Читать книгу Потусторонняя любовь - - Страница 1

… скажи, что ты там видишь?

Потусторонняя любовь

0.

Как всё это началось? Началось в момент большого взрыва, разумеется, которому предшествовал ещё ряд событий, но уже настолько отдалённых не то что бы даже во времени – это само собой разумеется – сколько недоступный для понимания человеческого разума, как таковой. И все миллиарды миллиардов событий – рождения вселенных и галактик, формирования солнц и планет, взрывы материи и межзвёздных газов, зарождение нашей любимой звезды – Солнца, затем формирование нашей планеты – великолепной, ещё девственно чистой, Гейи, вот уже появляются океаны, зарождается какая-то жизнь…

Спустя несколько миллиардов лет мы оказались здесь. Мы.. кто «мы»? Этот вопрос мучил меня с самого начала моего осознания себя как личности. Поэтому я и оказался здесь – на философском факультете Санкт-Петербургского Государственного университета, вот она яркая вспышка в памяти – наша небольшая группка студентов – всего восемь человек, аудитории философского пропитаны этой восхитительной атмосферой, этими эманациями юных умов, искренне впитывающих философские мудрости. О, как это прекрасно, вспоминать спустя года то волнующее чувство, когда ты, исполнив свою заветную мечту, обойдя в конкурсном отборе десятки таких же как и сам ты мечтателей и романтиков – входишь в эти стены, в эту святую святых, альма матер – как принято говорить у нас, и понимаешь, что ты счастлив, вот они эти тяжёлые старинные двери, знаменитая монолитная металлическая плита – ORDO PHILOSOPHORUM, лестница, студенты и преподаватели, звучащий откуда-то гитарный мотив, красивый девичий голос, смеющийся и мелодично что-то напевающий.

В Университете я провёл шесть лет своей жизни, выйдя из него магистром философии – мрачным и закрытым, человеком вспыльчивым, тяжёлым, с обострённым чувством справедливости, не терпящим гнусности и мелочности жизни.

Во взрослую жизнь я вышел со стремлением сделать себя абсолютно независимым. Я хотел путешествовать по миру, открывать новые места, новые миры. Я не хотел всю жизнь работать, и уж тем более совершенно не строил планов на государственную пенсию по старости. Хотел ли я завести семью? Скорее нет – я стал эгоистом, у меня не было никакой внутренней потребности посвятить себя кому-либо, жить ради детей. Свобода – вот чего мне не хватало в душном мегаполисе. Я перманентно находился в состоянии ощущения тесноты, на меня словно давили условия жизни, работа, обязанности. И именно поэтому работал на двух работах – автомехаником и водителем такси по вечерам. У меня была цель купить несколько квартир и сдавать их в найм, а самому отказаться от всех своих работ и жить, делая лишь то, что угодно душе: угодно ей проспать два дня – пусть спит, угодно ей уйти в лес – уйти в лес, угодно в другой город – и это можно. Глупо? Согласен, может показаться глупым. Но ради чего жить?

В двадцать семь я обладал тремя небольшими квартирками. В принципе этих денег мне уже хватало на вполне сносное существование, не зависящее ни от каких других вещей. Но я планировал всё же увеличить это число, поскольку уже привык работать в своём режиме, а работа механиком мне даже нравилась. И вот я уже приобрёл четвёртый объект недвижимости, который вскоре был сдан к заселению.

Сдавал либо снимал квартиру, наверное, почти каждый, хоть раз в своей жизни. Это можно сделать двумя путями – официально, зарегистрировав всё по закону, выполнив все необходимые требования законодательства, прежде всего заплатив налоги, либо не официально, находя квартиросъёмщиков, и лично договариваясь с ними, не ставя никого в известность. Второй вариант несколько выгоднее, но только на первый взгляд. По сути же он обеспечивает лишние сложности, которые мне были ни к чему, и я делал всё официально, полагаясь на услуги агентств. Четвёртая квартира находилась на Васильевском острове, в новостройке, на намывных территориях. Мне очень нравилось это место, особенно тем, что, поскольку квартира была на девятнадцатом этаже – был отлично виден залив. Сравниться с этим видом лично для меня мало что могло, пожалуй только если горы и звёздное небо. Когда я только впервые здесь оказался, и увидел этот чарующий вид – у меня даже возникали идеи переселиться сюда самому, но я не хотел жить в центре города, поэтому было принято решение не отступать от намеченных планов.

Я привычно уже обратился к Вике с просьбой подобрать жильца. С Викой мы были близки, близки настолько чтобы встречаться, проводить вместе время, но не лезть в жизнь друг друга, оставаясь каждый принадлежащий себе самому. Меня это устраивало. Конечно, женщину сложно вывести на чистую воду, я вполне себе отдавал отчёт и понимал, что скорее всего она считает, что с возрастом я поумнею, пойму, что она та единственная, кто мне нужен и стану её официальным супругом. Но на деле я не собирался ничего менять. Да, я привык к ней: мне нравилась возможность просыпаться утром в выходной в её постели, мне было приятно, что я могу пригласить её в театр или кино и в темноте зала дать волю своим рукам, смотреть ей в глаза и видеть в них полную покорность, осознавая, что эта крепость полностью принадлежит мне.

Я уже сказал – я эгоист, и не хочу лишних сложностей. Меня устраивало то, что происходило в наших отношениях: Вика была красива и я ей нравился, это доставляло мне удовольствие. У нас не было никаких бытовых ссор и разногласий – мы не жили вместе, мы даже могли не видеться несколько недель, изредка созваниваясь – и это только обостряло страсть наших встреч. С моей стороны не было лжи и недомолвок – всё было предельно ясно, и я расставил этот приоритет ей при самой первой нашей встречи – сказав, что не хочу серьёзных, как это принято называть, отношений. Если быть предельно откровенным, то я дал ей понять что меня интересует только эпизодическое, взаимоприятное общение, без каких-либо обязательств. И честно говоря, я тогда и не думал, что она задержится в моей жизни так надолго. Просто женщин редко когда устраивает такое положение, я бы даже сказал больше – оно их вообще не устраивает, и только от сильных чувств и большой привязанности девушка будет мириться с таким поворотом событий. Вике не повезло – она влюбилась в меня. Я это понимал. Потом оказалось, что она работает риелтором в крупной компании, и вопрос о ведении моего небольшого бизнеса как-то сам собой решился тем, что она стала моим полным доверенным лицом, и я абсолютно был в ней уверен. Так мы и жили – она с надеждой, а я старался не думать о том, что будет дальше. Нормально ли это? Наверное нет, но жизнь далеко не идеальна и понимая что-то головой, зачастую не всегда можешь сделать так, как «нужно», потому что твоё нутро или сердце не хочет этого. Мне нравилась моя свобода, и я хотел ощущать себя независимым. А ещё мне было приятно ощущать одиночество и знать, что в любой момент я могу его прервать, но также и вернуться к нему, как только душа того потребует. Вика же всё это терпела и приняла мою игру. Она не принуждала и не выпрашивала меня, делая всё так, что мне самому хотелось всегда возвращаться к ней. И я возвращался, как только одиночество начинало меня угнетать.

По большому счёту мне было абсолютно всё равно, кто живёт в моих квартирах. Жильцы периодически, а иногда и очень часто менялись, приезжали новые. Сам я жить в этих площадях не собирался, поэтому даже и не задумывался кто где у меня живёт. Все вопросы решала Вика.

Так было и в этот раз. Вика нашла девушку, собрала и подготовила все документы, я всё подписал, и вопрос был решён. Я стал получать свой доход. В общем-то так бы всё и продолжалось, если бы однажды ночью мне не позвонила Вика.

1.

– «Алло, Вик, я слушаю» – то ли прошептал, то ли проскрипел я в мобильный. Хорошо, что она хоть на мобильник звонит подумал я, а не на городской телефон, вставать с тёплой постели и вылезать из-под одеяла мне совсем не хотелось.

– «Серёж, тут такое дело» проговорила она скороговоркой, в её голосе было заметно сильное волнение и возбуждение, «Ева умерла», быстро закончила она, и чувствовалось, что её голос дрогнул на последнем слове как натянутая струна. Повисло молчание, я ещё не совсем проснувшийся и не успевший понять что произошло спросил «Вик, о чём ты вообще, я не понимаю, кто такая Ева?».

– «Ева это девушка, твоя квартиросъёмщица! На Васильевском объект где, пару месяцев назад её заселяла я, неужели не помнишь! Нашла её мёртвой сегодня в квартире! Мама не могла до неё дозвониться по телефону с утра, к вечеру стала сильно волноваться, не отвечает и не отвечает, нашла мой телефон, стала со мной пытаться выяснять всё, и вот мне в одиннадцать вечера стали звонить, я говорю, ну мало ли что, девушка молодая, могла в клуб пойти, с подругами или вообще с парнем! А она ни в какую, говорит, что не может такого быть, что она каждый день по нескольку раз всегда созванивалась, всё рассказывала. В общем долго меня уговаривали проверить её квартиру, ну а я что, меня легко уговорить, жаль её стало, мне тем более тут ехать, сам знаешь, с петроградки, на машине быстро, пробок сейчас нет, ключи у меня есть как у твоего доверенного лица. Приехала я, звоню ей и на телефон, и в дверь – не отвечает! Ладно думаю, зайду – захожу, тихо в коридоре, пахнет цветами, ванилью, думаю ну точно с парнем, иду дальше, вхожу в комнату, и вижу её в кресле у окна, на залив смотрит, темно уже, я испугалась от неожиданности, говорю: Ева, господи, с тобой всё в порядке? Она не отвечает, мне страшно стало, я свет включила, подхожу к ней, а она не двигается, прикоснулась к ней – а она холодная. Я тут вообще испугалась! Вызвала скорую зачем-то сначала, потом полицию, маме её позвонила, она выезжает – завтра будет. Понимаешь теперь?». Вика выдала всю эту фразу очень быстро, почти скороговоркой, путаясь и сбиваясь, конечно ведь, она испытала такой шок! Бедная Вика, мне стало её жаль. Потом в голове пронеслась мысль, девушка умерла, как же так, и почему меня больше волнует жалость к Вике, чем то, что кто-то умер. Такие мысли в мгновение пронеслись в голове, но я пытался вспомнить эту Еву. Кажется припомнил – мы мимолётом столкнулись с ней в офисе фирмы, где работает Вика, я как раз выходил из кабинета Виктории, подписывал документы на сдачу в наём квартиры, а эта девушка должна была подписать бумаги со своей стороны. Наше обоюдное присутствие не было необходимым – Вика вела все мои дела. Но так случилось, что Ева пришла к ней в тот самый момент, когда я выходил. Мы столкнулись в дверях почти что вплотную – я открывал дверь, взяв её за дверную ручку, толкнул от себя, а Ева в этот момент подходила к двери с противоположной стороны, тоже протянула свою ладонь, чтобы открыть дверь, но я на мгновение опередил её, успев уже приоткрыть дверь, и Ева машинальным движением взяла ручку в том месте, где мгновение назад она действительно была, но теперь была моя рука, держащая внутреннюю ручку дверей, Ева своей ладошкой взяла мою руку, на мгновение сжала её, меня в этот момент словно пронзило электричеством – но ничего сверхъестественного я в этом не вижу, любой здоровый мужчина, когда к нему прикасается милая девушка, встрепенётся.

Она была мила – это правда. Ей было лет двадцать, не больше, стройная, даже скорее хрупкая, не высокая, в длинном летнем шуршащем платье, кажется льняное, отметил я тогда, светло жёлтого оттенка с многочисленными ленточками и бантиками. У неё была копна длинных светлых пушистых волос, они были распущены и развивались по спине. Она шла очень стремительно, и этим можно объяснить то, что она не успела среагировать и взяла вместо дверной ручки мою руку. В этот момент наши глаза встретились, на мгновение мы задержали взгляд глаза в глаза. Её глаза были под стать её образу, изумрудно зелёные, красивые и очень глубокий взгляд, меня поразило тогда это – именно её глубокий взгляд. Всё это произошло словно на замедленной скорости, как это бывает в фильмах, но каждое движение и деталь зафиксировались в моей памяти. Потом всё произошло быстро: она смущённо опустила глаза, извинилась, в ней не было свойственной девушкам игривости, я в свою очередь, сам слегка смущённый пропустил её в кабинет, открыв полностью перед ней дверь, она извинилась ещё раз и посмотрела на Вику. Вика заметила моё смущение и мой взгляд, лукаво посмотрела на меня, улыбнулась и сказала «Отлично! Ева, познакомься, это Сергей, владелец квартиры, в которой будешь жить. Серёж – а это Ева, студентка академии художеств, твоя квартиросъёмщица». Ева сказала мне «Здравствуйте, простите пожалуйста, я очень торопилась..», я успокоил её, сказал что не стоит извиняться, всё хорошо, про себя отметив, что у неё очень красивый голос, тихий, женственный, идущий из груди, не крикливый и угловатый, какие сейчас постоянно слышишь, очень чёткое и правильное произношение. Да, эта девушка как молния пронзила меня, я это сразу понял, она очень похожа на мой идеал. Как поступил бы на моём месте заинтересованный женщиной мужчина? Наверное бы сказал что-то вроде «Ого, академия художеств! Интересно! А что вы там изучаете …» и в том же духе. Но не я. Гордость и установка на одиночество и запрет самому себе подпускать кого-либо близко к своему сердцу не дали мне ничего сделать. Я сказал что рад знакомству, сказал, что уже ухожу, попрощался, кивнул Вике и вышел, отвернувшись от этих двух женщин, я на мгновение с силой закрыл глаза и стиснул челюсть, усмиряя своё сердце. Выходя из кабинета я почувствовал лёгкий шлейф её аромата, это были цветы. Конечно, чёрт возьми, что же это ещё могло быть! Сладкий запах цветов, смешанный с ароматом похожим на свежесть дождя. В голове промелькнул образ, я представил как бы прижался к её восхитительным волосам, зарылся бы носом в копне этих ароматных золотистых солнечных волн. Я чувствовал, как они обе смотрели мне в след, пока выходил и закрывал двери. Затем уже отходя от кабинета, я слышал как Вика стала говорить, что всё хорошо, документы подписаны, и что Ева может заселяться в свою новую квартиру. Дальше я уже ничего не слышал, о чём они говорили.

Это было в Апреле, с того момента я больше не встречался с Евой, какое-то время думал о ней, на сердце появилась уже привычная тяжесть, одиночество, обречённость, но потом всё прошло. Это в юности, такие чувства кажутся великими и непреодолимыми, к тридцати годам уже становишься битым жизнью, знаешь, что всё проходит и что нет ничего такого, чего нельзя было бы пережить. А потом Ева и вовсе позабылась. Вика, наверное, помня тот мой взгляд, мне не напоминала про неё, да и вообще мы редко обсуждали с ней деловые вопросы. И так до сего момента, когда Вика сообщила мне о смерти Евы. И тут уж я вспомнил всё, вспомнил нашу встречу, её прикосновение – я посмотрел на свою правую ладонь, сжал пальцы, словно пытаясь ощутить её прикосновение ещё раз. И мгновенно пришло осознание, что должен ехать туда. Как минимум потому что там Вика, она испугана, и вообще – потому что это мои проблемы, а не Вики, но на самом деле, я чётко понимал, что хочу видеть Еву.

2.

Было два октябрьских часа ночи, наступило двадцать второе число. Я быстро собрался и вышел на улицу. Ночь была очень свежая: яркие звёзды висели гроздьями, где-то сбоку чувствовалась луна, не видимая из-за крыш домов, и тишина – такая, какую можно услышать только ночью, когда даже малейший шорох слышится целым оркестром посреди концертного зала. Воздух стоял недвижимый, ветра не было – абсолютное ночное забвение, которое разбавлял одинокий гул фонарей.

Я жил в Петергофе, путь до Васильевского острова занял бы в ночное время, когда движение не сковывают пробки из тысяч автомобилей, около сорока пяти минут. Мой опель астра ярко жёлтого цвета был припаркован со стороны улицы – мне нужно было выйти из двора. Когда приходится ночью встать и куда-то ехать, то сам процесс подъёма с постели, нагретой и такой уютной, особенно если ты уже успел хорошенько заснуть – кажется невыносимой мукой, но преодолев это испытание я всегда испытывал огромное наслаждение оказавшись на улице в глубине ночи, особенно если погода такая же как и сейчас. Мир словно опустел, словно наступил апокалипсис, и ты идёшь по вымершему городу, кругом пустые дома, заброшенные автомобили – это завораживает. Это своего рода романтика пост апокалипсиса, не скажу, что был ярым фанатом этих вещей, но меня с детства интересовало всё загадочное, словно манило нечто сокрытое от глаз обывателя.

Астра стояла на парковочной площадке вдоль улицы, на которой стоял дом. Это окраина города, и за улицей начинался парк, большой, скорее даже лес, но всё же это был парк – лесопарк, если быть точным. Прямо напротив дома была автобусная остановка и одинокая скамеечка. Пока я подходил к машине, мне почему-то вспомнилось детство, мой дедушка и эта остановка.

Я любил своего дедушку, мы проводили вместе много времени – гуляли по этому самому парку, у нас это называлось идти по маршруту. Помню, там рос старый дуб, раскидистый, могучий, он был на берегу канала, вдоль которого проходила тропинка, и мы часто по ней прогуливались. Однажды мы решили развести там маленький костер и испечь на нём картошку. Это было начало осени, смеркалось довольно рано, и пока мы занимались приготовлениями уже стемнело. Дым от костра стелился по воде, в воздухе пахло вечером и дымом – не забываемый аромат. Я подкладывал веточки и смотрел в огонь. Время от времени костёр потрескивал и в высь поднимались ярко оранжевые искры. Дедушка стоял рядом и наблюдал за мной, выкуривая свою папиросу. Мы молчали, но между нами ощущалась какая-то очень близкая, родная связь, мы тогда словно были едины, и это единение распространялось и на природу – на этот костёр, дуб, тропинку, воду – мы все были одним.

Когда разворачивали фольгу и доставали обжигающую руки картошку – в нос ударил очень вкусный запах жареного. Мы ели картофель и смотрели на угасающие угли, тлеющие в темноте берега. Над головой сквозь дымку и густой вечерний аромат сияли звёзды – те же что и сейчас. С тех времён прошло двадцать лет. Дедушка уже давно умер. Тот дуб срублен и от него не осталось даже пня. Я иногда прихожу к тому месту. Оно почти не изменилось, за исключением дуба, там всё по прежнему. Даже развёл там как-то костерок, придаваясь ностальгическим воспоминаниям о детстве.

Я подошёл к машине, нажал кнопку на брелоке и раздался тихий, но слышный на всю ночную улицу синхронный щелчок активаторов. Я был взрослым, самостоятельно жил, сам зарабатывал, строил планы и определял свою жизнь, мог позволить себе купить ту машину, какая мне нравится и делать то, что я хочу. Вот преимущества взрослой жизни. Я вставил ключ в замок зажигания, повернул его, подождал пока бензонасос накачает давление в рампу и запустил двигатель. Астра резво завелась и двигатель через несколько секунд заурчал как довольный кот – она тоже любила ночные путешествия. Странное дело, – пронеслось в моих мыслях – я поражаюсь сам себе, произошло такое неординарное событие, умерла девушка, девушка мне нравилась, это произошло в моей квартире и там сейчас женщина, которая любит меня, с которой я сплю в конце концов, а я тут ностальгирую!

В моих мыслях постоянно шёл какой-то диалог. У меня хорошее воображение и тонкий ум, я постоянно о чём-то думаю. Я словно живу одновременно две жизни: одну реальную, и другую в своих мыслях, параллельно. Причём иногда у меня возникали сомнения, какая из этих жизней более реальна и имеет смысл. Поэтому мне было уже привычно размышлять наедине с самим собой в таком духе.

Я уже говорил, с возрастом становишься более грубым, причём не только словами или действиями, – более груб чувствами. И я не избежал этого. Да, умерла девушка, да, там переживает и волнуется Вика, но я делаю всё, что должен. Могло показаться, что я стою под луной и вспоминаю опусы о былом. Но это не так. Сразу после звонка я быстро встал с постели, моментально оказался в одежде и вот я уже выхожу из парадной. Иди до машины было метров сто, бежать я не собирался – я спокойный и уверенный мужчина, палку перегибать тоже незачем. И вот пока я шёл, быстрым шагом, – всё это и пронеслось в моей голове. Сейчас я грею двигатель, это нужно сделать и никто меня не разубедит в обратном. А то, что я думаю о другом, а не о произошедшем – а что тут думать, сейчас приеду и буду думать, пока не о чем думать. Так я быстро оправдал себя, эти мысли пронеслись уже словно на другой передаче – резко, быстро и уверенно, в отличие от тех, в которых я придавался своим воспоминаниям. Двигатель достаточно нагрелся, на дисплее высветилась индикация температуры, указывающая шестьдесят градусов, и я, пристегнувшись, начал выруливать с парковки.

У съезда на дорогу, я вновь бросил взгляд на автобусную остановку – этот странный островок, чем-то напоминающий льдину, на котором днём ютятся одинокие люди, и в памяти проступило, словно из тумана, другое воспоминание детства: у моего дедушки был автомобиль, старенький четыреста двенадцатый москвич, он держал его в гараже, изредка куда-либо выезжая. В основном поездки совершались на дачу и обратно, всё остальное время машина стояла в гараже. Зимой он вообще никуда не выезжал, и весь холодный сезон автомобиль проводил в гараже. Дедушка примерно раз в неделю ходил проверять как там всё, убирать снег, если выпадали осадки, и заодно прогревал автомобиль, давая машине поработать на холостом ходу минут пятнадцать. Так было всё моё детство, наверное, и до того, как я родился было так же. Я любил ходить с ним. Машины я любил с самых первых моментов осознания себя как личность, а машина дедушки – это было что-то волшебное, не доступное и вызывающее нескончаемый интерес. Когда я был постарше, лет с пяти или шести, он стал разрешать мне запускать двигатель – для меня это было счастьем, даже походило на какой-то ритуал: я садился за руль, предварительно под руководством деда подсоединив клеммы аккумулятора, вставлял ключ в зажигание, слегка накачивал педалью газа топливо, так как это был ещё карбюраторный двигатель, и выжав сцепление, с замиранием сердца запускал двигатель. Я это делал с такой гордостью, что не мог это вспомнить без улыбки. Так вот, у меня в памяти почему то словно на фотографии, зафиксировалось одно наше такое путешествие в гараж – точнее путь к нему. Это было начало весны, март или ранний апрель, утро выходного дня, снега уже почти не было, но ночью похоже спустились заморозки, и на утро всё было покрыто белым инеем, было то ли туманно, то ли низкая облачность – но сквозь эту пелену светило солнце, освещая всё каким-то призрачным светом. Было так же очень тихо – но не по ночному, а иначе – было по утреннему спокойно, чувствовалось, что мир уже не спит, и тем более, что уже наступает весна. Так мы стояли на остановке, ждали автобус, тогда ещё ходили старые, такие жёлтого цвета луазы, уже тогда мне казалось, что им по сто лет, не меньше, двигатель у них работал, издавая характерное бульканье, а звук включаемой трансмиссии, ни с чем другим не спутаешь. О чём тогда я думал? О чём думал дедушка? И это было словно вчера, а ведь столько времени уже прошло.

Эта мысль на мгновение пронеслась в моём сознании и, делая левый поворот на дорогу, я посмотрел на это место на остановке, где мы стояли, что-то сжалось внутри меня, и я отвернулся, нажав на педаль акселератора.

Я направился в сторону кольцевой дороги, собираясь съехать с неё на скоростной диаметр, и оказаться прямо на Васильевском острове.

Проезжая мимо вокзала заметил две машины такси, стоявшие с включёнными фарами на площади, больше пока не встретилось ни одной машины. Около заправки впереди я заметил патрульный автомобиль, стоящий на обочине, а рядом с ним какой-то микроавтобус, сотрудник дпс завершал проверку документов водителя, и стал коситься уже в мою сторону, но почему-то не остановил. Делая поворот к переезду, я заметил по свету фар, что за мной ехал ещё какой-то автомобиль, и вот его-то как раз гаишник и остановил, требовательно махнув своим жезлом. Эх, какие же в основном они неприятные! Каждый раз, когда проезжал мимо патруля всегда непроизвольно вспоминались самые мерзкие людишки этой профессии, которых доводилось встречать! И всегда думаешь, куда чёрт возьми смотрит руководство кто у них работает, ну на роже всё написано же! Понятно, что они такие, каков и народ, что не с Луны их привозят, а из соседних дворов, квартир и улиц – и в конце концов сами люди такие. Но отчего же всё именно так! Аж сплюнуть хотелось.

Через три минуты я был на кольцевой трассе, дорожное покрытие было сухим и чистым, и так как я всё-таки торопился, переживая за Вику, и не сильно переживая за то получу штраф за превышение или нет – разогнался до ста шестидесяти и мчался к диаметру. Думать о чём-то отвлечённом на такой скорости не совсем возможно, нужна сильная концентрация, и я не мог сосредоточиться на чём-то конкретном, поэтому в моей голове стали сами собой появляться разные образы и мысли. Сначала мне было неловко от того, что так отношусь к Вике – ведь эта женщина делает для меня очень много, занимается моими делами, едет ночью выяснять что произошло, ждёт всегда меня, терпит моё потребительское отношение к ней – так наверное она должна думать, относительно моего не желания переводить отношения на другой уровень – и в это мгновение мне вспомнились её глаза, после того, как мы не виделись месяц, они искренне радовались, в них загорелся блестящий огонёк и она так прижалась ко мне, что даже сейчас по моему телу пробежали мурашки. Потом эти мысли сменились неожиданно закравшимся в сердце сомнением – зачем это всё? Зачем привязываться, зачем зависеть от кого-то. Ради чего жить вообще? И мысль о смерти вновь возвратила к Еве. Вновь удивляло моё спокойствие – ведь она умерла, и я сейчас увижу её мёртвую, а думаю о чём-то совершенно ином! Ева. Почему её вообще так назвали – Ева? И что с ней произошло – как может умереть молодая девушка? Хотя причин может быть много, и я это понимал. Но мне почему-то не верилось, что это передоз или что-то грязное. Самоубийство? Но с чего.. Хотя она художник, а это значит – с тонкой натурой, но и тут ещё вопрос – знавал я художников с такой натурой, что заправский алкоголик позавидовал бы.

Так я и доехал до съезда на диаметр. Сбросив скорость до ста я перестроился в районе дачного проспекта в правый ряд и ушёл на платную магистраль, снова разогнавшись до внушительной скорости. Через пару минут был пункт оплаты проезда. Я привычно встал в левый ряд, намереваясь пройти шлюз при помощи транспондера, спрятавшегося на лобовом стекле за зеркалом заднего вида. Подъезжаю к пункту и сбросив скорость – ухмыльнулся, в очередной раз наблюдая привычную картину: постоянно кто-то без транспондера заезжает в одну из трёх левых крайних полос, предназначенных только для бесконтактного проезда. И вот он на аварийках сдаёт задом, чтобы попасть куда ему следует. Да уж, читать надо объявления на информационных щитах и знаки понимать, подумал я. Меня почему-то злило это, и уже раздосадованный сам на себя, за эти мысли я постарался выбросить из головы этого незадачливого водителя на синем вольво.

Изредка я обгонял не спеша катящих по своим делам водителей. Машин было мало – всего от Петергофа мне повстречались попутчики пять – семь раз. Меня никто не обгонял, но это и не удивительно на такой скорости. В районе центрального участка диаметра открылся великолепный вид на город – дорожное полотно как бы сначала поднимается вверх, а затем плавно под углом уходит вниз, тем самым позволяя автомобилю оказаться на несколько секунд в очень выгодном положении, из которого город расстилается перед тобой словно на ладони. Видны огни города, многочисленные крыши, улочки и проспекты, башни. В эти моменты я всегда завидовал пассажирам – они то могли спокойно насладиться этим видом, а водителю нужно смотреть на дорогу, что бы не оказаться в заливе с высоты нескольких десятков метров. И меня с самого ввода в эксплуатацию этого участка диаметра волновал один вопрос – почему не была устроена хотя бы одна обзорная площадка. Да, я понимаю, это стоит денег, но на строительство трассы город и так профинансировал не мало денег, и организация владелец этой дороги могла бы учесть то, что открывающийся на город вид будет притягивать к себе многих, и если бы здесь устроить обзорную площадку, то город обзавёлся бы ещё одним очень романтическим местом, ставшим вероятно одним из культовых. Более того, если учесть, что отчаянных романтиков отсутствие такой площадки не остановит и время от времени здесь будут появляться в правой крайней полосе машины стоящие на аварийках.

В два тридцать семь я уже был на Васильевском острове, ещё через пять минут я парковал свой авто у новостройки, с трудом отыскав место где встать, я втиснулся между солярисом и фольксвагеном. Когда я подошёл к подъезду – увидел полицейский уаз, стоящий прямо у входа, вошёл в дом, нажал на кнопку вызова лифта, двери открылись сразу, и через минуту я уже стоял у входа в свою квартиру. Дверь была не заперта, я дёрнул ручку, везде был включен свет, и первое, на что я обратил внимание – среди запаха многочисленных людей, запаха от формы полицейских и от недавно бывших здесь медицинских сотрудников, пробивался тонкий сладкий аромат цветов и воды, тот самый, шлейф которого вспоминал я недавно.

На меня сразу обратил внимание полицейский, стоящий у входа.

– «Вам кого?» – уверенным металлическим голосом спросил меня страж порядка. Терпеть не могу их, хоть и понимаю, что служба у них такая, и что они нужны обществу, но тем не менее этот вызов меня всегда раздражал.

– «Никого» – ответил я: «Я владелец квартиры. Что здесь произошло?» Полицейский слегка расслабился, его голос был уже не таким металлическим, он что-то стал мне говорить, но я не слишком внимательно его слушал, сосредоточив своё внимание на том, какая в квартире была обстановка: на фоне классического дизайна, который собственно я сам здесь и воплотил – светлый ламинат в комнате, пол из серой плитки с подогревом в коридоре и кухне, светло жёлтые крашеные в коридоре стены с деревянными вставками и встроенные в потолок круглые светильники – там и здесь проглядывались заботливо расставленные незаметные мелочи, но которые создавали неповторимую атмосферу: В углу при входе рядом с платяным шкафом-купе стояла большая ваза, напоминающая амфору из которой возвышался почти в человеческий рост то ли куст, то ли дерево, сплетённое из каких-то камышей, веточек, цветных лент, оно было одновременно воздушным, светлым и лёгким, но почему-то в нём ощущалась мощь как в настоящем дереве. На стенах в коридоре декоративным скотчем были приклеены две акварели. На одной был изображён рассвет, причём не солнечный и переливающийся всеми цветами золота, а самое его рождение – ещё ночь, но когда на небе начинает светиться изумрудно лазурная синева утра, это непередаваемая красота, но на этой картинке всё был передано изумительно. А другая акварель изображала какой-то вымышленный город, как мне показалось, и берег моря. И в этот момент меня вновь словно пронзило током, так же когда Ева прикоснулась ко мне, это было место из сна – моего сна. Наверное у каждого есть такие сны, которые запоминаются на всю жизнь и идут с тобой словно являясь частью твоей истории, такие, что не понимаешь что сон это или что-то большее, возможно память о чём-то ином, или о какой-то другой жизни. Этот город как раз был из одного такого сна, который я увидел ещё в юношестве, и он врезался в моё сознание, так и оставшись в нём загадочной, непонятной, но чрезвычайно волнующей точкой. Сам сон не слишком замысловатый, бывали и куда более интересные или запутанные с точки зрения сюжета, но этот был словно вовсе и не сном, а чувства и эмоции, происходящие в это время – совсем не казались вымышленными. Действие происходило сначала на скалистом берегу моря. Я был вместе с девушкой, она была мне очень дорога, я испытывал к ней огромные чувства, мы были как будто после кораблекрушения, возможно единственными уцелевшими. Где-то поодаль, выше нас был виден каменный город, величественные сооружения, башни, каменные дома – всё было мощным и монолитным, но абсолютно пустым. И так мы брели вдоль берега и неожиданно обнаружили вход в грот, однако очень быстро поняли, что в нём находится какое-то страшное существо, возможно что-то охраняет, и нам туда не пройти. Потом действие перенеслось в этот самый город – мы брели по пустынным улицам, не было ни души, город словно был полностью покинут и забыт. Затем неожиданно появились какие-то существа, их так просто не опишешь – они были большими, безмолвными и в каких-то красных одеяниях, напоминающие шары. Их было довольно много и они внушали страх. Затем они схватили нас. Передо мной поставили портрет мужчины, а перед моей спутницей – женщины, и мы должны были слиться с этими портретами, как бы приняв их суть на себя. Я почему-то сразу согласился и в то же мгновение стал одним из этих красных, а спутница отказалась. Дальше её уводят, но перед этим она сказала и я отчётливо помню эту фразу – ты сделал свой выбор. Эти слова врезались в мою память, словно высеченные в камне. А сон этот очень долгое время не давал мне покоя, поскольку всё в нём казалось таким настоящим, и словно это всё было именно со мной, и это я предал ту девушку, и что это словно происходило со мной до моей жизни. Всё это очень удивило меня – но с другой стороны, такой город вполне вписывается в фентезийный жанр, и его не сложно придумать, однако сходство картинки в моей памяти и этой поражало.

Между тем из фрагментов услышанных слов полицейского, который всё это время что-то мне говорил, я понял, что Ева действительно умерла, признаков насильственной смерти не зафиксировано, квартира взломана не была и что причина случившегося не установлена. А Вика сейчас со следователем – даёт показания, и войдя в кухню я увидел её, скромно сидящую на стуле, скрестившую нога на ногу, она как только я вошёл бросилась ко мне, обняла за шею, я прижал её к себе, провёл рукой по спине, прошептал в ухо, что всё будет хорошо. Затем я поздоровался со следователем и не стал мешать, отойдя обратно в коридор.

Я спросил дежурного в коридоре «Она ещё там?» – и кивком дал понять, что имею ввиду Еву. Тот мне так же кивком утвердительно ответил.

– « Можно войти?» уверенным тоном задал я вопрос.

– « Ну вообще-то не положено ..» замялся парень.

– « Слушай, я знал её, мне это важно, понимаешь?»

И в этот момент раздался громкий звон, разбивающий казённую ночную тишину – где-то что-то упало и разбилось. Все вздрогнули, мерный голос следователя затих, дежурный несколько на мой взгляд робко зашёл в комнату и сказал, что стакан разбился около стола – видимо плохо стоял.

– «Ага, как же! Достали блин» – раздражённо бросил следователь и переключился на Вику.

А парень дежурный, уже уставший от этого ночного поста, не стал сопротивляться, дал мне возможность пройти в комнату.

3.

Ева лежала на постели. Видимо её перенесли сюда из кресла у окна. Свет в комнате горел ярко, всё было залито светом и от этого было ещё более не по себе. Как говорят в таких ситуациях – казалось, будто она просто спит.

Но она не спала. И это можно было заметить по отсутствию дыхания и характерного движения груди.

За стеной был слышен ровный, чёткий и спокойный голос следователя, и отрывистый, взволнованный голос Вики, отвечающей на вопросы. Я не видел ничего вокруг, всё моё внимание было приковано к Еве. «Какая же она красивая», – пронеслось в моей голове. Мысли вились и кружили словно целый рой насекомых, не давая возможности уцепиться хоть за одну, голова словно кружилась. «Почему она умерла?», этот вопрос становился для меня всё более и более загадочным и одновременно всё более и более важным. «Как так случилось, что молодая, здоровая с виду девушка, вот так раз и умерла, на её теле нет никаких видимых повреждений, ударов и прочего, что могло бы вызвать подозрение, никаких лекарств и наркотиков не обнаружено, что же это могло быть?».

Меня словно что-то тянуло к ней. Я подошёл к краю кровати, на которую было положено её миниатюрное тело. Здесь был стул, видимо, когда бригада скорой помощи обследовала её, сюда его и поставили, я опустился на него и сел рядом с ней. Со стороны можно было подумать, будто я у кровати больной, которую пришёл навестить. Время смерти, как мне сказал полицейский на входе, наступило около двадцать одного часа, только сутки назад. То есть она умерла больше суток назад. Странным было то, что в комнате совершенно не было неприятного запаха, который типичен в таких ситуациях – а напротив, по всей квартире словно стелился приятный свежий аромат цветов. «Уж не святая ли она», без иронии пронеслась очередная мысль. Чем больше я был рядом, тем сильнее меня поражало всё происходящее. Я достаточно брезгливый человек, и вот так находиться рядом с умершим человеком мне не приятно, я себя знаю. Даже, когда посещал Государственный Эрмитаж и рассматривал в египетском зале уже почти окаменелую мумию жреца, мне хотелось поскорее выйти оттуда. И до этого момента единственный раз, когда я был спокоен рядом с мёртвым телом – случился, когда я был в Киево-Печерской лавре, что меня кстати очень сильно поразило тогда – мы с друзьями были на экскурсии в этих подземных лабиринтах, где полно мощей монахов, зачастую совершенно открыто лежащих вдоль узкого и тёмного прохода, я немного отстал от группы, и оказался почти один на один с этим подземным миром – но никакого страха, смущения или чего-нибудь неприятного там не было абсолютно, я испытал чувство полной защищённости и безопасности, меня окружало что-то доброе, спокойное. И вот сейчас, поначалу смутившись, теперь я чувствовал полное спокойствие и что ещё более поразительно, мне не хотелось уходить, словно что-то держало меня здесь.

Я смотрел на неё и внутри меня что-то происходило. Я очень сожалел о её смерти, и вспоминая нашу мимолётную встречу, начал даже корить себя, что не попытался познакомиться с ней ближе, пронеслась даже мысль, что возможно тогда бы этого и не произошло – то, что с ней случилось. И тут я вспомнил снова её неловкое прикосновение, моё сердце опять сжалось и что-то засосало под ложечкой – мне вновь захотелось ощутить её тепло. Несколько мгновений я колебался, но потом аккуратно прикоснулся к её ладони, которая как раз лежала вдоль тела, прямо напротив, та самая, которой она дотронулась до меня, когда открывала дверь офиса.

Она была очень холодная, в моих мыслях пробежало неловкое разочарование, словно я ожидал чего-то другого. Сначала я только легонько прикоснулся к ней, но потом решительно взял её ладонь, сжал её пальцы в кулак и уже двумя руками крепко стиснул её маленький кулачок. Мне хотелось плакать, к горлу подступил ком и одинокая слеза скатилась из моего правого глаза. В голову ударили мысли о несправедливости жизни, опять в сердце кольнул вопрос о смысле, ради чего всё это? Я наклонился к её руке, поднёс к своим губам, сжатый моими ладонями её холодный кулачок, и словно пытаясь согреть или оживить её, несколько раз выдохнул тёплый воздух из своей груди.

Конечно, это может показаться глупым, но я не смог сдержаться. Сердце сжималось, видя её. Смирившись с тем, что уже ничего не изменить, я неловко поцеловал её руку и аккуратно положил на край постели. Провёл рукой по локону её волос, и направился к выходу их комнаты. Машинально взглянул на табло своих электронных наручных часов – там было три часа и три минуты.

Я вышел в коридор. Полицейский, что-то читал в своём смартфоне. На кухне Вика продолжала отвечать следователю. Я пошёл к ним. Следователь сказал, что они уже заканчивают, спросил, знал ли я Еву, на что я ответил, что один раз столкнулся с ней в офисе. Потом он сказал, что запишет мои данные и если понадобится, то свяжется. Я кивнул.

Когда всё было записано, оформлено и уточнено, следователь – его звали Пётр – уставшим голосом произнёс: «Ну всё, сейчас придёт машина, её заберут».

– «Кого?» – не понимая произнёс я.

– «Гражданку Березину».

– «Куда её заберут?» смутившись от своей неловкости произнёс я.

– «В городской морг, не оставлять же её здесь, что с вами?».

Я действительно словно выпал из реальности. Но теперь мне было словно больно отрывать от сердца что-то родное и близкое – меня беспокоила мысль, что её сейчас увезут в это холодное, пустое и мрачное заведение, что будут делать вскрытие и все сопутствующие процедуры. Мне стало непосебе. Это печальная и одновременно жестокая правда жизни. Вика взяла меня под руку и прижалась к моему плечу.

Через двадцать минут приехала санитарная бригада с переносными носилками. С полицией согласовали какие-то бумаги и санитары вошли в комнату, положили носилки на пол, собираясь взять Еву один под руки, другой за ноги. Мне это показалось грубым, они хотели положить её словно какую-то вещь, пронеслось в голове. Я уверенно подошёл, сказал, что сделаю сам. Санитары равнодушно отстранились. Я подошёл к постели. Ева была в домашнем платье, чем-то напоминающем то, в котором я впервые её увидел, только совсем простое, светлое, без лишних украшений. Несколько мгновений я помедлил, но понимая, что иначе нельзя, приподнял её, словно сажая в кровати, правой рукой взял её под лопатки и крепко прижимая к своей груди, левой – взял под коленями и поднял с постели. Она была очень лёгкой. Её голова запрокинулась назад, но я постарался подставить плечо, чтобы предотвратить это – держал её словно невесту, подошёл к носилками, опустился на колено, и аккуратно, придерживая, положил в них. Несколько секунд, я смотрел на её лицо, но санитары уже приготовились выходить: быстро подняли носилки и вышли вместе с полицейскими, которые уже ждали их на лестнице у лифта. Мы с Викой остались одни.

Лицо Вики выглядело очень уставшим. Но я несколько минут не мог прийти в себя. Вика этого не замечала, поскольку сама была не в себе.

Наконец я подошёл к ней, обнял за талию и прошептал в ухо, что нам пора идти. Мы погасили свет, вышли из квартиры, я закрыл дверь и направились к лифту.

«Знаешь, а она такая хорошая была ..»– пролепетала Вика.

Мы вышли из парадной. Викин форд стоял несколько дальше, чем поставил машину я, поэтому решил проводить её до машины, а потом прийти за своей.

Было уже около четырёх часов утра. Луна светила ярким светом, а звёзды гроздьями висели в темноте ночи. Тишина давила на слух, и лишь горячая ладонь Вики давала понять, что ты не один в этом безмолвии. Когда мы подошли к машине, она резко повернулась ко мне, словно прося обнять, и я прижал её к груди, потом на минуту прильнул к её обветрившимся губам и мы слились во влажном поцелуе.

«Пойдём ко мне» – промолвила Вика, «Уже утро почти, хоть немного времени побудем вместе – тут ехать пятнадцать минут всего, давай?»

Я не мог ей отказать, да и сам уже валился с ног.

Путь действительно занял не больше пятнадцати минут. Мы ехали каждый в своей машине, я ехал за Викой, пропустив её вперёд. Дорогу я знал, но не хотел ехать впереди, что бы дать возможность ей двигаться в том скоростном режиме, в каком она привыкла, и не оглядываться постоянно назад, проверяя не отстала ли она от меня.

Центр города никогда не засыпает. На дорогах постоянно встречались автомобили, на тротуарах периодически попадались прохожие: кто-то неспешно прогуливался, а кто-то шёл столь стремительно и целеустремлённо, что волей не волей задумываешься, куда это он так торопится ночью.

Подъехав к дому Вики, мы поставили машины почти рядом. Вышли и я взял её за руку, через три минуты мы уже были в её уютной квартире. Там нас встретила сонная кошка Марта, я привычно потрепал её за ухом, та довольно зажмурилась.

Всё это время мы почти не разговаривали – и сейчас у нас хватило сил только на то, чтобы сбросить с себя одежду и лечь в мягкую постель. Вика заснула почти моментально, а я, оказавшись в тепле и уюте, почему-то наоборот несколько взбодрился. У меня не шла из головы Ева: вспомнившиеся впечатления и обстоятельства нашей первой и единственной встречи наложились на не менее эмоциональные переживания этой ночи, и всё это кружилось и вертелось в моей голове. И тут я почувствовал в середине лба пульсирующую теплом точку, примерно там, где часто на картинках, изображающих энергетические потоки, указывают место аджны чакры.

Для меня это ощущение не было новым, я познакомился с ним в юношестве, когда увлекался эзотерикой. В состоянии медитации, как это описывают в соответствующей литературе, когда связь с телом словно готова разорваться и держится на тонкой серебряной энергетической нити, и твоё тело вот-вот распахнётся как золотая клетка и птица-душа окажется в подлинной, реальности, или, по крайней мере, реальности более истинной, чем та, что мы воспринимаем в обычном состоянии сознания – по сути являющаяся приближённым отражением чего-то более масштабного. Я тогда мечтал и стремился выйти в астрал, не очень правда понимая что это такое, постоянно медитировал, пытался отделить сознание от тела, испытывал много интересных ощущений, и вот именно такая тёплая пульсация во лбу предшествовала более глубоким состояниям медитации, в которых сознание уже действительно находилось на грани миров. И как следствие постоянных попыток, эта пульсация периодически возникала у меня даже тогда, когда я осознанно не медитировал, но само состояние, в котором находится тело человека при медитации, если её выполнять регулярно, может поддерживаться телом самостоятельно, или находиться очень близко к нему, и я помню, часто мог усилием воли, находясь в любом месте, добиться этого пульсирующего тепла. Для меня это тогда было хорошим знаком, а ощущения при этом, приносили только приятные эмоции – ты словно обретаешь гармонию и единение с миром. Это нужно чувствовать.

С тех пор много лет прошло. В астрал осознанно я так и не вышел. Потом учёба, работа, насущные дела и проблемы – всё это странным образом затмило метафизику и превратило в сурового материалиста, знающего о существовании тонкого мира, но отстранившегося от него. Я об этом изредка думал, но как-то само собой выходило, что время истирало чувства, воспоминания и опыт пережитых мгновений трансцендентного. Изредка это тепло во лбу, как напоминание о чём-то, что давно прошло и почти забыто, возникало, словно теплящийся уголёк посреди угасающего огня. Так незаметно я и уснул.

Утром зазвонивший в телефоне будильник заставил выйти из безмятежного расслабления. Казалось, что только пришёл, разделся и лёг, что не прошло и часа, но на деле было уже восемь утра – мы спали около трёх с половиной часов. Голова раскалывалась, жутко хотелось спать. Я сел в кровати, постепенно приходя в себя. Вика тоже проснулась, её лицо говорило, что она в таком же состоянии, она обняла меня, легла на мои колени и словно снова погрузилась в сон. Прошло ещё несколько минут и мы встали.

– « Брр, ужас! Хочу спать» – жалобным голосом взмолилась Вика.

– «Да уж, ночь выдалась…» тихо ответил я, вспоминая события прошедшей ночи, совсем уже приходя в себя.

– «Иди в душ, я сейчас быстро поставлю нам что-нибудь разогреваться в мультиварку и приду к тебе» – Вика тоже постепенно просыпалась и решила с умом провести выпавшее нам время побыть вместе.

Я был не против горячей ванны в прямом и переносном смысле. Я настроил температуру, и, раздевшись, погрузился в тёплую, приятно обволакивающую воду. Даже начал уже снова засыпать, расслабленный, погружаясь в забытие, как вдруг резко и неожиданно вошла Вика, она сбросила свой халатик, после чего мой сон моментально выветрился, и ванная комната растворилась в долгожданной страсти и объятиях.

4.

Я вновь спускаюсь в лифте многоэтажного дома. Выхожу из квартиры Вики в свободную и гордо одинокую реальность, в которой я примерил на себя маску волка одиночки. Машин во дворе заметно поубавилось – многие вынуждены рано вставать, и около семи утра авто планомерно покидают свои насиженные места, как некогда коней выводили из их стойл, так и сейчас приходится медленно и аккуратно маневрировать среди лабиринтов каменных джунглей нашей жизни, чтобы оказаться на проторенных путях утренних пробок.

В магнитолу вставлена флешка и после запуска двигателя, на мониторе мультимедиа системы высветилось название старой доброй ABBA, с их знаменитым Happy. Странная вещь, я заметил за собой, что музыка, которую ты в какой-то момент однажды собираешься и закачиваешь на флэш память, буквально через несколько дней уже словно надоедает, и воспринимается как заезженная пластинка, но делать нечего, и ты всё равно слушаешь, но уже несколько с другим чувством, чем было то, с которым ты выбирал эту музыку или услышав какую-нибудь песню по радио, потом находишь её, но воспринимается она уже не как в первый раз. Хотя есть треки которые держатся достаточно долго, прежде чем попасть в список устаревших, но и они со временем неминуемо туда попадают.

Мне нужно было ехать в сторону Сестрорецка, там находился сервис, в котором я работал автомехаником. Я решил, что поеду по Приморскому шоссе.

Мы занимались в основном малолитражками, машинами без каких-то претензий на исключительность и избранность. Нашими клиентами был первый уровень среднего класса, люди «без понтов» – с ними было намного проще работать, а проблем было значительно меньше.

Многие мастера нашей конторы имели большой опыт работы в сервисах, Валентиныч например, даже работал одно время в сервисе очень престижной марки, но ему надоело постоянно выслушивать какие-то поучения от клиентов-властелинов колец, с одной стороны, и требования менеджеров разводить людей как можно больше на всякий сопутствующий ремонт – с другой стороны. Этот зачастую даже и не нужный ремонт, но в силу того, что далеко не каждый клиент понимает устройство двигателя, а такие фразы как «это чревато капиталкой» или «вот загнёт вам клапана» – у людей вызывают священный трепет. Нашего Валентиныча откровенно достала такая работа и однажды он послал всех в той конторе куда подальше и подался к нам. Мастер он был надо заметить отменный, у нас ему работалось очень даже хорошо. Конечно денег он стал меньше получать, но психика ему была дороже.

Я работал механиком уже пятый год. После университета я сразу пошёл учеником к автомеханику, благо, что я ездил к тому времени уже несколько лет на отечественной машине, а там хочешь не хочешь, придётся научиться уж основным принципам обслуживания это точно. А я хотел этому обучиться и мне это нравилось. Так я и стал со временем и сам неплохим мастером.

Флешка мне порядком надоела, и я включил радио. Переключая волны кнопкой на руле, пытался найти что-то вразумительное. Но очень долго ничего путного не попадалось. Сначала из динамиков, громкость которых я не успел убавить после одного из любимых моих музыкальных произведений отечественного рок-творчества «Немного огня», резкий, с наигранной значительностью голос стал рассказывать о том, какой у них хороший лекарственный препарат, – я даже не стал дослушивать какой и от чего, скорее переключился – мне не хотелось, чтобы даже невольно мои уши услышали этот рекламный шлак. Дальше была какая-то спортивная волна и взрослые мужики с сорокалетними голосами обсуждали матч по футболу, говорили о каких-то прогнозах на будущие матчи – терпеть не могу футбол с детства, на подсознательном уровне, и уж тем более пустое болоболство подобного рода комментаторов и интерпретаторов, с дикой уверенностью в своих словах говорящих о вещах, ну совершенно на мой взгляд лишённых смысла. В итоге желание что-либо слушать у меня вовсе пропало. Я выехал уже на Приморский проспект, проехав Ушаковскую развязку, выключил все звуки и ехал в тишине мерно гудящего двигателя.

Сон был столь не продолжительным, а утро насыщенным и стремительным, что я как-то и не успел осознать события прошедшей ночи. И только сейчас в тишине салона автомобиля, я решился на эту ретроспективу.

К тридцати даже самые отпетые романтики уже теряют ту искреннюю романтичную изюминку, особенно мужчины – становятся скорее циничными, нежели искренними и сердобольными. Хотя большинство мужиков вообще романтиками и не были никогда, с детства приученные с насмешкой и издёвкой реагировать на любые, как это называют «слюни». Всегда терпеть не мог таких мужланов, с пеной у рта доказывающих, что «мужику чужда вся эта бабская чепуха». Жизнь сделала меня чёрствым, но романтиком я остался. И я радовался тому, что могу чувствовать нечто большее, чем счастье напиться в выходной с «друганами».

Я ощущал тоску по Еве. Это было странно тем, что я по сути и не знал совсем её, только лишь мимолётная встреча.. Моя грусть была не столь из-за факта смерти, сколько именно по ней самой, как по возлюбленной, с которой не можешь быть вместе. Это чувство должно быть знакомо тем, кто когда-то любил или любит, тебе не хватает этого человека рядом, мир будто пуст, и в то же время тебе тесно в нём без того, кто стал для тебя целым миром. Всё это происходило у меня на душе, в памяти осязалось прикосновение наших рук и то, как я взял её тело на руки, это бесконечно трепетное чувство, когда ты держишь на руках девушку, Ева была прекрасна своей красивой простотой, своими цветами и спокойным правильным голосом. Когда я держал её на руках, то словно ещё не понимал, что самой её там уже нет, мы как будто разминулись на несколько минут и всё, что мне осталось – это шлейф её аромата.

Разве мог я что-то изменить? Постоянно вспыхивала мысль в голове. С одной стороны да, а с другой нет. Ведь то, что уже случилось – случилось, и как это можно исправить? Судьба? Но только если вдуматься, каждое наше действие способно влиять и влияет на всё то, что происходит. Каждое слово, движение, жест, вдох, выдох, абсолютно всё в мире действует как по принципу цепочки из нескольких фишек домино, поставленных торцами друг около друга, и если одну из них толкнуть – она толкнёт следующую, та в свою очередь следующую – и так до последней фишки. В нашем же случае эти фишки видимо начались задолго до появления человека, Земли, и неизвестно когда и кто толкнул первую. Может быть это был Бог? Что такое вообще этот Бог? Это всё столь далеко и непонятно, в голове словно происходит большой взрыв, когда пытаешься проникнуть в эти тайны.

Но что могу видеть я? То же, что и любой другой способен заметить и многие подмечают, взять хоть разлитое масло или убежавшее молоко на другом конце света, или какое-нибудь оскорбление, брошенное человеку, как следствие ухудшившееся у него настроение, которое вызвало нервную реакцию, проявившуюся в том, что он слишком сильно хлопнул дверью в маршрутке, уже седьмой подряд пассажир в машине водителя, что стало краем терпения для последнего и он, вымещая свою злость, с силой нажимает на педаль газа, нещадно раскручивая коленвал, совершает резкий манёвр, проезжает на жёлтый сигнал светофора, подрезая и вынуждая соседнего водителя фуры, едущего обратно в Москву из Петербурга, резко притормозить, тот в свою очередь выругивается, назвав этого маршрутчика чудаком через букву «м», уставший от постоянных шумахеров, норовящих нырнуть под его десятитонник, в очередной раз разозлился на весь белый свет и проехал мимо девушки, голосующей на остановке, поскольку она поссорилась с парнем и ушла из дома без всего, без денег, взяв только документы, и имея лишь одно желание – уехать куда-нибудь. Она на несколько лет старше дальнобоя, которому около тридцати пяти, но выглядит женщина моложе своих лет, они оба слушаю одну и ту же группу, как раз играющую в динамиках фуры, и ещё они оба из Москвы. Вообщем, если бы водитель остановился и подхватил её, то через месяц бы женился на ней, у них бы была счастливая семья. Но он был зол на весь белый свет, подумал про себя, что это какая-то очередная шлюха, и сжав с силой руль своего мерседеса напряжённо смотрел на дорогу. Кто остановится и возьмёт эту пассажирку, что с ней будет и куда она в итоге придёт или вовсе вернётся домой – уже череда иных событий, но связанных одной длиной цепью, ведь тот, кто оскорбил пассажира маршрутки тоже сделал это по какой-то причине.

Вдуматься только, сколько постоянно происходит событий, на первый взгляд кажущихся никак не связанных, но на деле все они, абсолютно все переплетены одной цепью, в которой каждая мелочь, каждое движение влияет на общий вектор направления всего этого коловращения! Как такое можно представить! Ведь даже непонятно какое событие на что влияет, позитивный или негативный окрас принесёт позитивный или негативный для кого-то результат! Ведь в этом примере всё могло быть так же и с чьими-то благими намерениями. Что же это всё? Есть ли хоть какая-то логика, понятная человеку во всём этом движении?

Раздался звонок телефона, словами «Я хочу тебя любить ..», который был вырезан из припева одной малоизвестной песни с совершено глупым текстом, читаемым каким-то новоиспечённым рэпером, но припев этой песни, его исполняла девушка, был потрясающим, затмевающим всё, что было за ним, и вот именно он мне очень понравился, поэтому телефон и поёт мне каждый раз эти слова. Я включил громкую связь.

Звонила Вика, в её голосе чувствовалась деловая озабоченность, она всегда могла заставить себя когда было нужно делать то, что она должна, не поддаваться эмоциям, и мне это нравилось в ней, потому что сам я так не мог, наоборот, эмоция полностью захватывала меня и я не мог сосредоточиться на чём-то ином.

– «Серёж, мне звонила мама Евы, она сегодня прилетает в девятнадцать часов из Хабаровска, я сказала, что мы встретим её. Ты же встретишь?» – это была ещё одна её черта, она могла иногда спрашивать тебя о чём-то, но на деле это уже являлось решённым вопросом, да и разве мог я отказаться в такой ситуации.

– «Да, конечно. Напиши мне только в смс точное время, номер рейса и номер её мобильного телефона».

– «Отлично! Все документы я оформлю, там придётся утрясти некоторые вопросы, так что за юридическую сторону дела можешь не волноваться».

– «Спасибо, Вик», – и чуть помедлив, добавил «Ты умница».

– «Конечно умница», – серьёзно ответила Вика, «Целую», после чего сразу отключила телефон.

Вечером предстояла встреча с мамой Евы. Мне хотелось этой встречи, хотя обычно по жизни я малообщительный человек, и мне не очень то приятно встречать людей, которым плохо, тем более которых нужно утешать, говорить какие-то поддерживающие слова – я считаю, что для этого нужна искренность, нужно действительно сопереживать, а если я не сопереживаю, или вообще ничего не испытываю к тому, что гложет человека, то я не могу испытать искреннее сопереживание, а изображать то, что на самом деле я не чувствую мне неприятно. Но в этот раз я чувствовал и мне было что сказать. И то, что это её мама, человек причастный ей – поэтому меня даже тянуло к маме Евы, потому что мне не хватало самой Евы.

Эти мысли и чувства меня несколько настораживали, что в конце концов происходит, я влюбился в человека, который умер! Как так!

Дальнейший путь до работы пролетел почти незаметно, я был погружён в себя, управляя автомобилем чуть ли не на подсознательном уровне. Погода хмурилась и на лобовом стекле постепенно скапливалась водяная морось. Когда я опомнился, то был перед воротами нашего сервиса. Мужики уже собрались – Андрюха и Макс курили у роллет боксов, Макс что-то оживлённо жестикулируя рассказывал, Андрюха, затягиваясь и выпуская дым с многозначительным видом слегка в сторону, выдвигал вперёд нижнюю челюсть – ему точно надо не в комбезе механика ходить, а в смокинге с сигарой. Михалыч приехал видимо незадолго до меня, что-то смотрел под капотом своей старенькой пятёрки БМВ. Я как обычно припарковал машину у въезда в ремзону. Поздоровавшись, я зашёл в бокс, и пока шёл к раздевалке, заметил Санька – нашего стажёра, уже почти перешедшего на должность автомеханика – он что-то варил полуавтоматом на своём верстаке. Сане было около двадцати двух, к нам он пришёл примерно с полгода назд, также как и все наверно из нас, любил тачки, сам что-то делал, у него был гольф девяносто второго года, он сам его переварил, когда тот сгнил до дыр, покрасил, хоть и неудачно, но собирался его скоро перекрашивать, потом установил и адаптировал более мощный двигатель – вообщем собирал свой конструктор от души. К нам в бригаду он хорошо вписался, быстро подтянулся до требуемого уровня и был уже почти полноценным автомехаником.

– «Здорова, гонщик» сказал ему, «чего там клепаешь?», поинтересовался, отворачиваясь от сварки.

– «А, здорова!» ответил он мне, «Да Борюне презент от себя небольшой варганю».

Борюня – это Борис Анатольевич, управляющий нашей станцией, он же заказы принимает и распределяет, он же занимается всеми администрационными делами, вообщем при всём нашем равноправии, он как бы главный. Так вот у него сегодня день рождения и исполняется ему пятьдесят два года. Чтобы не дарить кучу всяких непонятных мелочей, которых у человека в этом возрасте и так предостаточно, и уж тем боле, что ему реально нужно, у него уже есть, мы решили подарить совместный подарок, но зато достойный. Вместе собрались пару дней назад и решали что будем дарить – Михалыч предложил пусковую батарею, они не так давно появились, а вещь очень удобная, если аккумулятор просядет неожиданно где-нибудь в пути, или какую-нибудь аппаратуру забудешь случайно выключить и она сожрёт весь заряд, а если ты, например в лесу – Борюня любил туризм – то эта батарейка очень кстати. Но Борюню мы все знали уже много лет, и он был человеком сверхпедантичным и аккуратным, представить его забывшим что-то выключить было непросто.

Макс-приколист, предложил другой вариант – незаметно поставить на его пикакп спортивный выхлоп – сказав это он смачно хохотнул, видимо представив реакцию начальника, который терпеть не мог подобных наворотов. Но в итоге приняли решение подарить мой вариант – а я был любителем всяких полезных и качественных штук, предложил подарить ему американский мультитул. У меня как раз был такой, я о нём мечтал чуть ли не с детства, сам будучи в то время заядлым походником, и мне его подарила мама на двадцатилетние, с тех пор он всегда со мной. Борис Анатольевич как-то его заметил, он тогда ему сильно понравился, но узнав цену – прямо отшатнулся. В итоге мы решили купить такой мультитул, дополнив его карманным фонарём со сверх ярким диодом. Вышло как раз с каждого по три тысячи – примерно столько люди обычно готовы потратить на подарок, ещё и осталось на стол.

«А что ты хочешь?» – поинтересовался я у Сани, подходя ближе и наблюдая интересную картину: в тисках у него была зажата свеча зажигания, у которой наполовину резьбы был спилен конец, откуда высекается искра, и в нём сделан диаметральный пропил, толщиной примерно два миллиметра, и в этот пропил он вваривал рукоять обычной столовой ложки.

«Да вот, прикольная тема будет, у меня у самого такая – ложка сурового механика» – ухмыльнулся Санёк, «знаешь зато как в руке сидит? Как влитая и накладывать если что-то нужно – очень удобно, она длиннее! Короче, тут сейчас подварю переход, болгарином сточу, останется полирнуть и всё гуд будет. Тебе тоже как-нибудь сделаю!», сказал Саня и опустил маску.

Я ухмыльнулся в ответ и пошёл переодеваться.

На работе всё было как обычно: свет ламп дневного освещения, запах машинного масла, запах сварки и время от времени залетающий дым от сигарет.

Весь день я особо ни с кем не разговаривал, полностью ушёл в себя, включил в своём секторе тихонько магнитофон, чтобы хоть как-то разбавить свои мысли.

На обеде поздравили именинника, он даже как-то по-детски искренне обрадовался нашим подаркам, а Санька – так даже слегка потрепал за волосы. За столом мужики много говорили, Макс всё так же гоготал, когда рассказывал уже Борюне, что хотел сделать с его пикапом, тот тоже рассмеялся, грозясь на него. Борис говорил, что собирается с сыном и женой Катей поехать на машине из Питера в Мурманск, оттуда пересечь границу с Финляндией, там направиться к Ботническому заливу, и вдоль него до Турку, а затем через Хельсинки вернуться в Россию – «как раз сюда в гараж по Скандинавии прямиком и приедем», всё шутил он.

Я как-то поддерживал разговор, но старался всё же больше жевать, мне хотелось молчать. Я не стал никому рассказывать о произошедшем – совсем ни к чему этих троллей посвящать в это, я даже не понимал пока чем это для меня является. Но как всегда в таких ситуациях происходит, тот, кто хочет остаться незамеченным, в итоге привлекает всеобщий интерес. И вот почему-то речь зашла о женщинах, и Андрюха ткнув меня в бок локтем, откусывая хороший кусок пиццы с ветчиной и запивая его абрикосовым скоком, чавкая, громко спросил меня:

– «Серый, вот ты на Вике когда женишься, а?».

– «А он уже женат, только сам об этом не знает!» гоготнул Макс «Вика его уже никуда не отпустит! Только если на тот свет, и то не факт!».

Тут все мужики засмеялись. И Борис добавил:

– «Вообще не дело так долго бабу мурыжить, Серёг, сколько лет вы уже? Я вон, Катю свою замуж через месяц как познакомились уже взял – и не жалею совсем, а ты чего ломаешься?»

– «Долго ж ты её брал!» опять гаркнул Макс, и все снова заржали.

Так мы и просидели часа полтора за обедом. Работы в этот день было не много, все машины что были – все были оставлены владельцами на день, никто над душой не стоял и не рассматривал какой ты там болт откручиваешь и чего заливаешь в двигатель. Никаких сложных работ тоже не было: я с утра пару раз поменял колодки вкруг, масло, фильтра – всё как обычно при плановом ТО, потом у десятки заменил радиатор отопителя, что тоже особого труда не составило.

После нашего дружного обеда на улице пошёл настоящий ливень, барабаня дробью по железной крыше нашего гаража. За это время сильно похолодало и мы включили нашего монстра – так мы прозвали климатическую установку, закреплённую под крышей, чем-то напоминающую дракона. Михалыч что-то забивал кувалдой, и его резкие удары эхом раздавались по всему гаражу, Андрюха с Максом снова дымили, приоткрыв роллету, и в гараж затягивало запах дыма, перемешанный со свежестью дождя. Саня переписывался с кем-то по телефону, усевшись на лапу подъёмника, и его чумазое лицо, освещённое в полумраке гаража дисплеем смартфона, светилось довольной улыбкой.

Около семнадцати часов я закончил все дела, и, рассказав Борису про сложившуюся ситуацию, поехал в Пулково. В аэропорт я решил ехать через дамбу – так было бы значительно быстрее, поскольку этот участок кольцевой меньше всего нагружен, а в городе уже собираются вечерние пробки.

Люблю ездить на своей машине. Особенно, когда она нравится и всё исправно работает. Хоть многие и говорят, что опель ломается, и вообще существует поговорка, что любая машина со временем становится опелем, в том смысле, что приходит в негодность. Однако тут не всё так очевидно – поговорка пошла из далёких тридцатых годов, когда из-за подготовки к военным действиям сложился дефицит стали, и концерн опель принял схему вторичной переработки материала, то есть можно было сдать старый автомобиль, и получить определённую скидку на новый. А то что что-то ломается – то моё искреннее убеждение как механика, заключалось всегда в том, что всё зависит от эксплуатации и своевременного обслуживания. Многие из тех, кто кричат, что «всё плохо» и плюются ядом – элементарно не понимают базовых принципов работы механизмов, и уж тем более не способны обеспечить адекватный режим эксплуатации, а потом удивляются, отчего у них всё ломается. Вообщем я был доволен своей машиной, она доставляла мне полное динамическое и эстетическое удовольствие.

Погода стала проясняться, и когда я подъезжал к Кронштадту, за разорванными ветром тучами выглянуло осеннее солнце, очень яркое, но его свет был уже по сезонномуму холодным, чувствовалось приближение зимы. Я одел солнцезащитные очки.

Это было одно из моих любимых состояний природы – яркое солнце, рваные несущиеся облака и сильный ветер, а здесь картину ещё дополняли капли то ли дождя, то ли сносимые ветром брызги морских волн.

Так я и мчался в своей астре навстречу солнцу, сквозь ветер, под музыку Сфериса.

5.

Когда проезжал тоннель под заливом, на выезде из Кронштадта мне почему-то вспомнился старый французский студенческий фильм «Мёбиус» – там был похожий тоннель, он как раз открывался после строительства и въезд в тот тоннель очень был похож на этот. Хотя наверное въезды во все тоннели выглядят похоже. Но в этот раз эта ассоциация возникла почему-то особенно ярко.

На скорости в сто сорок километров в час расстояние тоннеля в один километр семьсот метров пролетаешь меньше чем за минуту. Когда я проезжаю это место у меня всегда слегка закладывает уши – едешь не только под землёй, но и под водой, под морем – это захватывает дух, но вместе с тем хочется побыстрее пролететь этот участок, вырвавшись из морской пучины.

Вскоре дамба закончилась и я был уже на земле. Участок от Краснофлотского шоссе до Петергофа самый разгруженный на КАДе. Я мчался с высокой скоростью там, где ещё каких-то пятнадцать лет назад росли могучие деревья, где был самый настоящий лес, а вот теперь – автомагистраль. И вот в этой самой точке пространства, где сейчас в движении нахожусь я – росло дерево, сотня деревьев, потом здесь проезжала строительная техника, ходили рабочие, а пятьсот лет назад был дремучий северный лес, ходили звери, когда-то здесь вообще было древнее море, а за год по этой самой полосе, где сейчас летит астра, пронеслись также наверное сотни тысяч автомобилей, с самыми разными людьми, хорошими и плохими, скромными и дерзкими и ещё неизвестно какими. Ещё помню как с бабушкой и дедушкой мы ехали на электричке от Петергофа до Балтийского вокзала и в окно поезда я видел как в районе Дачного проспекта шла масштабная стройка этой самой магистрали. Ровнялись территории, сносились старые деревеньки, прорубались просеки, насыпалась подушка из песка, бульдозеры и катки всё это ровняли и трамбовали. Я тогда был ещё совсем мальчиком, даже и не думал, что через десяток лет сам буду проезжать по этой дороге, на своей машине по своим делам. Да, память. Сколько всего в ней укрыто! И вот теперь тот мальчик в прошлом, его уже и нет вовсе – вместо него взрослый дядька, мускулистый, с жилистыми, обвитыми толстыми венами руками, грубой кожей и щетиной, коротко стриженый и пахнущий смесью машинного масла с французским парфюмом. Что во мне осталось от тех детских лет?

Тем временем я уже проезжал развязку с Ропшинским шоссе – здесь ещё пятнадцать лет назад и в помине не было никакой автомагистрали! Я каждое лето с бабушкой и дедушкой на четыреста двенадцатом москвиче ездил здесь на дачу, которая была на Мшинской. Здесь наше путешествие только начиналось, или наоборот завершалось, если мы возвращались, до дома отсюда примерно пятнадцать минут спокойной езды. Тогда здесь с одной стороны было огромное поле, один дом, похожий на ферму, а с другой – лес, достаточно дремучий по детским меркам, мы как-то ходили туда по грибы. А ещё там был грунтовый съезд, и в метрах двухстах от дороги можно было набрести на круглое озерцо. Есть ли оно там сейчас..

Это поле, что здесь было, помню как-то мы ехали на дачу, скорее всего это уже была поздняя весна, поскольку всё поле было в жёлтых одуванчиках. Это был, как сейчас помню, яркий солнечный день, утро – и бабушка смотря на это поле придумала короткое стихотворение:

Одуванчик золотой наклонил головку.

Поседею скоро – подумал горько.

Да, «поседею скоро», пронеслось в моей голове «горько». В Пулково я прибыл без десяти семь часов вечера. Дождь совсем прекратился, ветер очистил небо, и всё было залито светом заходящего Солнца. Я въехал на парковку аэропорта, в очередной раз испытав некоторое волнение при подъезде ко всей этой развязке, поскольку никак в моей голове не укладывалась схема дорожного движения по территории аэропорта. То я заезжал на отправление, в то время как нужно было встречать, или наоборот; а на парковке – так я вообще редко бывал здесь. Сейчас же мне нужно было встретить Ангелину Михайловну Березину непосредственно в самом терминале, иначе бы она не нашла меня.

Разобравшись с парковкой, я около девятнадцати часов был в зале ожидания прибывающих рейсов. Рейс из Хабаровска прибыл без задержек. Я набрал номер телефона, который мне отправила Вика, и буквально через две секунды мне ответил приятный женский голос:

– «Здравствуйте, Сергей, это вы?»

– «Здравствуйте. Да, жду вас в зале. Я по центру, в чёрной кожаной куртке и джинсах» – и поднял вверх левую руку, обозначая себя в толпе.

– «Да, вижу вас, сейчас буду», ответила мне мама Евы.

Через несколько секунд ко мне быстрым шагом подошла женщина. На вид ей лет сорок, она была среднего роста, в светло коричневом пальто и длинной юбке. Она выглядела очень элегантно и эффектно, светлые тона одежды сочетались с длинными светлыми волосами, свободно развивающимися по её плечам. Она была очень похожа на свою дочь. Хотя наверное всё же это Ева была похожа на неё. Ангелина Михайловна подошла ко мне, сняла коричневую кожаную перчатку и протянула мне свою руку, ухоженную, красивую, очень нежную, но без яркого маникюра и всевозможных побрякушек.

– «Ангелина» произнесла она, пожимая руку. Её голос был тем же голосом, которым говорила Ева, только старше.

– «Очень приятно. Пойдёмте к машине», я не стал продолжать разговор, по её лицу видно было, что ей сейчас не хочется говорить. Лицо было бледным и напряжённым, по глазам было видно, что она не спала.

До машины мы дошли молча. Вещей у неё с собой не было, только небольшая сумочка. Я открыл дверь и посадил её. После чего сам сел за руль, и мы выехали с парковки.

– «Вы её знали?» – спустя несколько минут неожиданно нарушила молчание Ангелина.

– «Нет», выдавил пересохшим голосом – «Я владелец квартиры, которую снимала ваша дочь, мы виделись один раз, когда с моим агентом заключали с Евой договор» и добавил спустя мгновение «мы виделись меньше минуты.. », после этих слов к моему горлу подступил ком.

– «Это сердце» промолвила Ангелина, «у Евы было очень слабое сердце, мы это знали, и она это знала. Бедный ребёнок!» Голос Ангелины дрогнул и она заплакала.

Спустя несколько минут она продолжила:

– «Уже в пятнадцать лет доктора нам всё сообщили и сказали, что нужно быть готовыми ко всему, что сердце Евы не проживёт долго. Нам предлагали встать в очередь на пересадку или заменить на искусственное, но Ева категорически была против, говорила, что сердце – это её душа, и она не хочет жить без души, и что готова умереть, прожив столько, сколько отпущено прожить её сердцу. Она никогда не плакала, и не боялась этого» голос Ангелины снова дрогнул «Когда я начинала убеждать её сделать эту операцию и плакала в истерике, она молча подходила ко мне, обнимала так, что я полностью утопала в её пушистых волосах, и говорила: «Мамочка, не плач, так должно быть, это судьба, пойми пожалуйста меня, не бойся», а потом, когда я успокаивалась – всё было как и обычно. Она была чудесным ребёнком, постоянно читала, но основное чем она занималась – это живопись, она с самого детства рисовала, мы отдали её в художественную школу, досрочно закончила её, она была лучшей ученицей, преподаватели ей восхищались, она чувствовала цвет, её картины шли словно из каких-то других миров, у нас дома десятки её картин. Она мечтала поступить учиться в Петербургскую академию. Она мечтала о Петербурге, первый раз, когда мы сюда приехали, ещё был жив её отец, Еве было лет десять, это было лето, белые ночи, дворцы, мосты, это потрясающее небо, архитектура, но особенно её тянуло к заливу – огни кораблей, закат где-то за Кронштадтом.. Она тогда сразу мне сказала, что хочет здесь жить» при слове «жить» она замолчала.

– «А что произошло с отцом?» спросил я.

– «Ах да, Алексей был музыкантом, он играл на виолончели, их оркестр возвращался на автобусе с концерта и попал в аварию, была зима, они ехали по серпантину, водитель не справился с управлением и врезался в скалу. Погиб только Алексей. Многие конечно были сильно травмированы, но все выжили, а вот Лёша нет» она снова замолкла, но через мгновение продолжила «Еве было тогда четырнадцать, через год мы узнали про её сердце. Алексей очень сильно любил её. И она тоже его любила. Ей было тяжело пережить его смерть. И я думаю что вероятно отчасти из-за того что отец погиб, она не хочет делать операцию, хотя она всегда была удивительным ребёнком».

Солнце заливало город тем самым золотом, от которого в Петербург влюбляются навсегда. Мы медленно продвигались сквозь вечерние пробки к центру. Около восьми вечера мы были в районном отделении медицинской службы, где подтвердили, что Ева скончалась в результате остановки сердца.

На этот день всё что можно было успеть было сделано. Ангелина попросила разрешить ей остановиться в квартире, где жила Ева.

Около десяти часов вечера я привёз Ангелину на девятнадцатый этаж дома на Васильевском острове. Мы вошли в квартиру. Здесь ничего не изменилось с последнего моего визита, только запах цветов ощущался уже менее ярко. В комнате было уютно, я бросил взгляд на кровать, на кресло у окна, заметил много деталей, на которые ночью не обратил внимание: рядом с креслом стоял небольшой мольберт, на нём был закреплён не законченный пейзаж, у стены, прислонённые один к одному стояли несколько написанных работ, на письменном столе лежало пять книг, одна была заложена карандашом, рядом лежал толстый блокнот в твёрдом чёрном переплёте. В комнате было много каких-то небольших мелочей, они были не заметны на первый взгляд, но создавали атмосферу творчества и какого-то необъяснимого спокойствия.

– «Где вы её нашли?» спросила меня Ангелина.

– «Вика увидела её сидящей вот в этом кресле» указал я, подходя к окну и вглядываясь в светлую полосу заката.

– «Она любила море и простор..» вздохнула Ангелина и села на постель, оперившись локтями в колени и ладонями закрыв лицо.

– «Ангелина, что вы будете теперь делать? Вы повезёте Еву домой?»

– «Это решённый вопрос. Ева знала что это должно случиться. Никто не знал точного срока, но речь не шла даже о десяти годах. Поэтому она, несмотря на все мои протесты, а я даже слушать отказывалась эти разговоры, просила сжечь её тело, а прах развеять по ветру. Она мечтала жить в этом городе, она его обожала – я думаю, что неверно было бы увезти её отсюда … Но я не знаю как поступить. Ведь для меня это будет означать, что я даже не смогу прийти на могилу к ней, но также верно и то, что моё сердце не выдержало бы того, что я на могиле своей дочки. Она не хотела лежать в земле, говорила, что там тесно, темно – а её стихия это солнце, свобода, парить в небесах как птица …

Когда я учился в университете, то слышал истории, что некоторые преподаватели философии также завещали сжечь себя, а прах развеять над Философским факультетом. Я понимал, что имела ввиду Ева, меня также страшила темнота и одиночество человеческих могил. И неожиданно даже для самого себя я выпалил:

– «Позвольте это сделать мне» сказал я и в этот момент Ангелина отвела ладони от лица и пристально посмотрела на меня.

– «Правда, вы можете?» в её голосе прозвучала некоторая надежда.

– «Да. Только я бы хотел это сделать летом. Здесь, недалеко есть одно место, на берегу залива, оно очень красивое, Еве бы очень понравилось. Летом оно особенное, оттуда открывается вид на город и Кронштадт, там потрясающий закат, там тихо, спокойно. Понимаю, что её уже нет, но если это сделать летом, то будет как будто она там побывала» медленно произнёс я, всматриваясь вдаль залива, «Я бы показал вам его и вы бы могли когда-нибудь приехать, навестить её».

Ангелина улыбнулась изломанной улыбкой, подошла ко мне, обняла за плечи и прижалась к моему плечу. Я несколько не ожидал этого, неуверенно провёл рукой по её спине. Она плакала.

– «Я чувствую, что Ева вам не безразлична» прошептала она и быстро добавила «Не отвечайте, ненужно слов».

Да, я и сам это понимал и чувствовал, Ева действительно была мне не безразлична. Эти чувства были странными, но это те чувства, без которых жизнь окажется пустой и никчёмной.

– «Я сожалею о том, что вам не удалось познакомится с ней ближе», произнесла Ангелина «вас что-то с ней объединяет, я не могу этого предать, но чувствую что вы бы могли быть близки».

И снова в моей голове пронеслась мысль о судьбе, её безысходности, в памяти пронеслось как замедленное кино наше прощание с Евой, и то, как я выходил из кабинета, а она с Викой смотрела мне вслед.

– «Сергей, ступайте, вы должно быть устали, а я хочу побыть здесь одна. Спасибо вам за всё, и передайте этой девочке, Виктории, тоже мою благодарность, она такая умница, отзывчивая и добрая».

Я попрощался и вышел на улицу. Холод октября пронзал мой разум, и он словно по закону сверхпроводника при низких температурах обострялся, чувства становились более яркими, словно осязаемыми. Я медленно дошёл до машины, сел, запустил двигатель – так и сидел, смотря в одну точку перед капотом. Затем опомнившись, достал телефон и набрал Викин номер.

– «Не спишь?» тихо спросил я.

– «Не сплю. Как ты? Как Ангелина?»

– «Мы почти всё сделали, осталось совсем немного, Ангелина завтра утром получит все документы. Сейчас она здесь в квартире на Ваське».

– «Как она, держится? И что с Евой дальше?»

– «Ей тяжело, как иначе… А Еву кремируют, она сама так хотела».

– «Это же страшно!» вскрикнула Вика.

– «Это её выбор» вздохнув ответил я.

– «Да уж, получается, что она уже всё знала, Ангелина мне рассказала по телефону про болезнь, бедная».

– «Знала. Ангелина очень благодарила тебя, ты правда молодец!»

– «Да что ты, как иначе-то …»

– «Ладно, я поеду домой, завтра непростой день».

– «Хорошо. Целую …»

– «Целую».

Дома я был уже через три четверти часа, так же через ЗСД, до КАДа и там уже совсем близко.

Было двенадцать часов ночи. Меня не было дома почти сутки. Я встал там же, откуда и уехал – на парковке со стороны улицы. Выйдя из машины, заметил дядю Витю – соседа по дому, он видимо только приехал с работы, припарковал свой универсал ладу и, закурив сигарету, не спеша шёл к своей парадной. Он любил поговорить, рассказать что у него происходит. Ему было около шестидесяти лет, всю жизнь прослужил пограничником в Карелии, а выйдя на пенсию, работал на какой-то базе, следил за порядком на вверенных площадях, отвечал за имущество – словом прапор, только на гражданке. Мы с ним познакомились благодаря автомобилям: у него лада и у меня тогда была лада, только десятой модели. И вот он как-то ко мне во дворе подошёл, о чём-то разговорились, он спрашивал у меня иногда совет, если что-то у него ломалось в машине, поскольку сам он в технике не очень разбирался, даже права получил нет так давно, уже во взрослом возрасте.

Дядя Витя был в старой чёрной кожаной куртке, кожаном берете, чёрные брюки – за все года, что я его знаю, ни разу не видел его в чём-то другом. Завидя меня он сразу подошёл, мы поздоровались и он стал рассказывать про свои дела.

– «Здорова» прогудел он своим низким, сипловатым голосом, в котором всегда ощущалась словно нотка жалостливости или обиды, хотя на деле он не на кого не обижался, однако что-либо оптимистичное в нём было сложно разглядеть. В его жизни, насколько мне известно из наших эпизодических встреч, мало что радовало – постоянно были какие-то проблемы то с машиной, то со здоровьем, то ещё что-то. Недавно помню как-то разговорились о машинах, он рассказал про то, как мечтает когда-нибудь купить кроссовер. Вот и сейчас он подошёл ко мне, и без долгих отступлений стал рассказывать о пробитом недавно колесе.

– «Прикинь, выезжаю я с работы, поздно уже было, километра полтора отъехал и чувствую руль вправо ведёт, ну вот, останавливаюсь, смотрю – а колесо почти спустило совсем. Думаю подкачаю сейчас, хоть доеду до дома, ну вот, накачал, ещё километр проехал где-то, опять руль увело, смотрю, а оно уже в ноль. Пришлось на обочине менять. Минут тридцать менял, домой в первом часу приехал только. Болты закисли совсем, ну вот, и пока там откручивал всё, пока из багажника достал запаску, хорошо хоть накачена была» – его отличительной чертой были два слова «ну» и «вот», которые он произносил, вставляя постоянно в свою речь, растягивая каждое из них. И это настолько стало неотъемлемой его частью, что представить Виктора без этих слов уже было невозможно.

– «Гвоздь поймали что ли?» – спросил его я, продвигаясь ко входу в свой подъезд.

– «Да, типо самореза что-то оказалось, я пока выкручивать не стал, ну вот, надо в шиномонтаж ехать будет поправить».

– «Хорошо запаска была» говорю ему я «купите ещё себе на всякий случай ремонтный набор для самостоятельной починки проколов, стоит рублей четыреста – там жгуты, клей и специальный инструмент чтобы жгут вставлять – полезная вещь, у меня всегда в бардачке лежит».

– « А где такой продаётся?»

– «Да в любом гипермаркете есть в отделе товаров для автомобилей!»

– «Да, надо будет …» произнёс жалостно дядя Витя.

– «Ну ладно, пойду домой, спать хочу – день сегодня трудный был» быстро добавил я и, пожав ему руку, направился к себе домой.

Добравшись до квартиры и закрыв за собой двери, я вошёл в кухню, налил из фильтра стакан воды, жадно выпил его, налил второй и пошёл в спальню. Поставил стакан на стол, завёл будильник, разделся и через пять минут я совершенно отключился.

6.

Проснулся я сам, без будильника, было около семи часов утра. Ночью мне снился сон – и мне показалось даже, что снился он на протяжении всей ночи, поскольку время длилось очень долго.

Это был не обычный сон. Почему-то в последние годы снов я стал видеть значительно меньше, чем в юности. А тогда они были очень яркие, насыщенные, и иногда было даже так, что я сомневался насчёт какого-то события, снилось оно мне или было в действительности. Сны – очень необычная вещь, и мы вообще не понимаем что это такое. Но бывают, на мой взгляд, двух видов: первый – это что-то связанное с переживаниями дня, какие-то фантомные повторения случившихся событий или наоборот фантомы того, о чём постоянно думаешь, к ним же я отнесу и непонятную мешанину, без смысла, сюжета и какого-то особого откровения. Но есть другие сны, они явно отличаются от этих примитивных, про которые я только что сказал. Эти сны по реалистичности и по насыщенности эмоций зачастую превосходят реальную жизнь. Подобный сон может иметь самый необычный сюжет, там могут действовать, а могут не действовать привычные нам законы природы, там есть личности помимо тебя, и ты их воспринимаешь действительно как каких-то личностей, не являющихся частью твоего подсознания, это необычные ощущения. Особенно после пробуждения, когда сон развеивается из твоего сознания словно шлейф едва уловимого аромата, ощущаешь, будто вернулся из какого-то путешествия или словно только что расстался с кем-то близким и не понимаешь, куда он ушёл и что с ним стало.

Так произошло и в эту ночь на двадцать третье октября. Сон развеивался из памяти, я как ни старался не мог удержать его песчинки. Из целой горсти эмоций осталось неуловимое воспоминание, и я пытался зафиксировать хоть уцелевшие пазлы этой мозаики.

Я чувствовал себя ребёнком. Но не видел этого, скорее это ощущалось сознанием, и был очень привязан к какому-то человеку, он значил для меня что-то очень важное. Я находился у себя дома, в своём родном городе, но не могу сказать, что всё было идентично, скорее даже наоборот это был совершенно иной город, совершенно иной дом – но для того меня это всё было родным. Я ждал кого-то. Это был мужчина лет сорока, но выглядел он очень молодым. Он был элегантен, на нём был костюм и длинный, кажется коричневый, плащ. Он пришёл ко мне. Но это был не человек. Да, он выглядел как мужчина, одет как одеваются люди, но это было какое-то другое существо, более разумное, чем люди, он пришёл в этот мир, чтобы встретиться со мной, я знал это. И именно его я с таким отчаянием ждал. Он был ласков, я думаю что он и относился ко мне как к ребёнку. Я словно испытывал родство к нему, возможно, был чем-то, чем был и он, но на порядок ниже, не достигшим его уровня. Мы провели вместе много времени, и именно из-за этого мне казалось, что сон длился всю ночь, но я ничего не помню. Осталось в памяти лишь прощание. Я не хотел, чтобы он уходил, но он не мог остаться, он не должен был оставаться такова была моя участь, и я это прекрасно понимал, но чувство, которое я испытывал от того, что должен простится, возможно проститься с ним навсегда – было очень ярким, очень резким и тревожным. Мы прощались. Одновременно это происходило как будто на улице, но в то же время и дома. Он что-то вложил в мою руку, там я видел это, понимал это и чувствовал это, но сейчас не мог даже представить что это было. Затем он вышел из дома, я смотрел ему вслед, как спускался по лестнице, а затем я побежал к окну, чтобы ещё раз его увидеть, но он не вышел, и я понимал, что он и не должен был выйти – он покинул мой мир, ушёл в иную реальность, туда, куда мне нет дороги. За окном проходили какие-то люди, женщина, но его я больше не видел. Так и проснулся.

Пробуждаясь в такие моменты, уже не думаешь о том, как бы ещё поспать хоть пять минут. Всю сонливую лень с меня смело в мгновение. Я лежал с открытыми глазами, отчаянно пытаясь вспомнить хоть какие-то обстоятельства растворяющегося сновидения. Сейчас мне редко снились такие сны. Когда-то я даже вёл дневник сновидений, он где-то лежит в коробке с открытками и прочими остатками юности, в который я записывал свои сны. Это было нужно для того, чтобы повышать степень осознанности сновидений – поскольку считается, что на определённом уровне осознания возможно пробудить разум во время сна и проживать фактически ещё одну жизнь внутри своего сновидения, самостоятельно управляя происходящим. Более того, это же можно использовать, для тех, кто верит разумеется, как плацдарм для более серьёзных экспериментов со своей сущностью – попыток выхода в астральную проекцию реальности. В те годы я не только верил, но и активно стремился что-то понять о тех мирах, мне безумно хотелось расширить границы своего сознания, увидеть мир больше и шире того, что можем видеть мы из своих костюмов. Когда постоянно думаешь об этом, занимаешься медитацией и держишь своё сознание на грани миров или грани безумия – кому как понятнее – то сны становятся крайне насыщенными и необычными, того самого второго рода. Записывая их, даже если почти ничего не помнишь, имея в памяти лишь какие-то разрозненные фрагменты, в момент самого написания текста сознание как-то срабатывает и зачастую ты начинаешь вспоминать уже совершенно скрывшиеся моменты. И это упражнение так же повышает способность памяти запоминать то, что происходило во сне.