Читать книгу Звонок: Проклятие мико - Группа авторов - Страница 1

Бывают в жизни человека дни, которые, подобно занозам из черного дерева, навсегда впиваются в память, и при каждом нечаянном прикосновении к ним внутренний взор содрогается от боли, и сердце, казалось бы, давно успокоившееся и привыкшее ко всякого рода невзгодам, вновь обливается горькой желчью. Таким днем для Мидори Танаки стал тот осенний вечер, когда она в последний раз видела солнце – не то бледное, болезненное светило, что робко пробивалось сквозь пелену токийского смога, а настоящее, живое солнце, полное надежд и обманутых обещаний, каким оно бывало в ее детстве, в далекой, затерянной среди гор префектуре.

Мидори не принадлежала к числу тех, кого судьба баловала своим вниманием. Рано оставшись без родителей, воспитанная в строгости у дальних, равнодушных родственников в провинциальном городке, она с юных лет усвоила одну простую истину: мир не ждет от тебя ничего, кроме тихого, почти незаметного служения. Ее жизнь с самого начала была окрашена в оттенки серого: серые стены школы-интерната, серые лица опекунов, серое, бесцветное небо над крышами чужого дома. Она научилась говорить тихо, ходить бесшумно, а смех ее, редкий и чистый, подобный звону хрустального колокольчика, замирал, не достигнув ничьих ушей. Ее единственным убежищем стал мир книг, тайком пронесенных в ее комнату, где она, затаив дыхание, следила за приключениями отважных героинь и вела безмолвные беседы с великими писателями прошлого.

Вышедшая замуж по расчету – не своему, а дяди-опекуна, видевшего в этом браке выгоду для своего бизнеса, – за немолодого служащего средней руки, она и в замужестве не обрела того, что называют счастьем. Муж ее, господин Танака, человек сухой и озабоченный исключительно служебным положением и мнением начальства, вскоре после свадьбы охладел к молодой жене, находя ее слишком мечтательной, «витающей в облаках» и, как он выражался, «со странностями». Брак их был бездетным и безрадостным, похожим на долгую, унылую церемонию, где каждый жест был регламентирован, а каждое слово взвешено. Единственной отрадой Мидори стали ее редкие вылазки в муниципальную библиотеку, где она могла часами блуждать меж стеллажей, и долгие, уединенные прогулки по заброшенному парку недалеко от их дома, где она, забыв о приличиях, могла подолгу сидеть на мшистом камне, глядя на мутные, покрытые ряской воды пруда, воображая себя героиней прочитанных романов, чья жизнь была полна страстей и великих свершений.

Смерть мужа от внезапного инсульта, настигшего его прямо за рабочим столом, не опечалила ее, а лишь оставила ощущение вакуума, огромной, зияющей пустоты, которую нечем было заполнить. На похоронах она стояла в черном кимоно, с лицом, непроницаемым, как маска Но, и окружающие шептались, что она бесчувственна и холодна. Они не знали, что за этой маской скрывалось не горе, а полное, абсолютное одиночество. Оставшись со скромными сбережениями и небольшим страховым вознаграждением, Мидори покинула безликую квартиру в новом районе и сняла небольшую, всего в две комнаты, квартирку в одном из тех старых деревянных домов района Ситамачи, что стояли, тесно прижавшись друг к другу, словно боясь развалиться от ветхости и всеобщего забвения. Дом этот, почерневший от времени и дождей, с прогнившими ступенями крыльца и скрипучими половицами, стал ее раковиной, ее коконом, в который она погрузилась, как в тихое, почти затворническое житие.

Единственным живым существом, связывавшим ее с внешним миром, был юный племянник, сын ее покойной сестры, студент престижного Токийского университета, Акира. Он был полной ее противоположностью – шумный, жизнерадостный, с открытым лицом и ясным, прямым взглядом. Его воскресные визиты, наполненные рассказами о студенческой жизни, о новых книгах и идеях, становились для Мидори глотком свежего воздуха в ее затхлом существовании. Он один умел вызывать на ее устах ту самую, редкую и потому драгоценную улыбку, что заставляла ее лицо на мгновение помолодеть. Он приносил с собой шум большого города, запах поездов и кофеен, и его присутствие на несколько часов разгоняло призраков одиночества, ютившихся в углах ее скромного жилища.

Именно после одного из таких визитов, проводив Акиру до станции и чувствуя, как привычная, щемящая тоска одиночества вновь смыкается над ней, подобно холодной воде, Мидори, движимая внезапным, отчаянным порывом, решила разобрать старый бабушкин сундук, пылившийся в темном, заставленном коробками чулане. Сундук этот, темный, лакированный, с потускневшей металлической фурнитурой и причудливыми узорами, выведенными золотой краской по углам, всегда пугал ее своим молчаливым, угрюмым видом. В детстве ей казалось, что из его щелей доносится тихое, зловещее шипение, и она обходила его стороной. Но в тот вечер ею двигало странное, необъяснимое желание заглянуть в прошлое, которое, как она смутно надеялась, хранило в себе нечто более теплое и человечное, чем ее собственное, безрадостное настоящее.