Отрывок из книги
Сколько я ни пытался, но так и не полюбил, а вернее говоря, не осилил оперу. И само оперное действо, и голоса, на сцене звучащие, меня так и не увлекли, и не очаровали. И после многих потуг я должен был себе сознаться, что не люблю я оперные голоса, особенно мужские. (Порой мне думается, что при огранке оперного голоса из него выхолащиваются обертоны, несущие эмоциональную окраску, которые в любом пении волнуют нас в первую очередь, а остается только сочный и сладкий мармелад, с восторгом «вкушаемый» лишь знатоками и страстными любителями). Исключение для меня составляют басы, но и они, правда, лишь в романсах и народных песнях. Песни о любви в исполнении Федора Ивановича Шаляпина меня восхитили. Это были не просто песни о любви как таковой, это пел человек о своей всепроникающей трагической любви. Я никогда подобного исполнения не слышал. В Москве я как-то посетил Дом-музей Федора Ивановича на Садовом кольце, и вот гуляя по внутреннему садику, я вспомнил, что в моей жизни была ночь, осененная памятью об этом щедро одаренном Господом человеке.
В урочище Новый Свет в Крыму, там, где когда-то князь Лев Сергеевич Голицын основал первый отечественный завод шампанских вин, возносится почти из самого моря высокая куполообразная гора Коба-Кая, и в основании ее, прямо у кромки моря, природа создала грот, впечатляющий своими размерами и мрачноватой живописностью. В этом гроте, до постройки винных подвалов, Голицын хранил виноматериалы и принимал порой гостей, предоставляя им на дегустацию вина из своей коллекции. И предание гласит, что однажды в числе его гостей был сам Федор Иванович Шаляпин, и он по просьбе князя дал концерт, наполняя подсводное пространство раскатами своего удивительного голоса. Грот обладал прекрасной акустикой, и голос первого российского певца той эпохи приобрел необыкновенно волнующую тембровую окраску. Да и Федор Иванович в тот вечер был в ударе, и его пение произвело и на слушателей, и на самого князя впечатление незабываемое. После того концерта и закрепилось за гротом название – Шаляпинский. Не могу ручаться, так ли все было на самом деле, но когда в 69 году я впервые попал в Новый Свет, грот назывался именно так. Мы тогда из под Планерского махнули в Новый Свет на воскресение на попутках небольшой студенческой компанией. Не помню, на чем ехали наши девчонки, но нас с Бобом подобрал молоковоз, направляющийся в Судак. Новый Свет поразил нас тогда своей красотой. Мы добрались туда лишь под вечер, и провели ночь на мысу, разделяющем море на две бухты. Слева была бухта Синяя, а справа Голубая. Не помню, как и на чем мы спали, но помню, что одна из наших подружек до утра не сомкнула глаз. Так взволновала ее эта необычная красота. Так что я еще не крайний рубеж в романтическом восприятии мира, встречаются души более утонченные и впечатлительные.
.....
Через седловину, прорезающую хребет, я начал спуск в Новосветское урочище. И вот тут не обошлось без приключений. Торопясь к морю, следуя по ложной тропе, я сбегал по крутому склону все ниже, пока не попал как бы в западню. Я оказался на краю обрыва, нависающего над заливом. С боков – горлышком сужающиеся щебенистые скаты, а вверху, откуда я так беспечно скатился, – крутизна и, словно шарики скользящая, мелкая сыпуха. Я даже было на мгновение отчаялся, но – деваться некуда, на карачках, впиваясь в землю всеми конечностями, пополз наверх.
Новый Свет в те годы не был так наводнен туристами, как сейчас. То был действительно – Парадиз, где можно было в уединении насладиться этим поистине райским местом. Воздух, настоянный на можжевельнике и сосне, смешанный с глубинными озоновыми пластами морских просторов, пьянил и наполнял счастьем. Причудливость скал и морских заливов навевала воображению грезы самого романтического характера. Душа раскрепощалась и погружалась в созерцательное успокоение. Вода бухт и заливов восхищала своей прозрачностью.
.....
