Читать книгу Наследство пламени - Группа авторов - Страница 1

Пролог. Церковь на краю забытья

Молодой человек зашёл в церковь не из любопытства. Им двигало смутное, настырное чувство долга – вернее, долга перед кем-то, кого он не знал. Отец в последнем письме написал: «Сундук на чердаке. Не лезь.» Естественно, юноша полез. Под грудами ветоши нашёл не удочки, а потрёпанный дневник прадеда и старую карту с крестом на этой церкви. И ощущение, будто что-то внутри него, дремавшее годами, потихоньку начало чесаться.

Церковь стояла на отшибе, за рекой, которую зимой не перейти. Он шёл пешком, снег хрустел настолько громко, что, казалось, разбудит всех мёртвых в округе. Дверь была не заперта. Вернее, её не было – только чёрный провал в каменной стене.

Их было двое. Высоченные, сложенные из тёмного, шершавого камня, покрытого инеем. Они стояли молча, скрестив перед проёмом тяжёлые алебарды с тусклыми наконечниками. Големы. В дневнике прадеда о них писались кошмарные, сбивчивые строчки: «…стражи у камня… не пустят… только свой…»

Молодой человек замер. Внутренний зуд стал ощутимым жжением под ложечкой. Он сделал шаг вперёд – и алебарды со скрежетом опустились, перекрывая путь. Каменные лики без глаз были повёрнуты на него. Он ждал удара, крика, чего угодно. Но ничего не произошло. Только тишина, густая, как смола.

И тогда он понял. Они ждали. Ждали какого-то знака, слова, жеста.

Он не знал никаких паролей. Он просто… перестал дышать от страха. И в этой абсолютной внутренней тишине, когда даже сердце, казалось, замерло, что-то щёлкнуло.

Алебарды медленно, с каменным скрипом, разошлись в стороны. Проход был свободен.

Внутри пахло не ладаном, а прахом, старой кожей и холодным металлом. Не было ни икон, ни алтаря. Посреди пустого зала, на каменном возвышении, стоял трон, сколоченный из потемневших дубовых досок и обвитый ржавыми железными обручами. На нём сидел старик.

Он был похож на спящее дерево, занесённое снегом. Длинные, седые, почти прозрачные волосы сливались с такой же белой бородой, ниспадая на грудь, покрытую длинной, выцветшей до грязно-кирпичного цвета рясой. Лицо – паутина морщин, но не дряхлых, а глубоких, как трещины в скале. Его глаза были закрыты.

Юноша подошёл ближе. Каблуки отдавались гулким эхом.

– Ты пришёл за моим нутром? – голос старика был тихим, но он прозвучал так, будто его произнесли прямо в уши Глену. Не вопрос. Констатация.

– Нет, – выдохнул юноша, и сам удивился своей уверенности. Он не знал, о чём речь. Он пришёл потому, что должен был.

Морщинистые веки медленно поползли вверх. Из-под них глянули глаза цвета мутного янтаря, в которых плавало что-то чужое, нечеловеческое.

– Все приходят за ним. Мои дети, внуки… пра-пра. Все хотят силу. Но берут не ту, дураки. Берут пламя, а не уголь. Шум, а не тишину. – Он изучающе смотрел на Глена. – Ты… пахнешь знакомо. Дымом прадедовских костров. Значит, и тебе придётся пройти через бой. Силу не дарят. Её отвоёвывают. У меня. У того, кто её хранит.

Старик не встал. Он просто приподнял ладонь.

И по всему залу, одним махом, вспыхнули огни. Не на стенах – в воздухе. Десятки парящих, холодных голубых огоньков, зависших на месте подсвечников. Свет стал жидким, тягучим. Воздух загустел, как желе.

– Докажи, что ты – не просто очередной воришка. Докажи, что в тебе есть воля зажечься, – проскрипел старик.

Молодой человек даже не успел поднять руки. Первый удар пришёл не физически. Это было давление. Оглушающая, немая волна, ударившая прямо в сознание. Внутри черепа завыло, в глазах поплыли круги. Он отшатнулся, едва устояв на ногах.

– Слаб! – прогремел голос. Второй удар был уже осязаем. Свет сгустился в хлыст и ударил юношу по груди, отбросив к стене. Боль была не огненной, а ледяной, выжигающей дыхание.

Парень пытался отбиваться, махать руками, но он был как щенок против бульдозера. Его кидали по залу, световые хлысты оставляли на одежде и коже полосы, похожие на ожоги от мороза. Он падал, вставал, снова падал. Мысли спутались. Зачем я здесь? Я умру. Как его победить? Он даже не встал с трона!

И тогда, в очередной раз шмякнувшись спиной о камень, он увидел. Узкую, почти незаметную нить голубого света. Она тянулась от парящих огоньков… прямо к груди старика. К едва заметной выпуклости под рясой.

Старик был не источником. Он был узлом. Проводником.

«Силу не дарят. Её отвоёвывают. У меня. У того, кто её хранит.»

Юноша понял. В последнем отчаянном рывке он не пошёл на старика. Он рванулся к ближайшему голубому огоньку, к призрачному подсвечнику. И, закрыв глаза, схватил его.

Боли не было. Был взрыв тишины.

Весь свет в зале дрогнул, померк. Старик на троне ахнул – не от боли, а от изумления. Голубая нить, ведущая к нему, порвалась.

А затем изнутри молодого человека, из того самого места, что чесалось, вырвалось другое пламя. Не голубое и ледяное. Жёлтое, ярое, хаотичное. Оно выплеснулось из его рук, изо рта, из глаз – слепой, неуправляемый вопль магии, десятилетиями подавляемой.

Он не видел, что произошло дальше. Был ослепительный белый свет, грохот, и ощущение, будто его кожу сдирают, а кости переплавляют. Он кричал, но не слышал своего голоса.

Когда сознание вернулось, он лежал на каменном полу. Вокруг пахло гарью и озоном. Огни погасли. На троне… на троне сидел всё тот же старик. Но теперь он был похож на высохшую мумию. Голова бессильно склонилась на грудь. Из полуоткрытого рта струйкой вытек последний сизый дымок.

А потом парень посмотрел на свои руки. Кожа была белой, слишком белой, как мрамор. Он дотронулся до лица, до волос – они рассыпались по плечам белыми прядями. Он вскочил и увидел своё отражение в луже растопленного инея. Жёлтые глаза. Безумные, горящие чужим огнём.

И одежда… его обычный сюртук и штаны исчезли. Тело облегал костюм цвета поздней изабеллы, цвета запекшейся крови. Он был в нём.

Сзади раздался тяжёлый, дробный скрежет. Големы. Они не приближались. Они стояли у входа, повернув свои каменные лица к нему. Их алебарды были опущены, но не для того, чтобы преградить путь. Они указывали на дверь. Точнее, на тёмный проход в глубине церкви, который раньше не было видно. Оттуда тянуло запахом серы и пепла. Они хотели, чтобы он прошёл. Туда.

В ад.

Глава 1. Беглец в цвете запекшейся крови

Ужас, чистейший, животный ужас, вытеснил всё остальное. Юноша развернулся и побежал. Не к той двери. К выходу. Мимо големов, которые даже не шевельнулись, чтобы остановить его. В ночь, в вьюгу, в незнакомое тело и в жизнь, которая только что закончилась.

Он бежал, не оглядываясь, и только в ушах стоял тихий, скрипучий голос старика, который теперь звучал уже в его собственной голове:

«…победил… так берут силу… добро пожаловать в семью…»

А за спиной, в мраке церкви, два каменных стража медленно, синхронно повернули головы, провожая беглеца. Их работа только начиналась.

«Да я вылитый Санта, ну или Дед Мороз, как его там… только бороды не хватает», – промелькнуло в голове молодого человека, когда он взглянул на свое отражение в зеркале. В хитросплетении света и тени проступало нечто чуждое его привычной натуре, и лишь синий отвар в руках слабо связывал его с прежним "я". Зеркало являло взору диковинный портрет: волосы белые, словно мраморные пряди, распустившиеся по плечам; глаза – два огненных зрачка, пылающих неестественным желтым цветом, что совершенно не вязалось с воспоминаниями о болотной зелени, обычно плескавшейся в глубине его взгляда. И, наконец, зубы – ровный ряд белых жемчужин, увенчанный четырьмя клыками-генералами.

Привычная одежда исчезла, уступив место костюму цвета поздней изабеллы, цвета запекшейся крови, в котором угадывалось что-то винное, терпкое.

Как это произошло? Об этом он расскажет в другой раз, когда немного придет в себя и разберется в случившемся.

Он… он… Какая нелепость – не иметь имени, когда твоя внешность выставлена на всеобщее обозрение! Но ничего, пока обойдется. Итак, наш герой, облаченный в этот странный новогодний наряд, пробирался сквозь бушующую стихию от заброшенной церкви до своего, по крайней мере на данный момент, убежища, сражаясь с яростью пурги, с потоками ледяной воды, несущимися со скоростью сапсана.

Но это все осталось в прошлом. Сейчас он сух, сыт и, кажется, слегка опьянен своим отваром. Оторвавшись от окна, он ощутил дрожь, пробежавшую от кончиков мраморных волос до голых ступней.

«Почему я босиком? Ах, вот почему я так замерз!» – воскликнул он, указывая кружкой на окно, и в тот же миг на белый «волосатый» ковер пролилось темное пятно, больше похожее на чернила, чем на напиток. Расстройство было мимолетным. Жидкость растеклась причудливым узором, напоминающим северное море, изрезанное айсбергами.

Ночь вступала в свои права, вечер уже сдал смену, повесив свою снежную униформу на плечи деревьев. В комнате царил полумрак, свет исходил лишь от печи, сложенной из желтого кирпича.

Огонь не спешил гаснуть, он ласково обвивал бревна, лежащие друг на друге, словно хмельные друзья после бурной вечеринки. Но вдруг идиллия была нарушена. Что-то с настойчивостью зверя стало скрестись в единственное окно. Стук. Пауза. И снова стук. И так, пока Белоголовый не вскочил, едва не перевернув все вокруг, кроме журнального столика с кружкой «чернильного вина».

Он подошел к окну, но за непроницаемой пеленой снежинок ничего не было видно. Решив, что ему почудилось, он уже собрался вернуться в теплое кресло, как вдруг споткнулся о клетчатый плед. (Да, такое у меня настроение. У кого-то Гарри Поттер – символ Нового года, а у меня вот так, пойду огурцы полью. Где там мое масло?)

И тут снова раздался стук. «Да кто там приколист такой?» – зло подумал он, и вдруг его охватило странное ощущение жара. Ему не показалось. Все его тело пылало, и плед вспыхнул, словно сухая солома. Испугавшись, он распахнул окно, надеясь, что метель собьет пламя, и тут… бац… прямо между его жёлтых глаз прилетел снежок. Пламя, конечно, не погасло, но метель, с радостью ворвавшаяся в комнату, сделала своё дело, заодно потушив и камин, огонь которого никому не причинил зла, разве что слегка перестарался с массажем для брёвен.

Погрузившись во тьму, он не видел ни снежинок, ни того, кто бросил снежок, ни собственных ног, ни чернил – ничего. Нащупав створку окна, Желтоглазый выпроводил метель на улицу, с силой захлопнув её – пусть знает, что здесь ей всегда рады.

Выругавшись, он взмахнул рукой в сторону камина, и туда устремился маленький огонёк. Постепенно пламя возобновило прерванный сеанс массажа брёвен, и в комнату вернулся свет.

– Кто ты такой? Какая-то молодая агрессивная версия Санты? – раздался незнакомый голос у него за спиной. Даже если бы этот голос был знаком, это мало что изменило бы. Он ведь был уверен, что в убежище никого нет.

– Совсем головой двинулся, – пробормотал он и обернулся. Прямо перед ним, доставая ему едва до колена, стояла и дрожала красная панда или нечто, безумно на неё похожее. Рыжее тельце, короткие лапки в чёрных «гамашах», пушистый хвост, белая манишка и милая мордочка в таких же чёрных «очках». Это лохматое чудо дрожало то ли от пережитого ужаса, то ли от осознания, что его спасителем оказался огненный элементаль в костюме Деда Мороза.

– А ты кто? Плод любви лисицы и енота? Или тебя в детстве в Йод макнули? – спросил незванного гостя условный хозяин убежища. Во всяком случае, он эту халупу занял первым.

– Мне вот интересно, ты кто? Зажигалка на ножках? А где у тебя газовая труба проложена? – съязвил незваный гость

– Ты не нарывайся! – Желтоглазый начал злиться, и от него повалил дым. – Тут я хозяин, а ты гость, причём незваный. Может, из тебя рагу и манто сварганить?

– Остынь, хи-хи, прости… Всё, не буду накалять атмосферу, хи-хи, я пытаюсь… это были последние шутки жареной мишутки. Ладно, жги, умирать так от смеха! – гость расставил лапы крестом, зажмурился, вдохнул… И ничего не произошло. Он приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть, почему огнемёт не работает. – Ты чего, огонёк, газ кончился?

– Да нет, ты прикольный, жалко тебя пока что. Может, винца? – ответил «хозяин» и протянул кружку.

– Чем черт не шутит? – ответила красная панда. – Главное, не угореть.

И оба залились смехом. У мохнатого гостя оказался заразительный и неповторимый смех.

Всю ночь они хохотали, выпили всё «чернильное вино» и уснули. (Собственно, и я пойду, вы время видели?)

Глава 2. Карта на ковре и говорящий канделябр

Как благостно. Заветная тишина, желанная и полная. Впрочем, не может быть абсолютной тишины. Неизбежно звуки прокрадутся в ушные раковины, заиграют на барабанных перепонках. Беловолосый лежал на лохматом ковре, зябко кутаясь в жалкие остатки пледа. Его не тревожило ничто: ни безумства вчерашнего дня, ни вьюга за окном, которая, по всей видимости, вернее, ещё пока слышимости, закончилась, ни незваный гость, который сейчас был неслышимостью. Всё дышало покоем. Пламя в камине давно сложило полномочия, оставив после себя лишь пепельный след, не отличимый от первого снега. Из чрева трубы доносился призрачный вой – эхо ветра, блуждающего по закоулкам остывающего камня. За окном едва слышно звенели робкие трели птиц. И только желудок, словно капризный музыкант, фальшивил в общем хоре, напоминая о себе жалобной песней.

Желтоглазый открыл глаза. Голова ясная, будто чернильное пойло, обозванное вином, и впрямь оказалось невинным напитком. Значит, вчерашнее безудержное веселье, учинённое в компании с пандой, было вызвано исключительно природной эксцентричностью. Мысль об этом пробудила желание разделить эйфорию с гостем. Окинув взглядом комнату, Санта не обнаружил своего лохматого друга. Поднялся, подошёл к креслу, куда собственноручно уложил утомлённого питомца под утро, но и там его не оказалось. Замер. В голове, словно кадры диафильма, замелькали воспоминания, запечатлевшие моменты единения с этим диковинным созданием, одновременно напоминающим дальнего родственника лисы и енота. А теперь его нет. Дверь заперта, окно на запоре, снаружи проникновение исключено. И потом, внушительный засов на двери явно выше роста пропавшего зверька.

Молодой Санта ощутил нарастающую волну досады. Чтобы хоть как-то унять неприятное чувство, а заодно и утолить голод, столь настойчиво напоминавший о себе, он решительно направился к сундуку в подвале. (Увы, в этом мире электричество – несуществующая роскошь, а значит, и холодильник марки ЗиЛ – несбыточная мечта.) Открыв сундук, белоголовый извлёк всё, что могло сгодиться для завтрака: кусок копчёного мяса, остро пахнущий сыр, молоко и несколько голубиных яиц. Поднялся наверх. Зная, что есть сырые яйца – верный способ испортить себе утро, он зачерпнул ковшом снега с подоконника и повернулся к камину. Дрова закончились, а перспектива выбираться наружу и искать дровник не прельщала. И тут перед его мысленным взором возник эпизод вчерашней ночи. Он отчётливо вспомнил, как сжёг плед, и обугленные остатки, валяющиеся на ковре, служили тому неоспоримым доказательством. Затем, повинуясь внезапному порыву, он попытался жестом возродить угасающий огонь.

«Чем чёрт не шутит!» – вспомнилась ему фраза сейчаспотерянного друга. Он поставил ковш на ладонь и сосредоточился. Эффект нулевой. Снег таял, но так медленно, что желтоглазый понимал: его магия тут ни при чём, просто в убежище, к счастью, было теплее, чем на улице, хоть ночная вьюга и уступила свои права утреннему солнцу. Попробовал снова. Закрыв глаза, он начал изо всех сил направлять энергию в руку, но ковш оставался равнодушно холоден к его усилиям. Это разозлило босоногого, и он почувствовал ощутимое жжение в ладони. Снег начал подтаивать. Чтобы не потерять драгоценный прогресс, белоголовый начал вспоминать события предыдущего дня: поиски ночлега, историю в заброшенной церкви, ужасную вьюгу и то, что единственным собеседником оказался шустрый зверёк, который теперь исчез. Всё это разжигало в нем гнев, и, не совладав с эмоциями, чародей едва не сжёг ковш.

«Спокойно, дружище, спокойно», – уговаривал он себя, усмиряя гнев. Процесс приготовления яиц затянулся. Желтоглазый то вспыхивал, словно спичка, то угасал, подобно костру в горах, где никогда не знаешь, куда подует ветер. Спустя томительное время завтрак был готов. Однако процесс поглощения оказался на удивление стремительным, что немного огорчило Санту. Но он тут же переменил настрой, словно ветер сменил направление, а вслед за ним и огонь.

«Что ж,» – подумал он, – «Пока солнце высоко и вьюги не предвидится, надо двигать дальше. Или не надо?» Ему определённо следовало уйти, поскольку он понятия не имел, кому на самом деле принадлежит убежище, приютившее его на ночь. А вдруг настоящему хозяину не нужен ходячий камин? Или он начнёт использовать его вместо печки, а то и вовсе запрёт в каменном зеве, приделает решётку и будет тыкать кочергой. Решено, ухожу. В прошлой жизни желтоглазый, тогда ещё болотноглазый, был весьма аккуратным и педантичным человеком, поэтому перед бегством решил прибраться. Расставив всё по местам, он поднял плед. «И что мне с этим делать? С собой забрать? Но это же не полотенце, да и к новому имиджу не подходит». Сложив, положил на кресло, повернулся к ковру и замер, как вкопанный. Мир вокруг наполнился какофонией звуков: птицы словно кричали: «Беда-беда!», ветер перебирал листву за окном, свистя и улюлюкая, словно безумец, крутящий пальцем у виска. Внизу слышалась возня проснувшихся мышей, как показалось беловолосому.

Вино, пролитое вчера на ковёр, причудливо изменило его рисунок. Теперь это был не просто абстрактный морской пейзаж с айсбергами, а детальная карта каналов Венеции, утопающей в снегах. Очертания до боли напоминали городок, из которого он только что сбежал. Вот и церковь, изменившая его до неузнаваемости. Интересно, как бы отреагировали мать и отец на столь радикальную смену имиджа? Отец, конечно, сначала осудил бы, но потом, узнав о новообретённых способностях, непременно сказал бы: «Снимай этот наряд трубадура, надевай тулуп и пошли на рыбалку! Теперь мы и зимой карася сможем ловить!» Уж очень он любил рыбалку и всегда тосковал зимой, когда до рыбы было не добраться.

Белоголовый взял со стола лист бумаги, вытащил из камина уголёк и принялся зарисовывать карту, проступившую на ковре. Как только он поставил крестик, обозначающий, видимо, нужное место, ковёр вновь стал безупречно белым, словно ничего и не было. И тут в окно прилетел снежок, на миг стёрший из памяти образ отца, но тут же натолкнувший на мысли о новом мохнатом друге. А что если он там? Может, это он каким-то магическим образом оставил мне послание? Панда и магия? Впрочем, чему удивляться, если учесть, что она говорит и с лёгкостью жонглирует остротами, а сам он – ходячий факел.

Он снова посмотрел на карту, потом в окно, на котором остался влажный след от снежка. Схватив первый попавшийся сюртук с крючка и впрыгнув в сапоги, каким-то чудом оказавшиеся впору, белоголовый выскочил за дверь. Яркое солнце на мгновение ослепило его. Вокруг раскинулась неземная красота зимнего леса. Редкий, оттого особенно светлый и приветливый.

«Итак, что мы имеем? Во-первых, у меня есть какая-то волшебная карта, которая явно куда-то меня ведёт. Во-вторых, я – совсем не тот, кем был вчера, хотя вчера я вообще был никаким. И в-третьих, мой разговорчивый зверёк-шутник исчез из запертого убежища, но появилась карта. Кажется, всё это как-то связано. Что-то из всего этого нужно решить, я так думаю. Тьфу ты, чё я сам с собой вслух разговариваю? Совсем крыша поехала что ли?»

Он двинулся в сторону города, хотя внутренний голос настойчиво отговаривал его, ведь этот злосчастный городок ничего хорошего ему не принёс. Ну, будь что будет, а там разберёмся.

У первой берёзки он остановился, бросив ещё один взгляд на карту. Крестик, последний из нанесённых им, странно сместился, словно притягиваясь к его текущему местоположению. "Неужели меня ещё хоть что-то может удивить?" – промелькнуло в голове белоголового, после чего он махнул рукой, сверил карту с реальностью и двинулся в направлении крестика.

Путь и впрямь оказался недолгим, особенно когда подмёрзшие пятки сменились на что-то более подходящее для ходьбы. Куда подевались сапоги, начищенные до блеска всего несколько дней назад? Вопрос повис в морозном воздухе и тут же был подхвачен лёгким ветерком, уносящим его в неизвестность. Желтоглазый проводил ускользающую мысль взглядом, и казалось, вот-вот достанет из кармана белый платочек, чтобы помахать на прощание. Но обошлось. Он снова развернул карту, сопоставляя её с окружающим пейзажем, затем снова глянул на карту, и снова на пейзаж. На бумаге чётко вырисовывались три тополя, росших прямо на краю обрыва, а под ними – заветный крест. На местности же никакого креста, конечно, не было и в помине, но загвоздка заключалась вовсе не в этом. Хоть разбирался он в древесной породе, как свинья в апельсинах, за исключением разве что сосны и берёзы, зато логика у него работала безупречно. Обрыв от полянки он отличить мог, а прямо над этим обрывом возвышались три каких-то дерева.

"Похоже, тополь и должен так выглядеть," – заключил он и, предвкушая открытие, шагнул навстречу неизведанному… и кубарем полетел вниз. Будь у Чарльза Доджсона возможность путешествовать между мирами, он бы непременно воспользовался таким оригинальным способом перемещения. Падение превратилось в странный, извилистый тоннель, меняющий направление с каждой секундой. Сначала он летел строго вниз, затем, словно на старом велосипеде, его заносило влево, а потом и вовсе возникло ощущение, что он взмывает ввысь.

Время – не деньги, и счёта оно не терпит. Оно скорее подстережёт вас врасплох, когда вы меньше всего этого ожидаете. К этому невозможно подготовиться, хоть обвешайся часами, всё равно упустишь тот самый миг. Вы понимаете, о чём я?

Белоголовый приземлился в кромешной тьме, но у него был весомый аргумент – он сам. Неудачный полёт послужил хорошим стимулом, так что долго искать причину для раздражения не пришлось. Он вспыхнул, но на этот раз это больше напоминало контролируемое пламя газовой плиты, нежели бушующий лесной пожар. Окружающее пространство стало обретать очертания. Он оказался в пещере, в глубине которой возвышалась массивная каменная дверь, украшенная орнаментами, смутно напоминавшими очертания города. Желтоглазый направился к ней.

"Хм, давно же я тут никого не видал. Да и кому здесь что делать? О, смотри-смотри, огонёк идёт! Может, хоть с кем-то перекинусь словечком, а то уже сто лет сам с собой да со стенами беседую. Интересно, а он сверху или снизу? Хотя какая разница, ни там, ни там меня давным-давно не было, новостей не знаю. Иди-иди сюда, я тут!" – прибитый к стене держатель для факела (почему ему до сих пор не придумали достойного названия?) пребывал в сильнейшем возбуждении. Казалось, как только огонёк приблизится, он сорвётся со стены и упадёт ему в ноги, лишь бы тот не сбежал.

Желтоглазый подошёл к двери, и держатель зашатался с удвоенной силой. На него обратили внимание.

– Это что ещё за представления? Местечковое землетрясение? Чего трясёшься? – спросил белоголовый, хотя для него это был скорее риторический вопрос, а для держателя – нет. Он решил, что это новый знакомый так выражает своё почтение.

– Я рад вас видеть! – торжественно произнёс он.

– Всё чудесатее и чудесатее, – скривившись, пробормотал огонёк.

– Скажите, а вы сверху или снизу?

– Сверху, вроде, – слегка смутившись, ответил гость, – а снизу – это откуда?

– Ну как же, родина демонов, церберов и прочей нечисти. А вы о чём подумали? Только не говорите, что об огненном шаре в недрах планеты, который её якобы питает и согревает. Я за свои долгие годы и не такого наслушался. Сверху, значит. Хорошо! И как там? Бегают ещё эти… с длинными зубами? Или эти… с большими крыльями?

– Хотелось бы немного конкретики, конечно, но что-то отдалённо похожее на ваше описание там точно есть. Однако, позвольте встречный вопрос. Что это за дверь? – перебил беловолосый.

– За ней томятся самые опасные демоны, способные захватить наш мир. Открывать её строжайше запрещено, последствия будут необратимы, – держатель понизил голос, интонируя в духе страшных сказок.

– Отлично. Тогда скажи, как отсюда выбраться без этих засланных казачков, и мы разойдёмся, как в море корабли.

– Ан нет, всё не так просто. Ты сказал, что ты сверху, но я-то знаю, что наверху нет огненных магов. Ведомо ли тебе, что внутри тебя живёт подселенец? И, судя по ауре, очень сильный?

– Ой, да ладно тебе, просто я стиль сменил.

– Нет-нет, в тебе таится ужасный зверь, и пока он не проснулся, тебе нужно от него избавиться. Как бы мне ни была приятна твоя компания, но, боюсь, твой сосед здесь не случайно. Уходи!

– Так я и спрашиваю, как?

– Там, откуда ты пришёл, есть лестница. По ней нужно спуститься вниз головой, и тогда ты вернёшься наверх. Только прошу тебя, никогда сюда больше не возвращайся!

– Хорошо, железное сердце, пока, – ответил белоголовый и двинулся в обратном направлении. Лестницу он нашёл довольно быстро, а вот карабкаться вниз головой оказалось нелегко. Поначалу ничего не получалось, он просто падал. Немного поразмыслив, он снова забрался на лестницу, перевернулся, закрыл глаза и начал спускаться. К его удивлению, он выбрался на поверхность. Тополя по-прежнему склонялись над обрывом.

"И что теперь? Как изгнать непрошеного гостя? Стоп… Я только что разговаривал с канделябром? Куда я, чёрт возьми, попал?" – пронеслось у него в голове.

Белоголовый, пытаясь уложить хаос событий в стройный ряд, присел на поваленное дерево, словно пытаясь удержаться от падения в пучину безумия. Слишком уж много диковин навалилось за последнее время, требуя немедленной расшифровки. Он отломил сухую ветку и принялся ею яростно чертить эскизы на девственной белизне снега. "Итак, что мы имеем? Панду-фантома, испарившегося в никуда, но щедро оставившего карту. Карта привела меня в пещеру, где канделябр заговорил, намекая на сожителя внутри, подселенца, который меняет мой стиль и пробуждает маниакальное желание все спалить дотла. Ничего не забыл?" – бормотал желтоглазый, озвучивая каждый штрих. Получалась причудливая пародия на наскальную живопись, снежный комикс о надвигающейся катастрофе.

Закончив с художествами и вдоволь поковыряв снег палкой, он откинулся на бревно, глядя в бескрайнее зимнее небо. "Если я наполовину чудовище из преисподней, то, может, где-то там, наверху, есть и ангел-хранитель? Кто-то, способный изгнать внутреннего демона? Бред, конечно. Абсурд. Но как все это вообще возможно? Поджигать – это, конечно, весело, но чем я плачу за это удовольствие? Отец учил: ничто не берётся из ниоткуда и не исчезает в никуда. Значит, выпуская пламя, я что-то сжигаю? Что именно? Злость – вот топливо для внутреннего пожара. Получается, сила черпается из чувств, и чем яростнее эмоции, тем жарче пламя. А чувства рождаются… в душе, так? Значит, я пожираю собственную душу? И что тогда станет с человеком, опустошённым от души? Перестану ли я быть собой? Кем я стану? И, самое главное, что произойдет со мной, если во мне гнездится демон? Не захватит ли он сначала мой разум, а затем и весь этот мир?" – Белоголовый вопрошал небеса, словно надеясь услышать подсказку. В ответ лишь фыркнул заяц, наблюдавший за ним с любопытством. Решив, что толку от этих разглагольствований нет, косой ретировался.

Нужно было что-то делать, дальше медлить было нельзя. Он снова взглянул на карту. Крест оставался неизменным в этот раз. Надежда на помощь таяла, как снег под его ногами. "Панда… Может быть, панда поможет? Он вроде бы добрый малый, весельчак", – продолжал рассуждать вслух желтоглазый. Он сосредоточенно изучал карту, пытаясь вычислить место, откуда так внезапно исчез таинственный крестик. Церковь… Кажется, именно там крылись хоть какие-то намёки на происходящий кошмар. Во всяком случае, оттуда это безумие и началось.

Поднявшись на ноги, он отряхнул несуществующие пылинки и двинулся в сторону города и злополучной церкви. Лес дышал спокойствием, очаровывая своей тишиной, белизной и умиротворением. Но стоило только на горизонте замаячить городским очертаниям, как внутри белоголового поселилось какое-то странное томление. Словно едва уловимый озноб, пробежавший по коже. Чем ближе он подходил к городу, тем сильнее становилась внутренняя дрожь: как поток крови, бешено несущийся по венам, как раскаляются внутренние органы, потом щеки, кожа. От нестерпимой жары он сорвал с себя сюртук, но пламя не унималось. Сбросил сапоги, ступив на колючий снег босыми ногами. Ноги лишь слегка алели на фоне белоснежного костюма, а снег под ними превращался в грязную жижу. Уже стоял он на прогретой земле, а вокруг царила зима с сугробами по колено. Двигаться дальше было невозможно. По его собственной теории, огонь выжигал душу, а пока вопрос с её назначением не был решён, проверять эту гипотезу не было никакого желания. Он сделал несколько шагов назад, в надежде, что это принесёт долгожданную прохладу, не забыв прихватить снятые сапоги и сюртук. Вокруг него снег таял, обнажая чёрную землю, но внутренний жар лишь усиливался, все тело пылало, словно угли в раскалённом мангале (если бы в этом мире вообще знали, что такое мангал). Он развернулся и бросился бежать от города, прочь. И только когда городские постройки скрылись из виду, он снова почувствовал леденящий холод в ногах. Натягивая сапоги и набрасывая сюртук, желтоглазый издал вопль, полный отчаяния и гнева, но тут же осёкся. Глубокий вдох, досчитать до десяти и медленный выдох. Эмоции – его злейший враг, пока не будут раскрыты все карты и построены причинно-следственные связи.

Лес перестал быть приветливым, каким казался утром. Теперь он ощущал себя узником в заколдованном царстве вечной зимы. Невозможность вырваться из этого снежного плена вызывала раздражение, но злиться было непозволительно.

Глава 3. Теория души и нестерпимый жар

"Вернусь в убежище, в этих обстоятельствах я точно ничего не потеряю. Ну, припрётся хозяин, ну и что? Что он мне сделает? А вдруг поможет?" – убеждал себя белоголовый. Дорога до спасительного укрытия показалась короче, чем в первый раз. В ясную погоду, да без вьюги, одно удовольствие – прогуляться по заснеженному лесу. И вот он – его маленький, уютный мир, единственный тёплый уголок в этом враждебном лесу.

Внутри все было так, как он и оставил. Словно время замерло в ожидании его возвращения. Камин из жёлтого кирпича давно остыл, мохнатый белый ковёр искрился в лучах заходящего солнца, кресло уютно примостилось в углу, и лишь обгорелый плед, павший жертвой огненной стихии, напоминал о событиях прошлой ночи. Собрав охапку дров, желтоглазый вошёл в убежище. Переступив порог, он невольно улыбнулся, увидев надпись на придверном коврике: "Дом, милый дом".

Глава 4. Возвращение панды и рецепт для усмирения

"Надо бы поесть", – промелькнуло в его голове, и он направился в сторону подвала, но резко остановился. Снизу доносился шорох, настойчивый и подозрительный. Замедляя шаг, он приблизился к двери в подвал, тихонько её приоткрыл и стал осторожно спускаться вниз. Это была даже не боязнь, скорее, детское любопытство, желание подсмотреть. Как в детстве, когда он, завидев в поле ящерку или мышку, затаивался и долго наблюдал за её движениями, боясь спугнуть. Каково же было его изумление, когда в подвале он увидел красную панду, деловито копающуюся в старом сундуке-холодильнике.

– Ты как тут? – с улыбкой во весь рот воскликнул белоголовый. Он был искренне рад встрече со старым другом, хотя и не переставал удивляться сюрреалистичности происходящего.

– О, привет, Огонёк! Я что-то проголодался. Будешь что-нибудь? Здесь осталось немного мяса, можем картошки в камине запечь, ты же принес дров? Хотя зачем тебе дрова, ты же у нас сам себе печка, – тараторил панда, как ни в чем не бывало.