Оглавление
Группа авторов. «Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег
Благодарности
Дмитрий БЫКОВ. Предисловие
Игорь КОХАНОВСКИЙ[1] Серебряные струны
Актер
Борис ПОЮРОВСКИЙ[4] Студент Владимир Высоцкий
Аза ЛИХИТЧЕНКО[5] Эпизоды
Иза ВЫСОЦКАЯ[6] «Мы были почти дети…»
Юрий ЛЮБИМОВ[7] «Он спел всё, что хотел!»
Алла ДЕМИДОВА[11] Каким помню и люблю
Вениамин СМЕХОВ[12] Живой и только
Валерий ЗОЛОТУХИН[13] «Всё в жертву памяти твоей…»
Анатолий ВАСИЛЬЕВ[32] Сосед по гримерке
Зоя БОГУСЛАВСКАЯ[33] Время Любимова и Высоцкий
Владимир ВОЙНОВИЧ[34] «А я ему не позвонил…»
Михаил ЛЕВИТИН[35] Невстреча с Высоцким
Владимир ДАШКЕВИЧ[36] Композитор Владимир Высоцкий
Галина ВОЛЧЕК[37] «Свой остров»
Станислав ГОВОРУХИН[38] В одной связке
Геннадий ПОЛОКА[39] Две гитары и ударная установка
Георгий ЮНГВАЛЬД-ХИЛЬКЕВИЧ[40] «Я хотел снимать Высоцкого во всех своих фильмах»
Эльдар РЯЗАНОВ[41] И актер, и поэт
Борис РЫЦАРЕВ[42] Как Высоцкий не стал Соловьем-разбойником
Александр МИТТА[43] Арап Петра Великого и другие моменты жизни
Петр ТОДОРОВСКИЙ[44] Как я подыгрывал Высоцкому
Ия САВВИНА[45] «Это тебе, Володечка…»
Поэт
Евгений ЕВТУШЕНКО[46] Прощание
Василий АКСЕНОВ[47] Высоцкий в альманахе «Метрополь»
Андрей БИТОВ[48] Последний огненный бык
Андрей СИНЯВСКИЙ[49] Певец и сочинитель песен
Наум КОРЖАВИН[50] «Хорошо, что Высоцкого поют сейчас»
Валерий ЗОЛОТУХИН. Как скажу, так и было, или Этюд о беглой гласной
Юлий КИМ[51] Словесный эквилибрист
Александр МЕЖИРОВ[52] «Он был дьявольски, пронзительно умен»
Юрий ЭНТИН[53] «Мы с тобой одной крови – ты и я!»
Константин МУСТАФИДИ[54] «А жизнь кругом бурлила…»
Борис АКИМОВ[55] Как записывался архив
Кумир
Сергей ЮРСКИЙ[56] Кумир
Ольга ТРИФОНОВА[57] «Но строк печальных не смываю…»
Эрнст НЕИЗВЕСТНЫЙ[58] Человек беспредельной души
Борис МЕССЕРЕР[59] Владимир Высоцкий
Михаил ШЕМЯКИН[60] «Вспоминай всегда про Вовку…»
Никита ВЫСОЦКИЙ[61] «Память об отце – наше семейное дело»
Фотоальбом
Отрывок из книги
Составитель сборника Игорь Кохановский и «Редакция Елены Шубиной» благодарят журналиста и исследователя творчества В. С. Высоцкого Марка Цыбульского за предоставленные материалы с сайта http://v-vysotsky.com/, Всеволода Ковтуна за материалы с сайта http:/otblesk.com/vysotsky; Валерия Перевозчикова за предоставленные тексты интервью, Юрия Голигорского за беседу с А. Д. Синявским, Динский историко-краеведческий музей за предоставленные фотографии из личного архива Евгения Люцко.
Во-первых, в этом сборнике случаются свидетельства вроде «А меня Том Сойер однажды здорово поколотил» (если помните, на мнимых похоронах Тома такое могли сказать о себе почти все присутствующие). Высоцкий далеко не всем авторам этого сборника говорил добрые слова, далеко не со всеми охотно встречался, а откровенен и вовсе был с единицами. От некоторых он отделывался заведомо невыполнимыми обещаниями, другие просто были ему в тягость, и вообще видно, что чем дальше, тем меньше он хочет общаться с кем бы то ни было. Он устает быть равным себе, и издержки этого статуса – во многом искусственного, но что делать, если с личной совестью у людей напряги, – обрушиваются на его ближний круг. Поздний Высоцкий – Высоцкий страшно раздраженный. Оно и понятно: в условиях, где почти ничего нельзя сделать и даже искусство уже не спасает, единственным возможным образом жизни становится саморастрата, сжигание свечи с двух сторон. Почти все заметные и одаренные люди конца семидесятых – начала восьмидесятых заняты самоуничтожением, а их пытаются удерживать; естественно, их это бесит. Это может быть алкоголь, как у Даля и Высоцкого, а может – лихорадочный бешеный труд, как в случае Трифонова; иногда суррогатом смерти выступает бегство, как у Аксенова или Тарковского, который, впрочем, долго там не прожил. В таких ситуациях человек всегда один, спасители только мешают. Воспоминания о Высоцком выявляют то главное в нем, чего мы, может быть, не чувствовали: несовместимость его статуса с жизнью, постоянное негодование от двойственности и фальши этого статуса. Кумир миллионов – он страдает от тысячи бытовых унижений, вынужден пить и есть с начальниками, которые в любой момент могут его посадить за левые концерты или регулярные аварии; вырываясь за рамки всех правил и самого земного притяжения – он обязан быть дисциплинированным актером, сниматься, играть спектакли, выслушивать претензии; завоевав весь мир и получив доказательство своего признания в Париже и Голливуде – зубами выгрызает визы и задыхается под все более липкой опекой органов. Главное же – он все больше ощущает себя заложником этой репутации: как хорошо было, когда его слава – после «Вертикали» – только начиналась! Тогда он был сочинителем веселых или серьезных песенок, одним из многих; но выморочная, больная, замкнутая ситуация семидесятых превратила его в борца и светоч. И вот ему ничего нельзя, а при этом многое можно: поклонники негодуют – какой же ты борец, когда на «мерседесе» ездишь, из заграницы не вылезаешь? Где ты искренен – в военных своих песнях или в притчах вроде «Тот, который не стрелял»? И почему ты молчишь о нарастающем маразме, и почему ты вообще все меньше пишешь нового? (А что нового в этот момент пишут остальные? Главным образом автоэпитафии вроде «Жука в муравейнике».)
.....
Запел как можно спокойнее, задавая себе четкий ритм. Окончил. Тишина. После паузы Артур Макаров, пользовавшийся репутацией нашего домашнего мэтра, лукаво-одобряюще сказал: «Давай еще раз». Я понял, что песня получилась, песня понравилась.
Вскоре «Бабье лето» стало у нас чуть ли не своеобразным гимном. И Володя часто пел сам, что было своего рода признанием песни.
.....
