Читать книгу Записки грумера. Честные истории о трудностях и радостях профессии - Группа авторов - Страница 1

Эта книга посвящается ГРУМЕРАМ – фанатам животных, готовых часами вычесывать, стричь, щипать, мыть и сушить представителей мокроносых.

Предисловие

В конце октября 2025 года исполнилось семь лет, как я не выпускаю из рук грумерские ножницы. Я посчитала эту дату отличным поводом уйти из профессии и опубликовать свои заметки о радостях и трудностях работы с животными. Надеюсь, мои любимые клиенты меня поймут и простят.

Эта книга – мой путь от новичка до профессионала, включая ошибки и победы. Она о том, как начать, упасть, снова подняться, добиться результатов и достойно завершить главу жизни, посвящённую грумингу.

За годы работы я заполнила семь рабочих дневников – их основная задача была вести так называемую «запись», дополнительная – фиксировать особенности характера четвероногих клиентов, индивидуальные нюансы ухода и предпочтения владельцев. Эти заметки помогали мне выстраивать индивидуальный подход к каждому питомцу.

Перелистывая страницы своих дневников, я вновь переживала и забавные случаи, и непростые ситуации. Вспоминала и задавалась вопросом: как мне удалось всё это выдержать? Днём – основная работа в офисе, вечерний груминг в будни и по три‑четыре собаки каждый выходной. Это была настоящая гонка, испытание на прочность. Сегодня я отчётливо понимаю: именно этот непростой опыт сделал меня тем специалистом, которым я стала.

В целях сохранения конфиденциальности моих клиентов и их питомцев я изменила имена и некоторые детали, но истории остались подлинными – в них отражён мой путь в этой непростой, но очень увлекательной профессии.

Груминг в цифрах

7 лет работы, 6 сотен клиентов, 5 основных инструментов (машинка, нож, ножницы, когтерез, расческа), 4 комплекта спец одежды, 3 килограмма пудры для тримминга, 2 подушки из шерсти самоеда и целая тонна собачьих волос.

Откуда растет хвост или, Как все начиналось

В детстве я любила слушать сказки на пластинках. Моей самой любимой была «Карлсон, который живёт на крыше». У Малыша были Боссе и Бетан – его старшие брат и сестра. А у меня никого не было – ни сестрёнки, ни братишки, ни собаки, ни Карлсона. А я очень‑очень хотела, чтобы у меня кто‑то был. Но больше всего я мечтала о собаке.

Каждый вечер перед сном, закрывая глаза, я представляла, как вырасту и заведу себе целый «зоопарк»: собак, кошек, хомяков, голосистых канареек, волнистых попугайчиков и даже маленькую обезьянку.

Родители жили свою взрослую жизнь и не сильно вдохновлялись моими мечтами о домашних животных. Переломный момент случился одним летом, когда мы поехали к родителям папы, и у них окотилась кошка. В то время в деревнях не знали о стерилизации кошек, а из соображений здоровья в помёте оставляли только одного котёнка. Этот оказался рыженьким.

К моменту, как мы приехали, у котёнка уже открылись глазки, и он мог осторожно выбираться из бумажного короба, исследуя мир. Я часами возилась с ним: гладила, играла, смастерила ему игрушку из газеты – свернула кусочек трубочкой и в середине перевязала ниткой. Наша идиллия продолжалась месяц – я была очень счастлива. А потом настала пора уезжать.

Помню, как сказала маме, что если она не хочет заводить мне собаку, то я возьму этого котёнка или останусь у бабушки. Наверное, в тот момент я была полна решимости так сделать. По крайней мере, не припомню случая до этого, чтобы я была настолько настойчивой. А мама не очень любила кошек, но, видя мой категорический настрой, поняла, что придётся чем‑то пожертвовать, чтобы не везти кота домой. И тогда мама предложила: «Хорошо, давай сделаем так: мы не будем брать этого котёнка, но через какое‑то время обязательно купим собаку». Не сразу, но всё же родители сдержали своё обещание.

Незадолго до того, как у нас появилась собака, родители купили мне книжку с названиями пород. Это была советская книга в твёрдом переплёте, напечатанная на бумаге не самого лучшего качества. А в середине – цветные фотографии разных пород собак. Я прочитала её от корки до корки. Особенно меня завораживали фотографии. Когда я приехала к своей прабабушке на летние каникулы, рассказывала ей взахлёб: «Вот вырасту и заведу себе собаку – афганскую борзую».

Прабабушка внимательно меня слушала, задавала уточняющие вопросы, и мне, школьнице начальных классов, было очень приятно, что она разделяет мой интерес. Хотя вообще‑то, как и её внучка – моя мама, бабушка не была большой любительницей собак. Она всегда говорила: «У нас „ко двору“ только трёхцветные кошки. Больше никто не приживается».

Мне было одиннадцать или двенадцать, когда у нас появился чёрный‑чёрный Дик – щенок немецкой овчарки. Я сама выбирала ему имя. Дик был немного диковат и этим полностью свою кличку оправдывал. Говорили, что это породная особенность. Если овчар – последний в помёте, самый маленький и самый чёрный, без единого пятна другого цвета, – это лучший защитник и сторож.

Изначально предполагалось, что Дик будет охранять новую машину в гараже. В непростые 90‑е годы это казалось разумной идеей. Я не знаю, как родители представляли себе её воплощение, но в конечном итоге собака к машине осталась не приучена. Дик боялся её как огня. Наша первая совместная летняя поездка с ним на папину малую родину стала настоящим испытанием. Дику было около года. Всю первую половину пути он отчаянно сопротивлялся, пытался поставить свои длинные ноги на подголовник водительского сиденья и покусывал папу за шею. Я сдерживала его как могла, но не помогал даже строгий ошейник с металлическими шипами.

Когда Дик был маленьким, а я училась в школе, именно на мне лежали все заботы о нём – от прогулок до ухода. Мама лишь кормила собаку. В те первые месяцы его жизни я регулярно вытирала за ним лужи с линолеума. От постоянного нахождения в холодной воде мои руки покрывались «цыпками» и болели. Когда он немного подрос, я стала приучать его к улице. Приходила из школы и шла с ним гулять. Было очень обидно, когда он справлял нужду «по‑маленькому» на улице, а «по‑большому» ходил исключительно дома. Меня это очень сильно расстраивало. Казалось, я что‑то делаю не так, неправильно. Но это были мелочи по сравнению с ощущением радости – наконец‑то у меня появилась собака.

Дик был моим самым лучшим другом. Родители допоздна задерживались на работе, и тогда я садилась в коридоре перед Диком на корточки, и грусть как рукой снимало. Я гладила его чёрную, как смоль, шерсть, разговаривала с ним, как со взрослым, обнимала его могучую шею.

Был очень весёлый случай, который мы всей семьёй вспоминаем до сих пор. В то время не было никаких кормов, и мама кормила его «натуралкой». В основном это было такое незамысловатое блюдо, как «тюря», когда в тёплое молоко или суп добавлялся хлеб. Иногда мама варила кашу. Однажды она дала ему остатки какого‑то салата: то ли винегрета, то ли селёдки под шубой, где была свёкла.

Я темы еды не касалась, поэтому была не в курсе, что собака ела на завтрак, обед или ужин. А свёкла, как известно, обладает ещё неким слабительным действием. Одним словом, у шестимесячного щенка, перенёсшего к тому же пару недель до этого прививку, началось то, что на медицинском языке называется «жидкий стул» с вкраплениями красного цвета.

Я в панике, родители на работе. Я сама сходила к ветеринару, договорилась, что он его посмотрит, привела собаку к нему. Ветеринар его осмотрел, не нашёл никаких страшных симптомов, но на всякий случай вколол Дику в мышцу задней ноги какой‑то укол, а на обратном пути щенок начал заваливаться на бок. Мне ничего не оставалось делать, как взять на ручки тушку в десять килограммов и нести его домой «на пупке» порядка километра. Я шла, плакала, думая, что собака умирает, не в состоянии даже вытереть слёзы и сопли, потому что руки были заняты Диком. А вечером пришли родители, мама вспомнила про винегрет, Дик к этому времени оклемался, и все дружно надо мной посмеялись. Наверное, в тот момент я и решила стать ветеринаром.

Когда я озвучила эту мысль о будущей профессии родителям, мама пренебрежительным тоном спросила: «Ты что, хочешь всю жизнь коровам хвосты крутить?» Папа тоже не был в восторге от моей затеи погрузиться в эту тяжёлую, низкооплачиваемую и абсолютно непрестижную работу. Так я выяснила, что ветеринары не только собачкам и кошечкам прививки ставят, но и принимают роды у крупного рогатого скота. А для того, чтобы вытащить сорокакилограммового телёнка из коровы, требуется не маленькая сила. Где сила и где я? Мне предстояло либо нарастить мышцы, либо пересмотреть планы. И я склонилась к последнему, но не ушла далеко. Я обратила свой взор на профессию кинолога. «Дрессировать в фуфайке собак?» – спросил папа. Мне нечего было ему ответить.

В то время в сельской местности профессия «грумер» была не известна, хотя в больших городах уже работали отдельные специалисты на коммерческой основе. Домашних животных держали единицы. Не было в продаже и специальных инструментов. Иногда я смотрела на невероятно длинные когти Дика и каждый раз ломала голову: чем же их укоротить? Хоть пилкой пили.

Я любила приводить Дика в порядок: вычёсывала его маминой массажной расчёской, мыла в ванной человеческим шампунем. А вот сушиться феном он не давался.

В семейном альбоме есть фотографии, где на фоне красного советского ковра, на зелёном диване сидят мама и папа, а посередине – я, с Диком на коленках. Он тогда нервничал и глубоко дышал. А мне от этого было безумно уморительно и смешно. Это было невероятное ощущение большого такого счастья, тепла, беззаботного времени и любящей семьи. Семьи, в которой есть собака.

А потом, лет в четырнадцать, я посмотрела американский фильм «Розы для богатых» и решила стать адвокатом. В тот момент все «собачьи» профессии разом забылись на следующие пятнадцать лет.

Собака или курсы груминга?

В две тысячи двенадцатом году детские мечты неожиданно, но настойчиво постучали в дверь моей взрослой жизни. Это было время, когда мы с сыном, школьником начальных классов, переехали из районного центра в город на Волге – столицу региона. Квартира была куплена в ипотеку, зарплата в офисе была мизерной, и передо мной остро встал вопрос о дополнительном источнике дохода.

Я даже и не вспомню сейчас, как мне пришла в голову эта идея со стрижкой собак. Только собаки у меня не было к тому моменту уже около десяти лет, и я очень плохо представляла, что это за зверь и с какой стороны к нему надо подходить. В то время курсы груминга вкупе с оборудованием стоили приблизительно столько же, если не больше, сколько приличный породистый щенок. Предстояло сделать непростой выбор: что первично – щенок или курсы с оборудованием? Кроме того, я слабо себе представляла, где я буду стричь всех этих собак. Кухня была четыре квадратных метра, а в единственной комнате, которую мы с сыном делили на двоих, на полу лежал ковролин.

Как мне казалось, я рассудила здраво: сначала – собака, потому что помимо груминга я горела желанием заниматься разведением. Вопрос, касаемый пола, даже не обсуждался – девочка. Летом две тысячи тринадцатого года, во время совместных прогулок с сыном по набережной, мы не видели никого и ничего, кроме собак – присматривались к породам. До тех пор, пока моя коллега, наслышанная о моих планах, не бросила вскользь, что видела как‑то в интернете фотографию красивой маленькой белой собачки очень редкой породы, стоящей «как крыло „Боинга“». Порода с труднопроизносимым названием – вест‑хайленд‑уайт‑терьер.

Я бросила все свободные от работы и воспитания ребёнка силы на поиски щенка с хорошей родословной, но это оказалось совсем непросто. В нашем городе тогда было порядка пяти взрослых собак, все они были привезены из Москвы. Мои переговоры с московскими питомниками не увенчались успехом: заводчикам было удобнее пристроить щенков в непосредственной территориальной близости к Москве и области.

Я не теряла надежды и однажды в газете наткнулась на объявление от молодого питомника в Уфе о бронировании только что родившихся вестиков. Созвонившись с заводчицей, мы проговорили детали и получили фотографии трёх свободных девочек. Мы с сыном выбрали щенка… по салатовой ленточке. А как ещё можно было среди трёх абсолютно одинаковых щенков выбрать своего? Оставалось подождать полтора месяца, чтобы забрать малышку на осенних школьных каникулах.

Стоимость щенка составляла тридцать тысяч рублей, моя зарплата – семь тысяч. Существовала только одна возможность осуществить нашу мечту – взять потребительский кредит. Заводчица сделала нам скидку, равную стоимости железнодорожных билетов, порядка двух тысяч; нашему счастью не было предела.

На ноябрьские праздники, не сказав родным ни слова, мы поехали забирать нашу собаку. Мы сели в поезд вечером, рано утром должны были приехать в Уфу, забрать щенка, а уже через пару часов у нас был поезд обратно. Было очень волнительно. Я переживала: «А вдруг заводчица проспит и не приедет так рано на вокзал? А вдруг щенок нам не понравится? А вдруг нас не посадят обратно на поезд? А вдруг с документами будет что‑то не то? А вдруг…» Но всё прошло по‑доброму. В столь ранний час на вокзал Уфы приехала вся семья провожать щенка в новый дом. Они тоже успели к ней привязаться.

Мы возвращались обратно. Щенок лежал в переноске, сын то и дело совал ей пальцы, чтобы пощупать её мокрый нос, словно переживал, не померещилась ли ему собака. Я сама, если честно, пыталась осознать последствия своего поступка. Мы так долго мечтали о собаке. А на обратном пути, в поезде, меня вдруг начали терзать сомнения: «А правильно ли я поступила? Зачем я это сделала? Теперь не уедешь никуда, будешь привязана к этой собаке. Теперь она будет гадить дома, на ковролин. Что же делать?»

Но всё было уже сделано. Дальше мы привыкали друг к другу. Я не пускала её в комнату. Она пищала по ночам – ей было страшно и холодно. На следующий день после приезда из Уфы я потащила сына в цирк, хотя он не просил. Цирк нужен был мне. Мне срочно нужны были положительные эмоции. Мне хотелось абстрагироваться и забыть, что теперь у нас есть собака. Появилось много дополнительных хлопот: сделать недостающие прививки, продержать её месяц дома на карантине, приучать к улице (а там холодный ноябрь), где‑то её стричь.

А потом наступил последний день две тысячи тринадцатого года – день, когда ей исполнилось четыре месяца. Он оказался рабочим. Я пришла домой в пять часов вечера, уставшая, голодная. Приняла ванну, укуталась в махровый халат, легла на диван и положила её себе на грудь. Так мы и уснули. С тех пор мы десять лет спали вместе, вплоть до моего переезда в собственную квартиру в Москве.

В этом году моей любимице исполнилось двенадцать лет. Забегая вперёд, скажу, что из всех сорока девяти щенков, произведённых ею на свет, я не смогла выбрать ни одного, похожего на неё. Дейзи – абсолютно моя собака, самая единственная и самая неповторимая, поэтому я точно знаю, что не найду место в сердце для другого вест‑хайленд‑уайт‑терьера.

Тем не менее восемь лет назад произошло событие, которое поставило меня перед необходимостью вспомнить о давнем намерении стать грумером, а заодно – «расчистить» в своём сердце небольшое местечко для собаки‑улыбаки, корги Дестин. Я «влезла» в очередную ипотеку.

В две тысячи восемнадцатом году, двадцать пятого января, в Татьянин день и День студента по совместительству, на разных концах Москвы увидели свет два помёта по пять щенков: Дейзи ощенилась в третий раз, вельш‑корги‑пемброк Хэппи – в первый. Это была любовь с первого взгляда. Договариваясь о встрече с заводчиком, я решила, что только посмотрю. Наивная! После знакомства с двухнедельной «проказой» я уехала в состоянии эйфории и с осознанием того, что в нашей жизни скоро появится ещё одна собака.

Этот щенок стоил тех денег – восемьдесят тысяч рублей: озорные, глубокого коричневого цвета миндалевидные глаза, забавный хвост, который, как мне казалось, не помогал, а только мешал ей держать равновесие, и яркий окрас «триколор». Даже здесь сказалось моё желание «выделиться из толпы»: у всех купированные рыжики, значит, у меня будет хвостатый триколор. Брать кредит уже не было необходимости. В один субботний день в конце марта малыши‑вестики разъехались по новым домам, а в воскресенье мы с сыном – теперь уже не на поезде, но на такси – забрали Дестин домой.

Дестин – официальное имя. Оригинальности мне не занимать: для удобства я решила, что удобнее было бы звать собак Дейзи‑Дести; иногда я путалась. Как различали они, кого я зову, – не знаю, но ошибались редко. Кто думает, что две суки в доме – это не два кобеля, те сильно ошибаются. Получив вместо пяти собственных белых мелких «детей» трёхцветную бешеную табуретку, Дейзи впала в ступор, граничащий с безумием. Она тыкала Дести в холку своим носом при каждом удобном случае, видимо, проверяя на прочность. Та отчаянно огрызалась.

Несмотря на юный щенячий возраст, за свою еду коржик боролась так, словно собиралась выиграть чемпионат мира по поеданию собачьего корма на время. Представить себе ситуацию, при которой две собаки мирно стоят и спокойно поглощают корм из рядом стоящих мисок, – что‑то из области фантастики.

С тех пор ничего не изменилось. Одна собака ест в кухне, вторая – в комнате. А вот миска с водой у них общая. В ней всегда свежая кипячёная вода: Дейзи очень привередливая и ни за что не будет пить воду, разбавленную Дестиными слюнями. Так и живём.

Кстати, один из самых первых вопросов клиента грумеру – отнюдь не про опыт работы, а про наличие собственного питомца. Это формирует степень доверия к специалисту. Для грумера же очень часто собственная собака становится «нулевым пациентом». Так что я в своё время интуитивно сделала правильный выбор: сначала – собака, потом обучение.

Школа груминга

У меня есть жизненное кредо: я всегда выбираю лучшее из возможного. Так было и с выбором школы груминга. В две тысячи шестнадцатом году я наконец смогла финансово позволить себе семидневные интенсивные курсы груминга в лучшей груминг‑школе столицы. К тому моменту моя собака уже успела побывать на выставках и даже стать мамой.

Чтобы посвятить себя учёбе, пришлось всё тщательно спланировать. Я дождалась отпуска и попросила мужа взять на себя заботу о ребёнке и собаке. Мне нужно было полностью погрузиться в процесс: с раннего утра и до позднего вечера быть в школе.

Режим оказался жёстким. Каждое утро я вставала в половине седьмого, чтобы к девяти быть на месте. Занятия длились до шести вечера, а домой я возвращалась уже ближе к восьми. Целую неделю – с понедельника по воскресенье – моя жизнь состояла только из учёбы. Мозг буквально закипал: за семь дней нужно было усвоить объём знаний, на который другие тратят месяцы. Это был формат суперинтенсива – я сама его выбрала, желая сразу получить максимум информации.

Выбирая школу, я внимательно изучила программы, проанализировала сайты учебных заведений и заметила странную закономерность: если школа уделяет внимание оформлению сайта, значит, и внутри всё выстроено грамотно. Для меня не имела значения удалённость – важно было получить нужные знания в сжатые сроки.

Школа совмещала обучение с работой полноценного салона груминга. Это оказалось огромным преимуществом: не нужно было искать собак для практики – школа предоставляла моделей. Их владельцы платили символическую сумму, получая при этом пусть не идеальную, но достаточно экономную стрижку.

Обучение выстроили логично. Утром – теория: нам выдали объёмную методичку, а мы конспектировали ключевые моменты. После обеда – практика. Иногда на двух человек давали одну собаку: время было ограничено, нужно успеть отработать навыки за неделю.

Самым болезненным уроком для меня стала стрижка когтей. В теории мне не хватило важных нюансов: как стричь постепенно, как правильно фиксировать лапы (поднимать задние, подгибать передние или класть собаку на спину), как избежать повреждений. На практике с одной собачкой я допустила ошибку: слишком коротко подстригла коготь. Началось кровотечение. Я едва успела завершить работу в срок: на собаку отводился один час, и из‑за того, что я много времени провозилась с травмированным когтем, к финалу собака оказалась не до конца готова.

К воскресенью мой мозг буквально «перегрелся». Я купила преподавателям цветы, поблагодарила и вышла из школы с мыслью: «Вряд ли я буду этим заниматься – слишком сложно». Не было отторжения, но и прежнего энтузиазма тоже. Я осознавала несколько важных вещей: теории недостаточно – нужны долгие часы практики; совмещать обучение с семьёй крайне сложно; за семь дней невозможно стать профессионалом.

Школа дала мне азы: базовые знания, первые практические навыки, понимание процессов. Но настоящий опыт, как я позже поняла, начинается уже после диплома – в реальных условиях, с реальными собаками и их владельцами.

Чемоданчик грумера

В школе после обучения была возможность купить набор инструментов по «выгодной цене», но мой, перегретый плотной учебной неделей, мозг не был способен мыслить конструктивно, и я решила взять паузу на обдумывание. Паузу, которая в конечном итоге затянулась на два года.

Когда я подошла к серьёзному решению «сейчас или никогда», я взяла консультацию у руководителя питомника, от которого выставлялась моя собака, – что именно нужно купить для старта: машинку для стрижки, несколько ножей‑насадок, прямые и филировочные ножницы, пуходёрку ручной работы, фурминатор для проведения экспресс‑линьки, однорядную расчёску, тримминговый нож, когтерез средних размеров и пудру для тримминга.

Полупрофессиональный фен у меня был. «Спецодежду грумера» – синтетические брюки и футболку – я купила в «Спортмастере» несколько позже, а нейлоновый фартук, как тот, в котором работают обычные парикмахеры, заказала на маркетплейсе.

Взяла чёрный, бывший школьный ранец сына, купила маленький прорезиненный коврик, который обычно люди покупают для ванной комнаты (до садовой плёнки в хозяйственном магазине я додумалась ближе к закату карьеры), и два намордника «Зооник» разных размеров – для маленьких и средних собак. Достала летние сланцы и приготовилась работать.

Через некоторое время, после не фатальных, но значимых ошибок, в моём чемоданчике появилась аптечка. Я положила туда хлоргексидин, ватные диски, бактерицидный пластырь, капрамин – кровоостанавливающее средство – и мазь «Ортофен», которая стала «скорой помощью» для мышц рук после работы со сложными экземплярами.

Самой бесполезной покупкой на начальном этапе оказалась покупка грумерского стола с фиксирующей петлёй. Дело в том, что квартира была маленькой. Сначала я принимала клиентов в комнате, где спала. Иногда владельцы отказывались оставлять собаку одну, и я не противилась. Потом я переместилась в маленькую кухню на пять квадратных метров. Просторнее не стало. Но в кухне стоял обеденный стол, и грумерский туда уже не умещался. А так как он был достаточно тяжёлый и мне приходилось его тягать с балкона на балкон, я на какое‑то время оставила его практически на улице.

Через год с момента начала моей карьеры я его продала на «Авито», потому что мне не хватало денег на оборудование для ультразвуковой чистки зубов. Покупательница оказалась из числа заводчиков цвергшнауцеров. Так я бонусом получила несколько дополнительных клиентов на следующие годы работы.

Первый «блин комом»

Понимая, что даже если «сарафанное радио» заработает и я перестригу всех собак района, этого будет недостаточно для моего финансового плана, я зарегистрировалась на одном из сервисов, который помогает встретиться клиентам и специалистам, и стала думать, как мне завлечь первую собаку.

Моя идея была следующей: стрижка будет бесплатной, если клиент даст согласие на фотосъёмку. Через некоторое время мне позвонила женщина, судя по голосу – в возрасте, чтобы поинтересоваться, действительно ли это так. Я это подтвердила, и мы договорились о встрече на выходной день.

Нахождение незнакомого человека в квартире не входило в мои планы. Кроме того, я не хотела, чтобы кто‑то стал свидетелем моей неопытности. Я не обратила внимания на тот факт, что с самого порога хозяйка заявила, что они забыли дома намордник. Я взяла у изумлённой возможностью уехать женщины поводок и сказала, что позвоню, как завершу работу.

Я взяла собачку, поставила её на грумерский стол. Пёс всем своим грозным видом стал показывать, что лучше бы мне к нему не приближаться. Предварительно в нашем телефонном разговоре я поинтересовалась, какой груминг у собаки был раньше, потому что шерсть вельш‑терьеров триммингуют – выщипывают. Клиентка сказала, что у них запущенный вариант, который приехал с дачи, и его нужно просто подстричь, оставив длину три миллиметра, то есть очень коротко.

Во всей этой сутолоке я забыла, что задача была именно сделать стрижку, а не тримминг, потому что это домашний вариант, не требующий стопроцентного соблюдения стандартов стрижки именно этой породы. Она стала размахивать у меня перед носом тысячной купюрой, и я совершенно забыла, что в моём предложении было сказано – стрижка без оплаты.

Кроме того, отправив клиентку домой, не позволив ей побыть с питомцем, я совершила грубую ошибку: агрессивные собаки обычно спокойнее себя чувствуют, когда владельцы находятся в поле их зрения. Позже я вынесла из этой ситуации урок: если владельцы настаивали на своём присутствии во время стрижки, я не отказывала. Порой так было легче всем участникам процесса: владельцы видели, что именно происходит с животным, оно успокаивалось, и я быстрее выполняла свою работу.

На курсах в школе груминга были идеальные по поведению модели с чуть заросшей шерстью. В реальности, если грумер работает на выезде или на дому, а стоимость услуг немного или значительно ниже, чем в салоне, чаще всего бывает иначе. Собаку привозят после полугодового пребывания на даче – всю в пыли, колтунах и репьях. Ей не нужен «идеальный» груминг. Ей нужна гигиеническая стрижка.

Что это значит? Для того чтобы сделать из собаки «человека», необходимо подстричь тело покороче (вне зависимости от требуемого стандарта), укоротить когти, выстричь из подушечек лап волосы (вперемежку с грязью, асфальтной крошкой, иногда битумом), удалить из ушей волосы, подстричь их, а также голову и морду, тщательно вымыть и высушить.

Эту собаку за шесть лет её жизни, видимо, никто никогда до меня не тримминговал. Она не давалась мне стричь морду, и не спасал ни один намордник. Она огрызалась на меня, я рычала на неё. И это продолжалось четыре часа. Когда пришла хозяйка, она долго лепетала, как же я с ним справилась и как я, должно быть, устала. Всунула мне в руки тысячу рублей и ушла. А через неделю мне «прилетел» отзыв: «Результат не достигнут» и три «звезды».

Мои руки были изодраны в хлам острыми когтями. На руках – мозоли, а на пальцах – кровоподтёки. Псу тоже досталось. Если стрижку когтей он перенёс более‑менее достойно, то выдергивание шерсти (такого опыта у него, скорее всего, не было) стало серьёзным испытанием для нас обоих. Морду я не смогла подстричь даже близко по стандарту. Пёс готов был оттяпать мне руку по самые плечи при виде приближающихся ножниц.

Первый блин всегда комом. Я не ждала, что из‑под моих нетренированных ручек выйдет что‑то стоящее с первого раза. Но это был полный провал. «Результат не достигнут». Эти слова, как стук дятла, долбили мозг, попутно кроша мою самооценку в щепки. На неделю я упала в депрессию. Никто и ничто не могло меня заставить взять в руки инструменты ещё раз.

Муж сначала успокаивал, потом ржал надо мной, подтрунивал и говорил, что я слабачка, раз сдалась в первом «бою». Но меня ничего не брало. И лишь понимание, что мне просто необходимы деньги, не дало мне сойти с дистанции. Через неделю я нашла в себе силы поднять правую руку, со всей силы махнуть ей вниз и сказать самой себе: «Я не слабачка, я попробую ещё раз».

«Блин» второй

У моей собаки, вест‑хайленд‑уайт‑терьера Дейзи, на тот момент было около двадцати щенков. Кто‑то из них уехал в регионы, кто‑то – за границу. Владельцам тех щенков, которые остались в Москве, я сделала рассылку приблизительно следующего содержания: «Друзья, я встала на путь груминга. Если у вас есть желание привести вашего питомца в порядок за небольшие деньги, буду рада вам помочь». Несколько человек откликнулись, в том числе хозяйка щенка из последнего помёта, который всего лишь несколько месяцев назад переехал в свой новый дом.

Предполагалось, что пока у собачки будут спа‑процедуры, «родители» отъедут за покупками в ближайший торговый центр. Я взяла себя в руки и, как учили, первым делом начала со стрижки когтей. Надо сказать, что у этой породы когти сами по себе очень длинные. С чего‑то я решила, что не надо мелочиться, и одним движением отрезала больше, чем было необходимо.

В итоге – из короткого (по сравнению с другими) когтя хлещет кровь, а у меня нет кровоостанавливающей жидкости (такую обычно используют для маникюра). У меня сразу «упало забрало», потому что замаячил на горизонте очередной провал, а я не могу приступить к стрижке, потому что приходится зажимать коготь. Собака бьётся в истерике, я – в кровище. Кое‑как перебинтовала ей палец бинтом и начала стричь тело.

Так как это была девочка, хозяйка изъявила желание оставить ей юбочку. Это значит, что мне необходимо было провести машинкой ровную линию, отделяя тем самым стриженую часть тела от так называемой юбки. А потом подстричь ровно саму юбку.

Вспомнился случай, когда ко мне пришла клиентка с маленькой собачкой. Муж – стилист высшего класса, работает со знаменитостями. То есть уровень владения ножницами говорит сам за себя. И вот он говорит: «Что, я собаку не подстригу, что ли?» В итоге – три часа мучений: у собаки язык через плечо, у стилиста – язык через плечо, волосы по всей комнате, результата ноль. Мораль: стричь людей и собак – разные уровни «стричь».

В моей практике было два случая, когда я стригла людей. С работой я справилась, но это было очень непросто, хотя я владею и машинкой, и ножницами. Любой грумер скажет, что собак стричь легче. Так же, как и парикмахер, который скажет, что в жизни бы не стал стричь собак.

Первый случай – когда в коронавирусный год были закрыты все парикмахерские, я подстригла своего сына под машинку, оставив ему всего один сантиметр. Второй раз я подстригла садовника в нагрузку к хозяйской собаке – ему тоже было неважно как, главное, чтобы покороче.

Итак, навыка у меня ещё не было, поэтому линии были кривыми, юбки – косыми, когти – кровоточащими. Отдавала я собаку с тяжёлым сердцем. Признаться, что у меня случилась оказия, было очень стыдно. Пройдёт ещё очень много времени, прежде чем я научусь признавать свои ошибки публично. Но тогда я вышла к владельцам, отдала им собаку и проблеяла что‑то про неровную юбку. А через пять минут мне позвонила хозяйка и стальным голосом спросила: «А что с когтем?» И я ещё что‑то проблеяла.

Больше я ни собачку, ни хозяйку не видела. Спустя три месяца, когда я уже перестригла не одну сотню когтей и набила руку, я написала ей сообщение: мол, появляйтесь, обещаю, обойдёмся без крови. Но она даже не удосужилась ответить.

Стрижка когтей – это целое искусство, с одной стороны, и «раз плюнуть» – с другой. Когда моя собака была щенком, я столкнулась с этой процедурой в первый раз. Щенка трясло от стресса, пока я орудовала «гильотиной». Естественно, я задела сосуд и, как большинство моих клиентов, отложила и когтерез, и идею стричь эти самые когти в дальний ящик – до времён, пока меня не приспичило встать на путь грумера.

Одним словом, стричь коготь собаке нужно по миллиметру‑два, поворачивая плоскость когтереза на сорок пять градусов. А не так: «вжух» – и полкогтя нет. Другая моя ошибка – замалчивание ошибок. А они есть у всех. Кто не ошибается – тот не растёт. Это сильно – сказать, что ты ошиблась. И даже если этот клиент больше никогда не придёт, моя совесть будет чиста.

Кроме того, на этапе набивания руки экономить на кровоостанавливающих средствах – такая себе идея. А их наличие экономит массу нервов всем участникам процесса.

Такой вот второй «блин» получился у меня с «внучкой». Один провал – беда, два провала подряд – катастрофа. Я угодила в очередную депрессию. Все знаки судьбы мне словно кричали: «Куда ты прёшься, криворукая? Ты ни на что не способна!»

Неделю спустя мне написала знакомая заводчица с вопросом, возьмусь ли я за тримминг вест‑хайленда её знакомой. Мой козерожий дух был согнут, но не сломлен. Самолюбие не сдавалось, и я согласилась.

Тримминг – зачем он?

Говорят, Бог любит троицу. Тримминг этой собаки стал моей крайней проверкой «на вшивость». Теперь мне предстояло доказать, что я готова к самому сложному: работе с жёсткой шерстью пород, которые не линяют. Спойлер: после относительно успешного прохождения третьего испытания Вселенная окунула меня с головой в эту непростую профессию на следующие семь лет.

Немного отвлекусь от темы. Что такое тримминг, если коротко: у некоторых пород шерсть «созревает», как колос в поле – прорастает, всходит, вырастает, отмирает. Её нужно удалять вручную, иначе собака будет выглядеть неопрятно. К таким породам относятся: вест‑хайленд‑уайт‑терьеры, вельш‑терьеры, скотч‑терьеры, керн‑терьеры, фокс‑терьеры, шнауцеры и некоторые другие. Собаки таких пород не линяют.

Для выставочных собак тримминг обязателен. Для домашних питомцев допустима стрижка под машинку, но многие владельцы хотят соблюдать стандарты породы. При этом даже в рамках одной породы шерсть различается: у кого‑то жёсткая, как мочалка, у кого‑то – мягкая и плохо поддаётся выщипыванию.

Раньше я не понимала – как это – выдёргивать волосы собаке. Разве так можно? А ей не больно? Если волос «созревший», при правильном тримминге, с использованием тримминговочного ножа или камня, а также специальной пудры или присыпки, волос отходит быстро и практически безболезненно. Задача грумера – зацепить небольшое количество волос и с усилием дёрнуть их в направлении роста.

Сейчас расскажу, как я постигала дзен тримминга. Это событие произошло где‑то между тем, как я закончила обучение, но ещё не начала заниматься грумингом профессионально. Мне не терпелось хоть как‑нибудь начать. Я купила детскую присыпку и заказала на «Авито» тримминговый камень. Он напоминает продолговатую штуку для заточки ножей. Я поставила свою собаку на кухонный стол, щедро посыпала её присыпкой и начала «гладить» этим камнем. Волосы не отходили, потому что я делала это слишком нежно, а нужно было прикладывать усилие. Через две минуты я бросила эту затею и положила камень в дальний ящик.

Затем я купила два тримминговочных ножа Artero – красный и синий. Красный лежал без дела до тех пор, пока я его не продала, а вот синий за время работы я затёрла «до дыр». К слову сказать, даже нож ручной работы, привезённый из ближнего зарубежья, оказался не настолько удобным, как этот синий.

Итак, новый инструмент – в наличии, и попытка номер два относительно тримминга. Начало октября 2018 года. У меня помёт из восьми щенков, готовых вот‑вот покинуть «отчий дом». Восемь двухмесячных вест‑хайленд‑уайт‑терьеров для практики! Я взялась за дело с энтузиазмом. У меня был когтерез для кошек – он же подходил для маленьких щенков, у которых ещё очень мягкие и белые коготочки. Капилляры через такие когти просвечивают, поэтому я никого тогда не поранила. Щенячий первый волос отходил превосходно.

Одного щенка я запомнила очень хорошо. Все щенки попискивали, но сопротивления не оказывали. Этот же совершил все гадкие дела, пока я его тримминговала, и истошно вопил на весь дом. Через месяц он стал моим первым клиентом на выезде. Я просто подстригла его под самый длинный двенадцатый нож, поэтому всё прошло не так нервно, как при первом тримминге.

Вдохновлённая щенячьим успехом, я попросилась на мастер‑класс к знакомой заводчице вест‑хайленд‑уайт‑терьеров. Я снимала видео, всё подробно записывала, тренировалась на двух её собаках, потом, когда купила инструменты, – на своей собаке. Моя девочка мужественно стояла на столе три часа. И вроде бы получилось неплохо, но, когда я сделала фотографию, сразу увидела все недочёты. Фотография – это такая лупа, через которую видно все минусы работы грумера. Поэтому я редко фотографировала. А зачем расстраиваться лишний раз?

Одним словом, к тому моменту, как мне торжественно вручили с порога двенадцатикилограммовую мочалку для тримминга, у меня был какой‑никакой опыт и приблизительное представление по линиям – ну, то есть, где триммингуем, а где стрижём.

Сказать, что при виде объёма работы я впала в панику, – не сказать ничего. Я внутренне истерила и думала, что самое раннее, когда я смогу закончить, – это утро. Хозяйка уехала и сказала звонить ей минут за сорок до окончания. Пару минут я просто перебирала руками эту шерсть в палец длиной, жёсткую, как проволока. К счастью, по характеру собачка была спокойная. Она невозмутимо пристроила пятую точку и зевнула, словно говоря: «Ну и чего ждём, начинай давай!» И я начала.

Через три с половиной часа монотонной физической работы у меня отваливалась правая рука. Я её не чувствовала, она как будто двигалась по инерции. На указательном пальце вздулся огромный волдырь. Я хотела только одного: чтобы эта собака исчезла, испарилась, чтобы её забрали вот прям сейчас. Мне уже не нужно было никаких денег. Я просто мечтала, чтобы всё завершилось в тот же момент, и еле сдерживала внутренние слёзы. Мне было физически больно, некомфортно, страшно, что я не смогу доделать до конца. Но я внутренне собралась и сказала себе: «Я смогу». Я потом ещё много раз так себе говорила. Эти два волшебных слова: «Я смогу».

Именно тогда меня посетила искра, которая значительно позже сформировалась в правило: «Чтобы стать грумером – нужны деньги и время; чтобы быть грумером – нужны Железные Яйца и Стальной Хребет (терпение, упорство и умение работать с сопротивлением)».

Мне заплатили сумму, вдвое больше, чем я ожидала. Я очень плохо помню, как на автомате убирала комнату, потом выгуливала свою собаку. Помню, что мне пришлось забинтовать пальцы пластырем, а руку – от плеча до кисти – шерстяной шалью, предварительно щедро намазав её согревающей мазью. Но это всё равно не помогло. Я еле встала на следующий день, чтобы пойти на работу.

Но это был опыт. Я смогла доказать самой себе, что я могу, что я осилю, что я достойна, что я УЖЕ – грумер.

Собака, которой не суждено было стать моей

Я назвала её Клео. Это был четвёртый помёт моей «снежной» собаки Дейзи. В каждый предыдущий помёт я всматривалась с надеждой найти лучшую суку, чтобы оставить её для разведения. Но что‑то всегда мешало.

В первом помёте было восемь щенков – семь мальчиков и всего одна девочка. Я шутила: «Семь сыночков и лапочка‑дочка». Через четыре месяца она уехала жить в Германию.

Во втором помёте было семь щенков, но их так быстро всех забронировали, что я не успела «мама» сказать. В третьем помёте было пять щенков – один пацан, остальные – девки. Взгляд ни на кого не упал. Тем более что сразу же, как щенки разъехались по домам, в доме появилась шебутная коржиха – та ещё пакостница.

Четвёртый помёт появился в непростой для меня период: я боялась не справиться с платежами по ипотеке. В тот момент мне казалось, будто я смогу совмещать работу, груминг по вечерам и выходным – и при этом ухаживать за тремя собаками в двухкомнатной квартире.

Я твёрдо решила оставить одного щенка из этого помёта. Когда малышам исполнилось два месяца, большинство разъехалось по новым домам. В квартире остались трое: Дейзи, её дочь и девятимесячная рыжая бестия. Я едва успевала следить за всем этим хаосом и не замечала, как квартира постепенно превращалась в настоящий хлев.

Коридор был слишком узкий. В нём помещалась лежанка только для одной собаки. Лежанка корги стояла в спальне сына. Где будет спать новый член семьи – я не задумывалась. И начался щенячий ад.

Здесь надо сказать, что с тех пор, как у корги начали чесаться зубы, она нашла себе увлекательное занятие: рыть «тоннель» к соседям вниз. Полы в квартире не были идеальными.

В конце 2014 года, когда страну накрыл очередной кризис и стройматериалы подорожали за одну ночь в два раза, муж принял решение сэкономить на перестилке полов: рабочие положили ДВП на полусгнившие доски, а сверху застелили линолеум, закрепив края рейками.

Корги быстро обнаружила слабое место и на протяжении нескольких месяцев, зацепившись одним зубом за край линолеума из‑под рейки, целыми днями развлекалась как могла. А я, находясь на работе днём, со страхом и скрепя сердце ждала фотоотчёт сына по возвращении из школы домой.

Я перестилала линолеум каждые выходные. В какой‑то момент я плюнула и просто положила доски от щенячьих ящиков на пол. Она не растерялась и грызла их. Щепки летели в разные стороны. Она ходила в туалет этими щепками. Я поняла, что если я что‑то не сделаю, я просто угроблю собаку. Поэтому я снесла весь настил с полов.

И вот к этому бедламу присоединяется ещё один щенок. Которому тоже надо где‑то справлять нужду, где‑то бегать, драть пелёнки в вату, жрать эту вату вместе с жёлтыми кусками спрессованной мочи. Ему нужно где‑то поставить его миску, корзинку, котомку. И тут мой мозг взорвался.

«Нет, Боливар не выдержит двоих», – и я позвонила знакомой заводчице с вердиктом: «Продаём. А заодно и эту бестию рыжую».

Продолжение истории я расскажу чуть позже, а пока вернёмся к Клео.

Маленькая белая собачка нашла свой дом уже на следующий день после моего судьбоносного решения. Я переживала. Я хотела, чтобы у неё были самые лучшие родители, самый лучший дом, самая вкусная еда и самая мягкая перина. Я хотела, чтобы она была счастлива. Поэтому я дала тысячу ценных и ещё более ценных указаний новой маме перед отъездом.

Владельцам этого помёта я говорила, что у них есть выбор: самостоятельно найти грумера, водить собачку в салон, привезти на груминг ко мне или принять меня на своей территории.

Через месяц Клео приехала ко мне на наведение красоты. Шерсть у неё была мягкая, поэтому я стригла её машинкой. Она обладала достаточно спокойным характером. На грумерском столе вела себя прилично, и, несмотря на всё же небольшой опыт, мне понадобилось полтора часа, чтобы завершить работу и вернуть её хозяйке.

Мне привозили её ещё пару раз до того случая, как я решила взять её в качестве модели на конкурс.

Что случилось с корги

В отличие от Клео, это всё же была моя собака. Я её выбрала, я несла за неё ответственность. Это правда. Хотя официально мы взяли её, чтобы она стала собакой сына.

У меня уже была Дейзи. Она спала со мной в обнимку и признавала меня единственной хозяйкой по всем законам стаи. А мой пятнадцатилетний сын в вечных наушниках воспринимался ею скорее как назойливый старший брат: он то щипал её под одеялом, то пищал детскими игрушками перед носом. Даже его прогулки сводились к трём минутам – не больше.

Принимая решение о покупке второй собаки, я полностью отдавала себе отчёт, что выгул, приучение к туалету, возможные выставки и другие хлопоты будут целиком и полностью на моих плечах. В то время, когда ей исполнилось три месяца и прошёл карантин от прививок, за окном разливалось весеннее тепло. Начались майские праздники – для кого‑то. А для меня начался очень важный и ответственный период – приучение щенка к туалету.

Если упустить что‑то в этот период или сделать неправильно, собака может и во взрослом состоянии справлять свою нужду дома. Если кто‑то относится к подобным вещам со снисхождением, оправдывая в основном собственную лень, немощь или неудобство, – для меня это табу. Собака, которая после шести месяцев гадит дома, – либо невоспитанная, либо владельцам так удобно.

Ранней весной, в майские праздники, мой день начинался в пять утра. Живой будильник уже вилял хвостом у дивана. Еле продрав глаза и на ходу вставив линзы, я спускалась с ней с третьего этажа и ставила на только что пробившуюся после зимних холодов травку.

Самый простой и быстрый способ показать собаке, что от неё требуется, – вывести её на улицу после ночного сна. Она немного покружится, понюхает и сделает свои дела. Сначала – дела попроще. Дела посложнее она понесёт обратно в дом, но потом привыкнет и их делать на улице. Сразу после этого собачку нужно похвалить и, желательно, дать вкусняшку для закрепления положительного результата. И так – четыре‑пять раз в день, особенно после еды. Целый месяц. Понятно, что она не всё будет доносить до улицы, особенно на первых порах: заиграется, забудется…

К концу мая я ходила как зомби: подъём в пять утра ежедневно, вечный недосып, работа, переклеивание обоев и перестилание линолеума по выходным, обычные дела по дому. Я вымоталась. Я выдохлась. Я просто закончилась к осени. Поэтому апофеозом накопленной усталости стало решение продать одного двухмесячного щенка и девятимесячную суку и остаться, как в прекрасном далёком «раньше», с одним мальчиком и одной собакой.

И тут в дело вмешался мой сын. Он сказал: «Ты посмотри в её глаза». А эта овца, которая вот уже пять месяцев жрала линолеум вместе с моими нервами и не давилась, и правда сидела и смотрела на меня своими коричневыми миндалевидными глазами, периодически опуская их в пол. «Как ты будешь её продавать? Она же нас очень любииииииит!»

Он плакал. Мой мальчик пятнадцати лет. Он рыдал и просил её оставить. Он вцепился ей в шею и размазывал сопли и слёзы прямо по рыжей шерсти. Он искренне клялся, что будет выводить её по вечерам. Он, кстати, так и делал следующие две недели. Он её спас. И тогда она, по собачьему негласному праву, стала ЕГО собакой.

Когда гром и молнии стихли и опасность миновала, она исподтишка всё же подгрызала обои и линолеум. Так продолжалось до тех пор, пока ей не исполнилось десять или одиннадцать месяцев. Я давала ей физическую нагрузку, минеральные добавки и в какой‑то день отметила, что она вот уже неделю не бедокурит. Моему счастью не было предела.

Я быстренько заказала из «Леруа» кусок нового линолеума. На выходных должен был приехать муж из командировки. Мне хотелось всё отремонтировать к его приезду. Помню, что я угробила целый вечер на ремонтные работы. Чтобы не переклеивать все обои сверху донизу, я аккуратно отрезала по горизонтальной линии и обновила только низ стены, не обратив внимания, что один из уголков приклеился неплотно.

На следующий день мне нужно было отлучиться из дома. Когда я вернулась, увидела следующую картину: собака с понурым видом лежит под диваном, муж на кухне готовит и мурлычет что‑то под нос, на стене оторван клок обоев.

Оказывается, как только я вышла, Дести прямо у мужа на глазах подошла к этой стене и с видом «Смотри, что я сейчас сделаю!» рывком вырвала клок обоев. В ответ на её выходку он взял тапок и с видом «Я тоже так могу!» ка‑а‑а‑ак всыпал ей люлей по первое число! С тех пор ни один кусок обоев или линолеума в квартире не пострадал.

Эта история научила меня терпению и ответственности: ведь даже самые сложные периоды заканчиваются, если не опускать руки, а выбирая собаку, мы выбираем не только радость, но и работу над собой.

Первый йорк

В детстве я ходила в музыкальную школу. На аккордеоне я училась играть, потому что инструмент мне достался в наследство от мамы. А позже, в старших классах школы, я училась игре на гитаре. Так вот. Если выучить всего 5 аккордов – можно спеть десятки песен. Через двадцать лет я поняла: если научиться стричь йорка – можно подстричь любую породу.

Каждую свободную минуту с момента начала своей грумерской деятельности я посвящала самообразованию: изучала видеоуроки маститых грумеров и активно искала первых клиентов через онлайн‑сервис.

С момента получения сертификата в груминг‑школе большинство теоретических знаний, не подкреплённых практикой, улетучились, казалось, на 99 процентов. А тот несчастный один процент, что остался в моей памяти, состоял из воспоминаний об отрезанном когте.

Сразу скажу, что после стрижки первого в моей практике йорка я стала заполнять дневник – обычный школьный дневник. К тому времени на моём счету было уже пять собак, и я решила, что пора вести статистику. В соответствующий день недели я записывала контакты клиентов, породу собаки, важные детали по стрижке и сумму. Комплекс для йорка, включающий непосредственно стрижку, вычёсывание колтунов, подстригание когтей, формирование «тапочка» на лапах, чистку ушей и мытьё с сушкой, составлял тогда тысячу рублей. За выезд я денег не брала.