыла, обняла и получила ответный пинок. Прогнала. Так её. Спать!

Рано утром вставать ну очень тяжело. Постоянно завидую людям, которым «бог подаёт», из той самой пословицы про жаворонков. Протираю глаза, потягиваюсь, встаю, но не просыпаюсь. Машинально туалет, ванна, завтрак – без кофе с яичницей даже носа на улицу не высуну.

События в памяти мелькают кадрами немого кино. С тайным отправителем я встречалась ещё в техникуме. Он немного не от мира сего, всегда непонятно было, что творится в его голове, что задумал, что заботит. До сих пор не удалось разгадать, какой он на самом деле: просто замкнутый или, наоборот, заносчив настолько, что считает себя золотым унитазом, а всех вокруг – плохо пахнущим дерьмецом.

Интересно, сильно ли постарел? Может, всё такой же подтянутый коренастый блондин с синими, горящими дьявольским здоровьем глазами?

Нет, я не стеснялась, что влюбилась, а этот напыщенный индюк отталкивал при каждом сближении.

– Я сегодня подумал, что сделаем годовой перерыв в отношениях – сказал как- то на паре, когда повернулась к нему.

«Что за бестолочь, перерыв год», – подумала про себя, а вслух ответила:

– Ну ок!

Сначала причину размолвки увидела в том, что ему стыдно перед своими друзьями. Но подождите, мы ж взрослые, уже шестнадцать лет. Да и я совсем не страшненькая, и без него поклонников хоть отбавляй. Потом оказалось, что он просто стесняется своей небогатой семьи или родного дома, которого даже на карте нет. Живёт в далёком посёлке, откуда привозит студентов на учёбу мотовоз. А я для него типа городская. Так и отвечал на все, что ему говорила: «Не поймёшь вас, городских» или «Городские не такие, городские все худые».

Надоели эти игры в одни ворота. Я ушла к другому, а он в армию. Так и остался там. Слышала, дорос до какого-то командира – не разбираюсь в чинах, завёл семью, уехал за Полярный круг пожизненно служить отечеству. Может, и молодец, не знаю, мне не по душе такой солдатский выбор. Но каждому своё.

Прошло двадцать лет. Со своим развелась. И он, видимо, со своей тоже, раз написал мне это короткое, но прямое письмо. Выясню.

Примечательно, что адрес —на отдельном листе, пополам сложенном. С подписью: «Передашь водителю такси, будет сюрприз». В его духе. Приглашение на проводы в армию тоже было для меня сюрпризом. Даже плакала, не хотела отдаляться на гигантское расстояние, да и организатором нашего «отдыха от отношений» была не я, а призванный новобранец. Всю ночь провожались, утром махала автобусу, а днём на работе упала в обморок от усталости.

А сейчас вызываю такси для встречи с ним. По телу пробегает дрожь волнения, словно не повеселиться собралась. Он понял, что любил всю жизнь. И как это так резко пришло озарение? Словил инсайт? Во как, на сленге заговорила.

Сажусь в машину, протягиваю шефу записку:

– Мне туда.

Водитель разворачивает листок. Читает. На лице появляется недоумение. Достаёт очки из бардачка, ещё раз читает. Чешет затылок и водит глазами – похоже, высматривает биту под сиденьем. Настраивает навигатор.

– Вы уверены? Ночь – вроде не подходящее время посещать такие места.

– Да? Покажите, что там?

«Адрес: Поломенское кладбище, место 166-167».

– Так едем или нет?

Жанна Зырянова

Он за меня

Карина сидела на подоконнике и курила. Летнее утро было тихим. Народ уже разошелся по своим делам. Она свесила ноги вниз и разглядывала редких прохожих. Экзамены сданы. Осталось узнать результаты поступления.

Планов на день не было. Спрыгнула на пол, закрыла окно, форточку оставила открытой. Выбрала книжку, взяла яблоко, забралась на кровать и приготовилась читать. Окно медленно закрылось. Карина удивилась и подумала: странный какой-то сквозняк. Душно, ветра совсем нет. Фэнтези захватило, и она забыла про окно.

Карина сидела на скамейке в парке. Как загипнотизированная, смотрела на желтый лист березы. Казалось, что кто-то водит им перед лицом и отвлекает от влюбленной парочки на соседней скамейке. Пока еще больно было смотреть на счастье других. В горле комом стояли слезы. Пустота начинала разъедать душу, напоминая, что его больше нет. Да еще эти форточки…

Тогда впервые не хотела ехать в гости к брату. Противно, когда устраивают смотрины. Да еще без шансов отказаться от знакомства. Потом узнала, что Антон тоже был против, поэтому пришел в конце, когда уже все собирались домой. Пришлось ему идти ее провожать. Им было так легко вместе, как будто знакомы всю жизнь.

– А пойдем завтра погуляем в парке Горького?

– Т-ты за мной заедешь? – начала заикаться Карина, смущенно убирая прядь волос за ухо.

– Я заберу тебя из лицея после уроков. – Антон не мог отвести взгляд от её губ. – Не хочу тебя отпускать.

Карина подняла глаза. В ту же секунду Антон накрыл её губы своими.

– Смородина. Черная смородина, – выговорила девушка, когда смогла отстраниться. Она закрыла глаза и провела пальцами по своим губам, словно хотела запомнить вкус поцелуя.

Антон молча любовался Кариной. Держал за руку и никак не мог отпустить.

– До завтра, милая, – выдохнул он ей в губы, резко развернулся и сбежал.

Следующий день пролетел незаметно. Раз – прогулка, два – уже в комнате у девчонки. Парочке казалось, что они только начали целоваться, как уже пришла с работы Каринина мама.

Отпуск Антона неумолимо близился к концу. Последний вечер. Завтра ему снова в армию. Еще целый месяц жить без него.

«…У нас под окном распустились желтые цветочки. Я не знаю, как они называются. Но я бы хотел подарить их тебе. Потому что все цветы мира созданы для тебя.

Антон.

P. S. Я так жду твоих писем. А ты так редко пишешь. Дни с твоими приветами пролетают незаметно, и совсем скоро я приеду и заберу тебя».

Карина дочитала письмо. Перед глазами стоял смеющийся парень, высокий, черноволосый, с непокорной челкой. Вот он подхватил Карину на руки и закружил.

«…Мне приснился сон. Мы с тобой бежим по лесу. Добегаем до поляны. А на ней растут желтые цветочки, те самые, названия которых ты не помнишь. Ты подхватываешь меня на руки и кружишь. А потом мы лежим среди красивущих цветов, лениво наблюдаем за облаками и курим одну на двоих сигарету.

Твоя Карина.

P. S. Скучаю и считаю дни до твоего возвращения».

Антон всегда представлял Карину, когда читал ее письма. Красивая, высокая, статная девушка стояла перед глазами и улыбалась. Он часто думал, как ему повезло. Вряд ли он смог бы к ней подойти на улице и познакомиться. Слишком неприступный вид у нее, когда она одна. Хотя на самом деле она была смешной, неуверенной в себе девчонкой.

Вспомнил последний вечер. Он приехал раньше, отошел покурить в сторонку. Заметил Карину. Она шла к их скамейке. Уже хотел окликнуть её, но его опередил нагловатый паренек. Антон стоял далеко и не слышал их диалог. Понял только, что Карина что-то иронично ответила и прошла мимо. Парень с восхищением смотрел ей вслед, но подойти больше не решился.

«Знаешь, мне не нравится, что ты куришь. Но запретить тебе я не могу. Я же сам курю. Придется бросать вместе. Согласна?

Сегодня удивительное небо. Голубое-голубое. Хочется написать для красного словца – как твои глаза. Но я помню, что они хамелеоны. Когда у тебя хорошее настроение, они зелёные-зелёные, яркие-яркие. Мне нравится любоваться тобой в такие моменты. Да ладно, кому я вру. Даже когда они становятся чайного цвета и с лица пропадает улыбка, которая озаряет для меня весь мир, я продолжаю восхищаться тобой и не могу отвести глаз».

Карина счастливо рассмеялась и закружилась по комнате. Осталась неделя. И Антон вернется. Она не загадывала, что будет потом. Просто радовалась и ждала.

Ночью Карина проснулась от трели дверного звонка. Пока протирала глаза, пока раздумывала, надо ли вставать, пока доплелась до двери… Раз – и уже на руках у Антона. Он кружит ее и смеется. Говорит, что хотел сделать сюрприз. С поезда сразу за ней и только потом к родителям. Карина не знала, что родителям Антона не понравится внезапно вспыхнувшее чувство сына к девчонке-старшекласснице. Так из фундамента их будущего счастья выпал первый кирпич.

Утром решили ехать купаться. В песке машина застряла. Еще и поругались до кучи. Мириться пришлось быстро: пришли гости. Смеялись, танцевали, веселились. Всем хотелось бодрых песен, а Антону и Карине – медляков. Тогда парень один наушник надел ей на ухо, другой – себе. Теперь влюбленным никто не мешал танцевать так, как хотелось только им.

Утром пришли еще друзья. Карина услышала громкие голоса и выглянула из комнаты. У порога стояли два парня. Они по очереди обнимались с Антоном, хлопали друг друга по плечам и орали:

– Дембель!

«Ну и дураки», – подумала Карина и ушла болтать с девчонками.

Парни ввалились в комнату. Антон их представил. Одного звали Рэм. Они с Антоном были похожи – оба высокие, черноволосые, с бледной кожей и сияющими глазами – и в то же время очень разные. Карина пыталась понять, в чем же отличие. Цвет глаз? Нет, одинаковый – карий. Носы. Точно. У Рэма курносый, у Антона – с горбинкой. И все? Нет же. Тогда что? Взгляд? Да, дело в нем. Антон смотрел открыто, улыбаясь глазами. Рэм смотрел как кот, объевшийся сливок. Но стоило ему только нахмуриться, и взгляд становился острым, как лист бумаги, и предупреждал, что лучше не приближаться.

Она смотрела исподтишка, смеялась над его шутками и холодела при мысли, что влюбилась. Вот так сразу. С первого взгляда и навсегда. А как же Антон? Как дальше быть? Решила пока повременить с решением и воспользоваться советом Скарлетт О’Хары.

Незаметно подкралось воскресенье. У мамы Антона был день рождения. Карину тоже пригласили. Накануне они с Антоном опять умудрились поссориться – у парня пошла кровь из носа, Карина хотела помочь, но он грубо отказался:

– Тебе лишь бы проявить себя как курицу-наседку. Не маленький. Сам справлюсь.

«Сам так сам», – обиделась Карина. Наутро настроение не сильно поднялось. По дороге молчали. Приехали, стали веселиться как могли. Кто-то предложил ехать купаться. В машину набились все желающие. У лица Карины мелькали чьи-то руки, ноги. Но все смеялись и радовались возможности освежиться.

Карина уже успела пару раз переплыть пруд туда-обратно. Антон с Ваней все еще плыли в одну сторону. Карина решила поиздеваться над ними:

– Эй, вы, плавать не умеете?

– Не ори, дура! Антон тонет. Судорога.

Никто не успел понять, что произошло. Раз – и они под водой. Глубоко-глубоко. А наверху маячило солнце. Оно манило. Казалось, что светило пытается пробиться сквозь толщу воды и вытащить Карину. Солнце приближалось, но дышать становилось все тяжелее. Она не позволяла себе думать об этом, загребала руками, стремилась туда, к ласковым лучам.

Карина помогала себе изо всех сил, но кислород заканчивался. И тут снизу как будто кто-то подтолкнул. Этого оказалось достаточно, чтобы вынырнуть. Она лежала на воде и дышала. Долго. Очень долго. Медленно подняла голову и посмотрела на берег. Антона не было! И больше никогда не будет!

Потом Карина лежала на траве и ревела. За это время успел прийти полицейский и допросить ее. Приехали родители Антона. Его бабушка. Она с кулаками бросалась на Карину и кричала, что все из-за нее. Его мама отводила глаза и говорила, что это неправда, что ее никто не обвиняет. Это стало последней каплей.

Карина решила тоже умереть, утопиться. Но сложно утонуть, когда хорошо умеешь плавать. Да и двоюродный брат ходил за ней по пятам, уговаривал вылезти из воды и перестать дурить.

«Раз не получился план А, переходим к плану Б», – решила Карина. И поехала домой. Мама уже все знала и не хотела никуда отпускать. Но девушка сумела ее обмануть. Тайком сунула за пазуху веревку и мыло и пошла в лес. Нашла какое-то бревно, завязала петлю, просунула голову и… Нога соскользнула, веревка стала затягиваться на шее. Карина не ожидала, что будет так больно. Она представляла, что все должно произойти быстро.

Карина судорожно нащупывала ногой опору. Не получалось, боль уже была почти невыносимой, перед глазами маячили желтые мушки. И тут показалось, что под ее ноги подсунули то самое бревно.

«Как хорошо дышать. Просто дышать». Других мыслей в голове у Карины больше не было. Она свалилась в траву и зарыдала:

– Да что я за неудачница. Даже умереть не могу.

Дни становились короче. Пришли дожди. Началась учеба в университете. Иногда удавалось не думать об Антоне. Вечерами Карина стала замечать, что форточка снова то открывается, то закрывается. Будто в такт ее мыслям. Вот, например, вчера. Она сидела и размышляла, идти на свидание с новым кавалером или нет. По комнате пробежал легкомысленный ветерок и закрыл форточку. Карина подумала: пожалуй, не стоит. Какой-то странный парень. И встречу назначил так поздно, и народу в том месте мало ходит. Страшновато. Форточка открылась. «Привидится же такое», – подумала Карина и закрыла окно.

Подружки пытались ее отвлечь. Звали в гости или просто погулять. Старались пореже оставлять одну. Иногда Карина украдкой смахивала слезы или слишком быстро отводила глаза от влюбленных. И стала странно озираться на форточки. Когда от дуновения ветра створки закрывались или открывались, она дергалась.

Как-то вечером в голове у Карины пронеслась мысль: ей кто-то подсказывает. Форточка открылась шире. «Да ладно, – подумала Карина, – скажите еще, что это Антон». Форточка открылась нараспашку. Карина заорала. Прибежала мама, испугалась. Наорала уже на Карину. Когда дочь попыталась ей объяснить, что Антон с ней разговаривает, поглядела на нее с тоской, погладила по голове, поцеловала в лоб и ушла в комнату.

Теперь Карина боялась окон и форточек. Они везде без ветра открывались и закрывались в такт мыслям. Окружающие заметили ее паранойю и списали на пережитую трагедию. Но многие подумали, что так, пожалуй, люди и сходят с ума.

Карина устала от сочувствующих взглядов, от необходимости объяснять. С вечера пятницы до утра понедельника она решила сидеть дома и никуда не выходить. С закрытыми окнами и форточками.

– Ну наконец-то, Карина. Я до тебя достучался, – голос Антона раздался из шкафа, – и вот объясни мне, почему я не могу выйти?

– Покойники снятся к чему-то плохому, – с умным видом ответила Карина.

– Так, подожди. Ты даже не знаешь почему, но поместила меня в своем сне в эту громадину? – Слова Антона звучали неразборчиво. То ли из-за шкафа, то ли из-за смеха.

– Ты уже десять минут ржешь. Ты ради этого меня хотел увидеть? – Карине надоело слушать гогот.

– Я бы раньше тебе все объяснил. Но ты не пускала меня в свои сны. А в обычной жизни ты меня не видишь, – смог наконец рассказать Антон. – Карина, окна закрываю и открываю я, – признался он, – и это я тебя спас. Оба раза.

– Да б… – не удержалась от мата девушка.

Друзья и знакомые снова признали Карину условно нормальной. Потихоньку приглядывались и ждали, что она снова будет вскакивать и орать, чтобы закрыли окна и форточки. Но нет, она больше не пугалась их. Иногда она приезжала к родителям Антона. И совсем редко встречалась там с его друзьями. А потом к ней пришел Рэм, пригласить к знакомым на новоселье – как оказалось, он жил ближе всех, поэтому жребий пал на него.

В назначенное время Рэм зашел за Кариной. Они так увлеченно болтали, что не заметили в опасной близости машину. А машина не заметила их и окатила водой из ближайшей лужи. Больше всего не повезло Рэму. Его светлая куртка была безнадежно испорчена. Парень с девушкой посмотрели друг на друга и начали хохотать. Потом Рэм достал платок и аккуратно стер грязные капли с щеки Карины.

Выпал снег. В этот вечер Карина случайно встретилась с подружками. Они пошли на каток. Потом никак не могли расстаться, наговориться и продолжали болтать, стоя у подъезда. Тут Карину окликнули.

– Рэм! – Она бросилась ему на шею.

– Карина, – еще раз назвал он ее по имени и смутился от неприкрытой радости.

Парень зашел пригласить ее за город на следующий день после Нового года. Там собирались все друзья Антона. Карина замечала, что ребята пытались за ней ухаживать, но ей был нужен только Рэм. А он не торопился. Карина набралась терпения и ждала, когда он сделает первый шаг.

Вечером Антон пытался отговорить ее от поездки. Карина задавала вопросы, он отвечал «да» или «нет». Так он смог рассказать, что Рэм – бабник. Нет, даже не так. БАБНИК. Он красив, в меру нагл, успешен и обладает бешеной харизмой. У него свой бизнес, что-то связанное с линзами. Антон не знал подробностей. Говорил, что Карина для Рэма всего лишь игрушка, женится он только на девушке из богатой семьи со связями. Карина рыдала и отказывалась верить, что Рэм хотел ее соблазнить. Нет, конечно, он не собирался бросать её сразу, но и серьезных намерений у него не было.

Карина врала Антону, что не хочет сейчас замуж, что у нее на уме карьера. А быть с любимым, пусть и недолго, – это важно. Антон же пытался доказать, что сейчас не время. Что Рэму нужно изменить свое отношение к ней, иначе она будет страдать.

– Идиот!

Рэм никогда не слышал, чтобы отец так орал.

– Девчонке и так нелегко. Она совсем недавно потеряла парня. Твоего друга, между прочим. А ты? Что сделал ты?

– Я… А что такого? Он же была не против?

Жалкие попытки Рэма оправдаться не убедили отца.

– Тебе повезло первый раз в жизни. Встретил девчонку, которая любит не за достижения, а просто так. А ты? – Отец набрал в грудь воздуха. – Хорошо, что я приехал на дачу. Твои друзья такие же дебилы, как и ты. Только Антон мог тебя остановить. В общем, так. Совет нужен? – Голос отца в трубке стал тише.

– Да не нужен мне твой совет. Что вы меня все учите? Я сам знаю, как с девушками общаться, – хорохорился Рэм. – Я…

В трубке пошли гудки. Отцу надоел разговор.

Рэм окинул взглядом бутылки на столе. Снова набрал отца, в ответ услышал короткие гудки. Тот выключил телефон. На дне одной бутылки еще оставалась водка. Выпил. Закусил. Последняя рюмка придала ясность мыслям. Рэм разглядывал пустые бутылки и думал, как так случилось. Как он мог влюбиться в эту смешную дурочку? И зачем он сегодня все испортил?

Форточка открылась. Ветра не было. «Ну вот, – с тоской подумал Рэм, – так и до белой горячки недалеко».

– Рэм, – раздался в его голове голос Антона.

– А вот, уже. Как быстро, – безнадежно констатировал факт начинающий алкоголик.

– Да все нормально. Я действительно с тобой говорю. – Антон начал психовать.

– О, а глюки умеют нервничать, – глубокомысленно заметил Рэм.

– Кретин, – не сдержался Антон.

– Отец то же самое сказал. Еще похлеще пару слов добавил, – вздохнул Рэм. Он попытался излить душу голосу в голове, но тот прервал его исповедь:

– Я там был сегодня. Это я помог Карине и остановил тебя.

– Какой же я мудила. Ну вот зачем я к ней полез? Думаешь, она меня простит? – заныл Рэм.

– Если наконец перестанешь использовать девчонок. Впервые в жизни ты влюбился. Не просри свой шанс быть счастливым.

– Дружище… Да я… Да теперь… Да когда мы вместе… – Рэм говорил бы и говорил. Но Антон его прервал:

– Я ухожу. Прощай. Если захочешь, вернешь Карину. Теперь все зависит только от тебя.

Жанна Зырянова

Все по плану

– Карабас, на выход, – раздался зычный голос Антона.

– Ну что опять случилось? – Мне так не хотелось выбираться из-под завала бумаг – только решился все разобрать.

– Твоя чудит. Влюбилась, – усмехнулся друг.

Вначале я думал, что это мое наказание. Потом понял, что за ее улыбку можно убить.

Карина родилась тринадцатого, во вторник. Схватки у матери прекратились, но уже посиневшее тельце удалось спасти.

В три года у нее было заикание в тяжелой форме: воздух заканчивался раньше, чем она успевала договорить предложение. Логопед поила травками и задавала уроки. Кроха разглядывала детскую мебель в ее кабинете и думала, что хорошо бы в следующий раз принести сюда своих пупсов. Я матерился и помогал ей говорить медленно.

Однажды вечером родители озадачились: ⠀

– Так странно, телевизор начал хорошо показывать.

– Ну да, мастер приходил.

– Почему ты его впустила в квартиру?

– Так он сам зашел, дверь забыла закрыть.

Я с наполовину пустой бутылкой вискаря промолчал.

В детстве Карина чуть не утонула. На глазах у родителей. Папа размышлял, успевает он раздеться или пора нырять в одежде. Пришлось мне спасать. Мокрый, я за один затяг выкурил целую сигарету.

У нее был любимый халат, мягонький и чуть-чуть пушистый. Как-то она включила газ и с удивлением наблюдала, как огонек весело бежит по рукаву вверх. Скинула халат и убрала подальше. Тогда я психанул и надолго потерял ее из виду.

Потом познакомились с Антоном. Он ржал, пока я рассказывал истории из ее жизни. Я всегда ее спасал. Чего только не придумывал. Однажды пришлось даже действовать через её начальницу – та чувствовала, что со стороны это выглядит глупо, но репутацию самодуры уже ничто не могло испортить:

– Так, Карину высадите возле банка.

– Но мы же можем её до самой бухгалтерии подбросить! – недоумевали коллеги, которые на служебном авто удачно направлялись в ту же сторону

– Нечего со мной спорить. Дойдёт, там недалеко.

Парни озадаченно переглянулись. Они надеялись по дороге уговорить Карину доехать до места назначения. На повороте от банка в машину въехала «газель». Заднее сиденье всмятку. Пустое. Моя девочка вышла где велели.

После этого – долгое затишье. Я кайфовал: бросил пить и курить. Отрастил длинные волосы…

– Опять? – Я вскочил и в ужасе взлохматил волосы.

– Ага. – Антон ухохатывался, глядя на меня.

– Она же совсем не умеет разбираться в мужчинах, – горестно выдохнул я и сел мимо стула.

– Давай подберем ей мужа, – предложил друг.

– А что, так можно было? – удивился я.

Антон вывалил на стол несколько папок. Я даже не стал орать, что он смешал бумаги, которые я полдня раскладывал.

– Вот, смотри, я подобрал несколько кандидатур. – Антон открыл первую папку. – Виктор, на днях приезжает в ее городок. Высокий, мускулистый. На его фоне она будет выглядеть малышкой. Ее мечта, но это не главное.

Я перехватил папку. Через плечо читать было неудобно.

– А это кто? – спросил я, разглядывая мальчишку на фото.

– Вот. Это главное, – заметил Антон. – У меня есть план, как нейтрализовать ее дочь. Его сын года на два постарше. Они могут играть вместе и не мешать родителям устраивать личную жизнь.

– Слушай, а это тема. – Я облокотился на спинку стула. Пролистывал страницы, читал характеристику. Ну что ж, ему я готов отдать Карину. Раз эта дурочка выбирает не тех. Всегда.

Под тусклым светом абажура они сидели и разговаривали. Вернее, говорил он один. Карина слушала, привалившись к нему и положив голову на плечо. Парень что-то сумбурно объяснял.

– Я не понимаю. Ты сейчас говоришь, что не готов начать отношения или что хочешь попробовать? – спросила девушка.

– Не знаю, – честно ответил парень.

Дальше Карина не слушала. Тихонько млела от его близости. Голова все ещё кружилась от его поцелуев. А он все говорил и говорил. И вдруг, как будто его переключили, засобирался домой. Прощальный поцелуй.

И только роза до сих пор напоминает о нем. Тринадцать дней, а она все ещё выглядит свежей. И рвет душу на части нашей девочке.

Мы с Антоном грустно наблюдали за Кариной.

– Так, когда начинаем план «Виктор»?

– На этой неделе. Завтра он будет в городе. Нужно подстроить встречу. – Друг вопросительно посмотрел на меня.

– Беру на себя. – Я хлопнул Антона по плечу.

Около подъезда стоял парень с букетом, как с картинки. Карина подошла ближе и услышала мамин голос из домофона:

– Нет, мы не заказывали доставку.

Парень повернулся боком. Надо же, объявился через тринадцать дней. Вечер перестал быть скучным. Карина пониже натянула капюшон.

– Не пускают?

Промолчал, только зыркнул из-под очков и зашёл за ней в подъезд.

– Накосячил?

И тут его прорвало.

– Да почему сразу накосячил? Боюсь менять налаженную жизнь и ещё раз ошибиться. Брат уже с ней успел пообщаться. Я не знал, что он с ней переписывается. Сестра с мамой съездили на нее посмотреть. Всем она понравилась. И что? Мне тоже. Но это только начало.

«Да, “повезло” парню с родственниками. Родители отчаялись дождаться внуков. Брат и сестра нашли повод отвлечь внимание от себя. Проболтался брату, что познакомился со мной на сайте», – подумала Карина.

Доехали до нужного этажа. «Любопытно, что он будет делать, звонка ко мне в квартиру нет».

– Держи букет! – неожиданно произнес парень. Сунул Карине цветы и стал спускаться по лестнице. Карина спрятала лицо в крупных бутонах.

– М-м-м… Какой аромат. У меня ещё стоит твоя роза. Интересно, сколько продержится букет.

– Я рассчитываю на месяц, – неожиданно раздался его голос. – А ты прикольно выглядишь в капюшоне.

Мы с Антоном наблюдали эту картину, спрятавшись на верхнем этаже. Пока все шло по плану.

– Смотри, кто-то зонтик оставил.

– Положи пока на стул. Может, вернутся. Если нет, потом бармену отдадим.

Он держал Карину за руку, как будто боялся, что она исчезнет. Как вытянул из лифта, так и не отпускал. Ей удалось только на минуту освободиться и заскочить домой, чтобы поставить букет в вазу. И вот они уже в баре.

Они никак не могли наговориться. Начинали фразы одновременно, останавливались, смеялись. Но стрелки часов не хотели замедлять свой бег. Пришло время расходиться по домам. Он пошел греть машину, Карина – относить зонтик бармену.

– И что вы собираетесь с ним делать?

Взгляд упёрся в широкую грудь, обтянутую черной кожей. Пришлось задрать голову, чтобы увидеть лицо. Карина даже рот открыла от удивления. Редко попадаются такие высокие мужчины.

– Вау! – не удержалась от восклицания.

– Что «вау»?

Незнакомец был суров. Карине стало любопытно, как он выглядит, когда улыбается.

– Это вы так время тянете, чтобы придумать ответ?

– Вообще-то хотела сделать доброе дело – отнести вашу пропажу бармену. Забирайте свое сокровище, – ворчливо проговорила она, тыкая ему в живот зонтом.

– Подождите, – попросил мужчина и перехватил предмет спора. – Простите, если обидел. Может быть, кофе в знак примирения?

– Не сегодня.

Он ловко вытянул из ее рук телефон, набрал свой номер и сделал прозвон.

– Ну вот, теперь у меня есть ваш номер. Виктор.

– Карина, – на автомате ответила она, все ещё в шоке от его молниеносных действий.

– Позвоню, – на прощание сказал уже не незнакомец.

⠀

Мы с Антоном скупо обнялись. Впереди еще много работы. Теперь нужно заложить правильные мысли в голову уже не девчонки.

Карина стояла у окна. Капли дождя завораживали, невольно подумалось, что сентябрь напоминает рецепт хорошего пунша. Роман кружил голову, как крепкий алкоголь: любимый сдувает пылинки, холит, лелеет и даже находит время увидеться среди недели. Свежую ноту добавляло воспоминание о встрече с Виктором: не верится, что она была случайной.

Легкую кислинку не заглушал даже сладкий сентябрь. Неясная тревога как послевкусие разочарования: он выбрал ее вместо работы, но не поздно ли? Слезы дождя бьют по стеклу. Рваный ритм требует поддержать мотив рёвом. Скоро капли дождя перестанут бликовать на солнце. Небо начнет все чаще хмуриться и останется свинцовым до весны. В душе поселится умиротворение и желание наслаждаться согревающими объятиями под пледом с любимым.

Все ингредиенты вместе создавали пряный букет волшебства. Мы с Антоном старались изо всех сил. Осталось дождаться героя, для которого сварен сей выдержанный в правильной пропорции терпкий напиток.

Солнце закрыли тучи, Карина подняла воротник пальто, натянула шапку на уши, но ветер продирал до костей. Кофе был бы кстати, подумала она и огляделась. Она стояла около бара, где познакомилась с Виктором.

Бармен придирчиво протирал стаканы. Стекло скрипело от соприкосновения с полотенцем, блеск бокалов затмевал бриллианты. Было даже неловко отрывать человека от столь важного дела и просить кофе. Карина осталась здесь же, не стала садиться за столик. Компанию ей составил мальчишка лет десяти-двенадцати. Он важно собирал портфель.

– Ваш? – спросила бармена Карина и кивком показала на мальчика.

– Нет, сын друга.

– Что значит сын друга? – вмешался в разговор пацан. – А мы с тобой что, не друзья?

– Друзья, конечно. Но твоего отца я знаю намного дольше.

– Ну и что? Я прошу, нет, я требую, чтобы ты называл меня другом. Ты же сам записал меня в свой старый блокнот. А в нем у тебя только близкие друзья.

– Ага, сам. Как же. Ты тайком пробрался за стойку, нашел мою любимую записную книжку и корявым почерком вписал имя и телефон.

– Я написал красиво «Гоша». – Пацан насупился. – А ты дописал «он же Гога». И ржал полчаса, пока я выспрашивал, кто это такой.

Под их душевную перепалку Карина согрелась и начала клевать носом, поэтому не сразу поняла, что разговор уже переключился на нее.

– А ты ничего такая, красивая. – Из уст мальчика комплимент звучал так себе. – Дети есть?

– Да, дочь.

– Покажи фотку.

Пришлось доставать телефон.

– Ладно, я ее воспитывать буду. И защищать, – добавил Гоша. – А на тебе папа женится.

– Ты, конечно, молодец! Все решил за всех. Надо, чтобы вы с отцом нам понравились. А мы – ему. Вдруг он против.

– Папе все нравится. – Большие сильные руки закружили мальчишку, под довольный хохот усадили обратно. – Привет. – Виктор умудрился одновременно поздороваться с девушкой и сыном и пожать руку другу. – Пришлось срочно уехать. Только вернулся. Рад тебя видеть.

Мы с Антоном радостно хлопали друг друга по плечам и орали, что все получилось.

– Со-ставь и ре-ши за-да-чу про ми-шек по ус-лов-но-схе-ма-ти-чес-кой мо-де-ли, – прочитала вслух задание дочь.

«Почему в пятничный вечер я сижу дома и делаю уроки?» – подумала Карина, с тоской смотря в окно и слушая стук дождя по подоконнику.

Пропикало сообщение. Только потянулась прочитать, как услышала истеричные вопли:

– Мама, ты опять в телефоне! Помоги мне, я не понимаю, как…

Трель домофона прервала Варин монолог.

– Мама, я сама, – прокричала дочь на бегу, – Алло! Там какой-то Виктор с Гошей. Пускать?

Сердце замерло на миг и пустилось вскачь с утроенной силой.

– Я уже открыла. Он сказал, что принес мне букет, – сообщила Варя. Захлопала в ладоши и закружилась по комнате. Вот как ее оставлять одну? Впустит всех за конфеты и цветы. Пока Карина размышляла, дочь успела распахнуть дверь и нетерпеливо выглядывала гостей.

В коридоре сразу стало шумно, фигура Виктора заполнила все пространство. Карина не заметила, как Гоша и Варя успели познакомиться и убежали ставить цветы в вазу.

Виктор смотрел только на Карину, мельком поздоровался с Варей и снова наблюдал за ней. Карина пыталась проследить за детьми, но украдкой поглядывала на него. Ее смущал и притягивал его взгляд.

– Ну здравствуй. – Виктор поймал Карину в объятия и коснулся губами виска. Варя выглянула из кухни.

– Гоша, посмотри на них. Целуются.

– Вот и не мешай. Пойдем, покажи свою комнату.

Карине в объятиях Виктора было так уютно слушать, как переговариваются и смеются дети, что хотелось провести так всю жизнь.

***

– Зая, ты почему ревешь? Что случилось, пока я забирал из машины сумку? – Сильные руки обняли Карину и прижали к груди. Нежно и заботливо.

– Вдруг подумала: что было бы, если бы ты тогда не забыл зонтик? – ответила она, поглаживая округлившийся живот.

– Здесь поможет только шоколадочка. – Муж хитро улыбнулся, бережно взял свое сокровище на руки и понес на кухню.

Мы с Антоном чокнулись. Ароматная жидкость грелась в пузатых стаканах: я распечатал давнишнюю заначку. Наконец моя подопечная счастлива. Наверное, пора выбирать новую егозу. Посоветуюсь с руководством – да, даже у ангелов есть начальство.

Татьяна Феденко

Белый «фольксваген»

1.

Ответь, Вселенная, что вообще творится?

Он звонит в полночь. И зачем каждый раз после звонка едем в лес на его старом гремящем белом «фольксвагене»? На этом катафалке только в полыхающий ад мчаться, а мы в нём занимаемся сексом.

Все происходит механически, будто ткацкий станок годами производит одну и ту же грубую ткань. Из неё шьют одежду, которая натирает и уродует нежную молодую кожу. Тело ноет, краснеет, даже иногда кровоточит. На месте раны образуется корка, откусываешь её и смачно сплёвываешь, потому что противно. Но поменять эту робу не можешь. Терпишь, носишь – привычка. Так почему не сменить на приятный хлопок?

Всё начинается с надоевшего до зубовного скрежета звонка. Язык немеет, чтобы сказать ему простые слова:

– Нет. Не поеду сегодня. Устала. Уже легла спать, – послать настойчивого собеседника куда подальше, туда, где даже вороны не смогут разворошить дрянные останки.

– Ну ты чего? Я уже здесь. Давай выходи, – продолжился бы зудеж с другого конца провода.

– Ладно. Сдаюсь. Сейчас выйду.

Покорно одеваюсь и выхожу в беспросветную тьму, которая не обещает мне ничего хорошего. Пробираюсь до спрятанной в кустах машины, бубню под нос бесящие стенания невыспавшегося бобра.

– Может, вообще перестать брать трубку? – продолжаю размышлять сама с собой. – Так будет всю ночь названивать, не отстанет. Отключить телефон? Так вынесет мозг.

Сейчас мне, видимо, легче выйти, чем потом выслушивать обиды, пустые оскорбления и издевки капризного взрослого мальчика. На фига он мне сдался? Ведь никакого удовольствия от общения не испытываю, а совсем наоборот. Он давит, беспощадно сжигает энергию. Сосет силы, срывает планы, прикалывается надо мной, унижает и оскорбляет, имеет тайную тупую власть и радуется.

Подозреваю, что согласилась я участвовать в этой игре от безделья, ради забавы и желания казаться взрослой. Сама ситуация, в которой меня, семнадцатилетнюю, смог полюбить женатый мужик почти вдвое старше, – предательский самообман. И от этого я, будучи подростком, сама себе казалась крутой. Поддалась на уговоры, слова любви, уловки, мастерские признания, неизведанные ощущения. Вот дура! Ну и пусть некоторые из знакомых девчонок в него влюблены – гнать их ко всем чертям. Вот что, что они в нем находят?

Кудрявые золотые волосы с глубокими залысинами на лбу, где три параллельные морщины должны свидетельствовать хотя бы о жизненном опыте, а не об озлобленности на всех и вся? Его лицо – как таблетка от бессонницы: идеально круглое и не помогает. Глазёнки-бусины, маленькие, зато голубые. Губы пухлые, как у бурёнки, но часто такие сухие, шершавые. Бр-р-р. Может, девушек привлекает возрастной животик на крепких ногах? Сомневаюсь. Хм, задница у него хороша, соглашусь. Но это единственный плюс, который я смогла найти в телосложении моложавого мужчины, ожидающего жертву в своем четырехколёсном укрытии. Характер отвратительный. Раздражают эти его постоянные ссоры с братом, убивает полное отсутствие чувства юмора. Вообще, считаю, что человек без самоиронии – душевный инвалид. Лучше иметь дефекты во внешности, чем тупить на все, абсолютно все, шутки.

А я тоже хороша. Изо дня в день вот уже шестой год вру друзьям, веду двойную жизнь, тайную, непонятную. Непонятную самой себе. И полная задница в отношениях с невзаимной любовью.

Был бы жив отец, от стыда бы сгорела. Как же я скучаю по его сильным рукам в рукавах махрового халата, обнимающим меня при встрече. Как он много говорит, учит, учит, а я молчу и киваю:

– Да, папа, да, папа. Только береги себя. Не пей больше, аккуратней, диабет же.

А он, после съеденного покупного торта или пломбира, берет глюкометр и начинает измерять сахар мне.

– Слава богу, тебе не грозит. – Убирает прибор в шкаф и продолжает рассказывать жизненные истории.

Всё. Дошла. Пока ещё не до ручки, а до ожидающего меня раздражителя. Сажусь в машину. Трогаемся, не говоря друг другу ни слова. Продолжаю тонуть под водопадом мыслей и утыкаюсь в лобовое стеклянным взглядом. Ночная дорога тихая до жути. Метель усиливается. Кажется, снег способен пробить любое препятствие и унести сор от бесконечно повторяющиеся встреч. Кому-то, может быть, и нужных, но точно не мне.