Читать книгу Семейные тайны. Книга 14. Синдром самозванца - Группа авторов - Страница 1

СССР под Нижним

Новгородом, бывшая усадьба

Семчевых. Лето 1924 года

Эстонская ССР 6 августа 1940-1945

Перед обедом Святослав, по обыкновению, уединялся в своем закутке за дверью. Небольшое кресло, спрятанное в нише, позволяло ему отгородиться от мира, иногда даже задернув специально повешенную штору. Это было его убежище, его тайный уголок – уютный и незаметный. Родители, некогда возмущавшиеся, теперь смирились, махнув рукой. Возможно, их равнодушие было вызвано и другими, более значительными событиями, отодвинувшими на второй план чудачества сына.

В этом закутке Святослав предавался своим мыслям, размышлял о прочитанных книгах, придумывал невероятные истории и даже пытался сочинять стихи, которые, к счастью для окружающих, никогда не покидали пределов его убежища. Сегодня, однако, его мысли были заняты не вымышленными мирами, а вполне реальной тревогой. Голод надвигался на их дом, уже скот получал меньше корма, а стол стал очень скуден.

Святослав чувствовал, как урчит в животе, но это был не тот приятный голод, который предвещал сытный обед. Это был тревожный, ноющий голод, напоминающий о пустых амбарах и озабоченных лицах отца и матери. Он слышал их тихие, напряженные разговоры, доносившиеся из кухни, слова о неурожае, о долгах, о том, что придется продать последнее. И каждый раз, когда эти слова достигали его слуха, его собственный мир, сотканный из книг и фантазий, казался хрупким и ненадежным.

Он прикрыл глаза, пытаясь представить себе, как можно было бы решить эту проблему. Может быть, если бы он был героем одной из своих историй, он бы отправился в далекие земли, нашел бы там сокровища или заключил бы договор с мудрым старцем, который знал бы секрет изобилия. Но он был всего лишь Святославом, юношей, который любил прятаться в своем закутке. И сейчас даже его любимое убежище казалось ему слишком тесным, слишком маленьким, чтобы вместить в себя всю тяжесть надвигающейся беды. Он вздохнул, чувствуя, как на плечи ложится невидимый груз, который был куда тяжелее любой книги.

Уже в столовую вошли родители, и брат как всегда подкашливал, он слышал, как крикнула Маша, что скоро спустится. Как вдруг он услышал, как залаяли собаки, загремели подводы и заржали лошади. По крыльцу застучали, чьи -то ноги, и дверь просто вышибли ногой. Святослав испуганно вжался в кресло, он слышал разговор отца и Ивана, как тот обвинял его. Святослав вдруг увидел Марию, которая стояла на лестнице и смотрела на него. Вдруг она покачала головой и улыбнулась ему. С лестницы его закуток был хорошо виден. Он вдруг почувствовал как по щекам что –то бежит и понял это его слёзы. Он с ужасом наблюдал, как родных уводят. Его мать, его брат, сестра, отец… Он не мог сдвинуться с места. Его закуток за дверью никто даже не проверил. Он слышал крики, плач, звуки борьбы, выстрел, а потом – тишина. Мертвая, гнетущая тишина. С трудом переставляя ноги, он вышел на улицу. Недалеко от крыльца лежал расстрелянный Даниил, его старший брат. Святослав всхлипнул и вдруг бросился назад в дом , открыл скрытый сейф, схватил деньги и маленький мешочек сунул всё в карманы, а затем, бросился к конюшне, оседлал лошадь и погнал ее, куда глаза глядят. Ветер хлестал по лицу, унося с собой крики и запахи, которые навсегда врезались в его память. Он не знал, куда бежит, знал лишь, что должен бежать. Бежать от этого места, от этой тишины, от этого ужаса. Ночь окутала его, и только звезды, равнодушные и далекие, освещали его путь. Он был один. Абсолютно один в этом огромном, враждебном мире. Голод начал терзать его, но страх был сильнее. Он думал о Маше, о её улыбке, о том, как она покачала головой. Была ли это прощание? Или надежда? Он не знал. Он просто бежал, пока силы не покинули его, и лошадь не пала. Он упал на землю, чувствуя, как холод проникает до костей. Но даже в этом отчаянии, где-то глубоко внутри, теплилась крошечная искра – искра жизни, которую он должен был сохранить.

Его подобрала женщина – слепая и, казалось, тронувшаяся умом. Она говорила с ним, как с сыном, которого потеряла. Уже потом, когда он немного оправился, Святослав узнает, что её сын погиб от рук бандитов вместе с женой и маленькой дочкой. Женщина, потерявшая рассудок от горя, вдруг решила, что её сын вернулся. Святослав, потерявший всё, не стал её разубеждать.

Он провел с ней несколько месяцев, скрываясь. Женщина, которую он называл матерью, кормила его, ухаживала, рассказывала истории о своем погибшем сыне Сергее Романовиче Москвитине. Святослав, потерявший всё, цеплялся за эту иллюзию, за эту хрупкую нить жизни. Он научился жить в тени, постоянно оглядываясь, ожидая удара. Он видел, как меняется мир вокруг, как рушатся старые порядки, как рождаются новые. Он видел, как люди, которых он знал, либо исчезают, либо меняются до неузнаваемости.

Он научился быть кем угодно, лишь бы выжить. Он менял имена, места жительства, профессии. Он видел, как его собственная жизнь превращается в лабиринт, где каждый поворот может привести к гибели. Пока он не попал в Эстонию, в Нарву 6 августа 1940, когда Эстония вошла в состав СССР. И там он встретил свою жену Юлле. Это была странная встреча. Для него, человека, привыкшего к постоянной смене декораций, это было лишь очередным поворотом в его бесконечном лабиринте. Он выбрал себе новое имя – Эрик. Простое, нейтральное. И новую профессию – сторож на одном из старых складов у реки.

Нарва была городом контрастов. Старинные крепости, величественные соборы, и рядом – новые, непривычные лозунги, развевающиеся на ветру. Эрик бродил по улицам, чувствуя себя чужим, но в то же время – как всегда, готовым к любым переменам. Он наблюдал за людьми, за их растерянностью, за их страхом, за их надеждой. Он видел в их глазах отражение своего собственного пути. И все казалось таким обычным и в то же время чужим для Эрика. Старые кирпичные здания, в которые за долгие годы накатила пыль и забвение, напоминали ему о том, что он едва ли когда-то вернется домой. Его новое имя, новая жизнь – все это было создано, чтобы спасти его душу от боли утраты.

Именно тогда, в один из серых, дождливых дней, он увидел её. Она стояла у прилавка с цветами, её волосы были цвета спелой пшеницы, а глаза – как два кусочка летнего неба. Юлле. Имя звучало как мелодия, как что-то настоящее, чего Эрик давно не встречал в своей жизни.

Их встреча была странной. Он, привыкший к осторожности, к недоверию, вдруг почувствовал необъяснимое притяжение. Она, казалось, видела сквозь его маски, сквозь его попытки быть незаметным.

Он подошел к её прилавку, чтобы купить букет для… да, для кого? Для себя? Для кого-то, кого он уже забыл? Он не знал.

–Добрый день. – Сказал он, его голос звучал непривычно ровно.

Юлле подняла на него взгляд. В нем не было ни страха, ни подозрения, только спокойное любопытство. -Добрый день. – Ответила она, её голос был тихим, но уверенным.

–Мне… мне нужен цветок. – Пробормотал Эрик, чувствуя себя неловко.

Юлле улыбнулась. Это была не просто улыбка, а что-то теплое, искреннее. -Какой цветок вы ищете?

–Я… я не знаю. – Признался он, и впервые за долгое время почувствовал, что говорит правду.

Юлле взяла в руки алую розу. -Эта роза сильна. Она выдерживает любые ветра. Но в то же время она нежна и красива.

Эрик смотрел на розу, потом на Юлле. Он видел в ней нечто такое, чего не видел в себе – стойкость, красоту, чистоту. Он, человек, который научился быть кем угодно, вдруг почувствовал себя собой. Или, по крайней мере, захотел им стать.

–Я возьму её – Сказал он, протягивая деньги.

Их разговоры начались с цветов. Потом перешли на улицы Нарвы, на историю города, на песни, которые пели на эстонском. Эрик слушал, как Юлле говорит о своей земле, о своих мечтах. Он чувствовал, как в его груди что-то оттаивает, что-то, что он давно считал замерзшим навсегда.

Он знал, что его жизнь – это лабиринт. Но впервые за долгое время он увидел в этом лабиринте не только опасность, но и возможность. Возможность найти выход. Юлле стала его якорем в этом бурном море перемен. Она не спрашивала о его прошлом, не пыталась разгадать его тайны. Она просто принимала его таким, какой он есть – Эрик, сторож на складе, человек, который любит слушать её истории и смотреть на звезды над Нарвой. Ее присутствие было как глоток свежего воздуха после долгих лет удушливой лжи.

Он начал замечать детали, которые раньше ускользали от его внимания. Не просто смену власти, а лица людей, их надежды и страхи. Он видел, как Юлле, несмотря на все трудности, сохраняет свою внутреннюю силу и доброту. Она была как та алая роза, которую он купил в тот день – стойкая, но нежная.

Их отношения развивались медленно, как рассвет над Балтийским морем. Юлле была прекрасна. Она обладала светлой энергией, которая притягивала людей, словно свет маяка в бурном море. Эрик избегал углубленных разговоров о своем прошлом, но с Юлле все было по-другому. Она чувствовала его недосказанность, ей хотелось узнать о нем больше. С каждым днем их отношения становились крепче, даже несмотря на его страх открыться и быть уязвимым. Но Юлле была терпелива. Она видела в нём не беглеца, а человека, который ищет покоя. Но тень прошлого не покидала Эрика. Иногда, по ночам, он просыпался от каждого шороха, его сердце колотилось, когда он слышал звуки, напоминающие выстрелы. Представления о безопасности и покое казались ему иллюзией, созданной лишь для того, чтобы вскоре исчезнуть. Поэтому он старался не думать об этом. Погружаясь в рутину своей работы на складе, Эрик находил временное убежище. Каждая ночь на посту была как затишье перед грозой, и он знал, что у каждого шороха может быть своя история.

Однажды вечером, сидя у реки, когда луна освещала старую крепость, Эрик решился. Он рассказал ей. Не все, конечно. Не все имена, не все профессии, не все ужасы. Но он рассказал ей о своей жизни, о постоянном страхе, о том, как он научился быть никем, чтобы выжить.

Юлле слушала, не перебивая. Когда он закончил, она взяла его руку в свою. Ее пальцы были теплыми и мягкими.

–Ты больше не один, – сказала она тихо. – Ты здесь. Со мной.

Эти простые слова прозвучали для него как самая важная клятва. Он посмотрел в её глаза, и впервые за долгие годы увидел в них не отражение своего страха, а свет. Свет надежды.

Лабиринт его жизни не исчез. Он всё еще существовал, с его темными углами и неожиданными поворотами. Но теперь у него был проводник. У него была Юлле. И это меняло всё.

Он продолжал работать сторожем. Он научился ценить тишину и спокойствие. Он начал строить новую жизнь, кирпичик за кирпичиком, рядом с Юлле. Он знал, что прошлое может вернуться, но теперь у него было что-то, за что стоило бороться. У него была любовь. После свадьбы он стал Эрик Ла́уристин, он взял фамилию жены. Её родители умерли давно, старший брат погиб в мировую, она одна, и он один.

Теперь их дом наполнился не только их голосами, но и смехом. Юлле, с её лучистыми глазами и добрым сердцем, стала для него всем. Она понимала его без слов, видела боль, которую он так старательно скрывал, и своей нежностью залечивала старые раны. Эрик, в свою очередь, оберегал её, как самое драгоценное сокровище. Он больше не чувствовал себя потерянным, одиноким островом в океане жизни. Он нашёл свой берег, свой якорь.

Вечера они проводили вместе, читая книги или гуляя или просто молча сидя рядом, чувствуя тепло друг друга. Каждый день был подарком, каждая минута – драгоценностью. Он больше не боялся теней прошлого, потому что свет настоящего был слишком ярким. Он знал, что впереди могут быть испытания, но теперь он был не один. Он был Эрик Ла́уристин, муж Юлле, и это имя звучало для него как самая прекрасная мелодия.

Иногда, глядя на старую крепость Нарвы, он думал о том, как много всего она видела. Как много жизней прошло через её стены. И как, несмотря на все войны и смены власти, она всё ещё стоит. Непоколебимая.

Он тоже хотел быть таким. Непоколебимым. И с Юлле рядом, он чувствовал, что это возможно. Его лабиринт не закончился, но он больше не был в нем одинок. Он нашел свой выход. И этот выход был в глазах женщины, которая увидела в нем не тень, а человека. Человека, который наконец-то обрел свой дом.

А потом началась война. Первые взрывы разбудили их посреди ночи. Эрик вскочил с кровати, сердце бешено колотилось. Юлле, бледная и испуганная, прижалась к нему.

-Что происходит? – Прошептала она.

Он знал. Он слишком хорошо знал этот звук. Звук смерти.

-Война. – Ответил он, обнимая её крепче.

За окном раздался ещё один, уже ближе. Земля под ногами дрогнула. Юлле заплакала, уткнувшись ему в плечо. Эрик чувствовал, как её тело сотрясается от дрожи, и пытался дышать ровно, хотя воздух казался густым от пыли и страха. Он огляделся по сторонам, пытаясь ухватить хоть какой-то ориентир в кромешной темноте, но единственное, что он видел – это отблески пожаров, пляшущие на стенах их маленькой комнаты.

Крепость Нарвы, свидетельница стольких сражений, снова оказалась на передовой. Эрик, знавший каждый её камень, каждый тайный ход, стал добровольцем. Он не мог остаться в стороне. Он должен был защитить свой дом, свою Юлле.

Он видел, как страх поселился в её глазах, но теперь в них была и решимость. Она помогала раненым, готовила еду для солдат, поддерживала дух людей. Она была его светом, даже в этой кромешной тьме.

Однажды, во время обстрела, осколок попал в Юлле. Она была жива, но тяжело ранена. Он держал её руку, пока медики пытались её спасти.

–Не оставляй меня. – Прошептала она, глядя ему в глаза.

–Я никогда тебя не оставлю. – Ответил он, и его голос дрожал от слёз.

Он не знал, выживет ли она. Но он знал одно: даже если лабиринт его жизни снова стал тёмным и опасным, он больше не был в нём одинок. Он был с Юлле. И пока они были вместе, у них была надежда. Надежда на то, что они выберутся из этого кошмара. Надежда на то, что однажды они снова увидят солнце над крепостью Нарвы. Надежда на то, что их любовь победит войну. Он вместе с ней ушёл в партизанский отряд, он вместе с ней дошел до Берлина. Она медсестра, он сержант. И вот, они дошли до Берлина. Берлин. Само слово звучало как эхо, как финальный аккорд в симфонии разрушения. Город, который еще недавно казался неприступной крепостью, теперь стонал под натиском. Для многих солдат, прошедших через ад войны, Берлин был не просто целью, а символом. Символом конца, символом возвращения домой, символом надежды. Но для Эрика эта победа была окрашена в самые мрачные тона.

Он помнил грохот. Не тот привычный, ритмичный гул артиллерии, а яростный, хаотичный рев, словно сам город разрывался изнутри. Помнил крики. Не только боевые кличи, но и предсмертные хрипы, стоны раненых, отчаянные призывы. И среди этого хаоса – лицо Юлле.

Оно мелькнуло перед ним, как вспышка молнии в кромешной тьме. Лицо, которое он знал наизусть, лицо, которое было его якорем в этом безумии. Но сейчас оно было искажено. Искажено ужасом, который он никогда раньше не видел в её глазах. Глазах, которые всегда светились любовью и нежностью.

А потом пришла боль. Острая, обжигающая, выжигающая все мысли, все чувства, оставляя лишь пустоту и крик. Его собственный крик, который он едва мог вырвать из груди. Он почувствовал, как что-то тяжелое и горячее оторвалось от него. Оторвалось навсегда.

Он помнил, как Юлле бросилась к нему. Её руки, такие нежные и заботливые, теперь были в крови. Её пальцы, которые так ласково касались его лица, теперь отчаянно пытались остановить кровотечение. Он видел, как она что-то кричит, но слова тонули в грохоте. Он чувствовал её дрожь, её страх, её отчаяние.

Берлин пал. Победа была одержана. Он видел, как над городом поднимается дым, как звучат победные крики, но все это казалось далеким и нереальным. Его реальность сжалась до боли, до лица Юлле, искаженного ужасом, и до ощущения пустоты там, где раньше была его рука.

Он чувствовал, как его поднимают, как несут куда-то. Голоса вокруг были приглушенными, словно доносились из-под воды. Юлле была рядом, её дыхание касалось его щеки, её тихие, прерывистые всхлипывания были единственным звуком, который он мог различить в этом хаосе. Он пытался сказать ей что-то, но слова застревали в горле, превращаясь в хрип.

Потом была больница. Белые стены, запах дезинфекции, бесконечные стоны других раненых. Юлле не отходила от него ни на шаг. Она держала его за здоровую руку, её прикосновение было единственным утешением. Но чаще всего она просто сидела рядом, молча, и её присутствие было для него всем.

Прошли дни, недели. Боль постепенно утихала, сменяясь тупой, ноющей болью фантомных ощущений. Он учился жить заново. Учился, есть одной рукой, одеваться, выполнять самые простые действия, которые раньше казались само собой разумеющимися. Каждый день был испытанием. Однажды, когда он сидел у окна палаты, глядя на серый берлинский небосклон, Юлле принесла ему новую протезную руку. Она была сделана из металла и кожи, выглядела громоздкой и чужой. Он посмотрел на неё, потом на свою культю, и почувствовал, как внутри всё сжимается.

–Это поможет тебе, Эрик, – тихо сказала Юлле, её голос дрожал. – Ты сможешь снова делать многое.

Он взял протез, его пальцы коснулись холодного металла. Он знал, что она права. Но это не могло вернуть ему то, что он потерял. Это не могло стереть боль, не могло вернуть ему прежнего себя.

Он посмотрел на Юлле. Её лицо было бледным, под глазами залегли тени. Она тоже прошла через свой ад. Она видела его страдания, его боль, его отчаяние. И она осталась. Она не отвернулась, не сдалась.

–Спасибо, Юлле, – прошептал он, и впервые за долгое время в его голосе прозвучала нотка чего-то, похожего на надежду. – Спасибо, что ты здесь.

Теперь, когда война закончилась, когда мир начал медленно возвращаться к жизни, они были здесь, в Нарве. Возле той самой крепости, которая видела их любовь.

Победу они отмечали не громкими парадами и застольями. Их праздник был тихим, наполненным глубоким смыслом. Эрик, с протезом вместо потерянной руки, держал на руках их маленького сына, Мишу. Юлле, всё ещё бледная, но с сияющими глазами, прижималась к нему, её взгляд был устремлен на величественные стены Нарвской крепости.

Солнце, наконец, снова освещало их. Оно не было обжигающим, как в пекле боя, а ласковым, обещающим. Эрик смотрел на сына, на свою жену, и чувствовал, как лабиринт его жизни, пройдя через самые тёмные и опасные уголки, вывел их к свету.

***

1946-1960 года.

Эстонская ССР. Нарва

Воздух еще пах гарью и сыростью, но в маленькой комнатке, царила иная атмосфера. Атмосфера хрупкой, но упрямой надежды. Он, Эрик, смотрел на спавшего Михаила – и чувствовал, как что-то внутри него, казавшееся давно омертвевшим, оживает. Война оставила шрамы, как на теле, так и на душе. Он помнил холод окопов, крики раненых, запах крови и страха. Помнил, как потерял всё, кроме своей Юлле.

Юлле. Её имя было для него как тихий шепот в бурю, как луч света в кромешной тьме. Она была его якорем, его спасением. И теперь, глядя на ребёнка, он знал одно: он больше не был одинок. Он был с Юлле. И пока они были вместе, у них была надежда.

Надежда на то, что они выбрались из кошмара. На то, что ужасы прошлого останутся позади, как дым, рассеивающийся в утреннем тумане. Надежда на то, что они снова увидят солнце над крепостью Нарвы

Война пыталась сломать их, разлучить, отнять друг у друга. Но она лишь закалила их чувства, сделала их сильнее, глубже. Каждый взгляд, каждое прикосновение, каждое слово поддержки – все это было доказательством их победы над разрушением.

И эта надежда была сильнее любых потерь, сильнее любой боли. Она была их настоящей победой.

Годы шли. 1950 год принес им Даниила, крепкого и любознательного мальчика. А еще через пять лет, в 1955 году, появился Таэвас. Юлле назвала сына в честь погибшего старшего брата, которого первая мировая унесла слишком рано. Это было её данью памяти, её способом сохранить его в их жизни. Таэвас рос тихим и задумчивым, с глазами, в которых отражалось небо. Словно он действительно нёс в себе частичку того, кого они потеряли.

В 1960 году их семья пополнилась ещё двумя детьми – Арведом и Машей. Их смех стал музыкой, наполняющей дом, заглушающей отголоски прошлого. Эрик смотрел на своих детей, на свою Юлле, и чувствовал, как его сердце переполняется благодарностью. Шрамы остались, да. Но они больше не определяли его. Его определяла любовь, семья, надежда.

Солнце снова светило над Нарвой. Не всегда ярко, не всегда без облаков, но оно светило. И каждый луч, падающий на их дом, был напоминанием о том, что даже после самой тёмной ночи наступает рассвет. И что их любовь, их надежда – это тот рассвет, который они заслужили.

***

1966-1967 год Эстонская ССР. Нарва.

Деревня Алайыэ Волость Алутагузе Уезд Ида.

–Эрик, мы едем завтра, а ты к нам приедешь! – Юлле металась от одного чемодана к другому, словно птица, готовящаяся к долгому перелету. Ей пыталась помочь Маша, но мать, словно ураган проносилась мимо дочери, которая уже привычная к такому стояла на одном месте и держала стопку маек. Материнская энергия, казалось, могла бы сдвинуть горы, но сегодня даже она не могла развеять мрачное настроение Эрика. Он стоял у окна, глядя на суетящуюся жену и собирающуюся семью, и чувствовал, как внутри всё сжимается. Уезжать из Нарвы ему совершенно не хотелось. Но Юлле, как всегда, решила всё сама. Её отправили вместе с детьми в одну из деревень, где требовался хороший доктор. Каникулы только начались, и она решила, что детям просто необходим свежий воздух.

Михаил, студент Таллинского технического института, с ироничной улыбкой наблюдал за родителями. Он всегда удивлялся, как его спокойный, как скала, отец мог успокоить быструю, как ветер, мать. Но сейчас даже отец сдался. Юлле всё решила.

–Мам, можно я не поеду? – Спросил Михаил с надеждой, глядя на неё. Ему так хотелось побыть с Лейтой. Она собиралась в августе ехать в Москву, и он мечтал провести эти месяцы вместе.

Юлле застыла на мгновение, глядя на сына. – Отец работает в институте, он только отучился и сумел получить хорошую должность, ему сейчас ехать нельзя. Кто мне поможет? Мне нужен настоящий мужчина. Даня тяжести носить не может, он в книгах, -в подтверждение её слов шестнадцатилетний Даниил мрачно посмотрел на брата и снова уткнулся в книгу, -Тавасу только гонять в футбол,– она набросилась на одиннадцатилетнего вратаря школьной команды Таваса. -Ты долго ещё будешь стоять здесь? Ты когда чемодан соберёшь?

Тавос тяжело вздохнул, его пальцы привычно щелкнули по лбу Арведа. Мальчик обиженно надулся, попытался что-то ответить, но слова застряли в горле. Он знал, что спорить бесполезно. Вздохнув, Арвед подошел к столу, где лежала его скрипка. Он взял её, чувствуя знакомую прохладу дерева под пальцами. Каждый изгиб корпуса, каждая струна – все это было ему до боли знакомо, как продолжение его самого. Он знал, что сейчас ему понадобится вся та тихая сила, что таилась в его музыке, чтобы справиться с тем, что ждало его за дверью. Но вдруг Арвед встрепенулся. А как же дядя Андрус? Он обещал его научить водить машину, он уже разбирался в технике и мог даже отремонтировать её. Дядя Андрус, отец двух двойняшек, Хельги и Вильмы. С Хельгой они не дружили, она была вредная и упрямая, а вот Вильма, задорная и смешливая девчонка, очень нравилась Арведу.

Он посмотрел на мать, она все укладывала чемодан. Арвед тихо, тихо, спиной стал отходить к двери. Увидел усмешку отца и его кивок – он бросился вниз по лестнице во двор. И вот, о чудо! «Победа»! И дядя Андрус стоит над своей любимицей и натирает её для блеска.

– Дядя Андрус! -Завопил Арвед так, что у мужчины выпала тряпка из рук, а Хельга прыснула в кулак и показала Арведу язык. Он отмахнулся от неё и бросился к Андрусу, который вопросительно смотрел на мальчика.

– Здравствуй! – Мужчина кивнул взволнованному мальчугану. -Что это с тобой? Я думал, вы уже уехали! – удивился он.

– Нет! – Замотал головой Арвед. -Вы можете показать, как заводить машину и…

Он запнулся, чувствуя, как щеки заливает краска. Дядя Андрус, с его вечной добротой и пониманием, всегда умел разрядить обстановку. Он улыбнулся, и в его глазах мелькнул тот самый озорной огонек, который Арвед так любил.

– И что же, мой юный механик? – Поддразнил он, вытирая руки о рабочий комбинезон. – Хочешь освоить искусство управления стальной кобылицей до того, как отправишься в дальние края?

Арвед кивнул, не в силах произнести ни слова. Он чувствовал, как его сердце колотится от предвкушения. Машина, эта сложная и загадочная машина, которая казалась ему таким далеким и недостижимым чудом, теперь могла стать ближе.

–Ну что ж, – дядя Андрус похлопал его по плечу. – Раз уж ты так рвешься в бой, то и я не могу остаться в стороне. Только сначала дай мне довести мою «Победу» до идеального состояния. А то, как же я тебя научу, если моя ученица будет выглядеть неряшливо?

Хельга, всё это время наблюдала за ними с нескрываемым любопытством, снова хихикнула. Арвед бросил на неё раздраженный взгляд, но тут же забыл о ней, когда дядя Андрус повернулся к нему с новой тряпкой в руке.– А ты, – обратился он к Хельге, – если хочешь, тоже можешь присоединиться. Может, тебе тоже захочется почувствовать ветер в волосах, когда ты будешь мчаться по дороге?

Хельга на мгновение замерла, а потом, к удивлению Арведа, кивнула.

– Хорошо, -сказала она, -но только если Арвед будет мне помогать.

Арвед удивлённо посмотрел на неё. Он не ожидал такого поворота событий. Но потом, увидев улыбку дяди Андруса, он понял, что это, возможно, не так уж и плохо. Может быть, даже с Хельгой они смогут найти общий язык, когда будут вместе осваивать этот новый, захватывающий мир.

Дядя Андрус, довольный таким исходом, снова принялся натирать машину. Арвед же, чувствуя, как в нём просыпается новая, неведомая прежде энергия, уже представлял себя за рулем, с ветром в волосах и скрипкой, готовой зазвучать в любой момент. И он знал, что эта поездка, начавшаяся с такого неожиданного желания, станет одним из самых ярких воспоминаний в его жизни.

Дядя Андрус, с ловкостью опытного механика, показал Арведу, как правильно проверять уровень масла, как работает сцепление и как плавно переключать передачи. Арвед внимательно слушал, запоминая каждое слово, каждое движение. Он чувствовал, как в нем пробуждается интерес к этой сложной машине, к ее внутреннему миру. Хельга, к его удивлению, тоже проявляла недюжинный интерес, задавая вопросы и даже пробуя сама нажимать на педали, когда дядя Андрус разрешал.

«Победа» оживала под их руками, её мотор заурчал, словно довольный кот. Арвед впервые почувствовал себя частью чего-то большего, чем просто мальчишка, который любил скрипку. Он был учеником, будущим водителем, и это ощущение наполняло его гордостью.

Когда пришло время первого самостоятельного выезда, Арвед почувствовал, как дрожат его колени. Но взгляд дяди Андруса, полный уверенности, успокоил его. Он сел за руль, и мир вокруг преобразился. Дорога, которая раньше казалась просто полосой асфальта, теперь стала путем к новым приключениям.

Хельга, сидящая рядом, перестала дразниться. Она смотрела на дорогу с таким же восторгом, как и Арвед. В этот момент они были не врагами, а товарищами по приключению, объединенными общим делом.

Первые метры были неуверенными, но с каждым поворотом руля, с каждым нажатием на педаль, Арвед чувствовал себя все более уверенно. Он ощущал мощь машины под собой, ее отзывчивость на его команды. Это было похоже на игру, но игру с реальными последствиями, игру, которая требовала сосредоточенности и ответственности.

Когда они вернулись во двор, солнце уже клонилось к закату. Элле с домочадцами уже стояла с чемоданами у подъезда, ожидая такси. Она удивленно смотрела на сына, который только что освоил искусство вождения. В её глаза засверкали гордостью.

Но как только он вышел из машины, его окружила вся ребятня двора. Они наперебой с ним прощались и обнимали, просили писать и говорили, что будут скучать. Маленький Янис, с вечно разбитыми коленками, тянул его за рукав, предлагая обменяться любимыми машинками. Лиене, с огромными голубыми глазами, протянула ему самодельный браслет из бусинок. Даже Хельга, стоя в стороне, смущенно улыбнулась и махнула рукой.

Прощание было коротким, но тяжелым. Друзья, с которыми он делил детские игры и тайны, оставались позади. На несколько месяцев, а может и навсегда. Мама сказала, что там, куда они ехали, возможно, им придется жить. Эта мысль давила на грудь, смешиваясь с тревогой и предвкушением неизвестности.

Он оглянулся на двор. Знакомые обшарпанные стены, песочница, в которой они строили замки, старая яблоня, под которой они прятались от дождя. Все это оставалось здесь, в Нарве. .

Арвед глубоко вздохнул, стараясь проглотить ком в горле. Он помахал друзьям на прощание и направился к маме и сестре и братьям. Впереди ждала дорога, новая страна, новая жизнь. И хотя страх и грусть переполняли его, он знал, что в его сердце теперь есть две страсти – музыка и вождение. И он обязательно найдет способ, чтобы они помогли ему справиться с любыми трудностями. Он обязательно напишет Хельге. И, может быть, когда-нибудь он вернется сюда, уже взрослым и уверенным в себе, и покажет ей, как он умеет водить.

– Миша!– Неожиданно раздался голос. Все оглянулись , Лейта стояла, словно статуя, вырезанная из мрамора. В её длинном голубом платье с цветочным орнаментом она выглядела как ангел, спустившийся с небес. Белокурые волосы, собранные в изящную прическу, открывали высокий лоб, а удивительно изогнутые брови придавали её лицу выражение нежности и тревоги. Нижняя губа была искусана, а глаза, полные слёз, отражали всю боль расставания.– Мишенька, не уезжай! – Прошептала она, и её голос был так тих, что казалось, его могли услышать только самые чуткие сердца. У всех побежали мурашки по спине, а одна старушка, партийная активистка, невольно перекрестилась, словно в ответ на невидимую угрозу.

Все взгляды обратились к Лейте и Михаилу, которые стояли в объятиях друг друга. Их любовь была такой яркой и искренней, что даже самые строгие сердца не могли остаться равнодушными.

– Жених и невеста тили… – закричала Хельга, но её слова были прерваны, когда Вильма, её сестра, быстро закрыла ей рот. Влюбленные резко отстранились друг от друга, словно осознав, что их момент счастья был слишком хрупким, чтобы его могли увидеть посторонние.

– Я приеду, обещаю, обещаю! -Михаил поцеловал Лейту в щеку, и в этот миг мир вокруг них словно замер. Он бросился к такси, оставляя за собой лишь запах свежего одеколона и лёгкий след надежды.

Лейта смотрела ему в след, её сердце разрывалось от боли. Она знала, что это расставание – не просто разлука, а испытание, которое они должны пройти. Но в её душе зреет ещё одна тайна, которую она не успела произнести.

–Я беременна! – прошептала она, но её слова растворились в воздухе, не достигнув ни одного.

****

Вскоре, на вокзале, погрузившись в вагон, семейство добралось до станции. Их уже ждали, чтобы увезти в один из хуторов. Арвед сидел рядом со стариком, который погонял лошадь и что-то бормотал себе под нос. Мальчик стал прислушиваться, пытаясь разобрать слова.

«…вот дура… и детей поволокла… тут лесные братья как тараканы ходят…»

Слова старика, словно холодный ветер, пронзили Арведа. Лесные братья? Тараканы? Что это значит? Он посмотрел на мать, но она, казалось, не слышала бормотания старика, устремив взгляд вдаль. Арвед снова прислушался, пытаясь уловить хоть что-то, что могло бы пролить свет на эти загадочные слова. Но старик продолжал бормотать, и его слова тонули в стуке копыт и скрипе телеги. Арвед крепче сжал скрипку, чувствуя, как знакомая прохлада дерева успокаивает его. Он знал, что ему предстоит многое узнать, и, возможно, его музыка станет единственным, что поможет ему справиться с этим новым, пугающим миром.

Может быть, отцу действительно стоит их догнать.

Старик, заметив замешательство мальчика, усмехнулся. -Не бойся, малец. – Он похлопал Арведа по плечу, и мальчик почувствовал, как напряжение немного отступает. Но зерно беспокойства уже было посеяно.

***

Когда скрипучая телега остановилась у покосившегося забора, в воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и далеким пением птиц. Деревня встретила их не шумными приветствиями, а скорее тихим, вдумчивым взглядом. И тут, словно из ниоткуда, появилась Юлле. Ее привычная энергия, казалось, была лишь слегка приглушена легкой усталостью, проглядывающей в уголках глаз. Она улыбнулась, и эта улыбка, несмотря ни на что, была искренней и теплой.

Дом, куда они направлялись, действительно выглядел старым. Его деревянные стены, потемневшие от времени, казались частью самого леса, который плотным кольцом обступал его со всех сторон. Но в этой ветхости чувствовалась какая-то особая крепость, обещание надежности.

Дети, несмотря на протесты Михаила, который, казалось, был готов развернуться и отправиться обратно, если бы это было возможно, освоились с поразительной скоростью. Михаил, видимо, всё ещё надеялся на весточку от Лейты, и его взгляд то и дело устремлялся вдаль, к дороге, ведущей из деревни. Он старался держаться поближе к дому, словно опасаясь потерять связь с внешним миром, с той жизнью, которую они оставили позади.

Но дети были другими. Даниил, обычно погруженный в свои книги, к удивлению всех, даже отложил увесистый том. Его обычно сосредоточенное лицо озарилось любопытством, когда он начал осматривать окрестности. Он прищуривался, разглядывая причудливые формы деревьев, слушал незнакомые звуки леса. Казалось, что даже тишина здесь имела свой собственный, особый язык, который он пытался понять.

Тавос же, не теряя ни минуты, вытащил из сумки свой любимый мяч. Его звонкий смех разнесся по траве, когда он принялся гонять его, ловко перебрасывая с ноги на ногу. Для него это место было не просто новым домом, а целым игровым полем, полным неизведанных возможностей.

Маша, самая общительная, не стала ждать приглашения. Она тут же отправилась исследовать деревню, и вскоре её звонкий голосок смешался с другими детскими голосами. Она быстро познакомилась с местными девочками, и одна из них, невысокая, с серо-голубыми глазами и смешным, слегка вздернутым носиком, сразу же стала её лучшей подругой. Они вместе исследовали заросли малины, строили тайные шалаши из веток и шептались о своих секретах.

Юлле наблюдала за ними с тихой улыбкой. Усталость в её глазах, казалось, немного отступила, уступая место спокойствию. Этот старый дом, окруженный лесом, был не просто убежищем. Это было место, где можно было начать заново, где дети могли найти свое счастье, даже если взрослые еще не совсем смирились с переменами. И в этом тихом, лесистом уголке, среди шелеста листьев и детского смеха, зарождалась новая глава их жизни.

Маша, с её новой подругой, чье имя оказалось Кайсо, уже успела исследовать все ближайшие тропинки и даже обнаружила небольшой ручей, где они вместе пускали кораблики из опавших листьев. Кайсо, как, оказалось, знала все тайные места в лесу: где растут самые сладкие ягоды, где можно найти самые красивые перья для украшения, и где, по слухам, живет старый лесной дух. Даниил, увлеченный новыми открытиями, присоединился к ним ненадолго, задавая Кайсо множество вопросов о том какие животные здесь есть и какие травы растут, а затем снова вернулся к своим наблюдениям, но уже не с книгой в руках, а с веткой в качестве импровизированной подзорной трубы. Михаил же, видя, как дети постепенно отвлекаются от своих прежних забот, начал понемногу расслабляться. Он помог Юлле разобрать вещи, и даже попытался починить скрипучую калитку, хотя его движения были неуверенными, словно он боялся что-то сломать окончательно. Вечером, когда солнце начало клониться к закату, окрашивая небо в багровые и золотые тона, Юлле позвала всех к столу. Запах свежеиспеченного хлеба и тушеных овощей наполнил дом, создавая атмосферу уюта и тепла. Михаил, сидя напротив Юлле, наконец-то позволил себе немного отдохнуть. Он наблюдал за детьми, которые, уставшие от дневных приключений, оживленно делились впечатлениями. Даже его лицо, обычно омраченное тревогой, осветилось легкой улыбкой. Он понял, что, возможно, это место, это лесное убежище, станет для них не просто временным пристанищем, а настоящим домом. И хотя мысль о Лейте всё ещё терзала его, он чувствовал, что здесь, вдали от суеты и опасностей, они смогут найти покой и обрести новую надежду. Ночь опустилась на деревню, окутав ее тишиной и прохладой. В доме, освещенном лишь мерцанием свечи, дети уже спали, утомленные, но счастливые. Михаил и Юлле сидели у окна, глядя на звезды, которые казались здесь, вдали от городских огней, особенно яркими и близкими. -Они быстро освоились. – Тихо сказала Юлле. Михаил кивнул, чувствуя, как тяжесть с его плеч постепенно спадает.– Ты наверно через недельку поезжай. Я думаю, Лейта ещё не уедет.

Михаил улыбнулся и обнял мать.– Спасибо, мам!

Юле обняла сына и погладила его по голове.– Как ты вырос быстро я и не заметила.

Эрик, как и обещал, приехал через два дня. Он выглядел ещё более мрачным, чем когда они уезжали. Его взгляд скользил по лицам родных, но останавливался на чем-то неуловимом, словно он искал подтверждение своим тревогам.-Ну что, как тут у вас? – Спросил он, стараясь придать голосу бодрости, но вышло не очень.

–Всё хорошо, дорогой, – ответила Юлле, обнимая его. – Воздух здесь чудесный, дети в восторге. Только вот…– Она запнулась, взглянув на Михаила, который стоял чуть поодаль, сгорбившись.

–Только вот Михаил скучает по своей Лейте-, – закончил за неё Эрик, и в его голосе прозвучала нотка понимания.

Вечером, когда дети уже спали, а Юлле занималась приготовлением ужина, Эрик и Михаил сидели на крыльце, глядя на звездное небо.

–Ты не жалеешь, что не поехал в Таллинн? – Тихо спросил Эрик.

Михаил пожал плечами. -Немного. Но… здесь тоже неплохо. И мама, кажется, рада, что я рядом. А ты… ты выглядишь так, будто что-то знаешь.

Эрик вздохнул. -Я просто… чувствую. Что-то не так. Этот хутор, эти леса… Старик говорил про лесных братьев.

Михаил удивленно поднял брови. -Лесные братья? Их же давно выловили?

–Не знаю. – Ответил Эрик, он поморщился, культя заныла. Он попробовал её растереть, но стало только хуже.

–К дождю?– Михаил посмотрел на отца, тот только пожал плечами.

В этот момент из леса донесся странный звук – то ли треск ветки, то ли чей-то шепот. Оба замерли, прислушиваясь. Звук повторился.

Мужчины встали, смотря в лес, всё стихло. На следующее утро Эрик уехал.

Ночь окутала хутор плотным, бархатным одеялом, но даже в этой темноте луна сияла так ярко, что казалось, можно было разглядеть мельчайшую пылинку. Арвед проснулся от удушающей духоты, словно воздух в его маленькой комнатке сгустился до предела. Тихо, стараясь не скрипнуть ни одной половицей, он прокрался к двери и осторожно вышел на улицу.

– Арвед ты куда!– Мальчик обернулся, в дверях стояла Маша, она ёжилась и зевала

Арвед обожал свою двойняшку, курносый носик, черные как смородина глаза, девочка была доброй и ласковой. Единственная дочка , папина любимица и старших братьев. Никто не смел её обижать. Арвед улыбнулся, сестре. Её светлые волосы, обычно собранные в две косички, сейчас растрепались и обрамляли сонное личико. Он подошел к ней и мягко обнял.

– Просто подышать, Машенька. Душно стало.

Маша прижалась к брату, её зевота стала тише.– А я тоже проснулась. Мне приснилось, что мы заблудились в лесу.

Арвед погладил её по голове.– Не бойся, я тебя не оставлю. Пойдем, посмотрим на луну. Она сегодня такая красивая.

Они вместе вышли на улицу. Прохладный ночной воздух приятно освежил их. Лунный свет заливал двор, превращая обычные предметы в причудливые тени. Куры в курятнике тихо посапывали, а где-то вдалеке лениво лаяла собака.

– Смотри, Арвед, – прошептала Маша, указывая на небо. – Там, кажется, звезда упала.

Арвед прищурился. Действительно, вдали мелькнула короткая светящаяся полоска.

– Загадай желание, Машенька, – сказал он, чувствуя, как сердце наполняется теплом от близости сестры.

Маша закрыла глаза, её губы беззвучно шевелились. Арвед смотрел на неё, на её сосредоточенное личико, и думал о том, как сильно он её любит. Он был готов на всё, чтобы она всегда была такой же счастливой и беззаботной.

– Ты что загадала? – Спросил он, когда Маша открыла глаза.

– Секрет, – хитро улыбнулась она. – Но я надеюсь, что оно сбудется.

Они постояли еще немного, наслаждаясь тишиной и красотой ночи. Затем Арвед взял Машу за руку.

Неожиданно раздались шаги и через кустарник продрался какой –то человек. Арвед вдруг узнал его. Это сумасшедший в годы войны на его глазах убили отца и мать. Мать сумела отправить сына из дома, а когда полицаи вошли в дом мальчик видел всё в окно, как били и убивали родных. Он поседел и перестал говорить. Только мычал и глупо улыбался. Увидев детей, он погрозил им пальцем и что –то промычал. Маша испуганно прижалась к брату,– я домой пойду.– Прошептала она.

Арвед проводил сестру до дома, а сам решил разведать, что там у реки. Вдруг рядом с ним появилась маленькая собачка. Рыжая, с забавными черными лапками, она подошла совсем близко, виляя пушистым хвостом. Уткнувшись в его руку, она заглянула в глаза с надеждой на лакомство.

–Нет ничего. – Прошептал Арвед, нежно поглаживая её по мягкой шерстке. Внезапно ему захотелось пройтись, развеяться. Он направился к реке, где обычно любил проводить время.

У самой воды Арвед замер, сердце его забилось в груди, как пойманная птица. Несколько фигур, словно тени, крались по берегу, стараясь не привлекать внимания. Их движения были осторожными, пронизанными страхом разоблачения, каждый шаг выверен, каждый шорох приглушен. Лунный свет, пробиваясь сквозь кроны деревьев, лишь подчеркивал их призрачность.

– Где врачиха и её щенки? – раздался резкий, злобный голос, словно удар хлыста. Он прорезал тишину ночи, заставив Арведа вздрогнуть.

– Да в доме, гер капитан, в доме, – ответил другой голос, дрожащий от ужаса. Арвед узнал в нем старика, жившего на краю деревни, того самого, что всегда угощал его яблоками. Сейчас в его голосе звучала лишь паника.

"Лесные братья". Внезапное озарение пронзило его, словно молния. Он понял, кто эти люди и что они замышляют. Эти слова, этот страх, эта злоба – всё складывалось в ужасающую картину. Сердце бешено заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Он рванулся обратно к дому, чтобы предупредить. Каждый шаг был наполнен отчаянием, каждый вдох – мольбой.

Но судьба сыграла с ним злую шутку. Споткнувшись о корень дерева, Арвед рухнул на землю. Удар головой о крепкую ветку был оглушительным, и мир вокруг него мгновенно погрузился во тьму. Последнее, что он почувствовал, был запах сырой земли и острый привкус крови на губах.

Он очнулся от душераздирающих криков матери и жалобных рыданий сестры. Голова гудела, пульсировала болью, но он с трудом приподнял её, пытаясь понять, что происходит. Звуки доносились из дома, искаженные, полные ужаса.

Неожиданно раздался крик сестры: – Арвед!

Этот крик, полный отчаяния, придал ему сил. Мальчик попытался встать, но чья-то сильная, грубая рука вдавила его обратно в землю.

– Тшшш, – прошептали над его ухом. Голос был хриплым, надтреснутым. Арвед с трудом разглядел безумца, который держал его. Тот плакал, слезы катились по грязному, исцарапанному лицу, и лунный свет мерцал в них, создавая завораживающее, но пугающее зрелище. Но Арведу было не до красот. Он чувствовал, как его тело сковано страхом, инстинкт самосохранения взял верх. Он попытался вырваться, но безумец держал его крепко.

Один из бандитов, услышав шум, направился к ним. Его шаги были тяжелыми, уверенными. Мужчина, державший Арведа, замер, его глаза расширились от ужаса. Внезапно он отпустил мальчика и, издав дикий, гортанный крик, бросился на приближающегося. Это был крик отчаяния, крик человека, потерявшего рассудок. Тот, кого он атаковал, не раздумывая, выстрелил в него. Грохот выстрела разорвал ночную тишину.

– Что ты делаешь?! – раздался злобный голос капитана, полный ярости. – Это же тот сумасшедший!

А Арвед увидел то, что пытался не дать увидеть сумасшедший. То, что он увидел, заставило его застыть в ужасе. Мать и сестра висели на дереве, их тела безжизненно раскачивались на ветру. А его братьев, братьев, расстреливали. Попытка крикнуть застряла в горле, сдавленная невидимой хваткой страха и боли, оставив лишь жалкий хрип.

В этот миг, словно из ниоткуда, вновь появилась та самая собачка. Она подошла к нему, взглянула в глаза, словно прощаясь, и тихо исчезла в ночной темноте. Арвед вновь погрузился во тьму, унося с собой ужас увиденного и тихий шепот прощания.

Когда он очнулся, он понял что лежит в комнате, она была белая и большая. Белая комната давила своей стерильностью. Арвед с трудом сфокусировал взгляд. Боль тупой иглой пронзала виски. Он попытался приподняться, но тело не слушалось, рядом сидел отец.– Пап!

Эрик упал на колени перед кроватью, хватаясь за простыню, словно за спасительную соломинку.

–Мальчик мой, сыночек. Живой! – Отец, постаревший лет на десять, прижал его к себе, и Арвед почувствовал, как его седая голова дрожит от рыданий.

–Пап, а где мама? – Вопрос сорвался с губ, прежде чем он успел его обдумать. И тут же пожалел. Отец зарыдал ещё сильнее, его тело затряслось в беззвучном горе.

– Это оно, оно это проклятье!– Неожиданно прохрипел мужчина, резко замолчал, увидев перепуганное лицо сына.– Сынок, сынок

Мальчика нашли у реки, после того как милиция обыскала всё вокруг. Прошло несколько дней, и Арведу разрешили встать. Но в его глазах навсегда поселилась тень того, что он видел, проклятие, казалось, оставило свой след не только на его душе, но и на судьбе всей семьи. А ещё он увидел, что стал полностью седым. Арвед смотрел на своё отражение в мутном стекле окна. Седые волосы, словно пепел, обрамляли бледное лицо. Он помнил каждый крик, каждое движение, каждый запах смерти, витавший в воздухе той ночью. Память, словно ядовитый плющ, обвивала его разум, не давая дышать. Прошло несколько дней, но в его сознании всё еще отражались кошмары той ночи. Он слышал эхо голосов своих близких, которые звали его на помощь. Эти голоса будили в нём неконтролируемый страх, который гложет его изнутри. Каждый шорох вызывал в нем дикое желание снова сбежать, укрыться от страшной реальности.

А потом, ранним утром, Арвед вскочил с постели и побежал в комнату к отцу,– пап, а где мама мы же хотели поехать .– Он замолчал увидев побелевшее лицо отца.– Пап ты чего?

–Мальчик мой, что с тобой?– Прохрипел Эрик, поднимаясь и натягивая рубаху и штаны.

– Сегодня же каникулы начались, а где все!– Пробормотал неожиданно напуганный Арвед

– Что?– Прохрипел поражённый мужчина.

Врачи развели руками странная форма амнезии, он забыл часть времени, возможно, это результат удара и эмоционального потрясения. Он не помнил день, когда они собирались и как оказался вновь дома. Словно отрезали. Возможно, память вернётся, но когда, врачи разводили руками.

Эрик, сломленный горем, превратился в тень самого себя. Он почти не говорил, лишь смотрел на сына с невыразимой болью в глазах. Дом, когда-то наполненный смехом и теплом, теперь был пропитан тишиной и отчаянием.

Однажды ночью, Арвед проснулся от кошмара. Он кричал, звал мать, братьев, сестру. Эрик, услышав его, прибежал в комнату и крепко обнял сына.

– Тише, сынок, тише. Всё прошло. – Шептал он, хотя сам знал, что ничего не прошло.

В ту ночь Эрик рассказал Арведу историю о проклятии.– Это проклятие преследует нас, Арвед. Оно забираёт тех, кого мы любим, – сказал Эрик, его голос дрожал от отчаяния. Отец рассказал сыну свою историю и вложил семена ненависти к роду Колюшковых и других, рассказав про крест.

****

Индия. Царство Сайяджирао

1672

Под Нижним

Новгородом

1674 год июнь.

Трофим стоял у массивных дверей, ощущая их холодную гладкость под ладонями. Отец, человек, справедливый, суровый и немногословный, дал ему четкий приказ: -Стой здесь и учись. Учись чему? Трофим не знал. Он видел, как отец, вместе с Иваном и Петров и с несколькими другими мужчинами, одетыми в диковинные, расшитые золотом одежды, медленно приближались к группе людей, стоявших на некотором расстоянии.

Голова Трофима невольно поворачивалась, пытаясь охватить всю грандиозность места, где они находились. Это был не просто дом, а настоящий дворец. Стены, казалось, были выложены из драгоценных камней, а потолок терялся где-то в вышине, украшенный замысловатыми узорами. Воздух был наполнен ароматами незнакомых цветов и пряностей. Трофим, привыкший к избе, чувствовал себя крошечной букашкой в этом мире роскоши.

Вдруг он услышал голос отца. Он был спокойным, как всегда, но в этот раз в нем звучала какая-то новая, непривычная интонация. А затем раздался другой голос, тихий, но пронизывающий, словно ледяной ветер. Он говорил по-русски, но слова звучали странно, будто вывернутые наизнанку.

Трофим перевел взгляд на человека, к которому обращался отец. Это был махараджа, как ему шепнули. Его лицо было покрыто сложным узором из золотых украшений, а глаза казались черными бездонными озерами. Трофим почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он испугался.

Махараджа что-то говорил, и его губы двигались. Трофим, хоть и был ещё молод, научился читать по губам. Он внимательно следил за каждым движением, пытаясь уловить смысл. Но это было бесполезно. Слова, которые он видел, были русскими, но звучали они совершенно иначе. Это был не тот русский, который он слышал дома, на рынке, в церкви. Это был язык, который казался одновременно знакомым и чужим.

Внезапно, интерес Трофима к этому странному диалогу иссяк. Слова, которые он видел, перестали иметь значение. Его взгляд скользнул дальше, охватывая людей, которые окружали махараджу. Они были одеты в яркие, шелковые одежды, украшенные драгоценными камнями, в руках они держали экзотические предметы.

Трофим стал рассматривать обстановку вокруг. Он видел слуг, которые бесшумно передвигались, разнося напитки и закуски. Он видел музыкантов, играющих на незнакомых инструментах. Он видел танцовщиц, чьи движения были грациозны и завораживающими. Все это было так ново, так необычно, что Трофим забыл о приказе отца, о странном языке, о своем страхе. Он просто смотрел, впитывая в себя эту новую, удивительную реальность.

Он все еще стоял у дверей, но теперь это стал наблюдательный пункт. Он учился. Учился не словам, а миру. Миру, который был так далек от его родной деревни, но который теперь открывался перед ним во всей своей ослепительной красе. И в этот момент, стоя на пороге дворца, Трофим чувствовал, что его жизнь уже никогда не будет прежней.

Степан Михайлович и его спутники стояли перед облаченном в великолепные одеяния, махараджей Саяджийяро, который подошел к ним и стоял в двух шагах от них. Сложив руки на груди и молча рассматривая их. Степан Михайлович, с его привычной для купца основательностью, чувствовал себя неловко под этим пристальным, оценивающим взглядом. Он и его спутники, два его пожилых сотоварища, привыкших к суровым условиям торговых путей, стояли, нашкодившие мальчишки. Перед ними, облаченный в великолепие, которое могло соперничать с самым ярким закатом, возвышался махараджа Саяджийяро. Его взгляд, словно острый клинок, скользил по каждому из них, проникая, казалось, в самые потаенные уголки их душ. В этот момент, когда солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в багряные и золотые тона, махараджа казался воплощением самой этой небесной драмы.

На нем был длинный халат, сотканный из материала столь тонкого и легкого, что он струился, как вода, обтекая его стройную фигуру. Изумрудная ткань, насыщенная и глубокая, служила холстом для завораживающих узоров, вышитых золотой нитью. Эти узоры были не просто орнаментом; они рассказывали истории – истории древних традиций, символы незыблемой силы и безграничной власти.

Золотая нить, словно живая, переплеталась, создавая сложные, но удивительно гармоничные композиции. Здесь можно было разглядеть изящные силуэты экзотических животных, чьи глаза, казалось, следили за каждым движением присутствующих. Пышные кроны неведомых растений, чьи листья переливались в лучах заходящего солнца, словно живые изумруды. И таинственные, мистические символы, чье значение было доступно лишь посвященным, вызывая трепет и благоговение. Каждый стежок, каждая линия были наполнены смыслом, веками передаваемым из поколения в поколение.

Халат был дополнен элегантным поясом, усыпанным драгоценными камнями, которые ловили свет и отбрасывали радужные блики, добавляя еще больше шика и роскоши. Рубины горели, как капли крови, сапфиры сияли глубиной ночного неба, а бриллианты вспыхивали, словно осколки звезд.

На голове махараджи красовался тюрбан, украшенный пышными перьями райских птиц, чьи цвета переливались всеми оттенками радуги. Сверкающие бусины, словно россыпь звезд, мерцали, добавляя величественности его облику. На лицо опускались тонкие золотые нити, обрамляя его лицо и придавая ему еще большую загадочность. В ушах махараджи покачивались массивные сережки, инкрустированные драгоценными камнями, которые отражали свет, создавая игру теней и бликов. На руках сияли перстни.

Перед таким зрелищем присутствующие замерли. Послы из далеких земель, купцы, ищущие благосклонности, и придворные, чьи судьбы зависели от одного слова махараджи – все они ощущали на себе тяжесть его взгляда. Это был взгляд не просто правителя, а существа, чья власть была столь же древней, как и сами звезды, и столь же могущественной, как и силы природы.

Махараджа Саяджийяро не произнес ни слова. Его молчание было красноречивее любых речей. Оно говорило о мудрости, накопленной за долгие годы правления, о силе, которая не нуждалась в демонстрации, и о величии, которое было вплетено в саму ткань его существования. И в этот момент, когда золотые нити его халата сливались с золотом заката, казалось, что сам мир замер в ожидании его решения.

Махараджа был красив, но эта красота была холодной, как лед. Его лицо, безупречно правильное, казалось высеченным из мрамора, а черные глаза испускали такой мороз, что тело Степана Михайловича невольно замирало, а по коже пробегали мурашки. Он смотрел на купцов, словно пытаясь увидеть не их одежду или лица, а саму суть их бытия, их намерения, их слабости.

И вдруг, его взгляд остановился на Степане Михайловиче. На тонких, почти бесцветных губах махараджи мелькнула едва заметная, но довольная улыбка. Это была улыбка хищника, который нашел свою добычу, или мудреца, который разгадал сложную загадку. Степан Михайлович почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Он не знал, что именно привлекло внимание правителя, но одно было ясно: эта встреча обещала быть не просто формальным приветствием, а началом чего-то гораздо более значимого, и, возможно, опасного.

Улыбка махараджи, хоть и мимолетная, оставила в душе Степана Михайловича тревожное ощущение. Он чувствовал себя так, будто его , оценили и, возможно, уже приняли решение. Его спутники, Иван и Петр, стояли неподвижно, их лица были непроницаемы, но Степан Михайлович видел, как напряжены их плечи. Они были готовы к любым поворотам событий, но даже их закаленная выдержка, казалось, подвергалась испытанию. Махараджа дал знак, потом показал на купцов и послов и других купцов вывели из зала.

–Добро пожаловать в мои владения, купцы из далеких земель, – произнес махараджа, его голос был низким и мелодичным, но в нем звучала сталь. Слова его были обволакивающими, как шелк, но проникали они прямо в мозг, заставляя прислушиваться к каждому звуку. -Я слышал о вашей смелости и предприимчивости. Говорят, вы привезли с собой диковинки, достойные моего внимания.

Степан Михайлович, собравшись с духом, сделал шаг вперед, склонив голову в знак уважения. -Ваше Величество, мы прибыли с миром и с дарами, которые, надеемся, придутся вам по вкусу. Мы привезли лучшие меха с северных земель, редкие специи, которые не найти нигде, кроме наших краев, и, конечно же, изделия наших мастеров – тончайшую работу по дереву и металлу.– Он старался говорить уверенно, но в глубине души чувствовал, как дрожит голосОн кивнул в сторону принесенных им сундуков, которые стояли чуть поодаль, ожидая своего часа. В них были меха, редкие специи и тончайший русский лен – все, что могло заинтересовать богатого правителя

Махараджа Саяджийяро медленно обвел взглядом сундуки, затем снова вернулся к Степану Михайловичу. Его взгляд задержался на лице купца, словно пытаясь прочесть в нем что-то большее, чем просто слова.

– Товары – это хорошо, – произнес махараджа, и в его голосе прозвучала нотка легкого пренебрежения. – Но я больше ценю людей, которые привозят их. Людей с умом, с хитростью, с пониманием того, как устроен мир.

Степан Михайлович почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он понимал, что махараджа не просто интересуется их товарами. Он оценивал их самих.

– Мы стараемся быть полезными, Ваше Величество, – ответил Степан Михайлович, стараясь не выдавать своего волнения. – Мы повидали многое на своем веку, и знаем, как найти общий язык с разными людьми.

Махараджа слегка наклонил голову, и его черные глаза, казалось, заблестели в полумраке зала.

– Общий язык, говорите? – повторил он. – Это интересно. А вы, Степан Михайлович, какой язык считаете самым важным? Язык золота? Язык силы? Или, быть может, язык правды?

Степан Михайлович замялся. Он был купцом, и для него золото всегда было важным. Но он также знал, что в таких местах, как это, сила правителя была неоспорима. А правда… правда часто была неудобной.

– Я думаю, Ваше Величество, – осторожно начал он, – что самый важный язык – это язык понимания. Когда люди понимают друг друга, тогда и золото приносит пользу, и сила становится справедливой, и правда открывает свои двери.

Махараджа молчал, его взгляд был прикован к Степану Михайловичу. Казалось, он взвешивал каждое слово. Иван и Петр стояли неподвижно, их лица были непроницаемы, но Степан Михайлович чувствовал их напряжение. Они были готовы к любым поворотам событий, но даже их закаленная выдержка, казалось, подвергалась испытанию.

Вдруг, махараджа медленно кивнул. На тонких, почти бесцветных губах его мелькнула едва заметная, но довольная улыбка. Это была улыбка хищника, который нашел свою добычу, или мудреца, который разгадал сложную загадку.

– Понимание, – повторил махараджа, и в его голосе прозвучала новая нотка, более мягкая, но не менее опасная. – Это действительно интересно. Возможно, вы, купцы из далеких земель, сможете научить меня чему-то новому. Или, быть может, я смогу научить вас.

Он сделал шаг вперед, и его взгляд, словно острый клинок, скользнул по каждому из них, проникая, казалось, в самые потаенные уголки их душ. Степан Михайлович почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Он не знал, что именно привлекло внимание правителя, но одно было ясно: эта встреча обещала быть не просто формальным приветствием, а началом чего-то гораздо более значимого, и, возможно, опасного.

Махараджа Саяджийяро сделал еще один шаг, сокращая расстояние между собой и купцами. Его взгляд, теперь более пристальный, остановился на Степане Михайловиче. Казалось, он видел не просто купца, а человека, чьи мысли и намерения были открыты ему, как книга.

– Вы говорите о понимании, Степан Михайлович, – произнес махараджа, его голос стал тише, почти интимным. – Но понимание – это не только слова. Это действия. Это знание. Знание того, чего хочет другой. Знание того, чего боится другой. Знание того, что может сломить другого.

Степан Михайлович почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он понимал, что махараджа не просто ведет светскую беседу. Он испытывал его, проверял на прочность, искал слабые места.

– Мы стараемся понять, Ваше Величество, – ответил Степан Михайлович, стараясь сохранить спокойствие. – Я знаю каждый человек создание божие и каждому свой разговор нужен.

– Разговор, – повторил махараджа, и в его глазах мелькнул огонек. – А какой разговор вы бы применили ко мне, Степан Михайлович? Вы видите мое богатство, мою власть. Что ещё вы видите?

Степан Михайлович глубоко вздохнул. Он знал, что сейчас решается многое. Одно неверное слово могло стоить им всего. Он посмотрел на махараджу, пытаясь разглядеть за внешней роскошью и холодной красотой истинное лицо правителя.

– Я вижу человека, Ваше Величество, – сказал Степан Михайлович, его голос стал тверже, – который ценит не только золото и власть, но и мудрость. Человека, который ищет не только выгоду, но и знание. Человека, который, возможно, одинок в своем величии.

Эти слова, произнесенные с искренней интонацией, казалось, произвели на махараджу впечатление. Его взгляд смягчился, а на губах снова появилась та едва заметная улыбка, но на этот раз она была не хищной, а скорее задумчивой.

– Одиночество, говорите? – прошептал махараджа, словно обращаясь к самому себе. – Возможно, вы правы, купец. Возможно, вы правы.

Он сделал паузу, внимательно разглядывая Степана Михайловича. Иван и Петр, хоть и стояли неподвижно, казалось, напряглись ещё сильнее. Вы привезли мне меха, специи, лен, – продолжил махараджа, его голос снова обрел мелодичность, но теперь в нем звучала нотка заинтересованности. – Это хорошие товары. Но я думаю, что вы можете привезти мне нечто более ценное.

Степан Михайлович почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Он знал, что этот момент настал. Момент, когда обычная торговля превращается во что-то большее.

– Мы готовы служить вам, Ваше Величество, – сказал Степан Михайлович, глядя прямо в глаза махарадже. – Мы готовы предложить вам наши знания, наш опыт, наши связи. Мы готовы стать вашими глазами и ушами в далеких землях.

Махараджа Саяджийяро медленно кивнул, его взгляд, казалось, проникал сквозь Степана Михайловича, оценивая его слова и намерения. -Глаза и уши – повторил он, и в его голосе прозвучала нотка задумчивости. -Это интересно. Я всегда ищу тех, кто может видеть дальше, чем другие. Тех, кто может принести мне знание, которое не купишь за золото.

Он сделал еще один шаг, теперь стоя совсем близко к Степану Михайловичу. Его взгляд был пристальным, но уже не таким ледяным. В нем читалось любопытство, смешанное с чем-то, что Степан Михайлович не мог точно определить – возможно, предвкушение.-Вы говорите о служении, купец," – продолжил махараджа, его голос стал еще тише, почти доверительным.– Но служение – это не только исполнение приказов. Это понимание того, что действительно нужно. Что может укрепить мою власть, расширить мои владения, принести мне славу, которая переживет века.

Степан Михайлович почувствовал, как напряжение в зале немного спало, но вместе с ним появилось новое, более глубокое ощущение ответственности. Он понимал, что махараджа не ищет простого исполнителя. Он ищет партнера, советника, возможно, даже друга. -Мы понимаем, Ваше Величество, – ответил Степан Михайлович, его голос звучал ровно и уверенно. -Мы готовы предложить вам не только информацию, но и анализ. Мы можем предвидеть тенденции, выявлять возможности, предупреждать об опасностях. Мы можем стать вашим мостом между мирами, помогая вам понять их, а им – понять вас.

Махараджа Саяджийяро внимательно слушал, его взгляд скользил по лицу Степана Михайловича, словно пытаясь уловить малейшее колебание, малейшую ложь. Иван и Петр, стоявшие позади, казалось, замерли, их дыхание стало едва слышным.

–Мост, – повторил махараджа, и на этот раз в его голосе прозвучала нотка одобрения. -Мне нужен мост. Мост, который не будет разрушен ветрами перемен. Мост, который будет прочным и надежным.

Он протянул руку, и его пальцы, украшенные массивными кольцами, коснулись плеча Степана Михайловича. Это было не грубое прикосновение, а скорее знак доверия, приглашение к более тесному сотрудничеству. -Вы, Степан Михайлович, и ваши люди, – произнес махараджа, его взгляд остановился на Иване и Петре, – вы обладаете тем, чего мне так не хватает. Вы – люди действия, люди, которые знают, как выживать и преуспевать в мире, который не всегда справедлив. Я вижу в вас не просто купцов, а друзей.

Он отнял руку и сделал шаг назад, вновь создавая небольшую дистанцию. Но теперь эта дистанция не казалась враждебной. Она была наполнена ожиданием.

–Я принимаю ваше предложение, Степан Михайлович, – заявил махараджа, и в его голосе прозвучала окончательность. -Вы станете моими глазами и ушами. Вы будете моими посланниками. Вы будете теми, кто поможет мне понять этот мир и сделать его лучше для моего народа.

Он улыбнулся, и на этот раз улыбка была искренней, теплой, освещающей его лицо. – Добро пожаловать в мою семью, купцы из далеких земель. Ваше путешествие только начинается.

Степан Михайлович почувствовал, как напряжение, сковывавшее его с момента входа в зал, наконец, отпустило. Он знал, что это было, не просто начало торговой сделки, а начало новой главы в его жизни, главы, полной опасностей, но и невероятных возможностей. Он посмотрел на Ивана и Петра, и в их глазах увидел отражение своего собственного волнения и предвкушения. Они были готовы.

Махараджа Саяджийяро сделал легкий жест рукой, приглашая их следовать за ним. -Пройдемте, мои новые союзники,– произнес он, и его голос, теперь лишенный всякой стальной нотки, звучал как приглашение к пиру. -У меня есть много дел, которые требуют вашего внимания. И, конечно, есть много историй, которые я хочу услышать от вас

Они двинулись по залу, который казался бесконечным, украшенным фресками, изображающими сцены охоты, битв и пышных празднеств. Слуги в ярких одеждах бесшумно скользили мимо, предлагая прохладительные напитки и фрукты. Степан Михайлович чувствовал, как его прежняя неловкость сменяется чувством гордости и уверенности. Он, простой русский купец, стоял рядом с одним из самых могущественных правителей Востока, и этот правитель видел в нем не просто торговца, а нечто большее.

–Ваше Величество, – начал Степан Михайлович, когда они остановились перед массивной резной дверью, ведущей, как он предположил, в личные покои махараджи, – мы готовы служить вам верой и правдой. Мы понимаем, что доверие – это самая ценная валюта, и мы сделаем все, чтобы его оправдать.

Махараджа повернулся к нему, его взгляд был теплым и проницательным. -Доверие, Степан Михайлович, – это фундамент. А на фундаменте можно построить империю. Я вижу в вас не только купца, но и стратега. И это то, что мне нужно.

Он открыл дверь, и перед ними предстала комната, залитая мягким светом, исходящим от множества масляных ламп. Воздух был наполнен ароматом благовоний и цветов. На полу лежали роскошные ковры, а стены были украшены шелками и драгоценными камнями.

–Здесь, мои друзья, – произнес махараджа, жестом приглашая их войти, – мы будем говорить о делах. О делах, которые изменят не только наши жизни, но и, возможно, ход истории.

Степан Михайлович, Иван и Петр вошли в комнату, чувствуя, как их судьба переплетается с судьбой этого экзотического и могущественного правителя. Они знали, что впереди их ждут испытания, но также и невиданные возможности. И они были готовы принять этот вызов, ведь теперь они были не просто купцами, а частью чего-то гораздо большего, чем они могли себе представить.

Махараджа Саяджийяро, с едва заметной улыбкой, указал на низкий диван, устланный мягкими подушками. -Присаживайтесь, мои дорогие гости. Расскажите мне о ваших землях, о ваших обычаях, о том, что движет вашими сердцами. Я хочу понять вас, как вы стремитесь понять меня.

Степан Михайлович, чувствуя, как его плечи расправляются, а дыхание становится глубже, присел на диван. Иван и Петр последовали его примеру, их движения были осторожными, но уверенными. Они были готовы.

–Ваше Величество, – начал Степан Михайлович, его голос звучал спокойно и размеренно, – наши земли, Руси, велики и суровы. Мы привыкли к труду, к борьбе с природой, к тому, чтобы полагаться на себя и на своих братьев. Мы ценим честность, смелость и верность. -Он сделал паузу, давая махарадже возможность осмыслить его слова. -Мы торгуем всем, что можем добыть или произвести: мехами, которые согревают в самые лютые морозы, хлебом, который питает народы, железом, из которого куют оружие и инструменты. Но самое ценное, что мы привозим, – это наши истории. Истории о героях, о подвигах, о любви и о предательстве. Истории, которые учат нас жить и быть людьми.

Махараджа слушал с неподдельным интересом, его взгляд не отрывался от лица Степана Михайловича. -Истории, – повторил он, и в его голосе прозвучала нотка ностальгии. -У меня тоже есть истории. Истории о моих предках, о том, как они завоевывали эти земли, как строили эти дворцы, как управляли своим народом. Но ваши истории, купец, они, должно быть, иные. Они несут в себе дух свободы, дух простора."

Он наклонился вперед, его глаза блестели в полумраке. -Расскажите мне о ваших героях. О тех, кто сражался за правду, за справедливость. О тех, кто шел против течения, чтобы защитить слабых. Мне интересно узнать, что вдохновляет людей в ваших далеких краях.

Степан Михайлович почувствовал, как его сердце наполняется гордостью. Он был готов рассказать. Он знал, что эти истории, эти рассказы о русской душе, могут стать тем самым мостом, о котором говорил махараджа. Мостом, который соединит два таких разных мира.-Есть у нас былинный богатырь Илья Муромец," – начал Степан Михайлович, его голос приобрел былинный размах, – который тридцать лет сидел на печи, а потом встал и пошел защищать Русь от врагов. Есть князь Владимир, который крестил нашу землю и принес ей свет веры. Есть простые люди, которые, не щадя себя, строили города, осваивали земли, защищали свои семьи.

Он говорил о смелости, о самопожертвовании, о любви к родине. Он говорил о том, что делает русского человека русским. Махараджа слушал, не перебивая, его лицо было сосредоточенным, словно он впитывал каждое слово, каждый образ.

Когда Степан Михайлович закончил, в зале повисла тишина. Махараджа медленно кивнул. -Я понимаю, – прошептал он. -Вы цените силу духа. Вы цените стойкость. Вы цените то, что нельзя купить за золото.

Он поднялся и подошел к окну, за которым виднелся залитый лунным светом сад. -Мой народ тоже ценит силу. Но наша сила – это сила традиций, сила порядка, сила веры в богов, которые дали нам эту землю. Мы живем по законам, которые передавались из поколения в поколение. И мы гордимся этим.

Он повернулся к Степану Михайловичу. -Но я чувствую, что в ваших историях есть что-то еще. Что-то, что может помочь мне понять, как жить в мире, который постоянно меняется. Как сохранить свою власть и свое наследие, когда вокруг все стремится к переменам.

Степан Михайлович почувствовал, как его охватывает новая волна ответственности. Он понимал, что махараджа ищет не просто развлечения, а мудрости. Мудрости, которая поможет ему сохранить свое царство в меняющемся мире.

–Ваше Величество, – сказал Степан Михайлович, –мы, купцы, видим мир иначе. Мы видим, как товары перемещаются из одной страны в другую, как идеи распространяются, как люди ищут новые пути. Мы видим, как мир становится все более связанным. И мы можем помочь вам увидеть эти связи, понять их, использовать их в своих интересах."

Он посмотрел на махараджу, его взгляд был полон решимости.-Мы можем быть вашими глазами и ушами в этом меняющемся мире. Мы можем рассказать вам о том, что происходит за пределами ваших владений, о том, что волнует людей, о том, что они думают.

Махараджа улыбнулся и остановил его подняв руку- Мне сейчас нужно одно. Идём те!

Они снова вернулись в зал, где Трофим уже нервничал. Трофим непонимающе оглядывался. Его спутники, люди бывалые, с горящими глазами шептались о несметных богатствах, о золоте, о великолепной лепнине, украшающей стены этого, как они называли, прекрасного дворца. Но Трофим видел лишь красные, будто окровавленные, стены, а пол был усеян узором из змей. Никакого золота, никакой лепнины, никаких удивительных статуй. Слуги, что сновали туда-сюда, были одеты в жалкие лохмотья. Сам махараджа, правитель этого места, выглядел лишь немного лучше своих подданных: его отличал лишь тюрбан с пышными перьями и огромным изумрудом, да красивый халат и несколько золотых колец на пальцах. Вот и вся роскошь.