Читать книгу Разорванная судьба - Группа авторов - Страница 1

«Судьбу можно разорвать – но она всё равно найдёт дорогу назад.»

Конрад

Арина стояла на табуретке, которую сама притащила к кухонному столу, и изо всех сил старалась удерживать равновесие. Восемь лет – возраст, когда хочется дотянуться до всего сразу, но тело ещё не всегда слушается. Она упиралась коленями в край столешницы, наклонялась вперёд и мешала тесто в большой стеклянной миске, сосредоточенно, почти торжественно, как будто от этого зависело нечто важное.

Мука была повсюду. На столе, на полу, на её рукавах. На кончике носа – маленькое белое пятно, которое она не замечала. Лицо напряжённое, брови сведены, губы поджаты. Она считала движения венчиком, стараясь не сбиться, иногда останавливалась, заглядывала внутрь миски и снова принималась мешать.

Я остановился в дверях кухни и не стал сразу говорить.

Мне было четырнадцать. Возраст, когда ты уже многое понимаешь, но ещё не умеешь с этим жить. За два года, что Арина и её мать появились в нашем доме, я привык к их шагам, голосам, привычкам. Привык к тому, что этот дом иногда звучит иначе. Теплее. Спокойнее.

Сейчас он звучал именно так.

– Ты уверена, что кухня это переживёт? – спросил я наконец, опираясь плечом о дверной косяк.

Арина вздрогнула всем телом. Венчик дёрнулся в её руке, тесто плеснуло на край миски. Она резко обернулась, сначала испуганная, потом возмущённая, и тут же нахмурилась, увидев меня.

– Конрад! – возмущённо сказала она. – Ты меня напугал.

Я усмехнулся и оттолкнулся от косяка, заходя внутрь. Пол под ногами был тёплым, лампа над столом горела мягко, и кухня пахла чем-то сладким и сырым одновременно.

– Ты сама себя пугаешь, – ответил я и наклонился, заглядывая в миску. – Это что?

– Кекс, – заявила она с таким видом, будто сомнений быть не может. – Я делаю кекс.

Я внимательно посмотрел на смесь. Она была густой, неоднородной, с комками, которые Арина старательно пыталась разбить венчиком.

– Он выглядит смело, – сказал я. – Очень смело.

Арина приподняла подбородок, крепче сжала венчик и продолжила мешать.

– Мама сказала, что если стараться, всё получится, – упрямо произнесла она. – И аккуратно мешать.

Она мешала слишком быстро. Венчик скользил по стеклу, издавая глухой звук, и табуретка под ней опасно скрипнула.

Я сделал шаг вперёд и положил ладонь на край табуретки, останавливая его раскачивание.

– Давай помогу, – сказал я спокойнее. – Ты сейчас вместе с тестом полетишь на пол.

Она замерла. Несколько секунд смотрела на миску, потом на меня, будто решала, можно ли мне доверить такое важное дело. Восемь лет – возраст, когда самостоятельность ценится выше всего.

– Только аккуратно, – сказала она наконец и подвинулась, освобождая место.

Я взял венчик, чувствуя, как её взгляд цепляется за каждое движение. Начал мешать медленно, по краям, так, как видел раньше. Она следила, наклоняясь ближе, иногда указывая пальцем.

– Вот здесь ещё, – сказала она. – Там комочек.

Я послушался. Комочек исчез.

– Видишь, – сказал я, – всё просто.

Она улыбнулась краешком губ. Не широко. Сдержанно. Гордясь тем, что это её идея.

– Ты знаешь, – сказала она вдруг, уже тише, – ты мне за это время стал почти как брат.

Рука с венчиком остановилась. Я не сразу продолжил. В груди что-то сжалось и разжалось одновременно. За два года мы действительно стали ближе, чем я ожидал. Я не планировал. Я вообще не думал, что могу к кому-то привязаться так быстро.

Я поставил венчик на стол и посмотрел на неё сверху вниз. Маленькая. Восемь лет. Слишком открытая. Слишком доверяющая.

– А ты мне стала как сестра, – сказал я и провёл рукой по её волосам, слегка растрепав причёску.

Арина возмущённо пискнула, тут же рассмеялась и попыталась увернуться, но табуретка не дала ей отступить.

– Эй! – сказала она. – Я старалась!

Я улыбнулся и притянул её к себе, коротко, осторожно, так, чтобы она не потеряла равновесие.

– Любимая сестра, – добавил я тихо. – Даже не думал, что так привяжусь.

Слова остались между нами. Я не привык говорить такие вещи. Тем более – чувствовать их так ясно.

– А в школе всё нормально? – спросил я, отстраняясь и снова глядя ей в лицо. – Никто не обижает?

Арина покачала головой.

– Нет. А если будут, я к тебе приду.

Она сказала это спокойно. Без сомнений. Как само собой разумеющееся.

Я кивнул.

– Правильно. Я разберусь.

В этот момент в кухне появилась Элина.

– Арина, – сказала она мягко, – тебе пора спать. Уже поздно.

Арина вздохнула, бросила взгляд на миску, потом на меня, но спорить не стала. Осторожно слезла с табуретки и подошла к матери.

Элина посмотрела на меня.

– Тебе бы тоже не мешало лечь пораньше, – сказала она. – Ты снова не спишь до ночи.

Я пожал плечами.

– Я привык.

Она смотрела на меня спокойно. Без упрёка. Без давления. Я поймал себя на мысли, что рад ей. Я не помнил свою мать – она умерла при родах. Элина не пыталась занять её место. Она просто была рядом. Этого хватало.

– Спокойной ночи, Конрад, – сказала Арина у двери.

– Спокойной, – ответил я. – Завтра увидимся.

Она улыбнулась и ушла вместе с матерью. Дверь закрылась. Дом стал тише.

Я постоял на кухне ещё несколько секунд, глядя на миску с тестом, потом вымыл руки и направился в кабинет отца.

Кабинет всегда был другим. Тяжёлым. Закрытым. Там пахло бумагами, кожей и чем-то металлическим. Отец сидел за столом, склонившись над документами. Лицо собранное, жёсткое.

– Поздно, – сказал он, не поднимая головы.

– Ты опять рискуешь, – ответил я, останавливаясь напротив стола.

Он поднял взгляд.

– Ты ещё слишком молод, чтобы понимать.

Злость поднялась внутри. Я сжал пальцы, но голос остался ровным.

– Этот мир до добра не доведёт, – сказал я. – Ты мог бы выйти. Вести легальный бизнес. Без этого.

Он усмехнулся коротко.

– Уже нет.

Слова легли тяжело. Я ничего не ответил, развернулся и вышел.

В саду было холодно. Я достал сигарету, прикурил, прислонившись к стене дома. Никто не знал, что я курю. Это было моё.

Первый выстрел прорезал тишину так резко, что у меня на мгновение заложило уши. Звук ударил по нервам, прошёлся по коже, и тело отреагировало раньше мысли – плечи напряглись, пальцы сжались, сердце сбилось с привычного ритма.

Я замер.

Второй выстрел прозвучал ближе. Глухой, тяжёлый. Такой, после которого уже не остаётся сомнений.

Третий.

Я почувствовал, как пальцы, державшие сигарету, ослабли. Она выпала, упала на плитку и погасла почти сразу, оставив после себя едкий запах. Я не посмотрел вниз. Я уже бежал.

Ноги скользнули по полу, когда я рванулся обратно в дом. Воздух изменился – стал плотнее, тяжелее. Каждый шаг отдавался в висках. Я толкнул дверь гостиной так резко, что она ударилась о стену.

Отец лежал на полу.

Не так, как лежат, когда падают. Не неловко. Не случайно. Он был раскинут, тяжело, неправильно. Кровь растекалась под ним тёмным пятном, медленно, почти лениво, пропитывая ковёр. Я сделал шаг вперёд и почувствовал металлический запах, от которого свело горло.

Он повернул голову. Медленно. С усилием.

Посмотрел на меня.

Узнал.

– Конрад… – выдохнул он.

Голос был слабым. Не таким, каким я привык его слышать. Не голосом человека, который командует, приказывает, решает. Это был голос человека, у которого почти не осталось времени.

– Беги.

Слово прозвучало не как приказ. Как просьба.

Я сделал ещё шаг. Потом ещё один. Колени задрожали, но я не остановился. Я опустился рядом с ним, протянул руку, не зная, куда именно тянуться, что делать, как остановить то, что уже происходило.

– Я помогу, – сказал я, и голос предал меня. – Я сейчас… я…

Наверху раздался выстрел.

Потом ещё один.

Крики. Глухой удар. Что-то тяжёлое рухнуло на пол.

Я резко поднял голову и дёрнулся в сторону лестницы. В груди вспыхнуло одно имя. Я даже не произнёс его вслух.

Я рванулся вперёд.

Рука отца сомкнулась на моём запястье.

Хватка была слабой, но цепкой. Последней.

– Ты им уже не поможешь, – сказал он хрипло, выдыхая каждое слово с усилием. – Пожалуйста… беги. Спасай себя.

Я посмотрел на его руку. На пальцы, испачканные кровью. Потом на его лицо. Он смотрел на меня так, как никогда раньше. Не как на сына, которого нужно закалить. Как на ребёнка, которого нужно спасти.

Глаза жгло. В груди стало тесно, словно воздух внезапно закончился.

– Папа… – вырвалось у меня.

Он покачал головой. Совсем немного. Этого хватило.

– Беги, – повторил он.

Я понял.

И это было хуже всего.

Понял, что он не отпустит.

Понял, что он уже всё решил.

Понял, что если я останусь, мы умрём вместе.

Я вырвал руку. Резко. Почти грубо. Поднялся на ноги и побежал, не оглядываясь, потому что если бы оглянулся – не ушёл бы.

Шаги гулко отдавались в коридоре. Воздух резал лёгкие. Где-то наверху снова раздались выстрелы, но я уже не различал, откуда именно. Дом, который ещё несколько минут назад был живым, наполнялся хаосом.

Я вылетел наружу.

Взрыв прогремел так близко, что меня отбросило вперёд. Земля дрогнула под ногами. Окна вспыхнули ярким светом. Огонь вырвался наружу сразу, жадно, без паузы, поднимаясь вверх.

Я остановился.

Слишком далеко, чтобы вернуться.

Слишком близко, чтобы не видеть.

Дом горел.

Пламя пожирало его этаж за этажом. Крыша трескалась. Огонь отражался в окнах, и от этого казалось, что дом смотрит на меня.

Ноги отказали.

Я упал на колени прямо на асфальт. Тело ударилось о холод, кожа обожглась, но боль не дошла до сознания. Я даже не понял, в какой момент перестал стоять – ноги просто отказали. Дыхание сорвалось, грудь сжало так, что воздух больше не входил. Я попытался вдохнуть резко, жадно, и закашлялся, сгибаясь вперёд, упираясь ладонями в землю. Лёгкие горели. Сердце билось слишком быстро, сбивчиво, как будто не понимало, зачем продолжать.

Имена вспыхнули в голове одно за другим.

Но именно одно из них разорвало меня окончательно.

Я согнулся сильнее, уткнувшись лбом в собственные руки, и на секунду поверил, что если сжаться достаточно сильно, если исчезнуть внутри себя, это прекратится. Не прекратилось.

Перед глазами возникла Арина. Живая. Такая, какой она была всегда – с доверчивым взглядом, с этой тихой радостью, с которой она вошла в наш дом два года назад. Тогда она стояла в прихожей, неловко сжимая ремешок своей сумки, и смотрела вокруг так, словно боялась сделать лишний шаг и всё разрушить. А потом начала смеяться. Просто так. И дом перестал быть мёртвым.

Я резко вдохнул – и тут же задохнулся снова.

Потому что теперь в голове было не это.

Я представил другое.

Как она услышала первые выстрелы.

Как не поняла сразу, что происходит.

Как замерла.

Как вжалась в стену или спряталась под стол, потому что так делают дети, когда им страшно.

Я представил, как она увидела людей с оружием. Чужих. Жёстких. Огромных для её восьмилетнего мира. Как у неё дрогнули руки. Как она, возможно, звала. Не меня – просто кого-нибудь. Любого.

А меня не было.

Я не стоял рядом.

Я не закрыл её собой.

Я не сказал, что всё будет хорошо.

Никто не защитил её.

Эта мысль ударила сильнее огня. Сильнее выстрелов. Сильнее всего.

Чёрт побери.

Ей было всего восемь лет.

Восемь лет – это не страх. Это не кровь. Это не ночь, в которой приходят убивать. Это вера в то, что взрослые всегда успевают. Что старший брат всегда рядом.

Я стиснул зубы так сильно, что челюсть заныла. В глазах жгло, до темноты, до боли, но слёзы не выходили. Я зажмурился, отчаянно, до пятен под веками, пытаясь вытолкнуть из головы её испуг, её одиночество в этом доме – и понял, что не смогу.

Я буду жить с этим.

Я медленно поднял голову.

Огонь поднимался всё выше. Дом рушился, ломался, исчезал, превращаясь в пепел прямо у меня на глазах. Всё, что я не смог защитить. Всё, что у меня отняли.

Я смотрел на пламя и чувствовал, как внутри что-то меняется. Не ломается. Не рвётся. Становится твёрдым. Холодным. Неподвижным.

Я отомщу.

Мне не важно, сколько времени это займёт.

Мне не важно, сколько крови будет на моих руках.

Мне не важно, кем мне придётся стать.

Если для этого нужно стать монстром – я стану им.

Если нужно отказаться от всего, во что я верил, – я откажусь.

Если дороги назад больше не будет – я не обернусь.

Я найду каждого, кто пришёл в этот дом.

Каждого, кто дал приказ.

Каждого, кто решил, что может забрать чужую жизнь.

Это была не мысль.

Это была клятва.