Читать книгу Санхилл: Карантин - Группа авторов - Страница 1

Книга Следующая

Карантин

Разумеется, я думал, что я умру – произошло это за какие-то секунды, или доли секунды до того, как взмывший в воздух, а потом перевернувшийся и вытряхнувший меня наземь катер рухнул вниз, на мою спину, но мне, для осознания факта неизбежности смерти, вполне хватило и этого. Не могу припомнить какого-то там хрестоматийного, для таких случаев, проигрыша всей жизни перед моими глазами, но знаю точно, что буквально обмер – но не от ужаса, а от своего «льда» в организме – и подумал о том, что же я могу сейчас сделать… Но ничего придумать не успел.

Вероятнее всего, я действительно умер, потому что эта здоровенная хреновина попросту размозжила мне голову, раздавила мои внутренние органы, сломала хребет и грудную клетку – после такого шансов не могло быть ни у единого человека.

Но, очевидно, ситуация, в которую попал я, и многие другие из тех, кто обучался в академии-интернате «Санхилл», была отнюдь не из тех, обычных, в которых мертвецы всегда остаются мертвецами, сломанные кости никогда не срастаются, раздавленные сердца никогда более не заполняются кровью, а мозг, растёкшийся по прибрежной мокрой гальке, на линии между землёй и океаном, более никогда не залить обратно в расколотый сильный ударом череп. А потому-то и настал тот день, когда я понял: я не умер, я сплю.

Я не могу сказать точно, когда он наступил, хотя и писал выше, что тьма, наступившая для меня на берегу где-то в окрестностях маленького рыбацкого городка Педжо, продолжалась для меня примерно около недели, так как меня в этом уверили сначала все календари и часы, которые я нашёл, когда очнулся и пришёл в норму. Возможно, с момента моей смерти действительно прошла неделя, но, быть может, прошёл и месяц, и год, и три, и целое тысячелетие. За окном комнаты, в которой я тогда очутился, по крайней мере, стояло что-то, действительно похожее на начало ноября – мрачно, сыро, ветрено, уныло так, что сводит кости.

Сначала, ещё не открыв глаза, и лёжа в кровати, я думал, что продолжаются осенние каникулы, а если быть точнее, уже заканчиваются, а я, как назло, заспался, и ничего не успею за этот последний их день – ни почитать книги, не посмотреть фильма, ни полазить в Интернете, не поболтать с Жанной или ещё с кем-то из моих друзей и знакомых. У меня ничего не болело, быть может, только лишь слегка затекли мышцы, а потому я мог позволить себе продолжать рассуждать в подобной струе, даже не вспомнив толком, что было до этого. Но волей-неволей, мозг восстанавливал полустёртые данные. Лизи, вспоминал я, Лизи говорила, что в последний день каникул мы поедем куда-то… Я поеду… В какой-то город на Ньюфаундленде, на что-то вроде матча по бейсболу или американскому футболу… Нет, там будет что-то связанное со льдом, так что, стало быть, либо хоккей, либо катание на коньках, либо кёрлинг… Кёрлинг… Забавно было бы взглянуть на него… Интересно, сколько сейчас времени? Лизи не убьёт меня, если окажется, что, пока я спал, она так и не сумела дозвониться до меня? Нет, должно быть, ещё слишком рано, иначе она прибежала бы ко мне сама, и выломила бы входную дверь в мою комнату мощным ударом левой ноги. Я почему-то усмехнулся в своём полусне, и продолжал ухмыляться, шевеля своими мыслями… Главное, что бы она не поехала туда вместе с нами… Со мной и Джерри – иначе там нам от неё не будет никакого отдыха… А я точно поеду с Джерри? Мне же вроде бы говорили, что он заболел… Моя ухмылка стала вянуть. Нет, он точно чем-то заболел, и, кажется, чем-то серьёзным, его даже как будто бы пришлось везти на материк… Какая-то очень серьёзная болезнь… И не у него одного, тут вроде были слухи о целой эпидемии… Эпидемии очень, очень серьёзной болезни, и очень многие ею здесь, в интернате, болеют. И каникулы эти из-за неё сильно подпорчены, это точно, потому что весь Ньюфаундленд и Лабрадор закрыли из-за неё на карантин, и нам отсюда не выбраться, пока он не закончится, и мы будем торчать тут, торчать, до тех пор, пока кому-нибудь это не надоест настолько, что ему попросту захочется сбежать отсюда.... Стоп! (ухмылка моя исчезла совсем, и я попытался открыть глаза, но не сделал этого, так как ещё не был вполне уверен, что мне стоит делать это) А ведь действительно кто-то сбежал уже… Или пропал? Или… Чёрт, да мы же сами хотели сбежать – я, Жанна, Айко, ещё какая-то девушка, новая пассия моего приятеля-индейца, не то Вайновски, не то ещё кто-то… Но когда? Вчера? Сегодня? Завтра? Или мы…

Вот тут-то, на этом самом моменте, когда мне удалось вспомнить всё – ну, или почти всё – глаза мои открылись, словно бы сами по себе. И я почувствовал неприятный, неестественно живой холод, который побежал по всему моему организму – тканям и коже – от кончиков пальцев по конечностям, как по магистралям, к сердцу, желудку, мозгу, всему, что было во мне, всему, что могло чувствовать, опасаться, быть человеческим, а не принадлежать какому-то дерьмовому биороботу из искусственно выращенных тканей. Чему-то такому, что сгинув, по идее, не должно было бы вернуться вновь – но тем не менее, ко мне вернувшемуся.

Если бы я мог, я закричал от ужаса, но… Но не смог. Открыв глаза, я увидел потолок, оклеенный обоями в какой-то весёленький геометрический рисунок, и сумел лишь подумать, что в комнате, в которой я жил прежде, такого не было.

Что его не было ни в той, не другой комнате.

Потом я поднялся, и сел на кровати, на которой лежал прежде. Эта комната была комнатой в одном из общежитий интерната Санхилл, и в голове моей проскочила мысль, что если бы я после смерти попал бы в рай, то он бы так не выглядел. Но, в конце-концов, выжить после падения плашмя на голые камни с почти-что десятиметровой высоты и удара носом рухнувшего на меня, как наковальня в идиотском мультфильме, трёхтонного катера я бы тоже не мог. Но если ад, то за что? А если не ад, и не рай, и не грёбаное переселение душ, то что это за хрень, в конце-концов? Если даже мне удалось выжить, то почему я, чёрт бы меня побрал, не в госпитале, а в этом идиотском общежитии?

Внутри локтевого сгиба моей левой руки что-то свербило… Хотя нет, пожалуй, термин «свербило» тут был бы не совсем подходящим, потому что, если задуматься, даже малый и непродолжительный зуд вызывает неприятные, иногда даже болезненные ощущения – а я их не чувствовал. Скорее, нужно сказать, что я чувствовал, что там, под кожей, и внутри моей плоти, было что-то чужеродное, но никаких болезненных ощущений я от этого не испытывал. Это выглядело так, как будто бы я ощущал это нечто не внутри своего, а чьего-то чужого организма, возможно, находившегося неподалёку, а, возможно, пребывавшего вдали от меня за многие километры, но наблюдаемого мной посредством телевидения, или видеозаписи, выложенной в Интернете. Я, не глядя, слегка согнул руку в локте, и почувствовал лёгкий, как будто я сделал его сам, и самым кончиком швейной иглы, укол. Возможно, в этот самый момент я ощутил, как неведомое нечто ткнулось мне в кость, или в оболочку суставной сумки.

Я выпрямил руку, и посмотрел на неё. В моей вене – примерно в том самом месте, где у врачей принято брать кровь на анализ – находилась толстая, и явно полая металлическая игла, к другой стороне которой был присоединено нечто вроде гибкого шланга, или трубки; а трубка, в свою очередь, вела к пластиковому пакету с жёлтой жидкостью, закреплённому на металлической стойке капельницы. В том месте, где игла уходила под кожу, сбоку был прилеплен прямоугольный кусочек пластыря, но только одной стороной – очевидно, пока я спал (или находился в своих потёмках на грани между жизнью и смертью), он отклеился, и теперь болтался на моей коже, как кусочек сорванной резким щипком плоти. Я взял его двумя пальцами, и оторвал его полностью. Потом аккуратно, тоже двумя пальцами, вытащил из вены и иглу капельницы. Из её носика тут же выступило несколько капель жёлтой жидкости, из-за чего она напомнила мне увеличенный в несколько раз хоботок бабочки и пчелы; на руке тоже выступила жидкость – кровь – и её было немного. Я стёр её пальцем, и она тут же остановилась.

Я спустил ноги с кровати, и увидев рядом с ней пару бумажных, как в отеле или больнице, тапочек, вставил свои ступни в них, и поднялся на ноги. Оглянулся – вся обстановка в комнате была изменена – кровать была выставлена в центр, как в больничной палате, шкаф, кресла, журнальный и письменный столы были сдвинуты к стенам, но это не могло обмануть моего глаза – комната находилась именно в общежитии Санхилл (мужском или женском, я пока не знал), уже хотя бы потому, что все предметы мебели были стандартными именно для нашего общежития. Некоторых из них, правда, тут не было вообще – я не заметил нигде ни телевизора, ни CD-проигрывателя, и письменный стол, на котором, как было принято, должен был стоять если не твой личный ноутбук, то оплаченный руководством интерната компьютер, был тоже пуст; не было на нём и стационарного телефона, не говоря уже о привычных мне груд книг, тетрадей и предметов канцелярии, которые обычно закрывали поверхность моего собственного стола так плотно, что последняя, бывало, с трудом просматривалась сквозь всё это. Кроме того, в отличие от предыдущих занимаемых мной жилплощадей, эта была идеально чиста, с выметенным и пропылесошенным ковром, вымытым полом, сверкающими чистотой окнами, и с воздухом, в котором не пахло ничем, кроме, собственно, воздуха. Да, и ещё – здесь было тепло, не так, как всю эту трижды проклятую каникулярную неделю – уж не знаю, кто приложил к этому руку, но отопление теперь, кажется, работало, и потому, если подумать, здесь было даже уютно – хотя мне, с моим пропитанным «льдом» организмом, на этот самый уют было наплевать.

Мне всё ещё казалось, что-то, что я сейчас вижу – отнюдь не реальность, а что-то, явно находящееся вне её пределов; и, хотя я никогда не был особенно религиозным человеком, мне казалось, что сюда, в эту странную комнату, вот-вот должен был войти кто-нибудь вроде Святого Петра с ключами от райских врат, звенящими у его пояса, или Мрачного Жнеца с косой на перевес, и должен был объявить мне, что эта фигня – на самом что-вроде чистилища, или пересадочного пункта перед развилкой «Рай\Ад», после чего предложит отправиться мне в путь, вслед за ним. Я не мог поверить, что сумел выжить после той катастрофы, тем более, не находил подтверждения тому, что я жив – ни боли, ни страха, ни чего либо ещё, что могло подтвердить мою жизнеспособность, я сейчас не чувствовал. Та волна «льда», которая поднялась в моём организме в тот момент, когда я проснулся(?), могла, например, означать мой последний вздох, в тот момент, когда я уже был размозжён упавшим на меня катером, и сейчас я, бесчувственный, мог быть всего-навсего своей собственной бессмертной душой, отправленной в какой-нибудь лимб или элизиум, для того, что бы дождаться там своей участи. Вот только зачем могла быть поставлена в этом лимбе или элизиуме стойка с капельницей, явно предназначенная для того, что бы поддерживать питание моего – живого – организма в то время, пока он находился в бессознательном состоянии, понять я пока не мог, а потому версия с путешествием на тот свет пока ещё не казалась мне достаточно убедительной.

Я слегка потянулся – скорее, по привычке, нежели ввиду действительной потребности в этом – и направился к окну и двери на балкон, теперь находящимся как раз за моей кроватью. Все мои члены слушались меня легко и непринуждённо, голова была ясной, а глаза не слезились, и не было этого привычного для меня ощущения, будто на ночь я умывался не водой из-под крана, а сладким чаем из чашки. На ходу я невольно дотронулся до своей переносицы, и понял, что очков на мне нету – да и откуда им там быть, по сути, если я только что встал с кровати? Тем не менее, вокруг всё было различимо мной столь же ясно, как если бы я был в них. Действительно, подумал я – если я умер, то почему мне нужно плохо видеть, ведь мои ни к чему не пригодные хрусталики остались в моей же, раздавленной рухнувшим на неё катером голове…

Подойдя к окну, я приоткрыл дверь на балкон, и вышел на него, не чувствуя при этом ни потока холодного воздуха, ворвавшегося мне навстречу в комнату, ни холодного пола, который от моих пяток отделял лишь тонкий слой подошв бумажных тапочек – хотя всё это было, как и игла капельницы, ранее вставленная мне в вену, но моё тело, одетое только лишь в незнакомые мне пижамные штаны из зелёной шелковистой ткани, попросту не обратило на них никакого внимания. Я приблизился к стёклам, отделяющим пространство балкона от улицы, и посмотрел сквозь них – но не увидел ни пламенеющих панорам ада, ни райских садов, ни пульсирующего чёрного ничто, ни сумрачно созерцающего меня гигантского лица Создателя – а вполне привычный мне пейзаж – тонкую полоску вечнозелёного газона внизу, под стенами общежития, ряд деревьев у самого края обрыва, и виднеющиеся за ними беспокойные воды Атлантики. Кажется, что это всё-таки было мужское общежитие, и где-то на уровне пятого этажа, потому как деревья были видны мне лишь только в качестве крон, а далеко за бушующими волнами в протоке была смутно видна громада острова, на котором находился злосчастный Педжо, на пристань которого мы тогда так и не попали.

Несколько недоумевая, я вышел с балкона, и закрыл за собой дверь. Подумав немного, я постоял рядом с ней, сжимая в руке её ручку, дабы попытаться осознать, насколько реальной её воспринимает моё тело. Тактильные чувства говорили мне о том, что она реальна не менее, чем тот металлический мокрый гроб, который опустился на меня перед моей смертью(?). Я нахмурился, отошёл в сторону, потом дотронулся пальцами одной руки до ладони другой. На ощупь ладонь была мягкой, слегка тёплой, явно не принадлежащей ни покойнику, ни привидению, а пальцы были твёрдыми, и вполне себе реальными.

– Что за бред тут происходит, – вырвалось из меня автоматически. Я закрыл, нет, даже зажмурил глаза, и – хотя я сам не понимал, что это могло мне дать, на ощупь прикоснулся к кончику собственного носа. Мне это удалось – таким образом я в какой-то мере протестировал не только свою реальность, но и состояние своей нервной системы. И то, и другое было в полном порядке – хотя, по сути, после удара несколькими тоннами металла и пластмассы, упавшей на меня с десятиметровой высоты, я должен был не то что бы не в состоянии прикоснуться пальцем к кончику носа, а, в лучшем случае, превратиться в калеку, который может лишь самостоятельно дышать, да испражняться под себя.

В любом случае, я не должен был оказаться здесь, в это идиотском общежитии, в комнате с привычной для меня мебелью, и видом из окна – так, словно вчера не было ни блюющего кислотой на пол Джерри, ни загадочных мольб превратившейся в какое-то мрачное привидение Лизи Айнуллене, ни нашего бегства с острова, ни его трагического, но вполне, как мне сейчас думалось, закономерного финала.

Нужно посмотреть, что находится вне пределов этой комнаты, подумал я, и опять приблизившись к кровати, встал рядом, и оглянулся вокруг. Обе двери были на месте, и в стандартных для них местах – одна из них должна была вести в коридор, другая – в комнату, смежную с моей. Рядом с последней я, не без лёгкого удивления, увидел мой собственный плакат с фотографией участников группы Depeche Mode, запечатлённых во время фотосессии к записи альбома «Game of the Angel». Гор, Гаан и Флетчер стояли на какой-то песчано-прибрежной местности, в немного напряжённых позах и с несколько невесёлыми выражениями лиц, словно бы всё это время они ожидали лишь моего пробуждения, и теперь им было нужно, что бы я куда-то пошёл вслед за ними. Продолжая удивляться всё больше и больше – конечно, не настрою сфотографированных пару лет тому назад музыкантов, а тому, что кто-то – уж не знаю кто – догадался повесить этот выглядевший несколько неуместным на фоне остального происходящего плакат на стену в незнакомой мне комнате, я шагнул к двери в смежную комнату, а затем подёргал за её ручку. Дверь оказалась закрытой . Я, склонившись к ней ухом, попытался прислушаться к тому, что за ней происходит, и услышал чьё-то мирное сонное сопение…

… И в тот же момент, едва я успел подумать о том, что если то место, в котором я нахожусь, является Раем, Адом или Чистилищем, то я сам, без всякого сомнения, являюсь Наполеоном Бонопартом, дверь – другая, та, что вела в теоретический коридор, распахнулась настежь и врезалась в стену так, что храп за стеной мгновенно прекратился, а сама она отскочила от стены с такой силой, что чуть не вышибла того, кто сюда явился, обратно, прочь из комнаты. Он (или она) едва успел увернуться от неё, а потом неуклюжим шагом попытался дальше, к центру комнаты, но споткнулся на полпути, и упал носом вперёд, на пол. Он (верней, она, и теперь это было ясно) был наряжен в женскую ночную рубашку, был без обуви, и обе его (её) конечности были настолько красными, что напоминали панцирь отварного омара. От фигуры на полу шёл слабый белесый дым.

– Помоги-ииит… – засипела странная фигура на полу – Ваао… ФФФФ… Воды… Пожауффшшш… Умиииифф…

Кем бы ты не был, подумал я в окончательном смятении, ты явно не располагаешь ключами от райских врат, да и вести мою грешную душу на лавовые поля Ада ты, наверное, не собираешься… Потом, поколебавшись ещё с секунду, я подошёл к человеку на полу поближе.

– Эй, – я склонился над его телом, и тут же с удивлением увидел, что ткань его (её) ночной рубашки на спине покрыта какими-то непонятными светло-коричневыми пятнами, явно не бывшими здесь изначально, а – кроме того, как мне показалось в тот миг, эти пятна медленно увеличивались, прямо на глазах, словно подпалины на брошенной на россыпь углей светлой ткани… Может, это и были подпалины, прозвучало внутри меня сумасшедшее озарение – Ты… Вы кто? Что с Вами?

Я осторожно положил свою ладонь на плечо своему странному гостю, и тут же почувствовал жар, причём не тот, который бывает даже у серьёзно заболевших людей, а такой, какой исходит от раскалённой кухонной плиты, вроде той, на которых в ресторанах прилюдно жарят стейки. Я тут же отдёрнул руку, но совсем не потому что мне было больно, а потому что из-под моих пальцев тут же повалил густой и едкий дым, а человек, распростёршийся на полу моей новой комнаты, застонал, явно от боли, и одновременно словно бы желая меня о чём-то предупредить. Там, где раньше находилась моя рука, тут же обнаружился коричнево-чёрный отпечаток ладони, дымящийся, как будто бы след от прикосновения Сатаны.

Человек на полу поднял взгляд на меня. Это была девушка, но понять, кто это, хотя бы сказать, знакома она мне, или же нет, я не мог – потому что лицо это было красным, таким же красным, как, например, огнетушитель, или только что сорванный с ветки томат; глаза были выпучены так, словно бы ещё немного, и они попросту вывалятся из своих орбит; рот был приоткрыт, из него валил пар, как будто на жестоком зимнем морозе; а от неприятно потрескивающих волос, вернее, от их корней, шёл не пар, а самый настоящий дым, имеющий мерзкий запах горелой шерсти.

– ВААААААДЫЫЫЫЫЫЫЫЫ, – выдохнула несчастная вместе с очередным клубком горячего пара изо рта— ДАЙ ФАААДЫФФФФ…

Я не имел никакого понятия, как человеку в её состоянии – кажется, у этой несчастной должна была вот-вот закипеть кровь в её жилах – может помочь глоток воды, который, возможно, тут же испарится, едва она сумеет проглотить его, но, постольку-поскольку никакого иного, более эффективного пути к её спасению я пока ещё не видел, я решил, что мне стоило бы выполнить хотя бы эту её просьбу. По прежнему ощущая себя человеком, который приоткрыл дверь между реальностью, и чем-то невообразимым, и в страшном изумлении застыл на пороге между ними, я попросил незнакомку подождать секунду, а потом встал во весь рост, и вот уже в третий раз оглянулся по сторонам. Мне нужен был какой-то сосуд, в который я мог бы набрать воды из под крана в теоретически находящемся напротив этой комнаты туалете, но разумеется, я его нигде не видел. Обычно вся посуда в моей комнате находилась, опять же, на письменном столе, ну, или, на худой конец, на журнальном столике, но сейчас что тот, что другой были абсолютно пусты, даже протёрты от пыли, так что я даже не был уверен в том, что здесь, в этой комнате могло быть что-то моё, кроме этого дурацкого плаката с Флетчером, Гором и Гааном на пустынном песчаном пляже.

В отчаянье я подошёл к письменному столу, и стал наугад открывать в нём ящики. В верхнем были какие-то тетради и книги, некоторые из которых показались мне знакомыми, а некоторые – стандартными, такими, какие могли бы оказаться у любого из учеников в Санхилл, но чашек не было. Из отделения справа посыпалось и вовсе что-то непонятное – какие-то герметично упакованные пакеты с неясным белесым содержимым, которыми кто-то, мне неведомый, решил набить всё пространство за левой дверцей, предварительно вытащив из-за неё все выдвижные ящики. Я решил пока проигнорировать эти штуковины, и открыл правое отделение. Там тоже были вытащены ящики, но не все, а, те, что были снизу, и на их месте, у самого края, находился электрический чайник, и ещё что-то, похожее на металлическую оцинкованную супницу. Схватив «супницу», я опять крикнул всё ещё лежащей на полу девушке, что бы она подождала, и выбежал через всё ещё открытую дверь в коридор…

… И я увидел, что это, между прочем, был действительно коридор, а не что-то такое, что сказало бы мне о том, что я действительно умер, и уже нахожусь за гранью бытия. Обычный коридор в мужском общежитии, уже порядком намозоливший мне глаз за всё время моего здесь обучения. Ничего необычного, разве что видневшийся вдали пост коменданта был пустым…

Я открыл дверь, находившуюся как раз напротив той, что вела в комнату, в которой я очнулся, и вошёл в туалет, который за ней располагался. Тоже всё нормально, оценил я, оглянувшись вокруг на скорый глаз, тот же кафель, та же душевая кабина, и ванна для ополаскивания ног, раковина с двумя кранами для горячей и холодной воды, зеркало, держатель для мыльницы и зубной пасты с щёткой над ней. Подойдя к раковине, я открыл кран с холодной водой и подставил под струю металлическую миску. С металлическим бульканьем она наполнилась, и я, предварительно закрыв кран, понёс её в «свою» комнату.

Как она ей поможет, спросил я себя вновь, аккуратно приоткрывая входную дверь ногой, ведь если она возьмёт эту чёртову миску в руки, то вода в ней закипит в считанные секунды… И что с ней такое, в конце-концов? Люди попросту не живут с такими температурами, потому что при пятидесяти градусах кровь начинает сворачиваться, а при температуре тела этой девушки она должна кипеть, и кипя, литься через нос, рот, глаза и уши. В любом случае, она не может двигаться, и пытаться говорить что-то, когда её собственные волосы, и ночная рубашка, того и гляди, воспламенятся от того, что у неё такая температура… Она должна бы попросту свариться заживо – но вместо этого каким-то образом сумела добраться до меня… Откуда? И почему именно ко мне?

Я вошёл в комнату, и настороженно посмотрел на неё, всё ещё лежащую на полу, но теперь не на животе, а скорчившись в позе эмбриона. По видимости, собственного жара она не ощущала. Ночная рубашка на ней дымилась, но ещё не тлела, зато, кажется, начал тлеть ковёр под ней самой. Я с ужасом от возможности того, что здесь вот-вот начнётся пожар, подскочил к ней, и чуть было не вылил воду на неё… Но удержался от этого, а сел рядом с её дымящейся головой на колени, и поставил миску с водой где-то рядом с её головой.

– Попробуй приподнять голову, – предложил я ей, не вполне, впрочем, сейчас, уверенный в том, что она может понимать мои слова – И открой рот. Я сам…

Она и впрямь приподняла голову (на ковре от неё остался словно бы чёрный трафаретный оттиск, как будто бы на плоскости гигантской камеи – и он слегка дымился), и, действительно открыла рот, но, едва я попытался поднести к ней край миски, она испуганно отдёрнула голову, словно я желал предложить ей не воду, а раствор стрихнина, или синильной кислоты.

– Нет, – прошептала она сипло – Вылей… Вылей на меня… Пока я не загорелась.

Я привстал, не понимая, говорит ли она, следуя руководству разума, или же сиюминутному желанию избавиться от невыносимого, жгущего кожу чувства… Но, посмотрев на её уже почти коричневую от жара ночную рубашку, и дым, вырывающийся из-под её красных голых ног, подумал о том, что возможно, ей сейчас руководит и то, и другое.

– Вылей, – повторила она мне еле слышно, а потом опять уронила голову на ковёр, и он опять задымился под ней.

У меня мало воды в миске, подумал я в смятении, а если я буду носить её туда-сюда из туалетной комнаты, то я едва ли успею «потушить» её до того момента, как тут что-нибудь загорится, или эта несчастная попросту умрёт сама по себе. Мне нужна была чья-то помощь, или хотя бы нужно было сделать так, что бы вода лилась на неё в больших объёмах, чем объём этой дурацкой «супницы». Положить её в какую-нибудь ванну, или поставить под душ…

Тут меня осенило. Я вылил воду из «супницы» прямо на её дымящуюся, как только что вытащенный из костра огарок полена, голову, частично окропив при этом её плечи и спину. Послышался неприятные треск и шипение, как будто кто-то плюнул на раскалённую сковородку, и вместо дыма повалил пар – разумеется, ещё более густой, чем его предшественник – и тут же заполонил собой всё пространство комнаты. Я почувствовал себя человеком, на секунду заглянувшим в финскую парную после того, как в ней уже закончили (или только начали) мыться. Девушка на полу застонала, но продолжала оставаться такой же красной, словно обваренной, даже в тех местах, на которые попала тут же испарившаяся вода.

Этого не может быть, подумал я, и это – не реальность. Нет людей, которые могут иметь температуру тела, равную температуре кипения воды – и всё ещё оставаться живыми, и не харкать при этом кровавой пеной, которая, между прочем, должна лезть из всех естественных отверстий в их голове. Здесь, поблизости от этой комнаты, этого коридора наверняка есть что-то вроде неугасимого адского огня, который вторгается в тела грешников незаметно, в привычной для них обстановке, и тогда…

Прекрати, резко оборвал я сам себя, и опять склонился над девушкой, и сказал уже ей, и вслух.

– Я хочу проводить тебя под холодный душ. Ты позволишь?

Она посмотрела на меня своими страшными выпученными глазами с красно-жёлтыми лихорадочными белками, и что-то произнесла – одними губами.

– Я попробую, – сказал я ей, немного разобрав её неслышные слова, наклонился ещё ниже, и взял её под руку. Ни боли, не жара, как таковых, я не чувствовал – Только немного помоги мне, хорошо?

Она неуверенно кивнула мне. Я потянул её за руку вверх, она, кое-как опираясь на другую, приподнялась сама тоже. Когда она была приведена в какое-то более или менее сидячее положение, я отпустил её руку, подошёл к ней со спины, и, подхватив её под руки, с трудом, но всё же поставил её на ноги.

– Идём, – произнёс я, аккуратно положив руку на её плечо – Если что, опирайся на моё плечо.

Она беззвучно покачала головой. Её исплавленые, закрутившиеся в спирали, а частично ещё и сожжённые волосы опять начали тлеть. Я подумал о том, что если так продолжится и дальше, но она всё-таки сумеет выжить, то она будет всю свою оставшуюся жизнь носить парики, и бояться снимать их даже наедине с собой, но в присутствие зеркала.

Я осторожно повёл её из комнаты в туалет.

***

Ощущение была такое, будто я провожаю гигантскую, в человеческий рост, сосиску, только что снятую с гриля торговца хот-догами. Я всё ещё был голый по пояс, и нисколько не сомневался в том, что в результате этой прогулки получу массу обширных ожогов, которые будут, по крайней мере, первой, а, может быть, кое-где и второй степени. И хотя я понимал это столь же ясно, сколь ясно сознавал не просто невыносимый, а невозможный для человеческого тела жар, идущий от кожи моей «новой знакомой», меня это, на данный момент, беспокоило меньше всего на свете.

Я всё ещё не мог понять, что происходит вокруг меня, потому что с одной стороны это выглядело, как вполне привычная, нормальная для меня реальность, но с другой… С другой стороны эта самая «вполне привычная и нормальная» реальность крошилась вокруг меня, как старая, отсыревшая побелка, откалываясь целыми пластами, то тут, то там, заставляя меня думать даже не о загробном мире, а о чём-то, вообще находящимся за гранью восприятия нормального, имеющего возможность существовать человека.

Хотя, в принципе, я прекрасно понимал, что эта оценка происходящего может оказаться весьма далёкой от окружающей меня объективной реальности. Во-первых, мне могло так казаться просто потому, что я должен был сейчас быть мёртвым. И не просто мёртвым, а расплющенным в лепёшку, в нечто такое, что иногда можно видеть в сводках новостей по кабельным каналам, когда речь идёт о какой-нибудь страшной автомобильной аварии, в которой водители и пассажиры превращаются в мясной фарш в сплющенной консервной банке, а неосторожные пешеходы – в невразумительный набор из кусков сырой человечины, разбросанный по мокрому от крови асфальту. В данный момент моё тело должно было быть не здесь, живым и здоровым, а лежать на столе у паталогоанатома, где его, в свою очередь, должны были пытаться как-то опознать – пытаться, потому что я «погиб» в чужой стране, и каких-то конкретных ориентировок у местных властей на меня, наверное, не было – возможно, по зубам (что навряд ли, потому что от такого удара все мои зубы должны были раскрошиться в пыль, или на два метра уйти под камни), или по отпечаткам пальцев на руках, которые, если повезло, остались целыми – хотя бы от кончиков пальцев, и до запястья… Но, тем не менее, на данный момент я не чувствовал себя не мёртвым, ни травмированным, не больным, и, (уж тем более, не нуждающимся в каком-либо опознании), наоборот, даже ещё более здоровым, чем это было до того жуткого происшествия с катером… И ещё – потому что я оказался ни где-то, а именно здесь, словно неведомый некромант, решивший воскресить меня, по каким-то понятным одному ему причинам, решил переместить меня именно сюда, в это дурацкое общежитие, вместо того, что бы проводить меня в больницу, или хотя бы просто-напросто отпустить восвояси… И не в мою комнату на четвёртом этаже, а в эту, на пятом. И зачем-то переставил всю мебель. И куда-то подевал компьютер, телефон, телевизор, и всю остальную бытовую технику, оставив мне только электрочайник, и тот, как кажется, никогда не мне не принадлежавший. Зато зачем-то повесил рядом с дверью в соседнюю комнату мой плакат с Depeche Mode – словно бы это имело Бог весть какое серьёзное значение… И зачем-то присоединил меня к капельнице… К капельнице с чем? С глюкозой? С каким-то наркотиком, который лишает организм чувствительности? Второе было более вероятно, потому что, хотя я и выглядел вполне себе живым и здоровым, я ощущал себя так, как будто все мои ткани накачали новокаином, или, по крайней мере, чем-то очень на него похожим… А ещё эта девчонка, которая, вот-вот должна была свариться заживо… По неведомо каким причинам… Что с ней происходило? Почему с ней это произошло – ведь она явно не выглядела подготовленной к тому, что с ней происходило, иначе бы она была выбрита налысо, и была бы одета не в тонкую ночную рубашку из хлопковой ткани, а во что-нибудь более огнеупорное, что не стало бы обугливаться и дымиться от воздействия с её кожей…

– Заходи, – сказал я ей, подводя её, пошатывающуюся и вялую, к кабинке душа. Ночнушка на ней уже начала тлеть по-настоящему, и в ней появлялись медленно расширяющиеся дыры, как будто на бумаге, прожжённой докрасна нагретой железкой – Заходи, не бойся, можешь прислониться к стенке, это, кажется, стекло, с ним ничего не будет… Вот… Позволь, я открою кран… Что? Сама? – я покосился на рукоятки крана в душе. Они были фарфоровыми – Ладно, давай. Дверь не закрываю. И в туалет? – Я подумал немного, и кивнул ей – Мне выйти?

Она, выпучив на меня свои жуткие лягушачьи глаза, затрясла головой. Воду она пока не включала – хотя, как мне казалось, ещё немного, и она попросту вспыхнет в этой идиотской кабинке, как пропитанное бензином соломенное пугало, в которое бросили спичку. Внезапно мне подумалось, что я где-то уже её видел, и, несмотря на её изуродованную сильнейшим жаром внешность, мы всё-таки с ней знакомы, и при этом – отнюдь не шапочно, как это могло быть при случайной встрече при тех или иных обстоятельствах. Возможно, что это была какая-то знакомая моих знакомых, или что-то в этом духе.

– Открывай кран, – сказал я ей, и стал пятится на выход. Кажется, сейчас здесь должно было образоваться столько пара, что, если здесь был кто-то живой, кроме меня, этой девчонки, и того сопящего парня из смежной с моей комнаты, то он должен был наверняка решить для себя, что здесь начался пожар, и выскочить наружу, дабы побыстрее унести отсюда ноги – Открывай, я уже вышел.

Я и в самом деле почти что вышел, наполовину вылез из открытого дверного проёма, ведущего в туалетную комнату – и в этот же самый момент внутри душевой кабинки раздалось сильное шипение и треск – и дело тут явно было не только лишь в холодной воде, с силой вылетевшей из душевого разбрызгивателя, после того как моя новая знакомая на полную мощь вывернула вентиль крана. Шипение это было похоже на шипение масла на раскалённой сковороде, когда оно доведено до такого состояния, что оно начинает пузыриться, и подскакивать вверх, то и дело грозя попасть в глаз наблюдателю. Я оглянулся назад, на душевую кабинку, и увидел, что её некогда матово-прозрачная, рифлёная поверхность стала молочно белой, полностью, от потолка… Ну, быть может, немного не доходя до пола. Хотя до пола бы она достала бы тоже, если бы водяной пар в таком, нагретом состоянии, был бы тяжелее воздуха, но он был легче, и гейзером пёр через верх кабинки, уже застив собой почти весь задний правый угол у потолка. В туалетах потолки у нас покрыты не обоями, а побелкой, и я тут же подумал о том, что если эта девушка простоит здесь, под душем, достаточно долгое время, то от этой самой побелки тут попросту ничего не останется, вернее, останется, но, разумеется, всё это будет уже на полу и на стенах, в виде потёков.

– Эй, – окликнули меня сзади, и я от неожиданности чуть было не отскочил обратно, в туалет, хотя если подумать, голос не был ни резким, ни громким, скорее, наоборот, сонным и вялым, хотя и немного встревоженным – Что тут происходит? Это твоя комната? Твой туалет?

Я повернулся назад, навстречу обладателю голоса, и увидел перед собой низкорослого толстяка в белой футболке, серых мягких штанах, в которых обычно ходят лишь в помещении, и тапочках на босу ногу. Светло-русые, немного более яркого оттенка, чем у меня, волосы, были страшно всклокочены, так сильно, что казалось, они вот-вот сами зашевелятся, пытаясь принять более-менее естественное для них положение.

– Это твоя комната? – повторил толстяк своё вопрос с едва уловимым восточно-европейским акцентом. Я неуверенно пожал плечами, и толстяк, не то близоруко щурясь, не то кривясь от головной или ещё какой-то боли, покачал головой – Иди. У тебя сейчас начнётся пожар.

– Что, – я оттолкнул толстяка в сторону – Пожар? Что-то горит?

Я увидел «свою» комнату через всё ещё открытую входную дверь – там, рядом с кроватью, на которой я очнулся, темнело длинное чёрное пятно виде скрючившегося в запятую человека, а за ним, ближе к выходу, чернела цепочка следов – всего четыре или пять штук. Третий от меня тлел – в нём виднелись угли, и исходил дым, а остальное просто дымилось. В комнате вообще было довольно много дыма – словно у кого-то пригорел бекон, оставленный на плите.

– О, чёрт подери, – буркнул я, чувствуя, что это зрелище словно приводит меня обратно, в чувство реальности… Хотя реальность эта была до сих пор не слишком-то нормальной, что бы говорить, что говорить о том, что бы я полностью начал доверять. Я рванул в свою комнату, опять открыл левый ящик письменного стола, схватил, на сей раз чайник, и выбежал обратно, в коридор. В него, между тем, уже вовсю начал валить пар из туалета. Толстяк продолжал стоять между этих двух входов, и, задрав голову, растерянно наблюдал за клубами пара, ползущими по потолку из туалета в коридор.

– Да отойди же ты, о, Господи, – рявкнул я на него, отталкивая его в сторону, а потом рванулся в сторону умывальника. Ясность и ощущение реальности в моей голове, как оказалось, пришли ко мне не надолго, а только до той поры, как я увидел, что белое облако пара уже заволокло туалетную до половины, и понял вдруг, что дальше оно вовсе не будет уменьшаться, а, наоборот, только лишь расти.

К умывальнику я уже не подошёл, а подбежал, без всякой паники, прекрасно сознавая, что не запаниковал бы, если бы даже захотел этого, столь же спокойно, открыл вентиль с краном холодной воды, снял крышку с чайника, и столь же неторопливо наполнил его водой. Когда я направился к выходу, я слышал, как за моей спиной стонут, и ворочаются, как какое-то живое сердце этого кошмарного комнатного тумана… Она хочет выбраться, спросил я сам себя на всякий случай, и тут же сам себе ответил – если бы хотела бы, то сказала бы, а, может быть, и выбралась бы сама.

С полным холодной воды чайником я вышел из туалета, прошествовал мимо толстяка, всё ещё стоящего в растерянно-смятенной позе возле его дверей, и вошёл в свою комнату. Сначала плеснул воды на дымящийся след ноги моей гостьи, сейчас в это самое время принимающей свой причудливый душ, затем туда, где её тело припечаталось к полу, и выжгло собой ковёр…

– Эй, – послышался голос сзади. Я поднялся, всё ещё выливая воду из чайника на тлеющий ковёр, и увидел толстяка, неуверенно входящего в мою комнату. Он растерянно тёр ладонью свои и без взлохмаченные волосы, не ерошил, а именно тёр, и что-то в этом его жесте было неприятно-механическое, как в нездоровых повторяющихся действиях какого-нибудь психопата – Эй, что происходит? Это Санхилл? Я нахожусь в Санхилл?

Я сначала кивнул ему, а потом всё-таки неуверенно пожал плечами. Для меня происходящее вокруг, может быть, и напоминало Санхилл, но только отчасти… Впрочем, если это было нечто вроде потустороннего мира, в который я должен был попасть после смерти, то свои характерные черты он начал проявлять только сейчас… Хотя, если посудить, я не имел никакого понятия, какие характерные черты должны были быть у потустороннего мира.

То, что привело меня к моей «гибели», тоже было довольно странным, подумал я вдруг, а где-то вдалеке, может быть, дальше по коридору, раздался глухой грохот – возможно, в этом месте был ещё кто-то, и он так же только что очнулся, и решил проверить, где это он.

– Эй, – обратился ко мне толстяк опять, продолжая потирать свою ладонь о свои всклокоченные волосы, словно пытался, таким образом, очистить её от чего-то – Эй, у тебя есть что-нибудь от головы? Страшно болит голова… Какая-нибудь таблетка, вроде анальгина или парацетамола… Господи, она у меня просто на части разваливается…

Я вообще с трудом представлял себе сейчас, что у меня сейчас есть, а чего нету – я даже не был уверен в том, что эта комната была моей. Я посмотрел вокруг себя (чайник в моей руке опустел, и ковёр под моими ногами теперь уже хлюпал, как болотная жижа), посмотрел на платяной шкаф, кровать, окно с дверью ведущей на балкон, дверь в соседнюю комнату, которая теперь была открыта, (стало быть, подумал я, этот толстый и взъерошенный тип является моим соседом) потом скользнул взглядом по стене с плакатом, и, наконец, увидел письменный стол с раскрытыми (и частично отсутствующими) ящиками. У левого отделения, в котором ящиков не было вообще, продолжала валяться куча пакетов с непонятным белым содержимым, издали похожим на именно на таблетки, или на какие-то гранулы, но пластик самих пакетов был слишком матовым, что бы понять это конкретно с моего места.

– Слушай, – сказал я своему новоявленному соседу – Я не знаю, что у меня тут есть, а чего нет… Я сам только что очнулся, так что…

Где-то в глуби коридора истошно заорали, так, что на ум, в первую очередь, приходил не чей-то страх, а дикая, невыносимая боль, вроде той, что, наверное, испытывали те, кому вбивали иглы под ногти в средневековых иезуитских комнатах пыток. Толстяк изумлённо и испуганно оглянулся на крик, на секунду отняв руку от головы, и тут я заметил, что между его пальцами и волосами промелькнуло что-то сверкающее, и голубоватое, словно электрический разряд. Похожее бывает, если вы резко снимаете через голову что-то из синтетической материи, и в темноте, но в этом случае всё было видно и при освещении, и при этом сама искра была отчётливой, как между шариков электрофорной машины на уроке физики.

– Что, – спросил толстяк у меня, подозрительно на меня поворачиваясь… А руку опустив вниз – Со мной что-то не так?

Я покачал головой, неуверенный в том, что ему нужно сейчас говорить о чём-то, и потом услышал ещё один вопль, на сей раз справа, и с другой стороны коридора, вероятно, там, где находилась первая пара комнат… Если, конечно, это столь похожее на наше мужское общежитие место было похоже на него досконально…

– У меня тут только это, – произнёс я, задумчиво уставившись на беловато-серую кучу рядом со своим письменным столом – Может, есть ещё что-то, но я не имею никакого понятия, что это, и где это, потому что эта комната – не моя, и вещи в ней, скорее всего, тоже не мои. В моей комнате в общежитии всё было по другому…

– Чёрт, и у меня по другому, – признался толстяк, вяло покачиваясь из стороны в сторону, не то от страха, не то от немощи, не то просто по привычке, и между делом озираясь по сторонам, уже больше со страхом, нежели с недоумением – И вообще, я должен быть сейчас дома, на каникулах, потому что заболел, и мама сказала мне, что я должен остаться на больничном… И… И сказала, что вызовет врача… А я здесь…

– И ты сильно болел, – поинтересовался я неожиданно для себя.

– Нет, просто какая-то ерунда вроде гриппа или простуды… Болела голова, но не так сильно, как сейчас… О, Господи… – взгляд его преисполнился неподдельного страдания – Так, значит, у тебя нет ничего от головной боли, а?

– Постой, – сказал я ему, и шагнул к куче пластиковых свёртков у моего письменного стола. Поднял один из них, увидел, что там на самом деле находится что-то вроде таблеток, а потом прочёл на прямоугольной бумажной этикете, спрятанной под его пластик:

«ПРЕПАРАТ К-5»

«СРОЧНЫЙ ПРИЁМ В СЛУЧАЕ СИЛЬНОГО ФИЗИЧЕСКОГО НЕДОМОГАНИЯ И АНОМАЛИЙ»

– Эй, – крикнул я толстяку – Гляди сюда – может быть, тебе это как-то поможет? У тебя тоже… Недомогания?

Я кинул ему упаковку – толстяк, словно бы пошатнувшись, поймал ей, и поднёс её к глазам.

– Нужно прочитать инструкцию по применению, – произнёс он озадаченно, а затем трясущимися руками разорвал пакет. Тот тут же выпал из его рук, вместе с ним на пол посыпалась сухо, как песок, шуршащая лавина таблеток, которые, как оказалось, имели слабый голубоватый оттенок, и уплощённую круглую форму. Толстяку удалось поймать несколько, а потом он их отбросил, и стал ползать по полу, в поисках выпавшей из его рук вместе с таблетками этикетки. Наконец, нашёл её, потом с каким-то непонятным пиететом осмотрел со всех сторон – Ничего… Ничего не написано, – он посмотрел на меня так, будто я совершил на его глазах какой-то страшный подлог – С обеих сторон одна и та же надпись! Что здесь происходит, наконец? Что за… Чёртова комедия?

– Если бы я знал, я бы сказал, – ответил я ему, пожимая плечами, и сам чувствуя себя не очень хорошо, вернее, так хорошо, что это просто не могло быть нормально.

– А кто может знать? – я с изумлением увидел, что между иголками его светлых волос начали проскакивать электрические искры, похожие на каких-то невиданных светящихся голубовато-фиолетовых мошек – Ты… Тоже только что очнулся?

– Да, – повторил я, разглядывая его волосы, напоминающие мне сейчас лес вышек на электроподстанции городского типа – Только что.

– А откуда у тебя это – он кивнул мне на таблетки, рассыпанные по полу – Что это?

– Не знаю, что это, – сказал я – И это не у меня, а у того, кто жил здесь до меня. Я жил на четвёртом этаже, а это – пятый.

– Пятый? – переспросил толстяк – Но я живу на третьем… То есть…

– Наверное…

– И ведь точно – это не мой этаж… И мебель в этой комнате поставлена не так, как была у меня, а как в твоей комнате, вдоль стенок… А таблетки…

Я только пожал плечами, и развёл руки в стороны, как бы предлагая ему, что бы он делал все свои выводы самостоятельно. Меня больше интересовало, что происходило сейчас с моей невольной подопечной – вглядываясь за спину моему новому соседу, я видел, что дверной проём, ведущий из туалета в коридор, полностью занят валящим наружу паром, а часть его уже начала лезть и в наружный дверной проём моей комнаты.

В коридоре же послышался топот ног, бегущих в нашу сторону, опять чьи-то крики, удары, звуки падения тел и предметов, какое-то шипение в добавку к тому, что слышалось из моего туалета… Ад или не Ад, повторил я свой внутренний вопрос, но ответить на него не успел – толстяк опять перебил меня – Минуточку! – и, пошатываясь, побрёл в сторону своей комнаты.

В тумане слышались какие-то шлепки, кажется, голых ног по кафелю. Ну, неужели она справилась, спросил я у себя, как-то без интереса.

– Эй, – закричали мне из соседней комнаты – У меня тоже есть эта хрень! Эй, а у тебя была капельница?

– Была, – пробормотал я, пытаясь продолжать думать. Думать и вспоминать. Мы пытались тогда убежать отсюда не просто так, не ради спортивного интереса, а потому, что что-то начало происходить вокруг, но не только вокруг нас, но и с нами самими. Я и Жанна перестали чувствовать боль, и излечились от всех болезней – хотя иногда они к нам возвращались… А эта девушка – Райсверк – она вообще сначала умерла, а потом воскресла, и ещё что-то делала с окружающими её парнями… А Айко Филлипс, например, мог закрыть дверь на расстоянии, превышающем длину его вытянутой руки… Но самое страшное было с Джерри Пирсоном, который блевал кислотой на собственный ковёр, точно какой-то монстр из третьесортного фильма ужасов… И даже Лизи Айнуллене – мне показалось, что с ней происходит нечто не вполне понятное… И все называли это болезнью, и говорили, что её надо лечить, отправляться в Сент-Джонскую городскую клинику, и лечить, потому что там знают, как это делается… Что они изобрели лекарство, или метод лечения…

Шлёпанье голых пяток по кафелю превратилось в шлёпанье голых пяток по паркету в коридоре, и вот, из парового тумана, словно Афродита из пены Средиземного моря, сначала коридор, а потом и в мою комнату явилась Нэнси Вайновски, бывшая подружка Айко Филлипса, голая и мокрая, стыдливо прикрывающая руками все свои прелести, и с перемазанным какой-то грязью покрасневшим лицом, и спутанными, сидящими на её голове какой-то нелепой кудрявой шапкой волосами.

– Привет, – сказала она мне, как не в чем не бывало – она-то, судя по всему, узнала меня сразу же, как только увидела – Есть в чего одеться?

***

Если это и не была моя комната, то вещи в ней – по крайней мере, частично – всё-таки были моими. Я дал Нэнси какую-то футболку, и джинсы, а ещё полотенце, что бы она обтёрлась, и тут же, в этот самый момент, когда она уже собиралась использовать полотенце по назначению, в «мою» комнату вторгся мой новый сосед, с кульком препарата К-5 в руке и увидел её, абсолютно голую. Нэнси округлила глаза, и опять покраснела – и я почему-то тут же подумал, что она опять «разогреется» так, что от неё пар повалит – но сосед, бросив скомканное «извините», убрался в свою комнату, и закрыл за собой дверь

– Я отвернусь, если хочешь, – предложил я Нэнси. Та отмахнулась, и сказала, что я уже видел её голой.

– Лучше закрой дверь в коридор, – сказала она сумрачно – Мне не нравятся звуки, которые оттуда доносятся.

Я решил для себя, что они так же не особо нравятся и мне самому, и пошёл, выполнил это поручение. На всякий случай даже запер дверь на замок – уж он, по крайней мере, был тут на месте. Делал я всё это нарочно медленно – так, что бы бывшая подружка Айко успела и вытереться, и накинуть на себя хоть что-то, и, когда повернулся к ней, увидел, что она уже кое-как натягивает на себя мои джинсы, которые явно были для неё немного маловаты, а, если быть точнее, коротки. Верх её туловища всё ещё находился в обнажённом состоянии, и я мог наблюдать её формы, не слишком большие для девушки её роста… И всё ещё дымящиеся и красные, отчего Нэнси выглядела этаким фэнтезийным суккубом, только что вылезшим из недр Преисподни… Заметив, что на неё пялятся, и, при этом без всякого смущения, Нэнси подняла взгляд на меня – и опять округлила глаза, словно бы от испуга – но смотрела она не на меня конкретно, а, как это не странно, тоже на мою грудь, причём осматривала её, как мне показалось, с неподдельным страхом… Удивившись, я опустил свой взгляд вниз, туда, куда смотрела она, и тут же увидел что-то вроде зажившего рубца от старого ожога, спускающегося вниз, из-за моей шеи справа налево, как кончик какого-нибудь замысловатого полупрозрачного кожаного шарфа.

– Это что – я, – спросила Нэнси, опустив руки, даже не застегнув перед этим молнию на данных мною ей джинсах.

Я заколебался с ответом – этого шрама действительно не было до нашей с ней сегодняшней встречи, зато я ясным образом сознавал, что он находится примерно там же, где находилась её горячая, буквально раскалённая до красна рука, когда я волок её в сторону туалета. Возможно, что да, это была именно она, но я подозревал, что подтверждение этой мысли может вызвать у неё совершенно не нужный сейчас ни мне, ни ей, всплеск паники… Который, учитывая то, что происходило вокруг, и с ней конкретно ещё совсем недавно, мог закончиться чем угодно, и чем конкретно, выяснять прямо сейчас я совсем не хотел.

– Я… В общем, я не знаю, – неуклюже выдавил я из себя – Не обращай внимания, лучше…

– О, боже мой, – простонала Нэнси горестно, тем самым прервав разом все мои объяснения, а потом, попеременно то стискивая зубы, то раздувая щёки, влезла, наконец, в мои джинсы окончательно, а потом застегнула на них и молнию, и пуговицу сверху. Потом подняла валяющуюся на полу футболку, и торопливо натянула её на себя. Я настороженно посмотрел на её физиономию, и заметил, что она снова покраснела, хотя и не до такой степени, что бы сравнивать цвет её щёк с цветом пожарного огнетушителя.

– Ты… Я бы не советовал тебе перенапрягаться лишний раз, – сказал я настороженно – Я…

– Я понимаю, – отмахнулась от меня Нэнси – Постараюсь. У тебя только одно зеркало – в туалете?

Я опять пожал плечами.

– Я сам тут, как будто с неба свалился, – сказал я ей – Не знаю ничего ни о том, что здесь происходит, ни как я здесь оказался, ни чего тут вокруг меня находится. Может быть, что-то есть, может быть, чего-то и нет…

– Ясно, – вздохнула Нэнси ещё горестнее, чем прежде, а затем притронулась ладонью к тому, что осталось от её волос, скривила мину омерзения и ужаса, а потом села на краешек моей кровати – Надо же… У тебя эта же штука, – она притронулась к металлической капельницы, скривилась ещё больше, и покраснела снова, ещё чуть больше – Вот чего я испугалась, когда проснулась… А потом началось всё это…

– Не надо, не вспоминай, – попросил её я, сделав осторожный шаг вперёд. Она взмахнула руками, как бы предлагая мне не беспокоиться, но потом сжала ими же свою голову, и склонила её чуть ли не к своим коленям. Было видно, что ей страшно от того, что с ней происходит, и, чем больше она пытается себя успокоить, тем сильнее становится этот её страх. Лицо и руки её становились всё краснее, и краснее.

– Попробуй просто не думать об этом, – предложил я, продолжая аккуратно приближаться к ней – Я понимаю, что пережить это – не сахар, но…

Она посмотрела на меня каким-то жутким, отупелым взглядом, и тут я увидел, что глаза её вновь стали словно бы выпучиваться, точно глазные яблоки раздулись, и им больше не хватала места в их орбитах.

– Эй, – послышался голос моего соседа со стороны двери в смежную комнату – Эй, слышите? Как вы тут? Можно к вам или нет?

Я и Нэнси посмотрели на неё, я – вопросительно, а она – словно на что-то совершенно здесь не уместное. Он стоял в дверном проёме между «его» комнатой, и «моей», а в руке он всё продолжал держать тот самый пакет с «Препаратом №5», и озабоченно рассматривал нас двоих в ответ.

– Извините, – сказал он, несколько потупившись – Пани… Мисс… Уже оделась?

– Чего тебе, – спросил я у него кратко, хотя и не полагал, что из-за этого парня Нэнси станет ещё хуже, чем сейчас, и всё на ней опять начнёт гореть и плавиться, как целлофановый пакет на раскалённом камне. Быть может, сейчас его присутствие даже каким-то образом могло бы ей помочь успокоиться.

Толстяк смутился ещё больше, и опять, правда, на сей раз смотря почему-то не на нас, а на пакет с непонятным медикаментом в своей руке, спросил, всё ли с нами в порядке.

– Со мной – всё, а с ней – нет, – сообщил я ему, внутренне любопытствуя, что же он теперь предпримет дальше.

– Просто, – толстяк смущённо кашлянул в сторону, а потом опять посмотрел на нас – Если у кого-то из вас, как у меня, тоже болит голова, то… Нет, я всё понимаю, звучит немного нелепо, но, мне кажется, что если мы очнулись тут при одинаковых обстоятельствах, то… И я видел, что пани… То есть, мисс… Что ей плохо… Мне просто помогли эти таблетки, ну, этот препарат, и я подумал,..

Я посмотрел на Нэнси, попутно замечая, что краснота из её кожных покровов всё-таки уходит, и они постепенно приобретают более или менее нормальный цвет – хотя она и продолжала сидеть во всё той же позе – позе каменной горгульи, в раздумьях отчаянья присевшей на карнизе какой-нибудь старинного готического собора. То есть сжав голову руками, и повесив её чуть ли не ниже собственной груди. Болела у неё сейчас голова? Вполне вероятно, и, думаю, что в этом не было ничего удивительного, потому что при высокой температуре головная боль скорее правило, нежели исключение.

Но я ещё не был уверен в том, что эта штука, которая была обнаружена сначала мной, а потом этим парнем из соседней комнаты, была безобиднее простого аспирина, и был почти что убеждён в том, что эта хреновина была каким-то образом связанна с всем тем, что здесь происходило – а постольку-поскольку я ещё не мог понять, что же со мной – и всеми остальными – тут делается, то и этим таблеткам доверять полностью я пока не мог.

– Дай сюда, – вдруг сказала Нэнси моему соседу, опустив руки и посмотрев на него. Тот вдруг покраснел, едва ли не пуще, чем она сама ещё пару секунд тому назад, и даже сделал полшага назад… Но потом вернулся вперёд ещё на два – Что это там у тебя за препарат, о котором ты всё говоришь?

– Вот, – он подошёл к ней поближе, и протянул ей пакет с таблетками – Пожалуйста.

– Ты уверена в этом? – спросил я её, когда она потянулась пальцами – всё ещё чересчур розоватыми, что бы говорить о том, что она находилась в полном порядке – Я бы на твоём месте…

Она как будто бы даже и не слушала меня – просто достала из уже раскрытого пластикового пакета одну таблетку, и подняв глаза на толстяка, спросила:

– Сколько? Их надо запивать водой, или держать во рту, пока не рассосётся?

– Мне хватило одной, – пожал толстяк плечами – И я ничего не рассасывал, просто проглотил… Ну, да, запил её, конечно же.

Нэнси завертела головой по сторонам, разглядывая комнату, в которой сначала оказался я, а потом очутилась и она сама, а потом, очевидно, не найдя ничего, что могло бы ей подойти, посмотрела на меня.

– У тебя нет никакой воды, кроме той, что у тебя в туалете?, – спросила она у меня.

Сначала я хотел сказать нет, но вдруг вспомнил о чайнике, который всё ещё зачем-то держал в руках, и из которого несколько минут назад тушил прожжённый ковёр на полу этой комнаты. Я поднял его, и слегка встряхнул. В нём что-то плескалось, правда, теперь уже на самом дне, но на пару глотков, что бы запить принятую таблетку, тут, конечно, воды хватило б.

– Вода из-под крана, – сказал я, кивая на чайник – Если не брезгуешь, то пожалуйста…

Нэнси, вероятнее всего, в этот момент даже и не подумала о какой-то там брезгливости, а просто выхватила чайник у меня из рук, и потом сначала кинула непонятную таблетку себе в рот, а потом, не моргнув глазом, запила её водой, прямо из носика, даже не подумав о том, что бы открыть крышку на данном предмете кухонной бытовой техники. Наверное, если бы ей ещё сутки тому назад предложили бы отведать воды из-под крана, она бы решила, что её, таким образом, хотят оскорбить, и приравнять к людям, которые явно не могли оказаться здесь, на острове, по причине своего крайне низкого социального статуса, а кроме того, заподозрила бы эту самую воду на содержание в ней кучи болезнетворных бактерий, и вредных веществ… И это не смотря на то, что вода, циркулирующая в водопроводных системах интерната, мало того, что попадала туда опреснённой, так ещё и в высшей степени очищенной.

Она отдала мне чайник, а я поставил его на пол.

– Ну, что, легче, – поинтересовался я у неё.

– Откуда я знаю, – пробормотала она, и, встав с места, встряхнула своей обгорелой головой, словно бы пыталась отогнать от себя что-то. Прошлась от кровати до окна, и остановилась там, и стала рассматривать вид из него— Ничего не могу сказать… Так сразу же ничего не бывает – даже если она и должна была помочь мне, то навряд ли это должно произойти молниеносно.

– Не знаю, – сказал толстяк – Мне, например, эта штуковина помогла именно что… Молниеносно.

– Да ну, – пробормотала Нэнси, на секунду взглянув на него, а потом принялась смотреть в окно дальше. Вид у неё был настороженный и заинтересованный. Где-то далеко, в здании, в котором мы находились (и которое я ещё не мог с полной уверенностью назвать интернатом Санхилл), раздался очередной крик, на сей раз не просто испуганный, но ещё и болезненный, причём мужской, а следом за ним последовал целый хор криков, воплей, визга, ругани и топота ног, и какие-то непонятные удары, и хлопки, точно кто-то массово пытался убежать из одного места, но не мог сделать это толком, потому что эвакуировался бестолково, и чересчур спешно, а потому спотыкался, падал, и не мог пролезть в один дверной проём одновременно втроём, или вчетвером. Через секунду вскрики стали не просто испуганными или болезненными, а ещё и обозлёнными, яростными – тут кто-то явно кому-то мешал, путался под ногами, когда ему нужно было немедленно убираться; а потом злоба в этой жуткой какофонии вновь сменилась на ужас и и боль, но те, что были до этого момента, были явно не четой этим, потому они стали захлёбывающимися, рычащими, точно те, кто их издавал, умирал в жутких мучениях от какой-то крайне подлой и неожиданной для него смерти.

Вскоре нечто подобное послышалось со всех сторон – людей, здесь, кажется, было очень много, и покричать в этот момент было кому. Некоторые крики обрывались сразу, некоторым нечто неизвестное не давало даже совершить даже короткого вздоха, а некоторые длились до того момента, пока у воспроизводивших их не пропадал голос, после чего они могли разве что только сипеть. Казалось, заорало всё здание, в котором мы имели несчастье очутиться, словно бы очнулось от приступа какой-то чудовищной болезни, скрутившей его так, что завопили все клетки его «организма»… Завопили, и… Ну, может быть попытались сожрать друг-друга?

Я теперь уже практически не сомневался в том, что всё-таки умер, и после смерти попал в ад, и в том, что он, возможно, оказался для меня куда страшнее, чем его было принято изображать на различных средневековых картинах, гравюрах и фресках. Возможно, что он и должен быть таким, подумал я, похожим на бесконечный дурной сон, постепенно перетекающий в ночной кошмар – сначала просто непонятно, потом страшно, потом жутко, а потом…

Потом это что-то, возможно, должно было придти и за тобой.

– Господи, что это, – удивлённо воскликнул толстяк, пятясь от внешней двери комнаты куда-то вглубь, словно большее расстояние между ним и остальным, вопящим и проклинающим собственное существование и эти секунды внешним миром могло как-то помочь ему защитить себя – Я не понимаю… Я был дома, а теперь…

Нэнси повернулась от окна к нам, и в какой-то неправдоподобно страшный миг я подумал о том, что её лицо из лица более или менее знакомой мне Нэнси Вайновски превратится в жуткую красную харю с выпученными и остекленевшими глазами, и ощеренной пастью, из которой валит горячий пар, после чего получившийся монстр кинется на нас с толстяком, в итоге принося ад и его муки теперь и сюда тоже… Но этого не произошло. Нэнси осталась сама собой…

Хотя и здорово побледнела – очевидно, от страха.

– Эй, парень, – окликнула она пятившегося в задний угол комнаты толстяка, и он растерянно оглянулся на неё – Дверь в твою комнату – она заперта?

– Я… Это не моя комната, – произнёс он с полными ужаса глазами, которые, кажется вот-вот должны были наполниться слезами – Я должен быть сейчас дома… На больничном, понимаешь?

– Если она не заперта, то эта фигня, что там, снаружи, может запросто оказаться внутри, – сообщила Нэнси даже не ему, а невесть кому, очевидно, потолку в «моей» комнате, а потом опять посмотрела на «соседа» – Её нужно закрыть, понимаешь? Пойдём со мной, если ты боишься идти один.

Она, судя по её мимике, и сама была до смерти перепугана, но пыталась сдержать себя… Но странное дело, не краснела, и от неё не начинал валить дым. Очевидно, что то, что произошло с ней до этого, никак не было связано с состоянием её эмоций, либо этот самый препарат №5 действительно помог ей в этих её «аномалиях и сильном физическом недомогании».

Или же это был какой-то новый трюк потустороннего мира, в котором я имел несчастье оказаться.

– Это, наверное, просто сон, – сообщил ей толстяк изумлённо вместо ответа, уже добравшись до угла комнаты, и вжавшись в него, как напуганная кошка – Я на самом деле дома, и надо просто проснуться – ведь сны бывают настолько реалистичными, ведь правда же, скажите?

– Боже, – Нэнси некоторое время смотрела на него, а потом прикоснувшись пальцами к своим вискам, резко встряхнула, даже помотала головой, словно бы несколько секунд тому назад с силой врезалась лбом во что-то твёрдое. Потом кое-как опять сосредоточила внимание на моём соседе – Эй, приятель, послушай, это никакой не сон, это вполне нормальная для нынешнего времени реальность… Ты, конечно, ничего не знаешь, потому что был, как ты говоришь, дома, но я-то была тут. Эй, – она посмотрела на меня – Жан? Тебя ведь зовут Жан Бен Морти, верно? – я кивнул ей, и в это же самое время где-то за входной дверью, в коридоре, с глухим стуком мешка, набитого баскетбольными мячами, упало нечто неопределённое, но, судя по звуку, весьма тяжёлое. Поскольку его предварил чей-то тяжёлый, усталый бег по коридору, ввиду этого легко было предположить, что это нечто было, скорее всего, человеческим телом. Возможно, что упавший был ещё жив – но он не просил ни пощады, ни того, что бы мы впустили его, а я вовсе не торопился узнавать, нужно или не нужно ему всё оное на самом деле – Ведь ты же был тут все каникулы? Ты должен, наверное, понимать, о чём я?

– Я был тут не все каникулы, – сообщил я, наблюдая, как из-под входной двери медленно и вязко начинает вытекать что-то красное – В самом их конце я, Жанна, Айко, и ещё одна девушка пытались бежать с острова…

– Бежать? – я слышал только изумлённый голос Нэнси, а сам наблюдал за ширящимся пятном крови под дверью, постепенно доползающем и до края многострадального ковра, уже начинающего понемногу ею пропитываться – так внимательно люди обычно наблюдают за вознёй котят с клубком шерсти, или за трансляцией футбола по телевизору – И, что, удачно?

– Нет.

– Вас поймали и вернули?

– Кто? – посмотрел я на неё, наконец.

– Ну, те, кто усыпил нас, – произнесла Нэнси, рассматривая меня в упор – Тех, кто не уехал, и не сбежал. Ты, что, не помнишь вообще ничего? Даже про эту болезнь, про которую все говорили?

– Какую ещё болезнь? – прервал её толстяк испуганно и нервно. Губы его тряслись, как у зайца – Вы все тут попросту сбрендили. Это сон. Просто сон. Смотрите – сейчас меня не будет.

Он поднял руку, зажмурил глаза, а потом с силой ущипнул за её голую кожу пальцами другой. Взвыл от боли, стиснув зубы, потом некоторое время подождал с закрытыми глазами, а когда открыл их, чертыхнулся, зажмурился снова, и опять попытался ущипнуть себя за руку. Его остановила Нэнси, которая, скривив рот на бок, резко подошла к нему и вытащила из угла, в котором он пригрелся.

– Это не сон, и прекрати дербанить себя, будто ты тут волосами порос, – закричала она на него – А ну, сядь! Сядь на кровать, и следи за дверью! Жан – или как там тебя ещё – ты можешь помочь мне посмотреть, что происходит в соседней комнате? Нужно узнать, закрыта ли дверь в неё, и можем ли мы пересидеть тут, пока вокруг происходит всё это!

Я пожал плечами, и встал с кровати.

– Ну, давай, – произнёс я безразлично.

***

Входная дверь в соседнюю комнату была раскрыта, и при этом – настежь. В коридоре всё ещё клубился пар – но не такой густой, как прежде, и были видны чьи-то ноги, в джинсах, носках и тапках – но они (и их обладатель) лежали, к, наверное, счастью, смирно, и не дёргались. Нэнси торопливо подбежала к ней, и закрыла на замок, а потом, повернувшись ко мне, сказала:

– Так, хорошо. Теперь мы как будто бы в безопасности. Так ты, получается, пытался удрать отсюда?

– Да, – согласился я, постепенно сознавая, что имела в виду, и в чём пыталась убедить меня Нэнси в «моей» комнате. Уверенность в моей «адской теории» опять начала слабеть, так как то, что, возможно, предполагала себе она, очнувшись в этом месте, было не таким уж и неправдоподобным, особенно если учесть то, что происходило в Санхилл до нашего побега и его жуткого итога – Я… И ещё несколько… Но с побегом у меня и остальных ничего не вышло – но не из-за того, что нас сумели поймать по дороге.

– Но из-за чего же ещё, – приподняла Нэнси брови удивлённо.

– Ну, из-за того, что мы с самого начала плохо спланировали эту операцию… В общем, по нашей же вине катер врезался в какую-то хреновину у самого противоположного берега протоки, и взорвался…

– О… Ясно…

– Проблема в том, что, – я поднял на неё свой взгляд – Проблема в том, что в этой катастрофе мы все должны были погибнуть… Во всяком случае, я должен был умереть точно, потому что катер взлетел в воздух вместе со мной, а потом рухнул на меня, когда я упал из него вниз, на берег…

Нэнси смотрела на меня столь внимательно, что я, волей-неволей, почувствовал себя какой-то диковинной тропической зверюгой, ко всему прочему, ещё, кажется, и напрочь сумасшедшей.

– То есть… Ты хочешь сказать, что ты погиб?

– Да, у меня не было никаких шансов выжить, даже если бы рядом с берегом курсировала команда спасателей, которая смогла бы выволочь меня с места аварии, и тут же отправить меня на госпитализацию. Это должна была быть мгновенная смерть – просто представь себе, что было бы, если тебе на голову упал автомобиль весом в три тонны…

– Чёрт… Думаю, что от меня в этом случае не осталось бы даже соплей… Но нет, постой же – ведь ты же живой, а не мёртвый, я вижу это самым прекрасным образом… Или ты думаешь, что ты оказался на том свете, в каком-нибудь месте, вроде преисподни?

Я только лишь пожал плечами, не зная даже, сказать ей на это да, или нет.

– Я не умирала точно, – покачала головой Нэнси – Если честно, то просто заснула в своей комнате, а оказалась в другой, этажом ниже, хотя тоже в женском общежитии. И этот парень, который кричал, что ему всё это снится – он, кажется, тоже не умирал… Зато кто-то приволок его из его дома, когда он был там на каникулах, обратно, в Санхилл, да так лихо, что он этого даже не заметил… Нет, нет, ты не в аду, ты либо каким-то способом сумел выжить в этой катастрофе, либо… Либо за тебя взялся какой-то чудо-реаниматор, который сумел восстановить твоё тело, даже после всего того, что с тобой произошло. Нет, ну ты подумай сам – разве ты не чувствуешь себя живым?

– В том-то и дело, что нет, – пробормотал я – Я… Дело в том, что я даже не чувствую себя напуганным, несмотря на всё то, что здесь происходит… Как будто бы вообще потерял всякую возможность чувствовать какие-либо человеческие эмоции.

– А до того, как вы попытались сбежать, с тобой было что-то похожее?

– Да, было, но не в такой мере…

– Может быть, тебе стоило бы попробовать проглотить эту самую таблетку?

– Препарат К-5?

– Ну, я не знаю, как он там называется… Ведь ты имеешь ввиду те самые голубенькие таблетки?

Я кивнул головой.

– Да, попробуй принять их. Может, они способны помочь и тебе? Если они помогли мне, то…

Она не продолжила своей фразы, просто неуверенно пожала плечами. Я был уверен в том, что у неё была сейчас какая-то своя теория, но она была уверена в ней ровно – ну, или быть может, чуть больше, но всё равно не до конца – настолько же, насколько я был уверен в своих мыслях насчёт того света.

– Попробуй, – повторила она – Если у тебя пройдёт это твоё ощущение… Потустороннести… Или как ты его там называешь… То, я думаю, не будет больше смысла убеждать себя, что ты оказался на том све…

Сзади что-то скрипнуло – кажется, петли на дверцах в платяном шкафу, который, кстати говоря, в этой комнате находился ровно там же, где он находился и в «моей» – и Нэнси, испуганно побледнев, уставилась на что-то за моей спиной. Я обернулся тоже – и увидел некое несуразное существо, и впрямь вылезающее именно из-за раскрывшихся створок шкафа. Существо это, в принципе, было похоже на человека – если бы не одно «но» – его человеческий облик и фигура словно бы таяли, едва держась на его костях, отчего они напоминали эскимо на палочке, тающее в руке ребёнка в жаркий летний день. Плоть его опадала вниз, как оплавленный пластилин, собиралась в лужи на ворсе ковра, оставляла следы и текла по раскрытой и придерживаемой им дверце шкафа… А потом каким-то невообразимым образом подползала обратно к её источнику – чему-то неясному, скелетообразному, и жуткому, как полуночный кошмар. На секунду то, что кипело и стекало у него с «лица», превратилось в ясно видную человеческую физиономию, но потом она расплылась, как кусок воска на сковороде, и от неё остался только рот, который вполне спокойно, хотя и немного нервно, спросил:

– Извините, о каких-таких таблетках вы говорите?

Если бы я мог, я бы заорал от ужаса, но я молчал, продолжая сосредоточенно изучать явившуюся нам фигуру, вежливо, и одновременно трусовато улыбаясь нам своим клочком кожи на месте ощеренных зубов покрытого какой-то багрово-серой, текучей слизью черепа.

Вместо меня вскрикнула Нэнси. И опять покраснела… Но потом всё-равно побледнела. Потом стиснула кулаки – я прекрасно видел, как она это сделала – и заставила себя улыбнуться этому монстру в ответ.

***

– Когда я только очнулась, – сказала Нэнси – Я сразу же поняла, что это такое, потому что приступы вроде сегодняшнего у меня случались ещё и до того, как я пришла в себя лежащей на кровати в чужой комнате на чужой кровати, и с иголкой капельницы в собственной вене. Да и все эти истории и слухи, которые бродили по интернату… Вы все их слышали, не так ли?

Все, кроме Тадеуша, закивали головами, потому что все каникулы он гостил у себя дома, в Карловых Варах. На руках Тадеуша синели три или четыре синяка от ещё нескольких попыток привести себя в сознание, и вырваться прочь из «этого кошмарного сна», но, в целом, он выглядел, чувствовал и вёл себя вполне нормально. Оказалось, что дома у него было тоже несколько приступов «болезни», которую он про себя назвал «синдромом человека-молнии». Я думал, что превращаюсь в кого-то вроде супергероя, объяснял он нам, но, после того, как я чуть было не прикончил грудного ребёнка своей двоюродной сестры, приехавшей к нам в гости, мои родственники подумали, что это, скорее, какая-то напасть, нежели сверхспособность, и решили показать меня одному «знающему специалисту». Его отец, как он нам объяснял, почему-то высказался против этого, говорил всем, что этому шарлатану нельзя доверять осматривать даже мозоли, натёртые неудобной обувью на пятках, но ему устроили скандал, и он сдался. Так или иначе, «знающий специалист» с Тадеушем так и не повстречался – так как уже на следующий день(?) Тадеуш очнулся в соседней с «моей» комнате мужского общежития интерната Санхилл.

– Тем не менее, я думаю, ты всё равно понимаешь, о чём я говорю, – спросила его Нэнси, и он тут же молча с ней согласился.

– Это, конечно же, какой-то эксперимент, – убеждённо закивал головой австралиец Тим Чейнсейфер, экс-«скелет-в-шкафу» – Никакая не болезнь, а эксперимент, и мне было ясно это с самого начала.

К Тиму это осознание начало приходить после того, как он, вставая с унитаза, вдруг обнаружил на его дне своё (вернее, чьё-то, потому как такие части тела обычно не так уж и легко узнаваемы без каких-то особенных примет) ухо, в окружении ошмётков мирно покачивающихся в лужице его же собственной мочи плоти. Тогда он был настолько ошарашен, что попросту зажмурил глаза, спустил воду, и, решив, что ему всего-навсего снится какой-то неприятный сон, отправился в кровать – добивать эту ночь дальше. Однако, проснувшись с утра, когда он обнаружил, что ухо на его голове присутствует лишь в единичном экземпляре, и что второе ползёт по его одеялу, к нему словно какой-то чудовищный паук, и, кажется, с вполне осознанными целями… В общем, когда это всё закончилось, он решил не говорить об этом никому, потому что побоялся того, что его сочтут спятившим, или, что ещё хуже – наркоманом, а у него и впрямь хранился небольшой запас ядрёного афганского гашиша под днищем нижнего ящика стола, и он очень не хотел, что бы его кто-то обнаруживал. Однако, когда по телевизору, радио, и в Интернете стали говорить о какой-то непонятной болезни и карантине в штате Лабрадор и Ньюфаундленд, и слухов, передающихся из уст в уста, стало так много, что Санхилл стал подобием какого-то древнего проклятого шотландского замка, а его самого вырвало двумя пальцами с его левой ноги, он сказал себе – с меня хватит. И направился в кабинет к миссис Тауншелл, с целью выпросить у неё для себя путёвки в Сент-Джонскую центральную больницу. Она пообещала ему, что отправит его туда завтра же… А завтрашний день оказался для него днём сегодняшним, днём, когда мы все познакомились, и днём, в который он понял всю суть происходящего окончательно.

– Эксперимент, – согласился Тадеуш, а Нэнси согласно кивнула своей обожжённой головой – Интересно только, кто решился его поставить над нами…

– Ну, естественно, эти парни… Ну те, кто управлял этими «подводными катерами», или как ты их там называл…

– Нет, я имею ввиду – кто они сами по себе… Что за организация? И какие цели они преследуют?

– Лучше бы озаботился тем, как нам отсюда выбираться, – фыркнул Тим в ответ – Если нас превращают в этаких монстров, то я согласия на этот эксперимент подписывать совсем не намерен. За такие эксперименты с экспериментаторами, на мой взгляд, надо поступать так, как в своё время поступили с доктором Геббельсом…

– Я согласен с тобой, – сообщил ему Тадеуш интеллигентным тоном, опустив взгляд на свои пухлые руки – Но сначала нам надо хотя бы понять, что творится там снаружи – а для этого, в свою очередь, нужно, что бы вся эта возня, что мы слышим за дверями этих двух комнат, наконец, улеглась. Бог знает, на кого мы сейчас можем наткнуться, и что станет с нами, или с ним при этой встрече. Вот у пана Морти, например, под дверями до сих пор валяется труп, и кто это, и при каких обстоятельствах этот труп сделался трупом, я не знаю, и знать совсем не желаю…

– Не трусь, – нажимал на него Тим – Прислушайся, если хочешь – всё вокруг почти что стихло… Наверняка не мы одни нашли эти таблетки, да даже если и не нашли, они наверняка нашли способ взять себя в руки, и не будут бросаться на нас, просто потому, что мы попались им на глаза.

Насчёт того, что вокруг стало довольно тихо, лично я не мог с ним не согласиться. Крики, вопли, стенания, визг и ругательства действительно прекратились – сначала пошли на спад, а потом исчезли почти вовсе. За окном комнаты Тадеуша (мы решили остаться именно у него, так как в той комнате, в которой очнулся я, погано воняло палёным ворсом от пережжённого ковра, а у самого порога входной двери разлилась огромная кровавая лужа, пропитавшая край вышеупомянутого ковра насквозь, и наводившая нас всех – даже меня – на отнюдь не самые весёлые размышления) уже начинало темнеть, а вместе с остатками солнечного света из Санхилл уходили и последние признаки обитания в нём чего-то живого. Гигантское здание молчало, как поле какой-то жуткой битвы, после того, как она закончилась, и от этого в голове невольно напрашивался вывод – они, те, кто был там снаружи, не просто утихомирились, а попросту переубивали друг-друга… Или, что ещё хуже, попрятались от друг-друга, как, например, мы, и теперь трясутся в своих комнатках и укрытиях, готовые, в случае чего, на самые непредсказуемые и опасные действия. До смерти – пусть даже и не вполне оправданно – напуганный человек с пистолетом в руке представляет серьёзную опасность для окружающих, размышлял я, люди же вроде Нэнси, или даже Тадеуша в точно такой же ситуации будут представлять из себя нечто вроде заряда термической бомбы с очень нестабильным пусковым устройством – один неожиданный для них скрип и щелчок, и ты уже будешь валяться в коридоре с оторванной головой, или со сломанной вдребезги грудной клеткой… Если ни чего-нибудь похуже. Я предпочёл бы остаться здесь до утра, когда разговоры о каком-либо спаде паники можно будет воспринимать хотя бы как-то серьёзно.

Нам, правда, не было где здесь разместиться всем и сразу, но я полагал, что мы, во-первых, всё равно не будем спать в эту ночь – слишком уж сильно напряженны были наши нервы, а во-вторых, я мог запросто убраться в «свою» комнату, если кого-то стеснял тут…

– Если даже ты не уверен в этом, – продолжал Тим, обращаясь одновременно и к Тадеушу, и ко всем остальным – То мы можем найти выход из этой мышеловки другим способом…

– Каким? – вяло осведомился я, вдруг вспомнив о своих приключениях на канате из связанных простыней – Ты хочешь попасть наружу так, как это сделал я в тот день, когда пытался сбежать отсюда с моими друзьями?

– Ты считаешь этот способ не слишком надёжным?

– Ну, я могу допустить, конечно, что эта хреновина из простыней может выдержать спуск одного человека, но вот сразу четверых… Даже не знаю, стоит ли вам рисковать своими жизнями ради этого… А может, и мне – моей… Нет, я бы не стал бы…

– Ну, мы можем придумать что-нибудь покрепче того, что тогда выдумал ты… Что-нибудь из брючных ремней, или…

– Нет, нет, дело тут даже не в этом, – прервал его Тадеуш, всё ещё не подымая глаз – Тогда пан Морти… То бишь, Жан и его друзья – они хотя бы примерно знали, на что они идут, как будут поступать дальше, и какие неприятности могут ждать их за пределами Санхилл. А что можем сделать на их месте мы? Мы даже не можем быть уверенными в том, что то место, в котором мы находимся – это всё тот же Интернат, его мужское общежитие! – Тим, и даже Нэнси удивлённо и неодобрительно уставились в его сторону, одновременно и не понимая, и не одобряя его слов – Какие доказательства мы можем предъявить сейчас этому? Тот факт, что мы мгновенно узнали обстановку, мебель и планировку привычного для нас здания? Или то, что за окнами этих двух комнат находится знакомый нам пейзаж? А что если это – всего лишь наведённая кем-то на нас оптическая иллюзия, и никакого Контремора тут уже нет, а вместо него под стенами этого здания – бездонная пропасть, или ров, заполненный отравой, или вооруженные люди, готовые расстрелять всех, кто посмеет хотя бы высунуться с балкона больше, чем указанно у них в инструкциях....

Тим презрительно и издевательски фыркнул.

– Ты не то обчитался научной фантастики, не то окончательно спятил… Какая-такая, к чёрту, оптическая иллюзия?

– Если реально то, что происходит сейчас с нами, то почему бы и не быть реальным и этому?

– Нет, Тадеуш, – покачал я головой – Тут в твоих предположениях всё-таки есть некоторый перебор, потому что, если мы все не находимся ни в аду, ни в параллельном измерении, и ни посреди чьего-то полуночного кошмара – что подтверждают наши последние наблюдения и размышления – то мы находимся на Контреморе, потому что все эти хреновины, все эти чёрные вертолёты и катера в ту ночь мчались именно сюда, а не отсюда… И под нами именно Контремор, а не планета Икс в созвездии Ориона, и не тайный бункер под ледяным покровом Антарктики… Хотя мысль насчёт стрелков, расставленных по периметру острова, выглядит сейчас вполне реалистично… Нет, – закончил я – Таким способом выбираться отсюда я не намерен. Повторюсь – я за то, что бы выбраться отсюда не прямо сейчас, или даже сегодня, а позже, например, завтра с утра. И без всяких там экстремальных способов. Просто пройдёмся по коридорам – ради того, что бы узнать, насколько такая прогулка будет для нас безопасной…

Тим с сомнением посмотрел на меня.

– А если не будет безопасно, – спросил он – Будем опять тут прятаться?

– Нет, не будем, просто вернёмся, и обсудим, как нам быть дальше. Можем попробовать пройти вниз по пожарной лестнице. Если она будет закрыта, то нам будет достаточно взломать её, и спокойно воспользоваться ей – там для нас будет гораздо более безопаснее, даже если вне неё повсюду будут твориться одни лишь бардак, и анархия.

– На каких основаниях ты уверен в том, что там будет безопасно, – спросил меня Тим недоверчиво.

– На тех, что там, на лестничной клетке, нет жилых комнат, и людям там прятаться не имеет никакого смысла, – сказал я – А потому и пройти там можно будет свободно – тем более, если она будет закрыта на всех этажах…

– А если не будет? – не успокаивался он – Быть может, двери туда уже выломали, и не только на этом, а на всех этажах – одному Богу ведомо, что могла натворить вся эта толпа во время паники, когда они пробудились…

– Даже в этом случае там будет безопаснее. Никто не будет прятаться там так долго, до завтрашнего утра, тем более, если там будут вырваны все двери. Ты бы стал там прятаться, если бы не смог добраться на нас?

– Я не знаю, – он вдруг почему-то покраснел, словно бы заданный ему вопрос оказался для него очень неудобным.

– Если бы там были вырваны все двери, там не стал бы оставаться ни один вменяемый человек, – сказал Тадеуш задумчиво – Лестницей бы могли пользоваться, как путём для более или менее безопасного бегства – и то, не всякие, потому что большинство, я уверен, решило убежать отсюда именно при помощи лифта, или при помощи общих лестничных пролётов…

– Может быть, и нет, – воскликнул Тим уже совсем раздражённо, и тогда Тадеуш наконец-таки с изумлением поднял на него глаза

– Ну, если ты такой пессимист, то остаётся только удивляться тому, что ты так яростно рвёшься наружу, – сказал он – Может быть, нет, может, да… В общем-то, – он снова опустил глаза в пол – Там в любом случае, к утру там не должно быть никаких людей, разве что пара-тройка покойников, которые оказались там сегодня во время этой волны паники… И, которые, возможно, ещё были живыми людьми в этот момент… А если пожарный выход закрыт сейчас полностью – и в этом не было бы ничего удивительного, потому что в панике человек не будет пытаться проламывать закрытую дверь, а просто в отчаянье подёргает её за ручку, и убежит – то там не будет никого просто потому, что туда никто не попал. Мы сами сломаем её – и пойдём по пожарной лестнице вниз, ничего теперь уже не опасаясь…

Тим посмотрел на замолчавшую почему-то на время Нэнси, и поинтересовался – она поддерживает нашу с Тадеушем мысль, или его идея ей нравится больше? Та коротко пожала плечами, и сделала равнодушный жест – она, кажется, сейчас думала совершенно о других вещах. Как будто бы её решение что-то могло изменить, подумал я вяло, если бы даже решивших выйти из комнаты прямо сейчас было бы большинство, я бы всё равно остался здесь, и никуда, и ни с кем бы не пошёл, потому что мне эта мысль казалась не слишком обдуманной, и опасной. Тадеуш бы, я думаю, не пошёл бы никуда в этом случае тоже

Тим горько и раздражённо вздохнул, спрыгнул с края письменного стола, который облюбовал в качестве своего места на этом странном «консилиуме», и с нервным видом прошёлся от него к платяному шкафу, и обратно.

– Вас не переубедить, – произнёс он, странно лишь, что без всякой досады в голосе – Но вы, наверное, не станете и удерживать меня здесь силком, верно? – он зачем-то оглядел нас всех, но мы ему не ответили – Если я захочу, то я смогу уйти отсюда, верно?

Мы трое переглянулись, а потом я кивнул, а Тадеуш прибавил:

– Если тебе не дорога твоя жизнь, то мы не будем убеждать тебя сохранить её. Просто знай, что это очень дурная мысль – выйти отсюда прямо сейчас. Я бы на твоём месте остался.

– Я не могу остаться здесь до утра, – пробурчал Тим в ответ – У меня в интернате были друзья, и мне надо узнать, где они… И вообще, я не чувствую себя здесь в безопасности. Вы, что, думаете, вас спасут эти двери, если какой-нибудь сумасшедший решит узнать, что там за ними?

– Сейчас здесь нет никаких сумасшедших, тем более, таких сумасшедших, которые могли упорно куда-либо ломиться, что бы узнать, что там, за закрытыми дверьми – только до смерти перепуганные люди, многие из которых готовы на что угодно, если их невзначай потревожить, – сказал Тадеуш – Если мы будем сейчас сидеть спокойно на одном месте, до нас никому не будет никакого дела. Может быть, по прошествию суток – а то и больше – что-то и изменится, и нам в самом деле придётся опасаться кого-то со съехавшей на почве всего этого крышей. Но сейчас – нет. Сейчас мы посреди гнезда напуганных гадюк, и я не уверен, что мы можем выбраться отсюда, не наступив ни на одну из них. Лучше подождать до утра – а потом спокойно перейти ко всем остальным делам, вроде попытки убраться отсюда. Быть может даже, с утра появится кто-то, кто сможет навести порядок… Не из тех, естественно, кто очнулся тут вместе с нами, а кто-то такой, кто придёт сюда извне специально… Ну, для наведения порядка.

– Этого я тоже боюсь, – сказал Тим мрачно – Как бы этот кто-то не явился сюда до утра… Ещё неизвестно, кто и каким образом будет наводить здесь порядок. Не наши же преподаватели, в конце-концов, не так ли?

Тадеуш пошевелил пальцами на своих сложенных руках, но ничего ему не ответил. Его эта мысль, кажется, беспокоила не меньше Тима… Однако уходить отсюда, судя по всему, он никуда не планировал.

– Ну, как хотите, – пробормотал Тим, в свою очередь – Не хотите – так не хотите. Я здесь оставаться не могу. Жан, я могу оставить себе твою одежду?

Я пожал плечами – как хочешь. Недавний подробный осмотр моей комнаты показал мне, что насчёт гардероба я мог не беспокоиться – все мои одежда и обувь были аккуратно развешаны и расставлены в платяном шкафу – даже та, от которой я, в своё время, жаждал избавиться, потому как она пропиталась запахом Райсверк, и та, в которой я был в ночь своей «гибели». Одежды у меня было много – я думаю, как и у большинства из нас, здесь обучавшихся, в том числе, и у самого Тима – и жалеть её в такой ситуации было бы нелепо. Я дал ему свои брюки от Eddie Bauer, футболку с капюшоном и длинным рукавом, вышедший из моды – но совсем не ношенный – пиджак в крупную клетку от Tom Tailor, и ещё какие-то туфли, вроде теннисных. Просто чудеса, Жан Бен Морти, подначивал меня в этот момент чей-то противный, исполненный неприятной иронии голос, никто бы никогда и подумать бы не мог, что кому-то здесь понадобится благотворительность, не так ли?

Главное, что бы здесь никто не дошёл до воровства еды у друг-друга, подумал я в который раз, отвечая про себя на свои же мысли, потому что очень голодный человек – куда страшнее, чем очень напуганный.

– Ладно, в таком случае, я пойду в ней, – сказал Тим, и двинулся к выходу. Тадеуш встал из кресла, что бы последовать вслед за ним, и на правах хозяина закрыть за ним входную дверь. На ходу Тим прибавил – Если ещё повезёт, и мы увидимся ещё раз, я обязательно верну тебе всё это.

Я молча кивнул ему в ответ. Тадеуш открыл ему замок на двери, и слегка приоткрыл её – совсем немного, словно бы боялся, что пока Тим выходит наружу, внутрь комнаты проскользнёт кто-нибудь, очевидно здесь ненужный, и опасный.

Тим вышел, и Тадеуш закрыл дверь за его спиной.

– Идиот, – печально покачал он головой, а потом, отмахнувшись рукой в усталом безразличии, с понурым видом вернулся на своё место.

– Интересно, через какое время он нарвётся на неприятности? – спросил он спустя некоторое время невесть у кого, возможно, у нас, а возможно, у воздуха у себя над головой – И что с ним будет в итоге – он умрёт или побежит обратно?

– Смотря куда он сейчас направится, – ответил я, тоже смотря ни на кого-то, а прямо перед собой – Может быть, он вообще сумеет избежать неприятностей – он же, в конце-концов, был предупреждён о них…

Тадеуш не стал продолжать развивать эту тему, а молчал, подпирая голову рукой.

– Нам надо было попросить его как-то сообщить нам, что он сумел выбраться на улицу без приключений, – сказала вдруг Нэнси – Вдруг у него получится? Он мог бы подойти к нам со стороны улицы, и хотя бы крикнуть оттуда, снизу, что там происходит, и нужно ли нам этого опасаться.

– С чего ты взяла, что он пойдёт на улицу? – поинтересовался Тадеуш, удивлённо оглянувшись на неё.

– Ну, а куда ещё? Он же говорил, что хочет найти способ удрать отсюда

– Не знаю. Может быть, в подвал. Там безопаснее, чем на улице, и чем здесь. На улицу в одиночку он не полезет, потому что не знает, что там. Быть может, там ещё опаснее, чем здесь – быть может, там расстреливают ещё на выходе.

– Рас… Что?!

– Да, расстреливают, – повторил Тадеуш спокойно – Что бы лабораторные мыши не разбегались из клетки по всей лаборатории.

– Господи, – пробормотала Нэнси – Куда же мы попали?

– Хорошенький вопрос, – ответил Тадеуш… А потом повернулся обратно, к себе, и вновь принялся за изучение своих рук, лежащих у него на коленях.

В результате двух или трёх часов исследования тех двух комнат, которые теперь формально принадлежали мне и Тадеушу, мы сумели найти в них всю свою одежду, канцелярские принадлежности, книги, постельное бельё, посуду, документы и деньги, а так же предметы гигиены – но ничего из нашей бытовой электроники, вроде компьютеров, телевизоров, устройств для воспроизведения записанной на носители информации, даже самих носителей, даже такой мелочёвки, как электронный будильник и специальное устройство для чтения электронных же книг, некогда принадлежащих Тадеушу. Не было и телефонов – вообще никаких, ни стационарных, ни мобильных – я не нашёл даже той жалкой половинки, которая осталась у меня после того, как я случайно выронил свой аппарат, когда пытался отнести своё заявление о самовольном отчислении нашему ректору Бреквину. Впрочем, их отсутствие могло бы объяснить и пропажу всего остального. Хотя бы отсутствие наших ноутбуков, факсов, и интернет-модемов – если кто-то запер нас тут в клетке, как лабораторных мышей, и без нашего ведома, то, значит, он же и постарался, что бы у нас не было ни каких возможностей для связи с большим миром. Правда, не было понятно, как с этим могли быть связаны наши домашние кинотеатры, телевизоры, карманные MP3-плееры, и всё такое прочее – разве что эти неизвестные предполагали, что кто-то из нас, пришедших в себя после каникул в этом жутком месте, приобрёл не просто возможность плеваться огнём, или ползать по стенкам, как будто бы одержимые нечистым духом из какого-нибудь мистического триллера о экзорцизме, но ещё и мыслить со скоростью суперкомпьютера на службе у крупной военной или промышленной организации, и способен собрать передающую сообщения SOS радиоточку в буквальном смысле из кухонного комбайна, CD-проигрывателя, и нескольких дисков с записями концертов Pink Floyd, или Siosix The Banshees. Так или иначе, но сейчас развлечься нам было ровным счётом было нечем – у моего соседа Ахмета Рашмедина, того, что был до Олафа Торнвальдсона, и вообще, до того, как всё это дерьмо вообще стало происходить с нами, была целая куча настольных игр, которые он вывез ещё со своей родины, и будь он здесь, проблем с тоской и страхом, у нас, наверное, не было – потому что сейчас, не зная, чем заняться, мы трое не могли не то что бы завязать какой-то более или менее не относящийся ко всему происходящему вокруг разговор – мы не могли даже толком расслабиться, и ждать исхода этого дня в хотя бы каком-то подобии спокойствия.

Так, по крайней мере, было с Нэнси и Тадеушем – хотя, если подумать, то я был едва ли более расслаблен и спокоен, чем они. После того, как я всё-таки согласился на уговоры Нэнси, и проглотил одну из найденных в «наших» с Тадеушем комнатах таблеток, я наконец-таки избавился от своего странного, несусветно-спокойного настроения, и от жидкого льда, бегущего по моим жилам вместо крови – но одновременно с ощущением собственной жизни и реальности приобрёл так же и возможность бояться, испытывать тревогу, даже, в какой-то мере, панику – хотя, к тому времени, когда препарат К-5 оказал на меня своё воздействие, паниковать уже не было отчего и так, потому что буйство в интернате (или в его подобии) начало затихать. Теперь даже Нэнси и Тадеуш не испытывали потребности в том, что бы бегать по стенам и потолку от охватившей их разум паники, и просто вели себя тихо и напряжённо, как дети, которые спрятались в шкафу во время посещения квартиры их родителей убийцами и грабителями. Это был тоже страх – но его нельзя было сравнить, наверное, с тем ужасом, который испытали они оба, когда сначала очнулись здесь, и поняли, что с ними происходит что-то неладное, и потом, когда вся эта штука, внутри которой мы очутились, содрогнулась от пробуждения тех, кто был тут ещё кроме. Его я в этот момент испытывал тоже – но он для меня проходил легче, потому что я не пережил того, что пережили они двое, но, тем не менее, был прекрасно – для нашего положения – информирован о том, что здесь происходит… И ещё потому что мне этот страх казался каким-то странным, неестественным – словно я пытался пережевать что-то, забыв предварительно о том, что от этого чего-то, прежде всего, следует откусить. Нелепое ощущение – так, должно быть, чувствуют себя больные, которым ампутировали ногу, а им кажется, что у них чешется пятка.

В тот вечер мы не смогли даже заснуть – и само собой, это было не потому что нам троим было тут неудобно, а потому что нервы наши были натянуты до предела, и мы попросту не могли спать, даже закрыть глаза без того, что бы уже через четверть секунды не открыть их ввиду испуганного интереса к какому-нибудь неясному звуку, пришедшему к нам издали. Тадеуш предложил провести этот вечер, ночь и остаток тёмного времени суток так – двое бодрствуют, а один спит, или хотя бы просто лежит, или даже вертится с боку на кровати, а «смена караула» происходит каждый час, по кругу. Нэнси тогда удивилась его предложению, сказала, что за прок нам в этом, и что ни она, ни кто-то другой здесь навряд ли сможет закрыть глаза вообще, но Тадеуш настоял, сказал, что волнение и без того забрало у нас много энергии, а отсутствие отдыха вымотает нас окончательно, а энергия, между прочем, может потребоваться нам завтра в любой неожиданный момент – ну и всё такое прочее, а потом демонстративно заправил кровать, и спросил, кто будет первым. Ему ответили не сразу, и тогда, он решив почему-то, что проблема здесь именно в ней, схватил всё ещё стоящую рядом с кроватью стойку капельницы, с висящим на ней полупустым, с жёлтой жидкостью, пакетом, затем вытащил её на балкон, раскрыл там окно, и выкинул эту штуковину через него наружу. Потом вернулся и повторил вопрос – кто будет первым. Ему опять не ответили, и тогда он чертыхнулся, и заявил, что будет спать первым сам, и что следом за ним пойду я, а за мной – Нэнси. Потом он опять уселся на кровати, потом, подумав, лёг на неё горизонтально. Не имею никакого понятия, пытался ли он заснуть вообще (он, по крайней мере, утверждал, что пытался, но безуспешно), но целый час он лежал спиной к нам с Нэнси, оставшихся молча сидеть в своих креслах, и молчал, и не шевелился; и это походило на какую-то застывшую шизофреническую экспозицию, которую в качестве детали с глубоким смыслом вставили в какое-то одновременно величественное и непонятное арт-хаусное кино; а когда, по истечению этого самого часа он как бы «проснулся», а я таки согласился на эту нелепую до гротескности пародию на отдых, я лёг на кровать вместо него, и целый час просто смотрел на тени, сгущающиеся под потолком, и слушал, что происходит вокруг. Под конец этого дежурства – не то по кровати, не то по напряжённой слежке за теми звуками, что были слышны вне этих двух комнат – из всех нас заснуть удалось только разве что Нэнси, но я подозреваю, что совсем не надолго, потому что такая усталость обычно валит человека с ног под самый конец, когда до рассвета остаётся совсем немного – как времени, так и сил человека. Сон её был неожиданен, и я сначала даже предложил Тадеушу оставить её здесь (сам я, между прочем, всё ещё не ощущал никакой потребности в отдыхе – практически, ни в одном глазу), но тот покачал головой, и сказал, что оставить её здесь в одиночку было бы опасно – во-первых, ничто не застраховало бы её от внезапных гостей, а во-вторых, когда она проснулась бы и обнаружила, что она здесь одна, а мы куда-то пропали, она могла б вновь испугаться, и одному Богу будет известно, что будет с ней ввиду этой паники на сей раз – убежит ли она отсюда прочь в поисках нас, или её вновь охватит что-то вроде того, что было с ней вчера – ведь нам неизвестно, каков период действия этого самого препарата, найденного нами в письменных столах.

– Кстати, нам надо было бы взять его с собой, на всякий случай, потому что вчерашние «приступы» могут повториться и с нами тоже, – сказал он задумчиво, и в этот самый момент Нэнси, очевидно услышав его слова, открыла глаза и посмотрела на него взглядом ожившего покойника, над которым падре, на своё горе, попытался прочитать отходную. Это было так неожиданно, что Тадеуш, ахнув, отскочил назад, как ужаленный, даже держась за грудь где-то в районе сердца, словно бы ему там закололо. Тогда Нэнси, хмыкнув, заметила, что у него эти приступы пока как будто бы не повторяются, и соскочила с кровати.

– Итак, – она оглянулась по сторонам, и посмотрела на настенные часы с деланно-бодрым видом – судя по мешкам под её покрасневшими глазами, и измятому, точно после бурной попойки, лицу, её поведение вовсе не соответствовало тому, что она ощущала на самом деле – Уже десять часов утра… Вы, надеюсь, не поменяли наши планы на сегодняшнее утро за всё то время, пока я спала?

Я и Тадеуш молча покачали головами – последний час этого бдения Тадеуш и сам то и дело клевал носом, и ему явно было не до обсуждения нашего плана, а я не мог ничего поменять уже просто потому, что в итоге я оставался один, и обсуждать это мне было бы не с кем.

– Будем собираться, в таком случае, – спросила Нэнси, как будто бы загоревшись нетерпением… Но потом широко и звучно зевнула, с таким рвением, что, зажмурив глаза, покачнулась, и чуть было не свалилась обратно, на кровать.

– Было бы совсем неплохо выпить сейчас чашку кофе без сахара, – пробормотал Тадеуш, не глядя на неё, и вместо этого уставившись мутным взглядом куда-то в сторону, и в пол, так, как будто бы видел там, у своих ног что-то волшебное, что должно было немедленно выполнить его желание, как чудесная скатерть-самобранка. Но ни таковой скатерти, ни кофе, впрочем, тут не было, как, впрочем вообще ничего такого, что могло бы сгодиться в пищу; поэтому я лишь вздохнул и развёл руками.

– Сам знаешь, что я мог бы ответить тебе по этому поводу, – сказал я – Так что давай пока обойдёмся без этого. Так мы готовы идти, или же нет?

Они были готовы – более или менее, но да. Мы не стали собираться в дорогу долго, просто надели обувь, кто какую мог – я – туфли, Тадеуш – кроссовки, Нэнси – тапочки, вооружились какой-то ерундой (у меня, кажется, был один из моих брючных ремней с пряжкой побольше и потяжелее), и вышли наружу.

Они двое были не просто сонными, а измотанными и истощёнными, словно всю эту ночь таскали что-то очень тяжёлое, и без всякой цели и направления. Просто гоняли их туда и сюда, из одного угла комнаты в другой. Нэнси сначала держалась более или менее крепко, но, когда мы наконец выяснили, что дверь, ведущая на пожарную лестницу всё-таки закрыта на замок, и не повреждена (хотя и здорово измазана по низу чем-то липким, коричневато-жёлтым, и пахнущим, как пригорелый жир на сковороде), она, судя по всему, сдала свои позиции, и сказала, что подождёт нас здесь, пока мы с Тадеушем ищем, чем бы таким подцепить дверь, и выломать её ради своих целей, а потом присела у стены рядом с дверью, устало смежив веки. Тадеуш и я тут же попытались привести её в чувство, что бы она если и не пошла с нами, то хотя бы вернулась в комнату, и легла на кровать, дабы поспать хотя бы пять минут – но она только лишь раздражённо отмахнулась от нас рукой.

– Успокойтесь, – сказала она, скривив лицо в гримасу человека, которому до смерти всё надоело – Идите и займитесь своим делом, и не бойтесь, что меня кто-то тронет. Вокруг всё равно спокойно так, что я думаю, что большинство вчерашних зачинщиков беспорядка уже мертвы… Думаю…

Я ещё некоторое время пытался вложить разум в её сонную голову, но через некоторое время под натиском сонливости сломился и Тадеуш – он нетерпеливо похлопал меня по плечу, и сказал, что мы можем сделать всё гораздо быстрее, и безопаснее, если не станем тратить время на лишние уговоры. Пойдём возьмём ту стойку с капельницей, что осталась у тебя в комнате, предложил он мне рассеянно-раздражённым тоном, сломаем её пополам, и принесём её сюда, что бы воспользоваться ею, как фомкой, и отжать ею дверь.

У него опять разболелась голова, понял я почему-то, но, согласно пожав плечами, последовал обратно вслед за Тадеушем, сначала в «его» комнату, а затем – в «мою».

– Нам надо было озаботиться об этом с самого начала, – ворчал он, тем временем, одновременно и сонно, и мрачно – Это был непродуманный план. Там, за дверью, быть может, и на самом деле безопасно, но вот как её открыть в том случае, если она будет закрыта… Ох и навозимся же мы сейчас… Может быть, пока не поздно, придумаем что-нибудь другое?

Ничего другого лично мне сейчас на ум не шло. Коридоры на первый взгляд, выглядели пустынно и тихо, и то, что вчера здесь было откровенное побоище, нелепое и жуткое, как массовая автокатастрофа, можно было понять лишь по кровавым лужам и брызгам на стенах, полу, а иногда даже и на потолке, да ещё сорванным и подпалённым кое-где обоям, доскам паркета и деревянной обшивки по низу стен, и дырам в панелях, закрывающим потолок. Коменданта на своём посту не было, а сам стол, насколько я мог видеть издали, был перевёрнут вверх тормашками, и частично разломан на куски, и, кажется, под ним лежало чьё-то тело. Кроме него, и того, что оказалось у порога в «мою» комнату, с начисто снесённой до самой нижней челюсти головой (остатки оной веером разлетелись вперёд, и теперь выглядели, как след от стеклянной банки с клубничными вареньем, разбившейся на асфальте после падения с высоты пятого этажа), в коридоре было ещё трое, застывшие прямо на полу и усевшиеся рядом со стеной, и ещё чья-то оторванная рука – но её сразу же было и не заметить. Кошмарное зрелище – но, тем не менее, кроме всего этого, об опасности свободного перемещения здесь, по этим коридорам, нам ничего больше не говорило. Да, наверное, если задуматься, тут можно было пойти и другой дорогой, например, даже воспользоваться лифтом для спуска вниз. Наверное, так было бы легче и Нэнси, которая, судя по всему, не была намерена держаться на ногах твёрдо, пока ей не дали бы возможность как следует выспаться. Но я всё ещё не был уверен в безопасности такого маршрута, по крайней мере, по сравнению со спуском по пожарной лестнице, вдали от случайных испуганных глаз.

Мы вошли в мою комнату через комнату Тадеуша, а я всё думал: если оставить Нэнси тут, предварительно сказав, что бы она закрылась на замок, всё было бы ещё проще – так мы могли пройти до самого низа без всяческой обузы в её сонном лице. Если подумать, то можно было бы оставить здесь даже и Тадеуша, и попробовать сходить на «разведку» самостоятельно, в конце-концов, уж если я сумел выжить после того, как моё тело расплющило тремя тоннами железа и пластика, то уж после случайного столкновения с каким-нибудь свихнувшимся от ужаса обитателем этого здания я должен был остаться в живых с ещё большей вероятностью…

– Эй, помоги мне, – сказал, даже, скорее, раздражённо вскрикнул прямо над моим ухом Тадеуш, и мне на руки, выводя из состояния задумчивости, упало что-то длинное, прохладное и металлическое. Это была стойка от капельницы, оставшейся стоять в моей спальне – Тяни её на себя – сделаем её короче.

Я, хмыкнув от неприятного тона Тадеуша, пожал плечами, и схватился за один конец стойки, а потом потянул его на себя. Не ожидавшего такого поворота дел Тадеуша повлекло вперёд, вместе с противоположным концом, уже вынутым из крестообразного упора на полу.

– Чёрт, да что же ты делаешь, – воскликнул он совсем уже возмущённо, даже озлобленно – Погоди! Давай на счёт раз-два… Готов?

Я кивнул. Меня тихо укололо смущение, но уже через секунду этого оно тут же прошло.

– Раз – два… Давай!

Я опять потянул на себя – а Тадеуш вновь полетел на меня вперёд, только лишь чудом не угодив на конец трубки, и не наколовшись на неё животом.

– Господи ты Боже мой, – воскликнул он рассерженно, и от эмоций, переполнявших его, его чешский акцент стал отчётливым, как печать невидимыми чернилами на нагретой бумаге – Ты издеваешься надо мной, так что ли?

Я вздохнул, опустил свой конец металлической трубки на пол.

– Послушай, – сказал я ему – Иди к двери, возьми с собой Нэнси. Вернётесь в комнату – и сидите здесь, если хотите, поспите, а я схожу посмотрю, что там внизу, сам…

– Что?

– Ты устал и измотан, а Нэнси ещё тяжелей, чем тебе, так что вам лучше подождать меня здесь…

– Да с чего ты взял, дьявол бы тебя…

– С того, что я не чувствую ни грамма сонливости, а ты настолько утомлён, что не можешь удержать эту хренову палку в руках…

– Я не могу?! Да ты сам подумал о том, что ты сказал?

– Да, подумал. Давай, не кипятись. Сделай так, как было бы лучше всем.

– Но ты уверен, что ты справишься в одиночку? – раздражительность и злоба в голосе Тадеуша сменились усталой озабоченностью – Как мне кажется, это мало чем будет напоминать прогулку по фруктовому саду…

– Знаю, но попытаюсь не влипнуть неприятности, у меня, кажется, есть кое-какие козыри в рукаве… Давай приведём сюда Нэнси, и вы останетесь здесь…

Он некоторое время смотрел на меня, а потом скривив на лице какую-то неопределённую мину, махнул рукой.

– Чёрт с тобой, – пробормотал он – Будь по твоему.... Козыри в рукаве, блин… – он с вялой неохотой опустил свой конец того, что осталось от стойки с капельницей, а потом, подумав, сказал недоверчиво – Что же… У тебя так много этих самых «козырей», что ты даже не станешь брать с собой ничего, чем бы мог… Ну, не знаю… Отразить чьё-нибудь нападение?

Я пожал плечами, потом взял в руки уже положенную им на пол палку, нашёл место соединения двух отдельных секций, а потом дёрнул их от себя, в разные стороны. Стойка тут же развалилась по полам – как оказалось, при толковом приложении сил сделать это было не сложнее, чем разобрать шланг у пылесоса.

Тадеуш посмотрел на меня с кислой миной, потом кивнул головой, и поведя рукой впереди себя, столь же кисло заметил:

– В таком случае, нам действительно не стоит за тебя бояться… Это твоё окончательное решение? Ты действительно уверен в том, что сумеешь справиться?

– Я постараюсь.

– В таком случае, я пойду за Нэнси… Через какое время нам уже не стоит тебя ждать?

В любом ином случае я бы, наверное, был бы здорово смущён подобным вопросом, возможно даже, пришёл бы в ужас, или в гнев от того, что меня, судя по всему, пытаются отговорить от, по их мнению, какого-то чертовски безрассудного и опрометчивого решения – но в тот момент подобный вопрос даже не казался мне странным или бестактным, потому я, обдумав его, сказал, что если меня не будет к трём часам дня, то они могут считать меня или погибшим, или без вести пропавшим – в зависимости от уровня их собственного оптимизма. Про себя, впрочем, я не рассчитывал на прогулку, которая длилась бы больше часа, так как представлял её именно в роли короткой вылазки для того, что бы спуститься вниз, узнать, что там, возможно, ещё попытаться выглянуть или даже выйти наружу, а заодно хотя бы на глазок оценить безопасность таковой попытки. Возможно, попробовать найти какую-то еду и чистую питьевую воду (хотя, по идее, мы все могли бы запросто обойтись и без второго – вода в водопроводе интерната, как я уже говорил, была весьма чистой, и вполне пригодной для питья, особенно если некоторые из нас будут закрывать глаза на собственную природную брезгливость так же, как они уже это делали несколько часов тому назад), если вообще тут было что-то такое. Ещё мне хотелось найти тут кого-нибудь из своих знакомых, не обязательно близких знакомых, из круга моего общения, а хотя бы каких-нибудь одногрупников, или тех, кого я знал по своему этажу, и кто не был бы мне слишком противен. Конечно, больше всего, мне хотелось найти Жанну или Айко, но я не был уверен в том, что это желание осуществимо – ад ли это был, реальность, или какое-нибудь дурацкое параллельное измерение, в которое нас занесло волей какого-то дикого, абсурдного случая, но я полагал, что злосчастный «закон бутерброда» будет действовать и тут, и у меня либо не останется ни секунды времени на их поиски, либо я найду их в состоянии, столь печальном, что лучше бы их и не встречал.

Ещё хотелось бы узнать, кто это всё устроил – хотя бы попытаться выстроить какую-то теорию за счёт собственных наблюдений – но это было нечто из разряда совсем невозможного, потому что ни один находящийся в здравом уме экспериментатор, кем бы он там не был, и какие бы цели перед собой не ставил, не стал бы совать голову в клетку, после того, как сотворил с её обитателями этакое. Возможно, что они должны были появиться позже, когда здесь всё уляжется, и окончательно, но сейчас – и я был убеждён в этом, здесь не было никого, кроме этих несчастных, переполошённых подростков, можно сказать уже, бывших учащихся интерната Санхилл.

Я и Тадеуш вышли из теперь формально принадлежащих нам комнат, пожелали друг-другу удачи, и разошлись в разные стороны – он – по направлению к всё ещё сидящей у двери пожарного выхода Нэнси, а я – туда где находился выход с этого этажа мужского общежития в учебную часть, где находились двери лифтов, грузового, и пассажирского. Я всё ещё не был уверен в том, что сумею обнаружить их там, потому как не был уверен в том, что это – именно Санхилл, а не что-то, его симулирующее, и сделанное кем-то просто ради того, что бы мы, очнувшись здесь, не оказались в непривычной для нас ситуации, и не наделали от этого чудес больше, чем нужно – однако, пройдя по коридору до конца, до самой комендантской, и, перебравшись через поваленные и сломанные стол и стул (под которыми, кстати, на самом деле был кто-то похоронен, – наверное, этого несчастного сначала что есть силы кинули о пластиковую, но довольно крепкую стену между комендантской и непосредственно этажом, а потом сверху ещё и припечатали всем этим, да так крепко, что больше встать на ноги этому парню никогда уже было не суждено – но он мне, к счастью, знаком не был), я всё-таки увидел дверь, ведущую на выход из крыла, а за ней – именно что учебную часть нашего интерната, и ничего более.

Вернее сказать, это был его пятый этаж, где находились кафедры журналистики, литературы, словесности, лингвистики, а так же нескольких иностранных языков – англосаксонской, романской и славянской групп. Я, в бытность свою, довольно часто посещал это место, или, как говорили у нас, «уровень», и весьма неплохо тут ориентировался, запросто мог бы сказать, где и какой тут кабинет находится, и как добраться до общего туалета, или до небольшой рекреации, существующей на каждом из этажей, хотя никем особенно и не используемой, так как перерывы между занятиями были довольно приличными, и большинству из нас было проще добраться до своей комнаты в общежитии, и отдохнуть там. Здесь, так же как и в общежитии, царил хаос и беспорядок, но и живого тут тоже никого не было, ни настроенного враждебно, ни настроенного дружелюбно. И, кстати, надо заметить, что хаоса и беспорядка тут всё-таки было немного меньше, потому что, очевидно, если тут кто-то и был, то явно только лишь пробегал тут, из одного конца учебной части в другой, из женского общежития в мужской, наоборот, или – что было ещё более вероятнее, к лифту, что бы спуститься вниз и убраться из этого кошмара подальше. Поэтому-то тут, скорее всего, не было и трупов, только кровь на полу, да следы разрушений, например, огромная трещина в потолке, пересекавшая его от кабинета классической литературы до двери лифта, из которой на пол капало что-то густое и тёмное, явно уже застывающее.

Я добрался до пассажирского лифта, и нажал на кнопку его вызова. Сначала она замигала красным (неисправность, воспользуйтесь для спуска пожарной лестницей – тут всем объясняли, что значит подобный сигнал, но лично я за всё время своего спокойного обучения так и не столкнулся с ним ни разу), но потом красный мигающий заменил ровный зелёный, и в пока ещё закрытой шахте лифта раздался ровный гул подымающейся вверх кабинки. Система очень надёжная, вспомнил я слова нашего преподавателя по охране собственной безопасности и поведении в экстремальных ситуациях, даже если тут, не дай Бог, конечно, случится девятибальное землетрясение, а этот островок смоет волной цунами в океан, то автоматическая система исправления ошибок и неполадок сделает так, что бы лифты могли функционировать даже на глубине в несколько миль под водой.

Через несколько секунд двери лифта открылись, и я вошёл в него, попутно нажав кнопку нижнего этажа. Двери за мной закрылись, а кабинка лифта странно дёрнулась на месте, как будто бы зацепившись за что-то, но потом, как бы приняв окончательное решение, двинулась вниз вместе со мною. Она, кстати говоря, так же несла внутри себя следы разрушения и недавно творившегося здесь ужасного хаоса – пол и стены её были залиты кровью, исцарапаны, кое-где покрыты копотью, несколько кнопок вызова этажей были подпалены и оплавлены, а лампа, встроенная в потолок, светила неровно, и периодически моргала.

Однако до нижнего этажа – если, конечно, не считая того, как кабинка дёрнулась, когда я только отправился в путешествие вниз – я доехал без происшествий.

Это всё-таки именно Санхилл, подумал я, когда лифт, наконец-таки доехал до самого низа, и двери его раскрылись, и его, скорее всего, не охраняют, как думал Тим, по крайней мере, не охраняют так, что бы расстреливать (или делать ещё что-то, более противоестественное) каждого, кто попытается покинуть его пределы. Может быть, конечно же, охранялся остров, но само здание точно не было ни под чьим надзором, и потому из него можно было свободно входить и выходить столько, сколько тебе могло вздуматься… Главное, не делать этого так, как пытались сделать те, кто был тут вчера, иначе произойдёт чудовищная давка, и большинство из желающих выбраться наружу попросту переломает себе все кости, прежде чем доберутся до выхода.

А может быть, и не только кости.

И не только переломает

Я стоял у дверей лифта, уже закрывшихся, и рассматривал залитый кровью, засыпанный кусками тел (и целыми телами тоже) пол холла, размышляя о том, есть ли среди всего этого чудовищного побоища кто-то, кто был мне знаком. Наверняка был – я знал тут много кого, хотя и не с каждым здоровался за руку – но опознать кого-то в этих изуродованных страшной давкой (и кое-чем ещё) телах я, наверное, не смог бы. Я не думал, конечно же, впрочем, что в момент этой самой давки здесь оказались все, кто очнулся вместе со мной, Тадеушем и Нэнси в этом неведомо за что проклятом Богом месте – многие наверняка умерли ещё на подходе, некоторым удалось выбраться отсюда ещё до того, как здесь случилось это столпотворение с применением внезапно взявшихся невесть откуда «сверхспособностей», некоторые предпочли остаться там, где и очнулись, а некоторые просто и не планировали искать спасения на улице, и быть может, удрали в подвальные помещения, или даже догадались атаковать запертые двери пожарной лестницы – но людей тут погибло много, очень много, даже по примерным вскидкам, сделанным по головам разрубленных, продырявленных, смятых, сожжёных и растоптанных трупов; их тут было не менее сорока, расставшихся с жизнью, и это были, повторяю, только примерные расчёты, потому как проводить точные исследования в этой ситуации было не просто неприятно, а попросту невозможно. Да что там неприятно или невозможно, я, увидев это, тут же подумал тогда, что любой человек, увидевший этот расплывшийся по полу кровавый кисель, попросту бы сошёл бы с ума от ужаса, и надолго бы погрузился бы в пучины полукататонической депрессии, из которой его не смог бы вывести самый грамотный постстрессовый психолог.

– Кажется, эксперимент не удался, – произнёс я неведомо к чему, продолжая рассматривать холл, его разбитые окна, вырванные вместе с косяками двери, разбитые в щепу лавочки для отдыха, и стенды, сорванные со стен, и поваленные в эту чудовищную кровавую грязь – Белые мыши сошли с ума, и загрызли друг-друга.

Подумав немного, я решил всё-таки пройти немного вперёд, и попытаться хотя бы выяснить, что происходит вне стен нашего ставшего монструозной мышеловкой учебного заведения. Я, испытывая слабую смесь из жалости, отвращения и страха, сделал несколько осторожных шагов по чавкающей кровавой слизи на полу, внимательнейшим образом смотря за тем, что бы не наступить на чью-нибудь оторванную конечность, вывалившийся из полости тела орган, или просто кусок мяса, некогда бывший частью живого мыслящего существа, и, таким образом, добрался где-то до середины холла…

– Эй, – окликнул меня кто-то со стороны перехода с медкомнатой, того самого, в котором когда-то прятался от охраны я, и ожидал Жанну, пока она пройдёт краткое собеседование у миссис Тауншелл, уговаривающей поехать её в Сент-Джонс – Эй… Чёрт, я забыл, как его звать…

Я повернулся в сторону коридорчика, и увидел две тени, кое-как плетущиеся ко мне из тамошних потёмок. Одна из теней показалась мне знакомой, хотя я не был уверен в этом.

– Вы лучше бы не ходили сюда, – крикнул я им – Если у вас, конечно, не железные нервы, и вы не желаете впасть в истерику, или вывернуться наизнанку.

Тени остановились в нерешительности.

– Что, всё так плохо? – поинтересовалась одна из них голосом Нэнси.

Я сделал несколько отвратительных чавкающих шагов в их сторону, и под подошвой моего левого ботинка что-то лопнуло. Передёрнувшись от отвращения, я взмолился Создателю о том, что бы это, ради всего святого, не был чей-нибудь глаз.

– Не просто плохо, а кошмарно, – сказал я, и голос мой был спокоен – Зачем вы пошли за мной? Я же сказал, что бы оставались там, в комнатах, и поспали.

– Мы есть хотим, – сказала Нэнси – Не только спать. Вот и решили добраться до кафе-столовой, выяснить, может быть, там можно разжиться чем-нибудь съестным на складе…

– Если вы сейчас пойдёте в мою сторону, то увиденное вами надолго отобьёт вам всякий аппетит, – сообщил я им – Но если вам всё равно, то пойдёмте вместе. Я сам хотел, кстати, заглянуть туда, так что вы могли бы и не беспокоиться…

– Нет, ну мало ли, ты мог бы об этом и не подумать, – сказал Тадеуш немного недовольно, и неуверенно пошёл вперёд, а Нэнси осталась на месте – Ты не хочешь спать, так, может быть, мыслей о еде у тебя не возникало тоже…

Пожалуй, что ты прав, подумал я про себя, потому что под ложечкой у меня действительно не сосало. Хотя, с другой стороны, о каком «сосать под ложечкой» может быть сейчас речь, если ты стоишь посреди целого озера мёртвой человеческой плоти, и выдыхаешь все эти запахи – мочи, выдавленного из кишок дерьма, и свежей, практически ещё парной крови?

– Так вы идёте, или что? – поинтересовался я, тем временем, невозмутимо – Я могу принести еду сам, если найду таковую.

– Нет, – Тадеуш оглянулся на всё ещё стоящую на месте Нэнси, а потом прошёл ещё немного, так, что я мог видеть его лицо, а он меня, и то, в чём я сейчас стоял. Его округлая физиономия тут же побледнела, а рот исказился в гримасе едва сдерживаемой тошноты – Н-нет… Боже… Я хочу сказать, что нам нужно было бы запастись едой впрок, потому… Потому… что… Ну… Мало ли… – он сделал неуверенный шаг назад – Чёрт… нет… Боже… Боже мой… Нет, эта фигня… Что?…

– Это не бутафория, – сказал я спокойно – Всё настоящее, всё это было когда-то… Ну, я думаю, ты понимаешь, о чём я… Так ты идёшь, или нет?

– Я… Э-э… Чёрт, Господи, Дьявол… Нет, да почему же ты там стоишь?!

– А где мне стоять, – изумился я вяло – На потолке?

– Нет, но… Как у тебя… Смелости хватает?

– Тад, что там? – поинтересовалась Нэнси недовольно, очевидно, осуждая его за задержку – В чём он там стоит?

– Т-тебе лучше не знать об этом, – произнёс он трясущимся, как желе на блюдечке, голосом – Стой тут… Я сейчас – он торопливо вышел из коридора, и едва ли не на цыпочках подошёл ко мне – В кафе, на склад… Пойдём быстрее, если можно.

– Можно, – сказал я – Пойдём.

Мы кое-как (в основном это «кое-как» нужно было вменить в вину Тадеушу, который пробирался вслед за мной крайне аккуратно, а потому очень неуклюже и медленно, постоянно чертыхаясь и произнося что-то злобное и возмущённо-испуганное по-чешски, каждый раз выбирая, куда ему ставить ногу – и почти всякий раз ошибаясь в своём выборе), вдоль стенки, преодолели расстояние между коридором и дверями в кафе-столовую, а потом попытались открыть их. Попытались – потому что они оказались закрыты, и закрыты изнутри, очень ненадёжно, наверное, благодаря какой-нибудь наспех засунутой между ручек швабре, или чего-нибудь в этом духе. Возможно, и ненадёжно, и створки дверей болтались от наших усилий, словно плохо прикрытые ставни на ветру, но до конца они нам так и не поддались, и остались закрытыми.

Вывод тут напрашивался только один – кто-то сумел уберечь себя в этой чудовищной давке, ещё вчера произошедшей внутри холла, или пришёл чуть раньше неё, а может быть, и чуть позже, и закрылся там изнутри. Может быть, он был один, или с каким-то напарником по несчастью, или даже их была там целая группа, но чувствовали они себя там явно в полной безопасности, так как снаружи к ним подойти было нельзя, а голод им был не страшен ввиду близости кладовой с продуктами, и посуды в самом баре, при помощи которой их можно было приготовить. Конечно, размышлял я, эта группа, или двое, или даже один человек, ещё не успели толком решить для себя, что за чертовщина вокруг происходит, и как им с ней быть, но древние инстинкты самосохранения наверняка говорили им о том, что пока нужно оставаться именно здесь, и не открывать никому, кто бы здесь не показался. Я не удивился бы тому, что напуганные человеческие существа, сидевшие там, внутри кафе-столовой, спятили от ужаса окончательно, и всё, что было вне выбранного ими по счастливой случайности убежища, казалось им адом, кишевшим выплеснутыми из какой-то инфернальной, чужой реальности, демонами, связываться с которыми было бы себе дороже. И я, конечно же, не был уверен в том, что наше появление будет воспринято ими адекватно.

– Эй, – закричал Тадеуш, застучав кулаком в левую створку дверей, поняв уже, что дёрганье оной за ручки никаких существенных результатов не даст – Эй, там есть кто живой? Откройте нам, с нами всё в порядке, – на секунду он замолчал, а потом повернулся ко мне, уставившись на меня испуганным взглядом – Слушай, а что если они переубивали там друг-друга… Ну, как здесь, но только лишь друг-друга в меньших масштабах? Что нам делать тогда?

Я пожал плечами, про себя размышляя – а ведь действительно, такое тоже могло вполне произойти, и мы сейчас пытаемся достучаться до тех, кто был жив лишь относительно недавно, пока не решил по каким-то неведомым причинам расправиться с друг-другом. Возможно, оказавшиеся там люди так и не догадались принять спасительный препарат К-5, и уничтожили друг-друга, просто потому, что не были в состоянии себя контролировать; возможно даже, что там стояла разруха, почище, чем в холле, только с меньшим количеством крови и трупов – просто всё выгорело, или было разнесено в щепки.

– Тогда нам придётся ломать дверь, наверное, – сказал я ему – Опять искать какую-нибудь металлическую хреновину, вроде топора или лопаты с пожарного щита, или просто что-то увесистое… Чёрт, плохо, что я забыл ту стойку наверху, в твоей комнате… Хотя одному Богу известно, как бы она нам могла сейчас помочь… Можно, в принципе, ещё попытаться проникнуть туда с улицы, через окно… Я, правда, не знаю, что там за стёкла, возможно, что их так просто и не разобьёшь, потому что они очень толстые…

– Там, на улице, может быть, и не очень-то безопасно, – пробормотал Тадеуш неуверенно – Ты выходил наружу? Смотрел, что там?

– Нет, но я не думаю, что там опаснее, чем внутри. Посмотри внимательнее – двери раскрыты настежь, окна разбиты – стало быть, кто-то всё-таки сумел выбраться отсюда…

– Если всё это попросту не вышибло тем, что происходило внутри – произнёс Тадеуш, всё ещё с сомнением – Нет, нам надо сделать что-то с этими дверями, – он опять повернулся к дверям, и постучал в них – Эй, эй, отзовитесь! Мы свои, не бойтесь нас, мы не опасны, слышите? Быть может, вы нас даже знаете! Чёрт… – он обессиленно уставился на дверь – Что же делать? Может, нам всем вернуться, и подождать ещё немного? Ну мы и вляпались, Господи ты боже мой…

Я тоже осмотрел двери сверху вниз, размышляя, что же с ними делать. Во-первых, подумал я, там была явно не просто палка от швабры, а что-то явно более крепкое, иначе наших усилий вполне бы хватило бы на то, что бы сломать её, а во-вторых, сами двери бы вполне, наверное, могли поддаться воздействию топора, лома, кувалды, но только после серьёзных усилий, приложенных к этому – двери были весьма толстые, сплошные, без всяких оконцев, на петлях держались крепко, и были обшиты металлическими листами, украшенными тонкими декоративными накладками, изображающими рамы, болты в их углах, и ещё какие-то непонятные узоры по низу. Выломать такие было бы совсем не тем же самым, что и выломать дверцу в кабинке общественного туалета, тут надо было повозиться часа два, а то и больше, а после этого у нас бы явно не осталось бы сил ни на какие-либо неожиданности, которые могли бы нас там поджидать. Да и не имел я никакого понятия, где достать инструмент для такой работы – пожарные щиты у нас в Санхилл были, но в их комплект входили только пожарные рукава, кнопки аварийного включения автоматической системы противопожарной защиты, химические огнетушители, и что-то очень фиктивное, тонкое, напоминающее пожарный лом разве что отчасти – от такого толку тут было бы мало. Возможно, нормальный инструмент был в подвальных помещениях, предназначенной для технической и прочей обслуги, но я не знал, каким образом там всё это найти, и где там искать нужные нам вещи, потому что никогда там не был, а пространство все эти помещения занимали, по слухам, очень и очень большое. Мы могли бы искать там нужные нам вещи до самого вечера.

Не зная, как же мне сейчас поступить, я на всякий случай подёргал двери ещё раз, а потом постучал в неё.

– Откройте нам! – воскликнул я, цепляясь за это, потому что пока нам, по сути, цепляться было не за что – Пожалуйста, откройте нам, если вы нас слышите, и если вы живы… Мы… Нас трое… Мы тоже очнулись здесь, как и вы, и тоже не знаем, что нам делать… Если… Если с вами происходит… Ну, что-то странное, то мы знаем, как помочь вам… Есть таблетки… У нас есть таблетки… Мы их приняли, и с нами теперь всё в порядке…

– Слушай, если ты будешь продолжать в том же духе, то эти люди, что внутри, подумают, что мы специально их выманиваем, и тогда они не откроют нам ни за какие коврижки… – пробормотал Тадеуш, продолжая рассматривать дверь в упор, словно бы хотел просверлить её взглядом – Я бы не открыл на их месте, это точно…

– Почему? – удивился я в ответ.

– С их точки зрения, ты должен выглядеть слишком много знающим, и слишком много предлагающим человеком для того, кто находится по эту сторону двери, – пояснил он – Ты мало что жив сам, так ещё и предлагаешь их спасти. А если ты сам и есть один из тех, по вине которого это всё произошло? – на его лице вдруг появилось задумчивое выражение, и он, потерев указательным пальцем свой слегка раздвоённый, покрытый тонкой, едва заметной светлой щетиной подбородок, вдруг сказал – Не знаю, как это нам поможет, но… Может быть, нам попробовать назваться – вдруг там есть кто-то из наших знакомых?

На сей раз я не стал тратить время на внутренние рассуждения, и совещания с самим собой, и вновь поднял руку над дверью, и торопливо постучал в неё, ещё громче, чем прежде.

– Откройте, – закричал я вновь – Мы – не враги, вы, быть может, даже нас знаете!

Я подождал немного – возможно, что вслед за моими словами и должен бы был последовать какой-либо ответ, но там, за дверью, продолжала царить тишина, которая невольно заставляла думать о том, что люди, спрятавшиеся за дверями столовой, скорее всего, попросту мертвы, нежели просто прячутся от нас.

– Слушайте! – опять крикнул я, продолжая ощущать, что разговариваю с мёртвой и безжизненной пустотой, а не с запершимся от остального, вдруг ставшего невероятно враждебным, мира людьми – Слушайте, мы тоже ученики Санхилл, такие же, как и вы! Не имеет смысла нас бояться, потому что мы в точно такой же ситуации! Мы… То есть, я… Моё имя Жан Бен Морти, я учился здесь на втором курсе факультета журналистики, а со мной Тадеуш…

– Тадеуш Перпюсны, – пробормотал Тадеуш, отводя усталый взгляд в сторону, и прикрывая глаза – Экономический факультет, третий курс.

– Тадеуш Пер… Перпюсны, с третьего курса экономического факультета… И ещё Нэнси Вайновски, со второго курса медицинского… Может быть, кто-то знает нас… Мы не враги, мы просто хотим взять немного еды со склада – вот и всё…

– Слушай, остановись, – усталый взгляд Тадеуша опять упёрся в меня, и я увидел тёмные мешки, набрякшие под его глазами – Они там все мертвы, я думаю, так что надо найти способ расшибить эту дверь, и войти внутрь самостоятельно…

– Но ты же видишь, какие это двери, – хмуро полюбопытствовал я у него – Чем мы их расшибём, когда мы даже не знаем, где тут найти приличный лом, топор, и молоток?

– Тут, неподалёку, спортивный зал, – пробормотал Тадеуш – Можно воспользоваться какими-нибудь снарядами, что бы разбить двери ими… Что нибудь вроде тяжёлой гантели… Или, если не лень, то мы можем добраться до химической лаборатории, найти там что-нибудь легко взрывающееся, и…

– Это уже что-то из разряда фантастики, – пробурчал я недоверчиво, не дослушав его – А что, если в спортзале тоже кто-нибудь забаррикадировался?

– Что-то мне сомнительно, что до него кто-то вообще пытался добраться во время всеобщей суматохи, – сказал он – Ты был там когда-нибудь? – я покачал головой, припоминая, что был там всего пару раз, в самом начале своего обучения – То-то и оно. А я всё пытался согнать там вес в последнее время, и прекрасно знаю, что вход в него находится слишком далеко, что бы пытаться добраться до туда во время всеобщей паники… Да и двери там вроде были не такими мощными, как здесь…

Я посмотрел на другую сторону, через весь залитый кровью и разжиженным по тем или иным причинам человеческим мясом пол холла интерната, и попытался найти взглядом дверь, ведущую на первый этаж учебного корпуса, без того, что бы посекундно посматривать на то, что было снизу линии моего взгляда. Вышло не очень – но всё-таки вышло. Дверь эта была отнюдь не недостижимой, ещё ближе была та, что находилась справа от пассажирского лифта, но добираться до них по всему этому, да ещё и не зная, что там, за этими дверями, нас могло бы ожидать…

– Я могу всё-таки выйти на улицу, – предложил я задумчиво – Один, если вы боитесь на кого-нибудь там нарваться. Если мне удастся, то я загляну в кафе через окно, и смогу увидеть, есть ли там кто-нибудь живой. Если есть – то они убедятся, что я – такой же, как и они, и откроют нам, а если нет, то я подберу на улице любой камень поувесистее, и разобью им окно, что бы мы могли войти через него внутрь. Много проще, чем пробираться через всё это к спортивному залу, а потом тащиться сюда с гирями или гантелями, или чем-то там ещё – и ещё не факт, что мы сумеем разобраться при помощи них с дверью.

– Проще, если тебе повезёт, и ты сможешь продержаться на улице больше, чем хотя бы десять минут, и тебя не уничтожит какой-нибудь ловушкой, установленной там снаружи, у самого порога, – сказал Тадеуш недоверчиво – Или не пристрелят те, кто это всё придумал, или не заберут для каких-нибудь дальнейших своих экспериментов, – он потёр ладонью лоб, и напряжённо уставился на пейзаж, видимый из окон холла – Нет… Конечно, если тебе всё равно, то иди хоть сейчас… Ты же не боишься смерти – поэтому и хочешь туда идти, верно?

– Ну, наверное, – произнёс я, не понимая, куда он клонит. Вероятнее всего, в его состоянии, подумал я, в его голове могут появляться любые мысли, и они сбалтываются у него сами собой – Это просто наиболее лёгкий и быстрый способ сейчас, разве нет?

Тадеуш пожал плечами, а затем зачем-то поднял левую руку вверх, и, приложив раскрытую ладонь к поверхности одной из створок дверей, сначала сильно прижал её, словно пытался вдавить её внутрь кафе-столовой, затем потёр её, вверх и вниз, точно пытался разогреть металл её обшивки этим своим движением. Потёр ещё, и ещё раз, а потом наконец отнял всё ещё растопыренную ладонь от двери, и посмотрел на неё, как будто бы пытался понять, не появилось ли каких-то новых изменений в его линии любви, или линии жизни.

– Нет, – произнёс он задумчиво – Ещё ничего не вернулось. Интересно, как, по мнению этих чёртовых экспериментаторов, мы должны управляться со всем этим, если мы будем прерывать это при помощи этих дурацких таблеток?

– Что? – переспросил я его, ничего не поняв.

Он, вздрогнув, посмотрел на меня с каким-то непонятным сожалением.

– Ты уверен, что ты сможешь выжить, после того, как все твои способности блокировали те лекарства? Ты говоришь, что воскрес, после того, как на тебя упал трёхтонный морской катер, но ведь это было до приёма лекарства, верно? И ты не чувствуешь сейчас того же, что чувствовал, когда только очнулся?

– Нет, – сказал я – Того же я не чувствую, но, например…

– Да, ты не чувствуешь себя ни сонливым, ни голодным, и к тому, что здесь происходит, ты относишься ты гораздо более спокойнее, чем я, например… Но этого ещё не достаточно для того, что бы утверждать, что ты, ко всему прочему, снова сможешь выжить после того, что для простого человека будет верная смерть…

– Слушай, давай не будем собирать научный консилиум возле этих дверей, – не выдержал я его вяло-опасливого бубнения – Нам нужно каким-то образом проникнуть в кафе, и взять там еды, совсем немного, хотя бы на ближайшие три-пять дней, и всё, что нам мешает сделать – это двери, закрытые здесь на какую-то палку, и стекло, там, снаружи. Не думаю, что сломать первые будет проще, чем разбить второе, и это – во-первых, а во-вторых – я не вижу никаких признаков того, что те, кому удалось вырваться из этой свалки наружу, тут же нарвались на какие-то ловушки, или охранников этого эксперимента, встретивших их снаружи шквальным огнём, или верёвками с петлёй на конце. И в-третьих, я совсем не уговариваю вас идти вместе со мной – если хотите, то вы – ты и Нэнси – можете отправиться в этот самый спортзал сами, и попробовать расправиться с дверью после того, как найдёте там что-нибудь для этого подходящее… Хотя, на вашем месте, я остался бы тут, и дождался бы, что бы узнать, получится ли что-нибудь у меня, или нет…

Тадеуш промолчал, опустив глаза вниз, а потом медленно, с расстановкой, произнёс:

– На твоём месте я бы не стал себя считать неуязвимым суперменом, что бы там с тобой не происходило. Это совершенно не тот случай, или ты ещё этого не осознал?

– В каком смысле? – приподнял я брови удивлённо – Я… Я никем себя не считаю, если хочешь знать… Просто я хочу сделать всё так, как было бы легче…

– Да, но ты, очевидно, не сознаёшь, в какой мы ситуации сейчас оказались, и чем можем пожертвовать, пытаясь сделать всё так, как было бы легче…

– Я думаю, что это никто из нас не сознает, – пробормотал я в ответ – Но рисковать сейчас в любом случае чем-то придётся, не умирать же нам с голоду, наконец?

– Я тоже думаю, думаю, что мы всё равно умрём с голоду, если там, на улице, ты погибнешь в результате чего-нибудь… Этакого…

– Эй, о чём вы там спорите, – послышался за спиной Тадеуша голос Нэнси. Он опять вздрогнул, на сей раз сильнее, и обернулся назад. Нэнси пробиралась к нам по самой стене, скорчив гримасу одновременно и ужаса, и омерзения, переступая через какие-то валяющиеся на полу комки и нечто, отдалённо напоминающее части человеческого тела – И… Что вы тут вообще делаете, Господи! Вы с ума сошли? Хотите, что бы с вами было… Тоже?

– С нами не будет того же, – сообщил я ей, про себя думая, что этот нелепый спор нужно каким-то образом заканчивать, и принимать решение – либо я, игнорируя нравоучения Тадеуша, иду на улицу, и пытаюсь проникнуть внутрь кафе с её стороны, либо решаю склониться к верности его мнения, либо и вовсе – призываю всех вернуться в «наши» с Тадеушем две комнаты, и сидеть там, сложа руки, пока не наступят теоретические спокойные времена – Мы уже приняли тот препарат – и это во-первых, а во-вторых… Нас тут слишком мало, и мы мало напуганы.

Нэнси, наконец, кое-как подошла к нам, и, за это время дослушав мои слова до конца, уставилась на меня круглыми глазами.

– Ты, что, думаешь, что все они, – она сглотнула ком в горле, и мельком огляделась вокруг – Что это они с друг-другом сделали?

– Не вижу другого объяснения этому, – пожал я плечами – Мы тут хотим… В общем, нам нужно пробраться в кафе…

– В какое-такое кафе? – вымолвила Нэнси, скривив рот, как древнегреческая трагическая маска – Что вы там забыли? Вы не видите, что ли, что здесь происходит? Здесь же целая гора трупов!

– Ну, Нэнси, это было вчера, сегодня…

– Сегодня всё может быть ещё хуже, чем вчера, – оборвала меня Нэнси, не дослушав до конца – Нет… Я, конечно, не знаю, какие взгляды на всё это лично у вас, но я не желаю стоять тут, и ожидать, пока со мной произойдёт здесь что-нибудь страшное. От голода… От голода, в любом случае, я не намерена умирать настолько же быстро, насколько от того… Того, что произошло с этими ребятами…

– Тебе же сказали – стой в том коридоре, и жди меня… То есть нас, – отозвался Тадеуш ворчливо, и как-то по-хозяйски, словно отец на непутёвую и капризную маленькую дочь, которая делает всё наперекор ему, так, что бы у него с ней были одни неприятности – Почему тебя вообще понесло сюда, к нам?

– То есть как это – почему?! – в голосе Нэнси слышалось возмущение, ей явно не понравилось то, как Тадеуш с ней разговаривает – Думаете, это приятно – стоять там, в темноте, и не знать, о том, что происходит с вами… И вообще вокруг! Там целых две двери, вы понимаете? А вдруг там кто-нибудь прячется? Вдруг он выскочит и кинется на меня?

– Тогда возвращайся в комнаты, мы скоро придём, – принял решение Тадеуш, и сделал это ещё более резким тоном, чем прежде – Не надо болтаться тут, если тебе страшно и неприятно. Возвращайся обратно, тем же безопасным путём, которым шли мы оба…

– Я бы вообще предпочла быть в своей комнате, – сказала Нэнси обиженно в ответ, уж не знаю, какой тайный смысл под этим пряча. Её новый знакомый, судя по всему, всё меньше и меньше нравился ей, слишком ворчливый, слишком раздражительный, и слишком мало умевший в этой ситуации, что бы быть одновременно и ворчливым, и раздражительным, и одновременно заслуживающим доверия человеком, хотя, наверное, на это сейчас и претендовавший.

– Если ты сможешь добраться до своей комнаты, то пожалуйста, – бросил Тадеуш ей, а потом повернулся обратно, ко мне – Нам тоже стоит уходить, я думаю. Это третий вариант, самый бестолковый из всех, но он самый безопасный, а заодно мы можем получить возможность подумать над этим вопросом, как следует… И сделать так, что бы и волки были сыты, и овцы целы… Может быть…

– Слушай, – меня уже начали раздражать все эти их попытки остановить меня, и, отдёрнув от этих самых дверей, уволочь куда-то в более или менее безопасное место вместе с собой. В конце-концов, думалось мне, если у них не хватает смелости на то, что планирую совершить я, то пусть не пытаются навязать свою нерешительность и другим тоже – Забирай с собой Нэнси, и идите обратно вместе. Я не намерен сдаваться перед этим так просто.

– Но тебе, наверное, хочется есть меньше всего, так почему же…

– Я не знаю, когда мне захочется есть, и какие преграды передо мной тогда встанут, – процедил я – Всё, хватит, я пошёл!

С этим словами я повернулся в сторону развороченных дверей наружного выхода холла, и пошёл вперёд, слыша, как под моими ногами, словно болотная слякоть, отвратительно чавкает кроваво-мясная жижа, некогда бывшая живыми, разумными людьми, среди которых, вполне вероятно, мог быть и кто-то из моих знакомых.

– Куда это он? – удивлённо и испуганно поинтересовалась Нэнси у Тадеуша – она даже и не подумала послушаться его совета удалиться отсюда, где ей было страшно и неприятно – Он, что, спятил? Жан?

– Жан! – воскликнул Тадеуш, поддерживая её, а затем я услышал шлепки и чавканье подошв его обуви, и негромкие ругательства, то на английском, то на чешском – он, судя по всему, следовал вслед за мной – Не будь чокнутым, стой… Ты… Ты должен принять хотя бы какие-то меры предосторожности, слышишь?

– Какие? – произнёс я, замедлив шаг, а потом и вовсе повернулся к нему обратно – Ты… У тебя созрели в голове какие-то идеи?

Дельные идеи, чуть было не сказал я, но подумав, удержался от этого, потому что подумал – уж больно бы скарабезно это звучало.

– Если там, на выходе – какие-то ловушки, то… Может быть, это стоило бы как-то проверить?

– Как?

– Ну… Э-э… Кинуть туда какой-нибудь предмет… Да послушай же! – он быстро, и едва ли не на цыпочках, приблизился ко мне – Да не будь же ты настолько сумасбродным! Давай, пойдём с нами! По пути мы, быть может, заглянем в какой-нибудь учебный кабинет, и я уверен почти что на сто процентов, что там можно будет запросто найти что-то такое, чем можно будет вскрыть эти двери. Какое-нибудь учебное пособие, или… А в химическом кабинете полно разных химикатов, кислот, взрывоопасных веществ…

– Предмет, – прервал я его – Что за предмет для проверки ты имел ввиду?

Он замешкался.

– Э-э… Ну, я не знаю… Просто какой-нибудь предмет, который можно было бы кинуть вперёд себя, что бы проверить, насколько это безопасно, – он похлопал себя по карманам, словно бы вдруг понял, что потерял какой-то важный документ, или мелочь, залез в один, потом в другой, в третий, ничего там не нашёл, прерывисто вздохнул, а затем вцепился зачем-то в воротник своей рубашки, и потянув его резко на себя, вдруг с треском оторвал от него пуговицу – Вот, хотя бы это. Просто подойдёшь к порогу, и кинешь её вперёд себя. Если там какие-нибудь мины, или что, просто невидимое нашему глазу, но реагирующее на движения.

Я принял пуговицу из его рук, взвесил на ладони, и покачал головой – для предмета, годящегося на такую проверку, эта штуковина была явно маловата, что по весу, что по размеру. Если там действительно были какие-то ловушки – я всё ещё был слабо уверен в том, что они там были, но исключать такую вероятность было пока ещё рановато – то они могли и не среагировать на неё, так как она вполне могла пролететь или упасть мимо них – в конце-концов, она была даже не металлической, а из чего-то вроде рога или кости, и это не давало ей никакого дополнительного веса, и если там, на улице был хотя бы сколько-то приличный ветер, то её бы сдуло в сторону, и она могла бы упасть одному Богу известно куда. Уж если что-то и бросать туда, в дверь, для проверки, то делать это нужно было при помощи чего-то явно более массивного, и крупного.

Я вернул пуговицу Тадеушу, и оглянулся по сторонам. Можно было бы вообще обойтись без всяких проверок, и просто идти вперёд, к двери, не слушая ни Тадеуша, ни Нэнси, ни тихий голос собственных сомнений, но Тадеуш, вновь полезший вслед за мной со своей пуговицей, подал мне неплохую идею насчёт того, как убедить и их двоих, и, отчасти, себя самого, в полной безопасности выхода из здания на улицу. Правда, предмет для этого, если можно так выразиться, «эксперимента», мне был явно нужен потяжелее.

На полу холла, среди множества раздавленных в, практически, суп-пюре тел, было и кое-что целое, хотя и с трудом опознаваемое, как нечто, некогда принадлежащее человеку. Кое-где были видны оборванные, выдернутые из суставов конечности, но до них было либо далеко идти, либо они всё ещё были соединены с довольно приличными кусками тел своих бывших хозяев, и возиться с ними не хотелось. Впрочем, уже через несколько мгновении с начала моих поисков я нашёл то, что мне было нужно – чью-то ногу, одетую в кусок джинсовой, пропитанной кровью штанины, некогда, вероятно, светло-серый, а теперь, скорее, буровато-вишнёвый, носок, и спортивную туфлю из мягкой, сероватой кожи, на толстой чёрной резиновой подошве. Гуччи, или Дутто, или Доджио, подумал я, и шагнул в сторону своей находки…

Потом молча склонился над ней, схватил за щиколотку, потянул вверх…

– Боже мой, что он делает, – закричала сзади Нэнси жутким голосом, и я тут же подумал, как это должно было выглядеть со стороны – сначала вытаращенные глаза, потом странные судорожные движения, сперва вперёд, потом назад, потом этот выкрик, взгляд теперь вытаращен на Тадеуша, на меня, попытка закрыть глаза, зажмурить их… Нижняя часть ноги (интересно, кому она принадлежала? знал ли я его?) увязла в отвратительном сиропе из человеческих соков и истолчённой в кисель плоти, и мне пришлось применить силу, что бы вытащить её оттуда, но я помог себе обеими руками, одной продолжая держаться за щиколотку, а другой – чуть подальше, уже за голень, чувствуя липкость пропитанной подсыхающей кровью ткани джинсов, и нога с хлюпаньем, и чавканьем – и ещё в результате я чуть было не упал – вытащилась наружу.

– Вот это подойдёт больше твоей пуговицы, я думаю, – сказал я, и направился к выходу из холла, волоча ногу мертвого, умершего страшной смертью человека за собой. Тадеуш и Нэнси продолжали стоять на своих местах, и таращиться на меня, с бледными лицами и открытыми ртами, в позах людей, которые явно утратили чувство реальности, или не желающих поверить в то, что за короткий срок она могла так сильно измениться, и явно не так, как могло бы понравиться любому другому нормальному (или, по крайней мере, считающему себя нормальным) человеку – Ну, кто-нибудь желает удостовериться в том, что там, за дверью, нет ничего опасного? У кого-нибудь есть ещё какие-то идеи по этому поводу?

– Мне, кажется, что нам надо отсюда уходить, – сказала Нэнси, судорожно и шумно сглотнув – Та… Тадеуш, ты слышишь меня? Нечего нам тут делать, понимаешь?

Он оглянулся на неё, как испуганный ребёнок на мамочку, а потом опять посмотрел на меня.

– Ну, стало быть, вы не хотите, – сказал я, подводя под всем этим черту – Тогда идите обратно… Чёрт, только зря возился с этой ногой.

– Жан… Жан, – Тадеуш обращался ко мне с каким-то странным придыханием – Это… Ведь это когда-то было человеком, ты понимаешь?

Я некоторое время молчал, думая, что бы ему такого сказать в ответ, но, подумав, решил, что лучше уж промолчать, и, продолжая волочь оторванную мёртвую ногу за собой, направился дальше, к выходу, до которого оставалось совсем уже немного.

Когда я подошёл к нему, вернее, решил, что такого расстояния между мной и им будет достаточно, они – Тадеуш и Нэнси – всё ещё стояли на месте, он с нелепо напуганным видом таращился на меня, а она – на него, не менее нелепо, и не менее испуганно. Я посмотрел на Тадеуша в ответ, вопросительно подняв брови, но он мне ничего не ответил. Тогда я взглянул на развороченный дверной проём, прицелился, поднял ногу мёртвого вверх, и, как метатель копья, толкнул её вперёд, и немного вверх.

Нэнси сдавленно пискнула, как будто эта нога полетела не на улицу, а в неё, но я сделал вид, что не обратил на неё никакого внимания. Нога же вылетела на улицу, нелепо, вертясь вокруг своей оси, и сгибаясь и разгибаясь в колене, как будто бы пыталась шагать в воздухе… А потом она шлёпнулась на землю, на заасфальтированную подъездную дорожку почти рядом со входом, вдоль и немного наискосок по отношению к направлению самой дорожки. Я подождал ещё где-то секунд пять, может, и все десять – довольно большой период для человека, который ожидает внезапного взрыва мины, или щелчка капкана, или летящей в него отравленной стрелы – а потом, опять посмотрев на Тадеуша, сказал:

– Там ничего нет. Как я тебе и говорил.

Его губы задрожали, как будто бы он хотел заплакать.

– Й… Й… – промямлил он еле-еле – Они м-м-могли…

– Тадеуш, пойдём, – воскликнула Нэнси нетерпеливо, кажется, изнывая уже от страха и отвращения, и ко мне, и ко всему остальному, что происходило вокруг – Зачем ты стоишь тут?

Он беспомощно оглянулся на неё, а потом опять посмотрел на меня.

– Я тебе сразу сказал, что бы вы уходили, – сказал я ему – И вообще не ходили за мной. Идите обратно, и отдохните…

– Нет, нет, ты просто не понимаешь, – рот Тадеуша открывался и закрывался, явно не попадая в такт к словам, которые он произносил, как будто бы умственно отсталый, как говорящая рыба, выброшенная на берег, слишком далеко от линии воды – Ты хотя бы сам-то осознал, что ты сейчас совершил? Хотя бы… Почувствовал это? Я… Я даже не знаю, иметь ли нам после этого с тобой какие-то…

– Ему, быть может, и не понять, – крикнула ему сзади Нэнси – Просто… Давай пока уйдём отсюда!

Но он продолжал таращиться на меня, и его недоумённо-испуганное выражение лица стало сменяться на другое, возмущённое, злое, даже злобное – хотя пока это не проявлялось слишком заметно.

– Это человек, – голос его, наконец, выровнялся – То, что ты сейчас… Использовал… Это было человеком, понимаешь?

– Ну, разумеется. Так ты пойдёшь вместе со мной, или всё-таки уйдёшь обратно? На твоём месте, кстати, я бы предпочёл второй вариант, знаешь ли. У тебя не важный вид…

– Господи, да у тебя же просто крыша поехала! – рыкнул он в ответ, и на его физиономии, наконец, появилось что-то более или менее оформленное, а, если быть точнее – злоба и отвращение – Действительно – к чёрту тебя. Я пошёл.

– Ну, вот и ладно, – сказал я не без облегчения, а потом направился к выходу.

Сзади, за моей спиной, послышался звук плевка, и поспешные шлепки по кровавой грязи прочь. Я не обернулся, что бы посмотреть на них. Они сейчас, безусловно, в шоке, думал я, но ведь что-то же надо было делать в этом случае, разве это не так? Рано или поздно, но нам пришлось бы применить какие-то крайние меры, наподобие того, что я сделал сейчас, думал я ещё, и рано или поздно что-то вроде этого придётся делать даже им… Пусть вернутся в те две комнаты, в которых мы повстречались, отдохнут и успокоятся, а потом я вернусь к ним с едой, и они поймут, почему я так сделал…

Я перешагнул разодранный на куски, по сути, практически отсутствующий порог входной двери, а потом, вдохнув полной грудью свежий, с некоторой примесью – из-за того, что происходило за моей спиной – гниения воздух, а потом оглянулся по сторонам. Во дворе было пусто, совершенно пусто – не было ни мёртвых, ни живых, хотя нет, один покойник всё-таки был, но он валялся довольно далеко, почти у самого КПП, и я не мог разобрать причин его смерти. Ещё была нога на асфальтовой дорожке, но уж её-то за целого человека, живого, или лишённого жизни, считать, наверное, было нельзя.

Я сделал осторожный шаг вперёд. Ничего не произошло, и я хотел было пройти вперёд ещё немного, но, подумав, решил не увлекаться – в конце-концов, пройти к окну кафе-столовой можно было и вдоль стены. Опять оглянулся, – на всякий случай – присмотрелся к окрестностям как следует, но так никого и не увидел, а затем повернул направо, и неспеша, осторожно пошёл в сторону предполагаемого окна.

Хотя это окно было правильнее назвать не окном, а, скорее, витриной, наподобие тех, которые обычно бывают в настоящих кафе в центральной части любого более или менее крупного города – через такие хорошо обозревать проспекты и улицы, на которых они находятся, и следить за проходящими мимо людьми, или за собственным транспортом, который вы оставили подле, или за тем, как меняется погода снаружи. Обычно стекла в таких витринах довольно толстые, и оснащены датчиками сигнализации – такие вещи нужны не только лишь для того, что бы защитить внутренние помещения кафе от каких-нибудь налётчиков, что по сути, случается в нашем современном обществе не так уж и часто, особенно в нашей старушке-Европе, кое-где в которой преступлением считается даже просто чересчур подозрительный вид, а на случай неких стихийных, форс-мажорных происшествий внутри или снаружи, вроде буйства подвыпившего посетителя, или организованных беспорядков снаружи – каких-нибудь митингов, стачек или забастовок, или даже терактов. У нас на острове, конечно же, ничего такого никогда не было, и ни кем из нас не предвиделось, но – уж не знаю, как насчёт сигнализации, но стекло в этой витрине было чертовски толстым, толщиной в две трети моего указательного пальца. Такое нельзя было бы разбить ни камнем, ни разнести при помощи взрыва, разве что применить по нему удар из какого-нибудь гранатомёта, а то и вовсе артиллерийского орудия, потому что оно, судя по мелким нитевидным щетинкам, которые торчали из краёв осколков, которые всё ещё на данный момент находились в его раме, ещё было и армированным.

И, тем не менее, его не спасло ни то, не другое, как вы уже поняли, и большая его часть теперь находилась не в раме «витрины», а внутри самого кафе, на полу и столах, причём некоторые из «осколков» – хотя, наверное, было бы правильнее назвать эти «осколки» кусками – отлетели так далеко, что оказались возле самой барной стойки, и мутно посвёркивали оттуда, как муляжные обломки льда, которым никогда не суждено растаять. Несколько из них, судя по всему, прикончили и тех, кто в нём решил укрыться – один из них сидел за обеденным столиком в обмякшей, но довольно обыденной – словно бы переел – позе, и не имел головы, а другой валялся чуть поодаль, в луже крови в проходе между баром, и дальними от меня столиками. Больше здесь никого не было, разве что сквозняк, который блуждая внутри помещения кафе, носил за собой какие-то бумажные обрывки, возможно, принесённые им с улицы, а возможно, добытые им уже внутри, из перевёрнутых и опрокинутых им же на пол салфетниц.

Я осторожно, наблюдая за тем, как бы на меня не свалились те осколки, которые всё ещё торчали из неё сверху, перешагнул раму витрины, и оказался внутри. Посмотрел направо, затем налево, потом, на всякий случай, ещё и назад. Дверь в кладовую была закрыта, входная – естественно, тоже, но не на замок, а на просунутую через скобы ручек металлическую ножку от стула, а сзади, на улице, по прежнему никого не было. Я подошёл ко входной двери, и вынул ножку от стула из скоб, но затем, подумав, вставил её обратно. Мне не слишком-то хотелось лишний раз осматривать то, что творилось сейчас в холле, тем более, что я не хотел возвращаться в него прямо сейчас. Я прошёл через всё кафе к двери склада, и дёрнул её за ручку, желая открыть. Она не поддалась – была закрыта. Я еле слышно чертыхнулся – скорее, по привычке, нежели выражая какие-то действительные свои эмоции – и встал на месте рядом с ней, раздумывая, что же мне теперь со всем этим делать.

Обычно склад всегда был открытым, думал я, ведь туда ходили не столько кухонные работники, или бармен, но и ученики Санхилл, которые хранили в нём свои присланные из дома, или купленные в Педжо, или в Ангиссе продукты, и вообще, по сути, этот вход был, условно говоря, «наш», так как вся работающая в кафе обслуга обычно пользовалась другим входом, ведущим на кухню, из которой, в свою очередь, можно было попасть на склад, принадлежащий непосредственно кафе-столовой. Я никогда, за всё время своего здесь обучения, не видел дверь, перед которой сейчас находился, закрытой на ключ, а поэтому, в свою очередь, не имел никакого понятия – а если быть точным, никогда об этом не задумывался – у кого находятся ключи от неё. Возможно, комплект запасных ключей находился где-то возле бара, но бар у нас был весьма большой, и лазить по нему в такой момент, в поисках ключей представлялось мне занятием весьма малоприятным, и дающим очень небольшие перспективы. Хотя, подумал я, если попробовать, то быть может, у меня и получится их найти, а если я не найду их там, то уж ключи от входа на кухню там есть точно.

Поскребя в затылке ещё пару секунд, я уже решил было двинуться на поиски ключей к бару, как вдруг мне показалось, что там, за дверью, слышны чьи-то смутные голоса, при всём этом показавшиеся мне знакомыми. Встав на месте, и постаравшись, что бы моё собственное дыхание стало как можно более тише, я прислушался.

Сначала я услышал только тишину, которая продолжалась секунд пятнадцать, настолько долго, что я уже решил, что голоса мне попросту почудились; но затем за дверью не просто заговорили, а кашлянули, весьма громко и явственно, после чего кто-то, сдавленным, едва слышным голосом попросил кого-то вести себя потише.

– Слушай, друг, – сказали ему в ответ голосом Джерри Пирсона, гораздо громче, чем предыдущий оратор, но всё-таки достаточно тихо. Тон этого был несколько возмущённым – Я вовсе не виноват в том, что ты имеешь привычку писаться в штаны от каждого услышанного тобой постороннего щелчка, тем более, что эта фигня, которая была со мной, ещё не прошла до конца, и ты должен тут не шикать на меня, а благодарить за то, что меня не тянет поблевать…

– Если кто-нибудь услышит, что мы здесь, – процедил первый собеседник немного громче, чем прежде, но по-прежнему, всё ещё очень сдавленно – То с нами вполне может произойти…

– Кто услышит? Что может произойти, Господи ты боже мой, – воскликнул Джерри уже в голос, с интонациями чисто афроамериканского, визгливо вопрошающего изумления – Ты можешь успокоиться, и не держать меня в постоянном нервном тонусе из-за своих грёбанных страхов? Ты понимаешь, что тут была паника, просто паника кучи пацанов и девчонок, которые вдруг поняли, что их превратили в Бог весть чего, и попытались разом ломануться отсюда, дабы иметь возможность попросту держаться от друг-друга подальше. Сейчас нет никакой паники… Чёрт, возможно, тут и в живых-то никого уже не осталось, а ты… Боже, навязался же проклятый ссыкун на нашу шею, а, Боджо?!

Боджо не успел ему ответить ровным счётом ничего, потому что в следующую же секунду я отчаянно забарабанил кулаками в дверь.

– Эй, – заорал я – Джерри! Боджо! Это я, Жан Бен Морти, вы меня слышите? Откройте мне, пожалуйста!

– О, Господи, ну вот мы и приехали, – произнёс «проклятый ссыкун» опять сдавленным шёпотом, а потом замолк опять, словно повалился наземь, разом сражённый микроинсультом в результате внезапной вспышки ужаса. Остальные – сколько бы их там не было – замолчали тоже, хотя наверняка знали, что я их засёк, и им придётся с этим что-то делать, хотят ли они меня сегодня видеть, или же нет.

– Боджо? Джерри, – повторил я ещё раз, на сей раз несколько более спокойнее, чем прежде – Слушайте, уже понятно, что вы там, и если вы думаете, что…

– Жан, – переспросил у меня низким басом Боджо Тринит – Ты там один?

– Да, один, можете открыть без опаски. Там, в холле, целая бойня, все мертвы…

– Джерри, пойди открой ему дверь, пусть войдёт – произнёс Боджо облегчённо.

За дверью послышался шорох, а следом за ним – шаги, приближающиеся к ней. Они, очевидно, находились совсем недалеко от неё, потому что уже через секунду я услышал лязгание чего-то металлического, вытаскиваемого из неких удерживающих его пазов, а потом дверь открылась внутрь, и я увидел за ней Джерри Пирсона, изумлённого и напуганного одновременно, в грязной, пропахшей чем-то до едкости кислым, одежде.

– Заходи быстрей, – сказал он, придерживая дверь, и торопливо махнув свободной рукой к себе. Я не стал тянуть с этим, и зашёл внутрь, а Джерри тот час же закрыл дверь за моей спиной, и лязгнул чем-то, очевидно, засовом.

– Я думал, что вы с Жанной сумели спастись, – сказал он, уставившись на меня, словно бы на явившегося из загробного мира призрака – Вы так и не сделали этого?

– Сделали, – произнёс я – Но не совсем.

– То есть, – непонимающе нахмурился он.

– Мы сумели сесть на катер, но пока двигались в сторону Педжо, потерпели аварию, – объяснил я, подумав о том, что подробности этой истории можно повторить и позже – А потом нас выловили из океана, и вернули обратно.

Он в каком-то странном смятении отвёл свой взгляд в сторону, а потом сказал:

– Ладно, разберёмся попозже. Пойдём к остальным.

Остальные разместились в глубине склада с нашими, ученическими продуктами, за всеми стеллажами, у стены, отделяющей эту часть склада от основной, где хранились продукты для непосредственной готовки их в кафе-столовой. Кроме Джерри, их было ещё трое – Боджо Трент, и парочка незнакомых мне людей – какой-то бледный и тощий тип с ровно выбритой, а-ля Джаред Тимберлейк, головой, и невысокая девушка со светлыми волосами, заплетёнными в толстую косу, с отсутствующим видом поедавшая кукурузные палочки из пластиковой миски на своих коленях. Все трое сидели на стульях, принесённых ими из столовой, которые были поставлены вдоль стены и последнего продуктового стеллажа. Они явно были принесены сюда именно ими, так как их было ровно четыре, по числу сидящих здесь человек, и расставлены кое-как, да и в обыденной, той, что текла здесь, по крайней мере, до дня, предшествовавшего этому, ситуации они здесь были совершенно ни к чему – все отделения в продуктовых стеллажах были в пределах досягаемости человека любого роста, а если ты и уродился коротышкой, то, специально для тебя, вдоль стеллажей здесь были установлены специальные передвижные лестницы на роликах.

– Привет, – сказал мне Боджо, коротко кивнув мне. В отличие от большинства здесь присутствующих, даже в отличие от Джерри, он выглядел более-менее спокойно и уравновешенно – не на нервах, но и не отупев от всего того, что внезапно свалилось на его голову – Извини, но не могу предложить тебе присесть, так как, если ты сам ещё не заметил, сидячих мест у нас тут больше нет, к сожалению. Ты, наверное, хочешь есть?

– Ну, я не сказал бы, что прямо умираю от голода…

– Слушайте, а это, вообще – кто, – вдруг вскинув свою стриженную голову, посмотрел сначала на Боджо, потом на Джерри, третий среди всех невольных обитателей склада представитель мужского пола – Какой-то ваш друг?

– Это Жан Бен Морти, – сообщил ему Боджо, и голосом, и выражением лица показывая, что не желает дальнейшего развития темы, который этот парень пытался сейчас поднять, – Кстати, если хотите, то познакомьтесь. Это – Шон Вейнерс и Симона Либоратти, те, кому удалось выжить и спрятаться здесь вместе с нами, а это Жан Бен Морти, наш друг… Ну, если можно уже так выражаться, друг из предыдущей жизни.

Я вдруг подумал, что этот термин – предыдущая жизнь – как нельзя более кстати подходит именно к моей истории, а сам тем временем протянул руку этому самому Шону, который вновь понурил голову, и сидел на стуле с видом побитой собаки, для того что бы закрепить наше с ним знакомство путём рукопожатия. Но он не обратил на меня никакого внимания, по крайней мере, тщательно сделал вид, что не обращает.

– Забей, – предложил мне Джерри – Этот парень явно не из тех, кто любит разменивать себя по… Кхм… Пустякам. Можешь относиться к нему точно так же, как и он к тебе, если пожелаешь, не думаю, что он обидится…

– Так ты тут один? – внезапно оборвав его, спросил меня Боджо.

– Да… На данный момент – да…

– А вообще?

– Ты хочешь спросить, есть ли снаружи кто-нибудь живой, кроме меня? Если да, то есть… По крайней мере двое или трое из тех, кого видел и с кем говорил лично я.

– Так двое, или трое, – поспешил уточнить Боджо тут же.

– Ну, двое – это точно, а ещё один решил покинуть нашу группу ещё вчера… Позже, чем закончилась эта самая паника, но я не уверен в том, что он жив, или, по крайней мере, всё ещё находится в Санхилл.

– Стало быть, у тебя была группа…

– Вы четверо – группа в большей степени, чем то, что было у меня – сказал я, подумав немного – У нас там сейчас… Знаете ли… Ну, небольшие расхождения во взглядах…

– Ну, это-то разумеется, – воскликнул Джерри, всё ещё стоя за моей спиной, и не присаживаясь обратно на своё место – В такой ситуации – да не было бы расхождений… Во взглядах… Ты видел, что произошло в холле, верно же? Видел эту грёбаную мясорубку, не так ли?

– Нет, то, как это происходило, я, конечно же, не видел…

– Но ты же всё равно понял, что там произошло? Мы трое – Боджо, я, и этот вечно скулящий хмырь видели это своими глазами… Да… Расхождение во взглядах, точно… А витрину в кафе видел?

– Да…

– И как оно тебе? Ведь это сделал кто-то из…

– Послушай, Джерри, помолчи сейчас, пожалуйста, – обратился к нему Боджо, и, когда тот, вздрогнув, прервал свою возбуждённую речь, вновь посмотрел на меня – Среди этих двоих, не считая того, кто ушёл от вас в самом начале, есть кто-то… Кто-то такой, кто обладает… Господи. Я даже не знаю, как бы правильнее назвать это…

– Я понял тебя, – покачал я головой – Они оба, по сути, такие, о каких ты сейчас говоришь.

– И они сейчас в норме? Справляются с собой?

– Сейчас им пока не с чем справляться. Они приняли таблетки, и эти… мм… свойства на время исчезли.

– Что?! – глаза Боджо, и без того по-негритянски довольно-таки крупные и выпуклые, округлились ещё больше. Мельком оглянувшись вокруг, я заметил, что мои слова о таблетках привели в замешательство не только лишь его, но и всех остальных – у Джерри отпала челюсть, хмурый Шон опять поднял голову, и даже поедающая свои кукурузные палочки Симона оторвалась на секунду от своего занятия – Таблетки? О каких таблетках ты сейчас говоришь?

Я вкратце поведал им историю препарата K-5, и они удивлённо запереглядывались. Я ещё пока не понял, рады ли они такой новости, или нет.

– Чёрт возьми, получается, эти хреновы таблетки были в комнате у каждого из очнувшихся, – произнёс Джерри изумлённо, наконец – А мы – то есть все, кто оказался в этом дерьмовом холле, просто об этом не знали?

– На месте большинства из них я даже не стал бы разбираться в том, что находится в комнате, в которой я очнулся, и при этом – в таком состоянии, – пожал я плечами – Вы же не проверяли.

Они – хотя и все вместе, но всё-таки в разнобой – покачали головой.

– Я вообще-то посмотрел по сторонам, когда очнулся, – произнёс Боджо – Поверхностно, конечно, но… Просто в первую очередь мне хотелось понять, где я нахожусь вообще, и почему меня подсоединили к этой дряни… Ну, капельнице, ты же понял? Вот я и вышел. А потом, когда вокруг началось всё это, я, во-первых, уже довольно далеко отошёл от комнаты, в которой очнулся, а во-вторых…

Я только лишь кивнул, имея ввиду, что прекрасно понимаю и его, и всех остальных, кто здесь оказался.

– Ну, хорошо, – вздохнул Боджо – А кого-нибудь из наших общих знакомых, кроме нас, естественно, ты видел?

– Нэнси Вайновски. Её я увидел первой из всех, кто попался мне на глаза, после того, как очнулся.

Во взгляде Боджо появилась смесь безразличия с разочарованием. Он явно хотел узнать о судьбе гораздо более важных ему людей, с которой вся наша компания познакомилась относительно недавно. Например, о Ирене, своей подруге – но её, к сожалению, я не видел точно.

– Интересно, в этой свалке вообще кто-нибудь выжил? – поинтересовался неведомо у кого Джерри – Кто-нибудь кроме нас, и тех, кто были с тобой?

Боджо промолчал, как и все остальные члены их внезапного маленького братства, а я, пожав плечами, сказал:

– Вполне возможно, что и выжили. В Санхилл обучались почти три тысячи человек, и, если бы они все разом погибли в этом холле…

– Они погибали не только в этом холле, – заявил вдруг Шон, и вновь опустил взгляд в пол – Удивительно, как только интернат вообще не развалился на куски, после того, как мы все проснулись. Я вообще думаю, что в холле не находится и одной десятой от числа погибших.

– О, Господи, опять он начинает… – взмолился Джерри перед, очевидно, вселенской несправедливостью, а потом, склонившись над ним, опасливо поинтересовался – Так, быть может, ты теперь и не выйдешь отсюда никогда, если вокруг всё так плохо?

– А зачем? – он поднял свой взгляд на него – Здесь полно запасов пищи и воды, и мы можем спокойно дождаться, пока сюда, на остров, не прибудет кто-нибудь из с большой земли, и не вытащит нас отсюда.

– Здесь только наши запасы, дружок, – сообщил ему Джерри мрачно – В твоей коробке, понимаешь? Остальные ячейки защищены кодовым замком, открыть который может только человек, за которым этот ящик числится. Ты же подохнешь здесь с голода, идиот, как беззубая белка среди орехов, особенно, если учесть, что ты не хочешь выйти наружу, и искать ключи от кухни и общего склада.

– Я, кстати, хотел поискать их, пока вы мне не открыли, – вдруг припомнил я – Мне кажется, что у барной стойки…

– Нет, ничего ты там не найдёшь, – опять обращаясь ко мне, уныло забормотал Шон – Уже пытались искать, ещё до того, как вылетело стекло…

– Ну, быть может, вы просто не успели просмотреть там всё, как следует, – пожал я плечами, стараясь не обращать на его, очевидно, перманентный пессимизм такого же внимания, какое обращал на это Джерри – В вашей ситуации лично мне было бы не до этого, лишь бы побыстрее где-нибудь укрыться…

– Может быть, – пробормотал Шон, и я услышал, как тон его неприязни ко мне немного уменьшился; если я и казался ему чужаком до сих пор, то явно не опасным, а быть может, ещё и полезным – Но я не уверен, что там можно что-либо найти даже с учётом этого. Мы успели посмотреть большую часть мест, где может быть что-либо спрятано… За стойкой, в щели между самим баром, и стеной…

– Большую часть, но не всё… В конце-концов, даже если эти ключи не удастся найти, то не может не быть способа, что бы открыть эти дурацкие двери… В конце-концов, её можно было бы просто вышибить.

– Да, точно, – подскочил Джерри вдруг, и посмотрел на Боджо пронзительным взглядом. Он почему-то напоминал мне нервную, забитую мартышку, которая то и дело подпрыгивает на месте в своей клетке, озирается, и что-то тарахтит на своём языке, без всякой на то причины – Я же говорю, ты мог бы попробовать выломать её, у тебя бы наверняка это получилось…

Боджо посмотрел на него с неприязнью.

– Почему я? – хмуро полюбопытствовал у него он – Почему ты не заплюёшь её своей желудочной слизью, если тебе так нравится идея воспользоваться нашими чудными новыми способностями?

– Ну, я… Просто я мог бы навредить кому-нибудь…

– Подумать только, а я бы не мог, – пробурчал Боджо, напряжённо рассматривая его от головы, до пяток – Я же тебе рассказывал, что, пока не наткнулся на тебя, я чуть не сорвал кабинку лифта с троса, столкнувшись там с каким-то сошедшим с ума от страха чудиком…

– Тогда это могло произойти просто потому, что он тебя напугал, и ты вот так вот среагировал на него просто потому, что пытался защитить себя самого…

– Господи, да ты хотя бы понимаешь, что я мог попросту убить его тогда, – воскликнул Боджо почти что в ярости, округлив и выпучив свои глаза, отчего его физиономия тут же стала напоминать морду большого плосконосого пса, который рвётся в бой с другой собакой – И сейчас – кто мне может вообще гарантировать тот факт, что, когда это со мной происходит, я не становлюсь своего рода сумасшедшим, который готов переломать всё на своём пути? Ты понимаешь хотя бы, что эта ситуация – не комиксы про супергероев, и тут необходимо вести себя по максимуму аккуратно?

– Ты так говоришь, будто твоя способность заключается в том, что бы вызывать к жизни миниатюрные ядерные взрывы! Тебе же всего только и надо, что только чуть-чуть поднапрячься…

– Не желаю ничего и слушать об этом. Пока я не пойму, что это такое, и как с этим управляться – нет, и точка!

– Слушайте, давайте пока не будем препираться по этому поводу, – не выдержав, вмешался я – Мы пока ещё не вышли отсюда, не обыскали бар на предмет нахождения в нём ключей как следует, и потом – уж если и выламывать эту дверь, то почему же сразу же при помощи чьих-либо сверхспособностей… Ну, или как вы там это называете, – я вдруг вспомнил Тадеуша, который с довольно-таки странным видом поглаживал поверхность двери, которая вела из холла в кафе-столовую, и бормочущего, что к нему пока ещё ничего не вернулось. Очевидно, что он, хотя и сонный, и слабый, хотя и отчаянно боялся и того, что могло происходить за стенами интерната, и с омерзением и ужасом наблюдал за моим поведением перед выходом из холла на улицу, всё-таки ничуть не боялся пробудить в себе ту силу, с помощью которой он, между прочим, ещё будучи дома, чуть было не прикончил какого-то своего родственника – В Интернате почти наверняка полным-полно инструментов, при помощи которых мы смогли бы расправиться исключительно лишь при помощи сил и возможностей, которые были даны нам ещё при рождении. Мне, что бы проникнуть сюда, например, ничего подобного не потребовалось – просто надо было выбраться на улицу, и пробраться внутрь кафе-столовой через разбитое окно…

– Это потому что там оно было, – пробормотал Джерри, явно недовольный результатами своего спора с Боджо – И потому что было разбито, и при этом – при помощи сверхспособностей какого-то перепуганного дурачка, – с этими словами он опять внушительно посмотрел на Боджо, словно бы тот давно уже должен был взять пример с этого парня, (и это – несмотря на то, что последний, кроме всего, являлся ещё и перепуганным дурачком) – Если бы не он, это стекло нельзя было бы разбить даже кувалдой, да даже при помощи гранатомёта, будь он тут у нас, где-то припрятанный. И через входные двери бы тебе сюда войти не удалось бы – потому что мы тебя отсюда не слышали, а сам ты…

– Ну, если бы у меня не было бы иного выхода, мне пришлось бы действовать с помощью какого-нибудь инструмента, – произнёс я не очень уверенно – Наверное, , если бы ситуация поставила меня в такое положение, то это было бы мне по силам…

– Да, по силам, но ты бы добился своего спустя часа этак три, или четыре, даже в том случае, если бы тебе пришли на помощь те, кто там с тобой был, – покачал головой Джерри – Нет, нет, я, в принципе, не против, конечно, можно было бы попробовать и найти ключи, и вышибить двери чем-нибудь тяжёлым… Но я не знаю, сколько мы с эти провозимся, и, чёрт бы меня побрал, если, в конце-концов, Боджо сам же и не проклянет всю эту затею, и не попытается применить свои новые силы, которых он сейчас так страшится…

– Только после того, как ты применишь свои, болтун чёртов – процедил Боджо, даже не глядя на него.

– До этого надо ещё дотерпеть, – сказал я примиряющим голосом – Давайте сначала просто выйдем отсюда, и оценим сложившуюся ситуацию, хорошо?

Боджо поднял свой взгляд на меня, и осмотрел, встревоженно и устало, но затем всё-таки кивнул головой.

– Да, я согласен. Но, я думаю, что тебе лучше было бы забрать всё то, что есть в твоём продуктовом ящике. Не думаю, что ты не проголодаешься, пока мы возимся со всем этим.

Я не был пока в этом настолько уверен… Однако спорить с ним не стал, а пожав плечами, произнёс «Ну, хорошо», и направился туда, где находилась моя ячейка для хранения продуктов – к стеллажу, что был ближе всего к выходу отсюда.

***

С тех пор, как я положил в эту самую ячейку всё то, что привёз когда-то из моей последней, более или менее удачно закончившейся поездки в Педжо, там ничего особенно не изменилось – пакеты с сухофруктами, порошковыми киселями, вяленое мясо, чай, несколько банок с консервированными анчоусами, печенье, три плитки шоколада – всё это, и кое-что другое находилось в полной целости и сохранности, за исключением того, что я уже съел ещё до того, как попытался отправиться в Педжо повторно – но последнего было отнюдь не так много, что бы о нём печалиться. Я кое-как сгрёб всё это в кучу, и разложил на полу. Всё сразу, я, разумеется, взять с собой не мог, поэтому по одной-две вещи оттащил в уголок, где располагались Боджо и его компания.

– А ты бережливый, – заметил Джерри задумчиво, рассматривая всё то, что я вытащил из своей камеры хранения – Или просто не любишь есть.

– Нет, люблю, но предпочитаю консервам горячую пищу, – ответил я ему, пожав плечами.

– Жан, – на сей раз со мной заговорил Боджо – Если… Если еда у нас кончится быстрее, чем у тебя, а до основного склада мы так и не доберёмся – ты… Ну, поделишься? Нет, мы тебя не принуждаем, конечно, ты можешь взять своё хоть сейчас и уйти к себе… Или в какое-то другое место… Просто я… Пока мы вместе, а из этой ситуации нет никакого толкового выхода, то…

– Я понял, – прервал я его – Пока не добрались до основных запасов еды, живём в складчину. Никаких проблем.

– Отлично, – кажется, мои слова вселили в Боджо некоторую уверенность, и он даже приподнялся со своего места – Ты будешь есть сейчас, или сначала отправимся на поиски ключей?

Я сказал, что не буду.

– Тогда пойдём наружу. Шон, Симона – вы с нами, или будете сидеть здесь?

Шон со вздохом поднялся со своего места. Симона поставила свою уже опустевшую миску на пол, и встала тоже. Теперь я видел её во весь рост – она была симпатичной, даже красивой девушкой с милыми, мягкими чертами лица застенчивой скромницы, которая никогда не видела себя в зеркало, а потому и не знала, насколько велика её красота, но взгляд у неё был неприятный, но не потому что был злым или ехидным, а потому что был каким-то отчаянно пустым… Пустым, как её тарелка из-под картофельных чипсов. Такой взгляд должен быть у преступников, которых через пару дней должны посадить на электрический стул, или у контуженных и уже сошедших с ума солдат, воевавших на какой-то продолжительной и кровавой войне.

– Отлично, – сказал Боджо, тоже стараясь не смотреть, как мне тогда показалось, Симоне в глаза – Пойдёмте, посмотрим, что мы можем сделать со всем этим.

***

Как оказалось, Шону, перманентно уверенному в том, что выход за пределы ученического склада грозит для всех нас чудовищной опасностью, смелости хватало ровно на то, что бы выйти за его дверь – сразу же после того, как мы покинули эту территорию, он попытался предложить нам всем свои услуги в качестве швейцара на входе в склад, и тем самым, освободить себя от обязанности присоединяться к поискам ключей, который собирались вести все остальные. Из этого тотчас же вышел небольшой скандал – Джерри немедленно просёк истинные его намерения, и, более того, заподозрил его в ещё более худшем – в том, что в случае внезапной, реальной или же мнимой, опасности этот чудак немедленно попытается пробраться обратно в склад, и запрётся там – вместе со всеми нашими припасами съестного. Шон тут же сделал вид, что невероятно оскорблён этакой, как он выразился, глупостью, но Джерри не обратил на это никакого внимания, и потребовал, что бы он проваливал от двери подальше, и не смел приближаться к ней, пока наши поиски не завершатся, с тем или иным результатом. Шон оскорбился, в результате, ещё больше, и на сей раз совсем не на шутку, и тут же возопил, спрашивая, какое право Джерри ему тут вообще имеет ему указывать, на что получил ответ – если ему не нравится то, что ему пытаются указывать, то может валить куда угодно, хоть в тот же самый склад, и запереться там на веки вечные – но перед этим все остальные должны будут забрать из него свои пищевые припасы, что бы он – то бишь Шон – не смог жить за счёт них. Говоря это, Джерри подошёл к створе открывающейся наружу двери, и прижал её плечом к стене, а Шон, очевидно, поняв, что он не шутит насчёт своего убеждения в нечистоплотности намерений последнего, жутко покраснел, и, засопев, отошёл в сторону. Ты можешь обвинять меня в трусости, произнёс он мрачно, но если уж ты привык жить по законам этих ваших афроамериканских гетто, то это ещё не даёт тебе никакого права обвинять других в том же, в чём ты мог бы обвинять и своих друзей детства. Джерри посерел, и нахмурившись, угрожающе двинулся на него – для него не было худшего оскорбления, чем намеки на его далеко не самое благородное происхождение, вроде двусмысленных упоминаний о американских гетто, и их чернокожих обитателях – но Боджо, схватив его за плечо, оттолкнул его в бок и назад, а затем рывком закрыл дверь на склад, отрезав, таким образом, путь туда и для Джерри, и для Шона.

– Вы двое, мне уже надоели, – сообщил он им – Ещё одна попытка выяснить, кто здесь кого лучше, и я сам стану швейцаром у этой двери, и – уж поверьте – не постесняюсь в случае чего применить свои новые способности. Давайте просто займёмся делом, что бы нам не было причины воевать с друг-другом из-за чего-либо.

– Подумать только – миротворец с душой ягнёнка, – пробурчал Джерри недовольно, но всё-таки отошёл в сторону – как от двери на склад, так и от Шона тоже – Как расправиться с дверью на кухню – так сверхспособности опасны, а как надавать по шеям нам… – тут он, очевидно, почуяв на себе недобрый взгляд Боджо, замахал руками – Ладно, ладно, успокойся. Искать ключи – так искать ключи.

И мы начали искать ключи – все, даже Шон, который продолжал, кажется, страшно бояться за свою собственную жизнь, и вместо того, что бы искать по настоящему, то шарился где-то понизу, то поминутно замирал на месте, подняв голову вверх, и стоял в этом положении сторожевого суслика по полторы минуты кряду, пока его кто-нибудь не дёргал за рукав или штанину, или не спрашивал, в чём дело, либо вообще – с банальной грубостью пихал в бок, как это делал всё тот же недолюбливающий его Джерри.

Боялся он, впрочем, зря – всё то время, пока мы искали ключи (а на наши поиски ушло не более пятнадцати-двадцати минут), угроза нашим жизням не пришла ни со стороны находящейся за разбитым окном улицы, ни, тем более, со стороны внешних дверей, всё ещё закрытых на оторванную ножку стула из кафе-столовой. В последнюю даже никто не постучался – и из этого можно было, впрочем, сделать, не самые радостные выводы о том, что в результате вчерашней бойни вымерли либо все, кроме нас, и ещё Тадеуша и Нэнси, оказавшиеся здесь люди, либо большая их часть, а остальная была или очень тяжко ранена, либо страшно перепугана, вплоть до потери рассудка. Меня уже начинала по серьёзному тревожить судьба Жанны (хотя я довольно эффективно успокаивал себя тем, что мы с ней схожи в плане наших новых сверхспособностей, и значит, у неё шансы на выживание должны быть значительно выше, чем уже у умершего большинства) – но больше всего меня беспокоило то, что вокруг не было ни одного взрослого – не то, что каких-то преподавателей или обслуги, с которыми и без этого всё было более или менее понятно, а даже тех, кто должен был всё это устроить, и следить за порядком проведения эксперимента, и анализировать его результаты. Дело в том, что если это были люди – не важно кто, группка ли сумасшедших учёных, ЦРУ ли, масоны – то уж они-то должны были уже давно понять, что их эксперимент зашёл чересчур уж далеко, и его пора каким-то образом останавливать. Они должны были появиться где-то в округе, и пустить в интернат усыпляющий газ, или захватить выживших грубой силой, что бы потом стереть им память, или что-то в этом духе – однако же этого по прежнему не происходило, и вокруг нас не было ничего, кроме зловещей тишины, явственно говорившей либо о том, что эксперимент всё ещё продолжается, и за нами следит некто, свихнувшийся до такой степени, что никто не вправе даже называть его человеком, либо о том, что его довольно скоро закончат в самом деле, только вот память стирать не будут никому, а газ будет не усыпляющим, а в лучшем случае – нервно-паралитическим.

Найти ключи удалось Симоне – девушке с опустевшими глазами, и она нашла их на полу под барной стойкой, причём в том самом месте, где Шон побывал уже не раз, и не раз залезал туда, засовывая в этом месте под барную стойку свои руки едва ли не по самые плечи. Ключей было ровно четыре штуки – очевидно, от кухни, основного склада, ученического склада, и внешнего входа в кафе-столовую, и, хотя ни один из них не был подписан, (и мог бы оказаться чем угодно, вплоть до ключей от дома, машины, гаража, и ещё чего-нибудь, принадлежащего нашему бармену, просто забывшего эту связку на своём рабочем месте) радости Боджо по отношению к этой находке не было никакого предела. Он с трудом сдерживал себя от того, что бы расцеловать Симону – на радостях, конечно – в обе щёки, и выхватил ключи из её рук с таким нетерпением, словно это был ключ от выхода из постепенно затопляемых водой подземелий. После этого он побежал к двери, ведущей на кухню, и стал по очереди совать ключи в замочную скважину двери, и пытаться открыть её.

С третьей попытки ему это удалось.

– Отлично, чёрт подери, – воскликнул Боджо торжествующе, и влетел на кухню, как обрадованный новым сокровищам завоеватель. Мы пошли вслед за ним, а Боджо, тем временем, оглянувшись на Джерри, заметил – Вот видишь, без всяких там сверхсил и супервозможностей. Просто нужно было найти ключ, и…

– Ладно, ладно, – пробурчал Джерри, отмахиваясь. В голосе его особого недовольства, впрочем, не наблюдалось – Идём к самому складу, и посмотрим, что там.

Мы прошли между двумя рядами плит, духовых шкафов и столов для разделки пищи (всё это выглядело очень чистым и ухоженным, до такой степени, что могло показаться, что мы были первыми, кто открыл эту комнату вообще, и до сих пор все находящиеся в ней вещи не были ни кем использованы), добрались до середины комнаты, и повернули в сторону двери основного склада, к которой можно было пройти через небольшой промежуток в центре правого ряда. Боджо опять достал ключи из кармана, и, подойдя к этой двери, принялся открывать её.

Ключ вошёл в скважину легко, и с хрустом, и столь же легко повернулся пару раз в руках Боджо, после чего дверь, тяжёлая, толстая, почти как в банковском хранилище, открылась чуть ли не сама; во всяком случае, легонько, еле слышно скрипнув, она точно отодвинулась от косяка на миллиметр-другой, как будто бы была неправильно повешена на петли, и только и ждала, что бы хотя бы чуть-чуть податься наружу.

– Ну, всё, кажется, теперь вопрос о нашем выживании может и не стоять, – пробормотал Боджо, и на его смуглом негритянском лице воцарилось привычное мне спокойствие африканского царя на троне из слоновой кости – О еде мы больше можем не беспокоиться. Пойдёмте, поглядим, чем бы можно тут запастись.

Мы вошли и в эту дверь, а Шон, всё ещё бредущий сзади всех, и через каждую секунду оглядывающийся через своё плечо, осторожно прикрыл дверь за собой.

Он продолжал кого-то бояться, и хотя мне и казалось, что страхи его, в общем и целом, напрасны, я почему-то понимал их – тут было на что озираться, потому что кто-то, в любом случае, должен был сейчас всё-таки следить тут за нами.

– Ну и хреновина, – произнёс Джерри, не то с восторгом, не то с ужасом осматривая представшие перед ним пространства – Нет, вы действительно думаете, что все эти ящики полные?

– Да если бы даже и нет, то какой был смысл делать его таким огромным, – ответил ему Боджо, тоже задрав голову вверх, и рассматривая набитые разнообразными продуктами полки – двенадцать рядов вверх, около пятидесяти метров вперёд, к противоположной к выходу стенке, и одному Богу известно сколько метров вбок – отсюда, где мы стояли, конца им видно не было, и они, сливаясь со стеной далеко дальше, терялись в зеленоватой полумгле плохо освещённого склада, как будто перспектива трансконтинентального тоннеля под проливом Ла-манш – Не знаю, так ли это, но лично мне всегда казалось, что свежие продукты привозились к нам в интернат каждую неделю.

– Может быть, тут хранилось что-то не скоропортящееся, – предположил Шон, выйдя немного вперёд, и заглянув за первый стеллаж с полками – Мука, крупы, сухофрукты, что-нибудь ещё…

– А где, в таком случае, хранилось скоропортящееся, – полюбопытствовал у него Джерри немедленно – Обычно съедали в тот же день, что и привезли, а потому не заносили в склад вообще?

– Я сказал – может быть, – пожал Шон плечами – Я знаю об этом не больше, чем ты, так что…

– Нет, нет, – перебил его Боджо – Даже с учётом того, что тут могло храниться не всё, что готовилось в тот же самый день, как только тут появилось – места очень много. Очень. Я думал, что такие места есть только в историях о людях, уцелевших после ядерной катастрофы, или о долгих космических путешествиях к какой-нибудь отдалённой планете. Тут хватило бы на питание всем обитателям интерната, при этом – возведённым в степень куба… А нам пятерым всех этих полок не хватит и до скончания нашей жизни…

– Давай ты запрёшь дверь на кухню изнутри, – вдруг предложил Шон, очевидно, пытаясь продвинуть свою старую идею на новых условиях – Посмотрим, что тут, а потом спокойно, без опаски, решим, что будем делать дальше – подумав, он прибавил – Может быть, что-нибудь приготовим.

И Боджо, и Джерри посмотрели на него, словно по команде, но – странное дело – не сказали ему ничего поперёк, не обвинили ни в трусости, ни в подлости, ни в чём либо ещё.

Затем Боджо вытянул из кармана ключи снова, и показал их Шону.

– Вот, – сказал он коротко – Возьми их, и сделай это сам. А ты, Жан, если для тебя это не составит труда, будь другом, сходи вместе с ним, и проследи за тем, что бы он не выкинул с ними никакого коленца, не проглотил их, и не выкинул в канализационный сток под какой-нибудь машиной. Сделаешь это, хорошо?

Я пожал плечами – я не мог представить себе, что за наше отсутствие они, вместе с Джерри и Симоной, уничтожат всё содержимое такого огромного склада, а находиться в каком-то замкнутом, защищённом хотя бы видимо от чужих глаз, месте, сейчас было, пожалуй, действительно необходимо – хотя бы некоторое время

– Пойдём, – сказал я Шону – Закроем дверь.

Тот посмотрел на меня с каким-то трусливым благоговением, словно я мог в любой момент отвесить ему затрещину – а потом нерешительно мне кивнул.

***

– Только посмотри, что там, снаружи, – вдруг попросил меня Шон, когда мы подошли к самой двери, а затем зачем-то сунул ключ мне в руку – Посмотри, там всё нормально?

– Но там – столовая, – удивился я – На что там смотреть? Вы же сами закрыли там двери.

– Ну, посмотри, – принялся вновь упрашивать меня Шон с каким-то скорбно-жалобным лицом. Очевидно, несмотря на весь его пессимизм, текущая ситуация заставляла впадать его в нечто вроде детской беспомощности, и стремления полагаться во всём на остальных – Вдруг там кто-нибудь есть?

– Если там кто-нибудь есть, то к чему нам их видеть, – удивился я – Что бы они увидели меня и тебя? Ладно, дай сюда ключи, и я закрою эту штуку.

Он повиновался, а, когда я их взял, и засунул в замочную скважину, произнёс, то ли спрашивая, то ли делясь со мной своими размышлениями:

– Я… Я бы закрылся тут на… Навсегда… По крайней мере, на очень долгое время… Может быть, ты скажешь, что ключи… Ну, пропали?

Я промолчал, и повернул ключ в замочной скважине до конца, а затем подумал, что если он получит возможность торчать здесь безвылазно, то эта его детская опасливость, и попытка справиться со всеми свалившимися на него сложностями жизни дойдёт до абсурда, и через неделю его придётся убить, что бы вынести его отсюда хотя бы мёртвого.

– Эй, ну вы долго там ещё, – услышал я вдруг за спиной, и резко повернулся против двери. Это был Джерри – он с довольным видом высунулся из-за двери, и посмотрел на нас двоих с видом человека, который узнал, что его внезапно разбогатевший друг и по сей день питается одними отбросами – Лично у меня уже начинает гудеть желудок от голода, так что…

– А ты уверен, что с тобой ничего не приключится, когда ты что-нибудь туда забросишь? – спросил я у него, внезапно сам для себя. Ключи я на ходу засунул в карман брюк, так, что бы Шон, кажется, всё больше и больше съезжающий с катушек на почве идеи самоизоляции в этом месте, не смог случайно выхватить их у меня из руки – Ведь, если я всё правильно помню, то у тебя были какие-то проблемы с… Э-э… Выделением желудочного сока?

На секунду мне показалось, что Джерри сейчас же выругается после моих слов, плюнет на пол, и уберётся обратно, за дверь, что бы через секунду выглянуть обратно, и высказать мне всё, что он обо мне в этот миг подумал, и я тут же пожалел, что ненароком задел эту тему… Но тот только лишь промолчал, и отмахнулся рукой.

– Посмотрим, – пробормотал он многозначительно, и с опаской – Ну, так вы закрыли уже эту треклятую дверь, или что? Или намерены торчать тут в качестве швейцаров? Уж вы-то есть можете явно без всякой опаски.

Я промолчал, конечно, насчёт того, что у меня до сих пор нет – и словно бы и не предвиделось в ближайшие пару дней – никакого аппетита, однако мотнул Шону головой в сторону склада со всё ещё маячащим там Джерри. Это Боджо послал его проследить за нами двоими, понял я вдруг. Шон, заулыбавшись, радостно затряс головой – его поведение, тем временем, нравилось мне всё меньше и меньше – и первый устремился к складу… Но на полпути остановился, и зачем-то повернулся обратно, дошагал до двери на кухню, с силой подёргал её за ручку, пробормотал нечто вроде «отлично» или «теперь вижу», и только потом вернулся к своему прежнему маршруту. Джерри пропустил его внутрь, оглядев со смесью презрения и некоторой жалости на лице – он, очевидно, как человек, который провёл с ним большее время, чем я, осознавал подступающее к разуму этого парня безумие куда лучше моего. Я же зашёл вслед за ним, и, когда оказался внутри склада, Джерри торопливо закрыл дверь за моей спиной.

– Всё, теперь все на месте, – сказал он тут же из-за моей спины, непонятно к кому обращаясь, однако слишком уж громко, что бы отнести это к разряду мысли вслух. Я удивлённо оглянулся на него, а он, в свою очередь, ответив мне каким-то непонятной гримасой, тут же торопливо опустил взгляд в пол, и последовал за мной. Я повернулся вперёд, и на мгновение увидел спину Шона, который тут же поспешил завернуть за угол второго от двери стеллажа, и исчез из моего поля зрения. Зато вместо него из-за, опять же, стеллажа, показалась крупная, и стриженная почти под ноль голова Боджо. Он что-то жевал, и не то с интересом, не то с видом ожидания смотрел на меня.

– Вы не посмотрели, что там, снаружи, – спросил он меня, когда я уже добрался до этого стеллажа, и завернул за него вслед за Шоном. Он, и оставшаяся вместе с ним Симона, сидели прямо на полу, и что-то ели, что-то, взятое, очевидно, уже с этих полок, но что конкретно, я разглядеть не мог, потому что они находились с другой стороны от входа – Всё спокойно, и всё так же нет людей?

Шон уже начал осматривать ящики на полках, и открыл один, а потом вытащил из него что-то вроде банки с маринованными кольцами лука.

– Я хотел сделать это, но ваш знакомый, Жан – он сказал мне, что это может быть опасно – сказал он, как бы между делом.

– Да? – спросил Джерри у меня, подойдя сзади – Ты действительно сделал это?

– Что, сказал ему, что бы он не высовывал носа отсюда? – поинтересовался я у него в ответ – В этом, что, было что-то неправильное?

– Нет, ничего, – произнёс Джерри, пожимая плечами – Потом посмотрим, и без этого хмыря, от которого можно ждать чего угодно. Ты хочешь есть?

– Я…

– Постой, – Боджо опять посмотрел на меня – Ключи у тебя, или у него?

Я порылся в карманах своих джинсов, достал оттуда связку из четырёх ключей, показал её Боджо.

– У меня, кажется…

– Отдай их мне, будь другом, – он протянул мне свою руку с тёмно-коричневыми, цвета оливкового дерева, пальцами, и светлой, почти розовой ладонью, попутно стряхнув с них что-то вроде масла, или рассола – Пока мы тут, лучше будет, если они побудут у меня, что бы…

– А насколько мы тут? – вдруг подняла на него свой взгляд до этого всё время молчавшая, как проклятая, Симона. Вся её миленькая физиономия была испачкана крошками, и чем-то вроде арахисового масла, и я подумал о том, что если она просидит тут пару месяцев, не занимаясь ничем, кроме еды, сна, и хождения взад-вперёд, то она очень быстро будет похожа на обрюзгшую, и перманентно заспанную пародию на саму себя. Так себе перспектива для неё, если подумать – она-то, когда сюда поступала, явно на такое не рассчитывала – Тут у меня старшая сестра, и мне надо будет её найти… Я смогу выйти отсюда, если попрошу, ведь правда?

Боджо и Джерри переглянулись с друг-другом, словно такой вопрос не входил в их какие-то потаённые планы, а вот Шон, тут же уронив банку с луком на пол (она, само собой разумеется, немедленно разбилась) всплеснул руками, воскликнул: нет!, а затем подскочил к Симоне с таким видом, будто она на его глазах собиралась вскрыть себе вены.

– Нет! – воскликнул он резко, прямо в её напуганное лицо, с трагически раскрытыми во всю их ширь глазами… Потом оглянулся по сторонам, увидел, что на него смотрят, как на помешавшегося, а сама Симона – и вовсе как на психа, который готовиться убить её, и изнасиловать – остановился, и стал говорить тише, хотя голос его дрожал – Ты не можешь так просто выйти наружу, одна! Ты же видела, что там творится!

– Там и сейчас то же, – спросила у него Симона, быстро вытерев крошки и масло со своего лица, а Боджо, встав с места, слегка отодвинул Шона в сторону, сказал, ему, что бы он успокоился, и шёл сходил нашёл себе чего-нибудь поесть. Тот взглянул на него с почти что ощутимой физически ненавистью, но послушался, отошёл.

– Думаю, будет лучше, если мы побудем ещё здесь суток трое, или меньше, – сказал Боджо, обращаясь к Симоне – Ты, безусловно, можешь покинуть нас раньше, даже прямо сейчас, но пойдёшь одна, или с кем-нибудь, кто тоже захочет пойти пораньше. Лично я никуда раньше указанного срока выдвигаться отсюда не намерен.

– И ты тоже? – спросила она у Джерри, посмотрев на него. Тот помолчал немного, наверное, чисто для приличия, нежели из действительной необходимости, и ответил ей кивком. Тогда она посмотрела на меня – её взгляд был по-прежнему неприятно пустым, но в нём, как заблудший путник посреди полуночного зимнего двора, копошилось ещё и какое-то непонятное подозрение.

– Вы… Ты тоже?

– Я не знаю, – ответил я ей – В общем и целом, я согласен с моими друзьями – торопиться нам особенно некуда, хотя мне, как и тебе, тоже было бы неплохо кое-кого сыскать… Просто, я думаю, что беспокоиться нам особенно не о чем, – на этих словах я обвёл взглядом всех остальных, прежде всего – Боджо и Джерри – Сейчас как раз то время, когда всё начинает становиться на свои места… Какое бы поле для игры нам теперь не выдали… Если наши общие знакомые выжили, то они, вполне вероятно, все последующие трое суток не будут никуда рыпаться, будут вести себя примерно так же, как и мы, осторожно, а если нет, то беспокоиться нам уже не о чем…

– Я так не думаю, – произнесла Симона встревожено, и её глаза вдруг на секунду ожили, но не по-хорошему, а забегали, как у затравленного зверька – Если моя сестра и погибла, то я хотела бы найти её… Хотя бы попытаться. А если жива… И жив кто-то ещё… Нет, они не будут торчать в своих укрытиях так долго, как вы все говорите. Они все придут сюда, если и не доберутся до склада, то пойдут в комнату хранения продуктов. А то, что они там найдут, им наверняка покажется слишком мало. Сколько они всего пережили, вы только подумайте! Они очень голодные, им хочется пить и есть уже сейчас, их сдерживает только страх, но уже на завтра он должен перестать их сдерживать, и они придут сюда, – она посмотрела на всех нас с уже весьма чёткой тревогой во взгляде, так, словно речь шла о нашествии каких-то смертельно опасных, и неуправляемых животных – Сначала к тем ячейкам, а потом и к этому складу.

– Здесь очень крепкие двери, – заметил Джерри не слишком уверенно – Если что, то…

– Их будет больше, чем нас всех, и наверняка среди них будут и те, кто так же, как и вы двое, обладают какой-нибудь сверхсилой, или как это там называется. И они не будут церемонится, как ты, – она взглянула на Боджо – И опять начнётся кавардак, потому что они не смогут войти все сюда одновременно. Если, конечно, у них не появится какого-нибудь вменяемого лидера… Нет, нет, – она встряхнула своими красивыми длинными светло-русыми волосами, которые она уже успела когда-то распустить из косы – Нам нужно уйти отсюда. Набрать продуктов, и уйти. В интернате полно других безопасных мест, где можно прятаться от чего угодно, хоть от метеоритного ливня. Давайте сделаем это, пока всё более менее спокойно!

Негры запереглядывались, и на их лицах появилось выражение задумчивости, а вот Шон, напустив на себя образ неумолимого идола вечно правого божества, сложил руки на груди, и фыркнул:

– Я никуда не пойду отсюда. Это самоубийство…

– Делай, что хочешь, – пренебрежительно заметила Симона – Лично я не хочу здесь оставаться. Это место не кажется мне безопасным, ничуточки.

Боджо вздохнул, и почесал свою бритую голову, а затем сказал:

– Давайте не будем устраивать здесь лишних споров. Мы все устали, так что нам нужно сначала отдохнуть, а потом… Потом можно провести голосование. Кто за это, и кто за то…

– Зачем какое-то голосование? – удивилась Симона. Я удивлялся, наблюдая за ней, с каждой новой минутой – похоже, за этой трогательно-хрупкой внешностью в ней скрывались незаурядные ум, и сила воли – Если я хочу уйти – то зачем меня здесь задерживать, и если захочет уйти кто-то ещё, то зачем же задерживать здесь нас? Вы же оба не как он, – она почти не подымая головы, и не смотря на него, кивнула куда-то в сторону Шона. Тот, как я заметил краем глаза, залился краской, а глаза его, пусть и отведённые в сторону, засверкали гневом. Судя по всему, он явно предпочёл бы, что бы Симона продолжала молчать, подобно тихой аутистке, как это было в самом начале – Вы же не будете вопить, что меня убьют сразу же после того, как я переступлю порог кафе-столовой, разве нет?

И Джерри, и Боджо замешкались.

– Но там действительно может быть очень опасно, Симона, – буквально взмолился перед ней последний – Особенно, если ты пойдёшь туда одна. И вообще, я считаю, что уж лучше бы нам держаться сейчас всем вместе. Всем, включая даже Шона. Это же не какой-то аттракцион ужасов в луна-парке, здесь разделение действительно может привести к Бог знает к чему.

– Одна я не пойду, но если кто-то захочет ещё, вы ведь отпустите нас? – продолжала Симона упрямо гнуть свою линию – Ведь это так?

– Симона, если ты боишься, что кто-то из нас может попытаться сделать с тобой что-то нехорошее…

– Да или нет?

– Но кто захочет с тобой идти?

Она почему-то опять посмотрела на меня, словно я был единственным, кто мог повлиять на ход существующей ситуации, и тут уж я не выдержал, и сказал, не дожидаясь конкретного вопроса:

– Прямо сейчас я никуда не пойду. Я хочу немного перевести дух, – я лгал, разумеется, никакого духа мне переводить нужно не было, если честно, то мне сейчас его хватило бы даже на то, что бы выйти из здания Санхилл, и дотопать до самой лодочной станции на берегу, но сейчас мне отчего-то хотелось быть солидарным с Боджо и Джерри – И вообще, нам нужно не просто передохнуть, а хотя бы обсудить, куда мы пойдём отсюда, где будем укрываться, сколько отсюда возьмём, и в чём понесём… И какими путями будем пробираться. А некоторым из нас нужно хотя бы поспать. Шону, например, он весь на взводе, того и гляди…

– Того и гляди, как ты выражаешься, с ним уже произошло, – прервала меня Симона – Он уже тронулся. Так что он может делать всё, что ему заблагорассудится, мне всё равно…

– Ладно. Но остальные-то тоже на взводе. И ты – в том числе. Давайте дождёмся хотя бы ночи, а потом выберемся отсюда. Или вечера.

– Лучше вечера, потому что поздно ночью автоматические системы выключат электричество в очень многих местах интерната, и нам будет тяжело пробираться по нему, и искать себе подходящее место для укрытия…

– Можно и вечера, но только ориентировочно на девять-десять часов, – согласился я дипломатично…

– Лучше в восемь…

– Ну, или в восемь, – я вдруг подумал о том, что совсем не знаю, который сейчас час – Или в половину девятого. Главное, не прямо сейчас, и не через час, и не через три… Только как мы определим время?

– На кухне есть электронные часы, – произнёс Джерри как-то немного хмуро – По ним и определимся.

– Замечательно, хотя бы так, – пробормотала Симона, впрочем, не особо уверенно, а потом опять села на пол, оперевшись спиной на стеллаж с продуктами – Тогда, сколько, получается, у нас сейчас времени?

– Думаю, что часов семь или восемь, – пробормотал Джерри немного недовольно, а потом прошёлся вдоль рядов ячеек, открыл одну наугад, и вытащил что-то вроде брикета с замороженной вишней. Досадливо скривился, засунул её обратно, пробормотав – Чёрт, тут у нас, что, отделение «овощи-фрукты»?

– Посмотри за стеной, – пробормотал Боджо рассеянно, и кивнул назад затылком – Там была какая-то хрень вроде рыбных консервов, сардин, или чего-то такого, – он взглянул на Симону, помолчал, а потом спросил – Ты говоришь, что есть места побезопаснее этого. Ты знаешь, где они находятся?

Симона, вздрогнув, посмотрела на него. Некоторое время она думала, но потом сказала:

– Подвал. Там полно больших помещений, служебных, технических, и всяких других. Там можно даже не закрывать двери, там всё равно никто никого не найдёт

– Подвал обычно закрывается на ключ, – пробормотал Боджо, а потом неуверенно прибавил – Наверное. По крайней мере, когда всё было нормально – я имею ввиду, когда я учился на первом курсе, кто-то из наших пытался в него проникнуть, но у него ничего не получилось…

– А как вообще в него спустится, – вдруг спросил Джерри, выйдя из-за угла. Теперь в его руке была квадратная, с закруглёнными углами, банка сардин, довольно большая, из тех, что открываются специальным ключом на крышке – Что-то я ни разу не слышал о свободном доступе, вообще о какой-то двери туда…

– Нет, ну служащие-то в него как-то входили, – произнесла Симона, явно смутившись – И вообще, я знаю, что он у нас очень большой и сложный, чуть ли не в пять этажей, так что туда точно есть вход, возможно, что даже не один…

– Может быть, они находится в самом низу пожарных спусков, – пожал Боджо плечами – Я если честно, не был никогда и там, так что…

– Чёрт, – усмехнулся Джерри невесело – Пока мы ищем способ туда зайти, может пройти целая прорва времени, и всё это может оказаться без толку. Быть может, найти способ спрятаться полегче?

– Например?

– Ну, я не знаю… Пойти наверх, найти какие-нибудь комнаты… Пустые, я имею в виду. Если учесть, сколько народа умерло сегодня внизу…

– Ты издеваешься?! – почему-то вскинулся в ответ на это предложение Боджо – Они умерли – а ты предлагаешь заселить их жилплощадь?

– Ну, а что тут такого, – удивился Джерри в ответ – Если они не умерли конкретно в своих комнатах, а здесь, внизу, так чём же проблема? Я глубоко сомневаюсь в том, что они явятся за нами с того света, что бы покарать за нашу наглость, тем более, что им самим все эти комнаты пригодятся теперь навряд ли…

На лице Боджо появилось сомнение, такое же, как и у Симоны.

– А как мы вообще определим сейчас, занята ли комната живым человеком, или уже никому не принадлежит? – спросил Боджо, наконец – А если за её дверью находится какой-нибудь перепуганный до смерти метатель молний, и он готов неверно среагировать даже в ответ на вежливый стук?

– Ну, если комната не занята, навряд ли дверь в неё будет закрыта, – немедленно отозвался на это Джерри – Если открыта, то из неё выбежали в страшной спешке, а из этого будет, в свою очередь, следовать то, что он присоединился к тем, кто сейчас размазан по полу в холле…

Боджо тяжело вздохнул, и помотал головой, потом прикоснулся руками к своей голове.

– Я не знаю, не знаю, – пробормотал он мрачно – Мы ведь собираемся прятаться от того, что бы нас случайно не задело сверхвозможностями какого-нибудь очумевшего от ужаса и паранойи ученика… Или бывшего ученика – не знаю, как теперь говорить правильно… Но ведь так же?

Я, и все остальные смогли ответить ему только лишь молчанием, потому как никто не мог сказать, насколько истинно его утверждение. Я, по большей части, был с ним согласен, но за остальных не отвечал – вполне могло статься, что они боялись чего-то ещё, например, людей (или не-людей), которые были каким-то образом причастны ко всему, что произошло в Санхилл после Большого Пробуждения. От таких, если у них были насчёт нас какие-то неприятные планы на ближайшее время, думал я, прятаться стоит на самом деле, и без всяких шуток, и как можно более старательнее. И комнаты в общежитиях для этого явно не подошли бы.

– В любом случае, – сказал Боджо, не дождавшись в ответ на свой вопрос ничего конкретного – Общежития – это не тот вариант, который подходит нам сейчас. Выходит так, что мы пытаемся спрятаться среди тех, от кого мы пытаемся спрятаться…

– Вот именно, – подала голос Симона – Как прятаться от ядовитых пчёл в их улье.

– Но чем безопаснее попытка найти убежище в подвале, – воскликнул Джерри нервно – Вообще – как найти вход в него? Нет – вы только представьте себе – мы нагрузимся целой кучей продуктов про запас, и будем таскаться по всему интернату с ними, даже и не зная, как вообще спустится ниже нулевого уровня, и быть может, вообще не имея такой возможности? А вдруг там замок, или какая-нибудь дрянь, которая открывается при помощи кода, или запроса откуда-нибудь из кабинета директора, или начальника охраны? Что мы будем делать, Боджо? Ты не хотел вышибать при помощи своей силы даже дверь, ведущую на кухню, которая, между прочем, в последствии может оказаться всего лишь хлипкой картонкой по сравнению с той, что отделяет подвальные помещения от всего прочего, что является верхней частью интерната!

– Ну, может быть, существует какая-то схема, план здания, – произнесла Симона неуверенно – Да и не может же быть, что бы вход в подвал был настолько засекреченным и труднодоступным местом. Я училась на архитектора, и я знаю…

– Так, знаете чего, – всплеснул руками Боджо – У меня тут тоже кое-какое предложение. Если подвал слишком труднодоступен для нас, а комнаты в общежитии чересчур легкодоступны для наших потенциальных врагов, то давайте выберем что-нибудь из разряда золотой середины. Что-нибудь не слишком далёкое, но и не слишком доступное. По крайней мере, нечто такое, что никого никогда особенно не заинтересует… И будет иметь крепкую дверь, что бы мы могли её закрыть.

– Тут только одна крепкая дверь, которую вы можете закрыть, – послышался откуда-то справа голос Шона, о существовании которого лично я, к тому времени, уже почти успел забыть. После этих своих слов, он, судя по звукам, открыл одну из ячеек на складе, что-то быстрёхонько вытащил оттуда, открыл, кинул в рот, и стал жевать. Потом, приметив, что все ждут от него какого-то продолжения, закончил со своей трапезой по-быстрому, и пояснил – Ну, я имею ввиду дверь на склад, только от неё у вас есть ключи, верно? – хмыкнув немного удивлённо, он передёрнул плечами, и начал опять есть, а потом ещё прибавил с набитым ртом, и в пол-голоса – Идиоты…

– А я имел ввиду спортзал, – сказал Боджо, а потом, очевидно, передразнивая Шона, так же, с задержкой, прибавил – Идиот…

Наши взгляды тут же были обращены к нему, вопросительные, и (по крайней мере, так было в случае с Джерри) удивлённые. Боджо заметил это, и поспешил рассказать всё в подробностях.

– Во-первых, это не далеко, – сказал он – Во-вторых, кому он нафиг сейчас может сдаться, ведь ни еды, ни каких-то разгадок тайны того, что здесь сейчас происходит, там быть не должно. Во-вторых, там много места, и в самом спортзале, и в комнате с тренажёрами, и в раздевалке, и… Там даже душ есть, если вы не знали, а ещё небольшая каморка для интернатского тренера. И ключи от него, кстати говоря, должны быть именно там… Да что вы так все на меня вылупились? Что, за всю свою учёбу там никто из здесь присутствующих не бывал? Джерри, мы же ходили вместе, и ты должен был знать всё не хуже меня!

– О, да ладно тебе, – фыркнул Джерри, отмахнувшись от него – Я был там от силы раз десять… Стой, но ведь там же стеклянные двери, разве нет?

– Ну, во-первых, стеклянные, но не полностью, а во-вторых, та их часть, что застеклена – она армированная. Понимаешь, о чём я? Это стекло не так-то просто разбить палкой, или просто чем-нибудь тяжёлым. А каморка тренера вообще закрывается сплошной дверью – не такой, конечно, мощной, как здесь, на складе, но человек – если такой ещё найдётся вообще – трижды подумает, прежде чем мучатся, и вскрывать её, что бы узнать, что там, за ней. И душевые, и комнаты для переодевания, кстати, такие же, только они больше размером…

– Там уже могут быть люди, – вдруг вспомнив о Тадеуше и Нэнси, сказал я. Все опять словно бы слегка вздрогнули, и опять, хором, посмотрели в одну точку, теперь уже на меня. Всеобщее внимание в этой группе людей передавалось от друг-друга, словно мячик в детской игре «горшочек каши», и теперь очередь ораторствовать подошла ко мне – Мои знакомые… Ну, Нэнси, и тот тип, с которым я познакомился, когда очнулся – они тоже хотели зайти в спортзал… Правда, не для того, что бы остаться там на постой, так, прихватить с собой кое-что… Но если им там придётся по вкусу…

– А, ерунда, – ответил Боджо, и внимание опять переключилось на него – Они там всё равно не останутся, пока не найдут еды, как мы, так что зачем бы эти двое туда не полезли…

– Они хотели найти что-нибудь тяжёлое, что бы раздолбать этим двери в кафе-столовую, – сказал я – Правда, в последний раз, когда я их видел, они направлялись в совершенно противоположном направлении, так что…

– По-моему, ты сам сейчас должен осознавать, насколько нелепа твоя мысль, – прервал меня Боджо, повернувшись ко мне всем корпусом, и неприятно внимательным и любопытным взглядом осмотрев меня с головы до ног – С тех пор, как ты здесь появился, прошло уже не менее полутора часа, а этих твоих Нэнси и… И как звали этого парня, который был там с тобой?… Короче, их нет, и беспокоиться насчёт этих ребят не стоит… Ты говоришь, что один из них владеет… Ну, этим самым?

– Не один, а оба. И Нэнси, и Тадеуш…

– Послушайте, – воскликнула Симона, и быстро посмотрела сначала на меня, потом на Боджо, потом на Джерри, потом, наконец, опять на меня – Может быть, не будем ждать вечера, а пойдём прямо сейчас? А вдруг они опять сюда заявятся? Они уже были тут, и уж не знаю, как эта девушка, Нэнси, но парень – он может вернуться снова, это точно. И эти таблетки, которые он глотал, что бы избавиться от своих проблем со сверхспособностями – вдруг их срок действия уже начинает проходить?

– Нам нужно что-то, во что мы можем набрать продукты, и донести их до спортзала, – ответил ей Боджо, уставившись на неё каким-то грустным не то от усталости, не то на нервной почве, взглядом – Какие-то пакеты, или мешки, или коробки, причём достаточно прочные, что бы унести отсюда столько, сколько, по крайней мере, планирую унести я.

– Их можно завернуть в скатерти со столов в кафе, – предложил ему Джерри тут же – Быстро выйти, собрать по четыре скатерти на человека, вернуться, и сделать из них нечто вроде тюков…

– Они там были пришиты, или приклеены к столам, – пробормотал Боджо задумчиво – Не провозимся ли мы с ними чересчур долго?

– Чёрт, да отломай ты им ножки, и втащи внутрь, а потом мы разделаем их кухонным ножом!

Брови Боджо подскочили вверх, так, словно он никогда не слышал ничего более удивительного.

– Отломать ножки, – пробормотал он растерянно – Господи, вот же в историю мы тут все влипли… И ничего проще тебе на ум не приходит?

– Ну, хорошо, возьмём ножики из кухни, и расправимся со скатертями прямо в кафе…

Боджо опять тяжко вздохнул, потом поднялся на ноги. Его кадык несколько раз скакнул вверх и вниз, а потом он со звучным щелчком хлопнул себя ладонями по бёдрам.

– Ладно, – произнёс он – Но вы хотя бы уверенны, что это всё нужно делать прямо сейчас? Я только было почувствовал себя в более-менее спокойной обстановке…

– Лучше сейчас, чем потом, – заявила Симона убеждённо – Если мы хотим сохранить спокойную обстановку хотя бы на ближайшие пару суток, то нам лучше начать заниматься всем этим прямо сейчас.

– Боже, Боже мой, – пробормотал Боджо трагическим голосом, того и гляди, готовый схватиться за голову – Что за нечистый дух убедил моих родителей отправить меня на этот дурацкий остров… Так, стало быть, двое останутся здесь, и соберут продукты, а двое должны отправиться в кафе-столовую, и возьмут скатерти… Думаю, что лучше всего будет, если это сделаем мы с Джерри. Ты как, приятель? Готов сделать марш-бросок наружу? Ведь это же, в конце-концов, насчёт скатертей – это твоя идея…

Джерри тоже поднялся. Вид у него был не особо геройский, но решительный.

– Да, пойдём, что уж тут, – выдавил он.

– Ну, значит, Жан и Симона останутся тут, и соберут все необходимые продукты, – сказал Боджо – Вы справитесь, надеюсь. Вытаскивайте всю жратву наружу, на кухню, складывайте прямо на полу…

– Желательно, что бы вы взяли то, что можно приготовить прямо так, без предварительной готовки, – заметил Джерри – Лопать мороженную рыбу, надеюсь, никто из вас не желает?

Я, кстати, до сих пор не знал, что мне желательно лопать, а что нет, (может быть, для насыщения мне вполне бы подошла даже и мороженная рыба) но согласно кивнул головой, а вот Симона подняла руку, и спросила:

– Слушайте, а что с Шоном? Его учитывать не будем?

– Ах, да, – произнёс Боджо с видом человека, который забыл о некой совсем незначительной, но весьма пакостной, и вылезающей, когда то не нужно, мелочи – Шон… Шон? Где ты?

Тут мы все оглянулись по сторонам, и вдруг поняли, что тот куда-то пропал, и в помещении склада его не видно – хотя лично я готов был поклясться в том, что ещё минуту назад он околачивался где-то рядом, что-то жуя.

– К чёрту Шона, – произнёс Боджо, наконец, спустя некоторое время – Увидите этого придурка – скажете ему, что, если он хочет к нам присоединиться, то пусть помогает вам с продуктами. И да – держитесь вместе, просто на всякий случай, – помедлив, он прибавил, немного пониженным голосом – Просто, чем больше я узнаю этого парня, тем меньше он мне нравится. Не знаю, что у него там сейчас на уме – так что ну его к чёрту. Лучше не рисковать…

– Да, пожалуй, – согласилась с ним Симона – Итак, вы идёте?

Боджо и Джерри переглянулись, а потом, как-то смято кивнув ей в ответ, первый хлопнул по плечу второго – и они направились прочь из прохода между стеллажей с ящиками.

***

– Ну, вот мы и дома, – произнёс Джерри, скидывая со своей спины импровизированный рюкзак из связанных узлами четырёх скатертей на крашенный пол спортзала, одновременно, судя по его разметке, являющегося и полем для игры в баскетбол, и в волейбол, и мини-футбол – Если можно, конечно же, так выразиться… Чёрт, ну и переходец же нам выдался… Ребята, как вы все? – он оглядел нас всех по очереди, задержал свой взгляд на ставшей какой-то бледно-зелёной Симоне, потом взглянул куда-то вверх, и в сторону, на узкие окна, расположенные чуть ли не под самым потолком; через них можно было видеть только такие же узкие прямоугольные обрубки всё такого же вечно хмурого и ненастного неба, но света внутрь через них проникало всё равно более, чем достаточно – Не знаю, как кто, но лично меня…

– О, Господи, Джерри, почему бы тебе не оставить свои идиотские внутренние переживания при себе, – взмолился Боджо, тоже положив свой мешок (разумеется, самый большой из тех, что взяли на свои плечи все члены нашей команды)на пол – Если ты думаешь, что у кого-то тут есть желание их выслушивать, то ты не то что бы глубоко – ты катастрофично глубоко в этом заблуждаешься…

Джерри, услышав это, со слегка обиженным видом фыркнул, и сказал, что на его бы месте не стал бы тут произносить тут остерегающие проповеди, а немедленно пошёл в подсобку тренера, и поискал бы там ключи.

– Подумать, какие мы тут все умники, – пробурчал Боджо в ответ – Сейчас, сейчас, уже иду… Жан, ты не поможешь мне с поисками? Ты как будто бы выглядишь менее… Э-э… Вышибленным из колеи…

Менее – это было не совсем то слово. Сейчас я чувствовал себя ровным счётом никак, и, наверное, не смог бы сейчас даже толково разыграть страх, или веселье, или печаль, или что-нибудь в этом духе. Было просто удивительно, как я вообще мог до сих пор вообще думать – но нет, в голове моей всё-таки были кое-какие мысли, более того, некоторые из них вызывали у меня пусть слабое, но беспокойство. Хотя оно касалось совсем не того поля мёртвой (и уже начинающей подванивать) человеческой плоти, которое нам пришлось перейти только что, а того, что меня, возможно, вновь начало настигать то чувство глубочайшей «отморожености», которое настигло меня ещё в момент моего «пробуждения» здесь. Наверное, Симона права, размышлял я вяло, и мысли мои были становились всё более отстраненными, и глухими, всё более похожими на вывески на магазинах, которые видны только через квартал от меня, а образы, которые они вызывали, становились всё более приглушёнными, и тусклыми, как что-то, что невозможно разглядеть толком из-за пелены слёз, застилающих глаза, наверное, действие того самого препарата заканчивается, и мои сверхспособности опять начинают проявлять себя. Интересно, думал я ещё, что будет, когда действие препарата закончится окончательно, будет ли моё непонятное поведение бросаться в глаза этим троим, и если бросится, то что я им скажу? И если скажу правду, то как, например, на это среагирует Джерри – уж он-то уверен в моей нормальности тут, наверное, более всех остальных, ведь я убеждал его в этом ещё накануне нашей с Жанной неудачной попытки к бегству?… Впрочем, какая разница, талдычил в моей голове другой голос, гораздо более сильный, жизнерадостный и активный, нежели все остальные мои измышления, какая разница?… Успокойся, и не трепыхайся – вот что главное… Всё равно всё будет нормально…

– Жан, – переспросил меня Боджо встревоженно, и даже сделал несколько шагов навстречу ко мне. Это вывело меня из моего непонятного, полупогружёного в самого себя состояния, и я вскинул голову на него… И тут же автоматически прикинулся, что не расслышал его, слишком сильно задумавшись о чём-то своём – О, ну, слава Богу! Я уж думал, не стал ли ты аутистом в результате нервного шока… Я говорю – не поможешь ли ты мне поискать ключи в подсобке тренера?

– Ах, да, конечно же, почему нет, – произнёс я торопливо, даже, на мой взгляд, немного чересчур – Пойдём, поищем вместе, если хочешь.

– Ага, – он сделал приглашающий жест рукой, обращённый ко мне – Ребята, Джерри, Симона, разверните пока эти чёртовы кульки… Просто разверните, ничего не разбирайте, съешьте оттуда что-нибудь… Если хотите… Мы сейчас вернёмся.

Я двинулся вперёд, вслед за Боджо, уже пошедшим в сторону какой-то двери, видневшейся в углу, в правой стене, и ближе к окнам. Тот на ходу оглянулся назад, и зацепил взглядом сначала меня, потом оставшихся вдвоём Джерри и Симону. Его взгляд был обеспокоен, и я тоже оглянулся назад, и увидел Джерри, с сумрачным видом вставшего рядом с принесённым им мешком, и Симону, и вовсе присевшую чуть поодаль от него, прямо на полу… Боджо с мрачным и растерянным видом покачал головой, а потом прибавил ходу, по пути громко сказав, что мы с ним скоро вернёмся.

Я прибавил ходу тоже.

Дверь в подсобку тренера была открыта, и мы зашли внутрь.

– Ну и вляпались же мы в историйку, – произнёс Боджо, оглядывая внутреннее убранство подсобки – стол, пару стульев, полки с какими-то кубками, штандартами, статуэтками, медалями, книгами, окно, полностью закрытое жалюзи цвета слоновой кости, замерший вентилятор под потолком, настольную лампу, грамоты и благодарности в деревянных рамках, набор из трёх покрашенных в синий гирь с закатанными в резину ручками – Что скажешь, а, Жан?

Я ничего ему не сказал – мои мысли сейчас, сколь не было бы это странно, были заняты именно вопросом насчёт ключей, и насчёт того, где они тут могли бы быть – а другие вопросы, тем паче, такие отстранённые, меня не беспокоили.

Я только лишь пожал плечами, прошёл немного вперёд, и стал вглядываться в то, что было на полках

– Ты зря там ищешь, – сказал Боджо – Он обычно хранил их в столе. Слушай, как ты думаешь, что это такое происходит? Кто это всё устроил?

Я опять пожал плечами, подошёл к столу, и, немного нагнувшись, открыл его ящик. В нём была куча всего – опять же, медали, какие-то бумажки, тетради, резиновое кольцо для тренировки мышц кистей рук, шелуха от семечек, ручка и карандаш, даже пачка «Winston», распечатанная, впрочем, не початая. Я разгрёб всё это рукой, один раз, второй, и мне было счастье – пальцы дотронулись до связки чего-то холодного, плоского и округлого. Я нащупал кольцо, на котором всё это держалось, подцепил это двумя пальцами, вытащил наружу, и показал Боджо.

– Это они? – спросил я коротко.

Он посмотрел на связку ключей немного, потом кивнул, и махнул рукой к себе.

– Ага, они, давай их сюда.

Я подошёл, вручил ключи ему. Он незамедлительно сунул их в карман.

– Хочешь запереть нас изнутри, – спросил я у него.

Он ответил жестом согласия.

– А у кого они будут храниться?

Боджо открыл было рот… Но тут же закрыл его – наверное, замялся.

– Я не знаю, – пробормотал он – Не вдвоём же решать такое… Выйдем к остальным, спросим, что они думают по этому поводу… А, вообще, какая, в сущности разница, у кого и как они будут храниться? Никаких вызывающих опасения личностей среди нас уже нет, Шон остался на складе, твои знакомые так и не появились, так что…

Он завершил свою фразу и посмотрел на меня недоумённо, даже немного подозрительно. Я ничего не ответил ему, только лишь опять, уже в третий раз, пожал плечами.

– Ты какой-то странный, если честно, – произнёс Боджо, изучая меня, так, как будто я был какой-то непонятной, и, одновременно, обидной надписью на стене его комнаты, за ночь появившейся буквально из ниоткуда – Не напуганный, не болтливый, вообще не кажешься человеком, который пережил то же, что и все остальные… Или ты так и реагируешь на сильный шок обычно?

Опять я пожал плечами.

– Не знаю. Я никогда в жизни не испытывал сильного шока.

– Даже сейчас?

– Нет, сейчас испытываю. Я имею ввиду – не испытывал до сего дня.

Боджо окинул меня взглядом, ещё более подозрительным, чем прежде.

– Ладно, – произнёс он тоном явно неудовлетворённого в чём-то человека – Пойдём обратно, к остальным.

Я согласился, и, обойдя его, направился к выходу первым.

В спортзале находился лишь Джерри, а Симоны не было. Одна из двух дверей, находившихся за его спиной, была открыта, и из-за неё слышалось журчание воды.

– Она, что, там? – спросил Боджо у своего приятеля, подразумевая, разумеется, отсутствующую в спортзале девушку.

– Ага, – пробормотал тот в ответ с постным выражением на лице – Стало совсем уж дурно, и… Ну, ты понимаешь…

– Надеюсь, она найдёт там туалет, прежде, чем ей станет уж совсем дурно – произнёс Боджо сумрачно, а затем, на ходу позвякивая ключами, пошёл ко входной двери.

– Что, закрываешь нас? – поинтересовался Джерри вяло, не поворачивая лица ему вслед.

Боджо подошёл к двери, захрустел ключами в замочной скважине, потом, когда покончил с этим, повернулся к Джерри, и преувеличенно бодрым голосом заявил:

– Не вас, а нас, – помолчал с секунду, а потом прибавил вопрос от себя – А что, что-то не так?

Джерри не ответил ему, только лишь уныло покачал головой в ответ. Я подошёл к нему, и сел рядом, изучая содержимое раскрытого мешка, лежащего перед ним на полу. Из него на меня пялился довольный конопатый мальчишка, нарисованный на банке с консервированной стрючковой фасолью.

Боджо подошёл к нам, и тоже присел на корточки рядом.

– Если хотите, то почему бы вам не отдохнуть? – спросил он у нас – Путь был хоть и не особо длинным, но явно не из лёгких…

– Мы сами разберёмся, что нам делать, – скривился Джерри в ответ – Не корчи из себя, пожалуйста, капитана отряда бойскаутов, а то мне придётся тоже бежать в одну из этих комнат вслед за Симоной…

Боджо аж посерел от этого тона своего приятеля, было открыл рот, что бы сказать ему в ответ что-то… Но сдержался, и выдал что-то явно другое, не то, что хотел сказать с самого начала.

– Тут гораздо лучше, чем там, на складах, не так ли? – даже не было понятно, к кому этот вопрос был обращён – Есть и вода, и туалет, и место для сна… Посмотрите, сколько тут матов…

– Да, и ещё мы можем сыграть партию в баскетбол двое на двое, если нам приспичит, – пробурчал Джерри хмуро – Правда, половина наших продуктов испортится, если мы не съедим их сразу, или не найдём место, что бы хранить их в холоде…

– О, да тут же нет ничего проще! Во-первых, у тренера в подсобке всегда было что-то вроде небольшого холодильника, с хранящимся в нём льдом, который он применял в случае сильных ушибов или растяжений, а во-вторых, можно найти какую-нибудь ёмкость, наполнить её холодной водой в душе, и…

– Где найти? Вот здесь?

– Ну, может быть, что-то можно найти и здесь, а чуть позже, например, завтра или послезавтра, мы можем даже заглянуть в столовую, и принести оттуда какие-нибудь большие кастрюли…

– Я чокнусь, если вновь пойду через этот проклятый холл из-за каких-то там проклятых кастрюль…

– Знаешь ли, – не выдержал Боджо, и сменил свой тон со спокойно-уговаривающего на несколько раздраженный – Ты и сам должен прекраснейшим образом сознавать, что это совсем не та проблема, которая не поддаётся никаким решениям. Посидев здесь с неделю, мы сумеем разбить целый лагерь, с электрическими плитками, даже, возможно, с просмотром видео по вечерам, и прослушивания музыки днём… Если, конечно, найдём что-то, что и при помощи чего можно всё это смотреть, и слушать…

Джерри посмотрел на него с какой-то непонятной укоризной, потом встал с места, и пошёл куда-то в сторону выставленных вдоль задней стены тренажёров – лежака для, очевидно, выполнения жима лёжа, небольшого турника для подтягивания, наборов штанг с нанизанными на гриф блинами, просто блинами, лежащими в сторонке, гантелями, какими-то непонятными станками неясного для меня назначения, ещё чем-то… Джерри подошёл к тренажёру для бега на месте, встал рядом с его «приборной доской», а затем нажал там на что-то… Тот тут же загудел, а Джерри набрал на «приборной доске» ещё что-то, и резиновая лента беговой дорожки, дрогнув, поехала назад, как прямой эскалатор, ведущий из дебрей какого-то крупного торгового павильона к его выходу… Джерри все выключил, и тренажёр замер.

– Надо же, работает, – хмыкнул он удивлённо, и в этот же самый момент из душевых вышла Симона, мокрая сверху чуть ли не по пояс, и выглядевшая совершенно никакой. Трясясь, как осиновый лист, она добралась до одного из матов, и неловко села на него, сжавшись в комок, словно нищенка на бордюрном камне в парке.

Мы некоторое время смотрели на неё, и, прежде, чем чего-то сказали, она подняла на нас своё мокрое лицо сама, и сказала, совершенно спокойным, ясным голосом – хотя и тряслась так, что, по идее, у неё сейчас должен был зуб на зуб не попадать:

– Мою сестру искать не будем, – помедлив, добавила ещё – Я её видела там, в холле… Её что-то разорвало напополам…

Боджо, вздрогнув, резко поднялся на ноги, но к ней подходить почему-то не стал.

– Ты уверена, что это была именно она? – поинтересовался он встревоженно с места.

– Да, узнала её по одежде… По обуви… Вот, смотрите, – она вдруг сняла со своей правой ноги одну из своих мягких теннисных туфель на шнуровке, и показала её нам. Там, как раз между ногой и пяткой было темно-синими буквами было не то нарисовано, не то оттиснуто – Simona L. – А у моей сестры было то же самое, только не «Симона», а «Пьетра». Нам пошили их на заказ, а подошвы делали на каком-то заводе, даже сделали какую-то специальную отливную форму для подошвы, что ли… Потом ещё отдали её нашей семье, на память… В общем, где бы мы с сестрой не прошли, мы везде оставляли след с нашими именами…

Я подумал, что она сейчас заплачет, но она просто надела свой кед обратно на ногу, и, упершись локтями в колени, уставилась куда-то вперёд, в стену, пустым взглядом.

На секунду в спортзале воцарилась тишина, полнейшая, такая, что невольно казалось, что из него откачали весь воздух, а потом Боджо, сделав несколько неуверенных шагов вперёд, к сидящей на краю мата Симоне, опять остановился в какой-то непонятной нерешительности, и пробормотал:

– Слушай, мне очень жаль… Страшно, на самом деле страшно, что с твоей сестрой случилось такое…

Симона даже не посмотрела на него, а продолжала пребывать в той же позе, что и раньше – с таким видом, будто была готова просидеть в ней не один миллиард лет, вплоть до самого взрыва Солнца, и поглощения нашей планеты его огненной короной.

– Вот чёрт, – произнёс Боджо растерянно – Вот же влипли… Ну и ну…

Никто ничего ему не ответил. Он, уже совсем растерянный, подошёл к одному из принесённых нами кульков с пищей, ещё не развязанных, и, распаковав его, вытащил из него какой-то пакет, не то с орешками, не то с конфетами. Посмотрел на Симону, затем с совершенно растерянным видом прищёлкнул языком, покачал головой, и удалился вместе с ним на одну из скамей, расположенных под окнами, в миниатюрном, но очень длинном подобии болельщических трибун. Там он раскрыл его, и начал медленно, неторопливо есть его содержимое.

Я тоже поднялся, и прошёл к матам, на которых сидела Симона, и сел на них с другой стороны.

Есть мне по-прежнему не хотелось.

***

Я почувствовал голод только после наступления ночи, возможно в час, или два пополуночи – при этом он был резкий и сильный, ровно такой, какой может быть у человека, который вот уже третьи сутки подряд не брал в рот ни крохи съестного. К тому времени мне удалось даже заснуть, хотя сначала казалось, что я не засну даже в том случае, если меня кто-нибудь насильно накормит большой дозой снотворного – но все вокруг – даже Боджо и Джерри – молчали, как будто бы разучились говорить вообще что-либо, и ничего не делали, и мне уже начало казаться, что я нахожусь в одном месте вместе с небольшой и странной группой восковых фигур… А потом мой мозг, не получающий ровным счётом никакой информации, словно бы выключился, и разум погрузился во тьму, без сновидений и ощущений, относящихся ко внешнему миру, и, когда я почувствовал голод, и, разбуженный им, открыл глаза, оказалось, что вокруг стоит глубокая ночь, вокруг темно, как в склепе, и только лишь слабые отсветы уличных фонарей падали внутрь спортзала, высвечивая куски его разлинованного для игр пола. Пахло табачным дымом и мелом, и я слышал голоса Джерри и Боджо, беседовавших с друг-другом вполголоса.

Я, как оказалось, лежал на мате на боку, взобравшись на него вместе со своими ботинками, а где-то рядом, неподалёку, было слышно слабое сонное сопение Симоны, которая, очевидно, так же не выдержала гляделок со стеной напротив, и, намаявшись за день, тоже погрузилась в сон.

Я осторожно спустил ноги с мата на пол, затем встал на ноги полностью, и так же осторожно, на цыпочках, что бы не наступить ни на чего, направился туда, где, по идее, оставались лежать тюки с нашей провизией.

Где-то слева от меня, там, где находились мини-трибуны, были видны два ярких оранжево-красных огонька от тлеющих сигарет – очевидно, изнервничавшись за день, оба негра решили воспользоваться распечатанной пачкой «Winston-а», что лежала в столе, в комнате у тренера.

– Смотри-ка, он, кажется, наконец-таки захотел есть, – произнес с трибун голос Боджо, потом он замолчал, очевидно, вдыхая в себя новую порцию табачного дыма – Я уже думал, что это никогда не произойдёт… Эй, Жан, ты и в самом деле не спишь, или у тебя просто приступ голодного лунатизма?

– Что? – переспросил я, остановившись на месте – Да… Мне что-то захотелось перекусить чем-нибудь среди ночи… Такое ведь бывает, верно?

– Тогда не промахнись, – сказали мне голосом Джерри – Тебе надо идти несколько более вправо, чем ты идёшь сейчас.

Я прислушался к этому, взял правее, чем прежде, и вот, уже через несколько секунд почувствовал, как носки моей обуви упёрлись в материю мешка с продуктами.

– Стой, – воскликнул Боджо испуганно – Ты всё так тут передавишь!

Я пробурчал в ответ что-то невнятное – давить ничего я тут не планировал – потом присел рядом с мешком на корточки, и наощупь стал рыться в нём. Наконец, мне в руку попало нечто вроде квадратной толстой шоколадки с орехами, я вытащил её, и положил рядом с собой, потом – поскольку мне казалось, что одной шоколадки при таком остром приступе голода мне будет маловато – я вытащил из мешка что-то круглое и металлическое на ощупь, и ещё какой-то пакет, набитый чем-то круглым, и мягким, и ещё что-то, похожее на тюбик с зубной пастой – и только потом лишь успокоился.

– Эй, Жан, – окликнули меня с трибун – Что ты там набрал? Иди сюда, посмотрим вместе!

Я замялся.

– Покурить хочешь? – спросил у меня Джерри – У нас тут сигареты…

Курить мне не хотелось ни капли, хотя, наверное, должно было бы, так как игнорировать курево в такой ситуации было бы просто глупо, особенно, если у тебя был какой-то опыт в этом – однако, подобрав с пола всё то, что я набрал себе на этот странного вида «ужин», я всё-таки решил подойти к неграм, и узнать, что у них там на уме – ведь явно же не интерес к моей ночной трапезе, или просто желание угостить меня сигаретой.

– Давай, давай, иди сюда, – голос Боджо был требовательным, впрочем не подозрительным, и не враждебным – Нужно кое-что обсудить, ты же не возражаешь?

Я подошёл к ним, и уселся рядом с ними, положив свои «трофеи» возле себя. Перед моим лицом тут же появилось что-то квадратное, что держал в своей руке кто-то из них.

– Сигареты, – сказал Джерри – Хочешь? На, возьми, у нас их пока много.

Я поблагодарил, сказал, что я не любитель курить на пустой желудок. Там, сбоку от меня, что-то понимающе буркнули, и пачка с сигаретами удалилась восвояси. Я нащупал в общей кучи взятой мной еды квадратную теоретически-шоколадку, снял с неё обёртку, и поднёс её ко рту.

Действительно, это был шоколад с орехами.

– А ты давно уже не ешь, правда, – спросил у меня Боджо, когда я расправился с первой порцией откушенного мной от общей плитки – С самого твоего пробуждения, верно?

– Нет, я что-то ел там… Не помню… – произнёс я с набитым ртом, и откусил ещё, но меньше, чем в первый раз.

– Слушай, а ты ведь соврал мне тогда? – обратился вдруг ко мне Джерри.

– Что? – переспросил его я в ответ.

– Ну, помнишь, перед тем, как меня чуть не увезли в Сент-Джонс? Я ещё тогда в первый раз проблевался кислотой, и чуть не сжёг ей ковёр в своей комнате.

– А что я тебе тогда говорил? – спросил я у него, продолжая прикидываться ничего не понимающим человеком.

– То, что с тобой всё нормально.

– То есть?

– Господи, Жан, я сейчас почти что уверую в то, что всё, пережитое тобой, превратило тебя в идиота. Ты, что, не помнишь о той болезни? Ходили слухи, что какой-то таинственной дрянью заболела едва ли не половина всей Канады, а учеников из Санхилл пачками отвозили на остров Ньюфаундленд! И я был в числе заболевших, и многие другие, и та девчонка, про которую говорил весь интернат… Эта Рай… Райсверк, кажется? Что-то такое рассказывали даже о твоей подружке, Жанне, а ты сказал тогда мне, что ты ничем не болеешь…

Я молча доел шоколад, а затем, за неимением поблизости подходящей тряпицы под рукой, вытер выпачканные пальцы о собственные джинсы. От кого модельера они там у меня были, я уже и не помнил, да и большой разницы в этом сейчас для меня, пожалуй, уже и не было. Есть мне почему-то уже не хотелось – даже казалось, что я немного переел.

– Ну, так что там, врал ты мне тогда, или не врал? – спросил Джерри напряжённо, и я практически услышал, как он, не выдержав, повернул свою голову ко мне – хотя я глубоко сомневался в том, что на данный момент он в состоянии различить моё выражение лица.

– А какая разница? – спросил я у него, вернее, у них обоих, потому как ответ от меня сейчас ожидал явно не один только лишь Джерри – Даже если бы я переболел этой самой болезнью на самом деле, то какое до этого дело вам теперь?

– Как это?, – возмутился Джерри – Ты не понимаешь? Если ты болел этой болезнью, то стало быть…

– Я знаю. Если переболел этой болезнью, то это значит, я стал носителем какой-то экстремальной способности, как ты, или Боджо… И это значило бы, что я могу принести какой-нибудь вред окружающим… Но если бы я знал, что мои способности могли бы принести какой-то вред окружающим, то я бы проглотил бы те таблетки, о которых я говорил вам в самом начале, и взял бы их с собой, на тот случай, если их действие внезапно кончится. А поскольку я до сих пор не изрыгаю пламени, не замораживаю всё вокруг одним своим прикосновением, и не мечу молнии налево и направо, то это значит, что…

– Слушай, Джерри, – прервал меня Боджо, обращаясь к своему приятелю – Он не сошёл с ума, как Симона. Скорее всего, у него тоже что-то вроде нашего, просто какая-то своя разновидность, это очевидно. Психи не разговаривают таким тоном, разве что сами с собой.

– Ага, разновидность. Но какая? Может, после четырёх часов утра он оборачивается в волка-людоеда?

– Ну, не перегибай палку… Жан, скажи, что у тебя? Потерял нервную и эмоциональную чувствительность, или что-то ещё, кроме?

Я скривился – во-первых, мне неприятно было сознавать, что я тогда солгал Джерри, а во-вторых, неприятно было принимать тот факт, что я ненормален в то время, когда я чувствовал себя абсолютно нормальным. Даже больше, чем просто нормальным. Ну и что в этом такого, думал я, что я какой-то экстраординарный? Ведь они оба видят, что, сколь бы странным не было моё поведение, никакой опасности для них в нём нет. В конце-концов, если бы они не научились бы каким-то образом без помощи таблеток контролировать свои сверхспособности, то от них бы исходило куда больше угрозы, чем от меня. Если не от Боджо, то уж от Джерри – это точно.

– Ну же, давай, говори, не стесняйся, – подбодрил меня Боджо, и в его голосе, на моё счастье, не было ни угрозы, ни раздражения, не неприязни, только доброжелательность – Всё равно это уже не скроешь, и лично я ничего такого особенного на данный момент в этом не вижу. Мы все – почти все – тут со странностями, и…

– Ладно, – хмуро ответил я – Ты почти что прав, только можешь прибавить к своим предположениям ещё почти идеальное здоровье, и, как, наверное, следствие того, усиленный иммунитет к разным болезням, возможность долго обходиться без пищи и сна, возможно ещё, быстрое заживление после небольших травм… И, – тут я помедлил, так как это предположение пугало меня более всего, и верилось мне в это не больше, чем в существование жизни на Плутоне – Я… Я, возможно, вообще бессмертен физически…

– То есть… Это как… – промолвил Джерри ошарашенно – Откуда ты это взял? Ты, что, пробовал…

– Нет, – сказал я, а потом, немного замявшись, пересказал им обоим вкратце историю нашего с Жанной, Райсверк, Айко и лодочником Пенсом неудачного путешествия в Педжо. Рассказал о вертолётах, странных чёрных катерах, выныривающих прямо из-под воды, людях, которые столпились на всё больше и больше тогда удаляющемся от нас берегу Контремора, о нашей катастрофе, и её финале, когда я упал на берег из подлетевшего в воздух судёнышка Пенса, и был раздавлен им насмерть… Должен был быть раздавленным насмерть, по крайней мере.

– О, Господи, – протянул Боджо, дослушав, на одном дыхании – Школьные автобусы из самого Ада… Так вот как, получается, эти люди доставили тебя, Джерри, из Сент-Джонса сюда? Ты, возможно, ничего и не заметил, потому что тебя усыпили ещё там. Наверное, сюда доставили всех, кто там был, в этой клинике…

– Не только оттуда, – заметил я – Этот парень, Тадеуш, который оказался моим «соседом по паре» в момент пробуждения – он вообще должен был находиться у себя дома, в Чехии…

– В Чехии, – пробормотал Боджо в окончательном смятении – И его доставили к нам сюда прямо из континентальной Европы?

– Ну, получается, что так, – пожал я плечами.

– О, Боже мой, да кто же они?! Зачем они всё это сделали? Это что, какой-то безумный научный эксперимент, так что ли?

– Понятия не имею, – ответил я – Вообще-то, мы с Жанной, и с Айко тоже обсуждали возможность научного эксперимента здесь, на острове, ещё когда всё только начиналось, а слух о болезни только начал разноситься по интернату…

– И что?

– Лично я забраковал эту версию. Уж больно крутыми парнями надо быть, что бы выбирать для такого жуткого эксперимента именно Санхилл со всеми его сынками политиков, крупных бизнесменов, видных деятелей науки и искусства…

– Уж больно крутыми парнями надо быть, что бы за одну ночь изловить человека в Чехии, и за одну же ночь доставить его к берегам Канады, ты не находишь? На чём они его сюда довезли? На сверхзвуковом истребителе «Стеллс»?

– Не знаю, не знаю, – пробормотал я – То, что он сейчас здесь, тогда как думал – когда пробудился – что до сих пор в своих Карловых Варах – вот это я знаю точно. И вообще, на вашем месте, я не стал бы забивать себе этим голову. Нам бы подумать насчёт того, как удрать прочь с этого треклятого островка…

– Нет, нет, – рассмеялся Джерри тихо и мрачно – Если всем этим верховодят этакие люди, то хрена лысого нам всем, а не бегство. Остров, наверное, оцеплен ими по периметру, и за нами всеми следят буквально изо всех щелей. Ведь это же какой-то научный эксперимент, не так ли? Вот они и наблюдают за его ходом, и из-под колпака выпускать нас не намерены.

– Эксперимент, – переспросил Боджо, и вдруг с силой стукнул себя ладонью по колену – Да даже Менгеле не проводил таких экспериментов! Ты видел, что творится в холле?

– Не напоминай, – попросил Джерри сдавленно.

– Хорошо, не буду. Но ведь ты меня понял?

– Разумеется. Куда уж понятнее…

– Так-то. Потому что это не эксперимент, а какой-то грёбаный геноцид!

– Геноцид кого? Богатеньких детишек на изолированном от всего белого света островке?

Боджо не ответил на это замечание, а потом молча достал из пачки с сигаретами ещё одну, и прикурил её. Джерри попросил себе тоже, и Боджо дал ему, потом сигарета во второй раз была предложена мне. Я отказался.

– Что, тяга к курению прошла тоже? – спросил у меня Джерри с невесёлой насмешкой.

– Наверное, – пробормотал я – И вообще… Знаете, я, наверное, посплю ещё немного.

С этими словами я встал со скамьи, и направился обратно, к спортивному мату. Ту еду, которую я взял с собой из мешка тоже, но которую так и не смог заставить себя запихнуть себе в глотку, я оставил там, куда положил во время нашего ночного разговора.

Есть мне больше не хотелось. На самом деле не хотелось

***

Когда я проснулся, на улице, судя по вибрирующему беспрестанному грохоту оконных стёкол, шёл сильный дождь, практически ливень. Я, размежив глаза, полежал ещё немного, любуясь белёным потолком спортзала над собой, затем встал, сев на мате, и посмотрел на то, что происходит вокруг. Джерри спал тоже, и тоже на мате, но только ногами к стене, со стороны, противоположной той, что избрала Симона. Сама же Симона не спала, а сидела, сгорбившись, и уставившись себе куда-то под ноги, на своём месте, точно том же, на котором уселась ещё вчера. Боджо поблизости видно не было, но, осмотревшись как следует, я увидел что он тоже спит, но только в качестве ложа избрал ту самую скамью для выполнения жима лёжа, и теперь я мог видеть только лишь его обутые в найковские кроссовки ступни, и видел кровь, засохшую между рельефных протекторов подошв этих кроссовок.

Интересно, сколько времени они с Джерри тут полуночничали, подумал я, и сколько времени сейчас вообще? Я оглянулся ещё раз, думая, что быть может, здесь есть где-нибудь часы, электронные, или со стрелками, но ничего не увидел. Из-за того, что на улице шёл дождь, освещение в спортзале было таким, что сейчас с одинаковым успехом можно было указать и на утро, и на три часа дня, и на вечер. Мне почему-то захотелось найти где-нибудь здесь выключатель, и включить свет, что бы спортзал не казался таким похожим на несоразмерно гигантский склеп на наши четыре персоны, но я не хотел будить тут никого, сколько бы времени на часах сейчас не было, а потому я не стал ничего тут искать.

Может быть, часы есть в тренерской подсобке, подумалось мне с каким-то вялым безразличием, может быть, мне сходить туда, и узнать об этом? Делать всё равно нечего, так что… Интересно, кстати, что мы вообще теперь будем делать, спросил я сам у себя? Сидеть тут, и продолжать колупать друг-другу мозги? В принципе, ответил я сам себе тут же, лично для меня в такой перспективе нет ничего страшного… Сидеть тут… Может быть, правда, когда кончится дождь на улице, кто-нибудь предложит выйти наружу, и хотя бы попытаться понять, каким образом мы сможем отсюда выбраться… Наверняка это будет никто иной, как Боджо… Джерри, наверное, рано или поздно, но тоже согласится с ним, даже если по первой не будет согласен делать это, и энтузиазма у него будет явно побольше чем у меня, или у Симоны… Наверное, они будут составлять какие-то планы, горячо спорить с друг-другом… Я вяло, словно бы скорее из чувства долга, нежели надобности, зевнул, а потом, посидев на месте ещё немного, встал, и направился в сторону тренерской подсобки.

– Эй, – услышал я вдруг сонный голос Джерри у себя за спиной, когда уже практически добрался до запланированного мной пункта назначения, и тут же оглянулся, полагая, что окликают меня – Эй, ты спишь, или что? С тобой всё в порядке?

Оглянувшись, я увидел, что Джерри тоже проснулся, но не встал, а повернулся со спины на живот, и уставился на сидящую впереди него, с другой стороны мата, девушку. Та отреагировала на его оклик, немного выпрямив спину, и полуобернувшись назад, почти не посмотрев на Джерри, быть может, покосившись на него всего одним глазом, а потом с таким же невыразительным выражением на лице, что и прежде повернулась к себе, и продолжила созерцание пола под своими ногами.

Я отвернулся обратно тоже, и продолжил свой уже начатый путь, и вскоре завершил его до конца, войдя, наконец, внутрь подсобки.

Света тут не было, разумеется, тоже, но окно, которое здесь имелось, было значительно больше, а потому тут было немного светлее, чем в спортзале. Подумав немного, я всё-таки оглянулся по сторонам, и, обнаружив выключатель рядом с дверью, нажал на него. Небольшое помещение тут же озарилось едко-белым светом от подвешенной между полок с призами, вымпелами и медалями галогеновой лампы.

– Чёрт, – услышал я обречённо-недовольный голос Джерри, донёсшийся до меня из глубин спортзала – Всё ясно… Боджо, ты что там, спишь тоже?

Никаких часов поблизости, по крайней мере, так, что бы их присутствие бросалось мне прямо на глаза, я не обнаружил, а потому зашёл в подсобку поглубже, и стал внимательно осматривать всё то, что там внутри меня находилось. Осмотрел полки, письменный стол, внимательно оглядел стены – но ничего похожего на часы по-прежнему не обнаружил.

– Господи, сейчас уже, наверное, почти четыре часа вечера, – вдруг услышал я за спиной удивлённый голос Боджо – А ведь так можно было бы проспать несколько суток кряду… Джерри… А где Жан?

– Ушёл зачем-то в ту маленькую комнатушку… Как её…

– Тренерская?

– Ага.

Я, слыша всё это, словно бы в полузабытье, подошёл к окну, и посмотрел в него. Дождь, идущий на улице, был действительно сильным, и, судя по всему, затяжным – он уже успел намочить газоны так, что на них начали появляться лужи, пока ещё слабо заметные среди травы, но всё-таки уже различимые невооружённым глазом. Стена из дождевых струй была довольно плотной, поэтому видеть что-либо можно было только на несколько метров вперёд, не более, и я видел подъездную дорожку, несколько лавочек, спортивные турники, похожие в такой погоде на какие-то абстрактные орудия пыток, и парочку аккуратно подстриженных клумб из кустов можжевельника. Дальнейшее просматривалось мной либо с трудом, либо не было видно вообще, как, например, ограды вокруг общей территории интерната, и ворот КПП, и стен мужского и женского общежития – тоже. В такую погоду было бы неприятно даже на минуту высунуть нос на улицу, не то что бы даже осуществлять какие-то планы побега.

Я, слегка скривившись, вышел наружу, обратно, в спортивный зал.

– У кого-нибудь есть часы на руке? – спросил я своих окончательно проснувшихся компаньонов.

И тут же увидел, как и Боджо, и Джерри автоматическим жестом выставили локти своих правых рук на уровень груди, и посмотрели на запястья… И почти так же синхронно чертыхнулись.

– Дьявол, а я ведь и не брал никаких часов, – сказал Боджо удивлённо и расстроенно – Вообще забыл о их существовании…

– Как будто бы в этом есть что-то удивительное, – буркнул Джерри – Кому до них вообще было какое-то дело, когда все мотали прочь из своих общежитий? Да и когда очнулись здесь, в такой обстановке – наверняка никто из нас даже не знал, где они сейчас находятся.

– А там, у тренера в подсобке, ты, что, ничего не нашёл? – поинтересовался Боджо у меня – У него должны были быть, ведь он же как-то ориентировался, когда начинаются, и когда заканчиваются занятия…

– Небось ориентировался по своему мобильнику, – сказал Джерри, разом закрыв рот Боджо, и одновременно не дав раскрыть оного мне.

– Ты думаешь?

– Ну, раз он там ничего не нашёл…

– Жан, ты там действительно ничего не нашёл? Может быть, посмотреть получше?

– Там ничего нет, – коротко ответил я, и направился обратно к мату, что бы снова сесть на него – Я посмотрел везде, где только мог.

– А в столе? Вдруг он хранил их в столе?

– Бо, да что ты привязался к этим часам? – произнёс Джерри с унылым омерзением в голосе – Что от них нам сейчас вообще за толк, скажи, ради Бога? У нас, что, сегодня назначена какая-то встреча? Жан, не слушай его, иди сюда, и прихвати с собой какой-нибудь еды.

Я пожал плечами, решил для себя, что сейчас было бы действительно разумнее возвратиться. По пути я подошёл к тюкам с едой, а потом, даже не глядя, вытащил из одного что-то. Показал Джерри это, и спросил его – подойдёт ли ему такое?

– Тако, да, отлично, – воскликнул Джерри немедленно – Давай, тащи их сюда!

– Эй, да вы что, действительно, решили просто сидеть тут, и жрать, так что ли? – послышался со стороны тренажёров возмущённый голос Боджо – Вы это серьёзно, парни?

– А у тебя есть какие-то другие варианты? – откликнулся тот – Что-нибудь вроде покопаться в тренерской, и найти там нечто до хрена полезное?

– Ну, начать можно и с этого…

– Ну вот и отлично, вот и начинай. А вот я, например, предпочитаю завтракать, а не шариться в чужих вещах, после того, как проснусь…

– Вот чёрт, – буркнул Боджо недовольно, и, поднявшись с места, действительно поплёлся в ту самую комнату, из которой только что вышел я.

– Вообще, Джерри – слышался его голос, мрачный и недовольный – он продолжал идти, и говорить, как будто бы пел на ходу какую-то мрачную песню, или читал стихи – Если ты помнишь, то мы ещё вчера договаривались, что сегодня надо как-то, и что-то решить с поисками наших друзей! Или у тебя уже всё давно вылетело из головы, пока ты спал?

Я подошёл к мату, уселся на его край, и молча протянул пакетик с, действительно, тако Джерри, уже усевшемуся на той стороне. Тот молча принял его. Покосившись на него, я заметил, что, тот, напряжённо выпрямив спину, с недовольством глядит вслед за уходящим Боджо…

– А ты, что, есть не хочешь, – спросил он у меня, неожиданно повернувшись ко мне.

Я взглянув на него в ответ, теперь уже прямо, молча покачал головой.

– Эй, – он обернулся к сидящей во всё той же позе Симоне – Как насчёт того, что бы перекусить?

Она даже не повернула к нему головы, просто подняла что-то, валяющееся рядом с ней на мате – и этим оказался пустой разорванный пакет от какой-то ерунды, типа чипсов, и так же, не поворачиваясь, продемонстрировала его нам с Джерри.

– А, ты уже, – произнёс хмуро Джерри, причём таким тоном, как будто бы эта ситуация кому-то чего-то доказывала. Где-то в тренерской подсобке чем-то загремели, кажется, вынимая ящик из стола – Ну, тогда ладно. Сиди.

Он открыл пакет с тако, и вытащил одно, напоминающее свёрнутую в двое луну из хорошо пропечённого теста, набитую какой-то зеленью, и чем-то вроде измельчённой жареной котлеты, потом с хрустом впился в неё зубами.

– Зря не хочешь, – обратился он ко мне с набитым пищей ртом – Офен… Очень вкуфно… Хорошо, что они уже готовые, а то я уж думал, что вы по глупости взяли с собой еду, которую следует разогревать… – он откусил ещё кусок, прожевал его, и спросил – У тебя, что, действительно нет никакого аппетита? Ты вчера ночью съел всего-то ничего…

– Нет, спасибо, я сыт…

– Интересно, – хмыкнул Джерри – Это получается, тебя можно хоть забрасывать на необитаемый остров, и ты всё равно не умрёшь там с голода. Хоть в пустыню Невада, где одни змеи, пауки да ящерицы…

– Я сомневаюсь, что я готов уже переходить на диету из пауков и ящериц, – откликнулся я, хотя, в свою очередь, сомневался в этом утверждении. Вполне возможно, что сейчас мой желудок был готов переварить без вреда для организма даже какие-нибудь гнилые и заплесневевшие помои. В конце-концов – омерзение – это тоже чувство, а, если вспомнить, что я отчебучил в тот момент, когда я, Тадеуш и Нэнси Вайновски в первый раз вошли в холл интерната, заполненный мёртвыми телами наших погибших соучеников, то можно было бы смело заявить – отвращение чем-либо у меня теперь было вызвать трудновато.

– Это радует, – произнёс Джерри, и откусил от своего тако ещё – Стало быть, ты ещё можешь мыслить более или менее трезво…

Скорее уж, мыслить по-человечески, подумалось мне вдруг, и в этот самый момент из подсобки тренера раздался раздражённый возглас Боджо, а потом звук удара чего-то о дерево.

– Ничего у него тут нет, – рыкнул он, затем мы опять услышали грохот задвигаемых обратно в стол ящиков – Какие-то хреновы журналы, бумаги… Дерьмо собачье.

Он с недовольной, даже рассерженной миной вышел из подсобки, и направился к нам.

– Мы не можем здесь просто сидеть, – сказал он мрачно, обратившись к Джерри – Даже не учитывая то, что мы должны отыскать своих друзей, и узнать, мертвы они или живы…

– Мертвы, конечно, – вдруг сказала Симона – Я сомневаюсь, что их шансы на выживание особенно велики, после того, что произошло в холле…

– Постой, – отмахнулся Боджо от неё, и вновь посмотрел на Джерри, продолжающего, как ни в чём ни бывало, уплетать свою лепёшку с зеленью, и жаренным фаршем – У нас тут нет целой кучи всего. Посуды, часов, приборов для разогрева пищи…

– А я тебе сразу об этом сказал, – ответил Джерри, рассматривая то, что он ел, с таким видом, будто содержание лепёшки было для него куда интересней и важнее, чем содержание слов Боджо – А ты говорил – давайте в спортзал, тут много места, нас никто тут не найдёт, и не достанет, там все удобства… А тут, оказывается, нет даже часов… Что поделать, что поделать…

– Да, чёрт возьми, оторвать свою задницу от этого, мать его, мата – вот что делать – воскликнул Боджо, в конец уже разозлившись – Здесь действительно удобно, и безопасно, и места здесь целая куча. Но прямо уж всего тут нет – и, кстати, не должно было быть. Рейд за нужными вещами пришлось бы совершать в любом случае, где бы мы не остановились – мы тут не на складе гипермаркета, где можно найти ну прямо всё. Поэтому надо не сидеть и жрать, а шевелиться. Мы с ума тут сойдём, если будем сидеть тут взаперти, и ждать Бог знает чего…

– Ну, хорошо, – пробормотал Джерри – И когда же ты предлагаешь идти? Сейчас? Вообще – сегодня? И куда мы за этим всем пойдём? И за чем, кроме часов и посуды, кстати? Да, чуть не забыл – Джерри в первый раз за время всего этого диалога поднял голову, и прямо посмотрел на Боджо – Кто останется здесь?

– В смысле, что это значит – кто? Запрём на ключ, и возьмём его с собой…

– Она тоже пойдёт с нами? – спросил Джерри, и кивнул в сторону Симоны, которая, такое впечатление, уже просто заснула, сидя на своём месте. На вопрос Джерри – хотя было ясно, что он имеет ввиду именно её – она, кстати, так же никак не отреагировала – Спроси у неё, мне почему-то кажется, что сейчас у неё нет никакого желания ходить куда-либо…

– Ну, она может остаться тут, – пробормотал Боджо неуверенно, а потом решил обратиться к девушке – Симона! – Симона покосилась на него одним глазом, из-за плеча – Нам надо пойти поискать кое-что…

– Друзей вы не найдёте, – комментировала она это, и тут же повернулась к себе, и опять уставилась на пол под ногами – Они все умерли…

– Ну… Это ещё… Бог с ним… Увидим, в общем, – было видно, что Боджо сейчас было очень трудно не сбиться со своей основной мысли – Я не об этом… Нам нужно найти некоторые предметы для жизни…

– Так идите…

– Мы можем очень долго отсутствовать…

– Вы можете вообще не вернуться, – заметила она спокойно, и как-то вскользь, как будто бы ей не было до этого никакого дела, так же, как не было дела ни до наших, ни до своей собственной, жизней – Я знаю. Запирайте меня здесь, я… Останусь тут… Просто оставьте мне поесть…

– Нет, еду мы оставим в любом случае, – Боджо был встревожен его словами, а Джерри, прищурив один глаз, скривился, как будто бы разжевал что-то кислое, или пропустил удар в какой-то спортивной игре – Ты просто дождись нас, хорошо?

Она размеренно покачала головой, явно продолжая в это самое время размышлять о чём-то своём, нам не доступном. Боджо ещё некоторое время разглядывал её со встревоженным видом, а потом посмотрел на нас.

– Думаю, что если она и дождётся нас, – сказал Джерри еле слышно, тише, чем даже вполголоса – То исключительно в полумёртвом, переходящем в окончательно мёртвое, состоянии. В подсобке у тренера есть что-нибудь острое?

– Джерри, – воскликнул Боджо возмущённо, так, словно бы он произнёс некую весьма скабрезную шутку на неком собрании приличных и до невозможности культурных людей – Думай, что ты говоришь…

– Ладно, – Джерри, почему-то вдруг посерев, запихнул в свой рот остатки своего тако, наскоро прожевал, и кое-как проглотил их, с таким видом, будто это была не пища, а ком, вставший поперёк глотки, а потом оглянулся на Симону. Это же, вместе и не сговариваясь, сделали и мы с Боджо – но ей, кажется, были безразличны как наши взгляды, так и недавние неосторожные слова Джерри. Судя по её позе, и её молчанию, ей был абсолютно безразличен весь окружающий её мир. Быть может, подумалось мне, по нашему возвращению мы и найдём её живой, но вот будет ли она оживлённее, чем сейчас, никому ведомо не было. Быть может, со временем она могла вообще потерять связь со всем, что её окружало, и потерять навсегда, превратиться в психического инвалида, который отказался от столь жестокой к нему реальности, и ей понадобится сиделка даже для того, что бы проводить её в туалет. Хотя откуда у неё в ситуации, подобной нашей, могла появиться сиделка?

– Быть может, лучше пойдём в тренерскую, и закроем дверь, что бы обсудить все наши планы насчёт этой вылазки между собой, – внезапно предложил Боджо нерешительно – Так будет удобнее и нам, и… Ну, вы же понимаете?

– Вот это хорошая идея – цвет лица Джерри возвратился в прежнее состояние, и он, хотя и с по-прежнему несколько кривым выражением своей физиономии, но всё-таки встал с мата, по пути стряхивая крошки со своих ладоней – Пойдём… Только давай сделаем это быстро… Жан, ты с нами?

Я кивнул, и тоже встал с места. Боджо несколько секунд смотрел на меня с каким-то не то размышляющим, не то подозрительным видом, но потом, согласно кивнул, и качнул головой в сторону двери, ведущей в тренерскую подсобку.

– Действительно, – сказал он – Чем быстрее, тем лучше. Пойдёмте.

***

Наше обсуждение того, как, и в каком направлении мы будем искать то, что нам нужно было для нашего дальнейшего нормального существования в спортзале длилось совсем недолго, по крайней мере, наверное, минимум того времени, которое могло бы быть на это потрачено. Я вообще тогда с трудом понимал, почему эти двое – Боджо и Джерри (лично мне было всё равно, затянись это обсуждение хотя бы до утра следующего дня) так торопились сделать это, но позже, когда научился, так сказать, «приходить в себя» хотя бы на время, я осознал – они просто боялись оставить эту девушку, Симону, наедине с самой собой хотя бы ненадолго, боялись, что тогда она что-нибудь с собой сделает, и это будет лежать на их вине. Да, именно только на их, а не на их, и на моей вине тоже, потому что, как я так же узнал через некоторое время, в то время они считали меня не вполне полноценным, чуть более полноценнее, чем та же Симона, и меж друг-другом рассуждали, что меня можно как оставлять вместе с ней, так и не оставлять, и результат будет одинаков – если ей уж вздумается что-то с собой сделать, то она это сделает, и даже если с ней буду я, мешать я ей не буду, а просто буду безразлично смотреть на это… Или вообще не смотреть.

По крайней мере, так думал Джерри, Боджо же был – или, по крайней мере, старался быть таковым – более толерантным, чем его приятель, даже по отношению к таким (как выяснилось, опять же, в последствии) монстрам, как я. Впрочем, теперь я не виню в этом никого, сейчас уже вообще поздно кого-то в чём-то обвинять, но вообще – Джерри, пожалуй, был прав в том, что те перемены, которые произошли со мной, лишили меня очень большой части того, что должно было быть в нормальном, здоровом человеке. Например, лишили возможности отделять плохое от хорошего – и это одно само по себе было очень и очень большим недостатком для того, кто хочет показаться просто в меру разумным, не важно кому, даже самому себе.

Итак, в первую очередь мы составили список того, что мы должны были найти в обязательном порядке, и принести сюда. Вообще, конечно, мы решили, что будем подбирать всё, что могло бы показаться нам хоть сколько-то полезным, но что-то мы должны были найти в обязательном порядке, и поэтому Боджо вооружился бумагой, и ручкой, взятой из стола тренера, и составил список этих вещей, что бы в дальнейшем ориентироваться именно по нему.

В него входили: посуда, металлическая и фаянсовая (вторая для приёма пищи), электрочайник, микроволновая печь, часы, спички (или бензиновая/газовая зажигалка – это должно было пригодиться нам на тот случай, если вдруг что-то случится со светом), ложки и вилки, нож (против последнего стал протестовать Боджо, намекая на то, что в руках Симоны он может стать орудием самоубийства, но мы с Джерри заявили ему, что если оный будет постоянно находиться в руках у надёжного человека, даже, например, у него самого, то ничего такого не произойдёт – а в ситуации, подобной нашей, нож – штука незаменимая), верёвка (осталось ещё добавить цианид, и пачку лезвий для безопасной бритвы, проворчал Боджо, но вписал и её), лекарства, в числе которых были йод (или любой другой его аналог), аспирин, какое-то слабое болеутоляющее вроде цитрамона или анальгина, алмагель, медицинские бинты, жгут, пластырь, и (на этом зачем-то настоял Джерри) упаковка того самого загадочного препарата K-5, несколько газорязрядных ламп, повсеместно использующихся в нашем интернате, а потому могущих быть вывернутыми нами в любом из его многочисленных помещений. Дальше был поставлен вопрос, где мы будем искать всё это, и Боджо тут же предложил нам следующий маршрут – мы выходим из дверей спортзала (разумеется, предварительно закрыв оный на ключ), затем двигаемся по коридору вправо, доходим до поворота, который выведет нас в небольшой переход между коридором спортзала и первым этажом учебной части, по учебной части проходим до конца влево, заглядываем в медкабинет, берём там всё, что нам нужно, а затем уже по коридору рядом пробираемся в холл, и через него, если там всё будет относительно спокойно, пробираемся к кафе-столовой, через которую выходим на кухню, и уж там берём всё остальное, вроде микроволновки, часов, посуды, и столовых приборов. Джерри, выслушав его, немного заартачился, начал ныть про то, что ему вовсе не охота опять бродить по измолотым в кровавую кашу человеческим трупам, что это, в конце-концов, может быть опасно, потому как если в Интернате действительно кто-то выжил, кроме нас, и они обладают сверхспособностями, то у нас может быть куча неприятностей от того, что они нас заметят, но Боджо поставил его перед фактом – более, чем две трети вещей, которые стоят у нас в обязательном списке, нигде, кроме как на кухне, найти будет просто не возможно… Ну, как минимум, половины, прибавил он неуверенно, колеблясь под мрачно изучающим его взглядом Джерри, уж микроволновки и посуды мы не найдём больше нигде, это точно. Джерри испустил протяжный вздох, и отмахнулся от него рукой, желая, что бы он больше не тратил времени на его переубеждение, а затем спросил его, будем ли мы чем-нибудь вооружаться на тот случай, если на нас нападут, ведь не пользоваться же нам в таком случае (не дай Бог, конечно, что бы он произошёл) тем что дало нам то, что в приступе какого-то чудовищного безумия попыталось сымитировать эволюцию случайных быстрых мутаций. Я возьму гриф от гантели с блинами, сказал Боджо, он удобный, короткий и тяжёлый, но не настолько, что бы была какая-то опасность того, что я вдруг да изуродую им единым махом какого-нибудь невинного человека, а ты… Ну, я не знаю… Попробуй взять кусок складного шеста для прыжков, я, кстати, видел его у тренера в подсобке, уже разобранный…

– А что возьмёшь ты, – обратился ко мне вдруг Джерри, с непонятно какой подковыркой в голосе – Ты, кстати, вообще, думаешь, что тебе это надо?

– Ремень из брюк, – подумав, сказал я – Когда мы только лишь вышли из того места, в котором я оказался, когда только очнулся с ним, я взял с собой именно его. Думаю, что пока хватит и его.

Джерри бросил взгляд на Боджо, наверное, пытаясь понять, как он оценит это моё заявление, но тот не ответил ему ровным счётом ничем, просто покачал головой.

– Ладно, мне кажется, что теперь мы всё решили, – сказал он – Думаю, что теперь нам нужно захватить с собой всё то, что мы хотели бы отсюда захватить, и спокойно выдвигаться на наши поиски.

– Прямо сейчас? – спросил Джерри опасливо – в его голосе не слышалось почти что ни капли энтузиазма.

– А к чему нам медлить, – пожал Боджо плечами, а затем, встав со своего стула, найденного им в подсобке тренера, направился на выход – Я пошёл за грифом от гантели, жду вас обоих рядом с дверью.

Он раскрыл дверь, и шагнул за неё. В глубине спортзала виднелся тёмный силуэт Симоны, всё так же сидящей на своем месте на мате, в той же позе, как будто бы нарисованная. Нельзя было узнать, жива ли она сейчас, или мертва, но она вдруг повернула голову на лёгкий скрип открываемой Боджо двери, некоторое время созерцала его… А потом вновь опустила голову долу.

– Ну, что, идём, – спросил у меня Джерри, рассматривая меня так внимательно, что, будь я нормален, я бы или возмутился, или же мне стало бы не по себе.

Я кивнул ему, и тоже встал.

– Только не забудь найти себе то копьё, – предупредил я его, прежде чем пошёл на выход.

Джерри пробурчал мне вслед что-то неясное, а я, не став уточнять, что именно, вышел из подсобки в спортзал. Там я увидел скучающего возле своих тренажёров Боджо, и направился к нему.

– Что там Джерри, – незамедлительно спросил он у меня, а затем быстро оглянулся себе за спину, там, где находилась Симона. Я оглянулся тоже, и увидел, что она находится в том же положении, и на том же месте, всё так же опустив взгляд в пол, и не двигаясь. Если её оставить вот так вот на неделю-другую, подумал я, то на её голове и плечах должен будет скопиться весьма приличный слой пыли.

– Сейчас, идёт, – ответил я ему, и тот час же, будто бы только что предсказав его, услышал стук двери в тренерское помещение, закрываемой так, словно кто-то настолько торопился через неё выйти, что даже забыл придержать её.

– Никаких шестов там нет, – заявил Джерри, быстро идя к нам. В руке его тускло посверкивало что-то металлическое, слегка продолговатое и заострённое, похожее на золочёный наконечник рыцарского турнирного копья, закреплённого на специальном постаменте из не то камня, не то пластика – Я решил взять один из этих кубков, что стояли там на полке, и я думаю, что для самозащиты он вполне сойдёт.

– Господи, Джерри, да этим же убить можно, – пробормотал Боджо озадаченно, когда он к нам подошёл. Он осторожно взял «кубок» у него из рук, и осмотрел его – это была действительно какая-то спортивная награда, за, если мне не изменяет память, прыжки с шестом в высоту, правда, правильнее было бы назвать её не «кубком», а обелиском, потому что он был отлит, как одно целое, и, судя по его весу, не имел внутри себя ни полостей, ни пустот, только лишь гравировку на своём изящном боку высокого, вогнутого внутрь конуса, из которой можно было выяснить название соревнований, год получения приза, именование призёра, и суть спортивного соревнования, на котором он был получен. Я не ведал пока, каким образом его собирался использовать в качестве средства защиты Джерри, но думал, что Боджо был прав – таким было бы удобнее всего попытаться проткнуть нежданного врага, как кинжалом, а не нанести ему средней тяжести травму, на ненадолго выведя его из строя – Уж если ты выбирал себе средство самозащиты из того, что там стояло на полках, то мог бы выбрать себе что-нибудь менее смертоносное.

– Мне, что, теперь, возвращаться обратно, и брать что-то другое, – фыркнул Джерри мрачно – Подумать, так этой хреновиной можно только убивать…

Боджо протяжно вздохнул, и покачал головой.

– Ладно, чёрт с тобой, – буркнул он с какой-то злой обречённостью в голосе – Пойдём… Только постарайся быть с этой хреновиной поаккуратнее в случае чего, я тебя умоляю.

Он опять повернулся ко всё ещё сидящей в своей прежней позе Симоне, и сказал ей, попутно вынимая из кармана ключи от спортзала, что мы всё, уже уходим. Она даже не соизволила поднять взгляд на него, только лишь несколько раз мелко, едва заметно не то качнула, не то мотнула головой – а на этом вся её активность и закончилась.

Боджо повернулся к нам, и, позвякивая ключами, подошёл к двери.

– Теперь, наверное, нам можно выдвигаться, – пробормотал он не слишком-то уверенно, отпер дверь, а затем, высунув голову, осторожно посмотрел по сторонам – Никого нет, так что…

Джерри подкинул в руке найденный им вымпел, и направился вперёд.

– Ну, не застревай в проходе, – сказал он, оказавшись сзади. Боджо, со слегка удивлённым видом оглянувшись назад, посмотрел на него, а затем, пожав плечами, сделал неуверенный шаг вперёд. Джерри незамедлительно отправился следом, а потом, вслед за ним, и я.

– Сейчас, только закрою дверь, – пробормотал Боджо, пропуская меня в коридор, и вновь склоняясь к замочной скважине – Если мы будем двигаться и действовать быстро, то…

– То, что, нам не придётся вытаскивать отсюда лишние трупы, – полюбопытствовал Джерри со скарабезным равнодушием в голосе… Который, несмотря на всё, всё-таки решил понизить на пол тона.

– Твой необыкновенный цинизм как всегда, вовремя, – произнёс Боджо хмуро, затем повернул ключ в замке в последний раз, выпрямился, и посмотрел на него – Знай я тебя хуже, чем сейчас, я бы, наверное, съездил бы тебе по морде…

Лицо Джерри не выразило никакого смущения, хотя в полумгле ведущего к спортзалу коридора какие-либо черты его лица вообще проглядывались довольно тяжело.

– Но ведь я же прав, – голос был такой же ровный, и тихий, как будто бы у какого-нибудь римского патриция, интересующегося, помилует ли Цезарь поверженного противником раба-гладиатора на сегодняшних соревнованиях, или же нет

– На твоём месте я бы не пытался сейчас угадать мои мысли, – зыркнул на него Боджо – Всё, кончай трепать языком – пойдём – он мотнул своей коротко – почти налысо – подстриженной головой вправо, а затем, развернувшись сам, направился в указанном им же самим направлении.

– Я бы на его месте просто избавился от неё, – вдруг заявил Джерри, обращаясь ко мне теперь уже чуть ли не шёпотом, а затем пошёл вслед за своим приятелем – Если уж он так боится, что она что-нибудь с собой вытворит…

Я корректно промолчал, и пожал плечами, как бы говоря тем самым, что понятия не имею, какое бы решение здесь было бы наиболее правильным. Хотя, в принципе, на самом деле, искренне полагал, что Симона, скорее, умрёт от голода, нежели от самоубийства, а если и попытается наложить на себя руки, то только в том случае, если мы не вернёмся, и только через достаточно долгий срок нашего отсутствия, дней этак через пять, или целую неделю… Если, конечно, она вообще не решила остаться в стране Апатия раз и навсегда.

Мы прошли по коридору до поворота в коридор, который соединял между собой отделение спортивных занятий, и первый этаж учебного корпуса. Тут, в отличие от восточного крыла здания, никаких дверей и кабинетов, которые находились бы за ними, не было, были только две голые стены, пол, и тускло освещённый потолок, и заходить тут было некуда. Интересно, вяло шевелилось в моей голове, для чего его вообще тут устроили, для того что бы желающие могли попасть в спортзал прямо из учебной части, минуя холл? Или для более эффективной эвакуации в случае чего? Как будто бы для этого было мало лифтов, а так же пожарных и общих лестниц… Коридор этот смотрелся как-то тоскливо, даже жутко, словно где-то здесь, за его голыми стенами прятался истинный корень всех бед, которые приключились в Санхилл за последние несколько суток; мы поторопились пройти его как можно быстрее, и вскоре уже оказались на первом этаже учебного корпуса.

– Весь грёбаный интернат превратился в один огромный дом с привидениями, – пробормотал Джерри недовольно и испуганно, замедляя шаг, и оглядывась по сторонам – до этого он шёл довольно быстро, даже опережая нас с Боджо – Мы будем здесь заходить куда-то?

– А что тут у нас, – спросил у него Боджо рассеяно, стараясь не бросать лишних взглядов вдаль перед собой – там, метрах в пятнадцати от нас, там, где находился выход на западную общую лестницу, по полу коридора разлилось нечто очень густое, вишнёво-коричневое, явно уже потерявшее к этому времени всю свою текучесть, и застывшее, но от этого менее очевидным не ставшее – Какие тут есть кабинеты?

– Тут, кажется, находилась кафедра медицины и физиологии, – сообщил ему Джерри – Или психологии. Я был тут только… Мн-э-э… Проездом, – он глухо и неестественно хихикнул – Ах, ну да… Тут же ещё была библиотека! Если хочешь, то мы можем зайти туда, взять какие-нибудь книжки… Кстати говоря, мы могли бы разместиться и там, а не в этом твоём дурацком спортзале, там гораздо больше места, есть туалеты, и всё такое… Там, правда, негде спать, но…

– Напомните мне кто-нибудь, что нам надо было взять, – Боджо вдруг остановился на месте, и оглядел нас обоих, тоже, естественно, остановившихся – У кого здесь хорошая память? Нам нужна была посуда, столовые приборы, и…

– Я вообще думал, что мы будем заглядывать в каждый кабинет, который попадётся нам по пути, – пробормотал Джерри, морща свои без того курносый и плоский нос, словно бы чувствуя, что в воздухе пахнет чем-то неприятным. Я, впрочем, тоже чувствовал этот запах, но как неприятный, или даже просто знакомый мне, определить его не мог. Я просто знал о его присутствии – А мы пропустили уже, как минимум, три, если не считать ещё тех, что были до выхода к спортзалу…

– Зайдём на обратном пути, – судя по выражению физиономии Боджо, он так же, как и мы, чувствовал этот запах, и он так же был ему не особенно приятен – Всё равно я не уверен, что в этих кабинетах нет ничего такого, чего бы мы не могли найти там, куда будем заходить стопроцентно… Хотя насчёт библиотеки…

– Боджо, ты чувствуешь, – прервал его Джерри, выставив руку в останавливающем жесте – Запах…

– Я прекрасно всё чувствую, – проворчал Боджо – И напоминать мне об этом лишний раз было совсем ни к чему. Тем более, что это наверняка те, умершие ребята…

– Нет, это не мертвечина, – сказал Джерри так прямолинейно, что Боджо даже слегка посерел, и отступил от него на шаг, как будто от какого-то зловещего пророка, предвещающего ему медленную и страшную гибель в ближайшем будущем – Это что-то другое, что-то химическое… Дезинфекция, или…

– Может быть, эти ублюдки, которые всё это устроили, решили поднапустить сюда газа, что бы расправиться с теми, кто мог остаться в живых после неудачи в их мерзком эксперименте, – спросил Боджо, с ещё более сильным страхом в голосе, чем прежде.

– Едва ли, – покачал Джерри головой – Запах этот здесь уже давно, явно появился здесь ещё до того, как мы вышли из спортзала, а плохо никому из нас не стало…

– Может быть, это что-то медленно действующее?

– Нет, нет… Это… – глаза его вдруг расширились – Это растворитель, точно! Специальный растворитель для жира и масла, его ещё используют при дезинфекции на скотобойнях и фермах, где выявляют какой-нибудь массовое заболевание скота. Я помню, как-то раз у одного приятеля моего папаши накрылся бизнес с поставкой просроченной курятины из Мексики, и он заказал целый автофургон этой гадости, что бы по быстрому избавиться от уже находившегося у него в обороте мяса… Пахла эта дрянь именно так, как сейчас, это я могу гарантировать… Быть может, разве что немного посильнее… И он идёт не ото всюду, а только, – Джерри на несколько секунд прикрыл глаза, повернулся вправо-влево на пятках, а потом, остановившись, открыл глаза, и небрежным (или, скорее, неуверенным) жестом указал куда-то примерно в сторону двери, ведущей из учебной части на правую общую лестничную клетку, а, следовательно, через неё – и в холл – Только оттуда.

– Значит, это никакой не растворитель, – произнёс Боджо, стараясь бросать поменьше взглядов в сторону лужи свернувшейся крови, стынущей рядом с этой самой дверью – Это, стало быть, и есть запах… Ну, запах умерших… Это, – он посмотрел на нас, на меня, словно бы умоляя нас идти дальше, а не отвлекаться по дороге на всякую чепуху, тем паче, на такую неприятную – Быть может… Ну, пойдём уже дальше? Джерри, ты, кажется, говорил что-то там о библиотеке…

– Это никакая не мертвечина, говорят тебе, – сказал Джерри упрямо, будто бы и не замечая слов своего приятеля – Ты меня удивляешь, Бо. Ты, что, никогда не видел испорченного мяса?…

– А… Это и не совсем мясо, – промямлил Боджо – Это… Боже, Жан, скажи ему хотя бы ты, что бы он не лез туда, и не пытался ничего узнать…

Эту его реплику, в отличие от предыдущей, Джерри услышал прекрасно, и, прекратив водить носом по воздуху, обернулся на неё.

– Я ничего не пытаюсь, – заявил он спокойно – Просто мне кажется, что там, в холле, что-то изменилось…

– Боджо прав, я думаю, – сказал я ему как можно более деликатно – Давай займёмся пока чем-нибудь другим, потому что узнать, что там, в холле, такого произошло, и откуда взялся этот запах, мы можем и позже…

– А если там, в холле, устроена какая-нибудь новая ловушка для тех, кто сумел выжить?

– Узнаем об этом, когда будем идти к медкабинету…

– Как?

– А как бы ты узнал об этом сейчас, если сам же и говоришь, что это может быть какая-то ловушка?

Этот козырь Джерри крыть было нечем, и он, потратив некоторое время на дополнительные раздумья, махнул рукой, и, буркнув «Ладно», махнул рукой.

– Идём, идём, – кивнув пару раз головой, он сам же тронулся с места первым – Так куда вы хотите сначала? Наведаемся в библиотеку?

Боджо пробурчал что-то не вполне вразумительное, однако, судя по всему, против библиотеки не имел ничего против.

– Давайте подумаем, что мы там возьмём, – Джерри, с преувеличенным, а от того кажущимся каким-то немного деланным энтузиазмом быстро пошёл вперёд, тут же оторвавшись от нас шагов этак на десять, потом быстро, едва ли не бегом, подбежал к двери одного из кабинетов, и чуть ли не на ходу открыл её – Это кабинет математики. Может быть, что-нибудь возьмём и отсюда? Тут, кстати, есть часы, так что мы можем…

– Господи, Джерри, – не выдержав, взорвался Боджо – Ты можешь, мать твою, наконец, прекратить тарахтеть? Веди себя нормально… Я понимаю, что это сложновато сейчас, но…

Джерри, на секунду обернувшись на него, вновь заглянул в кабинет математики, вернее, ввалился в него до половины, удерживая себя на руках между раскрытой дверью, и рамой дверной коробки, при этом встав на цыпочки.

– Часы электронные, работают от сети, – произнёс он немного приглушённо, из-за того, что его туловище на половину уже находилось в кабинете математики – Висят довольно высоко, но я думаю, что если поставить два стула один на другой, мы сможем их аккуратно отсоединить от электричества, и взять с собой. Они должны быть очень лёгкие, кто-нибудь из нас сможет даже просто взять их подмышку, и понести с собой…

– Они показывают время, – поинтересовался вдруг Боджо, очевидно, наконец-таки решив для себя, что не стоит пороть горячку на пустом месте пока не стоит, и лучше всего хотя бы просто подыгрывать Джерри, что бы тот в это самое время из себя ничего не изображал – Сколько там сейчас времени?

– Начало четвёртого, – сообщил ему Джерри бодро, опять обернувшись назад, а потом опять заглянул обратно, повисел в дверях в прежнем положении ещё немного, после чего и вовсе вошёл внутрь, по пути включив свет внутри кабинета.

– Нам всё равно нужны какие-то… Ну, мешки, что ли, – сказал он, открыв дверь настежь, и, как бы, таким образом, приглашая нас с Боджо внутрь – Надо было взять какие-нибудь хреновины вроде чехлов от спортивных груш или матов ещё в спортзале… Я, кстати говоря, видел такие в кабинете тренера…

Боджо направился за ним следом, и тоже вошёл в кабинет математики. Я постоял рядом с дверями ещё немного, а потом тоже вошёл внутрь.

– Так почему же ты не взял их, – спросил Боджо у него, оглядываясь вокруг себя. Здесь, в кабинете математики, было сухо, тепло, тихо и абсолютно безлюдно – как было бы в любой другой идеальной учебной кафедре, вымытой и вытертой насухо, перед тем, как её законсервируют на какие-нибудь продолжительные, вроде летних, каникулы – Ждал, когда за тебя это сделает кто-нибудь другой?

– Просто не подумал об этом сразу, – взгляд Джерри блуждал по проводам, ведущим от прямоугольной коробки часов, повешенных над самой дверью; кажется, в это самое время он пытался выяснить, где же они заканчиваются, и можно ли их отсоединить от общей сети так, что бы после этого часы продолжали функционировать и включенные в другом месте. Боджо, прищёлкнув языком, отвёл взгляд от него в сторону, а затем зачем-то начал подыматься по лестнице кафедры вверх, попутно смотря то вправо, то влево.

– Мониторы кто-то вырвал, – произнёс он задумчиво – И тут… И тут… В других кабинетах, наверное, точно так же…

– Что, – оглянулся на него Джерри – Какие мониторы?

– Ну, которые были встроены в столы для учащихся, ты, что не помнишь… Посмотри сам – теперь из столов торчат одни провода… Интересно, что с интерактивной доской – он встал на месте, и обернулся назад – Вроде бы на месте. Может быть, у неё обрезали провода? Жан, если не сложно, посмотри, подключена ли она к сети?

Я пожал плечами, и подошёл к столу учителя, прямо за которым и висела, собственно, вышеупомянутая интерактивная доска, похожая на огромный плоский, как блин, телевизор, с диагональю, наверное, в два с половиной метра. Я, если честно, не имел никакого понятия, как эта фигня подключается к общеинтернатской сети, не знал, где находятся те провода, которые питают её в случае включения, а так, в пределах собственной видимости, или хотя бы в пределах собственной вытянутой руки, ничего похожего я так и не заметил. Впрочем, я хотя бы знал, где он включается, и, найдя нужную кнопку в правом нижнем углу рамки этого огромного монитора, попытался нажать на неё, несильно надавив на неё кончиком пальца. Кнопка же, вместо того привычно для меня несильно щёлкнуть, и вернуться в прежнее своё положение, внезапно провалилась внутрь удерживающего его пластика, и с едва слышным шорохом повалилась куда-то внутрь, оставив после себя только прямоугольную, с закруглёнными углами, дырочку. Слегка «похолодев» от внезапного испуга (то бишь став безразличным ко всему вокруг ещё больше, чем прежде), я повернулся назад, ко всё ещё бродящему между подымающимися вверх рядами столов Боджо, и равнодушным голосом сказал, что интердоска не функционирует, и навряд ли когда либо ещё будет функционировать вообще.

– А что с ней, – спросил вместо Боджо Джерри у меня, тем самым временем приглядываясь к нескольким стульям рядом с учительским столом – Отрезали от электричества?

– Нет, по моему, тот, кто здесь поработал, оставил от неё один корпус…

– Да? Слушай, ты не принесёшь сюда эти стулья? Да, вот эти, один учительский, а другой для собеседования…

Я молча взял оба стула, и подошёл с ними к нему.

– Поставь их тут, – сказал он мне, и кивнул куда-то вверх, на стену, туда, где тонкий белый провод, идущий от электронных часов, нырял за пластиковый, повешенный на стену стенд, на котором были в подробностях расписаны все основные тригонометрические формулы – Да, отлично… Сейчас я подымусь, и посмотрю…

– Джерри, я думаю, что это бессмысленно, – сказал вдруг Боджо, торопливо спустившись с кафедры, и подойдя к нам – Никто бы не стал прятать электрическую розетку так высоко, что бы её можно было достать только лишь с лестницы, и тем более, прятать её за стендами, которые в процессе включения-выключения могут сорваться со стены наземь, и прибить кого-нибудь…

– Вообще-то, если ты не заметил, то они привинчены…

– Всё равно, мне кажется, что искать её здесь нелепо… Тем более, что сам провод закреплён к стене, и мы, даже если найдём сейчас эту розетку, мы с ней навозимся. Лучше оставь их в покое, и пойдём дальше…

– И что же, так ничего отсюда и не возьмём?

– Ну, если хочешь, то посмотри чего-нибудь в учительском столе – но лично я не думаю, что здесь вообще есть что-то полезное для нас… На всём этом этаже. Лучше сразу же пройти к медкабинету, взять оттуда всё необходимое, потом осторожно зайти на кухню, взять всё там, а потом вернуться обратно, откуда пришли…

– И, что, мы даже не будем заглядывать ни в библиотеку, ни в другие кабинеты, – голос Джерри звучал немного насмешливо – А как же наши друзья, ведь мы могли бы их сейчас найти… И я хотел взять пару книг в библиотеке…

– Сделаем это на обратном пути, если сможем, – сказал Боджо с неопределённостью в голосе, говоря не то про друзей, не то про книги – Не сейчас. Ну, так ты будешь осматривать стол учителя, или что?

Джерри, вздохнув, с тонкой, едва заметной ухмылкой покачал головой, а затем, отошёл от стены в сторону.

– Если ты так настаиваешь на спешке, то не буду, – произнёс он приторно-вежливым голосом – Пойдём к медкабинету прямо сейчас, ни теряя ни минуты на… На… Мало ли, что тут может произойти тут, верно же…

Боджо, удивлённо выгнув брови, вновь осмотрел своего приятеля с ног до головы уничтожающим взглядом, а потом, скривившись, бросил, даже не глядя на него нечто вроде «Боже, да думай ты чего хочешь, идиот», резкими шагами вышел прочь из кабинета.

Я и Джерри успели нагнать его лишь только тогда, когда он практически добрался до поворота, ведущего к медицинскому кабинету.

– Эй, да куда же ты так разогнался, чёрт тебя подери, – спросил у него Джерри на ходу – Успокойся, не гони, я всего лишь…

– Типа того, что пошутил, – хмуро полюбопытствовал у него Боджо, не поворачиваясь, а потом, наконец, добравшись до поворота, завернул за него. Мы последовали за ним следом – Чёрт, как будто это мне нужно сейчас успокаиваться… Ты всегда ведёшь себя будто клоун, в стрессовых ситуациях, или это у тебя перманентное?

– Вот только не ищи проблем, так где их нет, – раздражённо воскликнул Джерри в ответ, тоже припуская побыстрее, ибо заметил, что Боджо вновь ускорил шаг – Ты как будто бы знаком со мной первый день, как будто бы не знаешь, как и когда я себя веду, каким бываю, когда напряжён, а каким, когда всё в порядке…

– Если ты сейчас в порядке, – оборвал его Боджо – То, в таком случае, напрягись. Мы здесь с тобой не на дружеской вечеринке, и меня с Жаном это только нервирует…

Вообще-то говоря, в тот момент Жана не нервировало практически вообще ничего, разве что в очень и очень слабой форме. Конечно, для меня было бы гораздо лучше, если бы этих глупых препираний сейчас просто бы не происходило вообще, и мы просто бы спокойно добрались до медкабинета, взяли бы в нём всё, что нам было нужно, завершили бы свой поход на кухне нашей интернатской кафе-столовой, и столь же спокойно, без суеты, вернулись бы обратно, в спортзал, но эта ссора не была для меня достаточным раздражителем, что бы взять себе слово в этом споре, и высказать эту точку зрения. И вообще, я чувствовал себя тогда самым настоящим киселём, безвкусным и вяло расплывшимся по поверхности стола, на который меня вылили – и, чем дальше это продолжалось, тем сильнее была эта вялость, и более вялым, чем тогда, прежде я не чувствовал себя ни разу. Нет, тут я подразумеваю не физическую вялость, а другую, моральную или психическую, благодаря которой, какие бы мысли не возникали внутри моей головы, они не могли найти себе путь к своей реализации, и оставались на месте, и в результате лишь только таяли, как облака в небе в очень сухую и жаркую погоду. На все свои же собственные предложения и теории я мог ответить себе только одно: мне плевать, и плевать абсолютно.

Боджо, впрочем, разозлившись на Джерри, задал нам отличный темп, такой, благодаря которому мы очень быстро добрались до конца коридора, и, завернув за угол, оказались там, где находился медкабинет, где нужные нам вещи должны были находиться в любом случае. Всё ещё попутно пререкаясь с Джерри, Боджо тут же подошёл к его двери, и потянул её за ручку… И вдруг Джерри, нахмурившись, уставился дальше по проходу, туда, где уже был виден холл, сделал неуверенных полтора шага назад, и недоуменно чертыхнулся… А потом со всё тем же удивлением в голосе сказал:

– Ну, надо же… А ведь я бы мог догадаться…

– Догадаться о чём, – спросил его Боджо сердито, наверняка всё ещё уверенный, что Джерри по прежнему пытается что-то ему доказать в ведомом с ним до этого споре, а сам, открыв дверь полностью, уже вошёл внутрь кабинета первой медицинской помощи, по крайней мере, оказался там наполовину… Но вдруг остановился, очевидно, почувствовав в тоне своего приятеля нечто большее, чем какую-то там очередную подколку, и даже выглянул, не сходя с места, наружу, высунув в коридор одну лишь уже голову – Что ты там опять увидел?