Читать книгу Шаман. История первая Александр - - Страница 1

Из дневника Александра Гурского

Дедушка. 1992 год.

Дедушка покоился в гробу, его лицо выражало спокойствие, как у человека, завершившего все свои дела и готовящегося отправиться в долгое путешествие. За окном тихо шел весенний дождь, как будто природа сама прощалась с ним. В квартире было много народу: мои родители, родственники, соседи, друзья. Лица их были печальны, и в воздухе витала тихая скорбь, разбавленная шепотом взрослых.

Один из родственников провёл меня к гробу и прошептал: "Попрощайся с дедушкой, Александр".

Я неуверенно подошёл и, не понимая до конца, что значит это прощание, произнес: "Прощай".

За моей спиной кто-то из женщин шепнул: "Почему он не плачет?", на что мама ответила: "Наверное, он так и не простил его" и начала ей тихо шептать на ухо .

Лето 1991 года

Мы с дедом сидели на крыльце нашего летнего домика. Воздух был пропитан запахом свежескошенной травы, и с дальнего луга доносились тихие стрекотания кузнечиков. На коленях у дедушки лежала корзинка, в которой копошился маленький пушистый комочек. Это был кролик – совсем кроха, его недавно подарила нам соседка по даче.

Я не мог оторвать глаз от этого чуда. Это было моё первое живое существо, за которым я мог ухаживать, и сердце наполнилось трепетной радостью. Дедушка, глядя на моё восхищение, аккуратно провёл пальцами по крохотным ушкам кролика.

– Саня, как мы его назовём? – спросил он с доброй улыбкой, притягивая меня ближе.

Я задумался на мгновение, а потом улыбнулся:

– Чип! Он такой же пушистый и смелый, как Чип из мультика «Чип и Дейл».

Дедушка рассмеялся, его глаза блеснули с хитринкой.

– Ну, давай так. Что бы это ни значило.

С этого момента начались наши незабываемые дни. Мы с дедом ухаживали за Чипом, кормили его травой, которую сами собирали, и мастерили для него загон из веток. Я обожал смотреть, как он смешно передвигает лапками, разминая мягкую землю, или задорно шевелит носиком, обнюхивая всё вокруг. Но однажды этот безоблачный мир дал трещину. Родители приехали, чтобы забрать меня в город

– Саня, ты же понимаешь, что мы не можем взять его с собой, – мягко сказала мама. Я, едва услышав об этом, схватил корзинку с кроликом и уткнулся в неё носом, как будто это могло отменить реальность.

– Я не могу оставить его! – Я только сильнее сжал корзинку. Слёзы покатились по щекам.

– Саня, не переживай. Я позабочусь о нём, – его голос был тёплым и уверенным. – Ты же приедешь на следующих выходных, правда? Дедушка наклонился ко мне, его крепкие руки осторожно легли на мои плечи.

Я кивнул, потому что комок в горле не давал мне сказать что либо в ответ.

Когда мы уезжали, я сидел в машине и смотрел в окно. Дедушка остался на крыльце, крепко держа корзинку с Чипом. Его взгляд был спокойным и обнадёживающим, но в глазах я видел лёгкую грусть. Капли дождя начали стучать по стеклу, смешиваясь с моими слезами.

Я приезжал на дачу ещё несколько раз, и каждый раз наши дни с дедушкой и Чипом были настоящими праздниками. Мы строили кролику домик, играли, придумывали ему приключения.

Однажды к нам присоединился мой старший брат Игорь. Правда он не особо любил дачу и постоянно шутил над нашей привязанностью к кролику.

– Ну что, бурундуки спасатели давайте спасать кролика Чипа? – подтрунивал он, глядя, как я с увлечением сооружаю для Чипа новый загон. Он хватал кролика и бегал с ним от меня, изображая что кролик летит.

Дедушка только усмехался, а я злился, но потом всё равно вовлекался в игры Игоря. Даже он, как мне казалось, втайне проникся обаянием нашего маленького друга.

Эти летние дни остались в моей памяти как самые тёплые и светлые моменты детства, когда всё казалось простым и настоящим, а мир вращался вокруг одного маленького пушистого комочка по имени Чип.

Армейский альбом

Однажды Игорь вышел во двор, держа в руках старый альбом с фотографиями, и осторожно подошёл к дедушке, сидящему на лавочке под раскидистым клёном.

– Дедушка, а что это за фотографии?, – попросил он, открывая альбом на странице, где были выцведшие снимки времён Великой Отечественной войны.

Дедушка чуть прищурился, словно пытаясь разглядеть лица, и тихо улыбнулся. Это был его армейский альбом. Он как то рассказывал, что служил в разведке и к концу войны дослужился до капитана.

Мы с братом сели на траве у ног дедушки в ожидании армейской истории. Дедушка задумался на несколько секунд и начал показывать на людей на фотографиях. В его голосе появились нотки нежности и грусти.

– Это, мои ребята, – дедушка провёл пальцем по снимку, где были изображены несколько мужчин. – «Кролики», так нас называли в полку. – Почему «кролики»? – поинтересовался я.

– Потому что белые и пушистые, – с добродушной иронией ответил он. – Это начальство так шутило. Мы вечно влипали в неприятности, а я всегда старался ребят вытащить. Вот и считали, что мои бойцы не такие уж невинные, как я их описываю. Поэтому называли их «белыми и пушистыми кроликами».

– Но мои кролики совершали такие подвиги, что другим и не снилось. Мы почти жили за линией фронта, таскали информацию и языков после каждой вылазки. За это нас и ценили.

Дедушка хмыкнул и, подняв на нас взгляд, усмехнулся:

– Это Булыга, морпех. Пришёл к нам из разведшколы. Бесстрашный, как чёрт, и в драке ему равных не было. Долговязый вот – Семёнов, сапёр. По минам и взрывчатке ему равных не было. Цыган который, Роман Ланчо – хитрый, как лис. Мог что угодно добыть: от информации до сухпайков. А вот этот, – дедушка улыбнулся, указывая на белокурого парня с серьёзным взглядом, – Ванюшка Лыков, наш радист и переводчик.

На мгновение дедушка замолчал, а потом его палец задержался на азиате с охотничьим ножом и винтовкой. Его голос стал тише: – А это… , это Айаан, якут. Лучший снайпер. Мы с ним дошли до Польши. Странный был человек… Молчаливый, как тень. Со своими заскоками. Однажды после вылазки принёс отрезанные уши фрицев и поджарил их на костре. Полковой особист узнал об этом… – Дедушка сжал губы, словно эти слова причиняли ему боль. – Его отдали под трибунал. Больше я его не видел.

Мне представилось, как снайпер подходит к подстреленным фрицам, срезает уши и жарит их на огне. Мы с братом притихли, переглядываясь. Картина у нас в головах завораживала и пугала одновременно. Прошло много времени, но история засела у меня в голове, оставив множество вопросов.

В середине учебного года я попал в больницу с обострением желчного пузыря и надолго выбыл из привычной жизни. Высокая температура вызывала беспокойство, а сны, приходившие в лихорадке, становились всё страннее.

В одном из таких снов я увидел дедушку. Он сидел за шахматной доской, напротив него – человек, похожий на якутского снайпера Айаана. Только одет он был в шкуры, а на шапке красовались оленьи рога. Лица его я толком не разглядел, но глаза, тёмные и глубокие, словно смотрели мне в душу.

Дедушка играл напряжённо, и я вдруг понял, что это больше чем партия шахмат. В какой-то момент он проиграл, и Айаан указал на меня. От этого жеста меня охватил леденящий страх, но дедушка вдруг улыбнулся и, словно не обращая внимания на своего противника, поставил на доску белого кролика.

Айаан замер, нахмурился, но ничего не сказал. А я проснулся, весь в поту, но с неожиданным чувством облегчения. Через несколько дней мне стало лучше, и я выписался из больницы. Но тот сон остался со мной, словно напоминание о чём-то важном, чего я пока не могу понять.

Разочарование

Когда меня выписали из больницы, дедушка приехал с пакетом дачных продуктов. В кухне стоял запах свежей зелени и чего-то жареного. Мы сели обедать, и мама подала аппетитное жаркое из нежного мяса. Я ел с наслаждением, пытаясь забыть отвратительный вкус больничной пищи.

– Мама, это самое вкусное мясо! – воскликнул я, чувствуя, как после долгого перерыва возвращается радость к еде.

– Это твой Чип. Правда, вкусный? Дед привёз. – Игорь, сидя напротив подцепил кусочек вилкой и усмехнулся.

Слова брата ударили меня, словно молот. Я замер, чувствуя, как кусок застревает у меня в горле. Повернувшись к дедушке, я искал спасительную ложь, опровержение – что угодно, только не подтверждение этих слов. Но дедушка, опустив голову, просто смотрел в свою тарелку. Его молчание сказало больше, чем любые слова.

Весь оставшийся день я провёл в своей комнате, сжимая в руках старую фотографию, на которой мы с дедушкой и маленьким пушистым комочком сидели на крыльце. Я не мог поверить, что человек, которому я доверял больше всего на свете, мог так поступить. Когда дедушка уезжал, я не вышел его проводить. Я только смотрел из окна, прячась за занавеской, и сдерживал слёзы.

– Предатель, – прошептал я, когда его автомобиль скрылся за дождевой пеленой.

После этого я начал избегать дедушку. Родители пытались поговорить со мной, объяснить, что он не хотел сделать мне больно, что это было ради моего выздоровления. Но их слова не имели значения. Обида затуманивала всё, что я к нему чувствовал раньше.

Время шло, и жизнь начала заполняться другими событиями. Весной я увлёкся книжками с фантастикой, проглатывая одну за другой, а потом записался в секцию по лёгкой атлетике. Каждый день был насыщен новыми впечатлениями, и боль от предательства постепенно угасала. Но я так и не нашёл в себе сил вернуться на дачу, хотя дедушка продолжал звать меня.

Однажды весной, когда солнце уже начинало греть по-летнему, мама зашла ко мне в комнату. В её глазах было что-то, что сразу насторожило меня.– Саня, – тихо сказала она, садясь рядом. – Дедушка попал в больницу. У него инсульт.

Эти слова обрушились на меня, как холодный поток. В памяти вдруг всплыли все наши счастливые моменты: крыльцо, кролик, дедушкина тёплая улыбка. Я понял, что не был с ним с того самого дня. И теперь у меня могло не остаться времени, чтобы всё исправить.

После похорон на меня обрушилось осознание: дедушки больше нет. Это было, словно упасть в бездонную пропасть. Меня охватил стыд – жгучий, неотступный. Стыд за то, что не смог простить его при жизни, за то, что отвернулся, обиделся, подвёл. Я так и не нашёл в себе сил сказать ему, как много он для меня значил, и теперь уже никогда не смогу исправить этого.

Прощание

Сидя с мамой в кресле, я уткнулся в её плечо, и, собираясь с духом, задал мучивший меня вопрос:

– Мама, это правда, что после смерти люди попадают в рай или ад?

Она погладила меня по голове, её прикосновение было таким тёплым и успокаивающим.

– Да, сынок. Те, кого любят, отправляются в рай.

Я поднял на неё взгляд, полный тревоги.

– А дедушка? – тихо спросил я. – Он тоже попадёт в рай?

Мама грустно улыбнулась, словно ей самой было тяжело говорить об этом.

– Конечно, Саша. Мы же все его любили.

Но меня терзала другая мысль, которая не давала покоя.

– А если он не успел меня простить, за то что я на него злился, и думает что я его не люблю? – спросил я, едва слышно, будто опасаясь ответа.

Мама прижала меня крепче и ответила уверенно, с какой-то тихой теплотой

– Он обязательно простил тебя. Ты был его внуком, его Сашей. Он всегда любил тебя и будет продолжать любить, даже сейчас, когда он наблюдает за нами из рая.

Её слова застряли в моей голове, принося одновременно облегчение и грусть.

Сон

Этой ночью мне снова приснился дедушка. Сон был удивительно ярким, словно я оказался не в памяти, а в какой-то иной реальности. Дедушка стоял посреди зелёного двора нашей дачи. Солнечный свет заливал всё вокруг, но он сам светился ярче – как будто его окружала аура тепла и покоя. В руках у него была корзинка, а в ней сидел маленький пушистый кролик.

За его спиной стоял якут Айаан. Его образ был странным, почти нереальным: он был одет в костюм шамана, украшенный перьями и мехом, а на голове красовались оленьи рога. Айаан смотрел на меня пристально, но не угрожающе – скорее, с каким-то глубоким пониманием.

Дедушка обернулся ко мне, улыбнулся той самой доброй и немного хитрой улыбкой, которую я так хорошо знал. Он поднял корзинку, показал мне кролика, и его взгляд говорил о том, что всё в порядке. Всё прощено. Затем они с Айааном вместе шагнули в сторону леса, и густая чаща скрыла их.

Я стоял, глядя им вслед, и чувствовал, как внутри меня что-то меняется. Моя обида, как плотный комок, растворялась, исчезала в этой тишине. На её месте оставались только светлая грусть и тёплое чувство, будто дедушка был рядом, как и всегда.