Читать книгу Детство. Юность. Депрессия? - - Страница 1

Свою сознательную жизнь я помню с 5 лет, когда проснулся от скрипа и грохота заносимой мебели. Я наблюдал за процессом, с любопытством следя за каждым движением грузчиков и пытаясь им помочь. В конце их работы один из них спросил, сколько мне лет. "Пять", – гордо ответил я.

Вернувшись в гостиную, я с наслаждением улёгся на мягкий диван. На стене висели две огромные колонки, подключённые к виниловому проигрывателю. Лёжа на диване, я часами слушал сказки, записанные на пластинки. У нас было много альбомов с музыкой и сказками, которые мы хранили под диваном. С трудом поднимая одной рукой низ дивана, другой я быстро доставал запылившиеся случайные пластинки, пока моя рука не ослабевала и тяжёлая волшебная дверь не закрывалась. Каждый раз, бережно сдув пыль, я аккуратно ставил пластинку в проигрыватель, и наслаждаясь таинственным треском винила, особенно в начале воспроизведения, закрывал глаза и с головой погружался в сказочный мир. С детства, из-за отсутствия частого доступа к телевизору, у меня развилась необычайно богатая фантазия.

Я родился в 90-х и жил в Беларуси, в небольшом уютном посёлке на 500 человек. В основном это были двухэтажные дома с участками, где большинство людей строили бани, теплицы, сараи для кур, коровы, свиней и выращивали овощи. Но были и многоквартирные дома. Мысленно посёлок можно было разделить на две части: коттеджи, которые мы в шутку называли "Сингапур", и район с многоквартирными домами вперемешку с коттеджами – "Шанхай". Как и в этих азиатских городах, в "шанхайской" части посёлка проживало заметно больше людей, чем в "Сингапурской".

Посёлок живописно располагался среди могучих лесов, между двумя малыми озёрами, на ответвлении дороги, соединяющей областные города. Все земельные участки выдавались работникам комбината по выращиванию крупного рогатого скота, расположенного в трёх километрах от посёлка. Это была обычная практика для Беларуси тех лет. Заводы и фабрики выдавали своим сотрудникам квартиры в городах и участки в деревнях на время их работы на предприятии. Главным преимуществом было то, что спустя тринадцать лет добросовестной работы, дом переходил в собственность.

Наш угловой дом находился в тридцати метрах от леса. Двухэтажный, с просторным участком, где мы выращивали овощи, гаражом и небольшим сараем. В то время за мной присматривала няня. Она приходила ранним утром, когда родители спешно собирались на работу, и уходила вечером. Мама рассказывала, что за всё время, у меня было две няни: первая – еврейка, необычайно вежливая, добросовестная и порядочная; и вторая, которую я уже помню, причём с некоторым разочарованием, не с лучшей стороны.

Проблема заключалась в том, что вторая няня понемногу у нас воровала. Она тайком носила своему племяннику наши конфеты и фрукты, а может, возможно, и деньги, но это не точно. Почему мама её не уволила? Думаю, было очень сложно найти новую няню, готовую ездить за небольшую плату в отдалённый посёлок.

С самого детства я был очень независим от родителей. Мне не требовалось их чрезмерно пристальное внимание. Всё свободное время я проводил либо с няней, либо на улице с друзьями – в этом и заключалась особая прелесть беззаботной жизни в посёлке. Многие мои будущие знакомые рассказывали, что лучшие моменты детства – это летние каникулы у бабушек в деревне. Для меня же это была привычная повседневность.

Моё первое яркое воспоминание связано с внуком няни. Однажды отец повёз нас всех в шумный город, в завораживающий цирк. У меня до сих пор сохранилась пожелтевшая от времени фотография, где клоун ловко нас сфотографировал на Polaroid. Держа в руках уже проявленный снимок, я был совершенно поражён, ведь для меня это было невероятным волшебством и настоящим чудом. Отец в молодости увлекался фотографией, поэтому у нас сохранились целые большие пакеты фотокарточек. Но это всегда был долгий процесс проявки. А фото с Polaroid вызвало у меня столько же вопросов, как и когда я впервые увидел, как сосед заливает воду в радиатор автомобиля, и неустанно допытывался у отца, почему мы тогда тратим деньги на бензин.

На цирковом представлении меня удивило, как клоун предлагал детям из зала храбро подняться на сцену и поучаствовать в номере. Я не понимал, почему столько ребят, словно на пружинах выпрыгивая из кресел, тянули руки и кричали, отчаянно желая быть выбранными. А я сидел с единственной робкой мыслью: только бы не я. Тогда сделал вывод, что городские дети намного менее скромные, чем деревенские. Ещё мне запомнился фокус, когда клоун на глазах изумлённой публики превращал простую бумагу в денежную купюру, удивляя публику. После этого я страстно хотел раскрыть этот секрет. Но тогда, когда не было ни интернета, ни мобильных телефонов, ни знакомых фокусников, сделать это было крайне непросто. Поэтому всю дорогу домой мы увлечённо и плодотворно обсуждали, как он мог такое провернуть. Тот день стал для меня одним из самых ярких в году. Обычно я проводил время в родном посёлке, а в город редко выезжал, всего пару раз в год. Родители были постоянно заняты работой, и обычно городские поездки просто не требовались.

Мама работала стоматологом в местной амбулатории на территории комбината, благодаря которому и был построен наш славный посёлок. В амбулатории был небольшой штат: стоматолог, два терапевта и несколько медсестер. Поскольку медицина в Беларуси бесплатная, зарплата у мамы была довольно скромной. Но она часто приносила домой шоколадки и конфеты, оставленные в знак признательности благодарными пациентами. Для меня это было самым настоящим счастьем. Ожидание долгожданного маминого прихода с работы и вкусненького гостинца, стало для меня своеобразным условным рефлексом, как для знаменитой собаки Павлова. Обычно конфеты хранились у нас в холодильнике. И даже если там ничего не было, я с надеждой по несколько раз в день открывал его, надеясь, что кто-то всё же положил туда что-то вкусненькое. Мама, смеясь, бывало, подшучивала надо мной, мастерски изображая эту мою привычку.

Когда няня отсутствовала, я ходил с мамой на работу. Но иногда мне и самому приходилось с замиранием сердца лечить там зубы. Я очень боялся стоматологов, видя, как даже храбрые мужчины от неподдельного страха вцеплялись в подлокотники кресла. Чтобы проверить мои зубы, мама приносила инструменты домой. И если к моему ужасу обнаруживала кариес, я знал – завтра меня ждёт неминуемая экзекуция. Видимо, чтобы хоть как-то подбодрить меня, за каждый вылеченный зуб мама великодушно давала мне деньги. И знаете, это работало – я понемногу переставал бояться. Только почему-то эти с таким трудом заработанные деньги так и не тратил. Ещё мама всегда настойчиво убеждала меня лечить зубы без анестезии. Каждый раз обещала: "Давай попробуем так, но если будет больно, я обязательно сделаю укол". Больно, увы, было всегда. Но мама ласково подбадривала: "Потерпи ещё чуть-чуть, уже почти всё". После лечения какое-то время я не ел сладкого и старательно чистил зубы. Но хватало меня увы, ненадолго.

В амбулатории мне отчётливо запомнился специфический медицинский запах и зловещий звук маминой бормашины. Когда она, пронзительно жужжа, сверлила зуб, звук менялся, и у меня аж мурашки по коже бежали и болезненно сводило мозг. Домой мы обычно шли пешком мимо дымящейся котельной. От неё отходили покрытые толстым слоем изоляции трубы отопления, по которым в дома поступала горячая вода. Трубы где-то на метр возвышались над землёй и тянулись вдоль дороги, петляющей через лес, почти на километр. Я любил карабкаться и шагать, пока мама шла рядом по тропинке. В один из таких беззаботных моментов, идя по трубам чуть впереди, я вдруг понял, что мамы нигде не видать. Я стал громко звать её, искать, но паники не было. Оказалось, она специально спряталась, с интересом наблюдая за моей реакцией. И осталась чрезвычайно ею довольна. С улыбкой сказала, что это была проверка, и я её с честью прошёл.

Моим первым и лучшим другом детства был сын маминой подруги-терапевта – Александр, которого, конечно, все звали Саней. Тогда у меня как раз появился сверкающий новенький велосипед, к которому отец заботливо приделал боковые колёсики – я ещё не умел держать равновесие. Но как только он это сделал, я вмиг почувствовал себя неудержимым, готовым покорять все дороги мира. Правда, на тот момент "все дороги мира" ограничивались улицами нашего маленького посёлка, и поначалу мы с Саней просто беззаботно катались вокруг своих домов.

Несмотря на кажущуюся общую безопасность, однажды я чуть не угодил под машину. На повороте на меня словно из ниоткуда вылетел автомобиль нашего главного агронома. Он резко затормозил, вывернул руль, едва не задев меня. Открыв окно, мужчина стал яростно кричать, хотя сам был не прав – ехал слишком быстро. Я смущённо извинился и в испуге уехал. Родителям ничего не сказал. Но спустя пару недель, когда я с гордостью хвастался отцу, как лихо научился тормозить, он ехидно подколол меня, мол, знаю я, как ты тормозить умеешь. Я никогда не жаловался и не рассказывал о каких-либо происшествиях. Я не хотел, чтобы меня наказали, и думал, что у родителей и так хватает стресса, чтобы ещё из-за меня нервничать. Когда я понял, что злополучный горе-водитель рассказал отцу об инциденте, я с негодованием подумал, какая же он ябеда.

Наш посёлок был очень компактным. Дома располагались аккуратными квадратами. В квартале, где я жил, было пятнадцать домов. В первом квартале – двадцать, во втором – двадцать пять. Четвёртый квартал состоял из семи домов, выстроенных в ряд напротив моего. Въезд в центр этого квадрата был один. Там же находилась электроподстанция и проходила дорога к гаражам и сараям. Можно сказать, это был наш "чёрный ход". Он очень бы пригодился при зомби-апокалипсисе. Но тогда про такое никто не думал и фильмов подобных не смотрел.

В этих домах обычно жили специалисты с высшим образованием, работавшие на комбинате: бухгалтеры, агрономы, инженеры, начальники участков. А ещё те, кто мог позволить себе купить здесь жильё. Но таких, насколько я знаю, было всего четверо, и все они приехали из-за границы.

Другую часть поселка занимали два трехэтажных дома на 20 квартир в каждом, окруженные другими коттеджами. На их территории располагались небольшой футбольный стадион, волейбольная и баскетбольная площадки (она же – стоянка для машин), а также несколько красных турников. По проекту планировалось построить школу, но с распадом СССР эти планы так и остались на бумаге – грустным напоминанием о несбывшихся мечтах. Иногда я катался на велосипеде к этим площадкам, чтобы с восхищением наблюдать за игрой других детей, но мне было слишком мало лет, чтобы присоединиться. Этот уголок посёлка для меня казался как другой мир, полный людей и постоянного шума.

Ещё в посёлке был магазин, первое время располагавшийся в сыром и довольно жутковатом подвале. Но я его не забуду, потому что там продавалась газировка в многоразовых бутылках и самый свежий ароматный хлеб, хрустящие корки которого я с удовольствием съедал по дороге домой.

Дорога, ведущая к центральной трассе, была негласной границей между нашими районами – "Сингапуром" и "Шанхаем". Поначалу мы с Санькой ездили только по своему "сингапурскому" кварталу. Он жил в 1-м квартале, а его бабушка с дедушкой – в моём, 3-м. Всё свободное время мы проводили на улице, лихо гоняя на великах. Однажды мы поменялись ими, и Санёк умудрился сломать мне руль. Я уже приготовился к наказанию дома, но мы обратились к его дедушке. Помню, как зашли в его мастерскую, а там – целый склад разных инструментов. И, как по счастливому волшебству, на стене висел точно такой же руль! Я был несказанно рад, что удалось избежать грозящей взбучки.

Ещё одно приятное воспоминание тех лет – как во время бушующей грозы мы собирались у кого-нибудь дома на уютной лестничной клетке между этажами, бережно раскладывали две колоды карт и азартно резались в "дурака". Или играли в прятки и жмурки. В такие моменты я чувствовал себя в безопасности, а звуки дождя, барабанящего по крыше, и мощные раскаты грома дарили странное умиротворение. Если учитывать, что наши воспоминания и предпочтения формируются с раннего детства, то именно во время дождливой погоды мне было особенно приятно засыпать. Независимо от того, насколько сильно гремел гром или шумел ливневый дождь, я почти мгновенно засыпал и видел самые прекрасные сны.

В моём доме на втором этаже было три комнаты. В родительской имелось два чердака, заваленных всяким хламом, по большей части – старыми газетами. Чердаки утеплялись коварной стекловатой, прикосновение к которой вызывало зверский зуд. Мы старались её не трогать, но во время игр то и дело нечаянно задевали.

Как-то раз я умудрился опрокинуть огромную банку с белой краской, стоявшую на полу. Перепугавшись, я забился в самый дальний пыльный угол чердака. До сих пор отчётливо помню, как сижу, дрожа от неподдельного страха перед наказанием, в непроглядной темноте. Вдруг открывается дверь, показывается мамина улыбающаяся голова и ласково говорит: "Выходи, никто тебя не накажет". Учитывая, что я ожидал грозное суровое наказание от родителей, в тот момент я испытал ни с чем не сравнимое облегчение, когда узнал, что меня не будут ругать. В итоге, вылезая из укрытия, я сам наказал себя, зацепившись за стекловату и изрядно запачкавшись. Подводя итоги того злополучного дня, можно было сказать, что я вляпался дважды – и в стекловату, и в краску. Кстати, после того случая краску вытерли, но не до конца – этот многострадальный ковер служил нам верой и правдой долгие годы.

Чердак в основном служил местом для счастливых и беззаботных игр и хранилищем приятных воспоминаний из детства. Однако однажды именно он стал причиной самого сильного стресса в моей жизни. Сколько себя помню, мне всегда снились красочные, захватывающие сны – неважно, засыпал ли я на минуту или спал всю ночь напролет. В более зрелом возрасте я даже пытался научиться контролировать свои сновидения, погружаясь в тайны подсознания, изучая соответствующую литературу и проводя увлекательные эксперименты. Иногда это удавалось, но не всегда – контроль над бессознательным требует постоянной упорной практики. Однажды, ночуя в комнате с выходом на загадочный чердак, мне приснился жуткий страшный сон. Я будто просыпаюсь и с тревогой всматриваюсь в непроглядную темноту, откуда доносится странный зловещий шум. В какой-то момент дверь на чердак резко с грохотом распахивается, и оттуда начинает надвигаться угрожающая зловещая тень. Я так сильно испугался, что оказался полностью парализован страхом, неспособный ни пошевелиться, ни закричать. Мне казалось, что если включить свет, видение исчезнет, но я был словно прикован к месту невидимыми цепями ужаса. Проснувшись в холодном ужасе, я понял, что это был лишь сон. Тем не менее, я надеялся, что если когда-нибудь в реальной жизни окажусь в по-настоящему экстремальной ситуации, то смогу преодолеть себя, справиться со страхом и спастись или помочь другим. В тот момент я впервые испытал так называемый "сонный паралич", хотя тогда еще не знал этого термина, принимая это за очень реалистичный и пугающий ночной кошмар.

В том году случилась ещё одна неприятность, не менее пугающая для меня в тот момент: мне предстояло начать посещать детский сад, расположенный в десяти километрах от дома. Главной проблемой для меня стали мучительные ранние подъёмы в безжалостные 7 утра. Перед выходом из тёплого уютного дома, мне надо было успеть умыться, позавтракать, собраться и сонно плестись до остановки. Тогда я ещё не осознавал своего детсадовского счастья: веселье, общение, развлечения и блаженный дневной сон! А единственной трудностью было – проснуться в 7 утра… Это при том, что мама вставала аж в немыслимые 5!

В то время у нас было небольшое, но хлопотное хозяйство: корова, свиньи, куры. Мамин распорядок дня меня сейчас не просто удивляет, а поражает: в 5 утра подъём, затем – приготовить завтрак и обед, подоить корову, накормить свиней и кур. Потом – собраться на работу, накормить детей, отработать смену. Вернувшись, нужно было ещё прополоть-полить огород, опять всех накормить, проверить уроки. Лишь спустя годы я начал осознавать, какие поистине титанические усилия прикладывали родители, чтобы обеспечить нам, детям, беззаботное детство. Не участвуя в хозяйственных делах и не понимая, как всё устроено, казалось, будто всё происходит само собой. Словно по волшебству – есть чудесный волшебный столик, на который можно складывать весь мусор, а через некоторое время он снова становится чистым. Не зная и не замечая, что его обязательно кто-то убирает, можно действительно поверить в настоящее волшебство.

Я делил комнату на втором этаже со старшей сестрой. Утром мама будила нас. И следующие 11 лет, изо дня в день, я просыпался под неизменную "симфонию" маминых шагов: вот она подходит к лестнице, щёлкает выключателем, ступает тапочками на первую ступеньку, затем снимает их. Поднимается, заходит к нам… После подъёма мы сонно одевались и спускались завтракать. С ранних лет мама приучала нас плотно есть по утрам. Это могли быть ароматные каши, макароны с сосиской и чаем, нежнейшие сырники со сметаной, бутерброды. Я, бывало, спросонья просто сидел над тарелкой, не притрагиваясь, бессмысленно залипая в одну точку. Мама меня "расшевеливала", и я нехотя принимался за еду. Таким было привычное начало почти каждого моего дня.

Железным правилом, не допускавшим исключений, был запрет на пропуски школы. Веской причиной могла быть только болезнь или что-нибудь совсем серьёзное. Сестра рассказывала, как однажды зимой, в лютый 28-градусный мороз, мама всё равно отправила её на занятия. В итоге, кроме неё, в классе оказались лишь учительница и ещё одна такая же замёрзшая девочка. Педагог сжалилась и отменила уроки и отпустила их по тёплым домам. Никто не пострадал, только свободное время сестры. Вот такая советская закалка! В прямом и переносном смысле слова. Я на себе прочувствовал силу этого правила уже в средней школе. Однажды мне с утра было очень плохо, меня даже стошнило. Но на мамин вопрос о самочувствии я ответил: "Уже нормально". И только сидя в душном автобусе по дороге на занятия, с запозданием понял, что сегодня мог бы блаженно поваляться дома…

После завтрака мы с мамой шли на остановку, откуда автобус увозил меня в детский сад. Сестра отправлялась на другую, в противоположную от меня сторону – её автобус отвозил в школу. По дороге я постоянно ныл и жаловался, как хочу спать. Мама ласково подбадривала меня подсчётами, сколько дней осталось до долгожданных выходных или каникул.

За нами приезжал специальный автобус, выделенный предприятием, построившим наш посёлок и где работало большинство его жителей – для доставки детей сотрудников в школы и сады. Важность предприятия для жизни посёлка трудно было переоценить. Делалось всё возможное, чтобы людям, отрезанным от города, жилось лучше. Организовывались автобусные маршруты, регулярно чистились дороги, а в некоторых случаях даже оказывалась помощь по ремонту в домах. Летом даже чистился пляж на озере, а зимой наряжалась пушистая ёлка.

Ожидая автобус, мы стояли возле грандиозного недостроенного дома с гаражом. В ненастную погоду мы прятались непосредственно в самом гараже, благо владелец так и не успел его достроить. Участок при доме составлял около 50 на 100 метров, на нём также находились недостроенная баня и какие-то хозяйственные постройки. Похоже, хозяин любил с энтузиазмом начинать новые проекты, не доводя предыдущие до завершения. Я всё с надеждой надеялся, что однажды он всё-таки достроит дом и мы увидим его во всей красе. Хотя многие скептически посмеивались, мол, жизни ему не хватит. Если бы я раньше его не видел, то мог бы представить себе этого хозяина как солидного мужчину, вальяжно курящего трубку и уверенно отдающего распоряжения. Но на самом деле он часто собственноручно работал на участке, и я мог его вполне наблюдать. В те моменты я даже подумать не мог, что в недалёком скором будущем мы познакомимся поближе.

В автобусе, доставлявшем нас в сад, ехали и наши воспитатели – те, кто проводил с нами весь день. Они, надо сказать, особо с нами не церемонились, относились довольно жёстко – на мой наивный детский взгляд. Помню, однажды в автобусе кто-то заплакал, и воспитательница ехидно сказала: "Поплачь-поплачь, это полезно. Меньше пи́саться будешь". Видимо, поэтому никто особо не капризничал и не разводил нюни – на это просто демонстративно не обращали внимания.

Был поучительный случай и со мной. Как-то один мальчик ударил меня по колену, и я, корчась от боли, повалился на землю. Это заметила воспитательница. Она поставила нас лицом к лицу и строго велела мне ударить обидчика в ответ – куда захочу, на моё усмотрение. Я не собирался этого делать, но под её грозным взглядом возникло ощущение, что если откажусь – влетит нам обоим. Пришлось дать сдачи, стукнул его по спине. Суровые нравы! Можно сказать, детский сад готовил нас сразу к армейской дисциплине.

Первые несколько месяцев я ходил в младшую группу. Мы там, по правде, мало чем занимались, и мне было откровенно скучновато. Запомнились разве что милые деревянные шкафчики для одежды, украшенные фигурками зверушек, забавные варежки на резинках и всеобщее радостное возбуждение, царившее перед уходом домой.

Распорядок дня в саду был строгий: приезжаем, завтракаем, играем. В три часа – обязательный "тихий час". Иногда, нас укладывали спать прямо на улице. Сейчас в это верится с трудом, но тогда такое практиковалось. К пяти вечера мы уже были по домам. Меня обычно встречал папа, работавший главным энергетиком на том самом комбинате.

Вечера я проводил, беззаботно играя во дворе с Саньком, а родители в это время смотрели телевизор. Если я присоединялся к ним, то обычно сидел на полу, занимаясь своими делами. Но иногда приходилось "подрабатывать" пультом – переключать каналы по маминой или папиной просьбе. Это была моя первая, увы, неоплачиваемая работа.

Вообще, мне разрешали смотреть телевизор не больше часа в день. Уходя из дома, мама иногда предусмотрительно вынимала предохранитель из телевизора – так, на всякий случай. Может, благодаря этому я и научился довольно рано читать? Я ведь оставался один только когда болел, обычно ангиной или коварной простудой. В такие дни моим утренним ритуалом было полоскание горла особой смесью из соли, соды и йода. У нас даже была специальная литровая бутыль йода с резиновой пробкой. Помню, как-то я её случайно опрокинул, открывая. Разлил всё, от испуга запаниковал и бросился вытирать зловонную лужу. Едкий запах потом ещё несколько часов выветривался. Я пытался скрыть следы преступления, но мама, вернувшись, всё поняла по характерному запаху. Впрочем, не ругалась, даже с улыбкой сказала, что я молодец – мол, хоть надышался парами йода, для здоровья полезно.

Но это был не единственный раз, когда меня выдал предательский запах. Однажды старшая сестра с подружкой баловались – поджигали бумажки и тут же тушили их водой. Мне не дали попробовать, и я остался крайне неудовлетворённым. Улучив момент, когда остался дома один, я отправился в гостиную, встал посреди комнаты и с важным видом поджёг листок. Когда пламя добралось до пальцев, я обжёгся, уронил огрызок и в панике затоптал его ногой. Хорошенько проветрил комнату и старательно вытер след на полу. Решил – дело в шляпе, концы в воду. Но не тут-то было! Отец, вернувшись с работы на обед, сразу учуял подвох. "Ну, что тут у нас происходит?" – строго спросил он, подозрительно окинув взглядом комнату. Я лихорадочно пытался придумать правдоподобную отговорку, но все слова застревали в горле. Словесный паралич 2.0. Положение было хуже некуда, волны стресса накрывали меня. Я еще не отошел от тушения листка и уборки, а приезд отца и вовсе поставил меня в тупик. Впрочем, он особо расспрашивать не стал – просто отчитал как следует. А потом, в воспитательных целях, заставил меня читать вслух газетную заметку про какой-то пожар. Читал я не особо хорошо, еле-еле продирался сквозь текст. Куда больнее самой головомойки было осознание, что я подвёл папу, утратив его доверие. Это и стало главным наказанием.

Однажды я серьёзно заболел бронхитом. Мама на время перебралась в нашу с сестрой комнату – делала мне на ночь ингаляции, тревожно прислушивалась к дыханию. До сих пор вспоминаю это время с содроганием: ежедневные горчичные ванночки для ног, банки на груди и спине, мёд с чесноком и молоком вперемешку… Но хуже всего было, когда ступни натирали скипидаром и надевали толстые носки. Жара стояла невыносимая, а мама всё не давала раскрыться. Я, конечно, пытался украдкой высунуть ногу из-под одеяла, но куда там! Только мама отвернётся – она тут как тут: "Укройся немедленно!" Жар, испарина, зуд от горчичников -вот те неприятные физические ощущения, которые мне пришлось испытывать в те дни. Я словно варился заживо в этой лечебной "парилке", не имея возможности даже на миг вздохнуть свободно. В такие ночи меня мучил жуткий кашель. Все домашние спали, а я старался не шуметь – прижимал подушку к лицу и как будто с глушителем, беззвучно кашлял в неё. Обычно домашнее лечение помогало, но пару раз дело кончалось больницей.

Кстати, о моём "богатырском" здоровье в ту пору красноречиво говорит такой забавный эпизод. Мама рассказывала, что где-то до трёх лет я был очень упитанным карапузом. И вот, когда меня в очередной раз привезли в поликлинику, медсестра изумлённо ахнула: "Ну и поросёночка вы откормили!"

Надо сказать, болезни кого-то из нас, мама всегда воспринимала очень близко к сердцу. Бывало, подойду к ней в выходной: "Мам, что-то я неважно себя чувствую". Она меня оглядит, пощупает лоб и тут же встревоженно мрачнеет. Начинает ворчать что-то под нос и разворачивает целую "спасательную операцию": уединяет меня от домочадцев, выделяет отдельную посуду, составляет график процедур и лечения… Если уж совсем начистоту, то мой "страх №1" в детстве – это был именно страх заболеть и тем самым сильно огорчить маму.

На самом деле причины для её тревоги были весьма основательные. Когда мы переехали в новый дом, ему уже исполнилось 33 года. До этого он пять лет самоотверженно отпахал на предприятии, не брав ни единого больничного – даже если прихварывал, всё равно из последних сил тащился на работу. Руководство высоко ценило такую преданность делу. В награду папе даже позволили самому выбрать дом из тех, что распределяло предприятие. Бонусы бонусами, но здоровье, как оказалось, было уже непоправимо подорвано. Однажды он сильно простыл, подхватил ангину. Но по привычке решил перемочь недуг на ногах. В разгар болезни у папы неожиданно распух и покраснел палец на руке. Врач сказал – мол, видно, ушибли где-то. А оказалось, что это был симптом ревматоидного артрита – серьёзного осложнения нелеченой ангины. Будь диагноз поставлен вовремя, можно было обойтись сравнительно малой кровью. Но драгоценный момент был упущен. Именно из-за болезни отец никогда не играл со мной в спортивные игры. Однажды зимой он первым начал задорно играть в снежки, и я с неподдельной детской радостью начал забрасывать его снежками с ног до головы. Но стоило мне осознать, что каждый его бросок причиняет ему боль, как я тут же прекратил и мы занялись чем-то другим. Это был первый и, к сожалению, последний по-настоящему спортивный момент в нашей с ним жизни.

С тех пор отец мучился от болей в суставах рук и ног. Я в силу возраста не понимал и не вникал в случившее. Вот был папа весел и бодр, а через несколько месяцев – еле ходит. Страшно было смотреть, как он, морщась от боли, неловко спускается по лестнице, судорожно цепляясь за перила. В такие минуты мне хотелось провалиться сквозь землю или убежать куда глаза глядят, лишь бы не видеть его страданий. После 33-х лет папа уже не оправился окончательно. Болезнь неумолимо прогрессировала, обезболивающие таблетки стали его неизменными спутниками.

Мама места себе не находила, готова была на всё ради его выздоровления. Ходила к бабкам-целительницам, на сеансы экстрасенсов, выкладывала деньги за разные сомнительные снадобья из трав и ещё бог весть чего. Однажды она взяла меня с собой на какой-то "групповой курс исцеления". Мы пришли в обычную квартиру, куда набилось человек десять. Я кое-как примостился на краешке кровати. Предводительница кружка завела долгий рассказ о некой женщине, которая вот так же страдала, а благодаря их методике излечилась. Потом принялась показывать нам дыхательные упражнения: глубокий вдох, задержка на пару секунд, плавный выдох. Часа полтора мы так просидели, старательно пыхтя и отдуваясь. Может, кому эта техника и помогла, но мне от бронхита – нет. Как и папе от его артрита. Конечно, эффект плацебо никто не отменял, и порой наивная надежда, вера в лучшее помогают справляться с тяготами и болезнями ничуть не хуже, чем лекарства.

С тех пор я сделал для себя два важных вывода. Во-первых, нужно беречь здоровье смолоду – заболел, сразу бери больничный и лечись как следует, до полного выздоровления. Ведь сегодня ты ценный сотрудник, а завтра тебя легко могут заменить другим. Во-вторых, не стоит доверять шарлатанам-целителям, магам, бабкам-шептуньям и прочим "волшебникам". Неизлечимых болезней они не исцелят, а времени и денег отнимут немало.

А вот что действительно помогло мне укрепить здоровье, так это спорт и санаторное лечение. Детские болезни и папина история стали для меня бесценными жизненными уроками, научив больше ценить здоровье, заботливо беречь себя и близких.

В первый раз я поехал в санаторий с бабушкой по маминой линии. Мы встали ни свет ни заря. Я позавтракал, залез в папину машину, сладко задремал, а проснулся уже на месте. В санатории я лечил свой хронический бронхит, а бабушка просто присматривала за мной. Мне назначили иглоукалывание, массаж, ароматерапию, лечебную физкультуру.

По утрам мы ходили в столовую, завтракали за общим столом с другими отдыхающими. Бабушка до сих пор со смехом вспоминает, как я, что бы ни ел, обязательно комментировал: "У моей мамы вкуснее!". И вот однажды мальчишка, сидевший с нами, не выдержал: "Ну сколько можно, надоел уже со своей мамой!". Но я ничуть не смутился и продолжил нахваливать мамину стряпню. Бабушку так растрогал этот момент моей безграничной любви к маминой готовке, что она с нежностью вспоминала его долгие годы.

После завтрака – целительные процедуры. А вечером мы с бабушкой ходили на живописное озеро, кормили уткам и лебедям хлебные остатки с ужина. В такие задушевные моменты мы много разговаривали. Она рассказывала о своей нелёгкой молодости, о страшной войне.

В их семье было три сестры, моя бабушка – младшая. Когда началась война, ей было всего два года. В 43-м она с сестрами, попала в концлагерь. Жили в грязных бараках за колючей проволокой. Бабушка вспоминала, что некоторые немцы из жалости, украдкой подкармливали детей. Условия в лагере были ужасными – скудное и невкусное питание, антисанитария, холод и постоянный страх. Сёстры изо всех сил старались поддерживать друг друга и не терять надежду. Дети мёрзли и болели, но редкие улыбки и тайные игры помогали им хоть немного отвлечься от беспросветных тяжких будней.

После войны они ютились в землянке – углублённом в почву жилище, перекрытом брёвнами и засыпанном землёй. Постоянного крова ни у кого не было. Уже позже, когда страна начала восстанавливаться, они перебрались в город. Бабушка любит ставить в пример её несчастное детство, когда слышит чьи-либо жалобы на современные трудности. Особенно часто она вспоминала, как им приходилось пить воду прямо из зловонного болота и есть полусгнившую картошку в те тяжёлые годы. Моя тётя всегда отвечала на такие бабушкины высказывания, что "сейчас совсем другие времена". Но проведя много часов в задушевных беседах с бабушкой, я проникся её рассказами и, возможно, в какой-то степени благодаря им, у меня даже не возникали мысли капризничать и просить мне что-то купить. Эти истории о её нелёгком детстве помогли мне по-настоящему оценить все блага и возможности, которые есть у меня сейчас.

После санатория я вернулся в садик, где меня перевели в старшую группу. Ещё в автобусе, я познакомился с мальчиком-"старичком". И в первый же день на новом месте, благодаря этому знакомству, чувствовал себя не так одиноко. Вообще, всю свою "детсадовскую" жизнь я был самым мелким в компании. Мои друзья и приятели были на год-два старше. Впрочем, ни по уму, ни по силе я от них не отставал. Каждое утро начиналось одинаково: приезжаем, встаём в круг и начинаем азартно бороться один на один с пацаном из соседнего посёлка. Этакие ежедневные гладиаторские бои. Не до крови – просто валяли друг друга по полу, старались прижать, положить на лопатки. Или пока кто-то не устанет. Воспитатели не лезли, давали нам "выпустить пар". В этих схватках я сражался наравне с моим особым напарником, но временами уступал ему в силе и выносливости. Был у нас и самый старший мальчик, который со стороны казался организатором и вдохновителем этих бойцовских турниров. Азарт переполнял нас, каждый раз мы выкладывались на полную, стремясь вырвать победу.

В старшей группе стало гораздо интереснее. Мы учились читать, писать, считать. На прогулках играли в подвижные игры. Моей любимой была "Али-Баба". Правила просты: две команды встают друг напротив друга, берутся за руки. Одна группа кричит речёвку: "Али-Баба!", вторая отзывается: "О чём, слуга?". Ну и дальше: "Выручать пора!", "Кого же?" – тут называют имя игрока из чужой команды. Кого выбрали – тот разбегается и пытается разорвать живую цепь из сомкнутых рук. Если успешно – забирает кого-то к себе. Если нет – сам остаётся в этой команде. Я почти всегда мощно таранил строй и приводил "пленных". Моя сторона чаще выигрывала. Правда, однажды случайно заехал кому-то в глаз. После этого игру строго запретили. Хоть я и расстроился, остальные, наверное, были рады – ведь я всегда был самым напористым. Именно в "Али-Бабе" я особенно ярко ощущал чувство сплочённости, когда стоишь, крепко сжимая ладони друзей в живой цепи. И ни с чем не сравнимую радость победы, когда тащишь за руку очередного "пленного" в свою команду.

Ещё помню, родители купили мне супермодные кроссовки – с прозрачными вставками в подошве, в которых плескалась цветная вода. И на пятке – лампочка, она загоралась при каждом шаге! Это было настоящее техническое чудо. Мы с пацанами забирались в тёмные уголки садика и устраивали там "световое шоу". Правда, батарейка быстро садилась, и кроссовки превращались в обычные. Но впечатления всё равно остались незабываемые.

После детского сада мы в основном играли вдвоём с моим лучшим другом Саней. Но позже к нам присоединился и мой старый детсадовский приятель Матвей. Саня с Матвеем не особо ладили, поэтому мне приходилось лавировать, уделяя внимание обоим. Старался никого не обделять, но получалось не всегда. Матвей очень сильно заикался, но никто его за это не дразнил. Как ни странно. Он каждое лето собирался в специальный лагерь для лечения своего недуга, но каждый раз оставался дома. Я и сам не сразу научился выговаривать "р", долго тренировался на слове "трактор". Кстати, Санька в ту пору не ходил в детский сад, а обучался дома у бабушки с дедушкой. Его дед был музыкантом и лихо играл на баяне. Следуя семейным традициям, Саня записался в музыкальную школу и начал прилежно осваивать игру на фортепиано. Мы часто собирались у Матвея – рядом с его домом был симпатичный лесок и пруд, куда местные коровы приходили на водопой. Однажды зимой я, дурачась, раскрошил ногами лёд и провалился по колено в ледяную воду. Хорошо, ребята вовремя вытащили! Я рванул домой, мама знатно отругала, усадила греть ноги в тазике с горячей водой, растирала мне икры спиртом. На следующий день разнос продолжился – я умудрился простыть и слечь с температурой. Впрочем, бронхит не вернулся – видимо, санаторное лечение пошло на пользу.

Занятия физкультурой никогда не заканчивались. Мы с Матвеем даже азартно соревновались, кто больше пресса накачает за день – считали по очереди "кубики" на животе. Так же наперегонки бегали в доме, из угла в угол, пока позволяла ширина комнаты и наши худые тела. Тогда я уже начал иметь представление о закаливании организма, наблюдая, как отец каждое утро стоически обливается холодной водой в очередной попытке победить болезнь. Хотя сам я не стал предпринимать столь радикальные меры и даже не переключал воду на холодную во время обычного умывания. Зато хорошим примером настоящей закалки была семья староверов, жившая в нашем поселке. Каждую зиму во время крещения они всей семьёй ходили нырять в прорубь, которую сами рубили топором. Глава этого семейства был музыкантом и неофициальным философом. Местные называли его Батюшкой из-за его длинных волос и бороды. Мама говорила, что Батюшка большой мастер поговорить. Он даже самостоятельно принимал роды у своей жены, пока акушерская бригада послушно ждала за дверью. К болезням Батюшка относился философски и почти не лечился. Поначалу я считал его местным сумасшедшим, но годы спустя всё-таки ближе познакомился с ним и его уникальным мировоззрением.

В ту пору вокруг дома хватало работы. Отец посвящал благоустройству всё своё свободное время, включая отпуск. Он вообще любил что-нибудь мастерить, а уж если брался – доводил до конца. Я, конечно, с энтузиазмом старался ему помогать. Первым делом папа решил построить баню. Привлёк к этому своего закадычного друга – дядю Эдика. Тот работал сварщиком, а в свободное время увлекался охотой. Стрелял, похоже, без берушей – со слухом у него были проблемы. Общаясь, мы старались говорить погромче. Забавно было наблюдать, как он иногда просто понимающе кивает в ответ, делая вид, что расслышал. Но в строительстве и хозяйственных делах ему не было равных! Единственное, чего дядя Эдик боялся, как огня – лечить зубы. Однажды мама уговорила его сесть в стоматологическое кресло. Так от одного вида бормашины и запаха "больнички" с ним началась форменная истерика: весь трясся, обливался потом, даже слёзы на глазах выступили. Папа потом со смехом нам пересказывал эти забавные моменты.

Однажды я наблюдал, как папа с дядей Эдиком кроют крышу бани. Даже мне, мальцу, было понятно: работёнка не из простых. А они будто не замечали ни высоты, ни тяжести листов шифера. Ловко управлялись, весело шутили о чём-то своём. В один прекрасный день я тоже смело забрался на крышу и уселся на самый её верх. Когда отец увидел меня в таком неожиданном и опасном месте, он сильно испугался. Но, стараясь не напугать меня ещё больше, чтобы я не упал, он внешне спокойно подошёл и заговорил со мной, как ни в чём не бывало. В процессе этого непринуждённого разговора я сам аккуратно слез с крыши. Возможно, я бы даже не вспомнил об этом эпизоде, если бы не рассказ отца, который так грамотно и хладнокровно провёл всю спасательную операцию.

Иногда к нам в гости приезжала бабушка, с которой я ездил в санаторий. Она уже вышла на пенсию и подрабатывала вахтёром в каком-то колледже. У неё было две дочери – моя мама и тётя Ира. Сама бабушка давно развелась с дедом и жила вместе с тётей, её мужем и дочкой в своей городской квартире. Ей нравилось приезжать к нам – здесь она чувствовала себя свободнее что ли, не так стеснённо, как в городе. На гостеприимство она так же отвечала бесконечными нравоучениями. Мы знали о сложном и трудном детстве бабушки, но не думали, что это коснётся наших семейных взаимоотношений в будущем. Она с детства приучала маму к жёсткой экономии, не покупая ей новую одежду, не приглашая гостей – что совершенно не понимал мой отец, воспитанный так же в бедной, но безмерно гостеприимной семье. Поначалу бабушка часто вмешивалась в нашу жизнь, пыталась учить родителей "как надо". Однажды папа собрался было пристроить к гостиной камин, они с мамой уже определились с проектом. Но тут папа уехал к его родителям – они жили довольно далеко, километров за триста. Пока он был в отъезде, бабушка напористо уговорила маму передумать. В итоге вместо уютного камина в гостиной появилась громоздкая стенка – такой типичный советский шкаф во всю стену. С кучей полочек, куда выставлялась "парадная" посуда и хрусталь. Которыми никто никогда не пользовался – берегли для особых случаев. Вернувшись, папа чуть не поседел от такого "сюрприза". Долго объяснял бабушке, что, мол, сейчас не старые времена, молодым хочется уюта и собственного стиля в доме. Но кто ж его слушал! С годами мама и сама поняла, что зря тогда поддалась на уговоры. Но "стенку" мы не выбросили, стоит до сих пор – как напоминание о том неравном раскладе сил. Этот случай послужил мне важным уроком. Я понял: никогда не стоит жить вместе с тещей или другими родственниками и позволять им влиять на ваши личные решения с женой. Ведь взгляды и времена меняются, и каждый считает, что знает, как лучше. Даже в идеальных отношениях с родственниками, совместное проживание может безнадежно испортить их.

Время от времени к нам наведывался дядя Толя – муж маминой сестры, тёти Иры. Он был родом с Украины, служил прапорщиком. Но после распределения переехал к нам в Беларусь. Его обычно вызывали на подмогу по хозяйству. Самому дяде Толе это не очень-то нравилось, но против напора двух решительных женщин – жены и тёщи – не попрёшь. Хоть это и казалось благотворительной помощью, но в течение года из нашего дома стабильно вывозились овощи, яйца, фрукты, мясо – всё то, что сложно вырастить в больших количествах на тесном балконе квартиры.

Как-то раз отец копал погреб в гараже. Работа уже подходила к концу, яма получилась внушительная – папа, стоя на дне, едва доставал до края. Он выбрасывал землю наверх, а дядя Толя должен был оттаскивать её в сторону. Вдруг отец замечает: что-то земля больно быстро прибывает, уже сыплется ему на голову. Озадаченный, он выбирается из погреба, а дяди Толи и след простыл! Как выяснилось, тот попросту тайком смотался в город, никого не предупредив. Зачем ему это понадобилось – история умалчивает. Мы потом не раз пытали дядю Толю на предмет сего загадочного исчезновения, но он только отшучивался.

Чаще всего дядю Толю привлекали к земляным работам: то картошку сажать-выкапывать, то скотину пасти. Кстати, корову в ту пору держали почти все семьи в посёлке. В иные годы общее стадо доходило до 110 голов! Некоторые умудрялись содержать даже по две буренки. Корова была важным подспорьем в хозяйстве. Во-первых, она давала существенную экономию на молочных продуктах. А излишки можно было продать дачникам – благо, рядом с посёлком, вдоль трассы, располагались садовые товарищества, куда летом съезжались горожане. Во-вторых, как объясняла мама, корова давала нам возможность пить свежее молоко, а значит – укреплять зубы и кости.

А ещё этим летом мы с Санькой познакомились с Вадимом – моим третьим лучшим другом детства. Он жил во 2-м квартале, в одноэтажном доме. Как это часто бывает в детстве, мы спонтанно разговорились с ним на улице, увлеклись общей игрой – и вот уже не разлей вода, целыми днями пропадаем вместе. Родители Вадима покупали ему огромные мешки кукурузных палочек, которые я тогда попробовал впервые – и часто попадался, выдав себя предательским хрустом. В то время мы очень много проводили времени у Вадима, но его родители не разрешали ему выходить далеко. Поэтому мои первые воспоминания о нём связаны именно с его домом. Вадим в детстве так же много болел, и в какой-то степени, это нас и сплотило. Я старался всегда проведывать его, хоть иногда он и не мог выходить из дома. Я тайком навещал его, когда его родителей не было дома, и незаметно убегал обратно, когда они приезжали с работы.

Как-то я был наказан и мне запретили далеко отходить от дома. Мы с Саней играли напротив дома, когда вдруг заметили пожар в лесу. Не раздумывая ни секунды, мы бросились туда и отчаянно принялись сбивать пламя сосновыми ветками. Для нашего возраста этот пожар казался бесконечным – мы изо всех сил махали ветками и перекрикивались, убеждаясь, что друг с другом всё в порядке. Этот "героический" момент прервала моя разгневанная бабушка. Она схватила меня за шкирку и оттащив, приказала бежать домой. Через 10 минут пожар уже был потушен бабушкой, Саню строго отправили домой, а мне влетело за двойное непослушание – ведь я не только ослушался запрета выходить далеко, но и ещё ввязался в тушение пожара. На следующий день, ко мне впервые пришёл Вадим, и мы тихо играли на втором этаже. Точнее, как пришёл- прокрался. Только расслабились, развеселились – а по лестнице уже шаги! Вадим в панике заметался по комнате и, недолго думая, нырнул в шкаф. Но разве ж от бабушки скроешься? Она мигом просекла, что к чему, распахнула дверцу – а оттуда Вадим вываливается, бледный и трясущийся. С перепугу бедняга даже заикаться начал. Сцена была, прямо скажем, впечатляющая. Вадим после этого лет пять ко мне в гости не совался, всё травму залечивал. Оступившись в очередной раз, я понял, что конспирация – не моё.

Мне разрешалось гулять на улице до 8 часов вечера. Обычно я просыпался, завтракал, и созванивался с друзьями, чтобы встретиться. Тогда у всех были проводные телефоны. Когда Сани не было дома, трубку брали его родители и говорили, например, что он на улице и перезвонит позже. Я был нетерпеливым ребенком и перезванивал через каждые 10-20 минут, что явно начинало их сильно раздражать.

Мы часто обедали друг у друга, чтобы не тратить время на походы домой. Мне нравилось есть в гостях, ведь каждая хозяйка готовит по-своему, а к своей еде постепенно привыкаешь.

Если я не возвращался домой к 20 часам, мама в тревоге начинала меня искать. Сначала обзванивала всех, а потом садилась на велосипед и прочёсывала деревню. В первый раз мне здорово влетело за опоздание. После этого я стал лучше следить за временем. Правда, своих часов у нас тогда не было, но можно было спросить у прохожих – всё равно все друг друга знали, в том числе и чьи мы дети.

Иногда мы ходили на озеро в сопровождении взрослых. Я тогда ещё не умел плавать. Первый раз меня учил дед по маминой линии, когда приехал к нам в гости. Мы отправились на озеро, он держал меня на поверхности воды и в какой-то момент неожиданно отпустил, думая, что я поплыву. Я камнем пошел ко дну. Я отчётливо запомнил картину, как дед сквозь толщу воды, в отчаянии тянется ко мне.

Вообще дед был тот ещё "учитель" плавания. Как рассказывала мама, он был заядлым рыбаком и грибником. Они жили в России, в городе Дубна. Дед работал токарем на военном заводе, делал детали для космических кораблей. Часто брал маму с собой – на рыбалку, за грибами, даже в Москву. Однажды, когда они рыбачили, он попросту столкнул маму с лодки в воду и она инстинктивно поплыла. В его защиту скажу, в молодости дед был отличным мужиком. Как говорит отец – лучшим из их семейства.

Благодаря деду у мамы было замечательное детство, в отличие от младшей сестры. Просто в какой-то момент бабушка с дедушкой переехали из России в Беларусь, потом и вовсе со скандалом развелись. Младшая сестра осталась с бабушкой. Дед очень сожалел об этом, ведь через несколько лет его ждало повышение и квартира на старом месте. В итоге от стресса он безнадежно спился и жил в общежитии.

Научился плавать я со второго раза, когда родители купили мне спасательный жилет. Обычно папа с мамой плыли на середину озера, а дети плескались на берегу. И вот, надев жилет, я без страха поплыл с отцом на середину озера, а вернувшись обратно и сняв жилет, я уже держался на воде уверенно. В итоге в первый же день покупки, мы отдали жилет нашим знакомым, чьи дети ещё не умели плавать.

Вообще озеро было нашим любимым местом. Напротив входа в воду был не пологий берег, а склон, где все загорали, расстелив покрывала, а зимой катались с горки. На возвышенности стояли турник и брусья, где некоторые тренировались. В озеро кто-то принёс детскую горку, почти полностью погруженную в воду и служившую трамплином для эффектных прыжков и ныряния.

Людей всегда было много – отдыхали не только местные жители, но и приезжие из города и окрестностей. Единственное, чего я по-настоящему боялся – это омерзительных пиявок. Особенно запомнился случай: стою по колено в воде, вдруг выныривает мальчишка и спокойно говорит: "У тебя пиявка на ноге!". Без промедления я помчался к отцу, и он быстро её снял.

Нашей любимой игрой было ныряние за бутылкой. Обычную пластиковую бутылку наполняли водой, бросали подальше – и вперёд, кто первый найдёт! Бывало, и лбами сшибались под водой, и наглотаемся этой мутной жижи – но азарт пересиливал. Я даже дома тренировался, в ванной. Лягу на дно и сижу, сколько воздуха хватит. А мама с секундомером надо мной, рекорды фиксирует.

Правда, однажды тренировка эта боком вышла – поскользнулся на мокром кафеле, со всей дури приложился подбородком о бортик. До сих пор внушительный шрам остался. Вообще говорят, у 90% мужчин есть либо шрам на подбородке, либо на указательном пальце левой руки. Вот и я пополнил эту статистику, имея уже оба.

Лето подходило к концу, и нужно было ждать новое. Но предварительно предстояло провести год в первом классе, впервые пойдя в школу. К тому времени я уже учился читать и писать в детском саду и дома, а Саня – только дома. С детства мне его ставили в пример, так как он много читал и схватывал все очень быстро. Какое-то время они с родителями даже жили в Германии, и он знал немного немецких слов.

Наша команда разделилась: мы с Саней поехали в школу, в которой училась моя сестра и в которой преподавали учителя из города. Считалось, что это достаточно сильная школа. А Вадим и Матвей начали учиться в школе, располагавшейся в противоположной стороне и дававшей худшее образование. Но это был выбор их родителей. Естественно, я безумно расстроился.

Еще летом мы поехали на смотрины в новую школу к нашему будущему первому учителю. Приехали мы с нашими мамами, и учитель задавал вопросы вроде: "На ветке сидели 10 птичек, 3 улетело. Сколько осталось?" Саня отвечал очень быстро, все его хвалили, и его мама с гордостью говорила, что она даже сама не успевает подумать. Мне кажется, моей маме в тот момент было неловко, что я так же не успевал подумать. Саня больше прилагал усилий в учебе, и с него больше требовали родители, бабушка и дедушка. В то время как я, стойко бился на арене, словно гладиатор, в детском саду.

Первого сентября мы взволнованно стояли перед школой на линейке в своем 1 "А" классе. По традиции, первоклассники перед всей школой, читают стихи, их было 10 человек. Мы с Саней были в этом списке. Из этого я гордо сделал вывод, что мы входили в десятку самых умных. По окончании торжественных мероприятий мы с замиранием сердца пошли в класс знакомиться. Учительница показала нам букеты цветов, которые мы ей подарили. Часть из них стояла в ведре, а часть – в красивой вазе, которую она заберет домой. Это были розы и герберы. Мои скромно оказались в ведре, так как мы просто нарвали их в нашем огороде. Все ребята из нашего класса уже знали друг друга, потому что учились вместе в подготовительном, нулевом классе, а мы с Саней были новичками в их группе. С огромными портфелями, наполненными новыми учебниками, мы счастливые поехали домой на отцовской машине.

У нас не было специального школьного автобуса, поэтому на учёбу, мы ездили на рейсовом, в котором, кроме нас, было много людей, ехавших на работу. Все места были заняты, поэтому мы всегда стояли. Часто можно было слышать, как взрослые искренне жалели нас и говорили, что нам нужно поставить памятник за такие мучения.

Наш класс располагался на 1 этаже трехэтажной школы. По приезду мы раздевались в общем гардеробе, разделенном на секции для разных классов, и переобувались в сменную, чистую обувь. Так делали только младшие классы.

В классе мы обязательно должны были сидеть парами "мальчик-девочка" и ходить в столовую, держась за руки, а также иметь специальные подставки для книг, чтобы не горбиться во время чтения. Думаю, это основные правила, которых следовало придерживаться. Вообще, можно остро подметить, что детство – это когда вы с пацанами ходите за ручки и носите колготки, но вы правильной ориентации и не Леонтьевы.

Мы с Саней быстро со всеми познакомились и с упоением начали постигать науки. Жаль, что сидели мы вместе только на уроках немецкого, который все дружно не любили. Был даже случай, когда перед уроком парень помочился на тряпку, которой вытирают доску. Но мне кажется, это был протест не против самого немецкого языка в целом, а лично против преподавательницы. Кстати, это был Саня. Когда мы сидели за одной партой, то могли шуметь и баловаться, за что учительница всегда отчитывала Саню, а не меня. Думаю, его это сильно задевало. Меня она не трогала, потому что моя сестра была одной из лучших учениц немецкого в школе и ездила на городские олимпиады. Наверное, ей было непривычно называть фамилию любимой ученицы не в целях похвалы.

Окна нашего кабинета выходили на стадион. Я думаю, 30% учебного времени мы мечтательно наблюдали, как другие ребята занимаются физкультурой или просто смотрели на погоду, с тоской мечтая поскорее пойти домой. Весь наш день проходил в одном кабинете, кроме уроков физкультуры и танцев. Танцы тоже были нашим нелюбимым предметом. Он проводился раз в неделю, мы готовили определенный танец для какого-нибудь общешкольного мероприятия. А вот физкультура была нашим общим любимым предметом, где я был хорош и ждал его с нетерпением. Иногда проходили соревнования, где мы азартно боролись с параллельным классом. В одном из этих соревнований, проходивших зимой, я умудрился забыть спортивные штаны. Я просил прощения у учительницы за эту оплошность, и она великодушно позволила мне участвовать в обычных брюках. На урок физкультуры спортивную одежду мы каждый раз приносили из дома. И чтобы не замерзнуть зимой, когда собираешься в школу, некоторые ребята, включая меня, надевали спортивные штаны, а поверх них – брюки. Отбегав и вспотев на этих соревнованиях, я с удивлением обнаружил торчащую штанину спортивных штанов из под брюк.

Также стрессом в школе для меня были экзамены по скорости чтения. Мы тогда нервно ожидали в коридоре, а учительница по очереди вызывала в класс, и мы должны были прочитать максимальное количество текста за одну минуту. Все знали результаты друг друга, и нельзя было оказаться в конце списка – это считалось страшным позором. Я хорошо читал, но все равно испытывал мандраж. Один парень в нашем классе очень плохо читал, но наша учительница вместо прозы просила его прочитать стихи. Он набрал большое количество слов, но потом весь класс обвинял его в жульничестве, хотя это была не его вина.

Самое лучшее время в школе – это окончание уроков. Тогда мы тоже ездили домой на рейсовом автобусе, который отправлялся в 14:15. Выходя из школы, мы обычно радостно заходили в магазин или местную столовую. В магазине мы покупали жвачки и коллекционировали наклейки, а в столовой брали пирожки с повидлом или с мясом и мини-пиццы. Тогда у Сани первого появился видеопроигрыватель, и мы с упоением смотрели мультфильм "Черепашки-ниндзя". Мы решили, что он будет Донателло, так как был отличником, а я – Леонардо, поскольку был хорош в спорте. Когда мы покупали пиццу, то чувствовали себя чуть ближе к этим обожаемым героям, которые кроме нее ничего не ели. Но думаю, если бы там продавались суши, мы долго бы спорили, кто из нас будет крысой.

Далее мы выдвигались на автобусную остановку. Ожидая автобуса, мы могли общаться с моей старшей сестрой и ее друзьями или стояли нашей "первоклассной компанией". Когда подъезжал автобус, начиналась поистине эпическая у его дверей. Этот автобус был еще более переполнен, чем утренний. В первые дни я был в полнейшем шоке, когда видел, как дети, цепляясь за еще не остановившийся автобус, словно безумные рвались занять место у двери, чтобы зайти внутрь первыми. Хочу сказать, что выходящим тоже предстояло героически прорываться через толпу злых школьников. Тогда задачей моей сестры было протолкнуть меня, чтобы я попал в автобус, так как был шанс не влезть, а следующий был через час. И я, не видя неба и дыша большинству ребят в грудь, окруженный бушующей толпой, прорывался в салон автобуса. Оказавшись внутри, мы теснились в течение 30 минут. Особенно тяжело было, когда стояла жаркая погода. В автобусе не было кондиционера, и уже по окончании поездки я вываливался почти вареным. Конечно, дети были основной массой желающих попасть в автобус, но если на остановке были пожилые люди, им не было равных, и они всегда в конечном итоге оказывались в автобусе. Однажды одна бабушка даже кровожадно укусила мою сестру за руку.

В те годы мы носили огромные рюкзаки, особенно в младших классах, пытаясь уместить в них все необходимые учебники и тетради на день. Когда автобус был переполнен, все снимали рюкзаки, брали их в руки и опускали к ногам, чтобы сэкономить место в салоне. Но некоторые упрямо отказывались это делать, и тогда ребята из старших классов ножом срезали им лямки. Это быстро учило культуре поведения в автобусе. Отдельного упоминания заслуживают дачники, которые ездили с рассадой помидоров или перцев, громогласно проклиная нас, если мы случайно задевали их драгоценные растения.

Выйдя из автобуса, я из последних сил еле-еле брел домой. Дом моего друга Сани находился рядом с остановкой, и в такие моменты я радовался за него, но не от всего сердца. Иногда, чтобы добраться до дома, мы останавливали машины жителей нашего поселка. Однажды мы остановили моего соседа. Когда мы сели в машину, я положил на колени арбуз, который лежал на моем месте. Выйдя из машины, я машинально забрал арбуз с собой. Соседи с удивлением окликнули меня, и я, осознав свой промах, с улыбкой извинился и вернул арбуз на место. Позже мама предположила, что они могли подумать, будто я хотел его украсть. От этой мысли мне стало жутко неловко, и я даже начал стыдливо избегать их. Когда я всё-таки добирался до дома, это не означало, что я уже могу расслабиться. Мама часто оставляла ключ от дома под ковриком, так как возвращалась с работы позже меня. Но иногда она забывала это сделать, и тогда мне приходилось пробираться домой через подвал. Самым смешным было, когда, с трудом преодолев подвал, я обнаруживал, что внутренняя дверь тоже заперта, и оставалось только обреченно ждать. Не знаю, почему родители не выдали нам всем по ключу – возможно, было затруднительно сделать копии.

Главным правилом по возвращении домой было поесть. Но иногда, наевшись после школы пиццы или просто устав от поездки в переполненном автобусе, я категорически не хотел обедать. Это приводило к конфликту с мамой и могло закончиться суровым наказанием. Во избежание этого я порой тайком выбрасывал еду в лес, а однажды спрятал ее в пакете в шкафу. Через месяц оттуда так завоняло, что, как говорится, топор можно было вешать. Но я быстро все выкинул и ловко избежал подозрений.

В октябре у меня был день рождения, и я попросил в подарок машинку на пульте управления. Вообще, игрушек у меня особо не было, что видно даже на моих детских черно-белых фотографиях. Даже представить не могу, как родители меня развлекали и отвлекали. Хотя мама с улыбкой говорила, что я был неприхотливым ребенком и после меня можно было еще рожать – она совсем не устала.

Перед днем рождения я с энтузиазмом соорудил импровизированный гараж из всего, что нашел, и попросил отца поставить туда машинку. Утром, перед школой, я проснулся и сразу стрелой побежал за подарком – моему счастью не было предела!

После школы мы с Саней в предвкушении пришли ко мне играть с машинкой, но, к моему огорчению, она сломалась. Это произошло не по нашей вине, и нужно было сказать отцу, что я не виноват. Но мы почему-то спрятали машинку в лесу и больше о ней не вспоминали. В тот момент я не расстраивался из-за потери желанного подарка, а только думал о том, как бы родители не отругали меня и не стали спрашивать, где машинка.

Зимой мы с Саней обожали кататься с горки на куске линолеума. Мы вырезали большой лист, чтобы умещаться вдвоем, накатывали трассу и азартно соревновались, кто проедет дальше. На горке собиралось много народу со всего поселка, все с упоением участвовали в заездах. Кто-то катался на санках, кто-то на пленке, а кто-то даже на драгоценных пакетах из магазина, но они были в дефиците и их бережно собирали.

У меня во дворе жила собака, которая свирепо лаяла на Саню. Когда ему нужно было пройти через двор, я отважно загонял ее в будку и собой закрывал вход, пока Саня не пройдет. Однажды мы заехали во двор на лыжах, и моя собака неожиданно прыгнула Сане на спину. Он кубарем повалился лицом в сугроб, а довольная собака гордо стояла на его спине, как на пьедестале, не предпринимая никаких действий. Саня тоже лежал не двигаясь и боясь издать звук. Потом я долго до слез смеялся, рассказывая эту историю родителям и всерьез предполагая, что животные чуют плохих людей.

Перед Новым годом у меня с обратной стороны колена предательски образовалась киста Беккера, и мне пришлось лечь в больницу на операцию. Мы решили, что это последствие удара, который мне нанес мальчик в детском саду. Киста коварно росла около года, пока не начала причинять боль и беспокойство.

Я очень не хотел ложиться в больницу, но отец торжественно пообещал навещать меня каждый день, и это меня немного успокоило. В палате со мной лежал мальчик с полностью забинтованной ногой, подвешенной над кроватью. Он рассказал, что они играли в футбол на велосипедах, пиная мяч друг другу, и в какой-то момент его нога роковым образом попала в колесо. Из-за этого ему пришлось провести в больнице около месяца, и впереди его ждало еще больше времени в таком положении.

Когда настал день операции, меня погрузили на каталку, вывезли в коридор и сделали укол. Я в ужасе боялся, что меня будут оперировать без анестезии – типичный детский страх. Изо всех сил я старался заснуть прямо на каталке в коридоре, и мне это чудом удалось. Проснулся я уже на операционном столе, когда меня перекладывали. Врач ласково успокоил меня, сказав: "Не беспокойся, спи". Следующее мое пробуждение было уже в палате, куда приехал отец. От остатков анестезии у меня двоилось в глазах и в бреду, я сказал отцу, что у него две головы. Окончательно придя в себя, я провел в больнице положенный срок. Еда там была воистину отвратительная, особенно запомнилась склизкая холодная манная каша на металлической тарелке и молочный суп с пенкой.

До Рождества оставалось всего несколько дней, и в больницу торжественно пришел Дед Мороз. Он загадывал загадки и раздавал подарки. Помню, он спросил у нас: "Что может быть теплее шубы?" Никто не ответил. "Две шубы!" Эта загадка мне очень понравилась. В конце представления все дети получили по долгожданному пакету с конфетами. К счастью, к Рождеству я уже был дома.

Поскольку мы католики, у нас принято получать рождественские подарки 25 декабря, под елкой. Большинство жителей нашего поселка были православными и дарили подарки 31 декабря.

Рождество – поистине волшебное время, когда ты ребенок. Ты искренне веришь в существование Деда Мороза и в чудеса. Для меня чудом было уже то, что я был дома, а не в больнице, а на улице царила настоящая зимняя сказка. Проснувшись утром, мы с сестрой сразу побежали к елке искать подарки. В тот год родители подарили нам игровую приставку Sega. Мы были поражены, ведь об этом даже речи не было, это оказалось абсолютной неожиданностью. Возможно, родители и сами хотели в нее поиграть. Наверное, лучше всего мы запоминаем самые счастливые моменты жизни. Поэтому я отчетливо помню, как мы с визгом вбегаем в комнату родителей, которые еще лежали в кроватях, бурно обнимаем их и благодарим. Потом отец подключил приставку, и мы не отрываясь, играли все утро. Игровая приставка была отличным развлечением, но нам разрешали играть в нее только по часу в день. Мама беспокоилась не только о моих зубах, но и о зрении. Мне кажется, если в семье есть медик, то он специалист не только в своей области, а вообще во всей медицине, по крайней мере, для своих близких.

31 декабря для меня был самым лучшим днем детства. Повсюду ощущалась атмосфера праздника, по телевизору шли новогодние передачи, стояла нарядная елка, мама без устали хлопотала на кухне, и главное – вся семья была в сборе. В этот день нам разрешалось не спать до боя курантов и даже пойти на елку, если останутся силы. Мы с сестрой ложились спать в пять вечера, чтобы проснуться через несколько часов и продержаться до полуночи. Обычно к нам приходили в гости коллега отца с женой. Моя главная задача в тот день была развлекать самого себя, есть вкусности и быть счастливым. Я с блеском с ней справлялся. После боя курантов все выходили на улицу, брали с собой шампанское, шли к елке и уже там продолжали праздновать, поздравляя соседей и знакомых. Особенно радостно было, если кто-то запускал салют или таинственно переодевался в Деда Мороза.

Самым неприятным было горькое понимание того, что зимние каникулы заканчиваются и нужно возвращаться в школу, с нетерпением ожидая уже весенних каникул.

В феврале было два праздника – день рождения Сани и 23 февраля. Когда у кого-то в классе был день рождения, именинник приносил конфеты и раздавал всем ученикам по четыре-пять штук, а львиная доля доставалась учителю. Мне кажется, учителя в нашей школе сами коварно придумали это правило. Но главное, что имениннику, кроме поздравлений от учителя и аплодисментов от класса, ничего не перепадало. У Сани мама отлично готовила выпечку, и он всегда приносил божественное печенье в форме яйца, с тягучей вареной сгущенкой внутри, это было бесподобно.

На 23 февраля уже девочки дарили нам подарки, каждая от себя. Дома мама тоже устраивала праздник, готовила что-нибудь необычное, а сестра ей помогала. Была традиция в этот день всячески потакать мужской половине семьи. В ответ на это, 8 марта мы с отцом должны были удивлять наших женщин. В тот год отец готовил какое-то загадочное мясное блюдо, ловко используя духовку для запекания и зубочистки для скрепления кусочков. Мы пригласили гостей, а после мероприятия мы с отцом усердно убирали со стола и делали всю домашнюю работу. Для меня это было своеобразным соревнованием: если мы сделаем для женщин больше в их праздник, чем они для нас в наш, значит, мы победили. Хотя тогда я не осознавал, что мама делает для нас все это каждый день.

На Пасху, которая обычно приходилась на апрель, мы каждый год ездили к родителям моего отца, жившим в трехстах километрах от нас. В его семье было двое детей – он сам и его брат, дядя Алик. Интересно, что они родились в один день, 8 февраля, но не были близнецами. Еще удивительнее то, что моя мама и сестра тоже родились в один день – 2 февраля. Я так же был в мужской стае, 8 числа, но другого месяца.

Мы отправлялись в эту далекую деревню на машине дяди Алика. Я обожал эти поездки – для меня это было настоящее приключение, полное веселья, шуток, сладостей и увлекательных занятий. Хотя машина была рассчитана максимум на пятерых, мы умудрялись втискиваться вшестером – учитывая брата отца и мою двоюродную сестру. Ее мама обычно с нами не ездила.

Одним из самых любимых развлечений в дороге было приветствовать дальнобойщиков, когда мы обгоняли их огромные фуры. Мы прижимались лицами к заднему стеклу и восторженно махали руками. Если в ответ они мигали нам фарами и оглушительно давали гудок, нашему восторгу не было предела!

Родная деревня отца находилась в стороне от цивилизации и не могла похвастаться удобствами. Скромный простой деревянный дом, покосившийся туалет на улице, колодец вместо водопровода, баня "по-черному". Но зато природа там была удивительная – зелень, простор, тишина и умиротворение. В деревне даже была своя школа, но она закрылась вскоре после того, как отец ее окончил – учеников совсем не осталось. Бывало, на занятиях присутствовали только мой отец и его брат.

Я с огромным удовольствием проводил несколько дней в этой деревне. 10 лет назад, после рождения моей сестры мама решила получить высшее образование и стать стоматологом. Работа медсестрой ее не устраивала, она знала, что способна на гораздо большее. Пока мама училась, сестра жила в деревне с бабушкой и дедушкой. С детства у нее был строптивый характер. Бабушка рассказывала забавную историю: однажды сестра проспала, когда нужно было встречать корову с пастбища. Она так расстроилась, что устроила грандиозную истерику. Бабушке пришлось снова отправить корову в поле, и только когда сестра лично ее встретила, девочка успокоилась.

Бабушка и дедушка были глубоко верующими людьми и часто посещали величественный старинный костел. Иногда службы велись на польском языке, ведь до 1939 года эта территория принадлежала Польше. Даже радио в деревне слушали на польском.

Бабушка была удивительно милой и доброй женщиной. Из-за бедности и войны ей не удалось закончить даже школу. Всю жизнь она не покладая рук трудилась в колхозе, в поле. Летом ей помогали мой отец с братом – пропалывали грядки, убирали урожай. Дедушка работал водителем. Бывало, он приходил домой выпивши и даже поднимал руку на бабушку, но об этом в семье не принято было говорить.

Дядя Алик тоже стал водителем, выбрав легкий путь, в отличие от отца, который сначала с отличием окончил техникум, а потом и институт. Отец вспоминал, как усердно готовился к экзаменам, а брат, лениво развалившись на печи с сигаретой, насмешливо спросил: -" Учишь? " -" Угу", – не поднимая голову, ответил отец. – "Ну учи, учи", – произнес брат. Но потом, когда отец после института устроился на хорошую работу, он не забыл о брате и помог ему получить место.

На Пасху мы ходили по домам с корзинками, нарядно украшенными цветами и лентами. "Христос воскрес!" – звонко говорили мы. "Воистину воскрес", – отвечали нам и щедро одаривали крашеными яйцами, куличом, конфетами. Мы тоже угощали сладостями ребятишек, приходивших поздравить нас.

Особенно запомнился один удивительный случай. Незадолго до Пасхи на дороге перевернулась фура, гружённая блоками жвачек "Orbit". Дядя Алик помог водителю, героически вытащил машину, а в награду получил несколько блоков этих жвачек. Мы с братом и сестрой до отвала объедались ими весь праздник и угощали друзей. Тогда жвачка была в новинку, родители нам ее не покупали, да и не так много ее было в продаже, как сейчас. Я даже беспокоился, как бы другие дети по незнанию не начали жевать вместе с красивой блестящей обёрткой. Мы-то, конечно, не экономили – засовывали в рот сразу по несколько пластинок, старались надуть самый огромный пузырь!

Каждый год, уже уезжая из деревни, родители заманчиво предлагали мне остаться там на лето. Но я не мог себе такого позволить: лето было лучшим временем года, меня ждали друзья, приключения, столько всего интересного!

После Пасхи начиналась подготовка к лету. В первом классе у нас не было экзаменов, мы просто сдавали учебники и с чувством глубокого удовлетворения, забывали о ранних подъемах, душных переполненных автобусах и скучных уроках. Начиналась пора беззаботного веселья.

Я наконец-то мог спать сколько душе угодно и все свободное время проводить с друзьями, старыми и новыми. В нашем поселке было много ребят, и я умудрялся дружить почти со всеми. Иногда даже нужно было выбирать, с кем сегодня гулять. Не всегда я понимал, почему мои лучшие друзья Саня или Вадим не хотят общаться с кем-то из знакомых мальчишек, но мне со всеми было интересно.

Некоторое время я был дружен с мальчиком, который жил в городе, но на лето приезжал к бабушке, как раз через два дома от меня. Меня буквально ошеломило, сколько разнообразных игрушек было в его комнате – для меня это было словно побывать в огромном магазине "Дункана". Оказалось, что этот мальчик был ребенком разведенных родителей, которые, видимо, пытались заглушить чувство вины подарками и покупками.

Однажды, когда мальчик провинился, я поинтересовался, как его наказали. Он невозмутимо ответил, что просто запретили пить Coca-Cola. Я ехидно пошутил, мол, теперь будешь сидеть только на воде. Но он беспечно сказал, что ему другие газировки не запретили. Я тогда удивился – неужели его родители могли позволить себе покупать ребенку настолько много "лишнего"? Это и привело к тому, что мальчик стал довольно избалованным и вел себя подчас высокомерно и надменно. В конце концов, именно это и стало причиной, по которой я прекратил с ним дружить. Лишь спустя несколько лет я случайно узнал, что отец этого мальчика на самом деле был сутенером.

Этим летом, в мои семь лет, родители впервые отпустили меня с Матвеем на озеро одних, без присмотра. Я был на седьмом небе от счастья! Только повзрослев, я стал задумываться – как они не боялись отпускать нас, вдруг что случится? Видимо, безгранично доверяли мне.

А еще папа в первый раз разрешил мне порулить его машиной! Я гордо сидел у него на коленях и уверенно крутил руль, а он нажимал на педали и переключал скорости. Мы сделали несколько кругов по поселку. Мое счастье было безграничным – я стал самым юным водителем среди своих друзей! Через несколько дней мы с отцом отправились в город за покупками. Главное сокровище, которое я страстно мечтал заполучить – новенький футбольный мяч. Помню, как мы шли по рынку, и я, сияя от счастья, приветливо здоровался со всеми подряд, как привык в деревне. Люди удивленно улыбались в ответ. Папа спросил, зачем я это делаю, хоть он сам учил меня быть вежливым. Тогда-то я и понял: в городе здороваются только со знакомыми. Мы купили мне мяч, конструктор "Lego", даже зашли в кафе-мороженое – впервые в моей жизни! Если бы папа еще и на обратном пути дал мне порулить, от восторга я бы лопнул, не иначе.

В нашем дворе мы познакомились с ребятами постарше, которые играли в "квадрат". Они чертили мелом большой квадрат, делили его на четыре части, а в центре рисовали круг. Задача – забить мяч на чужую половину, используя любые части тела, кроме рук. Мы как завороженные смотрели на эту игру, и она нам ужасно понравилась. С тех пор только и делали, что тренировались – сначала друг против друга, потом с другими ребятами. "Квадрат" стал хитом нашего двора! В него играли все, даже расчерчивали сразу несколько "полей", чтобы вместить всех желающих. Играли по очереди, на вылет, до десяти голов. Самое важное правило – "кто пришел, тот и ушел", то есть новеньких старались специально побыстрее выбить. Но если "новичку" удавалось продержаться, это заслуживало уважения.

Лето пролетало незаметно, наполненное играми, приключениями и открытиями. Мы с Саней, целыми днями пропадали на улице, в лесу, у озера. Кто-то подсказал нам идею – натянуть веревку между нашими домами, а на концах привязать пластиковые стаканчики. Мол, если говорить в один стакан, на другом конце должно быть слышно. Мы потратили уйму времени на этот эксперимент, но, увы, ничего не вышло. Зато сколько было азарта, предвкушения чуда!

В лесу у нас тоже было много любимых занятий. Мы отважно лазали по деревьям, строили шалаши и даже изобретательно мастерили ловушки! Например, аккуратно срезали верхний слой дерна, копали ямку, а "крышку" из дерна укладывали обратно, подперев тонкими прутиками. Расставляли такие ловушки по всему лесу и каждый день проверяли – не попался ли кто? Иногда кто-то и правда проваливался, тогда мы с гордостью ремонтировали нашу западню. Однажды даже специально заманили в это место знакомого мальчишку и с восторгом наблюдали, как он барахтается сразу в нескольких ямах – ведь стоит вытащить ногу из одной, как тут же угодишь в другую! Выглядело это уморительно, все покатывались со смеху, даже незадачливый пленник. Конечно, мы не признались, что ловушки – наших рук дело. Но когда он ушел, Саня задумчиво протянул: "Вот бы он их сам теперь и починил!" Еще одна лесная забава называлась "капитан". Нужно было спрятать в лесу какой-нибудь предмет, нарисовать карту с подсказками, а потом друг по этой карте искал "клад". Азартная игра, но и опасная – сколько раз я чуть не лишился глаза, напарываясь на ветки, пока разгадывал хитроумные загадки и шел по следу, уткнувшись в карту! Зато какой восторг, когда отыщешь тайник.

Леса вокруг нашего поселка хранили немало тайн и сюрпризов. То и дело мы находили осколки снарядов, гильзы – со времен войны. Повсюду змеились траншеи старых окопов. А иногда, сидя дома, мы слышали далекие взрывы – аж люстра дребезжала! Думаю, это саперы уничтожали найденные боеприпасы. Или снаряды взрывались от времени сами по себе? Жутковато, но и любопытно.

Запомнилась еще забавная история. Моя сестра с подружкой устроили на опушке леса, игрушечный магазин, где продавали лимонад собственного изготовления. Я выпросил у мамы немного денег, и мы с друзьями отправились за покупками. Было очень интересно и непривычно! Когда деньги кончились, мне даже разрешили расплачиваться листьями. Продавщицы-то были на пять лет старше, из компании моей сестры, с которой я редко водился. Подружка сестры, помню, забавно не выговаривала "р" и "л", еще и немецкий учила.

С той же компанией связана еще одна история. Парни затеяли бросаться грязью в девчонок. Я, тоже увязался за ними. Только мои "снаряды" не долетали – маловат еще был. Всем было весело, пока я не додумался положить в грязевой комок увесистый камень. Он-то и угодил одной из девочек прямо в голову! К счастью, обошлось без серьезных травм. Меня наказали – поставили в угол. Иногда родители пугали меня более суровыми методами воспитания, например, угрожали "поставить меня на горох" – рассыпать на полу сушеный горох, чтобы я стоял на коленях. Даже в моем детском возрасте я сомневался в правдивости этой угрозы. И был прав – это оказалось всего лишь запугиванием, призванным повлиять на мое поведение.

Отец, правда, говорил, что серьезно меня наказали всего один раз. Я тогда сломал саженец, который соседка только-только посадила у дома. Да еще и огрызался на ее справедливые претензии. Ох и всыпали мне тогда! Хотя папа потом жалел об этом – он у меня добряк, в душе намного мягче мамы. Все наказания обычно были ее рук делом. Помню пару случаев, когда мама своей строгостью до слез меня доводила. Один раз я наотрез отказался обедать – так она даже не пыталась меня уговаривать, а когда я с рыданиями заперся в ванной, и бровью не повела. Сидя там, естественно я не ел – женская логика. Но тогда, помню, отец меня в итоге успокоил. А второй раз я нарвался, когда исправил оценку в дневнике сестры – влепил ей "пару". Мама накричала на меня и я, сидя на лестнице, ревел в три ручья, пока вся семья преспокойно смотрела телевизор. Утешать меня так никто и не пришел. Тогда я словил себя на мысли, зачем я вообще устраиваю такие показные истерики. В общем, не поощрение детских истерик – вот залог счастливых родителей.

Отец хоть и не наказывал нас с сестрой, но строгость в нем чувствовалась. Голос у него был громкий, зычный, особенно когда он по телефону говорил на эмоциях. На самом деле, папа на нас никогда не кричал, но все равно, лишний раз старались не гневить его.

К концу лета мы с друзьями всегда были черные от загара, как головешки – ведь целыми днями пропадали на улице. Загар потом до поздней осени держался. О солнцезащитных кремах тогда и слыхом не слыхивали, наоборот – специально жарились на солнце, во имя загара. Правда, в самый солнцепек мама меня гулять не пускала – берегла от радиации. После аварии на Чернобыльской АЭС многие районы Беларуси пострадали от радиоактивного загрязнения. Людей расселяли из опасных зон по всему Союзу, в наш поселок тоже несколько семей приехало из тех мест – дали им жилье, работу. Мама тогда все повторяла, что все болезни у нас либо от нервов, либо от радиации.

Мы с Санькой все лето бегали босиком, часто и без кепок. Саня и так блондин, а к концу лета и вовсе выгорал до бела, глаза на фоне этих соломенных вихров казались совсем прозрачными. Тем летом я еще одним шрамом обзавелся, довольно внушительным. Гоняли мы во дворе мяч, босые, прямо по асфальту. Я захотел попрактиковаться левой ногой, размахнулся что было силы да промазал. Ступней по асфальту проехался будь здоров! Дома, конечно, родителей не оказалось. Но мы с Санькой знали, что подорожник – он вроде как антисептик природный. Вот и залепили мне всю стопу листьями. Правда, как этим подорожником правильно пользоваться, я лет в тридцать только узнал.

Самое грустное в том беззаботном деревенском лете – последняя неделя августа. Особенно тоскливо ее переживаешь в детстве. Это ж значит – все, скоро в школу! Нужно ехать в город за обновками: одежда, обувь, школьные принадлежности. И даже всего один день, проведенный в городе, для меня был настоящей мукой. Нужно ж было одеться пристойно, обуться. А я, как Маугли, все лето в одних трусах провел. Конечно, с воспитанием у меня все было в порядке, но после трех месяцев абсолютной свободы влезать в рамки городских приличий было просто невыносимо.

В младших классах родители еще возили нас на линейки в честь Первого сентября. В тот год нас с Саней отвозил его отец. День знаний был для меня самым нежеланным днем в году, хотя сейчас эти воспоминания кажутся приятными.

Когда подъезжаешь к школе и видишь толпу народу, невольно высматриваешь в ней своих одноклассников, по которым успел соскучиться за три месяца каникул. Выйдя из машины, идешь в знакомый кабинет, пока учитель музыки уже включил на полную катушку традиционные школьные марши. Заходишь в класс с букетом цветов, поздравляешь учительницу, а потом все вместе отправляетесь на торжественную линейку. Красиво, конечно, но стоишь, весь такой нарядный и отутюженный, слушаешь пафосные речи и только мечтаешь, чтобы все это поскорее закончилось – жарко ведь невыносимо, да и скучно.

Но в тот раз меня ждал приятный сюрприз. Когда директор начала вручать грамоты и дипломы отличившимся ученикам, я неожиданно для себя получил свою первую награду – за достижения в спорте. А Саньку наградили за успехи в учебе. С тех пор я каждый год вплоть до девятого класса неизменно получал грамоты, пока не рассорился с физруком. Не захотел ехать на какие-то там соревнования, он обиделся и перестал меня номинировать. Ну да ладно. Сами вступительные уроки обычно проходили спокойно – учителя знакомили нас с программой, выдавали новые учебники, и мы довольные возвращались по домам.

А вот на следующий день начиналась уже настоящая учеба. Занятия шли по расписанию с девяти до часу. В первые дни после каникул наша учительница, начитавшись умных книжек по педагогике, предложила нам самим выбрать соседа по парте. У нас в классе училась Марина – самая красивая и умная девочка среди всех второклашек. Мы быстро рассаживались кто с кем хотел. И вот, минут через десять после начала урока, Санька вдруг тянет руку и заявляет: "А я хочу сидеть с Мариной!" К его счастью, учительница не стала возражать. Наверное, он был на седьмом небе.

Потом у нас еще одно дурацкое новшество было – парты расставили кругом, класс поделили на две команды и стали устраивать между нами разные соревнования с оценками и баллами. Но недолго музыка играла – вскоре мы вернулись к привычной рассадке, каждый за своей партой.

На контрольных учительница зорко следила, чтобы никто не списывал. Если был диктант, она могла сказать сильному ученику прикрыть тетрадь рукой, чтобы сосед не подглядывал. Оценки в дневниках тогда для всех были главным показателем успехов, особенно для родителей. Помню забавный случай. Один парень из нашего класса получил двойку. Учительница собиралась поставить ее в дневник, но он начал умолять не делать этого – мол, дома родители будут ругать, а то и побьют. У всех ведь семьи разные. Потом и вовсе соврал, что забыл дневник дома. Ну, учительница недолго думая взяла красную ручку и нарисовала ему двойку прямо на лбу! Да еще и расписалась там же. После каждого урока у нас были перемены по пятнадцать минут, и бедняге приходилось ходить по школе с этой меткой позора. Он даже челку на лоб натягивал, пытаясь спрятать двойку, но учительница пресекла эти попытки – причесала его как надо, со лбом наголо. В общем, главное было хорошо учиться и не нарываться на неприятности, если учитель не в духе.

Но однажды и я попал под горячую руку. Наш классный руководитель заболела, и ее пришла заменять завуч, она же – мама одного из одноклассников. Нарисовала на доске какую-то геометрическую фигуру и велела перерисовать ее в тетрадь. Пока мы корпели над заданием, она прохаживалась между рядами и заглядывала в тетради. Я так увлекся, что уткнулся носом в парту и старательно вычерчивал линию за линией. И тут чувствую – кто-то больно дергает меня за волосы, запрокидывая голову назад! Это завуч, оказывается, решила "помочь" мне сверить рисунок с доской. "Ты что, не видишь, что рисуешь?" – прошипела она. Мне было и больно, и обидно, но я промолчал. Потом весь урок проверял свою работу, пытаясь понять, что же я сделал не так. Но вроде все было верно, а завуч так и не соизволила объяснить, к чему были эти репрессии.

После ее ухода в классе стояла мертвая тишина. По-моему, все были напуганы не меньше меня. После уроков никто не обсуждал случившееся, даже Саня молчал. Детей тогда часто стыдили публично – и учителя, и родители. Видимо, думали, что так лучше до нас дойдет.

После уроков мы обычно собирались гонять мяч. И вот однажды является на поле один наш знакомый паренек, а на шее у него на веревочке болтается бумажка с таблицей умножения! Оказывается, мама заставила его так ходить, пока он все от корки до корки не вызубрит. Спустя пару недель он по-прежнему разгуливал с этой шпаргалкой, хотя она уже изрядно истрепалась и походила на старую газету.

В школе как раз началось повальное увлечение фишками – знаете, такие картонные кружочки с картинками из мультиков или с покемонами. Мы их по очереди "били" и если твоя перевернулась, а соперника – нет, ты выиграл. Весь класс помешался на этой игре, даже старшеклассники!

Школьные правила, конечно, игру в фишки не одобряли. Была у нас такая система – дежурные из старших классов следили за порядком на переменах. Сначала они гоняли малышню за беготню по коридорам и сидение на подоконниках. Поймают – скажут "назад и шагом". А потом им вменили в обязанность отбирать фишки у игроков. Но дежурные, похоже, и сами не прочь были поиграть – конфискованные кругляшки частенько оседали в их карманах. Обидно, конечно – где справедливость? Я, кстати, подбивал сестру, если она станет дежурной, тоже конфисковывать фишки, но уже в мою пользу. Помнится, всего один раз удалось провернуть эту махинацию.

Мы с Санькой до того втянулись в это дело, что стали приезжать в школу раньше всех – только чтобы поиграть подольше! От нашего поселка ходили два автобуса – в 7:20 для тех, у кого были "нулевые" уроки и разные факультативы, и в 8:15 – для всех остальных. Раньше мы с другом всегда катались на втором, но ради фишек стали вставать ни свет ни заря. Хотя я всегда любил поспать, мог дрыхнуть часов по двенадцать-тринадцать, если не будить.

Так я для себя понял простую истину: мы не любим рано вставать, потому что не хотим идти туда, куда нас тянут из-под палки. Вот был случай: сказал я маме разбудить меня на первый автобус. А она, жалеючи, решила дать мне поспать подольше – знала ведь, что я так рано мотаюсь только из-за игры. Но я и сквозь сон почуял неладное! За десять минут собрался, добежал до остановки и запрыгнул автобус.

Но когда мода на них прошла, я с чистой совестью опять стал отсыпаться до упора.

Приезжали мы с Санькой в школу всегда чуть раньше, ждали, пока откроют класс. Болтали, спорили, делились новостями, а иногда и… дрались. Один раз – прямо перед школой. На Саньке была модная шапка-ушанка, как у солдат, со звездой. Не помню уж, из-за чего мы поссорились, но он замахнулся на меня, а уклонился. И тут как в замедленной съемке вижу: летит мой кулак прямо Сане в лицо, а у него и так смешная рожица в этой шапке, а тут она вообще расплылась и выглядела максимально нелепо.

Так же, до начала уроков один парень показал нам, как делать сальто вперед. Он разбежался, встал на руки и, перевернувшись, снова оказался на ногах. Я загорелся идеей повторить этот трюк. После школы несколько дней подряд я выходил во двор и пытался сделать сальто, надев для смягчения падений несколько курток. У меня получилось довольно быстро, и вскоре я уже мог демонстрировать свое мастерство в школе, на бетонном полу.

На Новый год в школе проводились утренники, где мы наряжались в костюмы, как на Хэллоуин, и для нас устраивали концерты с конкурсами и хороводами. В тот год мы с Саней нарядились пиратами. Для родителей всегда была проблема придумать костюм для ребенка, особенно если не было возможности что-то купить. Мы изобретали наряды сами или одалживали у знакомых. С пиратом все оказалось просто: рваной одежды хватало, оставалось только смастерить повязку на глаз и повязать на голову платок. В остальные годы мама брала у знакомой костюм звездочета – длинную мантию, колпак и блестящую маску на глаза. Мне было все равно, какой будет костюм, главное – чтобы он был.

Дома Новый год мы отмечали в кругу семьи, с коллегой отца по работе – дядей Мишей. После боя курантов мы вышли на улицу, собираясь пойти к елке, и тут я случайно выстрелил из подаренного мне пистолета с пластиковыми пульками прямо дяде Мише в глаз. Он какое-то время помучился, а потом пошутил, что моя пиратская повязка на глаз ему бы сейчас пригодилась.

У дяди Миши был сын, старше меня на пять лет, и я часто проводил с ними своеобразные "обучающие" часы. Его сыну было тринадцать, и дядя Миша решил научить его водить машину. Мне тогда было восемь. У отца был рабочий УАЗик с тентом. Мы по очереди садились за руль и ездили по проселочным дорогам для безопасности, а дядя Миша был нашим инструктором. Так с восьми лет я уже мог самостоятельно управлять машиной с "механикой". Единственная проблема – в этом автомобиле не было гидроусилителя руля, и я, еще не очень окрепший, однажды, заезжая во двор, не успел вовремя выкрутить руль и врезался в соседский забор. Это случилось уже при отце. Но ничего страшного, через какое-то время он снова разрешил мне практиковаться.

Еще у нас была винтовка, как в парке аттракционов. Нужно было согнуть ее, вставить пульку и уже потом стрелять. Мы очень ответственно подходили к этой "боевой подготовке" – стреляли только по распечатанным мишеням недалеко от леса. Уже в детстве я исполнил мечту любого мальчишки – вдоволь настрелялся, хоть снайпером так и не стал.

Я любил читать книги, журналы и комиксы, которые мама приносила из библиотеки. Мои любимые были про Микки Мауса и утиные истории. А самая любимая книжка – "Волшебник Изумрудного города". Мама говорила, что нужно много читать, чтобы быть грамотным в письме и речи, и приводила в пример Саню, который постоянно утыкался в книгу. Я старался не отставать, но в процессе чтения со мной произошел опасный случай, который я отчетливо запомнил.

Моя сестра готовилась к уроку биологии за журнальным столиком, изучала раздел про ракообразных. Я пришел к ней в комнату, улегся на кровать с книжкой. Читая, я оторвал уголок страницы и начал его жевать. И вдруг почувствовал, что мое тело меня не слушается. Оно каталось по кровати туда-сюда, а мозг не понимал, что происходит, и не отдавал никаких команд. Я мог только мысленно разговаривать сам с собой, как будто наблюдал за происходящим со стороны. Сестра довольно скоро заметила неладное и побежала за отцом. Он примчался через несколько секунд, без лишних разговоров положил меня к себе на колено и стал бить по спине. Я физически ощущал, как кусочек бумаги покидает мои легкие. Наконец я пришел в себя, мое посиневшее лицо порозовело. Меня стали расспрашивать, как я себя чувствую, все ли в порядке. Но я не мог говорить – пропал голос. Быстро сообразив, я стал кивать. Через несколько минут речь вернулась.

Когда все закончилось, мы стали с нетерпением ждать вызванную "скорую". Мама сказала мне проверить, нет ли в трусах дырок – чтобы не опозориться перед врачами. Медики приехали, послушали меня фонендоскопом и уехали. Задним числом понимаю, как мне повезло, что в комнате оказалась сестра. И до сих пор удивляюсь прозорливости отца – как он догадался, что со мной стряслось?