Читать книгу Вася и Камень крайней нужды - Группа авторов - Страница 1

Дождь над деревней Усть-Ключи был особенным. Он не лил, не барабанил по жестяным крышам, а висел в воздухе – бесконечная, тягучая космическая серость, растертая в мелкую, почти невесомую пыль. Эта пыль медленно оседала на пожухлую траву, на почерневшие от сырости заборы, на покосившиеся сараи, превращая и без того унылый осенний пейзаж в акварель, выполненную в одной-единственной, безнадежной гамме. Воздух был насыщен запахом прелой листвы, влажной земли и далекого, едва уловимого дымка из печных труб – сладковатого, печального аромата уходящего года.

Именно в этой водяной взвеси, сгорбившись над грядкой с поникшей, почти сгнившей у корней морковью, копался Вася Петухов. Не от любви к сельскому хозяйству – его душа, воспитанная бетонными дворами и мерцанием мониторов, к земле относилась с вежливым недоумением. И не от долга – огород был бабушкин, а бабушка, Алевтина Петровна, уже два года как спала вечным сном на местном кладбище под берёзой. Им двигал жгучий, всепроникающий, почти физический страх. Страх, который сжимал желудок холодным комом, заставлял сердце биться неровно и предательски отдавался звоном в ушах.

Перед его мысленным взором, поверх жалких морковных хвостов, стояли три цифры в зачётке, выведенные резким, безжалостным почерком: «неуд», «неуд», «неуд». И лицо декана, Шишкина Ивана Сергеевича. Не всё лицо, а детали, врезавшиеся в память с травматической четкостью: ледяные, голубые, словно фарфоровые глаза, смотревшие сквозь тебя, будто ты был пустым местом; тонкие, поджатые губы, изогнутые в безразличной, скучающей ухмылке; и голос, плоский, как доска: «Петухов, вы – наша стабильность. Стабильное болото. Вас не вытянешь и не утопишь. Вы просто есть». А потом, уже на выходе из кабинета, брошенное в спину секретарше, но отлично слышимое: «Академический дадим. Пусть год подумает, зачем ему высшее образование. Или пойдёт в грузчики – спина, говорят, здоровая».

Мысль об академическом отпуске маячила не просто неудачей. Это было мутное и позорное бегство. Возвращение в эту самую деревню не на каникулы, а на целый год. Взгляды соседей: «Вась-то университетский назад воротился, не потянул». Молчаливое разочарование отца, который всю жизнь проработал на железной дороге и мечтал об «инженере в семье». Собственное, тошнотворное чувство провала. Он копал лопатой, вгрызаясь в холодную, липкую землю, будто мог закопать в ней этот страх, эти мысли, это лицо декана.

«Эх, вот бы всё разом… – начал он вслух, и голос, сиплый от осенней простуды и внутреннего напряжения, прозвучал чуждо даже ему самому. Он замолчал, прислушиваясь к тишине, нарушаемой лишь монотонным шуршанием дождя-пыли. Потом, сдавленно, выдохнул уже в полную силу, обращаясь к чахлой моркови, к серому небу, ко всему миру: – Вот бы все проблемы разом решились! Или… или чтоб они все сквозь землю провалились!»

Слова, смешавшись с влажным воздухом, не полетели вверх, а упали вниз, в черную, маслянистую жижу у его сапог, бесследно растворившись. Но будто в ответ на это отчаянное заклинание, лопата с глухим, неприятно булькающим «чвяк» наткнулась на что-то несообразно твердое для уральского суглинка. Не на привычный камень-булыжник, обкатанный рекой, и не на корягу. Что-то угловатое, с неестественно правильными, будто отрезанными сколами.

Вася, кряхтя (спина действительно ныла), отбросил лопату в сторону и, преодолевая отвращение к холодной грязи, опустился на корточки. Он начал разгребать землю руками. Пальцы наткнулись на гладкую, холодную поверхность. Он расчистил грязь, смахнул комья.

Предмет, лежавший в ямке, был размером и общей формой действительно похож на старый карбюратор от «Запорожца» – такой же ржавый, изъеденный временем агрегат когда-то показывал ему дед в сарае, рассказывая о молодости и о «таких машинах, что в гору на четвёртой не глохли». Но материал… Это был не металл, во всяком случае, не тот, что ржавеет. И не камень в привычном, гранитном или базальтовом смысле.

Он был похож на застывший, оплавленный сгусток ночного неба. Тёмная, почти абсолютно чёрная субстанция, матовая и в то же время бесконечно глубокая. Но внутри этой черноты жила Вселенная. Микроскопические, точечные звёзды мерцали в её толще – не статично, а перетекая, вспыхивая и угасая в немом, медленном танце. Между ними клубились туманности – сиреневые, изумрудные, багровые – и странные энергетические вихри, напоминающие крошечные спиральные галактики. От объекта исходила вибрация, низкая, на самой границе слышимости, больше ощущаемая костями, чем ушами. Она напоминала ровный, мощный гул исправного, но абсолютно чужого механизма, работающего где-то глубоко под землёй, в её самых тёмных, древних слоях.

«Глючу, – пронеслось в Васиной голове, быстрая, отчаянная попытка мозга найти рациональное объяснение. – От недосыпа. От стресса. От этой вечной серости. Бабушкин самогон в прошлую субботу ещё аукается».

Он потянулся, чтобы взять предмет, вытащить его и отшвырнуть подальше в кусты смородины – пусть лежит. Но в этот момент тишину разорвал звук, от которого Васина кровь, и без того холодная, стыла в жилах.

С оглушительным, полным первобытной ненависти и радости предстоящей расправы лаем из-за покосившегося сарая вылетел Барбос. Пёс был местной легендой и всеобщим бичом. Полуволкодав, полуневедомая зверюга лохматой, грязно-бурой масти, с маленькими, запавшими глазками заправского рецидивиста и клыками, способными перекусить голенище сапога. Он ненавидел всё: кошек, кур, проезжающие машины, свой собственный хвост. Но верх наслаждения для него составляли городские «слабаки», приезжавшие на каникулы и осмеливавшиеся копошиться на огородах – на его, как ему казалось, территории.

Несясь по грязи, разбрасывая клочья чёрной жижи, Барбос был воплощением самой острой, самой сиюминутной и примитивной Васиной проблемы: боли в пятой точке от укуса (прошлым летом), тотального унижения (побег с криком и потерянный тапок) и животного страха, который перешибает даже страх перед деканом.

Разум отключился. Сработал древний инстинкт. Забыв про «глюк», про странный камень, Вася инстинктивно схватил лежащий в грязи объект – он оказался на удивление тёплым, почти живым на ощупь – и поднял его перед собой, как щит. «Отстань! – завопил он, и в его голосе был тот самый визгливый оттенок паники, который сводил Барбоса с ума. – Чтоб ты сквозь землю провалился! Чтоб ты исчез!»

И камень… откликнулся.

Мерцание внутри «движка» не просто усилилось – оно вспыхнуло. Тёмная субстанция на миг стала прозрачной, обнажив ядро ослепительной, неестественно белой энергии. Из его сердцевины, с тихим, высоким пшиком, похожим на разряд статики, вырвался тончайший, раскалённо-белый луч. Он был похож на пламя сварочной горелки, но в тысячу раз точнее и острее. Он прошил пространство между Васей и собакой – не рассекая воздух, а будто стирая его на своём пути.

Лай оборвался. Не на полуслове, а на самой высокой, пронзительной ноте, будто кто-то гигантской рукой выдернул вилку из розетки, питавшую весь этот ужасный шум. Воцарилась тишина. Глухая, оглушительная, давящая тишина, нарушаемая только мерным, всепоглощающим шелестом дождя-пыли.

Вася, зажмурившись, всё ещё держал перед лицом камень, ожидая удара клыков или хотя бы тяжёлого собачьего дыхания. Не было ничего. Только тишина и странное, убаюкивающее тепло, идущее от объекта в его руках.

Он опасно, щелочкой, приоткрыл один глаз.

Барбоса не было.

На том месте, где секунду назад стояла свирепая, несущаяся туша, в луже чёрной воды теперь сидело… нечто. Маленькое, пушистое, величиной с крупный кулак. Существо с круглыми, полными детского недоумения чёрными бусинками-глазками и розовым, суетливо шевелящимся носиком-пуговкой. Хомяк. Идеально ручной, упитанный, с шерсткой красивого шоколадного окраса. Он сидел в луже, ошарашенно оглядываясь, жалобно «чирикнул», а затем, совершенно не обращая внимания на Васю, принялся старательно умывать свои крошечные лапки, как будто только что совершил долгий и грязный путь, а вовсе не материализовался из свирепого пса.

Вася окаменел. Ледяная волна, накатившая от макушки к пяткам, сменилась жаром дикого, невероятного изумления. Он уставился на камень в своих руках. Звёзды внутри него теперь вращались быстрее, образуя сложные, гипнотические узоры. Низкий гул усилился, приобрёл новые обертоны – лёгкий, удовлетворенный, почти блаженный гул, отдалённо напоминающий кошачье мурлыканье.

А потом случилось самое невероятное. Звуков не было. Но в его сознание, минуя уши, барабанные перепонки, все физические преграды, прямо в центр мозга, в ту самую точку, где рождаются мысли, легла информация. Не голос, а именно готовая, кристально ясная мысль, оформленная, как инструкция на коробке с заумной техникой:

КРИПТО-РЕГУЛЯТОР ВСЕЛЕНСКОГО БАЛАНСА (МОДЕЛЬ КРВБ-7, «КАМЕНЬ КРАЙНЕЙ НУЖДЫ»).

АКТИВАЦИЯ ПРОИЗОШЛА ПРИ СОВПАДЕНИИ ПАРАМЕТРОВ:

– НУЖДА: ИСКРЕННЯЯ, ОТЧАЯННАЯ (УРОВЕНЬ 9.8 ИЗ 10).

– ФОРМУЛИРОВКА: ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ, НЕСПЕЦИФИЦИРОВАННАЯ.

– МАСШТАБ: ЛОКАЛЬНЫЙ, БЫТОВОЙ (РАДИУС < 50 МЕТРОВ).

ЦЕЛЬ АКТИВАЦИИ: КОРРЕКЦИЯ ДИСБАЛАНСА МЕЖДОСУБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ В ПОДСЕКТОРЕ «САДОВЫЙ УЧАСТОК».

РЕЗУЛЬТАТ: ТРАНСМУТАЦИЯ АГРЕССИВНОГО БИОФОРМАТА В НЕЙТРАЛЬНЫЙ С ПОВЫШЕННЫМ КОЭФФИЦИЕНТОМ МИЛОВИДНОСТИ.

Вася медленно, как в замедленной съёмке, опустился на колени прямо в грязь. Ледяная влага мгновенно промочила штаны, но он ничего не чувствовал. Его пальцы судорожно сжимали Гранитный движок, этот кусок ночного неба, упавший на уральскую грядку. Хомяк, бывший Барбос, закончив умываться, деловито потопал по грязи, подобрался к его забрызганной дождём коленке и, без тени страха, забрался на неё, устроившись в складке мокрой ткани.

И тут Вася Петухов, студент-троечник, вечный неудачник, впервые за долгие-долгие месяцы, а может, и годы, почувствовал нечто новое. По его позвоночнику пробежала не холодная игла страха и не острый укол стыда. Его накрыла дикая, тёплая, всесокрушающая волна надежды. Она была грубой, примитивной, почти варварской. Но она была настоящей.

Он посмотрел на хомяка. Посмотрел на камень, где звёзды танцевали свой победоносный танец. Его проблемы – декан, зачёты, академик, насмешки, собственная никчёмность – вдруг отодвинулись куда-то на задний план, уменьшились, стали… решаемыми.

«Проблемы? – прошептал он сам себе, и на его губах появилась неуверенная, почти сумасшедшая улыбка. – Какие проблемы?»

У него в руках был их радикальный, окончательный и беспощадный решатель.

Он не знал, что в ту же самую секунду, за миллиарды километров от сырого уральского огорода, в холодной, безвоздушной тишине космоса на орбите карликовой планеты Эрида, сработала тихая, но настойчивая сигнализация. Не сирена, а мягкий, навязчивый пульсирующий звук, похожий на биение металлического сердца.

В стерильном полумраке центра управления галактического монитора «Континуум-Надзор» на огромном, искривлённом дисплее замигал тревожный жёлтый сектор. Сектор был крошечным, почти точкой в великой звёздной карте. Подпись под ним гласила: Солнце-3, Система G, Рукав Ориона, Планета Земля, Биологический вид: Homo Sapiens, Подвид: Studens Desperatus (Студент Отчаявшийся).

Текст бежал по экрану:

ОБНАРУЖЕНА НЕСАНКЦИОНИРОВАННАЯ АКТИВАЦИЯ.

ОБЪЕКТ: КРИПТО-РЕГУЛЯТОР КЛАССА «БЫТОВОЙ АПОКАЛИПСИС» (КРВБ-7).

МЕСТО: БИОСФЕРА, СЕЛЬСКО-ОГОРОДНЫЙ БИОТОП.

ПРИЧИНА: КОРРЕКЦИЯ МЕЖВИДОВОГО КОНФЛИКТА НИЗКОГО УРОВНЯ.

РИСКИ: НАЧАЛЬНЫЕ. НО КАТЕГОРИЯ АРТЕФАКТА ПРЕДПОЛАГАЕТ НЕЛИНЕЙНОЕ ЭСКАЛИРОВАНИЕ.

ПО ПРОТОКОЛУ 7-ЭПСИЛОН.

Ниже, после секундной паузы, появилась новая строка:

ДЛЯ ВЕРИФИКАЦИИ, ЛОКАЛИЗАЦИИ И ИЗЪЯТИЯ НАЗНАЧАЕТСЯ ИНСПЕКТОРСКАЯ ГРУППА Z-77 «ПЕДАНТИЧНЫЙ ПРЕДЕЛ».

РАСЧЁТНОЕ ВРЕМЯ ПРИБЫТИЯ К ЭПИЦЕНТРУ АНОМАЛИИ: 72 ЗЕМНЫХ ЧАСА.

СТАТУС: ВЫСЛАНЫ. ЦЕЛЬ – СОХРАНЕНИЕ БАЛАНСА.

На дисплее жёлтая точка сектора Солнца-3 продолжила мерцать, тихо и неумолимо, как забытый, но опасный симптом в организме огромной, спящей галактики.