Нетаньяху. Отчет о второстепенном и в конечном счете неважном событии из жизни очень известной семьи

Отрывок из книги

Меня зовут Рубен Блум, и я гисторик – да, именно так. Впрочем, полагаю, довольно скоро я войду в историю. Под этим я имею в виду, что умру и сам стану историей – редкий тип трансформации, традиционно предуготовленный представителям более отвлеченных дисциплин. Законоведы после смерти не становятся законом, медики после смерти не становятся медициной, а вот преподаватели химии и биологии, преставившись, разлагаются на химию и биологию, минерализируются в геологию, рассредоточиваются по своей науке, точно так же как математики наверняка становятся статистикой. Тот же процесс происходит и с нами, историками, – по моему опыту, мы единственные из гуманитариев, для кого это справедливо, – единственные, кто превращается в собственный предмет изучения: мы стареем, желтеем, морщинимся и истончаемся вместе с нашими материалами, пока жизнь наша не канет в прошлое, не превратится в субстанцию времени. А может, это во мне говорит еврей… Гои верят, что Слово становится Плотью, евреи верят, что Плоть становится Словом: воплощение куда более естественное и рациональное…

В рамках дальнейшего предуведомления позволю себе привести слова, сказанные мне тогдашним президентом Американской исторической ассоциации (пусть он останется безымянным), я познакомился с ним в студенчестве, вскоре после Второй мировой войны, на каком-то симпозиуме. «А, – произнес он, вяло пожимая мне руку, – Блум, говорите? Еврейский историк?»

.....

– Возьмем. Повесим на двери табличку: «ТРЕБУЮТСЯ РАБОТНИКИ, ОБРАЩАЙТЕСЬ НА ФАКУЛЬТЕТ».

– Есть какие-то конкретные требования?

.....