Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов ХIХ столетия

Оглавление

Группа авторов. Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов ХIХ столетия

Предисловие

I. Отечественные философы 40–60-х годов XIX столетия и проблематика русского земледельческого мировоззрения

Глава 1. Социально-политические и философские воззрения Н.П. Огарева, А.И. Герцена и М.Н. Бакунина (ранний период творчества)

II. Отечественная литература и литературно-критическая мысль 40–60-х годов XIX столетия и проблематика русского мировоззрения

Глава 2. Возможно ли в России позитивное дело: романное творчество И.С. Тургенева

Глава 3. Русский человек в деле и недеянии: опыт исследования И.А. Гончарова

Глава 4. Герой-идеолог и российская жизнь в ранней прозе А.И. Герцена

Глава 5. Помещик и крестьянин как части русского патриархального целого: романная проза Д.В. Григоровича и С.Т. Аксакова

Глава 6. Природа, народ, жизнь и смерть как фундаментальные понятия и ценности русского мировоззрения: от автобиографической трилогии до «Войны и мира» Л.Н. Толстого

Глава 7. Демократическая интерпретация русского мировоззрения. Пути становления «мысли народной» в поэзии Н.А. Некрасова и у писателей «народнической ориентации»

III. Русское мировоззрение в экранизациях произведений отечественной классической литературы

Глава 8. Мировоззрение героев романов И.С. Тургенева в их киноинтерпретациях

Глава 9. Нравственные искания героев Л.Н. Толстого: экранные образы

Заключение

Об авторах

Отрывок из книги

Теоретические и мировоззренческие позиции, отстаиваемые явно или завуалированно авторами художественных произведений, иногда требуют, а иногда и предвосхищают их содержательное прояснение или более точное формулирование в рамках философского знания. И поскольку эти теоретические и мировоззренческие позиции до того, как облечься в художественные формы, в теоретической форме часто присутствуют в текстах профессиональных социальных мыслителей, то из этого, естественно, вытекает необходимость их специального анализа.

Вместе с тем, поскольку такого рода работа вписывается в рамки деятельности профессиональных историков русской философии, она создает для нас необходимость обозначить в этой сфере свой специфический круг интересов. Таковым, на наш взгляд, должно быть рассмотрение тех вопросов и проблем, которые в явном или скрытом виде, во-первых, стали предметом анализа литераторов в связи с исследованием русского мировоззрения вообще и мировоззрения русского земледельца в частности. И во-вторых, тех, которые, не сделавшись для писателей предметом специального художественного рассмотрения, тем не менее были значимы или оказали воздействие на существо рассматриваемых тем.

.....

Впрочем, такой странный разговорный контекст ничуть не мешает посетителям салона адресоваться к Губареву с высочайшим почтением. «Замечательно, поистине замечательно было то уважение, с которым все посетители обращались к Губареву как наставнику или главе; они излагали ему свои сомнения, повергали их на его суд; а он отвечал… мычанием, подергиванием головы, вращением глаз или отрывочными, незначительными словами, которые тотчас же подхватывались на лету, как изречения самой высокой мудрости. Сам Губарев редко вмешивался в прения; зато другие усердно надсаживали грудь. Случалось не раз, что трое, четверо кричали вместе в течение десяти минут, и все были довольны и понимали»[120]. Такова атмосфера салона, таково «содержание» произносимых в нем речей. Что же представители другого лагеря – западников?

Верный своему художническому приему – не осуждать, но демонстрировать, Тургенев уже в следующей главе знакомит читателя с представителем другой оппонирующей стороны – западником, отставным надворным советником Созонтом Ивановичем Потугиным.

.....