Читать книгу Соринки из избы: семейные истории - Группа авторов - Страница 1

Валя уходил, в руках – мусорные пакеты, в них пара кофт, джинсы и ноутбук.

– Давай! Беги бегом к своей Сиськиной, – крикнула жена.

Мусорные пакеты издали едкий звук.

«Как бы соседей не встретить».

В тридцать лет Валя – правая рука директора в небольшой айти-компании. Работает на удалёнке, зарабатывает… кхм-кхм (игриво приподнимает бровь)… хорошо зарабатывает, имеет движимое и недвижимое имущество.

Судя по тесту из интернета, который Валя прошёл только ради шутки (или нет?), он вспорхнул сильно выше российского среднего класса.

Благодаря его… кхм-кхм (уголки губ ползут вверх)… зарплате, Лада не работает. Жена занималается йогой, домом и Васьком. В основном Васьком, потому что им надо много заниматься.

У них квартира-машина-дача-отпуск два раза в год и мама в помощь.

Им завидуют друзья и родственники.

Они счастливы.

Они счастливы?

***

– Тёща у меня мировая, – важно растягивая слова, рассказывал Валя коллеге.

– Тёща мировая? Да ты извращенец какой-то! – смеялось на него с экрана лицо-дыня в очках, борода усеянная точками.

– Нет, ну правда. Знал бы ты, какие она голубцы крутит, не удивлялся.

В комнату заглянула Лада:

– Ты освободился? У мамы мигрень опять. Погуляй с Васьком, – и после тяжёлой паузы. – Погуляешь?

– У меня важный звонок вообще-то.

– Странно. Я думала, когда у людей важные звонки, они на всю квартиру не гогочут.

И ведь не ушла никуда, а стала полки в шкафах открывать, греметь ими, будто что-то ей там срочно понадобилось.

– Схожу я, схожу. Только выйди уже, – прошипел Валя, от злости по-гусиному выгнув шею.

Когда вернулся к экрану, голова-дыня уже, разинув рот, предвкушал горячую семейную внутрянку.

– Вроде всё обсудили? – смутившись, спросил Валя у головы в экране. – Кидай, значится, задачу мне. Я после обеда гляну.

После этого свернул зум-окно и крутанулся на кресле к жене.

– Не знаю, чему ты веселишься, – бросила Лада, теперь уже выходя и закрывая дверь. – Сутками сидишь перед компом, а потом жалуешься – мне и маме – на желудок и всякое там.

– Я деньги зарабатываю!

– А я твои трусы отбеливаю, чтоб ты в санаторий как человек поехал, – Лада потрясла охапкой семейников.

– Мне наряжаться не для кого, – оскалился Валя. – Меня в трусах давным-давно никто не видит.

Лада хлопнула дверью.

В санаторий уже через неделю. Лада и Алла Павловна обожали «Лебёдку», каждый год ездили и тащили Валю с собой. Валя называл эти поездки пенсионерскими, но всё равно ехал – в обнимку с ноутбуком.

– Ты давай потише, не гони так, – инструктировала его Лада с заднего сиденья. – Мам, ты тоже, следи за скоростью, а то ж этот, как с цепи…

– Где я гоню? Где я гоню-то? Алла Павловна, ну, ей-богу, надоела она мне!

– Васе плохо может стать, – строго объяснила Лада и, роясь в огромной клетчатой сумке, прибавила: – Мам, а контейнер где? Ты ж мясо Васе запекала. Ты с собой его клала?

Они выехали из придомовых ворот.

– Только ж поел, – Валя недовольно покосился в стекло заднего вида на жену.

– Всё в сумке, я ничего не выкладывала, – Алла Павловна потянуласьназад, к сумке, вывернулась лентой Мёбиуса, но в итоге достала тот самый контейнер.

Лада попробовала мясо и поморщилась.

– Ты подсаливала, что ли, мам?

– Ни грамма, – Алла Павловна оправдательно покучерявила перед собой руками.

Лада выдернула кусок из рук Васька, который уже почти всё съел.

– Как будто солёное всё равно, – Лада основательно прошлась по шершавому мясу языком туда-сюда и вскричала: – Я же говорила! Опять он пятнами покроется!

– С чего ты взяла, что это на солёное? – в страхе повернулась к ней Алла Павловна. – Не на солёное у него, Лада, а на сладкое!

– Врач сказал: аллергия невыясненной этиологии. Ты, видно, уже всё забыла.

– Я помню про этимологию, – буркнула Алла Павловна, и они с Валей недовольно переглянулись.

– Сама бы запекла вместо того, чтоб ворчать, – заметил Валя жене.

– Сама впредь и буду, – ответила Лада и продолжила облизывать кусок за куском, снимая так лишнюю соль, а потом возвращала обезвреженную пищу Ваську.

Валя наблюдал за ней в стекло заднего вида с отвращением, и ему хотелось крикнуть: «Да перестань ты уже!», но не стал: тогда бы тёща перекинулась на сторону жены, случился бы нежелательный перевес сил.

До «Лебёдки», по навигатору, часа три, но Валя держался строго шестидесяти километров в час. Когда плейлист про синий трактор проигрывался по третьему кругу, Валя мыслями унесся в далёкую даль… Он не просто вошёл в медитативное, отрешённое состояние – его туда буквально всосало. И когда уже совсем разнежился и забылся, машина вдруг начала сама собой разгоняться.

– Валя! Ты с ума сошёл, что ли? Куда понёсся? Мам, а ты почему не следишь?

Лада крикнула так, что даже Васёк вздрогнул во сне. И Алла Павловна вроде тоже уже закемарила, а тут вся мигом собралась, словно вместо позвоночника швабру ей вставили.

– Хоспаде, что ж ты кричишь-то так? – закудахтала.

– Смотреть надо потому что, – ответила Лада. – Я ж с малым! Мне ещё за вами следить прикажешь?

Хотела бы Лада прокатиться беззаботно, слушая музыку и блуждая взглядом по тёмно-синей ленте елей, впитывая буйный августовский зелёный цвет. Она ведь так ждала эту поездку! И в этом году всё ещё лучше: Лада сняла не номер, как в прошлом, а дом на территории санатория, и у них с Валей там будет отдельная от мамы и Васька комната. Прикидывала, как утром после кормления эти двое будут отчаливать на прогулку, и тогда… «Хотя бы начнём говорить с ним как люди».

Ведь с того момента, как Валя ушёл в зал (на последних месяцах беременности), только командами и общались: «Васька вывести на улицу», «Маму вывезти на рынок». Да коллеги знали про жизнь её мужа больше, чем она.

Утром, днём, вечером – Валя, точно гвардеец у Букингемского дворца, был на посту у своего компьютера. Листал ленту, переписывался непонятно с кем, и всё у него было в паролях. С его работы Лада никого не знала, разве что того дынного в очках, вечно по-маньячному следил за их ссорами.

Жили теперь как соседи. Лада ложилась с Васьком в девять, Валя в час-два ночи (по времени захода в «Телеграм» следила). Вставали вместе, но тут уже и мама приходила, а при ней любой личный разговор словно не к месту. Но там, среди леса и травы, среди отдыхающих и вкусной еды, после хорошего массажа и бодрящего дневного сна… Уж там-то они смогут, наконец, заняться друг другом.

– Ещё в Библии говорится: почитай отца твоего и мать, – пробубнила сонная Алла Павловна. – А ты на меня кричишь, Лада. Ты загляни в священную книгу. Там именно так и написано.

– Ещё там говорится, чтобы мать не тревожила детей своих, ага.

Лада откинулась на сиденье, прикрыла глаза. Васёк уже спал, может, и она покемарит часок?

– Готова всех с головой сожрать, – нагибаясь к тёщиному уху, обречённо и с наслаждением посмеялся Валя.

– Да уж, что-то я недоглядела в своё время, – ответила тёща с закрытыми глазами и в целом довольно умиротворёнными лицом.

Лада слышала их разговор, но ничего не сказала. Этот альянс её не напрягал, и даже вполне устраивал. У неё-то ведь тоже была своя коалиция – с сыном.

Дорога почти пустая. Вид из окна как на открытке: голубое небо, спокойное солнце и неподвижные ели с соснами. Валя наслаждался редким выходным днём. Или всё же не совсем выходным: рабочее время он таймшифтнул. Решил, что ночью доработает, когда прибудут на место.

Лада спала: Валя решил приоткрыть окно, подышать. Тёща тоже заснула: можно и поднажать. Ради сына, конечно же: быстрее доедем – меньше устанет. А то ведь проснётся, закричит чайкой, а за ним и Лада…

«До ста бы дожать. Никто всё равно не заметит».

Валя прижал правую ногу к педали, и его новенькая, блестящая «Хёндэ» начала разгоняться. Валя пошёл дальше: опасливо переключил детский плейлист на «Наше Радио», и запело:

«С головы сорвал ветер мой колпак. Я хотел любви, но вышло всё не так».

На деление громче.

Валя опасливо посмотрел на тёщу: голова набок, болтается, как помидор на ветке, язык чуть выглядывает из-под усатой губины.

«Нет, не проснётся».

Посмотрел назад: Васёк дрыхнет вовсю, долго продрыхнет. И Ладка десятый сон видит, иначе бы уже сделала замечание.

Он набрал в лёгкие побольше воздуха и стал пробираться в левый ряд. Потом приспустил окно ниже, свежий воздух ворвался в их сон-час. Алла Павловна вскрикнула во сне, что продует-де ребёнка, надо бы прикрыть, но Валя уже не слышал ничего, кроме шума дороги. Дорога влекла его вперёд и куда-то вверх…

Он видел себя водителем трака. Могучий тягач прёт по американским хайвеям среди одичалых прерий, иссушенных солнцем, на стекле беспечно болтается пахучка с красоткой в шортиках с огромными сиськами, у сисек тех малиновые соски, стоят, как надувные, блестят как леденцы.

Тормозит у заправки.

– Залезай на заднее, крошка! Покувыркаемся, а потом я тебя ссажу.

Где попало ссажу. Мне вообще пофиг. Кончу на твой губашлёпистый фейс. С тобой только так. И тебе это нравится. Верно же? Когда ты свалишь, натягивая на ходу майку и шортики, я вопьюсь в огромный мясистый бургер. Двойная, нет, тройная котлета, сыр и соуса побольше.

А в санатории питание трёхразовое, но есть и ресторан для особых случаев. Хороший ресторан, диетический. Лада читала в отзывах, что туда даже из Москвы приезжают поужинать.

Она пойдёт туда в красном платье. Спит и видит, как идёт она в этом облачении к их столику. Всюду свечи, на женщинах поблёскивают дорогие украшения, мужчины галантные, смотрят на спутниц восхищённо, вожделенно. Так, как Валя будет смотреть на неё.

Но за столиком её ждёт не муж… Это кто вообще? Незнакомый по виду, но знакомый по ощущениям мужик. Кажется, парень из летнего лагеря, куда она ездила ещё подростком. Ну, пусть так. Лада улыбается во сне.

Смущённая, она садится за стол напротив того парня. Волосы щекочут обнажённые плечи. Ладе кажется, что её плечи – совсем тонкие, совсем нежные: ювелирная работа. И чувствует она себя удивительно раскованно. Никогда не было у неё таких длинных волос, стригла практичное каре и обязательно за уши закладывала, чтобы в глаза не лезли, – а тут царственные локоны по спине и плечам расплескались. Ну, пусть так. У Лады слезятся глаза под закрытыми веками.

– Богиня, – шепчет ей тот мужик и превращается вдруг. В Валю!

Как же глупо. Как глупо! Но до чего же хорошо!

Внизу живота почувствовала Лада тяжесть, кровь хлынула по хлипким сосудам, не привыкшим к такому напору. И теперь Валя гладил ей руки и говорил низким волнующим голосом:

– Гордо скину плащ, вдаль направлю взор. Может, она ждёт? Вряд ли, это вздор.

Почему вздор? Я жду! Я мечтала об этом ресторане. Я мечтала о тебе. Здесь, среди этих свечей. Я так давно жду тебя. Я хочу, чтобы ты взял меня на руки и унёс туда… куда?.. я сама не знаю, куда… Просто поднял и просто унёс…

А Валя, словно и не слышал, продолжает своё:

– …камнем брошусь вниз. Это моей жизни заключительный капри-и-из…

«Какой ещё каприз? Ничего себе, во даёт!»

Лицо то Валино, то не Валино. Меняется раз по десять, и затошнило от мельканий.

«И все-таки: какой ещё каприз у него?»

Лада начала суетиться.

«Так и знала, знала же: стоит позволить одно, как обнаглеет и попросит другое».

Мягко гудит дорога под колёсами красненькой «Хёндэ». И куда-то вдруг делся тот ресторан, и платье красное. И как будто неудивительно ей даже теперь, что ничего этого нет. Потому что это правда жизни.

Хорошую машину выбрала, подумала Лада в полудрёме, плавно идёт. А Валька чуть ни купил. Китайца, как у Юлькиного мужа. А тот Юльку, кажется, побивает. Хоть про синяк она не призналась. Но это и понятно почему.

– У тебя Валя – святой, конечно, – говорила Юлька, когда встретились у подъезда (жили в одном доме). – И зарабатывает, и с сыном помогает. Я же вижу. Без отца непросто сына растить. Всё-таки мужской пример нужен.

«Жалко Юльку, муж от неё потом и вовсе ушёл».

– Ты обращайся, Валя поможет, – отвечала Лада.

Вспомнив те свои добрые слова, сказанные соседке, она почувствовала себя хорошо. По-христиански это – ближнему помогать. Ведь и с ней всякое может случиться. И она может остаться без мужа. Хорошо, когда такие, как она, добрые люди на свете есть.

Открыла один глаз: деревья обрушились на неё всей мощью своих драконьих стволов. «Мамочки мои! А что мы так быстро-то?»

Открыла второй глаз: вроде всё нормально. И Васёк спит. Но всё равно гул какой-то странный.

– Валя, какая скорость? – спросила строго.

– Что? А?

Лада схватилась за кресло мужа, подтянулась и прохрипела в ухо:

– Какая скорость, говорю.

– Я это, – начал бубнить.

Ну, всё ясно.

– Угробить нас вздумал? Сто гонишь! Валя!

– Я это, только пока Вася спит. Так же ж ему меньше мучиться в дороге.

– Тормози, говорю! – Лада кричала так, словно муж уже катил под грузовик.

– Да сейчас я!

И пока не снизил скорость до одобренной, Лада висела у него над плечом, отслеживая падение стрелки на панели управления.

– Нет, ну ты… Я вообще… – у неё даже все слова растерялись от такой наглости мужа.

Как он мог забыть её указания? Может, скоро забудет и то, что он и муж и отец? Заведёт себе какую-то пеструшку-шуструшку. Мало ли таких, готовых на всё? Валя – завидный мужик, хоть и не знает об этом (что к лучшему). Но это ведь она подняла его с голодной студенческой скамьи, оформила, так сказать, он тогда даже не работал, жили на её зарплату. Так что с него причитается.

– Раскомандовалась, – буркнул Валя.

– Ты ж на трассе, Валя, – объяснила Лада, но уже мягче (почувствовала себя виноватой за крик).

– И, правда: опасно это, Валя, – проснулась и поддакнула тёща.

– Да я ж ради малого только, – оправдывался Валя.

А ведь эта особа из Валиных мыслей не была выдумкой. Это ж Юлька из соседнего подъезда.

Твоя Джульетта. Так её во ВКонтакте зовут. А вообще она Юлия Грудинина. Валя как-то пошутил про неё при Ладке, что она Сиськина. Ладка даже обиделась: она ведь с ней уже успела подружиться.

Дети у них были ровесниками, гуляли вместе во дворе, а после развода Джульетта зачастила к ним в гости. Ладка с ней на кухне ворковала, потом Джульетта ещё с детьми играла, а Ладка спала. И так менялись. «Почти гарем». Потом ещё тёща приходила, готовить начинала. Тут они втроём во всю силу разворачивались, кулинарный цех получался. Валя к обеду нисходил к ним, а тут тебе – первое, второе, третье и компот. К такому, конечно, не дай бог привыкнуть.

Вспомнил он, как Джульетта впервые ему сама написала. Не Ладке, а прямо ему в личку. Попросила за малым приглядеть, сама до пенсионного собиралась добежать, какие-то доки ей надо было занести. Валя сказал: ну, приводи. Кольнуло в груди отчего-то – в общем, взволновало его это.

И тогда пошло-поехало: стал он смотреть её фотографии. В туалете по два часа к ряду сиживал с телефоном. Тут и рулон под рукой, и сразу помыться можно. Мог ли он подумать, что спустя двенадцать лет брака влюбится в подругу своей жены? Турецкий сериал какой-то, не иначе.

Он теперь их двоих любит. Ладку – уважительно, по-товарищески. А это новое чувство к Джульетте… От него на душе сладко и мерзко, но мерзко совсем чуть-чуть, всё же больше сладко.

На самом деле, всё не так уж и плохо. Джульетта, как Валя себе объяснил, – залог их с Ладкой семейного счастья, и тем успокоился. Он ведь с Ладкой в «Лебёдку» поехал в этот раз с большей охотой только потому, что у него Джульетта есть.

За пару дней до поездки узнал, что Ладка подругу с собой в санаторий позвала, и испугался. Чувствовал: неотвратимая беда над ним нависла, даже пытался отговорить жену:

– Ну зачем она нам там?!

– Зачем-зачем? Её же муж бросил, Валя! Ей даже в отпуск поехать теперь не с кем.

– Ну а ты, что ли, святая, всем помогать?

Сказал, но не помогло.

Ладка хотела Джульетту даже в их машину впихнуть, но тут уж несложно было её переубедить: с детским креслом и их огромным дорожным провиантом места не оставалось.

«Острые её коленки в чёрных чулочках. Полупрозрачная спинка, тонкая, как суповая курочка, ключицы выпирают над её несоразмерно тяжёлой грудью. Попа в трусиках-ниточках. Полупопицы. Ням-ням, облизал бы. Лоснятся. Намазать бы их кремом и елозить-елозить.

Эх».

Но вот и «Лебёдка». У шлагбаума сквозь Васькины очередные завывания прокричал охране: «Ивановы. У нас бронь!»

По приезде засобирались в ресторан. Лада так придумала, чтобы первый день отпуска отметить. Забронировала столик на всех, включая Юльку. Та должна была вот-вот, вечерним поездом прибыть.

Лада достала платье, разложила его на кровати, складочки разгладила, загадала, чтобы всё случилось, как приснилось.

Потом вышла проверить, собирается ли Валя, а он, показалось, в туалете засел. Постучала, не ответил. Ещё постучала. Хотела уже пойти искать его на улицу, но, уже отходя от туалета, услышала глухой испуганный голос за дверью:

– Ты чего? Тут я.

– Чего не отзываешься?

– Мне в туалет уже спокойно сходить нельзя?

– Что ты заводишься сразу? Я просто спросить хотела.

– Ну?

– Ты идёшь в ресторан со мной и мамой?

Тишина.

– Валя, блин! Ты там чего?

Тишина опять. Потом так неохотно, с раздражением:

– Не иду.

– Как всегда, – и тяжело вздохнула, погромче – не для себя ведь.

– Что?

– Как всегда, говорю. Ясно.

– У тебя всё «ясно».

– Не нагнетай, дочь, – воспитывала Ладу Алла Павловна, когда они втроём, с Васьком, шли к ресторану. – Пусть Валентин поработает. Мы посидим нормально и так. Зато Васильку в спокойствии покормим.

А в ресторане продолжала:

– Ты на мужа жаловаться права не имеешь. Валентин зарабатывает, и мне всегда рад. А вот уйдёт к другой, тогда узнаешь, поплачешь, но будет поздно.

– Мам, хватит. Куда он уйдёт? – отвечала Лада, засовывая Ваську за ворот салфетку.

Алла Павловна сдирижировала вилкой над тарелкой с маленькими медузами:

– Грузди! – отметила голосом знатока. – Ну да, точно грузди.

Выпили наливочки отельной, авторской. Для сосудов полезно, и так, общеукрепляюще.

– С лаской к мужу надо и с уважением, – как выпила, опять начала Алла Павловна.

– Ты к отцу не особо-то с лаской и с уважением…

– Твой отец – другое дело. Он алкаш обыкновенный, никогда копейки в семью не принёсший. Сравнила! За что его уважать-то?

Лада отвлеклась на пары за столиками, особенно взгляд её задерживался на мужчинах.

– За что уважать-то его, говорю? – раздражённо повторила Алла Павловна.

– Не знаю, мам, – вздохнула Лада.

– Вот и я о чём. А то – к отцу без уважения, ишь! Понимать надо!

Обе в унисон вздохнули. Официантка подошла и зажгла им свечку. Затянул песню музыкальный коллектив на ресторанных подмостках. Васёк жевал хлеб и в кои-то веки не орал.

Сгорбившись над тарелкой, Алла Павловна оглядела в ресторане каждый столик. В отличие от дочери, её больше всего интересовали не посетители ресторана, а тарелки с едой:

– Что мы, живём, что ли, плохо? – подмигнула она Ладе. – Не богохульствуй! А грузди всё же попробуй. С картошечкой. Тот большой возьми да наколи.

– Потерплю немного и пойду, – лихорадочно соображал Валя, когда Лада с мамой выдвинулись в ресторан.

Ещё на въезде он заприметил вагончик с логотипом бургера, и тоска по жирному мясному с тех пор уже не покидала его.

Валя был истомлён. Валя изнывал от памятного привкуса сытного куска во рту. Когда он в последний раз ел такое? Около года назад, когда за продуктами у Ладки отпросился, да. Забежал тогда в «Домино». Весь трясся, пока готовили заказ. Время тянулось как ириска. Съел за минуту, и по пути домой тщательно зажёвывал бургерный дух жвачкой.

«Ух, не дай бог Ладке учуять».

– Ты, Валя, умереть хочешь? – всплминал, как она спросила с порога, смотрела на него как тореадор на быка.

Зря он тогда стушевался, надо было поувереннее дыхнуть. Могло бы и прокатить. По пути бодрился, думал: даже если учует, он уж за себя постоит. Ну, съел он этот бургер, ну что тут такого? Он бургеров годами не видит, хотя Ладка с мамой раз в месяц себя балуют, домой даже заказывают. Язва это его. Надо было вообще Ладке про неё не рассказывать.

Лада тогда по лицу прочла всё, по мимическим морщинам, и её враз перекосило.

– Ну да, – сказала разочарованно.

– Что, да?

– Ты в «Доминохе» был, а у тебя язва же.

В тот день Валя получил по первое число. Лада угрожала, что от такого стресса у неё молоко пропадёт, и тогда ему придется выкладывать деньги на смесь, и он в итоге убьёт ребёнку всю микрофлору. Накричавшись, ушла на дневной сон, но потом два дня ещё бухтела.

– А, чёрт! Как, однако ж, хочется этот бургер! – теперь, сидя в санаторном домике, фантазировал Валя. – Надоели эти щи-борщи столовские и котлеты парёные-варёные.

Пробираясь по санаторской дорожке к вагончику с бургерами, Валя воровато оглядывался. Ему чудилось, что Ладка не пошла с мамой в ресторан, а ловушку ему устроила. «Нет, всё чисто. Они на ужине, а у меня просто паранойя».

За воротами синел хвойный лес, впереди размазывались по темноте огни бургерной. Мокрый воздух холодил. Рот уютно наполнялся сладковатой слюной.

Бургерный вагончик горел в полутьме оранжевым светом. На открытой террасе сидели за столикам люди. Перед каждым на подносе – картошка фри, в руках – конвертики с бургерами: из них на Валю нахально пялились котлеты.

Быстро обозрев меню, Валя заказал «Жирного Тони». Самого мясного, самого жирного. Двойная котлета, бекон, фарш. «Если я от этого сегодня помру, то и пусть».

Времени на поедание было предостаточно, Лада с мамой любили планомерную, без спешки смену блюд, но Валя всё равно зачем-то торопился. Уплёл бургер стоя, как стопку опрокинул. Последний кусок закладывал уже с каким-то пьяным взглядом. И когда в следующий раз свидимся? Обратно не шёл, а плыл, тёк по дорожке как тесто. «Не зря Ладка говорит, что в этих бургерах много глутамата кладут, вот и эффект. Она сама противостоять усилителю вкуса не может, но «у меня-то язвы нет, в отличие от некоторых». И с этим не поспоришь».

Вернулся в домик. От Лады – сообщение. Испугался: отследила всё-таки. Но нет – она написала про другое: «Юлька на проходной. Добеги, встреть. Она там одна с дитём и чемоданами».

Сердце Валентина заколотилось. Ответил жене, что, конечно же, сейчас встретит. Выскочил навстречу темноте вечера, сбивающей дыхание, и полупрозрачным чулочкам. «Такие ведь на Джульетте были в последнюю фотосессию в “ВКонтакте”?»

– Валечка, спасибо! – радовалась Джульетта, когда он забрал у неё из рук чемодан, и зачем-то ещё простонала. Вале даже неловко стало, когда он это услышал. «Она что, так и в спальне стонет?» Мысленно ударил себя по губам.

– Да без проблем. Тебя куда тащить? – и как будто случайно ошибся в слове.

Джульетта посмотрела на него особенным взглядом. В её синих глазах словно только что летний дождь прошёл.

– К вам же. Тебе Ладка разве не сказала? – усмехнулась.

– Не-ет. К нам в домик, что ли?

– Ну да. Мы подумали, что детям так веселее будет.

Валя сглотнул слюну.

– Ну, верно, – произнёс.

Джульетта вдруг замялась, опустила голову набок, промурлыкала:

– Лада сама предложила с вами… Надеюсь, не стесню вас? Мой же, ты знаешь, без копейки нас оставил.

– Нет, что ты. А что ж так, без копейки прям?

И зачем спросил? Будто пошёл бы с ним разбираться. Смешно самому стало.

– Ой, Валь, такому мужчине, как ты, не понять. Свинья человеку не товарищ, как говорится. Если интересно, я расскажу потом, что он вообще творит.

И потом она рассказала. И поплакала у Вали на плече.

Валя сделал ей чая, заварил пакетик из набора, который нашёл в домике. Давно не делал ничего такого на кухне, а теперь летал как фея. В чемодане у Ладки отыскал конфеты, что Ладка для Васька брала, противодиабетные, тоже выложил Джульетте.

Пробыли вместе часа два, пока из ресторана не вернулись Лада, Алла Павловна и Васёк.

– Ох, как хорошо, что вы тут без нас не скучали, – сказала Лада и заключила румяную, ещё горячую и потную, сильно смущённую подругу в объятия.

Лада пришла из ресторана счастливая и, по правде сказать, впервые за много лет запьяневшая. Ещё пару часов назад Валя казался ей каким-то бирюком, проявляющим к ней… да ничего, собственно, не проявляющим… сморщенным и высохшим от своего программирования. Ещё и с вечными черкашами на трусах. Фу, жуть!

Зато теперь – как хорошо, что мать мозги вправила! – Валя предстал достойным мужчиной, который даже её подругу смог привести в чувство. Вон как эта Юлька теперь на него смотрит!

– Надо было с нами в ресторан идти, – сказала Лада ему, ласковее, чем всегда. – Что, кстати, в столовке было?

– Бифштекс и пюре, – внезапно для самого себя ловко соврал Валя.

– А рыба отварная была?

– Форель! – выпалил Валя.

Юля круглыми глазами смотрела то на него, то на Ладу. Она не знала, что Валя ни в какой столовой не был, и рыбы варёной не ел. Зато познала с ним кое-что другое.

– Я ж минтай выбирала для нас, – удивилась Лада.

Валя отвернулся к ноутбуку.

– Ладно, я пойду своего укладывать, – поспешила убраться Юлька. – Маленькую комнату мы заняли, ничего?

– Конечно, ничего, – ответила Лада и получше всмотрелась в мужа.

Какой-то он сегодня странный всё же: косится, как собака побитая, будто натворил что-то. Из-за ресторана, наверное, виноватится, подумала и ушла спать.

Через полчаса себя не помня, Валя потянулся к их с женой комнате и по-супергеройски запрыгнул к ней в кровать. Лада поначалу упиралась.

– Валентин! – говорила.

Но Вале слышался только щекочущий шёпот Джульетты. И от страха, что Лада может его рассекретить и навсегда лишить открывающихся любовных перспектив, он был готов старательно усыплять её бдительность всеми возможными способами, даже такими.

И не то чтобы он раньше не хотел жену, просто раньше назидательного «Валентин!» хватило бы, чтобы прогнать его, а теперь – нет.

Наутро собрались на озеро. Взяли отельные пледы, взрослым – карты, детям – мяч. День выдался жаркий. На такую погоду в августе уже и не надеялись. По крайней мере, не рассчитывали на купание. А тут так разопрели, разгорячились, что Валя, белый до прозрачности и тощий до костлявости, вдруг предложил:

– А почему б нам в озерце не искупаться, м, девчонки?

Алла Павловна сразу отказалась, мол, купальника у меня, Валентин, нету, какое купаться. Да и тина там, пиявки, болезни всякие в стоячей-то воде. А Лада с Юлей загорелись.

– Только ж я купальник не взяла. Прогноз смотрела, думала, холодно будет, – ответила Юля, всматриваясь в лицо Лады: что она скажет?

– Ой, у меня тоже нет, – глаза Лады хитро блеснули.

– Да что я там не видел, а?! – подмигнул обеим Валя. – Всё равно мне!

Лада посмотрела на мужа с интересом. Отпуск явно шёл ему на пользу, словно живительного зелья выпил. И Ладе это в нём понравилось. Раздевшись до гола, она даже принялась с мужем баловаться в воде, чего уж и совсем от себя не ожидала. И Алла Павловна тоже не ожидала, только успевала стыдливо отворачиваться от дочкиного безобразия.

– Мочи его! – кричала Лада подруге и прыгала мужу на плечи, дерзко окуная его голову в воду.

Юля сначала не показывалась из воды, только голова торчала, а потом, когда Лада призвала её к игре против Валентина, тоже начала плескаться и прыгать.

Груди Юлины были размера на три больше, чем у Лады. И бились об воду с громким плеском, но Ладу всё это, казалось, нисколько не заботило.

В конце концов, голые попы стали всё чаще выглядывать из воды, и Алла Павловна с ужасом на лице стала звать их на берег. Хорошо, что мальчишки заигрались в мяч и ничего не видели, а то совсем нехорошо получилось бы.

Дома Алла Павловна всё же заметила дочке:

– Это вы сегодня что-то странное, что-то плохое придумали.

– Почему? – посмеялась Лада.

– Ну как это… Лада! Весь срам наружу. И подруга твоя… Голыми местами на Валентина… Постыдились бы.

– Мам, перестань. У нас просто компания такая весёлая.

По правде, Ладе нравилось то, что с ними здесь происходило. В прошлые отпуска Валя утыкался в ноутбук: за две недели кожа голубела от компьютера и он становился похожим на инопланетянина. А в этот раз весь порозовел, дома не сидит, всё с ними ходит. И за любой кипиш: то на велосипедах впереди всех наяривает, то на байдарках крутит педали до одури, с пацанами занимается. Юлька, конечно, с завистью на их семью смотрит, но ведь и Лада теперь сама себе завидует.

Даже ночью, вопреки обыкновению, потянулась к мужу. Это было ещё как-то странно, неестественно для неё. Руки словно в ветки превратились – твёрдые, неживые – но всё же легли на ввалившийся Валин живот.

Он спал. Он теперь вообще спал крепко. Местная хвоя шла ему на пользу. Лада осторожно просунула руку ему в трусы. И вдруг скрипнула дверь. Она испуганно вгляделась в темноту: кто это? Васька, что ли, от матери пришёл?

На пороге стояла Юля. В майке и трусах, с распущенными волосами до пояса – как русалка.

– Лад, – позвала, и по голосу стало понятно, что она плачет.

– Ты чего? – Лада приподнялась на кровати.

Юля присела на край кровати.

– Плохо мне, Лад. Уеду я, наверное. Ты не сильно обидишься, если уеду?

– Господи, да что с тобой? Плачешь ты, что ли? – Лада тронула Юлины волосы, светлые, прекрасные: они были мокрыми от слёз.

– Я смотрю на вас… И вы это… Счастливые такие… А я, а мы… – и зарыдала.

– Вот дурёха! – Лада обняла её. – И у тебя всё будет. Всё будет.

– Мне так одиноко, – простонала Юля.

– Давай, знаешь что? Давай ты ко мне забирайся. Ишь, ей одиноко!

Утром Валентин проснулся и увидел на плече у Лады спящую Джульетту. Она была как неживая: во всём облике её сквозил неземной покой, как в лике божественном. Валентин заворожился, но Ладка проснулась и скомандовала:

– Давай-ка ты нам завтрак приготовь. Маму себе в помощь возьми. Я, вон, Юлькой прижата.

Счастливый, Валя воспарил с кровати и поспешил на кухню.

Он теперь занимался сексом – подумать только! – каждый вечер. Каждый вечер на протяжении двух недель! Был выжат как лимон к концу отдыха, но счастлив, счастлив.

Ваську и сыну Джульетты Мише так понравилось спать вместе, что они, на радость Вале, придумали ложиться возле Ладки.

И кто-то должен был занять освободившееся койко-место возле Джульетты. Он и занял. Приходил к ней в комнату через час-другой после того, как Лада с мальчиками и Алла Павловна засыпали, утомлённые санаторными активностями и лечебными хождениями.

С одиннадцати и до утра у них с Джульеттой была на двоих вся ночь, а к утру он пробирался на раскладушку на кухне. Спал всего пару часов, но просыпался бодрым. Вот уж точно, всё, как Ладка говорила: санаторий здоровье поправляет.

Тут и Ладка стала к нему проситься. Сил, видимо, набралась. Два раза за это время утаскивала его в комнату, пока тёща укладывала Васька, и настойчиво требовала её любить. А вечером у Вали была вторая смена. Энергия тратилась, но не кончалась. Глаза горели, как фары. Валя понимал, что нехорошо это, что измена вроде. И желудок сильнее прежнего болел, как бы искупая его грехи страданиями. Куда ведёт его этот путь, он думать не хотел. Пусть хоть в бездну, лишь бы ещё немного урвать.

В последний день перед отъездом Джульетта превзошла сама себя. Пот между грудей её тёк рекой, и была она мокрющая вся, когда он с неё скатился.

– Что дальше-то, Валентин Петрович? – сказала игриво.

Он как-то отшутился, но она тогда поднялась на локте и сказала уже сурово:

– Что смеёшься, Валя?

– Да я ничего.

– Когда решишь уже? Или так и будем? Мне как бы сына растить. Мне мужик в доме нужен.

Он стал обцеловывать её, делать ласковые подношения к её телесному храму (так она сама называла своё тело).

– Толку-то? – она стащила с него одеяло, закуталась в него, как в кокон.

– Я всё решу, – сказал Валя, впопыхах натягивая трусы, и повторил: – Я всё решу.

Валя не помнил, как рассказал Ладе про Джульетту, но решилось всё быстро. В тот же вечер он с мусорными пакетами переселился из пятого в третий подъезд.

Жили хорошо, нормально жили. Сын Джульетты по первости обходил Валю стороной, боялся. А Джульетта была довольна, но ещё не слишком.

– Что там твоя пишет? – спросила однажды, колдуя над завтраком. Валя сидел за столом, прижав к груди голые худые ноги.

– Пишет, что половину дохода должен ей переводить.

– Ага, ещё чего! – засмеялась.

– Сто пятьдесят тогда останется, – рассуждал Валя, не замечая её смеха. – Ну и пусть, Юль. Она же вроде как… обиженная.

– А я что, по-твоему, не обиженная? Калистратов, козлина, на дитёнка ни копейки не выделяет. Ты давай, Валентин, либо туда, либо сюда.

– Ну да, ну да…

– Не отвечай ей, а то на шею сядет. И с разводом не тяни, мне ведь не шестнадцать. Я как бы и замуж, может быть бы, вышла, – и шлёпнула Джульетта ему яичным блином по тарелке.

Чуть больше полугода прошло с тех пор, как Валя к Сиськиной переехал. Зима подходила к концу, но снег всё кончался, шёл и шёл, словно кто-то там сверху забыл посмотреть на календарь.

До Нового года Лада успела провести месяц в психоневрологическом диспансере. Когда устроилась в местное отделение налоговой кадровиком на полставки, в первый же рабочий день упала прямо в коридоре. Её нашёл автоматизаторщик, вызвали скорую, так и поставили психиатрический диагноз.

Пролечилась, прокапалась. Надо было теперь только в местной поликлинике отмечаться раз в полгода.

Как вышла из больницы, Валя с Сиськиной из двора съехали. Лада слышала от соседки, что эта купила квартиру где-то на Киселёвке. Четырёхкомнатную взяли, она ещё родить хочет.

Лада иссыхала на глазах, зато у Васька нежданно-негаданно сама собой прошла аллергия. Тело очистилось от пятен и прыщей, стало по-младенчески фарфоровым, каким никогда, с роддома ещё, не было. Алла Павловна не сумела даже порадоваться волшебному исцелению, так как всё время думала про Ладу, тревожилась, иногда даже мысленно её хоронила.

Носилась с дочкой теперь, как с младенцем: пыталась чем-то накормить, выгулять до магазина, расшевелить наставлениями. Случалось, Лада подскакивала с кровати и начинала швыряться вещами, выгоняла мать. И у Аллы Павловны теперь даже дёргался глаз.

Большую часть дня Алла Павловна стала проводить у подъезда: придерживая Васька за капюшон куртки. Обсуждала с соседками сплетни и телепередачи, решала социальные и политические головоломки.

Со временем Лада всё же пришла в какую-то норму. После работы теперь не просто смотрела в потолок, но что-то даже готовила.

В тот же оттепельный период Алла Павловна превратилась в её главного врага. Бесила Ладу так, как некогда бесил её Валя. Ругались по любому поводу. Лада обвиняла Аллу Павловну во вредящих Ладиной репутации подъездных сплетнях и в том, что именно Алла Павловна разрушила их с Валентином счастливый брак, а теперь ещё, прикрываясь Ладиным нездоровьем, хочет оттяпать у неё сына.

Тем временем Валя внимательно читал цитаты на стене Лады во «ВКонтакте», заходил каждый день на её страницу. Вот женщина придерживает рукой шляпку, смотрит в прекрасную даль, подпись: «Дурное возвращается бумерангом. Брошенные камни прилетают обратно».

И хотел бы Валя так же, как тот камень, вернуться хотя бы на один вечер в свою квартиру. К дивану, где спал, развалившись по-удобному. К телевизору, где поздними вечерами они с тёщей смотрели новости и сериалы: тёща ещё готовила им к этому делу иван-чай и разрешала съесть Вале какую-нибудь булку с жирным сладким кремом, пока Лада не видела. И ведь хорошо было.

Нужно ли говорить, что он обрадовался, когда Лада попросила его отвезти их с Васьком в детскую поликлинику на приём к терапевту. Она хотела выяснить, почему прошла у сына аллергия.

Валя побрился, напшикался новой туалетной водой, которую подарила Джульетта, отмыл машину и в салоне прибрался, чего уж совсем никогда не делал. Джульетта успела раскидать там свои метки: шарфик, расчёску, пакет с туфлями, рабочей сменкой. Надо было это всё куда-то спрятать: собрал в пакет и закинул в багажник.

Лада усадила Васька сзади на детское кресло, на котором теперь ездил сын Джульетты.

Валя открыл перед ней дверь возле переднего сиденья.

– Прыгай!

Лада растерялась.

– Покажешь мне, куда ехать, – объяснил Валя и сам смутился.

Лада села, поправила меховое пальто. Коленки в толстых коричневых колготках спрятала.

– Не замёрзнешь? – искоса посмотрел на её колени Валя.

За эти полгода Лада как будто постройнела. Лицо заострилось, и взгляд стал глубоким таким, что стыдно под ним. Впрочем, Вале тоже грустно, и грустный морок этот… даже несмотря на хороший секс с Джульеттой… никак не сходил. Легче не становилось: ни от шампанского, которое ему теперь было можно, ни от бургеров, которые он ел сколько хотел.

– Давай подожду вас и потом домой отвезу. Чего вам по сугробам тащиться? – предложил, когда подъехали к поликлинике.

– Мы потом в «Детский мир» за развивашками.

Валя повернулся к сыну:

– Поедемте с папкой? Папка что-нибудь купит.

Васёк радостно закивал. Лада не ответила: печально смотрела в окно.

– Ну так что? – спросил её Валя. – Ждать?

– Как хочешь, – и вышла из машины.

После врача поехали в «Детский мир». За ночь снега навалило столько, что машина подпрыгивала на дороге, как на батуте. Зато снег не успел ещё покрыться пылью, его белизна ослепляла.

По пути Вале придумалось заехать ещё и в «Домино», поесть блинов с вареньем. Когда-то они так и делали, блинчики Лада одобряла. Заказать чая «Экзотика», того, что с кусочками фруктов, сесть у окна и смотреть, как город, укутанный в снежный мех, темнеет и загорается огнями, а люди спешат домой и от них, как от чая, идёт пар.

Нельзя, у расставания есть свои правила: держать дистанцию, общаться по необходимости, ради ребёнка, и говорить тоже только про него. А Вале, как назло, нестерпимо хотелось спросить у Лады, как дела на новой работе, ходит ли она до сих пор на йогу и как поживает мама. Ну, про маму, наверное, всё-таки можно.

– Как у Аллы Павловны дела? Здоровье как?

– Нормально, – Лада вздохнула. – Приставучая только стала. И в воспитание лезет. Считает, что ребёнка в сад надо, а мы ведь только гв закончили.

– Закончили, да? Молодцы, – Валя повернулся, подмигнул сыну.

В этот момент Лада взглянула на него глазами, полными слёз и ненависти. Вале стало страшно, больше он ни о чём её не спрашивал.

Возле дома Ладу отпустило, перекинулась мыслями на врачиху. Вспомнила, как та сказала, что «стоит ребёнка в покое оставить, так организм сам все процессы налаживает». Ляпнула не подумав, глупая баба. Ребёнка никто в покое не оставлял. Несмотря на то что отец ушёл, внимания малой получает по-прежнему много. От мамы и бабушки. У них всё хорошо. Нет. У НИХ ВСЁ ХОРОШО. Вот так.

Но всё же приятно было после хмурой очереди в поликлинике увидеть в машине Валю. Он их ждал, и ему, в отличие от всех этих врачей, было не всё равно. Так, по крайней мере, казалось.

«Он как будто другим стал. Мягче, что ли. Куда-то делось прежнее ворчание. Может, пожалел?»

В груди разыгрывалось приятное чувство. Возле дома даже улыбнулась, и Валя успел заметить эту улыбку.

– Что? – спросил и тоже улыбнулся.

– Ничего, – ответила Лада, но от улыбки было уже не отвязаться.

Хотела попросить его кроватку новую для Васька собрать. Какой-никакой, но отец всё же. Думала, будет юлить (всегда до последнего тянул с её просьбами), а тут резво так согласился. Даже стал напрашиваться прямо сейчас с ними пойти. Только кроватку не привезли ещё, поэтому договорились на среду.

Дома уже Лада пыталась понять, ну почему же он так напрашивался к ним. И – что скрывать! – торжествовала, конечно.

А Джульетту в тот вечер тоже кто-то домой подвёз.

Хотя Валя успел за ней на работу заехать, приехал на Коммунистическую и встал возле салона. Но она всё не шла. Через тридцать минут заглянул внутрь, спросил.

– А вы Валентин? – разулыбалась девушка за стойкой. Подтянулись и другие из парикмахерского зала: разглядывали его с интересом и перешёптывались.

– А она уже ушла, – сказала самая старшая из них, с тугими морковными губами. Посмотрела на товарок покровительственно, мол, вот так и надо с ними, и вернулась к клиентке.

– Как это? Почему это ушла? Куда? – бубнил себе под нос Валя, спускаясь с крыльца.

В этот раз Джульетта почему-то решила его не ждать.

Валя рванул домой. Наверное, там уже. Но дома ни её, ни ребёнка не было. Пока ждал, решил прибраться и так успокоить нервы.

Джульетта с сыном явились лишь в десятом часу. К тому моменту Валя оставил ей тринадцать пропущенных. Думал уже, что психанула и уехала к маме в область. Готовился к разбору полётов, но Джульетта заявилась в хорошем настроении и даже выпивши.

– Почему не предупредила? – недовольно спросил Валя, помогая ей с курткой.

– Как-то оно, Валюсик, спонтанно вышло. Подруга школьная из другого города приехала, позвала в ресторан, я Мишу из сада забрала и туда. Я её давно не видела. А ты что, за мной приезжал?

– Приезжал, – буркнул Валя. – Как всегда же.

– У-у-у! Мой шладкий!

– А что за подруга? Ты не говорила.

– Я много чего тебе не говорила, – сказала Джульетта и направилась в ванну. – В отношениях мужчины и женщины должна быть тайна, понимаешь? Я не хочу тебе наскучить.

Пока Джульетта шумела душем в ванне, Валя налил её сыну супа.

– Смотри, может быть горячий, – предупредил Мишу. – Я не знал, когда вас ждать. Грел несколько раз. И вот – перегрел.

Джульеттин сын набросился на суп, как саранча на посевы. Уходя с кухни, Валя с интересом взглянул на него.

– Ты чего голодный такой?

– Вкусно очень, – ответил тот с набитым ртом.

И как будто всё снова правильно в жизни. Ни к чему были эти метания. Постучал в ванну. Джульетта любила, когда он заходил, рассказывала ему тогда про работу, про клиентов; стригла она только мужчин, и часто таки-и-ие кадры попадались. Но в этот раз, когда он вошёл, дёрнулась.

– Ты чего? – спросил.

– Ничего. Стучать надо.

– Я ж постучал, – Валя заметил телефон, лежащий на раковине, на нём светились капельки воды. – А куда вы с подругой ходили?

– Да в «Марусю».

– И ты там так набралась? – Валя смотрел на неё, как на неразумного ребёнка, умилялся, отдыхал глазами на бархатном, распаренном, изобильном теле.

– На голодный желудок просто. Я ж с работы была, – Джульетта собрала свои светлые кукольные волосы в хвост, потом свернула дульку и заколола.

– А пацан-то совсем в «Марусе» не наелся, на суп, знаешь как, налетел, – сказал и заметил красные следы вокруг её шеи, следы пальцев на белых руках. – А это у тебя что?

И снова собирал вещи. И снова в мусорные пакеты. Нет, то было не мистическое совпадение, просто с такими пакетами оказалось удобнее: они были прочными и вместительными.

Брать ему, кроме одежды и ноутбука, было по сути нечего. Всё здесь – и сама квартира – принадлежало Джульетте. Ипотеку брала она, первоначальным взносом стала её старая двушка от Калистратова. Валя пока только планировал вкладываться в платежи, но не успел внести ни одного. Зато, как выяснилось, вносили другие.

Закидывая вещи в чёрную дыру, Валя ещё не вполне осознавал, куда пойдёт и как ему теперь быть. Джульетта кричала, что, вообще-то, она со всеми порвала ради него, а среди них были даже – детский хирург, главврач из областной, и какой-то генерал, не абы кто, короче. Только от какого-то майора отделаться никак не могла. Вот ни в какую не принимал отказ. Якобы поэтому с ним и встретиться пришлось.

– Не говори мне это. Не рассказывай мне всё эту мерзость! Ещё и при ребёнке, – отмахивался Валя.

Джульетта металась из комнаты в комнату. И Валя торопился убраться, пока не началась драка. Ведь и так уже несколько раз подскакивала к нему.

«А ты думал, что в сказку попал? Ты скажи, нет, скажи. Я, по-твоему, прынцесса? Я человек, и у меня тоже чувства есть. Не могу я вот так его бросить! Надо расставаться по-человечески! Нет, ты что, опять к жене? Ты специально так придумал: попользовался, и теперь назад, к мамке. А? Ловко, Валентин, как ловко! Да ты тому майору в подмётки не годишься! Ну, не пори ты горячку, Валя. Ну, переночуй хоть, а утром… Утром мы на свежую голову всё обсудим. Вот, гляди, я уже звоню ему. Слушай, я сейчас уже буду говорить. Я с ним сейчас же порву, Валя. Вот сейчас. Гудки уже. Погоди».

Тёщи дома не было, когда Валя на следующий день приехал собирать кроватку.

– За хлебом побежала. Малой весь хлеб дома съел. А у нас тут суп куриный сготовился, будешь? – спросила Лада, но ни разу не взглянула на него.

Валя слабо кивнул. Присел за кухонный диванчик, оглядел кухню. Всё здесь было как раньше: салфеточки вязаные на столе – тёщиного производства, огонь в конфорках подрагивал, закипала вода в чайнике. Спокойно и уютно, не как в его шекспировской трагедии.

– Мама против не будет, – сказала Лада, наливая суп.

Одета она была не по-домашнему.

– Ты собралась куда-то? – спросил.

Помолчала, зависнув над кастрюлей, а потом ответила:

– С чего это?

– Ну, ты просто как-то одета… Выглядишь как-то…

– Я всегда так. Нормально я выгляжу.

Зря вообще спросил. Бредово вышло. К счастью, заскрежетал ключ в замке, и не пришлось оправдываться.

– А, Валентин. Пришёл уже? Здравствуй!

Тёща вернулась, и Лада вышла в коридор забрала у неё пакеты.

– Он поест и пойдёт собирать, – бегло объяснила. – Потом тогда вы с малым приходите обедать.

– Ну-ну, – сказала тёща и смерила сначала Ладу, а потом и Валю подозрительным взглядом.

– Пусть приходят, не мешают же, – робко произнёс Валя.

Ему было неловко, что из-за него сын и тёща вынуждены терпеть голод.

– Мне мешают, – недовольно шепнула Лада.

Вася с удивлением поднял на неё глаза, и Лада выразительно на него посмотрела, мол, вот так у нас теперь.

Видимо, не вытерпев, зашла в кухню тёща:

– Ну? Как лапша? – спросила холодным тоном.

– Как всегда. Как всегда, вкусно, – заискивающе ответил Валя.

А Лада при маме снова стала серьёзной.

– Ага, – сказала тёща, потолкалась у плиты и квакнула снова: – Ага.

Выходя из кухни, она ещё раз обернулась. Лада позвала Валю в спальню.

«Вот!» – указала на большую коробку у стены и вышла.

Валя потом слышал, как Лада с мамой на кухне сидели, вроде чай пили. Алла Павловна рассказывала, как ей в магазине на кассе дважды пробили «Бородинский», хотя у неё был «Бородинский» и «Строгановский». Молодёжь нынче невнимательная, потому что в телефонах сидят. Потом речь зашла о походе в поликлинику к сосудистому хирургу, там уже что-то с очередью не так было. Говорила в основном тёща, Лада молчала, будто бы её там вообще не было, но она там точно была, иначе с кем бы тогда Алла Павловна говорила.

К чаю Валю не позвали, а у него в горле уже так пересохло, что нёбо прилипло к языку. Но он стеснялся попросить воды, боялся, что выскажут за всё.

Читал под тусклым потолочным светом инструкции, раскладывал деревяшки в нужном порядке, искал болты. И впервые после истории с майором чувствовал покой, словно в храм зашёл помолиться. Никогда в храме не был, а тут такое чувство, словно он там был и знал, каково это.

И если на кухне ему было неловко – он всё подбирал слова и ловил выражение Ладиного лица – то здесь, в комнате, всё было иначе.

Вот деревянные рейки, болты, инструкция. Вот тумбы и кровать. Цельное дерево, вообще-то. А там на кухне – его жена.

«Всё моё тут. И всё оставлено, брошено на полпути». Но хоть кроватку дособеру, решил с досадой. Вдруг дверь распахнулась, и Лада, вся нервная, зыркнула на конструкцию, сказала:

– Потом как-нибудь дособираешь. Васька надо класть, и тебе, наверное, кхм, домой надо.

Слово это «домой» она сказала так резко, словно водой в лицо плеснула, и Вале не по себе стало.

Отель – не дом. И квартира бывшей любовницы тоже не стала ему домом. Тут мой дом! – хотелось взмолиться и рассказать Ладе, что случилось, как он выяснил, что Джульетта обманывала его, как унизительно это было узнать и как больно. Но ему ли это ей рассказывать?

Обуваясь, Валя ещё раз отметил про себя, как уютно в кухне светила вытяжка, и как покойно тёща сидела за столом с чаем, а в зале бубнил телевизор. «Сейчас сколько? Девять? Сериал начнётся вот-вот, который с тёщей смотрели».

Алла Павловна, не поднимаясь, попрощалась. В последний момент Васька подвели его обнять. Заставили, а сам ни-ни, прятался. Но когда обнял, тогда уже сам Валя глаза спрятал и заторопился прочь.

Быть отцом, быть мужем – ежедневный выбор, но Валю это словно миновало. Не делал он никакого выбора. Влюбился, женился, расплодился. Плыл себе, плыл. И к своим тридцати годам приплыл куда-то, непонятно куда.

Раньше хоть берега были: ипотеку оформить, ребёнка родить, дачу купить. Было хотя бы ясно, что делать. А теперь что? Жил без всякой мысли, без идеи, ни за чем.

Куда дальше? В какой сторону грести теперь? Кто подскажет?

А Валя и без вёсел даже. И никогда у него их, этих вёсел, не было. Течение несло, а он не думал.

И вдруг нести перестало. Он один. В комнате отеля. Пахнет дешёвым мылом и немного хлоркой. Скрипит накрахмаленное постельное, от него кожа чешется. Матрас говённый. Пульт от телевизора сломанный. И сам телевизор старый.

– Греби отсюда, – в голове ответ.

– Дайте вёсла!

– Нет их. Греби чем придётся. Или в воду прыгай, плыви.

– Берега не видно, я же утонуть могу.

– Можешь.

– А если останусь, умру.

– Умрёшь.

– Да про что мы вообще говорим, блин? И ты вообще кто?

– Не ной. И не торгуйся. Греби по жизни сам, если жить хочешь.

Валя стёк в кресло и закрыл лицо руками.

Год прошёл с тех пор. Я встретила их как-то в парке. Они шли за ручку, говорили и даже не заметили меня, а я ведь прошла совсем рядом.

Может, нарочно не заметили. Наверное, им не хотелось ничего никому объяснять.

И ведь понять можно. Жизнь семейная утыкана джульеттами, и если не держишь курс, то течение подхватит и унесёт тебя к ним. Бывает, так давно в пути, что и не помнишь, ради чего в плавание вышел.

Мне показалось, что они теперь влюблены друг в друга даже сильнее, чем раньше. Я это у них на лицах прочитала. Но там же, только в сноске, было ещё и про долгие разговоры, и про слёзы, и про отчаяние, и, конечно, про любовь, которая всё перенесёт.