Читать книгу Шерлок Холмс и мистер Никто. 1 часть - Группа авторов - Страница 1

Введение:

Лондон, конец XIX века. Город, где туман скрывает не только улицы, но и тайны, а каждый переулок может стать сценой для преступления или гениального расследования. В этом мире, балансирующем на грани рационального и необъяснимого, живёт человек, чьё имя стало синонимом дедукции и острого ума – Шерлок Холмс.

Но даже для него существует загадка, которая годами остаётся без ответа. Загадка не очередного убийцы или вора, а нечто куда более неуловимого – мистера Никто.

Кто он? Призрак, скользящий по улица Лондона? Агент неведомых сил, плетущий интриги в высших кругах? Или, быть может, плод воображения тех, кто слишком долго всматривался в бездну лондонских тайн?

Слухи о мистере Никто ходят уже несколько лет. Он появляется там, где власть и деньги сталкиваются с опасностью; исчезает прежде, чем его успевают разглядеть. Его имя шепчут в закрытых клубах, его тень видят в кабинетах министров. Но ни один отчёт Скотленд‑Ярда, ни одно досье не содержит его настоящего лица.

И вот однажды эта тень пересекает путь самого Шерлока Холмса.

В тот вечер, когда доктор Ватсон записывал в свой дневник очередное блестящее раскрытие, а Холмс, казалось, был поглощён очередной головоломкой, в их квартиру на Бейкер‑стрит пришло письмо. Без подписи. Без обратного адреса. Лишь одна фраза, написанная чётким, почти каллиграфическим почерком:

«Вы ищете закономерности. Я создаю хаос. Давайте сыграем, мистер Холмс».

С этого момента начинается игра, в которой правила неизвестны, ставки – жизнь и репутация, а противник – тот, кого, возможно, и не существует вовсе.

«Шерлок Холмс и мистер Никто» – это история о противостоянии разума и тени, о границах логики и о том, что происходит, когда даже величайший детектив сталкивается с противником, которого нельзя ни поймать, ни понять.

Добро пожаловать в мир, где правда – лишь одна из версий реальности.

Глава 1.

После завтрака, в тот самый благословенный час между девятью и десятью утра, когда лондонский туман ещё не успел окончательно рассеяться, а первые солнечные лучи робко пробивались сквозь кружевные занавески гостиной на Бейкер‑стрит, 221Б, Шерлок Холмс предавался своему излюбленному ритуалу.

Он расположился в глубоком кожаном кресле у окна – том самом, которое за годы службы стало почти продолжением его существа. В одной руке он держал чашку свежесваренного кофе, аромат которого смешивался с едва уловимым запахом табака из потухшей трубки на каминной полке. В другой – утренний выпуск «Таймс», страницы которого он переворачивал с методичной неторопливостью человека, привыкшего извлекать смысл из каждой буквы.

Комната дышала покоем. Мягкий свет падал на знакомые предметы: на аккуратно сложенные стопки книг, на химический стол с остатками ночных экспериментов, на скрипку, покоящуюся в углу. Даже часы на камине отбивали секунды с какой‑то особой, умиротворяющей размеренностью. Холмс только что дочитал колонку о биржевых котировках и собирался перейти к криминальным сводкам, когда…

Резкий, почти театральный стук в дверь разорвал утреннюю идиллию. Не дожидаясь ответа – а возможно, даже не предполагая, что он потребуется, – дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену.

В проёме возник человек. Высокий, подтянутый, в безупречно сидящем чёрном костюме, который, казалось, был скроен специально для того, чтобы внушать почтение и тревогу. Его лицо, строгое и невыразительное, словно маска, не выражало ни эмоций, ни намерений. За ним, как тени, скользнули ещё несколько фигур – все в схожих костюмах, все с той же холодной, механической выправкой.

Холмс медленно опустил газету. Движения его были до странности спокойными – словно он наблюдал не вторжение незнакомцев, а очередную шахматную партию. Кофе он поставил на столик с аккуратностью человека, ценящего каждую каплю. Взгляд его, острый и цепкий, мгновенно отметил детали:

безупречную чистоту обуви вошедших;

едва заметные следы пыли на манжетах;

синхронность их движений, будто они были частью единого механизма.

Он не произнёс ни слова. Просто смотрел – с тем особым выражением, которое Ватсон однажды описал как «смесь научного любопытства и лёгкой досады».

Тишину нарушил звук с улицы. Холмс повернул голову к окну – и там, за стеклом, картина стала ещё более впечатляющей. Несколько полицейских машин с включёнными мигалками перекрыли улицу. Фигуры в форме сновали между ними, раздавая приказы и проверяя оружие. Кто‑то из соседей выглянул из окна напротив, но тут же поспешно захлопнул ставни.

Холмс вздохнул. Это был не просто вздох – целая симфония недоумения, раздражения и едва уловимого азарта. Он поднялся из кресла с той грацией хищника, который ещё не решил, нападать или наблюдать. Каждый шаг по ковру звучал как метроном, отсчитывающий последние мгновения спокойствия.

Подойдя к человеку в чёрном костюме, Холмс остановился в шаге от него. Их взгляды встретились – один холодный и непроницаемый, другой сверкающий иронией.

– Я не платил за театр и за цирк, – произнёс Холмс, и в его голосе прозвучала та особая интонация, которую Ватсон называл «ядовитой вежливостью», – но вы мне тут у меня устроили цирк.

Слова повисли в воздухе, как натянутая струна. Человек в костюме не дрогнул. Лишь на долю секунды его глаза скользнули по комнате – по книжным шкафам, по каминной полке, по скрипке – будто оценивали не только обстановку, но и самого Холмса.

За окном раздался звук клаксона. Одна из полицейских машин подала сигнал – короткий, резкий, словно удар молотка по наковальне. Это был знак. Или предупреждение.

Холмс улыбнулся. Но это была не та улыбка, которую его друзья привыкли видеть. Это была улыбка охотника, который наконец нашёл достойного противника.

Дверь распахнулась – не резко, не с грохотом, а с той особой, почти ритуальной неторопливостью, которая сама по себе говорила: вошедший привык, что мир подстраивается под его появление.

Шерлок Холмс, до этого момента погружённый в изучение очередного загадочного послания (лист бумаги с выцветшими чернилами лежал перед ним на столе), медленно поднял глаза. Каждое движение вошедшего, каждая деталь его облика мгновенно фиксировались острым, как бритва, умом сыщика.

Человек ступил через порог с уверенностью человека, привыкшего к тому, что пространство само расступается перед ним. Его осанка – безупречная, почти военная; плечи развёрнуты, подбородок слегка приподнят, но без показной надменности, лишь с осознанием собственной значимости. Костюм – тёмно‑серый, из дорогой шерстяной ткани, идеально скроенный, без единой лишней линии. Галстук – сдержанный, в полоску, завязан с математической точностью. Даже перчатки из тонкой кожи выглядели не как аксессуар, а как неотъемлемая часть униформы власти.

Холмс не шевельнулся. Лишь зрачки его на миг сузились, выхватывая детали:

едва заметный золотой перстень на правой руке – не массивный, но с печатью, которую трудно разглядеть;

часы на запястье – старинные, с гравировкой, явно фамильная ценность;

лёгкую тень усталости в уголках глаз, контрастирующую с железной выправкой.

Вошедший сделал несколько шагов вперёд. Его обувь – начищенные до зеркального блеска чёрные ботинки – не издавала ни звука на ковре. Он остановился в трёх шагах от стола, сложил руки за спиной и лишь тогда позволил себе встретиться взглядом с Холмсом.

В этом взгляде читалось многое:

знание того, что его узнают;

лёгкая проверка – оценит ли собеседник его статус;

и, возможно, едва уловимый вызов.

Он не спешил говорить. Казалось, он наслаждался этой паузой, когда тишина сама по себе становилась инструментом давления. Но Холмс не поддался. Он остался неподвижен, лишь пальцы его слегка сжали край стола – едва заметный признак того, что он готов к игре.

Наконец, вошедший заговорил. Его голос звучал ровно, без колебаний, с той особой интонацией, которую Холмс мгновенно определил как «голос человека, привыкшего отдавать приказы»:

– Доброе утро, мистер Холмс.

Каждое слово было выверенным, словно высеченным из камня. В нём не было ни теплоты, ни враждебности – лишь холодная, почти хирургическая точность.

Холмс медленно откинулся на спинку кресла. Его поза оставалась расслабленной, но в глазах вспыхнул огонёк интереса. Он знал: перед ним не просто посетитель. Это был человек, чьё имя редко произносилось вслух, чья тень простиралась далеко за пределы обычных кабинетов.

– Доброе утро, – ответил Холмс, и в его тоне прозвучала едва уловимая ирония. – Полагаю, вы не из тех, кто приходит без причины.

Вошедший едва заметно улыбнулся – не губами, а лишь глазами. Это была улыбка человека, который привык, что его намерения угадывают с полуслова.

За окном, где‑то вдали, раздался звон колоколов. Утренний Лондон продолжал жить своей жизнью, не подозревая, что в этот момент в одной из комнат на Бейкер‑стрит начинается разговор, который может изменить многое.

Он не спешил снова говорить. Казалось, он наслаждался этой паузой, когда тишина сама по себе становилась инструментом давления. Но Холмс не поддался. Он остался неподвижен, лишь пальцы его слегка сжали край стола – едва заметный признак того, что он готов к игре.

Наконец, вошедший заговорил. Его голос звучал ровно, без колебаний, с той особой интонацией, которую Холмс мгновенно определил как «голос человека, привыкшего отдавать приказы»:

– Я пришёл сюда потому, что меня кое‑что волнует, – произнёс он, и в его тоне не было ни теплоты, ни враждебности – лишь холодная, почти хирургическая точность. – Мне пришло письмо.

Каждое слово падало, как капля воды в пустой колодец – отчётливо, весомо, заставляя прислушиваться. Он медленно вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вдвое лист бумаги. Движения его были до странности ритуальными – словно он не просто доставал послание, а готовил сцену для важного акта.

Бумага оказалась белой, почти ослепительно чистой, с едва заметным водяным знаком в углу. Вошедший держал её двумя пальцами, будто опасаясь запачкать или нарушить хрупкую целостность послания. Затем, не торопясь, протянул Холмсу.

Холмс принял лист. Пальцы его скользнули по плотной поверхности, отмечая качество бумаги, едва уловимую текстуру, следы чернил. Он развернул послание и вчитался в строки, написанные чётким, почти каллиграфическим почерком.

Текст гласил:

Доброго времени суток, мистер…

Ну зачем вот эта вежливость? Мне нужен ключ, добровольно отданный, который у вас всегда висит на шее. Если вы мне добровольно не отдадите, то… Лучше вам пока не знать.

Мистер Никто

Холмс медленно поднял глаза от бумаги. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь отдалённым шумом лондонских улиц – где‑то там, за пределами этого кабинета, жизнь шла своим чередом. Но здесь, в четырёх стенах, время словно остановилось, превратившись в натянутую струну.

Взгляд Холмса скользнул по лицу посетителя – тот стоял неподвижно, словно статуя, но в глубине его глаз читалось напряжение. Холмс знал: перед ним не просто человек, принёсший письмо. Это был посланник. Возможно – посредник. Или даже часть игры, правила которой ещё предстояло разгадать.

– «Мистер Никто», – повторил Холмс, растягивая слова, словно пробуя их на вкус. – Любопытное обращение. Вы знаете, кто это?

Посетитель не ответил сразу. Он сделал едва заметный жест рукой – не то нервный, не то предупреждающий – и лишь затем произнёс:

– Если бы я знал, мистер Холмс, я бы не пришёл к вам.

Голос его звучал ровно, но Холмс уловил в нём едва заметную дрожь – не страха, а скорее сдерживаемого волнения. Это было важно. Это означало, что письмо затронуло не только его, но и того, кто его принёс.

Холмс откинулся на спинку кресла. Мысли его уже крутились, выстраивая цепочки, сопоставляя факты. Письмо. Ключ. Документ. Всё это было звеньями одной цепи. И кто‑то – этот «Мистер Никто» – тянул за неё, проверяя прочность.

– Значит, вы пришли за помощью, – заключил Холмс.

Посетитель выпрямился ещё сильнее, если это было возможно.

– Я пришёл за ответом. За тем, что вы видите между строк. За тем, чего не вижу я.

Холмс улыбнулся. Это была улыбка охотника, который наконец нашёл достойного противника.

– Что ж, – сказал он, складывая письмо и кладя его на стол. – Давайте начнём с самого начала. Расскажите, когда вы получили это послание.

–Я пришёл на работу в свой кабинет, как обычно снял пальто и присел на стул. Я открыл свой ящик и увидел это письмо и сразу же отправился к вам мистер Холмс.

И вот я здесь. Перед вами, мистер Холмс.

– Любопытно… – протянул Холмс, не отрывая взгляда от моего лица. Его глаза, острые и цепкие, словно сканировали каждую черту, выискивая скрытые детали. – Весьма любопытно. А в какое время вы примерно увидели это письмо?

– Примерно в 7:36, – ответил посетитель, и голос его прозвучал тише, чем хотелось бы. – Я всегда прихожу в 7:15. Затем – утренний осмотр документов, проверка почты, подготовка к рабочему дню. Письмо лежало в ящике, когда я открыл его в 7:36.

Холмс кивнул, будто отмечая эту цифру в невидимой таблице у себя в голове. Его пальцы постукивали по столу – ритм, который я не мог расшифровать.

– Вы уверены, что никто не заходил в ваш кабинет до вас? – спросил он, не поднимая глаз.

– Абсолютно. Дверь была заперта. Ключ – только у меня. Окно – закрыто на все задвижки. Никто не мог…

– Никто не мог, – повторил Холмс, растягивая слова. – Но письмо всё же оказалось там.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на каминной полке. Я чувствовал, как капли дождя за окном становятся всё чаще, будто природа вторила моему внутреннему беспокойству.

Холмс наконец поднял взгляд. В его глазах горел тот самый огонь, который я видел лишь раз – когда он раскрыл дело о пропаже герцога.

–Хорошо, я постараюсь разобраться, – сказал он. – я вам буду докладывать обо всём. Всего доброго.

И они ушли.

Шерлок Холмс медленно поднялся из‑за стола – не резко, как это бывает в минуты спешки, а с той особой, почти церемониальной неторопливостью, которая всегда отличала его движения в моменты принятия важных решений. В комнате повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь монотонным стуком дождя по оконному стеклу – размеренным, словно отсчитывающим секунды уходящего времени.

Он окинул взглядом свой кабинет: знакомые очертания полок с книгами, химический стол с остатками утренних экспериментов, скрипку в углу, камин с аккуратно сложенными поленьями. Всё это – не просто предметы интерьера, а молчаливые свидетели множества расследований, каждый со своей историей, своим значением. Холмс знал: сейчас ему предстоит шагнуть за порог этого привычного мира, где логика и порядок царят безраздельно, в пространство неизвестности, где правила диктует неведомый противник.

Неторопливо, с почти ритуальной тщательностью, он начал собираться. Каждое движение было выверено, словно часть давно заученного танца:

Снял с вешалки длинное тёмное пальто – слегка поношенное, но всё ещё сохраняющее строгий силуэт; провёл ладонью по ткани, ощущая её плотную фактуру;

Достал из ящика стола перчатки – тонкие, кожаные, с едва заметными потёртостями на костяшках пальцев; аккуратно надел их, проверяя, чтобы каждый палец занял своё место;

Из внутреннего кармана пальто извлёк небольшую записную книжку в кожаном переплёте – её страницы были испещрены заметками, схемами, именами, которые могли бы озадачить любого, но для Холмса представляли собой карту лабиринта, ведущего к разгадке;

Напоследок взял трость – не столько для опоры, сколько для ощущения твёрдой точки в мире, где всё могло измениться в одно мгновение.

Уже у двери он задержался, бросив последний взгляд на стол, где лежало то самое письмо – белый лист с чёрными буквами, словно рана на теле привычного порядка. Мысленно отметив его местоположение, Холмс повернул ключ в замке. Щелчок прозвучал отчётливо, почти торжественно – как закрытие одной главы и начало другой.

На улице царило то особое состояние, которое бывает только в дождливые лондонские дни. Небо, затянутое плотными свинцовыми тучами, казалось опустилось ниже обычного, почти касаясь крыш домов. Воздух был пропитан влагой – тяжёлой, насыщенной запахами мокрого камня, угля и далёкого моря. Капли дождя стучали по тротуару, создавая бесконечный ритм, под который город жил своей тайной жизнью.

Холмс вышел под навес крыльца. На мгновение он замер, вдыхая влажный воздух, позволяя себе ощутить этот момент – переход от уюта кабинета к хаосу улицы. Затем шагнул вперёд, и дождь тут же окутал его, превращая силуэт в размытое пятно на фоне серых зданий.

Путь к дому доктора Ватсона пролегал через узкие переулки, где лужи отражали тусклый свет газовых фонарей, а мокрые кирпичи стен источали прохладу. Холмс шёл размеренно, не ускоряя шага, несмотря на усиливающийся дождь. Вода стекала по его пальто, собираясь в капли на кончиках пальцев перчаток, но он не обращал на это внимания. Его разум работал с той же чёткостью, с какой капли падали на землю: выстраивал цепочки, сопоставлял факты, искал лазейки.

Он знал: без Ватсона ему будет трудно. Не потому, что он не мог справиться в одиночку – нет, его ум был способен распутать любую загадку. Но Ватсон… Ватсон был чем‑то большим, чем просто помощник. Он был:

Голосом здравого смысла, когда логика Холмса заходила слишком далеко в дебри гипотез;

Опорой в те моменты, когда даже самый холодный рассудок нуждался в человеческом тепле;

Свидетелем, который фиксировал каждое открытие, превращая хаос мыслей в стройную историю;

И, наконец, другом – тем редким человеком, кто видел Холмса не как машину для решения задач, а как живого человека со своими слабостями и страстями.

С Ватсоном всё становилось проще. Быстрее. Надёжнее.

Дождь усиливался. Капли барабанили по тротуару всё настойчивее, превращая лужи в маленькие озёра, где отражались огни редких окон. Холмс поднял воротник пальто, но не от холода – скорее от необходимости сосредоточиться. Впереди, за поворотом, уже виднелся знакомый дом, где в тёплой гостиной горел камин, а на столе всегда ждал свежий чай.

Он ускорил шаг. Время не ждало.

Когда Шерлок Холмс дошёл до дома доктора Ватсона, день уже окончательно вступил в свои права. Солнце окутало улицы Лондона. Дождь, который начался ещёутром, не утихал – он стал тише, но от этого лишь более назойливым: капли монотонно стучали по мостовой, по карнизам домов, по зонту Холмса, создавая бесконечный, убаюкивающий ритм.

Холмс остановился перед знакомой дверью – тёмно‑коричневой, с начищенной до блеска медной ручкой и аккуратным дверным молотком в виде львиной головы. Он внимательно осмотрел вход: следы грязи на ступеньках, едва заметные царапины на пороге, положение штор за окном. Каждый штрих фиксировался в его сознании, складываясь в картину последних часов этого дома.

Глубоко вдохнув влажный воздух, Холмс поднял руку и трижды ударил молотком. Звук получился неожиданно громким – он разнёсся по улице, заглушив на мгновение шум дождя. В доме зашевелились: послышались шаги, приглушённый голос, затем – щелчок замка.

Дверь приоткрылась, и в проёме возник доктор Ватсон. Его лицо, обычно излучающее тепло и доброжелательность, сейчас выражало лёгкое удивление. Он был в домашнем халате, а в руке держал открытую книгу – видимо, только что оторвался от чтения.

– Холмс? – произнёс он, слегка приподняв брови. – Что случилось? Выглядите… озабоченным.

Шерлок не ответил сразу. Он шагнул через порог, стряхнул капли дождя с пальто и лишь тогда посмотрел на друга. В его глазах горел тот особенный огонь, который Ватсон научился распознавать за годы знакомства: огонь предвкушения, смеси азарта и тревоги, предвестник очередного запутанного дела.

– Доктор Ватсон, – начал Холмс, и голос его прозвучал непривычно торжественно, – я пришёл к вам с просьбой. Мне нужна ваша помощь.

Ватсон молча отступил в сторону, приглашая гостя войти. Дверь захлопнулась, отрезав шум улицы. В прихожей зажёгся свет – тёплый, желтоватый, отбрасывающий длинные тени на стены. Холмс снял шляпу, перчатки, аккуратно повесил пальто на крючок. Каждое движение было размеренным, почти ритуальным – словно он готовился к важному ритуалу.

Они прошли в гостиную. Здесь всё было как всегда: уютный диван, заваленный книгами стол, камин с едва тлеющими углями, запах чая и табака, создающий ощущение надёжности и покоя. Ватсон сел в своё любимое кресло, жестом предложил Холмсу занять место напротив.

– Рассказывайте, – сказал он, складывая руки на коленях. – Что вас привело ко мне в такой час?

Холмс опустился в кресло, но не расслабился – его спина оставалась прямой, пальцы нервно постукивали по подлокотнику. Он достал из внутреннего кармана два сложенных листа бумаги и положил их на столик между ними.

– Это письма, – произнёс он. – Первое адресовано лично мне. Второе – человеку, который приходил ко мне сегодня утром. Оба связаны с одним делом, которое я пока не могу разгадать.

Ватсон наклонился вперёд, его глаза загорелись любопытством. Он взял в руки первое письмо, осторожно развернул его. Буквы, выведенные чётким почерком, казались почти живыми – они словно пульсировали, бросая вызов читателю.

– «Шерлоку Холмсу», – прочитал Ватсон вслух. – И адрес вашего дома. Кто мог знать, что это письмо найдёт вас?

– Вот именно это и предстоит выяснить, – ответил Холмс, и в его голосе прозвучала та нотка, которую Ватсон знал лучше всего: нотка вызова. – Второе письмо, – он указал на второй лист, – было найдено в кабинете высокопоставленного чиновника. Оно адресовано ему, но содержание…

Ватсон взял второе письмо. Его взгляд скользнул по строкам, и брови невольно поднялись.

– Оно… почти идентично первому? – спросил он, поднимая глаза на Холмса. – Только адресат другой. Вы думаете, это один и тот же человек?

– Не просто думаю, – Холмс наклонился ближе, его голос стал тише, почти шёпотом. – Я уверен. Это послание от того, кого я называю «Мистер Никто».

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на камине и далёким шумом дождя за окном. Ватсон медленно опустил письмо, его пальцы слегка дрогнули.

– Мистер Никто? – переспросил он. – Это имя звучит… зловеще.

– Именно так, – кивнул Холмс. – Это не просто имя. Это вызов. И я намерен принять его. Но мне нужна ваша помощь, Ватсон. Без вас я могу упустить что‑то важное.

Доктор Ватсон выпрямился в кресле. В его взгляде вспыхнул огонь – не страха, а решимости. Он знал, что Холмс редко просит о помощи, а если просит – значит, дело действительно серьёзное.

– Конечно, я помогу, – сказал он твёрдо. – Что нужно делать?

Холмс улыбнулся – той редкой, искренней улыбкой, которая появлялась на его лице лишь в моменты настоящего товарищества.

– Для начала – одеться потеплее. Нам предстоит вернуться в мой дом. Там я расскажу вам всё, что знаю. А пока… – он взял письма и аккуратно сложил их обратно в карман. – Пока нам нужно спешить. Время не ждёт.

Ватсон поднялся, быстро прошёл к шкафу, достал пальто и шляпу. Его движения были быстрыми, но точными – он привык действовать без лишних вопросов, когда речь шла о деле. Холмс наблюдал за ним с удовлетворением: он знал, что рядом с Ватсоном даже самые мрачные загадки становились чуть менее пугающими.

Через несколько минут они уже стояли у двери. Холмс открыл её, и холодный вечерний воздух ворвался в дом, принеся с собой запах дождя и далёких костров. Ватсон накинул пальто, натянул шляпу и повернулся к другу.

– Ведите, Холмс, – сказал он. – Куда теперь?

– В мой дом, – ответил Шерлок, выходя на улицу. – Там мы начнём распутывать этот клубок.

Дождь усиливался. Капли падали всё чаще, превращая мостовую в зеркальную поверхность, где отражались огни фонарей. Холмс и Ватсон шагнули в эту ночь, и их силуэты быстро растворились в сумраке, оставив позади тёплый свет дома и тишину гостиной. Впереди их ждали тайны, загадки и, возможно, самое опасное дело за всю их совместную историю.

Глава 2

Когда Холмс завершил свой подробный рассказ о загадочном визите высокопоставленного посетителя и содержании полученных ими обоих писем, за окном уже окончательно сгустились вечерние тени. Сумрак мягко окутал улицы Лондона, превращая газовые фонари в размытые жёлтые пятна, чьи отблески дрожали в лужицах после недавнего дождя. В кабинете Холмса, где они с Ватсоном провели последние несколько часов, царила особая атмосфера – смесь напряжённого размышления и предвкушения, свойственная тем моментам, когда расследование только набирает обороты.

Огонь в камине догорал, оставляя после себя лишь тлеющие угли, от которых поднимались едва заметные струйки дыма. Холмс сидел в своём любимом кресле, слегка наклонившись вперёд, его пальцы сплетены в замок, а взгляд был устремлён куда‑то в пространство, словно он продолжал мысленно перебирать детали разговора с посетителем. Ватсон расположился напротив, в кресле с высокой спинкой, и внимательно следил за другом, отмечая каждую перемену в выражении его лица.

Тишину нарушил лишь отдалённый звон часов на каминной полке – они пробили семь раз, и этот звук словно вернул Холмса к реальности. Он медленно моргнул, затем перевёл взгляд на Ватсона, и в его глазах вспыхнул знакомый огонёк – тот самый, что появлялся всякий раз, когда он приближался к разгадке.

– Ну что, доктор Ватсон, – произнёс Холмс, и его голос прозвучал чуть громче, чем обычно, будто он намеренно хотел разорвать завесу задумчивости, окутавшую комнату, – есть у вас идеи, с чего начать?

Он сделал паузу, давая Ватсону время собраться с мыслями, а затем продолжил, не дожидаясь ответа: