Читать книгу Душа альбатроса 2 часть. Становление мужчины - Группа авторов - Страница 1

Часть вторая

Становление мужчины

«Ты же расти сильным и становись мужчиной» …

(Последние наставления царя Давида

своему сыну Соломону. (3 Цар. 2:2;)

***

Ровно через неделю после окончания Петрова или Апостольского поста, длившегося до двадцать девятого июня, в праздничный День святых апостолов Петра и Павла1, к барскому дому Бобровских подкатила четырёхколёсная одноместная рессорная бричка с кожаным откидным верхом тёмно-синего цвета, в каких обычно ездят по делам или совершают важные визиты зажиточные щёголи-помещики.

– Тпрру, тпрру, родимые, вот ужо и приехали! – Весело и по-доброму скомандовал симпатичный бородатый кучер, лет тридцати-тридцати пяти, чуть взмыленной от июньской жары и явно подуставшей от неблизкой дороги молодой паре гнедых лошадей.

Возничий, лихо управлявший экипажем, был одет в тёмно-зелёный картуз и такого же цвета новый кафтан из тонкого сукна, опоясанный жёлтым кушаком. Как и его кони, Степан в пути тоже истомился от жары, желая поскорее освежиться с дороги и, наконец, сбросить парадную форму. Своих лошадок он холил и лелеял. Барский конюх и кучер в одном лице любил поговорить по душам со своими закадычными дружками, Буяном и Отрадой, нередко доверяя этим умным животным самые сокровенные тайны.

– Будют вам ужо, и угощение с водицей, и тенёк на заднем дворе, – нарочито громко пообещал лошадкам возничий, многозначительно подмигнув нарядным и улыбчивым дворовым девушкам своим озорным, серым глазом. Надеюсь, что эти красавицы-невесты и меня, казака, всё ещё холостого (!) … не обойдут заботушкой!

– Никак сам леший в лесном зелёном кафтане озоровать к нам прискакал?.. – раздался бойкий девичий голос, который наперебой сопроводили радостные смешки любопытной прислуги.

– Ты нас не боись, жонишок, и тебя уважим, приходи вечерком на реку, к нам на огонёк. Проверим ужо, что ты за «фунт ситный», и пробу сымем…

Как бы, не замечая незлобных шуток, деловито подтянув вожжи, мужик проворно соскочил с козел и распахнул боковую дверцу брички. Затем, демонстрируя выучку, кучер услужливо подставил согнутую в локте руку своему важному барину, опершись на которую, тот сначала спустил правую ногу на ступеньку, а затем левой ногой сразу шагнул на приветственную дорожку, вымощенную мелким, дроблёным камнем.

В этот светлый праздничный день под перезвон колоколов деревенской церкви в Бобровку прикатил известный в округе меценат и большой поклонник русской охоты – граф Александр Дмитриевича Гурьев. Высокий и по-молодецки франтоватый, несмотря на степенный возраст, граф Гурьев был под стать своему старшему другу – генералу Петру Васильевичу Бобровскому, отличавшемуся гордой осанкой и врождённым благородством.

Зачёсанный кверху завиток седых волос и пышные бакенбарды придавали гостю слегка театральный вид, неукоснительно следовавшего столичной моде аристократа. Неспешно, с помощью кучера, граф «выплыл» из своего парадного экипажа, вставшего недалеко от главного крыльца. Радуясь тому, что не запылил свои новые лаковые ботинки с серебряными пряжками ручной работы, и, опираясь, словно на посох, на модную дорогую трость с увесистым серебряным набалдашником в виде распахнутой пасти льва, Гурьев величественной походкой, отбрасывая кверху свою трость, направился навстречу Бобровскому.

– Сколько лет, сколько зим, дорогой граф! – чуть склонив голову и широко улыбаясь, воскликнул Пётр Васильевич. Поприветствовав давнего друга, Бобровский тепло обнял его и трижды расцеловал по русскому обычаю.

– Здравствуй, мой дорогой! Здравствуй, сердешный друг! Вот, подумал на днях, а не пора ли нагрянуть к тебе, навестить, так сказать, – внимательно всматриваясь в лицо генерала, ответил Гурьев.

Прибывший в Бобровку щёголь являлся близким родственником того самого графа Гурьева, снискавшего себе известность в высшем обществе особой щепетильностью на государственной службе в должности Министра финансов при императоре Александре I Павловиче. Однако память о столь удачной политической карьере Дмитрия Александровича Гурьева в царской России почти на полтора столетия буквально затмили собою имена нарицательные: «гурьевские налоги», вызвавшие в своё время изрядное недовольство в дворянской и купеческой среде, а также, разумеется, – и всем известная «гурьевская каша» …

А каша-то и правда была хороша! Сладкая манная, с ароматной пенкой, приготовленная на топлёном молоке и сливках, с добавлением варенья, мёда, орехов, сухофруктов, цукатов и пряностей, изобретённая в начале девятнадцатого века в одном орловском поместье крепостным поваром Захаркой Кузьминым, сумевшим удивить и порадовать своим десертом известного гурмана – графа Дмитрия Александровича Гурьева. Граф, восхищенный блюдом, не преминул тогда не только похвалить повара, но и сумел выкупить его вместе со всей его семьёй у бывшего хозяина. Спустя короткое время в высшем обществе, вплоть до самого императора, распространилась новость о вкуснейшем и изысканном блюде – русской традиционной каше.

Поговаривали даже, что автором рецепта являлся сам Министр финансов! Ещё рассказывалось, будто именно «гурьевская» спасла Самодержца Государя-миротворца Александра III Николаевича от неминуемой гибели во время крушения царского поезда у железнодорожной станции Борки, находившейся южнее Харькова, во время его возвращения в Санкт-Петербург по железной дороге вместе со всей семьей после отдыха в Крыму. Если бы столь полюбившаяся всем Романовым «гурьевская каша» не была своевременно подана ровно к трем часам пополудни, то император наверняка бы погиб, находясь в своём вагоне. По счастливой случайности повар тем самым, роковым днём, с любовью приготовив фирменное блюдо, поспешил принести его в вагон императорской столовой и попросил прислугу по возможности поторопить царскую семью поскорее собраться к столу, чтобы каша не остыла. Перед сервировкой манную кашу выкладывали ещё в специальную форму для выпечки, нагревали и, достав из духовки, украшали сверху фруктами. Затем готовый десерт покрывали пенками, карамелизированными дроблёными орехами и посыпали сахарной пудрой. Подавали «гурьевскую» обязательно в горячем виде… Зная, как император обожает эту кашу, царская семья дружно поспешила в вагон-столовую, откуда по всему поезду разносился ароматный дух любимого всеми блюда.

Как известно, царский экспресс, толкаемый двумя паровозами, состоял из пятнадцати вагонов, в которых находилось около трёхсот человек. Придворно-служащие, часть охраны и буфетная прислуга ехали в пяти первых вагонах, за которыми следовали более тяжёлые, комфортабельные вагоны для царской семьи и её многочисленной свиты. Трехзарядная бомба с часовым механизмом, заложенная под вагон императора, была такой мощи, что её взрыв привёл к сходу с рельсов десяти вагонов состава, в тот момент следовавшего на скорости 68 км в час по железнодорожной насыпи высотой почти в одиннадцать метров! Прогремело сразу три взрыва, вызвавших сильные толчки, вагоны сделали крен и после случившейся цепной реакции начали по очереди падать вниз с огромной высоты, разваливаясь на ходу на части и круша всё подряд. После первого же толчка все, кто находился в царской столовой: Александр III и его супруга Мария Фёдоровна с детьми и свитой, повалились сначала на пол. Затем и пол рухнул на насыпь, на которую люди падали один за другим. Более всего пострадал главный спальный вагон императорской семьи, а все, находившиеся в нём спутники и прислуга, погибли. От взрыва вагону срезало колёса, падая с насыпи, он переломился надвое. По воспоминаниям очевидцев, обладавший высоким ростом и недюжинной силой император успел вскочить на ноги в тот момент, когда начала падать крыша повреждённого вагона, удерживал её вместе с искорёженной рамой до тех пор, пока из-под обломков не выбрались все, ехавшие в столовой, пострадавшие. Их было двадцать человек.

К счастью, во время крушения состава сам император, императрица, Цесаревич Николай Александрович, Великий Князь Георгий Александрович, малолетний Великий Князь Михаил Александрович с няней и шестилетней сестрой Великой Княжной Ольгой Александровной, Великая Княжна Ксения Александровна, большинство членов свиты и слуг, находившихся в царских вагонах, отделались ушибами и ссадинами разной тяжести. У флигель-адъютанта Шереметева был раздроблен палец.

От рук террористов пострадало 68 человек, двадцать один человек погибли. Трагическую весть о крушении царского экспресса и чудесном спасении Его Императорского Величества вместе со всеми членами его семьи распространили европейские и российские газеты. Поскольку железнодорожная авария произошла в день памяти преподобного мученика Андрея Критского и ветхозаветного пророка Осии (Избавителя), в их честь по всей Российской империи воздвигли несколько десятков храмов. У места крушения царского экспресса возник Спасо-Святогорский скит. А рядом с насыпью соорудили храм во имя Христа Спасителя Преславного Преображения, торжественная закладка которого состоялась в мае 1891-го года в присутствии матушки-императрицы Марии Фёдоровны и царских детей, направлявшихся на юг. В том самом месте, где из-под обломков вагона-столовой, чудом невредимыми, выбрались августейшие особы, был установлен деревянный мемориальный крест с изображением Нерукотворного Спаса, так как во время крушения поезда Государь Император Александр III Александрович имел при себе небольшую карманную иконку, копию с древней Чудотворной Вологодской иконы Нерукотворного Спаса…

Общество сплотилось в едином порыве сочувствия Российскому монарху и его семье. Было проведено расследование, затем состоялся суд, вынесший смертный приговор террористам из фракции «Народная воля» во главе с Александром Ульяновым. Безжалостное решение суда о казни через повешение всех виновных в покушении на жизнь Российского Государя, империя встретила единодушным согласием. Местом исполнения справедливого приговора была назначена крепость Шлиссельбург. Как написал «в 23 день Октября, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят восьмое» в своём всенародном обращении император и Самодержец Всероссийский, Александр III Александрович: «… Да соединятся молитвы всех НАШИХ подданных с НАШИМИ благодарными к Богу молитвами о НАШЕМ спасении…».

А поскольку наш добрый народ в чудеса верит, то и про пользу «гурьевской каши» сложил ещё немало чудесных историй. Каждый раз, когда немолодой, но бравый и жизнерадостный граф Гурьев, которому шёл уже пятьдесят первый год, появлялся в свете, либо в гостях у друзей, речь невольно заходила о его родственнике и о знаменитой каше. Вот и в этот день, встречая в своём имении почётного гостя, генерал-лейтенант Бобровский, приветствуя распростёртыми объятиями и улыбкой на лице своего старинного друга, громко и радушно, отдал управляющему Павлу Лукичу приказание для прислуги на кухню:

– Закажи-ка, братец, «гурьевскую» к завтраку.

Столь тёплый приём весьма обрадовал графа Гурьева. И он начал внимательно, чуть снизу-вверх, разглядывать хозяина Бобровки.

– Давненько мы не встречались! Тому уж лет десять скоро или около того. Пытаюсь припомнить, когда я посещал вас с супругой во Владикавказе, будучи на лечении на Минеральных водах? Возмужал, но всё таков же герой, красавец, Аполлон! И как только тебе удаётся так себя соблюдать? Вот она, офицерская порода! – восхищенно произнёс гость свою краткую приветственную речь.

– Стараюсь, дорогой мой граф! Заботы не дают расслабиться и облениться. Хотя, порою мечтаю, представь себе, о тишине и покое.

– Как я тебя понимаю! Однако, я, признаться, опасаюсь нашей национальной русской лени, хоть супротив природы не попрёшь! Говорят, что праздность – это весьма опасное для личности состояние, – поддержал мысль друга Гурьев, но, усмехнувшись, продолжил: – Когда ехал к тебе в Бобровку, не поверишь, Пётр Васильевич, общались мы на эту же тему ммм… с моим кучером Степаном…

– Интересно, интересно… – удивившись, проговорил Бобровский.

– Знаешь, что заявил мне этот шельмец? Что «человеческая лень – самое полезное свойство нашего организма!» – громко расхохотавшись, гость сделал многозначительную паузу и красочно процитировал, нараспев проговаривая каждое слово своего Степана: «Эх, барин, барин, признайтесь, как много людишки суетятся почём зря! Нет, чтобы себе лежать-полёживать и размышлять о смысле нашей жизни. Вот, ежели уж твёрдо уверен, что тебе богоугодный поступок совершить надобно, тогда делай! Лень, барин, я думаю, многих уберегла от необдуманных и глупых дел, о которых мы часто сожалеем…» Вот таков философ! А, может, и он где-то прав? Как тебе, генерал, сии народные афоризмы?

– Как можно! «Волопёром»2, как говорят в наших местах, ты отродясь не был! Уж кто-кто, а ты, граф, во все времена отличался активностью и трудолюбием, – резонно заявил Бобровский и обернулся к Дарье Власьевне, которую на коляске выкатила на крыльцо всюду поспевающая Маняша.

Оказавшись на свежем воздухе, пожилая барыня искренне радовалась новому дню и ярко светившему солнцу. Она приветливо улыбалась гостю…

– Маменька, вы только посмотрите, кто к нам пожаловал! Сам граф Александр Дмитриевич Гурьев собственной персоной. А вы всё сокрушались, что мы в Бобровке знатных гостей давно не принимали, потому-то по умным беседам соскучились. Извольте встречать дорогого семейного друга.

– Ах, сударь мой, вы ли это? Седина во всю головушку, как и у моего Петруши! – глубоко вздохнув, отметила старая барыня, элегантно подавая графу свою маленькую ручку для приветственного поцелуя… – Какие новости в личной жизни, граф? Или так всё и ходишь вдовцом?

Дарья Власьевна припомнила гостю время, как он женился по совету дядюшки на именитой, весьма полнотелой и некрасивой графине Невзоровой, которую, однако, так и не успел полюбить. Через три года замужества графиня скончалась в родах, а спустя месяц умер и младенец, единственный сынок графа, родившийся очень слабым…

Много лет прошло с той поры. Но Александр Дмитриевич, ещё больше разбогатевший от удачной женитьбы, погоревав для приличия, втянулся в вольную холостяцкую жизнь, полную удовольствий от дальних путешествий и случайных встреч с дорогими парижскими куртизанками, весёлыми российскими модистками, не пропуская, как говорится, «ни одной красивой юбки». Поговаривали даже о его «шалостях» с крепостными девушками и про удобные, ни к чему не обязывающие, но весьма длительные отношения с немкой-экономкой. Та, впрочем, оказалась дамой на редкость ревнивой и, не стесняясь, отваживала с глаз долой любых соперниц, имевших виды на графа, в том числе, и незамужних барышень-дворянок…

– Прошу к праздничному столу, дорогой Александр Дмитрич! Катерина Александровна, поди, нас уже заждалась в столовой. Обрати внимание, как к лицу княгине её новый голубой наряд…Так как же ты, граф, устроился на новом-то месте? Слышал я, приобрёл настоящие хоромы в Орле? – усаживаясь во главе стола и заправляя белоснежную салфетку за ворот рубашки, поинтересовался Бобровский, с улыбкой переглянувшись с сидевшей напротив маменькой, как и он, внимательно, с прищуром, наблюдавшей показательные «гурьевские лобзания» и прочие сантименты с довольной и разрумянившейся Китти.

– О, да! Продал акции и вовремя приобрёл, практически новый, четырехэтажный доходный дом в центре Орла. А для себя – небольшой особнячок на той же улице, только через дорогу. Домик, признаться, невелик, но мне, холостяку, приятен. Уж пару недель, как переселился. Приглашаю на обед! Повар у меня из местных – настоящий виртуоз! Так ловок, да так умел, любому столичному кулинару и кондитеру фору даст. А уж, какие, стервец, десерты готовит! Запомните, дорогой генерал, меня ещё вот таким, худеньким, – шутил, не унимался Гурьев.

А потом серьёзно добавил:

– Приезжай, Пётр Василич, и сам оценишь, и дамам твоим у меня гостить понравится. Не хуже, чем у моего покойного дядюшки, и каши, и закуски, – заманчиво и по-свойски предложил граф, в глазах которого на секундочку вдруг мелькнул, но тотчас погас огонёк скрываемого одиночества. Александр Дмитриевич вновь улыбнулся, стараясь держать марку, и вопросительно посмотрел на Бобровского.

Этот взгляд Гурьева невольно перехватила Катерина Александровна, в минувшие несколько дней особенно сильно тосковавшая по старшему сыну. «Неужели и её Петрушу ждёт столь печальная судьба – остаться до конца жизни без семьи? А ведь как было бы хорошо нам с Петром Васильевичем растить и нянчить внучат…» – с грустью и неизбывной материнской тревогой думала она о старшем сыне.

Пять лет назад, не выдержав придирок одного из штаб-офицеров своего полка по поводу пристрастий к литературному творчеству, Пётр Петрович Бобровский вызвал бесцеремонного наглеца, карьериста и туповатого служаку на дуэль на шпагах. А поскольку любым холодным оружием владел виртуозно, благо учителем Петруши Второго с раннего детства был дедов телохранитель Чичико, научивший юного барина техникам хевсурского боя, то обидчик лежал, поверженный через полторы минуты после начала поединка, и умер, не приходя в сознание. Дело с арестом молодого Бобровского удалось замять благодаря заслугам и высокопоставленным связям отца. А вот с военной карьерой Петра Петровича было навсегда покончено, самому дуэлянту пришлось спешно покинуть империю и укрыться в Париже, подальше от разразившегося скандала. «Что же мне делать?!», – рыдая в подушку, думала Катерина Александровна, которую нередко посещали страшные видения. В мерещившихся ночных кошмарах бедной женщины, одинаково горячо любившей своих мужчин, на шпагах теперь дрались её старший сын и её муж, который, как известно, на дух не переносил «Петенькины статьи и книги» … «Надо взять себя в руки», – твёрдо решила княгиня. И тотчас же спокойно посмотрела на Петра Васильевича, который беседовал с Гурьевым.

– Приеду непременно, граф, благодарю за приглашение! В последние годы, признаюсь, всё больше увлекает меня щадящая организм кухня. За время службы Государю и Отечеству изрядно потрачено здоровья. Настала пора позаботиться о собственном самочувствии.

– Понимаю тебя, Пётр Василич! Я и сам, как выразился мыслитель древности Овидий: «Благое вижу, но к дурному влекусь». Порой, скучаю по французской кухне. Вот, бывало, в Париже, что только ни подадут, всё изысканно и в малых дозах…

– Что ты, граф! Что такое хвалёная французская кухня? Это кухня от голода и отчаяния. Лягушачьи лапки, улитки, мидии, заплесневелый или высохший сыр, луковый суп, артишоки… Это когда от отсутствия нормальных продуктов съедается всё, что можно разжевать. Кухня реальной нищеты, скажу я тебе, которую ушлые французы завернули в красивую оболочку, якобы «изысканности». Разве идут их «деликатесы» в сравнение с нашими русскими блюдами? Только вспомни: буженина, расстегаи, блины с икоркой, стерлядь да румяный пирог «курник» из трёх видов фарша и двенадцати слоёв, балык, кулебяка на четыре края и четыре мяса… Чего ещё ни придумают наши российские повара в угоду своим хозяевам! – смачно надкусывая пирожок с яблоками и запивая чаем, сказал Бобровский. – Сожалею искренне, что приходится ограничивать себя в питании, дабы блюсти не только формы, но и содержание. Поскольку, как принято считать, чем наполнен, то ты и есть. Да и, слава Богу, что питаемся не лягушками, бррр…

Тем временем, пока длилось хлебосольное барское застолье, а затем чаепитие, на дворе усадьбы произошло комическое представление. Молодой сторож Кузьма, чтобы повеселить прислугу, высыпавшую на свежий воздух немного отдохнуть, подобрал с земли старый черенок от лопаты, валявшийся возле его домика, и залез в стоявшую уже без лошадей бричку. Взбив кверху свой кудрявый чуб на манер графской причёски, с важным видом, стараясь тянуть носок ноги в кирзовом сапоге, он, пародируя Гурьева, медленно вылез из барской коляски. Затем, важно надувая щёки, пошёл в сторону хохотавших девок, подкидывая кверху палку от лопаты точно так же, как это делал граф со своей тростью. Обалдевшие сторожевые псы громко залаяли, сделав вид, что не признали шутника. А прислуга – так просто закатилась от смеха…

– Вот же, шут гороховый, – вытирая навернувшуюся от веселья слезу, воскликнула Маняша. – Ну, чисто наш задира-индюк, ишь, хвост расшаперил…

– Эх! Го-го-го-га-га-га-гы-гы-гы… А вам бы только гоготать, мои гусыньки, – сделав вид, будто огорчён, воскликнул, смеясь, Кузька. – Были б у меня ишшо такие ж ботинки с пряжками, то получилось бы гораздо лучше…

Под дружный хохот крестьяне поспешили на задний двор, где по распоряжению хозяев имения их ждал под навесом в теньке уже накрытый праздничный стол, за который пригласили и гурьевского конюха Степана…

В доме тоже царило весёлое настроение, и велись приятные беседы между генералом Бобровским и графом Гурьевым. После обеда подали чай и десерты.

– Отведайте свежесваренного, любезный Александр Дмитриевич, – предлагала Дарья Власьевна, придвигая вазочку с земляничным вареньем поближе к гостю, уплетавшему маняшину сдобную выпечку. – Прямо сегодня спозаранку девушки бобровские насобирали. А знаете, какая у нас уродилась клубника! Ягоды-то, отборные одна краше другой, аромат стоит нынче на всю усадьбу и от цветов, и от ягод, и от молодой, набирающей силу травы. Как же я люблю начало лета! Ах, этот июнь! И даже мне кажется, что всё еще впереди…

В столовой появилась Маняша в неизменно белом кружевном переднике и с самоваром в руках. Затем старая барыня попросила девушку подать на стол под клубнику взбитые сливки, как вдруг у неё невольно вырвались слова:

– Угощайся, угощайся Александр Дмитриевич. Помнится, мой старший внучек, Петруша Второй, так обожал клубнику со сливками, с молоком или со сметанкой, мог сразу полведра ягод съесть. Однажды даже пятнами покрылся…– Дарья Власьевна вдруг резко замолчала…

В столовой повисла небольшая пауза. Элегантно оттопырив мизинец правой руки, державшей красивую фарфоровую чашку из английского сервиза, гость потягивал чай, продолжая с генералом разговор о пользе здорового питания и умеренного пития:

– Поддерживаю тебя, Пётр Васильевич! Однако же, порой, нет никаких сил, чтобы устоять и ни принять за компанию со всеми пару-тройку лишних рюмочек свойской перцовки на охоте. Так сказать, для бодрости духа и сугрева.

– Так, то же – во время охоты! Там, граф, сам бог велел настойкой «перцовочкой» усы мочить погуще, особенно в зимнюю пору да в заснеженном лесу или в чистом поле. А как ты к охоте расположен, позволь поинтересоваться? Видишь ли, я намерен завести у себя в имении русскую охоту, вот уж и псарни, и конюшня готовятся полным ходом. Завтра прогуляемся по нашим окрестностям, благо погоды стоят превосходные. Покажу тебе кое-что интересное, что уже построено. К зимнему сезону должны завершить весь проект. И борзые в новые хоромы успеют заселиться, и гончие. Как считаешь, будет ли толк от моего предприятия? – поинтересовался Бобровский.

– Потому и приехал, дорогой мой Пётр Васильевич! Русская охота – моя страсть! Готов предложить тебе нечто полезное для этого предприятия, что приметил при дворе их Императорского Величества…

– Прекрасно! Что же, коль ты не против, предлагаю продолжить наш разговор за шахматами и сигарой, прошу в кабинет.

Бобровский, встав из-за стола, поцеловал маменьку в лоб, обнял за плечи супругу, тихо музицировавшую на пианино знаменитый «Вальс си минор» Шопена. Она играла столь проникновенно, что мужчины невольно остановились, заслушавшись. Звуки гениальной музыки заполнили весь дом, отзываясь в душе мужественный Катерины Александровны невесёлыми воспоминаниями. Как известно, эту мелодию молодой польский композитор Фридерик Шопен написал под впечатлением от нахлынувших на него чувств, когда ему пришлось, как и Петру Петровичу, покинуть родину. Дослушав до конца красивое произведение, генерал вместе с гостем неспешно направились вглубь просторного коридора. К этому часу прислуга уже растопила камин в кабинете, приятное тепло наполнило просторную, уставленную книжными шкафами и мягкими креслами комнату…

Когда мужчины ушли, Катерина Александровна, пожелав спокойной ночи свекрови, отправилась в свою спальню. Переодевшись ко сну, она достала из потаённого местечка в платяном шкафу новый, недавно полученный роман от Петра Петровича Бобровского. Все его книжки и вырезки со статьями и детскими рассказами из газет и журналов княгиня хранила в закрытой шляпной коробке, стоявшей в углу, на нижней полке. Барыня, знавшая, что муж категорически не одобряет литературное увлечение Петруши Второго, несмотря на то, что тот стал весьма известным и успешным писателем, хранила свой секрет вместе с Борей. Они на пару внимательно следили за всеми новинками, вышедшими из-под пера её старшего сына. И любили, оставшись наедине, обсуждать всё прочитанное… А писал Пётр Петрович, действительно, увлекательно. И как любящая мать Катерина Александровна им очень гордилась… Об этой тайне между Борисом и Китти, как и об их переписке с Петрушей превосходно знала умная и наблюдательная Дарья Власьевна. Однако и она молча подыгрывала невестке и младшему внуку, не желая огорчать сына, порицавшего Петра Петровича, за то, что тот оставил военную службу и живёт «не как все».

В ту летнюю июньскую ночь в доме Бобровских долго никто не мог уснуть. Завидев огонь свечей в маменькиной спальне, Борис тихонько постучал и, войдя на цыпочках, полушепотом рассказал Катерине Александровне, как весело прошёл его день. Они посмеялись истории о том, как деревенские девушки искупали в Оке гурьевского кучера-великана Стёпу. «Малясь перебрав медовухи», тот замотал себе лицо ручным полотенцем. При этом, нахлобучив на голову свой приметный зелёный картуз и широко растопырив для объятий руки, залез, как медведь, в самый круг хоровода, когда деревенские играли в угадывание женихов. Не дождавшись «суженой», Степан начал хватать и целовать всех молодушек подряд. Визжа и убегая от «зелёного лешего», крестьянки вдруг решили над ним пошутить и подтолкнули на мелководье, «шоб озорник охладилси». Взяв у мамы из шляпной коробки новую Петину книжку, прибывшую недавно из Парижа в посылке, Боря пошёл к себе.

За партией в шахматы, сыгранной вничью, и волнующими разговорами с графом Гурьевым о международных новостях и имперской внешней политике мужчины засиделись за полночь, но, несмотря на это, оба проснулись спозаранку. Июньское солнце уже начало подниматься над горизонтом, с каждой минутой всё больше освещая орловские просторы и величественно несущую свои воды Оку.

По утрам семья Бобровских в летнее время имела за правило собираться к столу не в полном составе. Катерина Александровна, увлечённая ночным чтением романа старшего сына «о приключениях Шерлока Холмса в России», предпочитала поспать подольше, понежиться в постели лишний часок, а затем, облачившись в тончайший, шёлковой ткани пеньюар, выпить травяного чая тут же, за будуарным чайным столиком. Борис же с рассветом, прихватив на кухне несколько маняшиных булок и кусок сыра, уже убежал с другом Мишей и другими ребятами на реку рыбачить и строить свои рыбацкие хижины. Ещё одно, беззаботное лето детства пролетало для младшего сына Бобровских быстро и незаметно.

Довольный визитом, а особенно в предвкушении зимней псовой охоты, граф Гурьев отправился восвояси в обратный путь, философски рассуждая о том, как быстро промелькнет время до новой дружеской встречи в Бобровке…

С наступлением осени общее моральное состояние отставного генерал-лейтенанта стало заметно ухудшаться. То ли осенние ветра и дожди неумолимо влияли на смену его настроений, то ли грусть-тоска о безвозвратно ушедшей молодости, радости жизни и утерянной навсегда связи с красавицей Лушей терзали его долгими и тёмными ночами?.. А, может быть, этой дождливой осенью тысяча восемьсот девяностого года осознание неизбежности завершения собственной, стремительно пролетевшей жизни, каким бы сильным и здоровым он ещё ни был, не давали генерал-лейтенанту покоя. Стараясь меньше времени оставаться наедине с собой, Пётр Васильевич с головой погрузился в дела родного поместья. Он всем сердцем желал покоя и отдыха своей уставшей душе, как родитель, тяжело переживая затянувшуюся размолвку со старшим сыном…

***

В начале девяностых годов XIX века в предчувствии надвигавшейся «Большой игры» с Англией в российских политических и военно-морских кругах высшего эшелона власти всё больше преобладало мнение о необходимости усиления восточных рубежей и Тихоокеанского военно-морского флота империи. Этими прогрессивными взглядами был буквально одержим Российский император Александр III Александрович. Его настроение из-за подорванного железнодорожной аварией здоровья было ничуть не лучше, чем у генерала Бобровского. Размышляя о судьбах державы, Российский царь с тем же родительским беспокойством думал о своих детях, в особенности о Наследнике Престола, Цесаревиче Николае Александровиче, отличившемся своими бурными любовными похождениями при дворе…

Весь Санкт-Петербург тогда буквально гудел, как улей, обсуждая пикантные подробности столь непристойного, в особенности, с точки зрения царствующего отца, романа молодого Николя с примой-балериной Мариинского театра Матильдой Кшесинской. Фактически безродная, но весьма привлекательная семнадцатилетняя танцовщица ещё с весны вскружила голову августейшему отпрыску Российского Царского Дома Романовых, буквально атаковывая Наследника Престола своими знаками внимания.

Пренебрегая светскими приличиями, Матильда сама, весьма настойчиво и бесцеремонно, искала свиданий с Цесаревичем. Коварная красотка польских кровей, однако, неблагородных, специально подолгу прогуливалась там, где могла «совершенно случайно» столкнуться с возлюбленным. Чувства были взаимными. Цесаревич Николай Александрович столь пылко влюбился, что старался не пропускать ни одного спектакля в Красносельском театре с участием «дорогой Матильды», и, тайно исчезая из дворца, проводил страстные ночи у неё дома.

Российский император и его супруга никак не могли допустить столь скандального мезальянса! Их также возмущал и особо щепетильный факт, что непристойным свиданиям балерины и Цесаревича активно потакали небогатые родители девушки, ища всяческую материальную выгоду от этих отношений. Отец Матильды, Феликс Кшесинский, как и его трое детей, танцевали в Императорских театрах. На что он надеялся, привечая расположение Наследника Престола к Матильде, сложно было понять…

– Ты представляешь, дорогая Мини, – сокрушался император, ведя доверительный разговор с супругой. – До чего докатился наш отпрыск, судя по докладу его личной охраны. Он попадает в дом к Кшесинским не под своим именем!

– Да что ты, Саша! И в самом деле, мне интересно, как он туда проникает? Ведь есть же прислуга…

– Вот, как раз для прислуги Никки и представляется как один из гусаров Лейб-гвардии, кажется, …ммм… вспомнил! «Евгений Волков» … Он приходит на тайные свидания к этой девчонке как «гусар Волков!!!» Но и это ещё не всё! Именно сам начальник гусарского эскадрона передаёт Матильде записочки от нашего сына, в которых Никки указывает точное время своих визитов в дом к Ксешинским.

– Гусар Волков?!! Тот красавчик… молодой лейтенант? Да за ним самим тянется целый шлейф неприличных любовных историй при дворе! Выйдет дополнительная путаница. Сам знаешь, каким комом обрастают сплетни! И нашему сыну припишут даже то, чего он на самом деле не совершал. О, Небо! Надо бы что-то предпринять, дорогой. Причём, срочно! Мы должны защитить репутацию нашего старшего сына. – Задумавшись, решительно ответила Мария Фёдоровна…

Материнское сердце вскоре подсказало императрице, как ей тогда показалось, верный выход из столь пикантной ситуации. В конце лета во время семейного завтрака в Гатчинском дворце, как бы случайно, вспомнив о дальней германской родне, Государыня обратилась при детях к их дорогому отцу:

– Саша, что-то давненько ты ничего мне не рассказывал, как поживает наша крестница из Дармштадта? Она всегда была красавицей и умницей, вот бы женить на ней одного из наших сыновей…

В этот момент все трое юношей – Великие Князья Георгий, Николай и даже маленький Михаил, которому шёл двенадцатый год, не понимая, о ком из них говорит любимая мама, дружно повернули к ней свои головы с немым вопросом в глазах… Как бы не замечая проявленного сыновьями интереса, Александр III Александрович, сделав нейтральное лицо, ответил:

– Милая Мини, постой… Дай подумать, сколько же лет пролетело? Бог мой, восемнадцать! Мы тогда сами были совсем молодыми. Помнишь? Эдуард, принц Уэльский, … я тогда был ещё сам Цесаревичем, а ты принцессой, когда мы стали крёстными родителями нашей красавицы Аliх …

– Матушка, так я догадался! Вы же сейчас говорите о нашей двенадцатилетней кузине. Смешная девчонка! Я прекрасно понял, про кого вы сказали. – Вдруг, почему-то облегчённо вздохнув, оживился Цесаревич Николай Александрович, подмигнув сёстрам-княжнам, заговорщицки улыбавшимся ему за столом.

Девочки, наперебой уточняя подробности, быстро вспомнили, что юная Алиса, принцесса Пруссии, впервые побывала в России аж шесть лет назад, приехав из Гессена вместе со старшей сестрой на свадьбу. «Ах, да … Элла была невестой их дяди Сергея». Тогда, накануне торжественного бракосочетания с родным братом Российского императора, будучи лютеранкой, Элла приняла православие, став великой княжной Елизаветой Фёдоровной Романовой3…

– Николя шутит, матушка. Даже мы с Мишей и Олей помним, как в прошлом году семнадцатилетняя Алиса снова побывала в империи. Она приезжала в гости к сестре по приглашению нашего дяди Серёжи4. Именно во второй свой визит Аliх и очаровала Николя! Хахаха… Он буквально тогда грезил о принцессе, а сейчас делает вид, что забыл об этом.

– Зато наши родители всё всегда помнят! – вдруг, заалев щеками, неожиданно громко воскликнул средний сын, Великий Князь Георгий, выдав себя этим в глазах Николя, который догадывался, что Георгий тайно увлечён его Матильдой…

Этот алый румянец на щеках любимчика не остался незамеченным и от пристальных глаз Марии Фёдоровны, которая души не чаяла в девятнадцатилетнем юноше, высоком, статном и жизнерадостном, точь-в-точь портретной копии её венценосного мужа. А вот по характеру Георгий Александрович был гордым и вспыльчивым, весь в мать. Вот так, по-своему, распорядилась Природа, словно поменяв местами внешние и внутренние качества старших сыновей Романовых, по сравнению с их родителями.

Взять, к примеру, Николая Александровича: он был очень похож на мать Марию Фёдоровну: среднего роста, субтильного телосложения, те же добрые серые глаза, та же душевная чуткость, но натурой и твёрдостью духа будущий император больше походил на отца… К девяностому году Великий Князь Георгий уже служил в 1-ом флотском экипаже на Балтике и, сдав успешно экзамены прошлым летом, был произведен в чин мичмана. Как же ему шла военно-морская форма! Никки был старше брата на три года, и он тоже имел прямое отношение к армейской службе: только в выше упомянутом Лейб-гвардии гусарском полку…

Наследник Престола, Николай Александрович, уже научился умело скрывать свои чувства. И, как говорят в таких случаях: «Ни один мускул не дрогнул на его лице, покрытом благородной бледностью».

Не подав виду, что взбешён из-за ревности, однако назло брату, Цесаревич вдруг заявил, что согласен жениться на прекрасной принцессе. И тоже, как и мама, считает эту девушку превосходной партией. Никки даже вспомнил в тот момент за завтраком, что их бабушка, английская королева Виктория, называет свою, самую любимую внучку – Sanny (англ. Солнышко).

Странно всё-таки устроены женщины: в особенности, не всегда можно понять их материнское сердце! Ещё секунду назад императрица Мария Фёдоровна, так пылко страждущая переключить внимание сына с безродной и нахальной балетной девчонки, едва заслышав тёплые и сердечные слова Наследника в адрес далёкой немецкой принцессы, в тот момент и не помышлявшей о замужестве, вдруг воспылала лютой, необъяснимой ненавистью к будущей невестке!

Ревность и материнский эгоизм всегда являются плохими советчиками, но, к сожалению, столь некрасивых и постыдных чувств не могут избежать ни простые люди, ни монархи…

Не подозревая о бурных метаморфозах и страстях, кипевших в груди жены, Александр III Александрович был весьма доволен семейной беседой. Решив порадовать домочадцев, он объявил, что берет выходной от государственных дел, и предложил детям и супруге отправиться в Кронштадт и покататься, пока ещё было тепло и солнечно, на царской трёхмачтовой яхте «Александрия»5.

Все закричали: «Урр-раа!!!» и побежали собираться.

– Дорогой мой Сашенька, как же я люблю наши морские путешествия! – восхищенно призналась Мария Фёдоровна, светясь от счастья и позабыв на некоторое время свои странные нехорошие предчувствия по поводу будущей женитьбы Николя.

… «Александрия», курсировавшая долгие годы между Санкт-Петербургом, Петергофом и Кронштадтом, была самым любимым местом отдыха царской семьи. Именно на этом, сказочно красивом паруснике, достигавшем в длину более пятидесяти метров, молодой и горячо влюблённый Великий Князь Александр Александрович Романов встречал вместе с царственными родителями прибывшую из Копенгагена принцессу Марию Софико Фредерику Дагмару – свою будущую жену.

По столь торжественному случаю один из самых известных в то время российских литераторов Фёдор Тютчев посвятил приезду принцессы Дагмар свои чарующие строки в стихотворении «Дагмарина неделя», написанные 26 сентября 1866 года, когда датская принцесса, волнуясь, впервые вступила на российскую землю:

«Блеск горячий солнце сеет

Вдоль по невской глубине –

Югом блещет, югом веет,

И живётся, как во сне…

Словно, строгий чин природы

Уступил права свои

Духу жизни и свободы,

Вдохновениям любви.

Словно ввек ненарушимый,

Был нарушен вечный строй

И любившей, и любимой

Человеческой душой.

В этом ласковом сиянье,

В этом небе голубом

Есть улыбка, есть сознанье,

Есть сочувственный приём.

Небывалое доселе

Понял вещий наш народ,

И Дагмарина неделя

Перейдёт из рода в род».

Строки великого русского поэта оказались пророческими. «Дагмарина неделя» растянулась вот уже на несколько десятилетий.

Обвенчавшись через месяц после тех памятных событий, император и императрица, несмотря уже на двадцатидвухлетний возраст старшего сына Николая Александровича, по-прежнему были счастливы в браке, что не так уж и часто бывает у монархов. Вот, к примеру, её родная сестра – Александра Датская, будучи супругой британского короля Эдуарда VII, выплакала немало слёз и унижений из-за бесконечных измен английского государя. Одной-то и радостью было в её жизни, что родились дети, а в любимчиках также числился принц Георг6, имевший значительное внешнее сходство со старшим сыном Марии Фёдоровны, Цесаревичем Николаем. Обладающая женской красотой, природным достоинством и обаянием, тонким умом и дипломатическими способностями, «Мини», как любил с нежностью называть свою хрупкую и миниатюрную жену Александр III, имела, меж тем, максимально ощутимое влияние при Российском Дворе и повсюду сопровождала царственного супруга. К слову сказать, даже на охоте, ибо прекрасно скакала верхом на лошади и умела метко стрелять. И, конечно же, – на рыбалке, ведь Российский император был заядлым рыбаком. Если бы Мария Фёдоровна с детства росла в России, к примеру, в казачьей семье, среди простого народа, то уж точно, ей дали бы прозвище «сорвиголова». При этом августейшая супруга русского царя Александра весьма эффективно вела дела в созданном специально для неё попечительском «Ведомстве учреждений императрицы Марии». В него входили многие сиротские приюты, гимназии, детские кадетские корпуса, больницы и другие благотворительные миссии, за что Мария Фёдоровна получила от народа звание «Царица, Ангел доброты». В свободное время между занятиями с детьми и государственными делами она прекрасно рисовала, беря вместе с любимым супругом уроки живописи у известного художника-мариниста, мастера батальной марины, академика Алексея Боголюбова, профессора Академии художеств. Словом, английской королеве было чему завидовать. На этой почве между сёстрами были весьма прохладные отношения.

– А помнишь, Машенька, как мы всей семьёй совершили морской вояж через Ладожское озеро на открытие двух каналов, соединивших с этим озером сразу несколько рек – Свирь, Сясь и Волхов?

– О, да, любимый! Ты тогда придумал через всю ширину каналов протянуть голубую шёлковую ленту, которую я торжественно разрезала, стоя на ходовом мостике летевшей на всех парусах «Александрии» …

– Мини, чтобы наши старшие сыновья поскорее возмужали, я решил отправить Георгия и Николя … в кругосветное путешествие.

Едва услышав эти слова своего царственного супруга, императрица Мария Фёдоровна вдруг вздрогнула, так больно кольнуло её сердце. Она почему-то подумала, что муж решил отправить Наследника Престола в Европу, чтобы там поскорее посвататься к принцессе Алисе. Однако её переживания оказались напрасными. Привычная утренняя прогулка по парку Большого Гатчинского дворца окончательно успокоила императрицу. Вдыхая аромат благоухающей зелени и цветов, Российская императрица оглянулась вокруг. Как же она любила, созданную для безопасности их семьи, эту, напоминающую средневековый замок, домашнюю резиденцию Романовых в Гатчине! Малыши здесь подрастали на чистом свежем воздухе, среди окруженных соснами озёр.

Сам дворец имел давнюю и богатую историю, связанную с тайной о большой любви. Он был построен в конце восемнадцатого века за пятнадцать лет по проекту архитектора Антонио Ринальди в стиле русского классицизма. Матушка-императрица Екатерина II подарила эту роскошь своему фавориту, генерал-фельдцейхмейстеру7 графу Григорию Григорьевичу Орлову, от которого имела внебрачного сына Алексея, ставшего впоследствии родоначальником графского рода Бобринских. Ведь известно, что сердцу не прикажешь, когда речь идёт о настоящей любви.

К счастью для простых смертных им, в отличие от царствующих особ, свой выбор сделать гораздо проще… После смерти своего возлюбленного Екатерина II вновь выкупила Гатчинский дворец у родных братьев Григория Орлова и подарила резиденцию своему сыну, Великому Князю Павлу Петровичу (будущему императору Павлу I).

К временам царствования Александра III дворец был значительно перестроен и укреплён с точки зрения безопасности, о которой после покушения на железной дороге, особенно позаботились. В восьмидесятые годы девятнадцатого века сюда были проведены электричество и телефон. Затем в дворцовых помещениях полностью заменили отопление, водопровод и т.д. Даже плац перед дворцом по ночам освещался красивыми фонарями, что явилось первым опытом уличного освещения в России. В течение многих лет счастливого брака императрицы Марии Фёдоровны Гатчинский дворец оставался самым любимым, тёплым и уютным домом для всех членов царской семьи. Они любили здесь все вместе кататься на велосипедах по аллеям огромного парка, площадь которого достигала более ста сорока гектаров, рыбачили на Серебряном озере, катались на лодке по небольшим речкам и озёрам, посещая небольшие зелёные островки…

Отсюда до Кронштадта можно было доехать примерно за час с четвертью и оказаться в восточной части Финского залива, где качались на волнах императорские яхты. Самой дорогой и памятной для сердца среди этих парусников была «Александрия». Пока Романовы ехали к морю, няня вслух читала младшим детям Мише и Оле «Сказку о мёртвой царевне и семи богатырях» Пушкина. Слушая её голос, императрица задремала в пути под стук лошадиных копыт и покачивание кареты. Но неожиданно её вновь вывели из наступившего, было, покоя произнесенные няней поэтические слова:

«Но живёт без всякой славы,

Средь зелёныя дубравы,

У семи богатырей

Та, что всё ж тебя милей» …

«Да что же со мною происходит!» – уже в сердцах, коря себя за эгоизм, подумала Мария Фёдоровна…

Царский экипаж подкатил к спущенному трапу величественной «Александрии». Поднимаясь на борт яхты, Мария Фёдоровна, устремив взгляд на название корабля, наконец, поняла, что с утра произнесённое имя крестницы Alix не даёт ей покоя. И всё же день этот, проведённый в кругу семьи под балтийским летним солнцем и наполняющим паруса бризом, прошёл замечательно и даже весело оттого, что был рядом и много шутил с детьми их любимый папа Александр III Александрович.

Вечером после ужина в царской кают-компании, украшенной бронзой, золотыми карнизами, коврами на полу, мебелью из красного дерева и карельской берёзы, император пригласил своих домочадцев прогуляться на нос «Александрии», где пообещал объявить важное сообщение.

Надо отдать должное: этот небольшой парусник был отделан, поистине, с царской роскошью, вызывающей неописуемый восторг. Приближённые ко двору представители из высших кругов России знали ещё один секрет яхты «Александрия», которая была оформлена по типу одноимённой царской дачи, украшенной старинным геральдическим щитом с гербовыми знаками.

Когда-то придворный поэт Жуковский придумал девиз «За веру, царя и Отечество!», украсивший особенный герб дачи и быстро распространённый по всему белому свету. Аналогичным было и носовое украшение яхты, вырезанное английскими краснодеревщиками во время постройки парусника на верфях Темзы. Оно представляло собою большой синий геральдический щит, в центре которого был тот же самый, известный девиз «За веру, царя и Отечество!» и изображён меч с золотой рукояткой в венке из белых роз. Все предметы царских помещений, в том числе бронзовые подсвечники, часы, столовое серебро, хрусталь, фарфоровые сервизы, изделия из стекла, были украшены в едином стиле – всё тем же любимым гербом царской дачи «Александрия».

На закате красное солнце уже начало приближаться к бесконечной морской линии горизонта, окрасив небо и море в ало-розовый цвет. В этот час каждый гребень волны светился розовым золотом. Любившие пейзажную марину Романовы, будучи сами неплохими художниками, залюбовались прекрасной картиной, нарисованной Богом.

– Дети, кто продолжит мои слова? – медленно и с восторгом произнёс, обращаясь, прежде всего, к сыновьям, Александр III Александрович: – Если солнце красно к вечеру…

– Моряку бояться нечего! – дружно, в один голос, подхватили Цесаревич, Великие Князья и Великие Княгини.

– Если красно поутру, – продолжил августейший отец.

– Моряку – не по нутру!

– Молодцы, знаете главную морскую примету! И это значит, мои любимые чада, что Всевышний подарит нам завтра прекрасный солнечный день, без бурь и невзгод.

Затем, император Александр серьёзно посмотрел на своих старших сыновей и сообщил, что собирается их отправить на Восток, в морское кругосветное путешествие на новейшем броненосном фрегате «Память Азова», который нынче на Балтийском судостроительном заводе уже завершает подготовку к дальнему плаванию, назначенному на конец октября. То есть, через два месяца.

– Дорогие мои сыновья! – обратился отец к повзрослевшим, но ещё не возмужавшим детям. – Ни я, ни любящая вас всем сердцем мама не хотели делать из наших мальчиков оранжерейных или, того хуже, фарфоровых цветов. Несмотря на то, что вы росли во дворце, я старался создавать для вас максимально спартанские условия. Вы воспитывались в строгости, спали не на перинах, а на узких армейских кроватях и жёстких подушках, вставали в шесть часов утра, обливались холодной водой. Я брал вас с собой на рыбалку, научил стрелять, скакать верхом. Вы учились у одних и тех же учителей, освоили немало важных наук, Закон Божий, военное дело, свободно говорите на немецком, французском, английском и датском языках.

Но сейчас я ставлю перед вами абсолютно разные цели. Мичман Георгий Александрович Романов будет исполнять все необходимые обязанности в команде фрегата. Совершив кругосветку, Вы, Великий Князь, по правилам Российского Императорского Военно-морского флота, будете произведены в чин лейтенанта. Это ещё одна ступень на пути к адмиральскому званию, о котором Вы столь страстно мечтаете с детских лет.

А вот Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич Николай Александрович Романов отправится в кругосветное путешествие пассажиром. Я назначаю исполнить Вам, мой старший сын, более ответственную миссию: всюду, где бы Вы ни были, от моего имени представлять наше государство Российское! С более подробным маршрутом этого необычного Восточного путешествия по Евразии вы познакомитесь перед отплытием, – продолжил Российский император. – Скажу лишь, что Вы, господа, побываете в Австро-Венгрии, вольном имперском городе Триесте. Затем посетите Грецию, Египет, Индию, Таиланд, Китай и Японию. В экипаж крейсера «Память Азова» по просьбе своих родителей зачислен ещё один молодой повеса, которому пора, наконец, повзрослеть и, в первую очередь, бросить кутить на пирушках. Это, дорогие сыновья, ваш троюродный брат, греческий принц Георг, граф Корфский, – лейтенант Датского и Российского военных флотов, он, как и мичман, Георгий Александрович Романов, мечтает об адмиральских эполетах и будет нести службу на корабле в составе экипажа.

А по сему, с Богом, благословляю вас, дорогие сыновья, совершить подвиги во славу нашего Отечества! – договорив эти напутствия, император по-отечески перекрестил, обнял и трижды расцеловал каждого из своих старших детей.

В надёжные помощники Наследнику Престола отцом уже был назначен небезызвестный мастер международной дипломатии, князь Эспер Эсперович Ухтомский8, прикомандированный для написания книги о путешествии чиновник Министерства внутренних дел. Руководителем всего путешествия по Указу Государя стал генерал-майор свиты Цесаревича, князь Владимир Анатольевич Барятинский.9

В флигель-адъютанты Наследника Престола император, долго размышляя, выбрал героического князя Николая Дмитриевича Оболенского10. В свиту сопровождения также вошли для охраны Его Высочества князь Виктор Сергеевич Кочубей11 и гусар Волков.

Если вся свита Цесаревича, сопровождавшая его в Восточном путешествии, была назначена императором Александром III, то своего товарища и сослуживца штабс-ротмистра Евгения Николаевича Волкова12 в это путешествие позже пригласит сам Цесаревич.

Ещё одним из ярчайших членов экипажа фрегата «Память Азова» был сын известнейшего учёного с мировым именем Дмитрия Ивановича Менделеева от первого брака (с Ф.Н. Лещевой, которая была старше мужа на 8 лет) – лейтенант Владимир Дмитриевич Менделеев.13

… С волнением венценосный отец достал из кармана две красивых открытки, которые они с женой приготовили лично для Наследника Престола Цесаревича Николая и Великого Князя Георгия, и вручил их сыновьям.

Внимательно разглядывая подарок отца, наполненный особенным смыслом, они сразу подметили небольшие различия в бумажных акварелях. На одинаковых, на первый взгляд, открытках ручной работы, в нижнем правом углу, стояли разные автографы. Это были подписи их отца и матери, создавших сии миниатюры собственными руками под руководством учителя, художника Боголюбова.

Разумеется, открытка, подписанная Марией Фёдоровной, досталась её любимчику – Великому Князю Георгию Александровичу…

С одной стороны каждой открытки была изображена красиво парящая над волнами огромная белая птица. А с другой стороны – каллиграфическим почерком записано стихотворение французского поэта Шарля Бодлера в талантливом русском переводе их современника Петра Филипповича Якубовича (1860-1911):

АЛЬБАТРОС

«Когда в морской пучине тоска грызёт матросов,

Они, досужий час желая скоротать,

Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,

Которые суда так любят провожать.

И вот, когда царя любимого лазури

На палубе кладут, он снежных два крыла,

Умевших так легко парить навстречу бури,

Застенчиво влачит, как два больших весла.

Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает!

Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!

Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает,

Тот веселит толпу, хромая, как и он.

Поэт, вот образ твой! Ты также без усилья

Летаешь в облаках, средь молний и громов,

Но исполинские тебе мешают крылья

Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов».

Прочитав все вместе текст о величественных и гордых птицах альбатросах, Романовы немного загрустили. Мария Фёдоровна разъяснила младшим детям смысл и символику романтической элегии Бодлера: рождённый Богом летать высоко в небесах осознаёт, оказавшись на земле по злой воле глупцов, что на тверди его могучие крылья только мешают ходить. Но и наоборот. Тот прекрасный и свободный мир, где царят избранники Бога, альбатросы и поэты, является недостижимой стихией для обывателей.

– Однако посвежело. Вернёмся в кают-компанию выпить чай с десертами. И там я расскажу вам…

– Сказку? – спросила у отца его самая младшая доченька, Великая Княгиня Ольга Александровна.

– Почти – старинную и поучительную легенду об альбатросе, – загадочно произнес любящий отец, высоко подняв малышку на руках…

Когда все собрались за столом, император Александр III Александрович снова изучающе взглянул на старших сыновей:

– Признайся, Никки, что ты уже положил открытку с альбатросом в свою заветную шкатулочку? Я знаю, что ты записываешь и складываешь туда умнейшие остроты Великого Князя Георгия. Он, конечно, знатный шутник. И нам с мамой нравится это его качество. Но признайся, для чего ты это делаешь? – все присутствующие также вопросительно посмотрели на старшего брата.

– Чтобы блистать остроумием перед своей Матильдой! – вдруг раздражённо и резко воскликнул Георгий, – теперь члены семьи перевели недоумённые взгляды на него…

Не случайно отец за столом решил разрядить обстановку, вынеся на свет вновь вспыхнувшую ссору между братьями на палубе «Александрии». Они буквально начали драку. И всё из-за этой несносной польки, в которую, теперь уже было очевидно, что влюбились оба! Случалось такое и в детстве, что мальчишки дрались на кулаках. Соперниками они были решительно во всем. Но время детских игр давно прошло… Как же родителям отпускать их вдвоём за тридевять земель на одном корабле, где это, как пожар, разгорающееся соперничество может навредить столь важной государственной дипломатической миссии?

– Встаньте! И немедленно пожмите друг другу руки, а затем пообещайте мне, что, пока будет длиться Ваше кругосветное путешествие, Вы сохраните обещанное мне слово: никогда, слышите, НИКОГДА больше не вспоминать об этой балерине! Вы ведь оба прекрасно знаете, как я не приемлю морганатические браки!14

Царственный родитель, весьма разозлённый широкими обсуждениями в обществе «похождений» Наследника с балериной, напомнил обоим провинившимся старшим сыновьям о своём недавнем Высочайшем государственном Указе от 23 марта 1889 года, адресованном всем членам Императорского Дома, которым КАТЕГОРИЧЕСКИ «были запрещены браки с неравнородными лицами»!

Что тут оставалось делать оконфузившимся Великим Князьям? Пришлось не только пожать друг другу руки, но и крепко обняться на глазах у всех членов семьи и дать соответствующую клятву отцу и матери. Только когда конфликт был полностью улажен в узком кругу родных и близких, а нравственный важный урок преподнесён и старшим, и младшим детям по всей родительской строгости, Александр III Александрович, смягчившись, стал рассказывать легенду о птице альбатросе. Эта поучительная и трогательная история передавалась в Императорском Доме Романовых вот уже на протяжении более двух столетий.

– С давних времён, когда в России ещё только формировался собственный флот, а наши первые купеческие и военный корабли предприняли попытки достичь Южного Полюса, – начал свой рассказ притихшим потомкам отец, – прекрасная, гордая белая птица альбатрос всё чаще стала попадаться русским морякам на далёких морских дорогах…

Александр III Александрович на несколько секунд замолчал, а после паузы вдруг спросил:

– Кто из Вас, дети, мне сейчас напомнит размер распахнутых крыльев альбатроса?

Мария Фёдоровна ободряюще кивнула головой младшему сыну Михаилу.

– Папа, я читал про эту птицу, – откликнулся первым юный Великий Князь Михаил Александрович, посмотрев для поддержки на маму. – Размах крыльев альбатроса иногда достигает более трёх метров…

– Верно, Микки, – похвалил сына отец. – Альбатрос – само воплощение двух стихий: морской и воздушной. Этот великан, царь среди птиц, может преодолеть более восьмисот километров, и даже всё расстояние от Полюса от Полюса, зорко наблюдая за кораблями. Тем, кто заблудился в тумане, Повелитель Неба и Моря всегда укажет дорогу к долгожданному берегу. Поэтому убивать столь священную птицу у моряков считается большим и наказуемым Богом грехом. Смерть альбатроса может навлечь на весь экипаж лютые испытания, едва ли не гибель корабля во время шторма. По легенде считается, что героические души почивших в морской пучине мореплавателей в награду за смелость и любовь к океану вселяются в альбатросов, и это они подают птицам сигналы и просьбы о помощи своим братьям, терпящим бедствия. Поэтому птица альбатрос у моряков в особенном почёте…

– Папа, а душа нашего братика Сашеньки15, умершего в одиннадцать месяцев, мне мама рассказала, могла бы вселиться в альбатроса? – вдруг, вздохнув, спросила Великая Княжна Ксения.

– Успокойся, доченька, – ответила Мария Фёдоровна. – Наш ангел Сашенька никогда не видел моря, не успел…

– Жаль, оно такое красивое, – призналась, взглянув на море через иллюминатор, Великая Княжна Ольга Александровна, самая младшая из детей.

– Папа, скажи, а Никки и Жорж во время Восточного путешествия на корабле «Память Азова» повстречают альбатросов? – поинтересовался Великий Князь Михаил Александрович, который рос очень добрым и любознательным ребёнком, поэтому очень много читал и знал немало интересных фактов из любимых предметов – истории и географии.

– Думаю, что ваши старшие братья обязательно увидят этих чудесных птиц во время перехода из Индийского океана в Тихий океан, – серьёзно ответил император. – Они уже предупреждены, что ни ловить, ни убивать альбатросов нельзя.

– Мне всё же не понятно, отец. Но ведь всё равно, рано или поздно эти птицы могут умереть. Тогда, что же происходит с душами погибших моряков, вселившихся в альбатросов? – вновь спросил Микки.

– Хороший вопрос. Согласно легенде, каждая из этих птиц, почувствовав приближение конца своей жизни, взмывает в вышину и касается могучим крылом крыла другой, молодой и сильной птицы, передавая ей свой бесценный груз. А потом камнем падает в морскую пучину, на самое дно… – снова ответил император. – Одним из первых про альбатросов столь захватывающе и интересно написал англичанин, капитан Джеймс Кук. Но ведь Вы, дети, знаете, кто первым открыл Антарктиду?

– Российские флотоводцы и смелые моряки на шлюпах «Восток» и «Мирный» в 1820-ом году под руководством Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена и Михаила Петровича Лазарева совершили экспедицию к Южному Полюсу и открыли шестой материк. – Снова быстрее всех ответил Великий Князь Михаил Александрович.

– На деревянных шлюпах им пришлось маневрировать среди льдов и айсбергов, блуждать в тумане, не видя солнца, так как ещё длилась полярная ночь. Однажды моряки совсем отчаялись, но сидевший на матче в специальной корзине вахтенный матрос вдруг заметил альбатроса, который указал смельчакам дорогу к незнакомому берегу, не указанному ни на одной карте. Произошло настоящее чудо. Но, самое главное, что та же птица показала русским морякам обратный путь. И они, целыми и невредимыми, вернулись домой…

Много интересных историй и поучительных легенд знал Российский император. Однако новая сказка-быль особенно потрясла его детей и растрогала супругу, императрицу Марию Фёдоровну…

– В разных уголках Тихого океана живёт древний народ – айны16, – многозначительно посмотрев на Великих Князей и Великих Княгинь, – продолжил свой рассказ Александр III Александрович. – Эту легенду об альбатросе айны передают из уст в уста, из поколения в поколение. Вот, послушайте, дети… Однажды, на острове Кунашир17, густо заселённом айнами, проживала семья рыбака Эдзо. Когда его сыновьям было уже три и пять лет, однажды Эдзо не вернулся домой. Вскоре утренним морским приливом его пустой челн с поломанной мачтой прибило к берегу, аккурат возле места, где стояла на берегу рыбацкая хижина Эдзо. В лодке был большой и свежий улов. Видимо, глава семейства, прежде чем погибнуть по неизвестной причине, успел опустошить свои сети. Супруга Эдзо не хотела верить, что погиб её любимый супруг. Она построила недалеко от дома, на вершине холма небольшой очаг. И каждый вечер зажигала в нём огонь, чтобы свет указал дорогу домой её возлюбленному. Так, в ожидании, прошло почти десять лет. Отец супруги Эдзо, чтобы помочь семье дочери, починил рыбацкую лодку, поставив новую мачту с парусом. И все эти годы возвращался домой к внукам и дочке с хорошим уловом. На закате, когда солнце уже почти падало за горизонт и становилось темно, он правил свой челн на свет очага. Однажды старик перед возращением домой, уже освободив сети и наполнив лодку уловом кефали, взглянул ввысь. Он заметил, как старый, усталый альбатрос коснулся крылом молодого альбатроса, тоже парившего рядом высоко, под облаками… «Я понял тебя, бродяга, – с печалью сказал рыбак, видавший виды и знающий толк в мудрости айнского народа, – ты передал свой груз из душ погибших героев другой, более крепкой птице, а теперь сложишь свои крылья, чтобы навеки остаться в морской пучине». – Так всё и случилось, – продолжил августейший отец. Император посмотрел на притихших детей: – Старик увидал, как альбатрос сложил крылья и начал падать в море. Но в какой-то момент произошло непредвиденное! Жена Эдзо, по традиции, как раз зажгла огонь в очаге на вершине холма рядом с хижиной. Увидав свет, альбатрос спикировал над волнами и сел на корму челна. Внимательно взглянув на птицу, старик успел заглянуть ей в глаза… По его спине пробежали мурашки, ему на секунду показалось, что он встретился взглядом с погибшим зятем Эдзо. Лодка причалила к берегу, и старый рыбак вытащил её из воды, чтобы было удобнее выбрать улов. Он, взглянув на сидящего спокойно альбатроса, сказал: «Берег покрыт острыми камнями. Тебе не пристало идти домой пешком, можешь поранить крылья. Поэтому я отнесу тебя в хижину на руках». С этими словами он взял птицу и принёс её прямо к порогу. Из дома пахло вкусным ужином. Слегка постаревшая вдова рыбака Эдзо вместе с подростками-сыновьями выскочили навстречу отцу. При виде альбатроса она уселась на небольшую скамеечку и горько заплакала, заглянув в глаза птице. Дети сели по обе стороны рядом с матерью. Почти обессиливший альбатрос положил женщине на колени свою голову с розовато-жёлтым клювом, затем, широко раздвинул крылья, словно обнимая мать и детей, взглянул на них на прощанье и испустил дух…

С той поры семья Эдзо никогда ни в чём не нуждалась. У них хватило средств, чтобы построить неподалёку от дома таверну, а затем и причал, к которому подходили на свет очага, что всегда горел на холме, большие и маленькие рыбацкие суда…

Закончив эту красивую айнскую легенду18 об альбатросе, император улыбнулся членам своей семьи.

– Папа и мама, братики и сестрёнки, мы с Георгием даём Вам слово, что никогда не обидим альбатросов, – признался растроганный Цесаревич Николай Александрович, обладавший очень чувствительной и доброй натурой.