Читать книгу По-настоящему - - Страница 1

Герман

– Бондаренко, на выход!

Лязг металлической двери, бьющий по мозгам. Недовольный бубнеж моих соседей.

– Бондаренко!

Передергиваю плечами.

Ну че ты так орешь? Башка гудит…

– Я не понял, тебе особое приглашение нужно? Или понравилось тут у нас? – усмехается дежурный.

–Ага. Уютно, – сиплю, вставая с деревянной скамьи.

Наклоняю гудящую башку влево-вправо. Растираю ладонью затекшую шею.

– Могу продлить тебе пребывание. Хочешь? – снова усмехается гражданин начальник и широко открывает для меня решетчатую дверь. Я провел здесь половину сегодняшней ночь, не сомкнув глаз и морщась от потолочного светильника.

– В другой раз… – хлопаю себя по карманам джинсов, отыскивая очки, но вспоминаю, что менты все отобрали.

Тело ноет. Меня словно прокрутили через мясорубку.

– Ловлю на слове! – ржет дежурный. – Давай за мной.

Идем по тусклому вонючему коридору. Смотрю прямо перед собой. Конкретно в этом участке я впервые, но за последние полгода я – частый гость подобных мест, и изнутри они все похожи.

– Здоров, Тем, а ты че к нам зачастил? – голос моего конвоира эхом отражается от казенных стен.

Он останавливается, я торможу следом. Смотрю вперед, на мужика, с которым дежурный здоровается за руку, узнавая в нем того самого гайца, из-за которого провел ночь в этой помойке. Он узнает меня тоже, когда, выглянув из-за плеча дежурного, скользит по мне сощуренным взглядом. Нервно сглатывает.

Салют! Давно не виделись!

Улыбаюсь ему в ответ, приветствуя двумя поднятыми вверх пальцами.

– Че лыбишься? Утро у тебя доброе? – гаишник игнорирует своего собеседника, отдавая мне свое эксклюзивное внимание.

Подмигиваю ему.

– Тем… – стопорит его дежурный, когда тот делает шаг в мою сторону.

– Ты глухой или тупой?

– Ну че ты бесишься? – лениво складываю руки на груди и подаюсь корпусом вперед, глядя на три звездочки на его погонах. – У-у-у… А че ты до сих пор старлей? Ты поэтому такой злой, да?

– Слушай сюда, ублюдок малолетний… – гаец в два шага оказывается напротив моего лица и хватает меня за футболку, притягивая к своим расширенным ноздрям, – дерзить ты научился, в остальном ты – полное дерьмо. Легко быть крутым за родительские бабки.

Дежурный бросается к нам:

– Тем, хорош. Отпусти его, – рвано озирается по сторонам.

– Спокойно, спокойно, порвешь… – давлю наглую лыбу, смотря гайцу прямо в глаза, и развожу руки в стороны ладонями вперед в тот момент, когда позади нас раздается мужской голос:

– Что происходит?

– Здоров, батя! – повернувшись к отцу, растягиваю губы в насмешливо-ехидной улыбке.

Отец смотрит на ментовские руки, вцепившиеся мне в футболку, отчего старлей резко их сбрасывает и отходит от меня на метр. Подмигиваю ему, замечая, какой перекошенной стала его побагровевшая морда. Это он меня сюда определил. Но прежде несколько раз прилично приложил лицом о капот моей тачки, скрутив руки за спиной. Шустрый чувак оказался, принципиальный зараза. Нагнал на своей развалюхе.

– Доброе утро, – здоровается Борис Германович, не глядя на меня. – Я отец… этого… – кивает в мою сторону, на что усмехаюсь, качнув головой, – …нарушителя, – добавляет.

Этого…

– Где нам можно… поговорить? – отец произносит это так, что ни у одного мента не возникает желания оповестить его о том, что мы находимся не в его офисе или в торговом центре, а в отделении полиции. Но за меня уже заплатили. Заплатили столько, чтобы Борис Германович Бондаренко мог позволить вести себя так, а я мог позволить себе приложить к виску два пальца и отсалютовать старлею, у которого дым валит из носа.

– Я вас провожу, – отзывается дежурный, за что получает от бати скупой благодарственный кивок.

Бесячей походкой прохожу мимо гайца, который провожает меня смертоносным прищуром. Была бы его воля, он бы меня закапал. Прямо здесь, у входа в участок.

Нам с отцом выделяют пустой кабинет, и я примерно представляю, для чего это все.

Нравоучительная лекция младшему неуправляемому сыну господина Бондаренко, позору семьи, выродку, на котором природа отдыхает.

Ну окей.

Пристраиваю свой копчик на стуле, ерзая и пытаясь найти более-менее удобное положение.

– Чет ты припозднился, – зевнув, лениво отвешиваю претензию, когда отец садится за стол. Соединяет пальцы в замок и смотрит на меня испытывающе.

Показательно растекаюсь по стулу. Поза максимально расслабленная и нахальная. Отцу не привыкать, это представление для него, он в теме.

– Подумал…может, ночь в обезьяннике пойдет тебе на пользу… – усмехается Борис Германович.

О, как!

Лады, принимается.

Молчу.

Башка гудит беспощадно, спать, блин, хочется.

–… но, видимо, не пошла…– с сожалением заключает батя и замолкает.

Его молчание слишком оглушающее. Представляю, что творится у него в голове, от его мыслей у меня уши закладывает.

Даю ему время. Пары минут достаточно, чтобы начать:

– Наслышан, какое представление ты ночью устроил. На местном канале оценили.

Уже? Оперативно работают!

– А ты? Оценил? – расплываюсь в довольной улыбке, вспоминая, как ночью всполохнул скучные улицы.

– Превышение скорости… – констатирует батя, забив на мой вопрос.

Под двести втопил, ага.

– Там по мелочи, – уклончиво отвечаю.

– Не остановился на требование сотрудника ДПС, – продолжает отец.

Было, да.

Мне рожа этого старлея издалека не понравилась. Стоял полусонный, скучал. Ну подразнился я с ним. Зато кровь мужику разогнал! Ему, вообще, похудеть не мешает.

– Да чет очканул я, бать! Стоит мужик, палкой размахивает. Черт его знает, че у него на уме, – пожимаю плечами, включив дурака.

Покачав головой, отец грузно вздыхает.

– В крови промили…

– Ээ-э! – возмущённо подскакиваю на месте. – Че за гонево?

Я в трубку дышал, там все порядком было.

Зараза ты, старлей. На капитанские погоны зарабатываешь, леваки мне навешивая?

– Трезвый я был! Поиграл с гайцами в шашечки, в чем проблема?

– Герман! – тяжеля рука Бориса Германовича грохает о поверхность стола. Морщусь. – В шашечки поиграл? Шахматист, – матерится. – Сколько можно? Я устал тебя вытаскивать…

– Так не вытаскивай. Тебя никто не просит! – Взрываюсь я следом.

– Я тебя не узнаю сын.

– А я тебя не знаю, отец. – Вскакиваю со стула так, что тот с грохотом валится.

Срываюсь к двери, у которой торможу, слыша в спину:

– Двадцать третьего числа…

– Твой день рождения… – перебиваю отца. – Я отправлю тебе открытку.

– Радует, что ты помнишь, – усмехается в ответ он. – Но я не об этом. В этот день я буду давать большое интервью. В нашем доме. Прилетит Богдан. Я хочу, чтобы оба моих сына присутствовали…

– Хочешь казаться образцово-показательным отцом? – перебиваю его. – Прямо вижу, как пестрят новостные заголовки «Счастливое семейство Бондаренко собралось за одним дружным столом»!

– Не передёргивай, Герман, – отец поднимается из-за стола и делает шаг ко мне. Встает раздражающе близко. – Ты знаешь, что это не так. Но предстоящее интервью для меня действительно важно.

– Не сомневаюсь. Может, тогда мне и не стоит на нем появляться?

– Герман…ты мой сын… – отец тяжело выдыхает, проводя рукой по слегка седоватым волосам. – Просто постарайся не вляпаться в очередное дерьмо до интервью.

Без представлений я не умею. Я слишком ненавижу их обоих, чтобы заботиться об их нервных клетках.

– Переживаешь? За свою репутацию? – язвлю сквозь зубы, вызывающе глядя отцу в глаза.

Кадык в его глотке дергается. Он нервно поправляет белоснежный воротник брендовой рубашки.

– Когда мы потерялись? – голос Бондаренко старшего становится похожим на отчаяние. Я мог бы даже проникнуться, но…

– Ты знаешь.

– Тебе не кажется, что нам давно пора поговорить?

– Серьёзно? Здесь? – обвожу рукой скупой ментовский интерьер.

– Может, и здесь. Мы видимся только при таких обстоятельствах. Когда ты был дома последний раз?

– Дома? – удивленно приподнимаю брови. – А где мой дом?

– Герман… – качает головой батя.

– Ну че? Где мой дом? Там, где живет эта стерва?

– Герман, следи за языком!

– А то что? Бабло перестанешь отчислять?

– Может, и перестану! – рявкает отец, покрываясь красными пятнами. – Может, давно пора это сделать?!

– Ну так сделай, пап, сделай. В чем проблема?

– Нет проблем? – заводится. – Нет проблем?! Ну я посмотрю, как у тебя их не будет, когда останешься с голым задом. В твоем возрасте я растил твоего брата, обеспечивал семью. А твоя бы давно от голода сдохла.

Мне достаточно шага, чтобы схватить отца за рубашку и, сжав ткань в кулаке, притянуть его лицо к своему. Желчь, которая плещется в пустом желудке, просится наружу, именно ею плююсь, когда хриплю:

– Мама и сытая с тобой померла.

Звонкая хлесткая пощечина заставляет голову дернуться.

Отец распахнутыми глазами смотрит на мою скулу, к которой припечатался ладонью секунду назад.

Он ни разу меня не бил. Ни разу даже пальцем не тронул…Его взгляд полон ужаса вперемешку с раскаянием, но плевать. Мы срались миллион раз, но сегодня что-то новое. Если так он видит точку в наших отношениях, то я не все сказал…

– Пошел ты.

– Герман!

– Отвали!

Потянув на себя ручку, вылетаю за дверь, не переживая, что на пути меня ждет преграда. За меня заплатили, и этот факт перекорёживает недовольную рожу старлея, который провожает меня прокручивающим кишки прищуром, стоя у выхода. Пошел и ты, придурок!

Выметаюсь из отделения и жадно хватаю пыльный знойный воздух, который после вонючего курятника кажется практически целебным.

Водитель отца топчется у тачки. Заметив меня, открывает заднюю пассажирскую дверь, к которой, не раздумывая, отправляюсь.

У меня нет других вариантов. Ключи от тачки изъяли, телефон и бумажник тоже.

Приветственно кивнув Володе, забираюсь на сидение и смотрю в окно, за которым спустя пару минут появляется мрачная отцовская фигура.

Он садится ко мне, и машина трогается, покидая территорию отделения.

Молча кладет рядом с моим бедром телефон и очки.

– Ключи от тачки и бумажник… – уточняю, заталкивая трубку в карман джинсов.

– Пусть пока полежат у меня, – отзывается отец.

Его тон, тихий и сомневающийся, заставляет резко на него посмотреть. Бондаренко старший опускает взгляд на свои пальцы, которые сжимает-разжимает. Нервничает.

Смотрю на него настойчиво-вопросительно.

Серьезно? Мы перешли на новую ступень наших взаимоотношений?

– Окей, понял, – усмехаюсь. – Дядь, Вов, машину здесь тормозни, – хлопаю по плечу водителя.

– Герман, сиди… – чеканит сквозь зубы батя.

– Дядь Вов…– ловлю в зеркале заднего вида его меченный взгляд, которым останавливается на отце, прежде чем тот позволительно кивает.

Тачка паркуется в кармане вдоль проезжей части и, ничего не сказав, я выпрыгиваю из машины, чувствуя на своем затылке прицел отцовских глаз.