Читать книгу Тосканская девственница - Группа авторов - Страница 1

Глава 1

Меня зовут Кьяра ди Лукарини, и я маркиза Тосканы. Моя мать Елена Фарнетти славилась своей выпечкой и искусством делать минет. Она не чуралась никого и ничего, лишь бы заработать несколько жалких евро, чтобы я, ее ненаглядная девочка, ни в чем не нуждалась. Вместе с ней я ходила в богатые дома, где она пекла пироги и хлеб, а заодно обслуживала хозяина дома. Старые и молодые, богатые и не очень, они все восторгались ее умением. Когда я в первый раз поняла, чем она зарабатывает на жизнь, сказать трудно. Но помню, что уже в семь лет подглядывала за ней и каким-то толстым господином, устало развалившимся в кресле. Моя мать, к ее чести, будет сказано, всегда оберегала меня от этого гнусного промысла. И когда я с детской наивностью спрашивала ее об этом, она весело отмахивалась и отвечала, что так сложилось. И если эта работа приносит деньги, то кто она такая, чтобы ее чураться? Как обычно, хозяйки дома узнавали последними о таланте моей матери, и нас с треском выгоняли вон.

– Скоро по всей Тоскане домов не останется, – грустно шутила мать, но не унывая нанималась к новым хозяевам. Так мы и попали с ней в имение господина ди Лукарини. Только не самого маркиза, а его дядюшки Бруно. Лысый плюгавый старик слыл страстным любителем Никколо Поганини, хорошего красного вина и классического минета. Жена Бруно давно покоилась в фамильном склепе родового замка, а экономку Сильвию, ведущую дом старика, пристрастия хозяина не интересовали. Небольшой особняк, заросший сад, виноградники и оливковая роща составляли все имущество господина Бруно. Старый дом, набитый антикварной рухлядью, больше пугал, чем вызывал интерес. Поэтому я проводила все свободное время в маленькой комнатке, отведенной нам с матерью. Делала уроки, шила куклам и не сразу поняла, что у матери появился воздыхатель. Только когда старик Бруно покачал головой и с сомнением бросил:

– Ты уедешь с ним, Елена?

Я подглядывала за ними в приоткрытую дверь и после слов Бруно догадалась, что моя прекрасная и дорогая мамочка влюбилась в нового садовника и собирается за него замуж.

– Надо хоть раз в жизни сходить замуж, синьор Бруно, – с улыбкой ответила мать, по привычке становясь на колени между его ног. Лукарини медленно расстегнул брюки, доставая член, и недовольно поинтересовался:

– Он знает?

– Нет, синьор, – весело прощебетала мать. – Фредо понятия не имеет. Пусть спит спокойно, – хохотнула она.

– Он с Сардинии, Елена. – Мотнул головой Бруно. – Там народ дикий.

– Он обещал удочерить Кьяру, – тихо заметила мать.

– Сейчас происхождение мало кого волнует, – поморщился хозяин. – Полно аристократических семей, где дочери рожают от любовников и никогда не вступают в брак. И их дети имеют все права наравне с рожденными в браке…

– Это у вас, аристократов, так принято, а у простого люда еще сильны нравственные устои, – с жаром опровергла мать.

– Особенно у тебя, Елена, – расхохотался старик, наклоняя голову матери к своему члену.

Я убежала на кухню, стянула там пирожок и, вернувшись обратно, завалилась на кровать, мечтая, как стану жить на Сардинии и какие там у меня появятся друзья. Поджидая мать, я не заметила, как задремала, а когда открыла глаза, в комнату пробрались сумерки. Я бросилась на поиски, хотя долго искать не пришлось. Мать все еще находилась в комнате Бруно, только теперь сидела на краешке высокого стула и нервно теребила подол.

«Что еще могло случиться?» – подумалось тогда мне.

– Кьяра, зайди! – резко приказал Бруно. Мать тихо охнула, а я не посмела ослушаться.

– Сколько тебе лет, малышка? – полюбопытствовал хозяин, хотя должен был и так прекрасно знать.

– Двенадцать, – бойко ответила я.

А Бруно печально глянул на мать и пробормотал чуть слышно:

– Она рано сформировалась, Елена, и выглядит на все пятнадцать. Кто убережет наивное дитя, сама подумай!

– Но… – мать попробовала возразить, но Бруно перебил ее:

– Даже если ты обсосешь члены всех граждан Италии, то все равно не сможешь обеспечить дочери лучшего будущего. Да и неизвестно, что взбредет в голову твоему жениху, когда вы станете все втроем жить одним домом.

Мать, вздохнув, развела руками.

– Мадонна благословит нас, – прошептала она.

– Я предлагаю тебе чудесный вариант, – гнул свое Бруно. – Мой племянник Гвидо – благородный человек. С ним Кьяра будет в безопасности. А если твоя жизнь на Сардинии не заладится, ты всегда сможешь вернуться к дочери и ее мужу. В конце концов, Кьяра станет маркизой! Ты о таком даже не мечтала, Елена!

– Мама, что происходит? – нервно спросила я, решив, что меня хотят продать богатому извращенцу. О! Я слышала подобные истории в школе.

– Господин Бруно предлагает не везти тебя на Сардинию, а оставить под опекой его племянника Гвидо… Тебя определят учиться в любой колледж, что ты выберешь по собственному усмотрению, купят красивые платья и туфли…

– А что я должна буду сделать? – фыркнула я, намереваясь в случае чего выскочить из комнаты.

– Когда тебе исполнится восемнадцать, ты выйдешь замуж за Гвидо Лукарини, – тихо, но строго заметил Бруно, – и принесешь ему в подарок свою девственность. Ты получишь достойное образование и воспитание. За шесть лет из тебя сделают настоящую маркизу!

– А сколько лет этому Гвидо? – насмешливо поинтересовалась я.

– Сорок пять, – улыбнулся Бруно. – Когда тебе исполнится восемнадцать, ему стукнет пятьдесят один год.

– Такой стары-ы-ы-ый! – протянула я. – Я не хочу! А у него есть сыновья?

Бруно, улыбаясь кивнул.

– Можно я выйду замуж за его сына-а-а?

Хозяин дома захохотал, а мать смущенно опустила взгляд.

– Нет, милая, – вкрадчиво заметил Бруно. – Самое дорогое, что есть у тебя – это твоя девственность. Она стоит больших денег. А у сыновей Лукарини их нет. И пройдет еще тысяча лет, пока эти сопляки поймут ценность юной и прекрасной девственницы.

Моя мать решительно встала и, взяв меня за руку, направилась к дверям.

– Спасибо, синьор Бруно, – прошептала она, слегка склонив голову.

– Подумай, Елена, – нервно бросил тот. – Хорошенько подумай!

– Я схожу к донне Марии посоветоваться, – тихо вздохнула мать. – Пусть расскажет, что нас ждет на Сардинии.

– Сходи-сходи, – фыркнул Бруно. – Но и без гадалки ясно, что вернуться оттуда живыми будет очень сложно.

На следующее утро мать сбегала в соседний поселок к гадалке и, позвав меня, сразу прошла к хозяину.

– Мария, конечно, мастерица заливать, – неохотно сообщила она. – Нагнала на меня страху. Говорит, что Фредо узнает о моем прошлом и зарежет меня. Только как же он узнает, а? – рассмеялась она. – Кто ему расскажет?

– Да, досужие домыслы, – согласился Бруно. – Я сообщу племяннику о твоем решении, Елена. Врача для Кьяры пригласим сюда. Гвидо хочет присутствовать при освидетельствовании. Если все будет, как мы предполагаем, то ты дашь ему опекунство над дочерью.

Мать кивнула, а черные, будто маслины, глаза наполнились слезами.

– Только как я узнаю, что вы не обманули меня? – всхлипнула она.

– Я похож на извращенца, Елена? – строго одернул ее Бруно и, когда мать замотала головой, добавил резко: – Гвидо тоже! Просто он всегда мечтал жениться на непорочной и чистой девушке, а попадались одни шалавы!

– А сколько жен было у сеньора Гвидо? – поинтересовалась мать.

– Три жены, Кьяра станет четвертой и последней супругой. Соответственно, все богатство ди Лукарини перейдет к ней. Жена наследует первой в очереди!

Мать после этих слов заметно повеселела, а когда через неделю приехал Гвидо Лукарини, она уже вовсю звала меня маркизой и постоянно благодарила Мадонну за содействие.

С моим будущим мужем и опекуном прибыла маленькая строгая женщина. Вместе с матерью мы прошли в библиотеку Бруно, где стояла медицинская кушетка. Меня уложили на нее, и акушерка, недовольно морща лоб, сначала ощупала холодными пальцами мою грудь, крепко сдавливая каждое полушарие и щипая за соски, а потом, помяв живот, заставила закинуть ноги на рогатые стойки. От страха и смущения я не знала, куда себя девать. Но повитуха закончила быстро. А затем велела одеться.

– Девочка, – вынесла вердикт она.

– Тогда я забираю Кьяру с собой, – решил Гвидо, услышав новости, и тут же обратился к моей матери. – Вы, Елена, можете поехать с нами. Зачем вам садовник?

До самого последнего момента я ждала, что мама согласится, и мы с ней не разлучимся никогда. Все-таки Гвидо Лукарини оказался красивым мужчиной. Высокий, плотный, с копной черных волос с проседью, он походил скорее на киноактера, чем на маркиза. Но моя щепетильная мамочка отрицательно мотнула головой.

– Я уже пообещала Фредо, что выйду за него замуж. Он хороший человек, синьор.

Через пару часов мы с ней расстались. Мне казалось, что разлука будет недолгой. Меня ждал в Милане колледж стиля, дизайна и моды, а мама с Фредо перебиралась на Сардинию. Мы обе не представляли, что видимся в последний раз. А если бы кто-то оповестил нас об этом, мы бы, наверное, рассмеялись, как мама предсказаниям Марии.

Но все получилось не так, как мы с ней планировали. Синьор Гвидо слышать не захотел о моде и стиле, а устроил меня в частный пансион синьоры Оливии, строгой целомудренной вороны, под ее личный контроль. И на несколько лет моя жизнь превратилась в череду серых будней. Меня нигде не оставляли одну. Даже на занятиях в классе. Со мной обязательно сидела помощница Оливии, сопровождавшая меня в школе. Но с ней мне не разрешалось выходить на улицу. Там я могла появляться лишь с Оливией. И то она брала меня за руку. Мои новые одноклассницы искренне считали меня дефективной. В соседнем классе училась девочка-даун, и ей полагалось такое же сопровождение. Только жила она с кем-то из родственников и каждое утро приезжала в школу, а я делила комнату с синьорой Оливией. Она заплетала мне косу на ночь и лично стирала мое белье. Любое поползновение познакомиться со мной воспринималось ею как сигнал к военным действиям. Каждый вечер она пела дифирамбы моему жениху, престарелому Гвидо ди Лукарини. Объясняла, как мне повезло. Я злилась на нее, а больше сердилась на мать, что, уехав, она редко звонила. А в последнее время больше трех месяцев не брала трубку и не отвечала на мои сообщения в вацап. Я подозревала Оливию в том, что она как-то заблокировала контакт. Но та искренне за божилась, что не умеет пользоваться смартфонами. При первой возможности я спросила у Гвидо, навещавшего меня с завидной постоянностью. Но синьор Лукарини нахмурился и, путаясь в словах, сообщил, что мою мамочку там на Сардинии зарезал брат Фредо. Оказывается, слава о способностях Елены Фарнетти докатилась и до забытого богом острова, населенного дикарями. Я разрыдалась. Гвидо молча гладил меня по спине, а потом передал заботам Оливии. Она привела меня в нашу келью и наказала усердно молиться.

– Душа, попавшая в чистилище, нуждается в нашей молитве, Кьяра, – скорбно сообщила она. – Только мы можем походатайствовать перед всевышним о заблудшей душе, понимаешь?

Упав на колени перед распятием, висевшим на стене, я принялась отчитывать псалмы. Один за другим. К моему удивлению, Оливия тоже плюхнулась на колени и вторила мне. С того самого дня мы стали с ней лучшими подругами. Если разобраться, то, кроме нее и Гвидо, у меня в целом свете никого не было. Он стал приезжать чаще. Обычно выбирался в Милан под вечер пятницы и оставался до середины дня воскресенья. Мы втроем ходили в оперу, где синьору ди Лукарини всегда удавалось купить самые лучшие места. В субботу выбирались в один из тихих ресторанов, скрытых от назойливых туристов. А иногда посещали музеи и выставки. С легкой руки Оливии выяснилось, что у меня имеются способности к рисованию. Узнав об этом, синьор Гвидо купил мне мольберт и кисти. А Оливия договорилась со знакомой художницей об уроках. Казалось бы, ничего особенного не происходило, но как только я обмолвилась, что после окончания школы хочу поступить в колледж, Гвидо нахмурился и пробормотал недовольно:

– Помни о своем слове, Кьяра.

– А если я передумаю? – осторожно поинтересовалась я.

– Тогда выплатишь мне компенсацию ущерба, моя дорогая. Оплату за католическую школу, твою одежду и патронат Оливии. Набежит кругленькая сумма. Сюда же добавь кремацию твоей матери на Сардинии и услуги местного адвоката.

– Я пошутила, – пробормотала я, стараясь не смотреть в лицо господину Лукарини. Но он сам шагнул ко мне и впервые за пять лет легко взялся пальцами за мой подбородок. Затем приподнял его, заглядывая мне в лицо. Пара серых глаз смотрела на меня строго и сурово.

– Попробуй только отказаться, – прошептал он, медленно, с видом собственника огладив мою щеку.

– Я хочу удрать, – призналась я вечером Оливии. – Помогите мне, пожалуйста! Мать моя умерла, договор с Лукарини подписывала она.

– По ее обязательствам ты отвечаешь, как наследница, – тяжело вздохнула Оливия. – И потом, куда ты сможешь сбежать от Гвидо? Его семья обладает колоссальным влиянием в Италии. Лукарини – потомки патрициев- и раньше владели городами на севере страны. Известная семья, как Сфорца или Медичи. До сих пор у них замки по всей стране и даже остров недалеко от Сицилии. Думаешь, тебе удастся удрать? Не подводи ни меня, ни себя. Гвидо- человек хороший. Ему, как и любому мужчине, охота попробовать свежего мясца. Ну так уж они устроены, мужчины! – Оливия всплеснула руками и поправила седые как лунь волосы, сложенные на затылке. – Так он тебя всем обеспечит и всему научит, – довольно пробурчала она. – Еще не раз маму добрым словом вспомнишь!

Я не заметила, как уснула в эту ночь, но утром все изменилось. Мы проснулись с Оливией около шести и не успели еще спуститься к молитве, как стало известно, что прямо в пансион приехал Гвидо.

– Он забирает тебя, – прошептала, вернувшись, Оливия.

– Но мне только исполнилось восемнадцать, – прошелестела я одними губами и схватилась за руку Оливии. – Не отдавайте меня ему, пожалуйста! – взмолилась я.

– Перестань, – одернула меня моя компаньонка. – Господин Гвидо не тиран какой-то. Он достанет разрешение суда, и вас поженят раньше. Зачем ждать, коли время и так подошло? – улыбнулась Оливия и добавила с фальшивым весельем: – Ты будешь самой счастливой невестой, Кьяра!

Глава 2

В большом миланском доме, принадлежавшем семейству Лукарини, оказалось на редкость уютно. Недавно отштукатуренные стены, окрашенные в бледные пастельные тона, отлично сочетались с белоснежной лепниной. А хрустальные люстры горели огнем, стоило их зажечь. Вокруг дома и внутри была охрана. Я насчитала человек десять, пока мы пересекали на машине огромный двор, а потом поднимались с Гвидо на второй этаж.

– Вы наняли столько людей, чтобы я не сбежала? – печально бросила я, всем своим видом показывая, что никуда не денусь. Так решила моя мать за меня, и я чту ее волю. Это единственное, что я могу для нее сделать. Раз не смогла проводить в последний путь и оплакать по-настоящему.

– Охрана здесь всегда, миа бамбола, – усмехнулся Гвидо. – Они охраняют меня, а уж потом мою семью, – весело объяснил он и бросил мимоходом: – Ты тоже моя семья, Кьяра.

– Ваша невеста? – пробормотала я чуть слышно.

– Воспитанница, – улыбнулся он. – Пока воспитанница. – Он взял мою руку в свои ладони, подержал несколько секунд, согревая и без того потную ладошку, а потом сообщил довольно: – Сейчас приедут представители модных домов, выберем тебе одежду. Школьная форма и платья никуда не годятся.

«Что значит выберем? – хотелось закричать мне. – Разве я сама не знаю, что хочу и что мне идет?»

Мое возмущение так и осталось бессловесным, но, видимо, Гвидо все понял. Он посмотрел на меня строго и заметил бесцветным голосом:

– Тут все решаю я, Кьяра, привыкай.

– А как же… – попыталась воспротивиться я, но Лукарини оборвал мои вопли в самом начале:

– Твое дело – радоваться жизни, а насущные вопросы будет решать папочка. Договорились?

Я нехотя кивнула.

– Тогда, – Гвидо ди Лукарини улыбнулся и показал пальцем на свою щеку. Я неловко привстала на носки и едва коснулась его щеки. Его рука прошлась по моей спине и слегка задела задницу.

– Спасибо вам за все, синьор Лукарини, -пролепетала я, отпрянув.

– Зови меня дядюшкой, Кьяра, – предупредил он. – К чему этот официоз? Давай выпьем кофе и поболтаем, – предложил Гвидо. – А то ты держишься как дикарка. А мне хочется узнать твое мнение о новом Матиссе. Вчера купил. Говорят, подлинник! – хохотнул он. К тому моменту, как приехала моя новая одежда, мы с Гвидо уже болтали, как старые друзья. А потом я с восторгом наблюдала, как он сам выбирал мне джинсы, майки, купальники и платья. Бесконечная вереница вещей! Что-то я даже не померила, только когда мы остались одни, поинтересовалась небрежно:

– А вы каждый день будете говорить, что мне надеть?

– Нет, моя дорогая, – пробормотал Гвидо. – Носи что хочешь. Я буду сообщать тебе заранее, куда мы идем и какая форма одежды. Если ты заявишься в теннисный клуб в платье в пол, все сразу обратят на тебя внимание, но вряд ли это будет уместным.

– Скорее смешно, – вздохнула я.

– Конечно, малышка, – улыбнулся он, слегка коснувшись пальцем моего носа. – Отдыхай. Если захочешь порисовать, комната рядом с твоей оборудована под студию.

– А мы будем жить в Милане? – осмелилась я спросить у Лукарини.

– Пока да, – кивнул он. – У меня здесь много работы. Да и куда бы я тебя ни увез, Кьяра, тебе все равно понадобится вернуться в Милан.

– Зачем? – удивилась я.

– Свадебное платье, Кьяра! – напомнил Гвидо и, заслышав стук в дверь, крикнул: – Входите!

Вошедшая женщина манерами и взглядом мало походила на Оливию. Невысокого росточка, стройная. В балетках джинсах, она казалась почти ровесницей моего опекуна, только держалась, как озорной мальчишка.

– Это Катарина, – представил ее мне Гвидо. – Твоя новая нянька, Кьяра. – А проходя мимо меня, наклонился и шепнул на ухо: – Мне твоя девственность обходится слишком дорого, малышка. – И когда я подняла на него изумленный взгляд, обронил весело: – Но оно того стоит, девочка!

Весь следующий месяц я гуляла по Милану и не могла надышаться городом, его архитектурой и историей. Естественно, я прожила тут почти шесть лет, но разве я могла пойти, куда заблагорассудится мне? Пару раз по старой памяти я проведала Оливию, но на третий раз она оказалась занята, и я поняла, что в пансионе мне не рады. Особых друзей у меня в Милане не было… Хотя кому я вру? У меня вообще не было друзей. С матерью мы переезжали с места на место, да и в тех городках, где останавливались подолгу, жители близлежащих домов не хотели видеть меня подругой своих детей. Я не раз задавалась вопросом, что бы случилось со мной, поездь я вместе с матерью на Сардинию? Уберегла бы я ее или лежала бы рядом с перерезанным горлом? Мне хотелось думать, что я смогла бы ее спасти, но здравый смысл настаивал на втором варианте.

«Спасибо тебе, Бруно, – прошептала я, впервые за это время вспомнив о старике. – Нужно узнать у дядюшки Гвидо, что сталось с его родственником», – самой себе велела я. Но мой опекун оказался очень занятым человеком и приезжал домой лишь поздно вечером, а утром с портфелем под мышкой отправлялся на службу.

– Это долго не продлится, малыш, – весело отмахнулся он, когда в воскресенье я попеняла ему, что он много работает. – Идет слияние компаний. Семейный бизнес расширяется. Сейчас правление возглавляю я, а после нашей свадьбы в мое кресло усядется мой младший брат. Мы с тобой будем жить на берегу моря, а Марио займет мое место, о котором он мечтает даже во сне.

– А я думала, что вы работаете на правительство, – удивленно протянула я.

– Нет, – поморщился Гвидо. – Политическую карьеру делают нищеброды или безумцы. А мне хватает денег и ума, чтобы работать на себя и семью.

Он уселся на диван в гостиной, и поманил меня к себе.

– Поди сюда, Кьяра, – похлопал он по сиденью рядом. Я неохотно опустилась на край дивана, боясь оказаться с ним слишком близко. – Перестань пугаться, – рыкнул он, обнимая меня. – Попробуй расслабиться и скажи мне, какое вино предпочитаешь?

– Н-никакое, – заикаясь, созналась я. – Никогда не пила ни грамма.

– Тогда придется тебя учить, – усмехнулся Гвидо и, взяв меня за руку, повел на кухню. Там наклонился над низким стеклянным шкафом, напоминающим холодильник, и, достав оттуда две бутылки вина, усадил меня на высокий стул около барной стойки. – Будем дегустировать, Кьяра, – улыбнулся он.

– Ваш дядюшка Бруно предпочитал красное вино, – вставила я, надеясь показать свою образованность.

– Да-а, старый лис до сих пор хлещет его стаканами, что ему только помогает оставаться в своем уме и твердой памяти.

– Вы навещаете его? – с надеждой спросила я.

– Нет, – сморщил нос Гвидо. – Надо съездить к нашему амуру, но все времени нет. Моя старшая дочь недавно гостила у него.

– Дочь? – удивилась я. – А мне казалось, что у вас сыновья.

– Если быть точнее, то два сына и две дочери. Счет два-два. Все теперь зависит от тебя. Следующий ход твой, малышка. Хоть жены разные, но я стараюсь, чтобы дети дружили между собой. Без родственников в этом мире тяжело.

– Да, – кивнула я, силясь не расплакаться.

– Познакомишься с моими детьми, – усмехнулся он, откупоривая бутылки. – Будет не так одиноко, и заодно избавишь меня от их постоянного нытья.

– А когда вы нас познакомите?

– После нашей свадьбы, малыш. А то сразу налетят их оголтелые мамаши, начнут клянчить денег и устраивать скандалы.

– А когда планируете нашу свадьбу? – набравшись храбрости, пролепетала я.

– Через месяц, – как о чем-то малосущественном, заметил Гвидо. – Закончу слияние компаний, распишемся в мэрии. А пышную церемонию устроим на вилле. Но, честно говоря, мне хочется остаться там только с тобой, выгнать всех родственников и даже слуг…

– А как же платье и прочие приготовления? – удивилась я. – Ничего еще не сделано, дядюшка.

– Платья купим, – кивнул он. – Драгоценности тоже. Ты пока наслаждайся свободой и покоем. Скоро заявятся родственники и журналисты, начнут нас на части рвать. И все-таки я склоняюсь к тихой церемонии с минимумом гостей. Скажем, вариант: ты, я и мэр меня бы устроил больше всего.

– Наверное, меня тоже, – пробормотала я. – С моей стороны никого не будет, а ваших родственников я не знаю.

– Тогда так и решим, – подвел итог беседы Лукарини. – Тихо расписываемся в мэрии и сразу уезжаем в Чинква Терре. «За это и выпьем!» —провозгласил Гвидо, наливая мне в бокал красное вино. – Попробуй, это с наших виноградников, – объяснил он. – Неповторимый терпкий вкус. Настоящее красное сухое.

Он долго рассказывал о виноградниках, о грунтах и сезонных осадках, а я слушала завороженно, постепенно влюбляясь в своего будущего мужа.

– А это белое, – Гвидо снова наполнил мой бокал из другой бутылки. – Попробуй, Кьяра! Оно более сладкое. Десертное вино традиционной выдержки.

– Оно вкусное, – честно призналась я, и Лукарини наполнил мой бокал снова.

Как я добралась до постели, мне вспомнить не удалось. Видимо, Гвидо помог. Когда я немного пришла в себя, он лежал со мной рядом, гладил грудь через мятую блузку и повторял:

– Уже скоро, Кьяра!

День нашей свадьбы совпал с днем рождения моей матери, и я посчитала это добрым знаком. Утром с помощью Катарины я надела простое белое платье-футляр, распустила накрученные с вечера волосы и разложила их по плечам огненным каскадом. Оставалось лишь подкрасить тушью глаза, когда ко мне в комнату по-хозяйски вошел Гвидо.

– Волосы собери в прическу, – велел он. – Тицианов на нашей свадьбе не предвидится. И вот, надень, – протянул он мне бархатную коробку. Открыв ее, я уставилась на три ряда безупречных жемчужин, тщательно подобранных между собой. – Это бабкино, – пояснил Гвидо и, взяв ожерелье с бриллиантовой застежкой, аккуратно надел мне на шею.

– Блистательная невеста Гвидо ди Лукарини, – прошептал, собирая в пучок мои волосы. – Дайте шпильки, – скомандовал он прислуге. А потом, закрутив у меня на голове примитивную дульку, радостно воскликнул: – Готово!

От возмущения я чуть не задохнулась, но решила пойти на компромисс и выпустить тонкие прядки.

– Ты что делаешь? – предостерег Гвидо. – Сейчас же прекрати. Прическа должна быть гладкой. Никаких соплей по бокам. Это пошло, Кьяра. Теперь ты моя жена и обязана выглядеть соответствующе.

«Белое платье, такие же лодочки, правда, от Маноло, белые бусики, сливающиеся с платьем, и дурацкая зализанная прическа. Как училка из католической школы, – раздраженно подумала я и тут же мысленно передразнила Оливию: – Ты будешь самой счастливой невестой, дорогая! Как же! – усмехнулась я. – Счастье, так и прет из всех щелей!»

– Что ты копаешься, Кьяра? – гневно воззрился на меня Гвидо. – Мэр нас полдня ждать не собирается.

Лукарини вручил мне небольшой букетик керамических цветов и под руку повел к машине. Мне хотелось кричать, брыкаться и, вырвавшись из лап Гвидо, удрать куда подальше. Но Оливия была совершенно права. Куда можно удрать от человека, если ему принадлежит весь мир, а у тебя нет ничего своего? Даже трусы и прокладки покупаются за его деньги.

На негнущихся ногах я проковыляла к машине, а там, усевшись рядом с Гвидо, почувствовала, как его ладонь скользит вверх по моей ноге, как под кружевом опытные пальцы нащупывают плоть и слегка водят по ней круговыми движениями. Мне хотелось откинуть руку и сжать посильнее ноги, но мой будущий муж выдал новое указание:

– Раздвинь ноги, Кьяра. Сейчас же.

Я не помнила, как мы доехали до мэрии. Водитель уже бежал открывать дверь со стороны Гвидо. Но он, сжав меня в объятиях, крепко поцеловал и только потом помог выйти из машины.

– Теперь ты выглядишь как счастливая невеста, Кьяра, – хохотнул он и, взяв за руку, повел на второй этаж, где в комнате, уставленной флагами, нас ждал мэр.

Наверное, этот человек никогда не изумлялся, умел сохранить лицо, но прежде, чем он начал читать нам напутственные заповеди, ему пришлось наклонить голову, чтобы не выдать себя.

Мне хотелось закричать на весь зал:

«Мясо! Свежее мясо! Никем не тронутое и никогда не бывшее в употреблении! Налетай… Впрочем, уже занято! Да и какие могут быть причины, когда почтенный человек с полуседой башкой и взрослыми детьми, женится на девочке, едва достигшей брачного возраста. Не смог потерпеть хотя бы полгода или побоялся, что сбегу!»

Вся церемония заняла не больше пятнадцати минут, потом мчались домой как сумасшедшие, впору было мигалку привесить. Ну а когда Гвидо, подхватив меня на руки, вбежал на третий этаж, силы покинули меня, оставив лишь страх и панику.

Глава 3

– Разве Катарина не объяснила тебе подробности? – разозлился Гвидо, увидев мое перепуганное личико. – Она должна была говорить с тобой о том, как женщина может ублажить мужчину.

– Она рассказывала-а, – пролепетала я, боясь, что гнев моего мужа обрушится и на бедную приживалку. – Но мне все равно страшно…

– Хорошо, – кивнул Гвидо и строго велел. – Раздевайся, Кьяра, я помогу.

Он заставил меня снять платье и белье, оставив лишь в жемчужном ожерелье, белых чулках с кружевными резинками и туфлях на высоком каблуке. Все. Больше ничего. Муж, как был в строгом костюме и галстуке, завел меня в гардеробную и подтолкнул к зеркальной стене.

– Посмотри, Кьяра, что ты видишь? – рыкнул на меня он. Я уперлась взглядом в собственное белое тело с высокой округлой грудью, увенчанной темно-красными сосками. Внизу рыжел маленький треугольник. Хоть по приказу господина Лукарини меня там полностью обрили, но маленький ежик волос появился вновь.

– Ты очень красива, моя дорогая, – прошептал муж, обнимая меня сзади. Провел рукой по шее, потом его язык заскользил по моей шее и двинулся к ключице, а ладони снизу поддерживали грудь. Гвидо будто взвешивал в руках каждую. – Ты прекрасна, любовь моя, – повторил он, пальцами одной руки сминая белое полушарие и щипая сосок, а вторая ладонь уже оглаживала самый низ живота. Пальцы пробирались внутрь, раздвигая складки и интенсивно сминая плоть. Большой палец Гвидо замер на клиторе. Будто прилип к нему, перекатывая остро чувствующий бугорок подушечкой пальца и одновременно сжимая сосок, пропуская его между пальцев другой руки. Оттягивая и сжимая снова. Я застонала, до конца не понимая, что чувствую еще, кроме стыда. Щеки покрылись румянцем, а рот приоткрылся. Гвидо усмехнулся, глядя на меня, и снова велел:

– Смотри внимательно, Кьяра. Перестань стесняться себя.

Его толстые пальцы, проникнув внутрь, двигались в ускоряющемся темпе.

– Ты уже потекла, – довольно заметил он, усаживая меня на самый край маленького пуфика и до предела раздвигая ноги. – Облокотись на меня и смотри, – рыкнул он, когда я чуть отвела взгляд от зеркала. Мои колени оказались благодаря каблукам чуть ли не вровень с плечами.

– Что тебе напоминает твоя вагина? – улыбнулся Гвидо, играя складками, а затем перемещая один палец на клитор, а другой снова вводя его в меня.

– Не знаю, – пробормотала я, не в силах придумать подобающий моменту ответ.

– Роза, Кьяра, – довольно хмыкнул муж. – Женская сущность всегда напоминает распустившуюся розу. Такую нежную и трепетную. «Ты станешь мне хорошей женой», —прошептал он, снова оглаживая мой лобок, а потом пробурчал недовольно. – Больше никаких волос на теле, Кьяра. Я запрещаю.

Я кивнула, пытаясь от стыда зарыться лицом у него на груди.

– Устала ждать, – по-своему понял муж и понес меня в спальню. Заставил встать на четвереньки на самом краю кровати и, по-хозяйски раздвинув мне ноги, аккуратно вошел внутрь. Я вскрикнула от небольшой боли, но муж слегка ударил ладонью по ягодице и бросил довольно:

– Уже все, Кьяра. Ты моя, и только моя.

Он задвигался в нужном ему темпе, вколачивая в меня толстый член. Потом замер лишь на несколько секунд и сделал несколько сильных выпадов, будто устанавливая свою власть надо мной. Он вытащил член и легко уложил меня на спину. Развел ноги и довольно уставился на месиво из девственной крови и спермы.

– Хорошо, – радостно заулыбался он. – Очень хорошо, моя милая, – осклабился муж и, достав из кармана белоснежный носовой платок из батиста и с кружевом по краям, не церемонясь, засунул его мне в промежность.

– Тебе нужно отдохнуть, любовь моя, – прошептал, целуя меня. – Тебя покормить или сначала поспишь?

– Лучше подремать, – пролепетала я, желая остаться одной и хоть немного помолиться.

– Хорошо, милая, – кивнул Лукарини, снимая с меня туфли и укладывая в постель прямо в чулках и в ожерелье.

– Мне хотелось бы снять с себя жемчуг и чулки, – пробормотала я, пытаясь расстегнуть застежку.

– Еще рано, – поморщился Гвидо. – Ты сегодня невеста, Кьяра, и должна блистать.

Он быстро вышел из комнаты, и не успела я улечься поудобней, как муж снова вернулся, неся в руке суповую чашку.

– Выпей бульон, – велел он, поднося к моим губам жирное варево, пахнущее размарином и петрушкой.

– Я не люблю, – поморщилась я, пытаясь отодвинуть от себя чашку.

– Это как лекарство, – объяснил Гвидо. – Впереди вся ночь, моя девочка, – весело обронил он, настойчиво поднося чашку к моему рту. Пришлось выпить.

– Теперь поспи, куколка, – приказал муж, накрывая меня теплым одеялом. – Только не вздумай вытащить платок, – пригрозил он, и я не посмела его ослушаться. За окном начался ливень. Матушка всегда утверждала, что дождь на свадьбе – это к счастью. Не знаю, не так я представляла в своих детских мечтах саму церемонию и своего избранника. Естественно, за последние шесть лет я привыкла к мысли, что выйду замуж за Гвидо Лукарини, старика с одутловатым лицом. Но так хотелось оказаться в объятиях молодого горячего парня, загорелого и веселого.

«Тогда бы я точно была счастлива», – вздохнула я про себя и провалилась в крепкий короткий сон. Я думала, что мне приснятся мама и Бруно, но даже во сне мне казалось, что Гвидо тискает мою грудь и катает горошину клитора в своих мясистых пальцах. Я застонала, понимая, что такой сон вполне может обернуться явью. И точно. Мой муж, отбросив одеяло в сторону, пристально разглядывал меня, будто покупал корову на рынке.

– Я доволен, что остановил свой выбор на тебе, Кьяра, – серьезно заметил он, снова терзая мои соски. Затем взял один в рот и принялся катать языком, слегка прикусывая время от времени.

Нависая надо мной, он сильно сжал вторую грудь, а потом, отстранившись, быстро сел на кровати и, раздвинув мне ноги, достал из влагалища платок.

– Теперь не отстираешь, – пробормотала я, но мой муж жестом велел мне замолчать.

– Это главная драгоценность мужчины. Целомудрие его невесты. Ты выполнила свою часть сделки и никогда ни в чем не будешь нуждаться. Тебя ждет богатая жизнь аристократки, – горделиво объяснил он. – Вот цена этого платка для тебя, Кьяра. Естественно, при условии, что ты будешь мне послушной женой.

– Я всегда вам послушна, – пролепетала я.

– То-то же, – довольно хмыкнул Гвидо и, убрав платок в специально приготовленную для этого бархатную коробку, снова улегся рядом.

– Ты можешь порассматривать меня, – разрешил он, и тотчас же я ощутила, как муж вложил мне в ладонь затвердевший член.

Пальцы судорожно сжались вокруг восставшей плоти.

– Да, мы, Лукарино, отличаемся задорными толстячками, – расхохотался он, давая понять, что толщина его члена превышает среднестатистический. – Ты замечательно вмещаешь его в себя, – прыснул от смеха он. И, сев на колени между моих ног, одним движением закинул их себе на плечи. – Сейчас я войду поглубже, красавица, – заявил он, вторгаясь внутрь.

Этой ночью муж никак не мог насытиться мной и, не давая мне больше часа на отдых, брал меня снова и снова. Он тяжело дышал, нависая надо мной, и мне даже показалось, что еще немного, и он околеет, оставив меня самой молодой вдовой в Италии. Но Гвидо, казалось, бессонная ночь пошла только на пользу. Он купал меня в узкой фаянсовой ванне, стоявшей в ванной комнате на огромных бронзовых лапах. Там же, уложив особым образом на кушетку-рекамье, опять демонстрировал свою особую мужественность. А мне в тот момент казалось, что его задорный толстячок пропорет мне брюхо и достанет до гланд. Заснула я в предрассветный час, когда первые лучи солнца уже осветили улицы Милана. Мой супруг, обняв меня одной рукой, пальцы другой запустил мне во влагалище, считая это местечко своей собственностью. Впрочем, так и было. Я вся принадлежала Гвидо.

«Маркиза Кьяра ди Лукарини, – мысленно прошептала я и в полутьме оглядела комнату. – Да одно мое ожерелье стоит больше, чем могла бы заработать моя бедная мать за всю жизнь. А туфли от Маноло? А платье? – про себя отметила я, останавливая взгляд на огромном продолговатом изумруде, что в окружении мелких бриллиантов спокойно болтался на моем пальце. Плюс еще обручальное кольцо с тремя крупными бриллиантами. Прав был Бруно, – усмехнулась я. – Матушке бы точно не хватило всех граждан страны…».

Я проснулась от того, что кто-то тряс меня за плечо:

– Кьяра, просыпайся, – велел муж. – У нас гости. Мой сын Альдо пришел поздравить нас.

Задним умом я понимала, что Альдо Лукарини прибыл в дом отца по своим делам, но непререкаемый тон Гвидо заставил меня вскочить с кровати и броситься в ванную. Когда я вернулась в спальню, муж позвал меня из гардеробной.

– Кьяра, иди сюда!

Я вошла в просторное помещение с двумя окнами и застыла в изумлении. Гвидо держал в руках два трикотажных платья. Одно – голубого, другое – зеленого оттенка.

– Вот думаю, – пробормотал он, – какое лучше соответствует случаю?

«А что тут думать? – хотелось крикнуть мне. – Они совершенно разные».

Нежно-голубое было значительно выше колен, с глубоким декольте и запахом, отделанным объемной жатой оборкой из плотного шелка, а зеленое в крупные цветы – обычной длины с вырезом лодочкой и прямой юбкой. Мне казалось, что Гвидо остановит свой выбор на втором платье. Но муж протянул мне первое и бросил предостерегающе:

– Белье не надевай!

– Совсем? – удивилась я, все-таки посторонний мужчина увидит сквозь тонкий трикотаж мою грудь, не стесненную бюстгальтером.

– Ничего, Кьяра, – как для невменяемой, повторил Гвидо. – Ни трусов, ни лифона.

Когда уже я оделась и пыталась собрать в хвост волосы, муж подошел ближе и, раздвинув в стороны треугольный вырез, выпустил на свободу мои упругие груди. Сжал до боли соски, удерживая их до тех пор, пока они снова не превратились в горошины. Затем поправил на мне платье и удовлетворенно кивнул.

– Хорошо, Кьяра, очень хорошо! Теперь сядь на кушетку и раздвинь ноги, – велел он, доставая из ящика какую-то баночку. Присел на корточки около моей распахнутой вагины и принялся тщательно втирать в клитор тягучую жирную мазь. Тот сразу запульсировал, и я чуть не задохнулась от накатившего возбуждения.

– Хорошая девочка, – повторил Гвидо, растирая остатки мази по низу моего живота и ягодицам. Я снова охнула, но муж, обув на меня новые замшевые балетки от Маноло, поставил как куклу на ноги и подтолкнул к двери.

– Теперь ты готова к приему гостя, дорогая, – усмехнулся он и пояснил негромко. – Мужчины любят мериться членами. Так вот, у меня всегда больше, чем у Альдо. Больше денег, больше влияния. Он – неудачник, а я женат на самой прекрасной женщине. У него в штанах точно встанет, как только увидит тебя. А твои твердые сосочки сообщат ему, что ты готова. Для меня. Пойдем, милая, гость заждался.

Под руку с Гвидо мы спустились в гостиную на первый этаж. Молодой широкоплечий блондин, лениво перебирающий что-то в своем телефоне, резво поднялся навстречу. И замер, уставившись на меня такими же серыми, как у отца, глазами.

– Альдо Лукарини, – пробормотал он, взглядом раздевая меня.

– Кьяра Лукарини, – гордо представил меня муж и добавил сдержанно. – Моя жена.

– Твоя жена, – будто завороженный, повторил Альдо, снова опускаясь в кресло. Муж выбрал диван напротив и, усевшись, притянул меня к себе на колени. Дурацкий запах поехал в сторону, обнажая бедро и явно указывая на отсутствие белья. А еще идиотская оборка встала колом. Муж огладил меня по груди и аккуратно пересадил на диван, поправляя полы платья.

– Что привело тебя ко мне, Альдо? – напыщенно осведомился он, взяв мою руку в свою. – Уж точно не желание поздравить нас с законным браком.

– Я не знал, – мотнул головой мой новоявленный пасынок. – Иначе бы принес букет для прекрасной новобрачной.

Меня прошиб холодный пот. Такой красавчик, как Альдо, назвал меня прекрасной! Но тут же я почувствовала нарастающее жжение в промежности. Пульсировал клитор, а внутри сжималась тугая спираль.

«Член! – взмолилась я мысленно. – Мне нужен член Гвидо внутри меня. И желательно поскорее!»

Но муж, вольготно откинувшись на подушки, сидел, нога за ногу, и о чем-то болтал с сыном. Я обняла его руку и, положив голову на плечо Гвидо, могла только думать о своем клиторе и влагалище. Мечтать, когда мой сиятельный супруг засунет туда хотя бы пальцы.

– У нас медовый месяц, Альдо, – отмахнулся от сына Гвидо, заметив, что я задрожала. – Мы хотели бы уединиться. Моя девочка уже изнывает, – хвастливо заметил он. – Ступай, мой дорогой. Слияние обсудим, когда мы с женой вернемся из Чинква Терре.

– Сколько лет Кьяре? – ошарашено поинтересовался Альдо, поднимаясь из кресла.

– Восемнадцать, – отрезал Гвидо. – У нас брак по любви.

– Пусть будет так, – неопределенно хмыкнул Альдо.

– Что скажешь, Кьяра? – усмехнулся супруг, обнимая меня.

– Я люблю вас, господин Гвидо, – пролепетала из последних сил я, преданно, как собака, заглядывая в глаза супруга. – Я обожаю вас, мой господин.

– Моя сладкая кошечка, – довольно протянул супруг, погладив меня по голове. – Скажи, что ты хочешь?

– Отнесите меня наверх, господин Гвидо. Я мечтаю почувствовать вас внутри, – мяукнула я, не зная, ушел Альдо или еще нет. – Я хочу родить ребенка от вас!

– Конечно, малышка, – громко прошептал муж. – Сейчас это важнее всего, – и, подхватив меня на руки, прошел мимо обескураженного сына.

Глава 4

Ушел ли Альдо или остался в доме, я не помнила. Мне хотелось, чтобы муж поскорее оказался во мне. И пока он поднимался по лестнице, я страдальческим шепотом просила его поторопиться. Гвидо донес меня только до второго этажа и, вломившись в музыкальный салон, усадил меня прямо на сцену. Потом, расстегнув брюки, вторгся внутрь. Я обхватила его ногами и тихо умоляла не останавливаться.

– Покричи, – прошептал Гвидо, услышав мои слабые стоны. Но я, сгорая от стыда, опустила голову вниз, боясь посмотреть на своего мужа.

– Кьяра, – недовольно рыкнул Лукарини. – Покричи, я сказал!

Но я замотала головой, стыдясь произнести хоть слово.

Муж больно ударил меня по ягодице и прекратил двигаться внутри. Даже попробовал достать член.

– Или ты кричишь, Кьяра, или идешь вышивать в свою комнату, – строго предупредил меня Гвидо и глубоко толкнулся внутрь. – Ну? – гневно зыркнул на меня и снова остановился. Я огляделась по сторонам. Большой зал, заставленный рядами бархатных кресел. Два рояля на сцене, в стороне – контрабас.

«Здесь вправду устраиваются концерты? – изумилась я. – И все кресла, будто в театре, заняты зрителями?»

– Тут проходят музыкальные вечера? – уточнила я у мужа.

Он мотнул головой.

– Очень редко. Лет десять уже зал стоит пустой, – хмыкнул Гвидо и мрачно спросил. – Полагаю, на сегодня достаточно, Кьяра? Ты постоянно отвлекаешься, не слушаешься меня.

– Пожалуйста, Гвидо, – попросила я, а потом заныла, заклянчила. – Я умру, если ты остановишься!

– Ладно, – криво усмехнулся муж, снова толстым членом пропахивая мою маленькую киску. – Придется разрабатывать голос, Кьяра, – пригрозил он. И я только потом поняла, что муж имел в виду.

Он долго не выходил из меня, доводя до сладкого безумия и вновь опуская на грешную землю. А когда полностью излился внутрь, достал из кармана кружевной платок из батиста и, свернув его конусом, запечатал внутри меня свое семя.

– Красиво смотришься, – улыбнулся он, проведя по ежику рыжих волос. – Лиса в кружевах, – довольно хмыкнул Гвидо и внезапно поставил меня на ноги на сцену. Потом влез сам и поманил к роялю.

– Ты у нас играешь или поешь? – поинтересовался он, усаживая меня к себе на колени.

– Только как самоучка, – прошептала я. – Я никогда не брала уроков. А петь меня учила мама.

– Хорошо, что она тебя учила петь, а не своему ремеслу, – процедил Гвидо, лаская мою грудь. – Сыграй что-нибудь, – попросил муж, а сам лениво провел языком вокруг соска, тотчас же свернувшегося в бусинку. Гвидо довольно улыбнулся и, одним пальцем захватив кружево от платка, принялся раздражать клитор. – Ты такая сладкая, Кьяра, – прошептал он. – Боюсь оставлять тебя одну.

– Так и не оставляйте, господин Гвидо, – улыбнувшись, наивно предложила я. – Супругам положено быть вместе.

– Да, моя любовь, – прошептал муж, беря мой сосок в рот. – Я думаю о венчании в храме, Кьяра. Об обетах перед господом. Как приедем в имение, я поговорю со священником.

– А когда мы собираемся к морю? – уточнила я, полагая, что не спроси, и узнаешь минут за пять до выхода.

– Завтра утром, – поморщился муж. – Твои вещи уже собирает прислуга. Перестань крутиться, Кьяра, и сосредоточься на музыке. Ты хотела что-то спеть и сыграть.

– Вы меня специально отвлекаете, – пробормотала я, снова ощущая пустоту во влагалище. Но на этот раз умолять мужа не пришлось.

– А ты меня решила уморить, – рассмеялся он, сжимая мои ягодицы и разворачивая меня к себе. Аккуратно насадил меня на своего толстяка и велел развлечься самой.

– Я устал, Кьяра, – деланно пожаловался он. – Теперь твоя очередь вести партию. – А когда я неумело заскакала на нем, шутя пригрозил:

– Если этот сломаешь, новый не вырастет.

Всю ночь мы провели с Гвидо в любовных утехах, а когда наутро я, в строгом костюме, чулках и бежевых лабутенах, но без нижнего белья, уселась рядом с Гвидо на заднее сиденье новороченного Майбаха, внутри болели мышцы и тупо саднил клитор.

– Тебе лучше подремать, – посоветовал муж, накрывая меня невесть откуда взявшимся пледом. – Сними туфли и положи затылок на подголовник. Микеле поведет машину быстро, но аккуратно.

Чернявый водитель, улыбаясь, глянул на меня в зеркало.

– Доедете в лучшем виде, маркиза, – душевно заверил он. А я, закрыв глаза, подметила, что водитель мужа первым обратился ко мне, используя титул. Я задремала. А Гвидо уткнулся носом в какие-то бумаги. Что-то черкал, где-то расписывался, но за всю дорогу ни разу не удостоил меня вниманием, полностью сосредоточившись на работе.

Вилла, стоявшая невдалеке от моря, поразила меня обилием комнат и величественной архитектурой.

– Сам дом строился в семнадцатом веке, – небрежно бросил Гвидо в сторону львов, сидящих по бокам крыльца, и высоких ступенек.

– Осторожно, не споткнись, – пробубнил муж и ввел меня в дом, где, приветствуя новую маркизу, в шеренгу выстроилась прислуга. Следом Микеле внес наши чемоданы, и пока Гвидо показывал мне официальные апартаменты виллы, шустрые горничные развесили по огромным платяным шкафам все мои вещи. Расстелили постель и по собственному разумению положили в ногах кровати кружевной пеньюар. Муж провел меня через анфиладу богато обставленных комнат. Время от времени он останавливался и тыкал пальцем в портреты, висевшие на стенах. А я же любовалась огромными каминами, служившими украшениями каждого зала.

– Утомилась? – ласково поинтересовался Гвидо, распахивая дверь нашей спальни. – Я помогу тебе, – прошептал он, усаживая меня на антикварный стул, сиденье и спинка которого напоминали раскрывшуюся раковину, а ножки и подлокотники были украшены морскими коньками. Сидеть на нем оказалось неудобно. Каждое ребрышко раковины впивалось в плоть, и я заерзала. Но пересесть в другое место не посмела. Тем более мой муж принялся раздевать меня. Снял пиджак. Оставив меня в юбке и чулках, он задрал подол и хрипло велел:

– Раздвинь ноги, Кьяра.

Я повиновалась. Мне даже в голову не пришло перечить супругу. Ноги, обутые в туфли на высоких каблуках, разъехались в стороны, обнажая любимое местечко Гвидо Лукарини. Муж, довольно оглядев меня, деловито огладил мои бедра в кружевных чулках и аккуратно закинул мои ноги на подлокотники. Сначала одну, а потом вторую. Обе мои конечности оказались под охраной морских коньков, поднимающих вверх резные морды. О том, чтобы сдвинуться с места, не могло быть и речи. Я ойкнула, а Гвидо снова рассмеялся и осторожно уложил меня на спинку стула. Я старалась не думать о том, как выгляжу со стороны, лишь краем глаза заметила, что мой супруг опустился передо мной на колени. Хозяйским жестом раздвинул влажные складки и с видом собственника осмотрел каждую.

– Ты очень красива, Кьяра, – в который раз повторил он. – Твоя вагина напоминает мне чайную розу. Нужно распорядиться, чтобы в нашей спальне и в моем кабинете стояли только эти цветы, – довольно хмыкнул он, наклонившись над моей «розой» и внезапно прикусив клитор. От неожиданности я закричала и забилась в крепких руках мужа, думая, что он сейчас же меня отпустит. Но язык Гвидо резво прошелся по всем складкам, а потом принялся кружить по клитору, заставляя меня кричать снова и снова. Когда же язык мужа переместился во влагалище, я резко дернулась. Гвидо от неожиданности выпустил из своих рук мои ноги, а стул на хлипких ножках перевернулся назад. Я лежала, будто разделанный цыпленок, дрыгала ногами, но встать сама так и не смогла. Супруг тут же пришел мне на помощь, и когда в комнату тихо постучалась прислуга, я уже находилась в объятиях Гвидо.

– У вас все в порядке, синьор, синьора? – предупредительно осведомилась она, но войти в комнату не посмела.

– Все хорошо, Каролина, – крикнул муж и рассмеялся, глядя на мою смущенную физиономию. – Мне с тобой скучать не придется, – хмыкнул он, ощупывая шишку на моей голове. – Быстро в постель, – шутливо приказал он. Расстегивая на мне юбку. Бежевая строгая вещица неуклюже свалилась к моим ногам, да так и осталась там валяться, повторяя судьбу пиджака, оказавшегося под туалетным столиком. Муж, не церемонясь, стащил с меня чулки и точным движением отправил их в урну, а творение Лабутена аккуратно снял и поставил, ей богу, поставил! На туалетный столик.

– Красиво вы меня раздели, – слабо улыбнулась я, пытаясь справиться с резкой головной болью.

– Я старый дурень, Кьяра, – проворчал Гвидо, отойдя к комоду и лихорадочно там роясь. Наконец он выудил батистовую ночную рубашку, украшенную точно такими же кружевами, как на платках. Надев ее на меня, он помог мне лечь и тут же позвонил местному доктору.

– Тебе придется приехать, Пьетро, – начал он, не здороваясь. – Моя маркиза упала и ударилась головой. Хочу, чтобы ты осмотрел ее! – заявил Гвидо и внимательно прислушался к собеседнику. Потом хмуро уставился на меня и поинтересовался озабоченно:

– Тебя не тошнит, Кьяра?

– Что? Кто поменял имя? – переспросил он в трубку и резко оборвал собеседника. – У меня новая жена, болван! – а потом заметил мечтательно, – надеюсь, именно с ней я проживу до гробовой доски. Отдыхай, – велел мне Гвидо. – Если почувствуешь тошноту, скажи. Если что-то понадобится, дерни за шнурок, – муж кивнул на атласные ленты, притороченные над кроватью.

– С твоей стороны вызов услышит твоя горничная, а с моей – мой камердинер. Смотри, не перепутай, – шутливо пригрозил он мне пальцем и вышел из комнаты.

Я лежала на мягчайших пуховых подушках не в силах поверить.

'Горничная! Камердинер! Серьезно? У меня? У Кьяры Фарнетти, чья мать горбатилась около пышущих жаром печей, ежедневно приготовляя к завтраку свежий хлеб для господ, а потом вечером обсасывала грязные свистки своих хозяев? А я лежу в собственной спальне на высоких подушках и могу в любой момент позвать служанку или проспать до утра. И никто ничего мне не скажет. Да за одну католическую школу я должна целовать ноги Гвидо Лукарини и благословлять его имя каждую минуту за то, что он окружил меня неподдельной заботой и любовью. Стал для меня единственным отцом, которого я никогда не знала. Я подскочила на колени и, найдя глазами распятие, перекрестилась истово, а потом поклялась:

– Мадонна миа, обещаю всегда и во всем с радостью слушаться своего мужа Гвидо ди Лукарини. Жить с ним в любви и согласии долгие годы! И во всем и всегда ставить его интересы превыше моих собственных. Спасибо тебе, Матерь Божия, что ниспослала мне этого мужчину. Он годится мне в отцы, а я обещаю быть ему верной женой, почитать, преклоняться перед ним и всегда исполнять его желания, стоять на страже его интересов, родить ему ребенка или несколько, если синьор Гвидо того пожелает. Ни единым движением или словом не перечить ему.

Громко прочитав обеты, шедшие из глубины моей души и от восторженного сердца, я, будто маленькая, запрыгала на кровати, бубня себе под нос:

– Я – маркиза! Я – маркиза!

А после улеглась на смятую постель и, положив руку на золотой треугольник, боязливо потрогала клитор. Откуда мне было знать, что зеркало, висевшее над кроватью, снабжено камерой слежения? Все мои вопли и клятвы тут же транслировались господину Гвидо, сидевшему у себя в кабинете и потягивавшему красное вино.

Он поднялся ко мне через минуту и, пробормотав, что купание поможет мне уснуть, наполнил водой мраморную ванну, скорее напоминающую бассейн. Мы долго лежали с ним в теплой воде. Я наслаждалась близостью мужа, задыхаясь от любви к нему. Господин Гвидо, взяв мочалку, бережно и нежно вымыл меня. А потом, вытащив из воды, аккуратно промокнул кожу махровой простыней, тут же отбросив ее прочь. Я смотрела на своего мужа глазами, полными любви. Может, ему далеко до Апполона или Давида Бернини, но для меня это не имело значения.

– Я люблю вас, господин Гвидо, – прошептала я, когда он нес меня обратно в постель. – Я хочу родить вам ребенка.

Муж, улыбаясь, надел на меня ночную рубашку и снова накрыл одеялом.

– Тебе еще рано рожать, Кьяра, – ласково заметил он. – А у меня дети есть. Поверь, это постоянная головная боль. Мне доставляет удовольствие нянчиться с тобой и понемногу учить тебя жизни, – объяснил Гвидо, а после, нахмурившись, сообщил. – Завтра тебя осмотрит акушерка, если наши с тобой легкомысленные занятия не принесли ощутимые плоды, то лучше пока принять меры. Тебе нужно немного окрепнуть, моя девочка, – муж положил руку мне на живот и обмолвился нехотя. – Когда сильно захочешь, мы вернемся к этой теме. А пока я хочу баловать тебя, куколка. Нужно сначала стать настоящей женщиной, а потом уже матерью.

– Да, господин Гвидо, – пролепетала я, как всегда считая, что муж прав.

Глава 5

– Я хочу показать тебе Венецию, – заявил Гвидо следующим утром. – Поедем сразу после завтрака. Покатаемся на гондоле, отведаем зеркального карпа невдалеке от моста Реальто. Я бы с удовольствием заглянул и в казино, но туда маленьким девочкам вход заказан, – пошутил он, протягивая мне канноли – маленькое пирожное с рикоттой – украшенное цукатами и орехами. После гибели матери я не могла есть кондитерские изделия и даже частенько пренебрегала хлебом. Мама славилась своей выпечкой. И особенно нежными получались у нее канноли.

Я закашлялась, откусив маленький кусочек. Прожевала, еле сдерживаясь, чтобы не поморщиться.

«Ни нежности, ни вкуса, будто кусок ваты жуешь, – подумалось мне. – Наверное, кондитер старался, но как же его творению далеко до маминого!»

– Не расстраивай моего повара, Кьяра, – улыбаясь, заметил муж. – Ты слишком худенькая. Солнце просвечивает через твои кости, – шутя, пожурил меня он, а затем настоял на своем. – Доешь, канноли, малышка. Нам ехать чуть больше трех часов, а есть по дороге фастфуд я тебе не разрешу, – поморщился он, пристально наблюдая, как я давлюсь пирожным. Потом, не спрашивая, долил мне в чашку кофе с молоком и терпеливо дожидался, пока я все выпью.

– Если хочешь, надень джинсы и кроссовки, – довольно кивнул он в сторону гардеробной, будто молодежная одежда выдавалась мне в награду. – А я позвоню сыну. Может быть, этот шалопай составит нам компанию. Кто, как не художник, сможет показать нам всю красоту Венеции, – высокопарно заявил он, потянувшись за сотовым.

– Альдо не похож на художника, – выпалила я, смутно вспоминая высокого стройного мужчину в дорогом костюме. Короткая стрижка и дорогие часы на руке. Разве так выглядят люди искусства?

– Мой старший сын занимает пост вице-президента банка, – напыщенно заявил Гвидо, – а художник Сержио. Мой любимец. Он напоминает мне моего младшего брата. Тот был такой же веселый и непосредственный.

– А что произошло с вашим братом? – охнула я, подозревая трагедию в прошлом.

– Ничего, – удивленно передернул плечами Лукарини. – Что может случиться с этим балбесом? Сидит в моем кабинете, за моим столом, и думает, что бы еще наворотить назло мне.

– А вы ему попускаете? – изумилась я.

– Нет, маркиза, – саркастически обронил Гвидо, наматывая прядку моих рыжих волос себе на палец. – Для этого там и находится Альдо. Пусть работают, – тяжело вздохнул он, – а мы заслужили отдых. Ступай одеваться, Кьяра, – велел он сварливо.

Я, не обращая внимания на придирчивый тон, опрометью кинулась в соседнюю комнату и прикрыла за собой дверь. Глаза разбегались от обилия нарядов. Но я решила одеться, как давно хотела. Черные джинсы, белая рубашка и пиджак. Наряд показался мне идеальным. Но мой муж, войдя следом, молча обнял меня сзади и поинтересовался ехидно:

– Куда ты так вырядилась, Кьяра?

– Мне кажется, отличный вид, – пробормотала я, не желая расставаться с пиджаком, а тем паче с рубашкой и джинсами.

Руки мужа заскользили по моим плотно обтянутым бедрам, потом попробовали протиснуться под рубашку. Не удалось.

– Сними ее, Кьяра, – потребовал Гвидо. – Мне нужно постоянно чувствовать твое тело. А эта тряпка годится только для работы в офисе, пряча от посторонних мужчин самое сладкое.

– Но… – слабо возразила я.

– Пуговицы оторвутся еще в машине, – предупредил Гвидо, давая понять, что его напор они не выдержат и разлетятся в разные стороны. – Придется тогда купить тебе какое-то убожество в сувенирной лавке. Но ты же сама не захочешь этого…

– Тогда что мне надеть? – растерялась я, внутренне молясь, чтобы муж разрешил поехать в джинсах.

– Что-нибудь с длинным рукавом, – поморщился Гвидо, доставая черную тунику с округлым вырезом. Сверху надевай свой пиджак, – смилостивился он.

Мне такой вид не понравился. Я старательно подбирала слова, чтобы не обидеть Гвидо, как он, повернув меня к себе, живо расстегнул пуговицы на рубашке и распахнул белые батистовые полы. Воззрился недовольно на совершенно гладкий бюстгальтер телесного цвета.

– Что это? – задохнулся от возмущения он. – Живо снимай это уродство! Хотя погоди, я сам!

Он не сразу смог отыскать застежку, спрятавшуюся впереди за маленьким кружевным бантиком, но когда бюстгальтер отлетел в сторону, муж обхватил обеими руками сначала одну грудь, а потом вторую.

– Бедняжки, – ласково пропел он, целуя упругие шары, потом добрался до вершинок, к которым был так неравнодушен, и, притянув меня к себе, принялся облизывать каждую.

– Венеция никуда не денется, – пробормотал он, стаскивая с меня джинсы.

Мы снова очутились в постели и выбрались оттуда лишь через два часа.

– Ваш сын ждет нас, – с сожалением воскликнула я.

– Неважно, – отмахнулся Гвидо, доставая из шкафа длинную коричневую юбку и апельсиновую двойку: майку и кардиган. – Будто солнышко, – одобрительно улыбнулся, стискивая мою грудь через тонкий трикотаж майки. – Дорогой поднимем перегородку и немного развлечемся, – подмигнул он мне, влезая в потертые белесые джинсы и темный свитер.

Я смотрела на мужа и не могла налюбоваться. Для пятидесяти одного года Гвидо выглядел прекрасно. Темные волосы, зачесанные назад и обильно смазанные гелем, терпкий парфюм делали его похожим на телезвезду.

Я потянулась к мужу, целомудренно целуя его в щеку, но Гвидо снова привлек меня к себе и, впившись в губы, требовательно повел языком.

– Может, мы никуда не поедем? – пробурчал недовольно, а потом, поморщившись, обронил. – Нужно ехать. Дети ждут.

– Дети? – выдохнула я.

– Да, – отмахнулся Гвидо, – оказывается, моя младшая дочка Лорин гостит у бабки. Пришлось пригласить и ее.

– Ничего не поняла, – вздохнула я.

– Тоже мне высшая математика, – рассмеялся муж. – У меня от первого брака – сын и дочка. С Альдо ты уже знакома. Ему в этом году исполняется тридцать лет. А его сестре Сирене – двадцать девять. От второго брака – мой любимец Сержио, ему – двадцать шесть. Третья жена родила мне дочку. Лорин. Ей – двенадцать. Она у нас с изъяном, – брезгливо поморщился Гвидо и, заметив мой ошарашенный взгляд, пояснил, – Лорин ужасно некрасивая. Для итальянки это страшный грех. Я не особо расположен к ней. Но что поделаешь? Иногда приходится общаться.

– Бедная девочка, – прошептала я, удивляясь, как это можно не любить собственное дитя.

– Глупая уродина, – процедил Гвидо. – За что ее любить?

Он остановился и посмотрел на меня внимательно, будто раздумывая, сказать или нет. Потом провел рукой по щеке, убирая прочь незаметную прядку, и мягко заметил:

– Кьяра, тебя совершенно не касается, кто у меня из отпрысков ходит в любимчиках, а кто раздражает.

– Дети всегда чувствуют это, – прошептала я. – От родительской любви становятся уверенными, а от равнодушия чахнут.

– Значит, нашим малышам повезет, – наклонился надо мной муж, собираясь снова поцеловать. Но в последний момент передумал и повел к выходу.

– Подождите, господин Гвидо, – мяукнула я. – Позвольте мне взять с собой альбом! Может, удастся сделать какие-нибудь наброски.

– Кьяра, – глаза мужа зажглись теплотой и любовью. – Бери хоть мольберт и краски! Эта поездка посвящена тебе. Захочешь порисовать, скажи. Все остальные тебя подождут.

– Спасибо, – пролепетала я и кинулась к комоду, где лежал пакет с рисовальными принадлежностями.

– Покажи свои рисунки Сержио, – предложил Гвидо. – Мой сын – неплохой художник!

– Я не смею, господин Гвидо, – прошептала я, наклонив голову.

– Ты очень робкая, Кьяра. Благодари всех святых, что ты находишься под моей защитой, – улыбнулся муж. – Мне страшно подумать, что случилось бы с тобой на Сардинии.

От слов Гвидо, попавших в самое сердце, я разрыдалась и стремительно бросилась в объятия мужа. Уткнулась лицом ему в грудь.

– О, Мадонна, – тяжело вздохнул Лукарини, не прерывая объятий садясь на постель вместе со мной. Прижимая меня к себе обеими руками, муж улегся поперек кровати.

– Любовь моя, – прошептал он, целуя мое лицо, мокрое от слез, и одновременно убирая со лба непокорные волосы. – Ничего не бойся, девочка. Если тебе только покажется, что кто-то тебя обидел или отнесся без должного уважения, сразу говори мне. Я приму меры. – Муж посмотрел на меня внимательно и сердито заметил: – Кто-то обидел тебя, Кьяра?

– Нет, – мотнула головой я. – Все вокруг очень предупредительны со мной. Стараются угодить.

– Тогда почему ты расплакалась? – насупился супруг.

– Вы заговорили о Сардинии, – потупилась я. – Мне вспомнилась мама.

– Этот конец был предрешен заранее, – пробормотал Гвидо, гладя меня по голове. – Мы с Бруно предупреждали ее. Неужели она так сильно влюбилась в этого подонка, что, бросив тебя, понеслась с ним на край страны?

Не сдержавшись, я снова разревелась.

– Кьяра, – прошептал супруг. – Моя ненаглядная девочка. Пока я жив, ты под надежной защитой. Даже волос не упадет с твоей головы. Я обожаю тебя, малышка, – пробормотал он мне на ухо, одной рукой прижимая меня к себе, а другой оглаживая мою спину и ягодицы.

– Я каждый день молю Мадонну даровать вам здоровье и счастье, – сквозь слезы пробормотала я и заревела с новой силой.

Гвидо осторожно пощупал юбку, будто собирался не глядя определить ее качество. Затем, откинув подол в сторону, пробрался под мешавшую ему ткань. Пальцы нежно прошлись по бедру, свернули на внутреннюю сторону к ничем не прикрытым складкам. Заняли привычную позицию. Большой палец по-хозяйски придавил клитор, а указательный и средний вторглись во влагалище и, полностью заполнив его, заскользили туда-сюда, имитируя член.

– Моя хорошая девочка, – пробормотал на ухо Гвидо. – А я ежечасно благодарю всех святых за мою жену. Я бы сошел с ума, если бы ты досталась другому. Даже представить не могу, чтобы кто-то касался тебя! Особенно там, – просипел он, ускоряя движение пальцев.

– Я принадлежу только вам, – прошептала я, глядя в глаза мужу и робко касаясь ладонью его щеки.

Гвидо накрыл мои губы своими, и вскоре я потеряла отсчет времени, сосредоточившись на языке мужа и его пальцах,играющих пронзительную мелодию на музыкальном инструменте. Я очнулась от собственного стона.

– Отдышись, любовь моя, и поедем, – пробормотал Гвидо, поднимаясь с кровати. – Сержио и Лорин уже выехали из Падуи.

– А что они там делали? – изумилась я, приходя в себя и все еще слабо соображая. Села на кровати. Одернула майку и поправила волосы.

– Наш фамильный дом находится в Падуе и уже давно превратился в пристанище всякого сброда. Мои мать и сестра, Лорин, Сержио…Целое общежитие.

– А как же это поместье? – протянула я, садясь за туалетный столик, чтобы привести волосы в порядок.

– Эта вилла – моя личная собственность, – поморщился Гвидо. – Терпеть не могу жить в толчее, – усмехнулся он, забирая у меня щетку для волос. – Это наш дом, Кьяра, – наставительно заметил он, водя ею по волосам. – И я не позволю, чтобы здесь поселился кто-то из моих родственников.

– Никогда? – изумилась я, прикрывая глаза. Щетка скользила по голове, а потом проворные пальцы Гвидо быстро собрали конский хвост у меня на макушке.

– Посмотри в шкатулке, – в нетерпении бросил муж. – Там должны быть крупные серьги… Впрочем, я сам!

Он достал оттуда серьги, походившие на цветы. Круглые оранжевые кораллы украшали бриллиантовые лепестки. Муж помог мне вдеть эту красоту в уши и велел:

– Поедем, а то опоздаем!

Микеле домчал нас до Венеции за три часа. Но дорогой мое настроение испортилось. Хотя я сама и была тому виной. Угораздило же меня ляпнуть, как только мы с мужем сели в Майбах:

– Я бы хотела побывать на Сардинии!

Муж нахмурил брови, но промолчал. Давая понять, что разговор ему неприятен.

Пожалуйста! – попросила я, умоляюще глядя на Гвидо. – Отвезите меня на то место, где убили мою мать.

– Нет, – отрезал муж, поднимая внутреннюю перегородку и отделяя нас от водителя. – Даже не думай об этом, Кьяра! Мы не поедем туда, хоть валяйся у меня в ногах и ешь землю.

– Господин Гвидо… – в изумлении охнула я, – но…

– Знай свое место, Кьяра, – рыкнул муж, одаривая меня строгим взглядом. – Ты, видно, забыла, что тут всем распоряжаюсь я. Твое дело – вовремя раздвигать ноги, как и положено послушной жене.

– Хорошо, – пробормотала я, отворачиваясь к окну и смаргивая подступившие слезы. – Больше я никогда не упомяну про Сардинию.

– Будь любезна, – сухо бросил мне муж и, позвонив младшему брату, устроил ему грандиозный разнос.

Я смотрела на проносящиеся мимо поля, зеленеющие вдалеке деревья и силуэты древних церквей, построенных на этой земле еще до рождества Христова. Обращала внимание на виадуки, служащие основанием для современных дорог, и их идеальную кирпичную кладку. Бросала мимолетный взгляд на кафешки фастфуда, протянувшиеся поверх дороги, будто мосты. Майбах, свернув на повороте, выехал на платную дорогу, соединяющую Милан и Венецию, и на бешеной скорости понесся по крайнему левому ряду. Гвидо, поморщившись, глянул на проносившиеся мимо заграждения и заборы и раздраженно нажал на кнопку на панели управления между нами, закрывая окна гофрированными шторками. Я смежила веки, пытаясь расслабиться. Кажется, задремал и Гвидо. Постепенно мимолетную обиду на мужа сменили радость жизни и благодарность за каждый прожитый день и каждый вздох.

– Простите меня, господин Гвидо, – пробормотала я, поворачиваясь к мужу, смотрящему телевизор в наушниках. Неуверенно положила свою ладонь поверх его руки, лежащей на подлокотнике между нами. – Вы совершенно правы, мне нечего делать на Сардинии. Этим мою маму не вернуть.

Муж, выключив плазму, вмонтированную прямо в межсалонную перегородку внимательно глянул на меня и, притянув мою руку к себе, поцеловал тыльную сторону ладони.

– Я рад, Кьяра, что ты осознала свои ошибки, и надеюсь, больше мы к этому разговору не вернемся,– напыщенно заявил Гвидо, легко поглаживая мою ладонь, а я, потянувшись, поцеловала его в гладковыбритую щеку. – Моя любимая девочка, – прошептал он. – Больше никогда и ни в чем не противься мне, – вкрадчиво попросил он.

– Хорошо, – внутренне вздрогнув, тихо пробормотала я. – Я больше не буду, господин Гвидо.

– Смотри у меня, – резко бросил он и добавил жестко:– Если еще эта глупая беседа состоится, пеняй на себя. Одним извинением не отделаешься, – сурово предупредил он.

Я кивнула, низко опустив голову.

Вдалеке показался огромный мост, связывающий материк с городом на воде. А за ним в ряд выстроились высотки.

– Что это? – удивилась я, представляя, что на въезде в самый сказочный город планеты должны стоять феи в стеклянных туфельках.

– Парковки, Кьяра, – добродушно усмехнулся супруг. И когда машина остановилась, помог мне выйти и, взяв за руку, направился к уставшему от ожидания высокому парню с копной черных волос, стянутых резинкой. В белой футболке, плотно обтягивающей грудь, и джинсах с прорехами. Рядом с ним крутилась одетая в цветастое платье девочка-подросток с худыми плечиками и коленками.

– Папа, здравствуй! – радостно улыбнулась она Гвидо, обнажая зубы, стянутые брекетами.

– Привет, Лорин, – светски кивнул Лукарини и поспешил заключить в объятия любимчика.

– Ну, наконец-то, – сварливо заметил Сержио, с интересом разглядывая меня.

– А вы кто? – без всякого стеснения спросила девочка.

– Это Кьяра, – серьезно представил меня супруг и добавил, чеканя каждое слово: – Моя.Жена.

Глава 6

– Жена? – изумилась Лорин и оглядела меня презрительно. – А почему на вас мамины серьги? Вы их украли? – взвизгнула она.

– На Кьяре украшения, принадлежащие семье, – негодующе рыкнул на дочку Гвидо. – Теперь моей женой стала она, и право носить драгоценности Лукарини перешло к ней, – объяснил он девочке.

– Но ты же подарил шкатулку маме? – возмутилась Лорин. – Как они оказались у этой дряни?

– Лорин, – проревел Гвидо. – Не смей оскорблять мою жену! Ты ведешь себя недопустимо, и я не желаю слушать твой бред. Сейчас Микеле отвезет тебя домой, а на обратном пути я заеду поговорить с твоими родственницами. Понятно?

– Да, папа, – смерив меня негодующим взглядом, пробурчала она и направилась к Майбаху Лукарини. Села на переднее сиденье и весело помахала рукой.

Я стояла ни жива ни мертва, не понимая, что делать. Щеки залило румянцем стыда, а глаза щипало от слез. Мне хотелось убежать и спрятаться. От липких взглядов любопытных прохожих, от сочувствия Сержио. Нырнуть головой в песок, будто страус…

– Кьяра, – муж бережно поцеловал мне тыльную сторону ладони. – Не обращай внимания на эту маленькую идиотку. Она будет наказана, – заверил он, прижимая меня к себе и целуя в висок на глазах у сотен туристов. А после, взяв за руку, повел по стеклянному мосту. – Я должен извиниться перед тобой за выходку Лорин. Девочка не блещет умом, признаюсь тебе.

– Но она никогда себе такого не позволяла, – вступился за сестру Сержио. – Наверное, просто приревновала тебя. Вы не должны расстраиваться, Кьяра, – обратился он ко мне и, желая утешить, схватил мою ладонь обеими руками. Я почувствовала электрический разряд, пробивающий мое лоно, и, наверное, отпрянула от неожиданности. Сержио глянул удивленно, а Гвидо, собственнически обняв меня за плечи, бросил с усмешкой:

– Кьяра не любит, когда к ней прикасается кто-то кроме меня, – пробурчал он недовольно и тут же осведомился у своего любимчика: – Где наш катер, Сержио?

Молодой синьор Лукарини махнул в сторону самой навороченной лодки, стоявшей у пристани.

– Какой у нас план, отец? – поинтересовался он мимоходом.

– Погуляем по городу, поедим у Донато. Затем разделимся по интересам. Мы с Кьярой прокатимся на гондоле, а ты сам придумаешь, как скоротать это время.

– Подожду вас в ресторане, – кивнул Сержио.

– Тогда начнем со Святого Марка, потом заглянем во дворец Дожей, а после решим, куда дальше идти.

«Самое удивительное, – подумалось мне, – что все хотят показать мне город, но никто даже не поинтересовался, а что же хочется мне. Зайти в музей академии, подняться на Компаниллу, – мысленно вздохнула я и тут же сама себя одернула голосом матери: – Не умничай, детка! Сейчас бы в лучшем случае чистила рыбу на Сардинии…»

– Осторожнее, Кьяра, – предупредил меня Гвидо, помогая запрыгнуть в катер.

Я крепко вцепилась в руку мужа и прошептала чуть слышно: – С вами мне ничего не страшно.

Муж подвел меня к двум высоким креслам на корме. Подождал, пока я усядусь, и занял место рядом. Сержио пристроился напротив отца на откидывающемся стуле и что-то тихо прошептал Гвидо. Муж также негромко ответил.

Я не прислушивалась к беседе мужчин. Лишь любовалась голубой водой Венецианской лагуны и проплывающими мимо катерами и вапоретто, цеплялась взглядом за виднеющиеся вдалеке купола храмов и здание таможни.

– Вон там, – махнул Сержио рукой, привлекая мое внимание, – заброшенные острова. Раньше, во времена республики, тут везде кипела жизнь…

– А с приходом Наполеона все изменилось, – неуверенно вставила я, чем заслужила от мужа одобрительное похлопывание по коленке. – Никак не пойму, почему же никто не очистит острова от зарослей и не устроит музей под открытым небом.

– Наконец-то, папа, – довольно усмехнулся Сержио, – у нас в семье появилась умная и красивая маркиза. Не могу передать, как же я рад. Я снова зарделась от смущения.

«Да и что ответить на такой комплимент? – подумала я. – Это все неправда, я страшная и глупая? Или принять как заслуженный», – но вот как сделать, я пока не понимала.

Оказавшись на площади Сан-Марко, я, открыв рот, разглядывала сам собор. Замерла напротив него и, достав альбом, принялась делать наброски золотых башенок. Сержио заглянул через плечо, заметил снисходительно:

– Немного пропорция подкачала.

Я сделала вид, что не расслышала.

А когда стала рисовать эскиз Башни часов, сын Гвидо просто взял у меня карандаш и альбом и небрежно нарисовал то, что мне хотелось запечатлеть самой.

Я вспыхнула от негодования.

«Пойди трахни курицу», – мысленно выругалась я, вспомнив любимое мамино выражение, употреблявшееся ею в любых жизненных ситуациях. Но вслух ничего не сказала, лишь выразительно глянула на Сержио. Вырвала из альбома лист и протянула его сыну своего мужа.

– Это вам, – храбро заявила я. – У меня свои рисунки.

– Сохраню на память, – улыбнулся Сержио, ни капли не обидевшись. А мне стало стыдно.

Этот инцидент не прошел мимо Гвидо. Но при Сержио он смолчал. А когда после обеда в помпезном ресторане около моста Риальто мы с мужем отплыли от берега на грациозной гондоле, он усмехнулся, глядя на Сержио, оставшегося на берегу.

– А ты с характером, Кьяра, – пробормотал он, целуя меня в висок. – Сержио хотел помочь…

– Я делала, как меня учили, – прошептала я и, набравшись смелости, поинтересовалась у мужа: – Я должна чтить только вашу волю, синьор Гвидо, или всей вашей семьи тоже?

– Ты вышла за меня замуж, – отрезал муж. – Любым мнением, кроме моего, ты можешь пренебречь. Имеешь полное право.

– Что я и сделала, – улыбнулась я мужу. Гвидо сгреб меня в охапку и принялся целовать.

– Кьяра, – задохнулся он от возбуждения. А потом накинул нам на колени толстый плед. Он уже собрался, как обычно, запустить руку мне между ног или, возможно, заняться любовью прямо в гондоле, когда в кармане его брюк завибрировал телефон. Видимо, Гвидо по мелодии различал звонивших и, раздраженно скривившись, потянулся за трубкой. По голосу я поняла, что звонит Микеле, водитель Майбаха. Он что-то кричал в трубку, а лицо Гвидо с каждым его криком превращалось в каменную маску. Муж молча выслушал и бросил холодным тоном:

– Мы скоро подъедем.

Он скорбно глянул на гондольера, приготовившегося петь нам серенады, и, как простой смертный, заметил, извиняясь:

– Не сегодня, друг. В следующий раз ты нам споешь все песни, что знаешь. А сейчас нас ждут на площади Рима. Отвези побыстрее. Деньги можешь оставить.

До конца пути Гвидо молча прижимал меня к себе, боясь отпустить хоть на мгновение. А на площади, гулкой и полной туристов, нас уже дожидался Микеле. Потерянный и убитый горем, он, казалось, постарел на двести лет.

– Что случилось? – попыталась узнать я у мужа. Но Гвидо лишь крепко сжал мои пальцы, а потом подошел к Микеле и обнял его по-братски. У водителя на глаза навернулись слезы. Он от бессилия стучал себя по бокам, приговаривая, что не смог уследить. Гвидо лично распахнул дверь Майбаха. Присел на корточки около пассажирского сиденья, где еще несколько часов назад сидела Лорин и весело махала руками. Муж нахмурился, увидев порезанную со стороны дверцы кожаную обивку, и смачно выругался, вспомнив мать Лорин, ее саму и грязных свиней, их родственников.