Читать книгу Душа альбатроса 3 и 4 части - - Страница 1

Часть третья

Героями не рождаются…

«Нет больше той любви, как если кто

положит душу свою за друзей своих».

(Евангелие от Иоанна 15:3)

Зима 1903-го года достигла уже середины. Январь, вступивший в свои права, двадцатиградусным трескучим морозом остепенил буйство ветра, неистово носившегося по рощам и садам Орловщины и неустанно ладившего «ведьмины свадьбы» на безлюдных проселочных дорогах. Обледенелые деревья и кустарники, давно сбросившие листву, разом впали в безмолвное безразличие, будто смирившись с неотвратимой безысходностью своей наготы в ожидании снегопадов. А снега-то в этот раз выпало как раз мало. Лишь в начале декабря, радуя детвору зимними забавами, посыпал, закружился первый снежок, подгоняемый буйным ветром, потому и казалось теперь всё вокруг серым и невзрачным. Декабрьские сугробы сохранились лишь в лесу, местами покрывшись тёмным, заветренным настом.

По волостной, напрочь замёрзшей дороге от Бобровки к уездному городу Орёл катила рессорная бричка с закрытым верхом. Бородатый возничий, уверенно управляя норовистым рысаком, время от времени поглядывал назад. Позади него на мягком пассажирском сиденье, укрыв ноги теплым шерстяным пледом, сидела дама средних лет, отрешённо глядя вдаль.

– Тпру! – натянув вожжи, скомандовал коню мужик. – Прибыли, барыня! Мне как быть: тут дождаться, или как прикажете? – спросил он даму, сошедшую на подмёрзлую траву у двухэтажного деревянного дома с множеством узких окон, украшенных резными наличниками.

Барыня, с достоинством и, еле заметно оглядевшись по сторонам, тихо ответила:

– Ты, Семён, поезжай-ка к почте, оттуда увидишь, когда я выйду, а тут не нужно стоять.

Поправив кружевной белый шарф, накинутый для тепла на пушистую песцовую шапочку и заправленный под застежку приталенного зимнего пальто с большим песцовым воротником, дама поднялась по ступенькам на крыльцо и дёрнула пару раз за плетёный шнурок с металлическим концом в виде большой серебристой дождевой капли, свисавший над входной дверью. Дверь открылась, и барыня, не мешкая, вошла вовнутрь.

– Здраствый, барыня-сударыня! – закрывая массивную входную дверь на замки и засовы, поприветствовала её старая и худая цыганка, одетая в меховую доху поверх поношенной шерстяной кофты.

Многочисленные юбки в несколько слоёв придавали ей величественный образ. Пристально глядя в глаза гостье, старуха направилась ей навстречу, но вдруг неожиданно остановилась посреди прихожей и, перестав на мгновение трясти своей седой головой, также неожиданно произнесла:

– Знаишь ли, барыня, к кому ты пришла? Не к простой цыганке-гадалке пришла ты, яхонтовыя! А к самой шувани1! А шувани, моя сердешная, важныя птица у нас, цыган! Сам баро перед ней голову склоняет, потому как шувани и благословляет, и проклинает. Ведает она все наши цыганские правила, все магические ритуалы. Шувани и младенца именем нарекает, и свадьбы играть дозволяет, и врагов с земли сживает. У вас, русских, тожа такие есть. Да только они слабыя, потому и злыя, а цыганская шувани сильная. Старинная цыганская мудрость гласит: «Ки шан и Романы, Адой сан и човхани», что значит: «Куда идут цыгане, там есть и ведьмы». Ждёт тибя моя дочка Шукар, ой, как ждёт! Идём за мной, милая! Принесла ли, что велено?

– Принесла! – ответила дама.

– Вот и умница! Шукар знает своё дело, она всё сделаит, как надо, – открывая дверь в тёмную комнату, сказала старуха.

Катерина Александровна Бобровская с детства знала много всякого про цыганок-гадалок. Ещё няня ей рассказывала, что на протяжении многих веков цыганские шувани оставались хранительницами древних тайн, славились способностями к ясновидению и правдивым пророчествам. Так по всему миру и распространялись легенды об их сакральных знаниях и умении творить настоящие чудеса.

Урождённая княгиня Вельяминова, хорошо помнила, что её дед, старый князь Вельяминов, за исцеление младшего сына от тяжёлого недуга в благодарность цыганской целительнице-шувани дозволял большому табору останавливаться на несколько месяцев на его обширных и плодородных землях в Керенском уезде Пензенской губернии. За старой рощей между сёлами Семивражки и Богородское, на границе с родовым селом Вельяминово на всё лето останавливался кочующий табор, кучно расставляя свои пёстрые шатры и кибитки, рядом с которыми на приволье и в разнотравных оврагах паслись цыганские кони.

В те места цыгане возвращались всякий раз, как заканчивалась весна, и вставали табором до конца сентября, когда держали они путь от Рязани на Саратов, а дальше – в Азовские степи. Барыня знала и то, что цыгане, действительно, нередко были ловкими шарлатанами. Но, несмотря на это, она признавала, что определённые тайные способности у этого кочевого народа всё-таки были. Одними обманами и жульничеством разве можно было бы безнаказанно заниматься цыганской магией и гаданиями на протяжении стольких столетий!

«Нет дыма без огня», – вспоминая старую пословицу, рассуждала Катерина Александровна. – Магия цыган – не обязательно обман, хотя они часто пользуются ею, чтобы дурачить простаков, однако и сами верят в свои колдовские чары, употребляя цыганские обряды для себя и сородичей. Разве они бы применяли эти мази и травы, если бы в них не было проку?» – думала она, оправдывая свой странный визит…

– Проходи, барыня! – позвала молодая и стройная цыганка, одетая в яркую цыганскую одежду – широкую цветастую юбку и узкую, приталенную блузу с глубоким округлым вырезом на груди и расклешенными книзу рукавами-фалдами.

Поверх блузы у молодой шувани была надета меховая безрукавка, как и у её матери, но более нарядная. Расшитая замысловатыми узорами по плотному атласному верху, она слегка закрывала её бедра и была оторочена беличьим мехом на плечах. В ушах красавицы поблёскивали, покачиваясь из стороны в сторону при каждом её шаге, массивные золотые серьги. Гибкую лебединую шею и высокую грудь гадалки украшали ожерелья из янтаря, агата и красного коралла вперемежку с золотыми монетами.

– Проходи же, не стой, в ногах правды нет, садись вот сюда. Ну, давай, что принесла.

Княгиня Бобровская сняла белые варежки и достала из песцовой муфты большой новый шёлковый платок молочного цвета, обрамлённый тончайшим вологодским кружевом, и золотую монету. Чуть замешкавшись, положила всё на край стола. По её лицу тут же пробежала тень удивления. Она, глубоко вздохнув, внимательно и как-то обречённо посмотрела на цыганку и печально произнесла:

– Простите, а не вы ли у нас пели в доме пару лет назад? Я, кажется, помню вас. Тогда граф Гурьев привозил в Бобровку цыганский ансамбль, не так ли? Так вы что же – не только артистка и певица, но ещё и гадалка? – было очевидно, что барыня засомневалась.

– Верно, верно всё говоришь, яхонтовая! Шукар лучше всех и песни поёт, и судьбу узнаёт! Зачем плохо о Шукар думаешь? Мысли твои у меня, как на ладони. Не допускай до сибя дурных и обидных мыслей ни о сибе, ни о ком другом. Не обману я тибя! «Бок та кушти – бок бути!» («Тяжёлая работа – хорошая удача! – цыг.). – Вздохнув глубоко, затянувшись трубкой и чуть наклонив голову, укоризненно произнесла цыганка.

Выпустив несколько дымовых колец, она медленно положила трубку на искусно вырезанную из камня подставку в виде медведицы с двумя медвежатами и развернула платок. Накрыв им стол, с удовольствием разгладила примявшуюся шёлковую ткань руками, унизанными массивными золотыми кольцами и браслетами, и, задумчиво вглядываясь в центр платка, положила туда золотую монету.

– Ну, вот и ты! – сказала она кому-то и тут же, взяв золотой в левую руку, стала чертить монеткой по шёлку какие-то, ведомые лишь ей узоры.

Затем, зажав денежку в кулаке, дунула в него. Золотой бесследно исчез, что привлекло внимание гостьи, которая с этого мгновения не могла оторвать взгляда от ловких рук цыганки. Будто всё это было обыкновенным делом, та невозмутимо встала со своего стула и подняла обе руки кверху. Медленно, словно кобра, поднимающаяся под звуки дудочки факира в своём зачаровывающем танце, Шукар, что-то шепча на непонятном языке, провела напряженными пальцами обеих рук по своим кудрявым и густым волосам. Отряхнув ладони, цыганка тут же достала из кармана своей необъятной юбки большую колоду старинных, слегка потёртых карт. Быстро и тщательно перетасовав их, стала раскладывать вверх тёмной рубашкой с нарисованными серебристыми звёздами на принесённый барыней платок. По очереди переворачивая карты, одну за другой, гадалка внимательно вглядывалась в их изображения.

– Сделаю тебе, барыня, я большой расклад на сорок две карты. Всё про судьбу расскажу. Что было, что будит, всё расскажу, всё, как в зеркале, сама увидишь. Вот, глянь-ка, барыня, што тибе мои карты показывают! – задумавшись и облокотившись на левую руку, сказала цыганка. – Было у тибя в жизни много всего. И радость была, и щастие, и слёз много горьких вижу… А вот, барыня, с тобой рядом король мечевой, военный, горячий, в другую сторону смотрит, свой путь выглядывает … Ждёт тибя много испытаний. Ох, яхонтовая, король-то твой много тайн с собой носит. Карты не тебя, а его мне кажут! Сил мало, грехов много! Вот, смотри, все десять мечей его пробили! А тут, смотри-ка, пятёрка чаш легла… Сердце его – в далёком горном краю. Страдаит он! Ой, как страдаит! Не пугайся, не разлучница это, а родная его кровь, дочь это! Ох, моя ж ты красавица! Добрая душа твоя, потому король твой и жив ещё. А вот, гляди-ка, вот крест, а рядом … Старая работа! Проклятие на нём от … Ох, шувихани! (ох, ведьма! – цыг.) – Шукар неожиданно, будто увидев призрак, отстранилась от стола.

– Ай, ромалэ! Старая работа, барыня, цыганская работа! Проклятие на нём от трефовой дамы, а дело шувани сотворила… Давно уж она в царстве теней, нет её среди живых. Да и трефовой дамы не вижу среди живых… Вот что, милая, коли хочешь, чтобы он пожил ещё, откуп хороший за него дать надобно, а то, не ровён час, смерть в твой дом придёт… – цыганка внимательно посмотрела в глаза барыне.

– Что же нужно? Скажите… – еле слышно спросила княгиня Бобровская.

– Трёх королей в твоей семье вижу… Трёх самых лучших коней, по три рубли кажный, да три топора отдай нашему кочевому народу, который корней не пускает, на одном месте, как камень, не обрастает. По земле бродит, беду и злосчастье от добрых людей отводит… Как откуп отдашь, будут твои короли под защитой. А вот – и муженёк твой… Пусть дочери родной своей денег отправит. Как только он от неё откупица, так и проклятье от него отступица… А не то, жди три гроба в семье… Всё! Больше Шукар нечего тибе сказать! Ступай, сердешная!

– Когда коней присылать и куда? – спросила дама.

– В наш табор, знаешь, где стоит, пусть твои люди коней приведут. Пусть твой человек спросит цыгана Лексо. Он всё знает, коней и топоры сам возьмёт.

– Хорошо! – дама встала и направилась к выходу.

– Не кручинься, яхонтовая! Шукар поможет тибе… – Сказал кто-то позади барыни низким голосом, совершенно не похожим на голос молодой цыганки.

«Умная, сердце свое слушает», – сказала Шукар вослед барыне. – А любящее сердце не подводит. Справится и спасёт мужа. Я вижу!» …

***

– Матушка, Царица Небесная, разве ж можно самых лучших коней со двора уводить? Да куда? Цыганям! – сокрушался Семён Михайлович, получивший распоряжение барыни: «Немедля, отвезти трёх лучших жеребцов в соседний табор»!

– А ты бы, Сёмка, не артачилси! На то – хозяйска воля! Перечить хозявам – нам не с руки! – готовя сбруи на жеребцов, резонно посоветовал осанистый, слегка неуклюжий, Парамон Силыч, изрядно постаревший за последние годы.

– Дык жалко ведь! За што, спрашиваца? Да ишо и самых, что ни на есть лучших жеребчиков, отдать! А им – не рубль цена, их по два, а то и по три сторговать можно! Такой урон хозяйству! – не унимался Семён.

– Знать, надо тах-то! Не бастуй! Сказано – отвесть, веди!

– А, можа, Макарке велеть отвесть? Он ловкый, да и жалости в ём к коням нету… – предложил Семён Михайлович, вопросительно глядя на старого товарища.

– Гляди, сам решай. В энтом деле я тебе, друг мой Сёма, – не советчик, – сказал Парамон Силыч и, повесив упряжь на скобу в стене, вышел из конюшни.

Через неделю после Крещения, как обычно, бодрый и весёлый Макар Дунчев со своим младшим брательником привязали к своим коням молодых жеребцов и, уложив в сумки три новых топора, ранним утром по морозцу отправились в соседнюю волость в цыганский табор. А день был воскресный – базарный.

– Эх, хороших коней цыгана`м ведём! – начал Макар разговор издалека.

– А пошто, братуха, так надобно? – спросил его брат.

– Да, вот, говорят, будто сам барин цыгана`м трёх коней отдать обещался. Вот и ведём. А они ж, цыгане-то, их, гляди, продадут в три дорога! Эх, барин, не бережёт он динжонки-то! – сокрушаясь, добавил Макарка.

– Жалко! Хороши ж, жеребчики! Неужто цыгана`м самых лучих надоть?

– А хто их знат, как они договаривались, и за што цыгана`м такая уж милость?! Нешто сладились, не глядя? – задумавшись, предположил Макар.

– А давай-ка, братишка, на базар заедем. Этих продадим, а каких похужея, купим да цыгана`м и отведём, – предложил он.

– А давай! Ну, Макарушка, ты и головастый! – восхищённо ответил брат.

Как порешили, так и сделали…

***

В некогда уютном и гостеприимном доме Бобровских который день царила мучительная тишина. Возле камина на втором этаже дома, устроившись на уютной тахте с многочисленными разноцветными шёлковыми подушками, вышитыми восточными узорами, сидела осунувшаяся и похудевшая за последние месяцы Катерина Александровна. Она задумчиво глядела на мерцающий огонь и пляшущие по полу тени и со стороны казалась совершенно спокойной. Однако в глубине души княгини кипели настоящие страсти: состояние здоровья супруга доставляло ей хлопоты и наводило страх неизбежно надвигающегося одиночества.

Пётр Васильевич после недавней простуды на охоте слёг, и никакое лечение ему не помогало. Земский доктор, прибывший для осмотра, разводя руками, посоветовал крепиться и молиться. Катерина Александровна, думая о своей поездке к цыганке, была в недоумении и разочаровании. Как она, образованная и разумная женщина, не какая-нибудь тёмная крестьянка, поверила цыганским сказкам и решилась на эту поездку и на гадание? Она не могла понять. Вероятно, над ней сыграли злую шутку и взяли верх её детские впечатления от рассказов няни и всех домашних о силе цыганского мастерства в гаданиях и лечении всяческими мазями и отварами из целебных трав. Она вдруг вспомнила свое детство, как под Медовый Спас напали на них с няней пчёлы и сильно покусали обеих. Помнила она этот случай не особо чётко, но то, что к ним в имение Вельяминово привозили цыганку, и та мазала маленькую Китти свежим и душистым мёдом, она помнила хорошо. Проснувшись от сладкого сна, малышка вновь стала здоровенькой и весёлой, а от укусов дюжины злых пчёл не осталось и следа. Отёки, как рукой, сняло. Может быть, поэтому в памяти осталось, что цыганские целители знают своё дело и уж точно помогут. А, может быть, всё вместе – и восхищенные рассказы Маняши о, «как на духу, всё угадывающей цыганке-гадалке», и крепко засевшие в память детские воспоминания побудили её недавно отправиться в город и обратиться за гаданием к шувани…

Все наказы цыганки она выполнила, так почему же супруг угасает с каждым часом? Почему ему не становится лучше? «Вот ведь какая досада!», – думала Катерина Александровна, – что же… Теперь я на своём опыте поняла, что с цыганами связываться нельзя. Выходит, цыганка меня обманула?! Или же не подвластна такая болезнь цыганскому обряду? Вон, сколько народу – и бедного, и богатого помирает от этой страшной болезни – туберкулёза! До Петербурга далеко, в таком состоянии я мужа туда уже не довезу… Скорее всего, у Петра Васильевича случилось осложнение после простуды и воспаления лёгких Чахотка вытягивает все силы из человека, не обращая внимания на его статус и вероисповедание». – С грустью и некой безысходностью думала Катерина Александровна.

С кем поговорить на эту тему, посоветоваться, она не знала. Не было рядом такого надёжного человека. Духовник княгини отец Василий явно бы крепко пристыдил её за такой опрометчивый поступок, недостойный чести православной христианки. Конечно же, она и сама понимала, что поехала к цыганке большей частью из женского любопытства. Уж очень молчаливым и нелюдимым в последнее время стал её дорогой супруг. А про то, чтобы с помощью цыганской ворожбы избавить его, да и себя тоже от тоски и болезни, Катерина Александровна и не верила вовсе, однако всё сделала, как велела цыганка.

Удивительным было то, что Пётр Васильевич вскоре занемог ещё пуще прежнего. Он окончательно слёг, потому-то Катерина Александровна и была теперь крайне удручена, ибо чётко понимала, что болезнь, которая пристала к её дорогому супругу, всё ещё мало изучена. И здесь, в российской глубинке, действенных мер против неё пока что нет. В столице и в Европе для лечения туберкулёза лёгких были построены больницы, многочисленные санатории и здравницы, в которых исцелению от изматывающего кашля способствовали не только современные методы диагностики и лечения, но и морской и горный воздух, сосновые леса и минеральные воды целебных источников. Случаи полного выздоровления были нередкими, поэтому надежды укреплялись, и положительные результаты, бывало, успешно достигались. Однако, несмотря на все усилия докторов и самих пациентов, исход лечения в каждом отдельном случае был непредсказуем. Так что можно было не только трёх коней отдать взамен обретения здоровья и семейного благополучия, табун было бы не жалко, если бы только в этом заключался результат лечения… В тот самый момент размышлений княгини за окном, во дворе раздались конский топот и недовольное ржание. Через пару минут по лестнице послышались торопливые шаги верной Маняши, изрядно располневшей за последние годы.

– Барыня, Катерина Ликсандровна, тут вот с пошты депешу доставили, – сообщила Маняша, подавая барыне маленький поднос со сложенной пополам телеграммой.

– Благодарю, Маша! – сказала барыня и взяла листок.

Через мгновение руки барыни задрожали и, превозмогая внезапную боль в сердце и темноту в глазах, она наощупь села в кресло…

– Барыня, я щас! – вскрикнув, Маняша поспешила к графину с водой, стоявшему на столике у окна. – Барыня, что там пишут? – спросила она умоляюще.

– Маша, наш старший сын… Пётр, Пётр Петрович, …скончался в Париже … – Стараясь выпить хотя бы глоток воды, проговорила барыня и закрыла лицо руками.

Маняша подняла упавшую на пол телеграмму и прочитала: «Подробности письмом».

– Барыня, да как же так?! Почему же не сообщили, от чего он …? Он же – молодой и здоровый! Как такое возможно? Катерина Ликсандровна, поплачьте, малость полегчает! – попросила добрая Маняша, чувствуя, как у самой подкатил ком к горлу.

Она всхлипнула и, боясь рассердить хозяйку, заплакала тихо, изредка вздрагивая плечами и беззвучно сморкаясь в фартук. Барыня, очнувшись, наконец, уткнулась в маленькую, вышитую голубыми нитками диванную подушку цвета молодой бирюзы и тихо заплакала, стараясь не побеспокоить больного мужа. Спустя некоторое время она позвала Маняшу и строго- настрого запретила рассказывать барину о смерти старшего сына.

– Вот придёт письмо с пояснением, тогда и расскажем. Бог даст, к тому времени Пётр Васильевич выздоровеет и окрепнет. А сейчас эта новость принесёт ему только вред. Понимаешь ли меня? – властно посмотрев на верную Маняшу, спросила барыня.

– Понимаю, барыня. Всё понимаю! – поправляя на груди фартук, ответила та.

Так в семье Бобровских начались странные и непредвиденные изменения. Только через неделю пришло заказное казённое письмо из Парижа, в котором подробно сообщалось, что

«…проигравший большую сумму на скачках русский дворянин Пётр Петрович Бобровский, находясь под воздействием большого количества абсента и других алкогольных напитков, застрелил свою возлюбленную, мадемуазель Ж. Затем на глазах столь же изрядно подвыпивших дружков-свидетелей пустил себе пулю в висок, стоя на самом краю набережной реки Сены, и мгновенно свалился в воду. Поиски тела к результату не привели, вероятно, его унесло быстрым течением. Усугубили случившуюся трагедию употреблённые господином Бобровским несколько рюмок крем-де-манта, коньяка, выпитые едва ли ни залпом две чашки кофе с коньяком и два литра вина, которые могли стать смертельной дозой для любого человека. А уж, тем более, для его молодого, но изрядно подорванного вредными привычками организма…» Далее пространно сообщалось, что случай неадекватного поведения в результате отравления абсентом – не единственный. Во Франции, якобы, как и в Швейцарии, растёт общественное сопротивление этому вредному для человеческого организма напитку, настоянному на полыни и вызывающему наркотическое опьянение и галлюцинации, подобные опиуму. Сообщалось также, что борьба против продажи абсента возрастает и что в прогрессивной Швейцарии уже более восьмидесяти тысяч человек подписали петицию властям с просьбой: запретить этот разрушающий организм напиток!

…Читая это пространное письмо заграничного следователя из далёкого Парижа, написанное по-французски убористым, каллиграфическим почерком, Катерина Александровна поймала себя на мысли, насколько безжалостно и равнодушно изложена информация о смерти её первенца – милого сердцу Петруши.

Постскриптум в письме сообщал абсолютно ненужную для неё информацию: «Абсент пьют, чтоб быстро опьянеть, и только мазохист добавляет в него воду, либо мешает с вином, чтобы затянуть и без того пагубное воздействие. Случаи убийства и самоубийства в столь неконтролируемом состоянии – в Европе не редкость». Эта фраза привела её в недоумение…

Собравшись с силами, Катерина Александровна поднялась с кресла и медленно направилась в комнату супруга. Однако материнское сердце данной информации не поверило. Интуиция подсказывала видавшей виды русской барыне, что за всем этим известием скрывается какая-то другая тайна.

Пётр был уже популярным в ту пору писателем, мастером весьма закрученных по сюжету детективов, которыми увлекалось всё общество в России, Европе, Японии и Америке. Задолжав на скачках, и не в состоянии сразу выплатить столь большой проигрыш, он вполне мог разыграть спектакль, чтобы столь театрально скрыться от кредиторов. Уж что-что, а в духе Петра Петровича уже не раз бывали подобные розыгрыши, когда он, во время своих неразборчивых и зачастую случайных новых знакомств, представлялся не собственным именем, а именем литературного псевдонима, которым подписывал свои многочисленные романы или скандально известные статьи в заграничной жёлтой прессе. К примеру, «Пётр Бобровец», «Пётр Орлович и Петр Бобровец», а то и просто – «П. Антонов-Бобровский». Фальшивых паспортов с чужими именами у ловкого Петра тоже было предостаточно. Своим близким он признавался, что иногда, заинтересовавшись тем или иным громким преступлением, пытался втайне от полиции сам распутывать его, выступая в роли частного детектива. Потому-то все его романы были буквально переполнены достоверными подробностями, завораживающими воображение читателей, а огромные тиражи изданий расходились в считанные дни. Мать прекрасно понимала, что на подобные поступки её Петруша пускался исключительно для забавы, новой порции адреналина, а не корысти ради. Таков был у него характер… Да и пил он всегда умеренно, ибо от любого спиртного на его теле выступала красная сыпь. Подобная аллергия на алкоголь возникала молниеносно даже от одного бокала вина. Катерина Александровна вспомнила старика хевсура, который с детских лет внушал молодому барину Петру Петровичу, что алкоголь – это яд. А уж наказы своего учителя Чичико Петруша выполнял беспрекословно.

«Наш старший сын снова задумал нечто неординарное, – подумала она, успокаивая саму себя. – Единственное, чем я могу ему помочь, – это поддержать его версию. Буду подыгрывать Петруше, во что бы то ни стало», – решила мужественная и проницательная Катерина Александровна, о которой справедливо заметила цыганка: «Умная, сердце свое слушает!».

Однако эту новость мужу она была обязана сообщить и тут же направилась в спальню к супругу в надежде смягчить удар своими возникшими сомнениями. Однако то, что произошло в дальнейшем, случилось на её глазах слишком быстро…

– Пётр, я вынуждена тебя информировать…

Холодно и почти равнодушно, без эмоций, Катерина Александровна, спрятав в карман только что полученное письмо, протянула мужу ранее доставленную телеграмму. Ослабленный тяжёлым воспалением лёгких, подхваченным на недавней псовой охоте, Бобровский старший приподнялся и, с трудом удерживаясь на локте, надел очки и прочитал короткий текст. Откинувшись на подушки, он заплакал навзрыд и закашлялся… Впервые с кашлем из горла потекла кровь. Пётр Васильевич вдруг забился в судорогах и потерял сознание.

– Кто-нибудь, скорее! Маняша, врача! – закричала, что было сил, встревоженная Катерина Александровна…

Домашний доктор Бобровских добрался из города лишь к вечеру. Долгожданная метель, разыгравшаяся в этот злополучный февральский день столь не вовремя, замела все дороги. В заснеженном зимнем пальто с высоким воротником и в шапке «боярке» с фигурным отворотом, сшитой из куницы по последней моде и глубоко надвинутой на лицо, уставший от дороги доктор буквально ввалился в дом Бобровских. При этом он, будучи уже в серьёзных летах, заметно тяжело дышал и нарочито громко стучал друг о дружку валенками, стряхивая с них налипший снег. По намёрзшим сосулькам, гроздьями свисавшим с бородки и усов, можно было определить, что доктор и сам был слегка обморожен и совершенно выбился из сил. Превозмогая пургу и шквалистый ветер, половину пути из Орла вместе с Макаром, конюхом Бобровских, доктору пришлось под уздцы вести по сугробам лошадь, измученную встречным сильным ветром и метелью. К сожалению, Пётр Васильевич медицинской помощи не дождался… Гордый и сильный духом государственный муж, генерал-лейтенант Бобровский скоропостижно скончался, не приходя в сознание.

После похорон Катерина Александровна, удручённая тяжёлой утратой любимого супруга, была безутешна. Никогда в своей жизни она не думала, что вот так, в одночасье, её мир рухнет, и она окажется с бедой один на один. Большая и дружная семья её была подкошена под корень. Тоска и печаль поселились в доме Бобровских. Катерина Александровна, желая взять себя в руки, искала способы справиться с этим состоянием скорби, однако ничто не могло облегчить страдания её истерзанного сердца. Оставалась единственная надежда, что старший сын Пётр всё-таки жив и рано или поздно объявится! Эта мысль не покидала её вещее материнское сердце ни на минуту. Следующая важная мысль была о Борисе! Её младший сын, находившийся за многие тысячи верст от родного дома, нес службу великой Российской империи, охраняя её дальневосточные морские границы в новой строящейся крепости Порт-Артуре…

Примерно спустя месяц после печальных событий, Катерине Александровне приснился сон, в котором она отчётливо увидала своего любимого сына Петра Петровича, весело сидевшего на ледяной вершине горы Машук, да к тому же ещё и с бутылкой целебного нарзана. «Точно, сбежал на Кавказ!» – подумала она и, улыбнувшись, нетерпеливо позвонила в колокольчик.

Тут же, как Сивка-Бурка, возникла перед кроватью барыни Маняша, в белом накрахмаленном переднике и с серебряным подносом в руках, на котором стояла тарелка ароматной овсянки, приправленной сливочным маслицем и распаренными до сочной мягкости сушеными абрикосами. На отдельном блюдце дымились гренки из белого хлеба, приготовленные для барыни, что называется «с пылу, с жару». Рядом на подносе стоял стакан тёплого топлёного молока…всё, как любила хозяйка.

Улыбаясь, горничная обратила внимание, что у Катерины Александровны настроение-то нынче получше, чем было в предыдущие дни. Поэтому Маняша почувствовала некоторое душевное облегчение, услужливо спросив:

– Может, ещё чего изволите, барыня, так мы с радостью для вас исполним. Принести ли кофею после завтрака? Или же в город прикажете заложить для вас коляску? Только прикажите, мы в раз, всё исполним.

– Кофе? … Кофе можно. Свари мне, только не сейчас, а перед обедом, с пеночкой, по-турецки, сразу две чашечки. Возьми вон те, что из тонкого императорского фарфора, маленькие, с позолотой и цветами. Хочу погадать на кофейной гуще…

Она чуть было не выдала себя признанием, что хочет погадать на себя и старшего сына. Своими догадками, что Пётр жив, Катерина Александровна ни с кем пока не делилась. Сделав строгое лицо, она распорядилась отправить кого-либо из слуг в город за прессой.

– Газет пусть купят побольше, не обязательно самых свежих, можно и двухмесячной давности, но не позже. И обязательно пусть наберут тех, что издаются на Кавказе. Хочу тамошние новости почитать. В особенности, как там народ отдыхает и лечится на Минеральных водах? Надо, Маняша, знать, что в нашем дорогом Отечестве творится, пока мы в трауре пребываем. Ещё пусть привезут мне литературные новинки, особенно в журналах. Поняла? Кофе подашь одновременно с прессой, часика через два.

– Всё поняла. Сварить перед обедом кофей по-турецки, с пеночкой и гущей. И принести вам сразу две тоненьких фарфоровых чашечки из императорского сервиза с позолотой. Наш барин, Царствия ему Небесного, знатоком был этого напитка, любил пошутить, что настоящий кофе должен быть горячим, сладким и крепким, как поцелуй восточной красавицы… Ещё Дарья Власьевна научила меня: чтобы аромат кофейных зёрен лучше раскрылся, нужно перед тем, как их начать молоть, натереть чесноком сковородку, да, нагрев её, бросить туда зёрна, помешивать, чтобы обжарились, но не подгорели. А потом уж начать их молоть – ещё горячими… – Тараторя без умолку, довольная Маняша перехватила нетерпеливый взгляд хозяйки, а затем быстро завершила свой ответ: – Ещё надо разных газет из города привезти, в особенности, с кавказскими новостями. И побольше литературных журналов. Кофе подать вместе с прессой. Побежала исполнять…

Оставшись одна, Катерина Александровна стала размышлять о своей судьбе. Наступила пора, наконец, взять себя в руки и начинать приводить в порядок собственную жизнь. Письма от младшего сына Бориса, направленного в начале года служить в  Эскадре Тихого океана, приходили редко и с большим опозданием. Успокаивало лишь то, что он здоров и рад назначению младшим штурманским офицером на крейсер «Диана» в Порт-Артуре. Но Порт-Артур – это так далеко… А она так одинока здесь, в поместье! Столько горя свалилось на её хрупкие плечи в последние месяцы! Однако крепок оказался старинный и благородный род князей Вельяминовых. «Не в телесах сила, а в духе!» – вспомнила Катерина слова своего покойного отца и будто пробудилась от наваждения, охватившего её в последние три месяца. «Мне нужно всё хорошенько обдумать, построить новые планы. И перво-наперво разобраться со всеми загадками. Раз мне не верится, что Петруша умер, значит, нужно начинать его поиски. Как только привезут газеты и журналы, я поищу в них хоть какую-нибудь свежую информацию о старшем сыне. Вдруг Петруша, как это бывало и раньше, мне уже подал весточку о себе в какой-то небольшой публикации? Ведь он мастак на подобные штучки, знает, шельмец, что я непременно буду читать всевозможные сообщения, да и наткнусь на нужную информацию…»

Катерина Александровна почувствовала прилив сил и новых жизненных энергий, душа её запросила музыки. Спустившись в гостиную, княгиня села за фортепиано. На минуту задумавшись, решительно достала нотный сборник своего любимого Фридерика Шопена и раскрыла его на странице «Chopin. Waltz No.10 in B minor, op. 69 № 2» (Вальс номер десять, си минор, опус 69 № 2). По дому Бобровских разлились лирические, проникновенные звуки одного из лучших творений польского композитора, умершего в возрасте сорока девяти лет от болезни лёгких в Париже. У вальса имелось второе, более популярное название «Исповедь души». Мелодия, плавно кружась в темпе moderato, повторялась и уносила в далёкие дали душу музицировавшей для себя Катерины Александровны. Пока длилось произведение, она вдруг вспомнила счастливые дни, которые они провели с мужем в Санкт-Петербурге два года назад, когда приезжали на выпуск к Боре. Тогда-то, гуляя по Невскому, заглянули с Петром Васильевичем в музыкальный салон, где приобрели новый нотный сборник, выпущенный в Лейпциге через несколько десятилетий после смерти Шопена. В опусе 69 размещено всего два вальса для сольного фортепиано. Первый, написанный в тональности ля бемоль мажор, именовался как «Прощальный вальс». А второй, «Исповедь души», особенно понравился генералу. Пётр Васильевич даже прослезился, когда впервые его услышал в исполнении супруги. «Что же так его тогда растрогало? – вдруг с опозданием подумала Катерина Александровна. – Какую тайну мой Петя унёс с собой навсегда и даже у порога смерти не вымолвил ни слова, не облегчил душу, не признался и не дал своего наставления? А, меж тем, я прекрасно помню его бледное, как мел, лицо, когда он вошёл в дом после разговора с цыганкой Шукар. Но ведь и мне во время гадания она попыталась сказать что-то очень важное про другую женщину. Та умерла, но оставила маленькую дочь, которой нужна была отцовская помощь! Вот оно, самое главное! Владикавказ… Несколько лет до конца Петиной службы мы вынужденно жили врозь. Тогда-то он, ещё вовсе не старый и здоровый мужчина, вероятно, сблизился с другой женщиной… А я? Что я? Делала вид, что ничего не замечаю, ничего не вижу и не слышу… А ведь почувствовала… Только моя обида на мужа из-за разлуки со старшим сыном перевесила многое другое… Вот она, искренняя, честная «Исповедь души», спасибо тебе, дорогой Шопен…»

В гостиную заглянула суетливая Маняша и, не заметив слёзы барыни, быстро протараторила, что посланный в город кучер доставил в Бобровку свежую прессу, а, значит, пора подавать кофе, который также готов.

– Прикажете кофей подавать, Катерина Ляксандровна?

– Неси поскорее, и больше меня не беспокоить! – распорядилась княгиня.

К ней снова вернулось хорошее расположение духа. Обдумывая нахлынувшие мысли в ожидании появления прислуги, Катерина Александровна снова воспоминаниями унеслась в прошлое. Она светло улыбнулась, представив, как в Бобровку во второй раз прошлым летом прикатил Михаил Бобровский, вернувшийся из Европы похорошевшим и окончательно выздоровевшим. Но, главное, он виделся в Париже с их старшим сыном Петром и привёз от него не только свежие новости, но и связку новых ключей от их парижской квартиры с запиской о том, что сын поменял прежние замки, а ключи передаёт родителям оказией, на всякий случай. Вдруг, мол, им захочется посетить Францию, а его не будет дома…

Конечно, здоровье Миши поддержали лечение и новаторские процедуры в одной из лучших европейских клиник Роберта Коха, которую Прусское правительство помогло организовать в пригороде Берлина этому известнейшему микробиологу, открывшему вредоносные бактерии туберкулёза. Своевременно оказанная квалифицированная медикаментозная помощь профессора Вельяминова, сумевшего провести рентгенологическое обследование Михаила Павловича Бобровского в Военно-морском госпитале Кронштадта, также сыграла важную роль в успешном исцелении сына управляющего имением Павла Лукича. Михаил Бобровский был очарован Германией, а затем и Францией. И со светящимся взором в глазах постучался в двери парижской квартиры графа Бобровского, приобретённой генералом специально для проживания старшего сына. Сам Пётр Петрович, неплохо за долгие годы изучил Европу, изъездив вдоль и поперёк её красивых уголков и осмотрев достопримечательности. В пространных философских беседах с Михаилом русский писатель сумел-таки переубедить выпускника аспирантуры Санкт-Петербургского Университета, что вся эта старушка-Европа, с её чистотой улиц и упорядоченной, размеренной жизнью, «в подмётки не годится великой Российской империи»!

Приехав в Бобровку, будучи уже в гостях в генеральском доме, Миша с удовольствием и не меньшим восторгом практически дословно, цитировал Петра.

– Вот, что он говорил мне: «Эх, как жаль, что ты, Михаил, не смог приехать в Париж в 1900-ом году на Всемирную выставку! А меж тем, её посетило с апреля по ноябрь более пятидесяти миллионов человек со всего света. Конечно, Российская империя нынче является ближайшим союзником Франции, однако на Марсовом поле свои павильоны разместили 35 стран. К открытию выставки Россия успела построить одно арочный мост через Сену между Домом инвалидов и Елисейскими полями, который Николай II назвал в честь своего венценосного родителя Александра III». По совету Петра Петровича я вскоре посетил это грандиознейшее сооружение. Как и построенный одновременно Троицкий мост в Санкт-Петербурге, оба моста теперь стали символами Франко-Русского Союза.

– А Россия? Как была представлена наша Россия? Мы читали в газетах, что очень неплохо! – переспросил Михаила генерал Бобровский. – Вице-президентом Всемирного жюри выставки был ведь не кто иной, а сам великий Дмитрий Иванович Менделеев!

– Во-первых, из восемнадцати построенных тематических дворцов-павильонов, свои экспозиции Российская империя развернула практически в каждом, кроме одного. Мы, разумеется, не участвовали в разделе колонизации. При этом для некоторых наших экспонатов пришлось строить отдельные здания. Это Центральные Павильоны русских окраин, повторившие архитектуру Московского и Казанского кремлей. За написанное для отдела Сибири пейзажное панно художник Михаил Коровин был удостоен золотой медали. А всего за время выставки за удивительные и уникальные достижения в науке и технике Россия получила около тысячи шестисот наград. Вот тогда-то мне Пётр и признался: «Я горд, что я русский!»

– Да здравствует наша Россия, с её талантливыми мастерами, гениями науки, слава русскому народу! – расчувствовавшись, произнёс Петр Васильевич Бобровский. – Так, ты, Михаил, говоришь, что наш старший сын стал настоящим русистом, патриотом родной державы? Похвально, нам с Катериной Александровной это особенно приятно слышать…

Погрузившись в приятные воспоминания, княгиня вдруг спохватилась, вспомнив про переданные старшим сыном ключи. «Ключи! Ну, конечно! Он уже тогда планировал тайное исчезновение из Европы! Это был знак, на который мы с мужем тогда почти что никак не отреагировали. Я их машинально положила в шкатулку у себя в спальне. И тотчас же забыла». Она обратила внимание, что кофейные чашки немного остыли, и пора выпить кофе. «Значит, так, как учили: если пить кофе мелкими глоточками, держа чашку в правой руке, то нужно думать о себе. Что я хочу узнать о своём будущем? А если сделать всё также, но держать чашку в левой руке, то нужно пить по глоточку и думать о том, о ком я хочу узнать. Пока пью и думаю, чашку на стол ставить нельзя. Конечно, чашка в левой руке посвящается моим мыслям о старшем сыне», – вот так сосредоточилась на гадании Катерина Александровна.

Ещё до замужества у них в имении было в моде гадание на кофейной гуще. Она с юности в точности знала все гадальные символы и специальные знаки, которые можно увидать в рисунках на стенках кофейной чашки. «Вот и пригодились мне самой цыганские знания, которым меня научила старая шувани из табора, что стоял неподалеку от нашей деревни», – подумала княгиня Бобровская. Она взяла в правую руку кофейную чашку и стала пить кофе маленькими глоточками до тех пор, пока ни показалась кофейная гуща на донышке чашки. «Хочу знать, что меня ждёт в ближайшем будущем, ну, скажем, в течение трёх месяцев». – Загадала Катерина Александровна.

Когда напитка остался примерно один глоток, и на донышке уже показалась кофейная гуща, княгиня быстро наклонила чашку по очереди на обе стороны и затем вылила из неё в блюдце всё, что там было. Ловко перевернув чашку, Бобровская хотела её поставить на заранее приготовленную старую газету. Но из чашки большой коричневой кляксой на газету успел вывалиться кусочек гущи, и сверху по обе стенки через донышко, от края до края снаружи образовалась широкая светлая полоса.

«Вот как! Ждет меня срочная, важная новость, а ещё предстоит дальняя дорога…» – истолковала увиденные знаки княгиня. А пока то, что было в чашке, медленно стекало и там, внутри, происходило некое таинство для подготовки к будущему гаданию, княгиня взяла вторую чашку в левую руку. Она стала думать о Петре Петровиче, делая маленькие глотки кофе. Затем также, слегка покрутив по часовой стрелке, перевернула вторую чашку и поставила её донышком вверх на газету. На этот раз чашка снаружи осталась чистой. «Пусть всё пока стекает, а я полистаю газеты и журналы», – подумала Катерина Александровна.

Она снова захотела музыки. Завела граммофон, где уже стояла любимая пластинка с романсом на стихи Петра Андреевича Вяземского2 «Ещё тройка», и снова уселась на тахту, усыпанную привезенными из города журналами и газетами, просматривая особенно внимательно литературные новости и вести о культуре…

Звучащий в доме романс, который они так любили слушать вместе с мужем, вдруг создал иллюзию, что Пётр Васильевич вот-вот спустится из своего кабинета в гостиную. Однако песня и выпитый кофе, с любовью и знанием дела приготовленный горничной, придали ещё больше сил и энергии хозяйке дома. Впервые за долгое время траура, одиночества и печальных мыслей на душе у Катерины Александровны полегчало. Слушая слова романса, она поглядывала в нетерпеливом ожидании на перевёрнутые чашки, в особенности на свою, ту, что справа, поверх которой случайно вырвавшаяся наружу кофейная капля прочертила от края до края извилистую коричневую дорожку…

«Тройка мчится, тройка скачет,

Вьётся пыль из-под копыт,

Колокольчик, заливаясь,

Упоительно звенит.

Едет, едет, едет к ней,

Ах, едет к любушке своей!

Едет, едет, едет к ней,

Едет к любушке своей!»…

Разложив по тахте газеты, Катерина Александровна стала читать всевозможные новости, интуитивно выбирая взглядом строки: «1903-ий год начался в четверг по григорианскому календарю… 6 мая эсером Дулебовым был застрелен губернатор Уфимской губернии Богданович… В июле-августе 1903-го года планируется провести II съезд РСДРП в Брюсселе и Лондоне…»

– Не то, не то… – тихо шептала Катерина Александровна, листая журналы и просматривая газеты. – Ага, вот и литературный раздел: «В «Журнале для всех» № 12 напечатан рассказ Антона Чехова «Невеста»… В Великобритании выходит новый рассказ Артура Конан Дойля «Пустой дом» о Шерлоке Холмсе. По мнению самого автора, этот рассказ один из самых лучших его повествований о легендарном сыщике» … – Близко, но не то, – снова прошептала Екатерина Александровна, теперь берясь за кавказские периодические издания, разворачивая их и просматривая страницу за страницей. И тут ей на глаза попалось короткое информационное сообщение в газете недельной давности «Современная Русь»:

«В начале зимы тысяча девятьсот третьего года Кабардино-Балкарию вновь посетил проездом знаменитый российский писатель, автор детских повестей и рассказов, признанный мастер детективного жанра, граф Пётр Петровский-Бобрович». Поговаривают, что он прибыл в горский район, где с детства оставил своё сердце, для написания нового романа. Ходят также и другие слухи, что Пётр Петрович собирается учредить и начать издавать в Пятигорске свою собственную газету под названием «Кавказский край».

– Вот!!! Это о моём сыне, чувствовала моя душа, что Петруша жив. И вот она, важная и срочная новость, о которой только что мне поведало гадание, – княгиня с волнением взглянула на кофейную кляксу на газете. – Мать обмануть невозможно. Мне нужно срочно, срочно ехать на Кавказ… Именно на Кавказ, на Кавказ! – ещё раз повторила Катерина Александровна.

Сердце её забилось от волнения и радости. Она даже, накинув на себя вязанный вручную оренбургский платок из лебяжьего пуха и беличью шубку, вышла на пару минуток на крыльцо, чтобы глотнуть свежего морозного воздуха. Вдали красный шар солнца медленно опускался за излучину скованной льдом реки, перламутрово-розовым светом окрашивая всю округу – и лес, и Орловские просторы. От этих прощальных солнечных лучей на закате дальние сёла весело сверкали сигнальными огоньками оконных стёкол. Да так ярко, что Катерина Александровна даже зажмурилась.

На Орловщине наступала весна. Несмотря на то, что март практически был ещё схож по минусовой температуре и зимнему пейзажу с недавно ушедшим февралём, весна чувствовалась в каждом звуке, в каждом весёлом крике гомонящих птиц. В эти минуты весна подарила княгине надежду на то, что впереди вот-вот наступят счастливые перемены…

«Не одна же я поеду на Кавказ, – уже спокойно рассуждала Бобровская, – нужно написать в Петербург письмо брату, чтобы на время летних студенческих каникул он оформил как лечащий врач Михаилу направление на Минеральные воды. Горный воздух и лечение целебными нарзанами на лучших курортах Пятигорска или Кисловодска благоприятно скажутся на здоровье Бориного друга детства. И мне будет прекрасный повод для поездки. Беспокоиться о репутации в моём вдовьем положении тоже важно».

Постояв ещё немного на крыльце, барыня снова вернулась в гостиную, не забыв взглянуть попутно на себя в зеркало. Оттуда ей улыбнулась свежая, румяная от мороза, красивая русская женщина из высшего светского общества. Судя по всему, своим отражением княгиня осталась довольна.

Катерина Александровна до позднего вечера внимательно разглядывала своё гадание на кофейной гуще, первым делом заметив у себя в чашке, почти, как нарисованный тончайшей кистью художника, портрет грустной девочки лет одиннадцати-двенадцати. Присмотревшись, рядом с ней княгиня отчетливо разглядела кофейное изображение невысокого, кривоногого и пузатого мужчины с бородой и тремя хвостами за спиной. «Старый, женатый горец, имеющий трёх жён, очевидно, богатый», – истолковала гадание княгиня и, глубоко вздохнув, тихо сказала вслух, обращаясь к неизвестной ей маленькой сиротке:

– Не плачь, маленькая, где бы ты ни была, я тебя обязательно найду и привезу в дом твоего отца – твой дом! А мальчики, Петя и Миша, мне помогут.

Заметив, что уже наступила ночь, Катерина Александровна позвонила в колокольчик.

– Барыня, это что же такое! – тут же появившись, запричитала Маняша. – С утра почти ничего так и не ели…

– Не хочется…

– А давайте принесу тёплую дрожжевую булочку с сахарной помадкой тока-тока из духовой печи, да с топлёным молочком. У меня и кувшинчик на подносе стоит, Вас, Катерина Ляксандровна, дожидается.

– Ну, принеси, Маняша. Вот молочка-то с булочкой – с удовольствием! – рассмеялась барыня. – Пораньше сегодня лягу. А завтра поутру, передай, что собираюсь в город. Думаю, новый день будет погожий. Вели Павлу Лукичу заложить сани. Нынче, хоть и весна, снова снега много…

– Тотчас же передам, барыня. И пусть на дугу лошадке колокольчиков-бубенчиков подвесят – вам для весёлого настроения.

– Ступай, затейница.

Через минуту Маняша принесла блюдо с ароматными булочками с маком и изюмом, залитыми поверх уже застывшей сахарной помадкой. Затем сбегала на кухню за кувшином ещё теплого топлёного молочка:

– На утречко свежая ряженка подоспеет к завтраку, – щебетала Маняша. Но вдруг замерла, замешкавшись, и спросила: – Катерина Ляксандрывна, а можно и я с вами в город прокачусь? Мне б обновы, какой, купить давно пора: юбку али платье. За зиму-то ещё больше раздобрела…

– О, я заметила, конечно, собирайся. И мне не грех по магазинам прогуляться. Хочу присмотреться, что нынче в моде. Да и дело у меня недолгое завтра. Примерно на час. Вот мы всё с тобой и успеем, моя хорошая. Вдвоём-то в дороге веселее.

***

…Пока княгиня Екатерина Александровна Бобровская строила свои личные планы и приводила в порядок семейные дела в имении, в пригороде столицы Российской империи, в Царском Селе, в эти мартовские деньки тоже выпало много снега, словно зима передумала уходить. Императрица Александра Фёдоровна, заглянув ненадолго в кабинет мужа, сообщила ему, что они с дочками и фрейлиной Анной Вырубовой решили пойти покататься на горке.

– Не хочешь ли ты прогуляться и поиграть вместе с нами, дорогой? Нынче снега нападало, просто благодать в нашем парке. С утра солнце, и небо голубое… Анна предложила нам с девочками прямо сейчас из этого мартовского пушистого снежка вылепить снежную бабу и уже отправила няню на кухню за морковкой для носа…

Императрица не успела закончить фразу, как в кабинет Николая II Александровича с хохотом ввалилась весёлая стайка из Великих Княжон, одетых в одинаковые меховые шубки и шапки. Теплые сапожки тоже были одного цвета и одного фасона, различались лишь по размеру. Младшую, полуторагодовалую Анастасию, бережно поддерживая с обеих сторон под мышки, привела к отцу старшая из сестёр, Великая Княжна Ольга.

– Опять ОТМА озорует! – рассмеявшись, воскликнул Государь. Он легко и быстро поднялся из-за стола. Поцеловав супругу, стал приветствовать и обнимать дочек. Со стороны было видно, что он души не чает в своих любимицах.

– ОТМА озорует всегда! – довольно крикнула семилетняя Великая Княжна Ольга Николаевна и, сделав нарочито строгое лицо, громко скомандовала сёстрам: – Татьяна, Мария, Анастасия, марш за мной гулять. Вы же видите, что папа занят.

– Татьяна, Ольга, возьмите Настеньку за руки, – зная шустрый, непоседливый нрав, неуклюжесть и неуёмное любопытство своей самой младшей дочки, попросил заботливый отец с беспокойством, что она упадёт и больно ударится.

– Папочка, не волнуйся! Я лично слежу за нашим «швыбзиком»3, – прокричала, выходя уже из другой комнаты, Ольга.

Немного виновато взглянув на любимую супругу, Николай II сообщил, что не вышел к завтраку, так как пригласил с утра Военного министра Куропаткина и хочет подготовить документы, чтобы обсудить с ним некоторые государственные вопросы.

– Встретимся вечером, дорогая Аликс. Позаботься о нашей голубоглазой «кубышке»-малышке, только ты и можешь уследить за этой непоседой…

– Не беспокойся, милый, – ответила Александра Фёдоровна, привыкшая самостоятельно нести заботы о воспитании детей.

Будучи родной внучкой английской королевы Виктории и рано осиротев, принцесса Аликс росла при британском дворе. Поэтому многие правила при воспитании своих дочек, которых с первых дней никогда не пеленали, вынесла из наблюдений собственного детства. Новорождённые малышки до того, как смогли научиться самостоятельно ходить, облачались в длинные рубашки до пят из тонкого батиста или мягкой фланели, в зависимости от сезона. По мнению матери, так они приучались к свободе поведения и чувству раскрепощённости, что очень важно для особ царского дома. К тому же, Александра Фёдоровна, несмотря на наличие нянек-кормилиц, предпочитала сама выкармливать грудью своих новорожденных детей, что делало их здоровенькими и спокойными. Родив с разницей в два года четырёх дочерей, императрица сумела сохранить безупречную фигуру, тонкую талию и ходила неизменно с прямой спиной. Обычные детские болезни и прочие мелкие семейные дрязги, споры или проблемы горячо любящая своего супруга Аликс никогда не вешала на плечи мужа, повелителя необъятной империи. Впрочем, и сам монарх не обременял жену политикой и делами государства, оставаясь образцовым мужем и отцом. Как любила частенько повторять вслух любимая фрейлина императрицы Анна Вырубова:

– Жизнь их Величеств можно назвать безоблачным счастьем взаимной и безграничной любви.

Однако мнением любимой супруги в особо важных государственных делах Николай II Александрович дорожил и не просто просил её совета, но и тайного присутствия на заседаниях. У них даже был семейный секрет: при перестройке дворца под свою резиденцию в 1903-ем году Государь Император дал распоряжение придворному архитектору изменить первоначальный проект в левом флигеле, соединив специальным переходом через закрытую антресоль свой новый Парадный кабинет с Кленовой гостиной Аликс. Так, негласно для всех присутствующих на приёме, Российская императрица Александра Фёдоровна могла со стороны, с близкого расстояния тайно наблюдать за происходящим и делать в своей записной книжке пометки об особенностях поведения и высказываниях приглашённых, потом делилась впечатлениями со своим царственным супругом, которому благодаря такой помощи было легче принимать трудные решения.

Несмотря на занятость, император всегда находил время для дочек, часто посещал «детскую половину» на втором этаже, где читал девочкам перед сном любимые книжки, в основном, произведения классиков. Они нередко на совместных прогулках играли в снежки. Катались по окрестностям Царского Села на велосипедах. А уж здесь, в этом тихом и заповедном местечке, было, где разгуляться. Аллеи трёх старинных тенистых парков, имевших двухсотлетнюю историю, соединяли Большой Екатерининский и Новый Царскосельский (Александровский) дворцы, расположенные друг от друга в пяти минутах ходьбы. Очень любили Романовы свои летние семейные морские путешествия. То были самые счастливые дни! Царственные родители дали девочкам забавное домашнее прозвище по первым буквам имён (Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия), которое настолько прижилось, что маленькие принцессы, всякий раз, когда писали коллективные письма или другие сочинения по литературе, подписывались загадочным псевдонимом «ОТМА».

Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна в те годы проживала отдельно: то в любимом Гатчинском дворце, то в Санкт-Петербурге в Аничковом дворце, но неутомимо продолжала строить козни против невестки, которая «никак не может родить Наследника Престола». Пожалуй, только это обстоятельство, что матушка по-прежнему незаслуженно обижает его дорогую, кроткую и терпеливую Sunny (Солнышко – англ.), омрачало Российского Государя. Но тут уж ничего нельзя было поделать…

Великолепный Царскосельский Александровский дворец, состоящий из двух этажей, центрального фасада в виде ротонды с колоннами и флигелей по обе стороны, стал на долгие годы самым надёжным и самым счастливым семейным убежищем для верной и преданной мужу Александры Фёдоровны. Кстати, именно здесь, в Царском Селе, родился и сам Никки, именно здесь, в Александровском дворце на свет появилась и их первая дочка, Великая Княжна Ольга. Девочки подрастали на свежем воздухе, никогда не разлучались, учились всему сообща, беря друг с друга пример, и чувствовали себя прекрасно рядом с папой и мамой. Дружили они, старшие и младшие, парами. Названные в честь героинь пушкинского романа «Евгений Онегин» сестёр Лариных, Ольга и Татьяна играли в более взрослые и подвижные игры. Им нравилось бегать по дворцу на специальных деревянных ходулях или «гигантских шагах». Младшие сёстры Мария и Анастасия также были неразлучны, вместе занимались рисованием, своими куклами и мягкими игрушками. Маленькая Настюша особенно любила играть в прятки, благо потаённых мест во дворце было предостаточно. Но всякий раз эта игра заканчивалась одним и тем же: спрячется Великая Княжна Анастасия Николаевна в укромное местечко и не будет отзываться ни на чей зов, пока её не отправится искать и не позовёт любимый отец. Только императору удавалось находить своего «швыбзика»! Впрочем, у каждой из княжон был свой, далеко не ангельский характер. Разбирая подчас строптивое поведение дочек, Александра Фёдоровна детей никогда не ругала, просто давала им наставления…

Глядя через окно своего парадного кабинета для официальных приёмов на парк и заснеженные могучие деревья, казавшиеся в своём белом наряде волшебными, Николай II прислушивался к детскому заливистому смеху и улыбался, готовясь к визиту важного посетителя. Как вдруг раздавшийся хрустальный бой настенных часов, висевших в приёмной, вернул императора к делам насущным. Ровно на 10 утра в этот солнечный мартовский день был запланирован визит Военного министра Российской империи Алексея Николаевича Куропаткина, генерала от инфантерии. Именно с ним Государь сегодня наметил обсудить ключевые вопросы по реализации своего детища – Большой Азиатской программы. В её разработке и воплощении в жизнь Николай II Александрович принимал личное участие, поскольку считал сближение России и Восточной Азии одной из главных задач своего правления, как и кураторство строительства Великой Транссибирской железнодорожной магистрали, идущее скоростными темпами. По данному поводу великий и самый авторитетный русский учёный Дмитрий Иванович Менделеев уже написал пророческие строки: «Только неразумное резонёрство спрашивало: к чему эта дорога? А все вдумчивые люди видели в ней великое и чисто русское дело – путь к океану – Тихому и Великому, к равновесию центробежной нашей силы с центростремительной, к будущей истории, которая неизбежно станет свершаться на берегах и водах Великого океана» …

Намечая и подробно описывая главные направления «Большой Азиатской программы», Российский император опирался не только на собственные впечатления, которые он почерпнул, совершив ещё Цесаревичем кругосветное путешествие на Восток. Помимо геополитических причин для молодого Николая II Александровича существовали также другие причины, имевшие сакральный характер. О духовном родстве с Россией не раз ему писал великий русский путешественник и знаток Азии генерал-майор Николай Пржевальский, сделавший важный политический вывод, что население китайской Внутренней Азии, включая Монголию, Бурятию, Тибет и Туву, «горячо и искренне мечтает войти в состав Российской империи!»

Между Российской православной монархией и её многолетними народными чаяниями о Белом царе и мусульманской верой в пришествие Ак-Падишаха (Белого царя), надеждами буддистов на воплощение Белой Тары (всё того же Белого царя), специалисты по Восточной Азии не напрасно усмотрели много общего. А главное то, что азиатские народы, чувствуя родство с народами многонациональной империи, были духовно готовы строить с Россией новую, русско-восточную цивилизацию. К таким важнейшим мерам по развитию Дальневосточного региона Российское государство подвигали и военные задачи: недовольство англичан бурным строительством Транссибирской магистрали заставило их укрепляться на южных границах Российской империи в Афганистане, близко подходивших к китайской территории. Поэтому главным лейтмотивом нынешней встречи с Военным министром Государь обозначил разговор не только о создании новой стратегической российской военной базы и нового – «Тихоокеанского Гибралтара», но и о строительстве новой Тихоокеанской столицы с самым крупным в мире незамерзающем торговым портом. В этих местах должны были воплотиться самые заветные чаяния, самые дерзкие и прекрасные мечты о Русской Пацифике, о которых вскоре неизвестный русский поэт напишет такие строки:

«Издревле вышли мы с Востока

И на Восток идём опять.

В народах тёмных волей рока

Свет Просвещенья зажигать» …

…Ещё в конце ХIХ столетия, когда империя только заявила о своём интересе к незамерзающему Жёлтому морю и высказала намерение арендовать у Китая Порт-Артур и прилегающие территории, у Николая II 6 мая 1897-го года состоялась первая секретная встреча с генералом Куропаткиным.

– Хорошо, что мы ведём дорогу на Кушку, – подчеркнул министру свою мысль император, – завершив это строительство, мы станем хозяевами положения в Северном Афганистане.

– Ваше Величество! – заявил генерал, – я согласен, но ещё стратегически важно учитывать, чтобы планы империи не сводились только к военно-оборонительным мероприятиям.

– Совершенно верно, дорогой Алексей Николаевич, – продолжил Николай II. – Цели России, которых она добивалась ещё при моих венценосных отце и деде, обширны и многозначны. А именно: утвердить своё главенство на Балканах. Затем захватить контроль над Проливами, при этом противодействуя Австрии и Османской империи в Южной Европе, а Англии и Франции – на Ближнем Востоке. И эти основные цели сегодня сопряжены с ещё большими трудностями. Наши новые задачи отражены в Большой Азиатской программе, определившей будущее России именно в Азии. Это ускоренное, стратегическое развитие Сибири, Дальнего Востока, дружественная политика с Китаем и Кореей. Все эти меры дадут нам возможность избежать военных конфликтов в Европе и мирным путём обеспечить судьбоносный выход наших торгового и военного флотов к незамерзающим гаваням в мировом океане. Я также наметил тайные стратегические действия Императорского военно-морского флота в Абиссинии [Эфиопии], Сиаме [Таиланде] и государствах Южной Африки, включая военную помощь наших героических моряков народам этих государств, особенно бурам, в борьбе за их независимость.

– Давняя антиколониальная помощь империи в Абиссинии и перечисленных Вами, Ваше Величество, странах давно изрядно злит англичан и итальянцев, стремящихся также утвердиться в богатой полезными ископаемыми Африке. Светлая память Вашему батюшке Александру III, благодаря которому Санкт-Петербург с первых дней встал на защиту этого далёкого материка.

– Значит, благодаря нашей правильной внешней политике, им до сих пор не удаётся закабалить возможных будущих союзников России! – довольно усмехнулся император. – Для народов нашей империи Эфиопия, по легенде, почти что – православная страна, в которой и по сегодняшний день хранится наша сакральная святыня Ковчег Завета. А эфиопский император является прямым потомком царя Соломона. Чтобы удостовериться в подтверждении этих исторических сведений мы послали в Абиссинию специальную экспедицию Русского географического общества. После чего есаул Кубанского казачьего войска Леонтьев стал ближайшим советником Менелика II по делам внешней политики и обороны. Всё, что не нравится Англии, есть самое благое дело для России!

– Мне передали на словах смысл устного послания к Вам, Николай Александрович, эфиопского императора (Негуса) Менелика II, который с дружеским чувством лично к Вам, Ваше Императорское Величество, признался, что его правительство отметило честную помощь России. «Не преследуя, как прочие державы Европы, никаких корыстных целей и меркантильных задач в Африке», наша держава искренне сочувствует Абиссинии, препятствуя созданию новых английских колоний в этом регионе.

– Встречая большую африканскую делегацию в Большом Екатерининском дворце Царского Села во главе с двоюродным братом Негуса, расом (князем) Дамтоу, мы с Аликс после докладов, оставшись наедине, отметили, что это – красивые, высокие и сильные люди, только с чёрным цветом кожи и немного … в странной одежде. От главы делегации я получил орден «Печать Соломона» …

– Они же увезли с собой на корабле большую партию оружия и боеприпасов, поставки которых увеличились в ходе начавшейся войны. Российское общество Красного Креста отправило в Абиссинию большой санитарный отряд и открыло стационарный госпиталь в Аддис-Абебе… В марте 1896-го года эфиопская армия благодаря поддержке России нанесла сокрушительный удар итальянцам и англичанам в битве при Адуа…

Кратко перечисляя события недавних лет, Военный министр генерал Куропаткин вспомнил и про нападение Франции на Королевство Сиам [Таиланд], когда единственным государством, помешавшим захвату и разрушению этой страны, также явилась Российская империя, установившая с Сиамом по просьбе короля Рамы V крепкие дипломатические отношения. Всё мужское семейство Дома Романовых во главе с Николаем II лично встречало короля Сиама на Варшавском вокзале Санкт-Петербурга.

Визит тайской делегации длился с 20 по 29 июня 1897-го года. В те дни по всему миру газеты раструбили новость, что «король Сиама является личным другом Всероссийского императора», что возмутило Европу и вызвало особую ненависть к России у французского правительства…

Так, медленно и верно, шаг за шагом империя разворачивалась лицом к Восточной Азии. Тем самым Николай II демонстрировал стратегические приоритеты России. Чего ему не хватало для ещё более успешного претворения в жизнь Большой Азиатской программы? Возможно, всего лишь – времени!

Нельзя упрекать имперскую разведку, в те годы активно и успешно действующую за границами государства, в несвоевременности предоставления важных политических сведений. Ещё перед первым нападением маленькой островной Японии на Великий Китай Государь Император получил секретную депешу от посланника в Токио Михаила Хитрово, где тот доложил: «В лице Японии нарождается новая сила, которая будет иметь огромное влияние на дальнейшие судьбы Дальнего Востока. Я сознаю, что, может быть, это не укладывается в головы, но рано или поздно с этим придётся примириться».

Возможно, побывав лично в Японии, будучи Цесаревичем, Его Величество Николай II Александрович, став императором, своевременно недооценил ту мощную военно-технологическую помощь целой коалиции европейских государств в развитии японской армии и японского флота. Поэтому спокойно написал на депеше, которую счёл всего лишь ознакомительной, своё мнение: «Совершенно правильно! И с этой силой придётся считаться!»

Первая Японо-Китайская война, начавшаяся 25 июля 1894-го года, явилась тому гораздо более ярким и убедительным подтверждением! Резкое усиление Японии, вопреки ожиданиям, быстро и практически беспрепятственно захватившей Ляодунский полуостров, на котором находился Порт-Артур, удивило и насторожило даже её европейских союзников. Поэтому 11 апреля 1895-го года Санкт-Петербург, Париж, Лондон и Берлин через своих дипломатов потребовали от Токио отказаться от Ляодуна.

Чтобы микадо были сговорчивее, эти государства совместно провели демонстрацию своих объединённых военно-морских стратегических сил неподалёку от Японских островов.

В те дни император получил короткую, но обнадёживающую телеграмму с Дальнего Востока от своего тайного советника из рода Рюриковичей, князя Алексея Борисовича Лобанова-Ростовского4. Русский дипломат сообщал в секретной переписке, что Япония вовсе отказывается от территориальных притязаний на Ляодунский полуостров.

Именно тогда Государь признался своим приближённым, что «большая гора свалилась у него с плеч». «Сколько жизней и жертв спасено! – написал Николай II Александрович в ответном письме к Лобанову-Ростовскому, назначенному в феврале 1895-го года на пост Министра иностранных дел Российской империи: – Меня несказанно радует это полюбовное окончание нашего вмешательства в Японо-Китайское столкновение».

В самом начале российско-китайских дипломатических переговоров китайцам было дано объяснение, что «русские со своими войсками пришли защищать Китай он немцев», захвативших Циндао. Но, как только немцы покинут территорию Китая, русские пообещали уйти… Вскоре через своего посла в Берлине Китайское правительство узнало о секретных российско-германских переговорах. Решив, что русские и немцы действуют заодно, официальный Китай высказал не только недоверие России, но и категорически отказался передавать ей Квантунскую область. Переговоры зашли в тупик, но усилиями нового Министра иностранных дел графа Михаила Муравьёва5, назначенного на этот пост после скоропостижной кончины своего предшественника, через некоторое время вновь продолжились в Пекине. Китайское Правительство, поняв, что не может препятствовать захвату Квантунской области, пошло на компромисс.

Активная экономическая помощь и политическая поддержка России Китаю усилила позиции России в Азии. В мае 1896-го года в Москву прибыл Министр иностранных дел Цинского правительства Ли Хунчжан, который получил право подписать Русско-китайский союзный договор. Согласно этому документу Пекин всё же позволил заключить между двумя странами важнейший для империи Договор концессии на китайские территории и на постройку через Маньчжурию новой железнодорожной ветки из Забайкалья во Владивосток. Российский торговый и военно-морской флоты получили свободный доступ в порты Китая. Франция негодовала, получив от своего посла в Пекине месье Жерара подробный отчёт, где значилось, что «русское правительство в лице Николая II добилось от Китая того, чего оно хотело!»

Несмотря на радость и ликование молодого императора, его позицию по этому вопросу не разделил дальновидный Министр финансов Сергей Юльевич Витте. Он специально выступил на заседании Российского Кабинета министров в ноябре 1897-го года с подробной критикой доклада Муравьёва и со своими разумными предложениями:

1. России в Китае следует ограничиться только банковской экспансией, создав там Русско-Китайский банк, благодаря которому можно будет в дальнейшем усилить экономическое влияние в Китае.

2. Отказаться в пользу Японии не только от Маньчжурии, но и от планов на Корею.

Второе предложение Витте было категорически отклонено. Большая Азиатская программа императора вступила в главную фазу своей реализации! Зная, как высоко Александр III ценил Витте, умевшего, как в шахматах, просчитывать политические ходы на многие годы вперёд, слегка смущённый своим решением, Николай II счёл нужным объясниться с министром:

– А, знаете ли, Сергей Юльевич, я решил взять Порт-Артур и Дальний и уже направил туда нашу эскадру с военной силой под командованием одного из лучших российских флотоводцев, известного контр-адмирала Дубасова6, – сказал Государь Император, затем, немного помолчав, добавил: – Я это сделал потому, что новый Министр иностранных дел Михаил Николаевич Муравьёв мне доложил после заседания, что, по его сведениям, английские суда крейсируют в местностях около Порт-Артура и Да-лань-вана и что, если мы не захватим эти порты, то их захватят англичане.

– Ваше Величество, наш спор по этой проблеме рассудят только время и история, – ответил Витте. – Россия взяла обязательства по обороне и защите Китая от Японии. После всего этого подобного рода захват может явиться мерою возмутительной и в самой высокой степени коварной… Мера эта, я считаю, является также опасной. Занятие империей Порт-Артура и Да-лань-вана, несомненно, возбудит Китай. Так из страны, крайне к нам расположенной и дружественной, этот наш ход может превратить Китай для нас, русских, в страну, нас ненавидящую вследствие нашего коварства.

– Я как глава государства буду проводить переговоры, чтобы решить вопрос максимально мирным путём.

– Бог в помощь Вам, Ваше Величество, – ответил Витте, – а что касается моей скромной персоны, то верой и правдой служил, служу и буду служить нашему Отечеству.

– Тут мы во всём с вами схожи, Сергей Юльевич, – вновь почему-то слегка покраснев, тихо сказал монарх.

На этой ноте они расстались, пожав в знак уважения друг другу руки. Но вскоре Николаю II вновь вспомнился этот разговор с Министром финансов…

Подготовка судьбоносных документов для подписания официального согласия Китая потребовала немало дополнительного времени и новых усилий, несмотря на то, что с декабря 1897-го года Тихоокеанская эскадра под командованием контр-адмирала Дубасова, будучи в полной боевой готовности, мирно качалась на волнах Жёлтого моря.

Проблемы экстренной мирной высадки первого русского десанта в Порт-Артуре и уход из крепости в течение ближайших суток 20-тысячного китайского гарнизона были довольно скоро решены Дубасовым после банальной раздачи приличных взяток в размере 150 тысяч золотых рублей мелким чиновникам и командирам.

Китайцев «убедили» не только слова, но и направленные с ближнего рейда на их слабо защищённый форт двенадцатидюймовые орудия эскадренных броненосцев «Сисой Великий» и «Наварин», а также стволы корабельных орудий крейсера 1-го ранга «Россия».

Уходя, китайские войска даже оставили русским 59 пушек с боеприпасами. Из Владивостока в Порт-Артур прибыл пароход Добровольного флота «Саратов», и на берег сошли две первые сотни казаков из Забайкалья и несколько дивизионов артиллеристов.

Всех прибывших на новую Российскую военно-морскую базу личной поздравительной телеграммой поприветствовал Государь Император Всероссийский…

Европа негодовала! Довольно быстро по миру разнёсся слух, что Россия захватила Порт-Артур и Талиенван. А это означало и захват обоих стратегически важнейших заливов Ляодунского полуострова. Этот свершившийся факт произвёл неизгладимое впечатление в самой России и за её границами. Иностранная печать на все лады обсуждала «новый русский территориальный захват». На общем фоне возмущения выделялся особенно резко недовольный голос Англии, пригрозившей России войной на пару с Японией.

В дипломатических кругах Пекина английские политические посланники приложили все усилия, чтобы помешать русским укрепиться на Желтом море. В ход было пущено всё возможное и невозможное, лишь бы заставить Правительство Китая отказаться от переговоров по передаче Порт-Артура и Талиенвана.

Три с половиной месяца пролетели в томительном ожидании: чем же завершится незримая закулисная война между крупнейшими державами мира? В эти холодные зимние дни десятки тысяч людей на разных континентах внимательно следили за результатом дипломатических баталий и ждали: восстановится ли прежний китайский «status quo ante bellum» («ситуация, которая существовала до войны» – лат.) на Ляодунском полуострове или же вновь победит Россия?!

Китай, ослабленный опиумными войнами, в то время являлся жертвой колониальной политики западных держав. Пекин увидел в лице российского монарха сильного союзника и покровителя.

После продолжительных переговоров и щедрых «знаков благодарности» (крупных взяток золотом самым влиятельным и крупным сановникам Цинской империи), России всё же удалось подписать 15 марта 1898-го года в Пекине соглашение (Русско-Китайскую конвенцию) о передаче ей в аренду на 25 лет Квантунского полуострова. Российская пресса, чтобы удовлетворить наболевшие вопросы, массовое недоумение и расставить-таки окончательно все точки над i, 16 марта опубликовала текст Официального Сообщения Правительства Российской империи, добавив к нему восхищённые комментарии:

«Айгунский договор графа Муравьёва-Амурского и его обновлённый Пекинский вариант7 в убедительной, исторически выверенной трактовке графа Игнатьева документально закрепили за территорией России Амурскую область и Уссурийский край.

Новое знаменитое и долгожданное Соглашение между Китаем и Российской империей об уступке ей в пользование сроком на двадцать пять лет Порт-Артура и Талиенвана с соответствующими территориями и водным пространством является важнейшим государственным актом во всей истории деятельности нашей доблестной отечественной дипломатии, выигравшей это сражение без единого выстрела! Санкт-Петербург получил законное разрешение от Пекина на постройку Южно-Маньчжурской железнодорожной ветви для соединения этих портов с Великою сибирскою магистралью. При этом указанный срок, длиною в четверть века, по обоюдному желанию сторон может быть продлён. Хотим также подчеркнуть, что Соглашение является следствием дружеских отношений между нашими двумя крупнейшими империями, прилагающими усилия для поддержания мира и спокойствия граждан на своих обширных территориях, включая наши протяжённые сухопутные границы. Правительство Богдыхана вполне верно оценило значение мирной инициативы Императора Всероссийского.