Отрывок из книги
В любимом фильме автора «Небо над Берлином» Вима Вендерса старый писатель, чей текст поэтически скрепляет это киноразмышление о людях и ангелах, то и дело возвращается к одной фразе, звучащей проникновенным рефреном: «Когда ребенок был ребенком…» Не только рефреном, но и камертоном, эти слова напоминают нам о мире истины; сближают людей и ангелов, тихо поворачивают их лицом друг к другу. Человек на ощупь, но безошибочно в поисках любви или хотя бы дружеского участия движется навстречу ангелу, ангел желает стать человеком, испытать его судьбу. В идеале, наверное, потаенные глубины личного, на миг освещенные небесным лучом, где зарождается предчувствие всякого слова и образа, и должно быть местом встречи «я» автора с «ты» читателя. И что может быть лучшим полем для такой встречи, чем безбрежное пространство детства и юности, поэтические и музыкальные порывы или даже идеи переустройства земного бытия, земных ландшафтов, того же градостроительства? Что может быть лучше и выше, чем очеловеченный космос, пребывающий в редком единстве и гармонии с живыми существами и сам ставший одной огромной душой?
Мы слишком сильно, фатально преданы всему земному, да и в нем часто стремимся отнюдь не к лучшему, не видим отблесков божественного на том немногом, что открывается взору в этой жизни. Стоит ли обольщаться земным, если жизнь скоротечна, а гордыня, любое высокомерие, почти все желания – смешны перед лицом Высшего Существа? И столько уже об этом сказано, начиная с Марка Аврелия! Реалии, события, герои, идеи, страсти – не стоит ли посмотреть на них умиротворенно, как на объекты созерцания Вечной Души? (Автор невольно наделил последнюю теми качествами, которые знакомы ему более прочих. Он не уверен, что следует считать это литературным приемом, по большей части он верит, что все так и было.) Душа вселяется в тело, которое рождается, живет, умирает, и тогда душа возвращается в свою вечную обитель, обогащенная опытом земного бытия. В своих странствиях она была свидетельницей разговоров, порой участвовала в них; она предавалась страстям, была не чужда и жизни идей, и жизни людей, не обольщаясь насчет ни первых, ни последних.
.....
А еще, думалось иногда, что если идти, вот так, за руку, или просто рядом с любимым Лекой – тогда ведь и сама жизнь окажется одним вечным путешествием, и это совсем не будет жалко – вместе они, казалось, смогут пройти весь земной шар. Под этим небом, под звуки песен, то протяжных, то веселых. Под главы из «Онегина», которые его Лека мог читать без устали, ни разу не сбившись. Возможно, грибы были только поводом и для Леки, хотя грибник он был отменный – видел, казалось, сквозь землю. Грибы сами шли к нему в корзинку, и даже в скудные на урожай годы он не возвращался без достойного улова.
Но куда более дорогими были сокровища, запавшие в душу Ильи. Подобно драгоценным семенам, они дали всходы неожиданные, богатые. Когда, много позже, он слушал в концертных залах, на пластинках, разыгрывал, в нелегкие для себя минуты, русскую по преимуществу музыку – Рахманинова, Чайковского, – память предоставляла вновь и вновь, трогательно и услужливо – как если бы он и не уходил от этих лесов и полей с волнующейся под ветром травой – все бесконечные рощи, перелески, поляны, опушки, все эти низины и вырубки, поросшие кустарником, луга и перелески, пологие холмы русских равнин под вечно изменчивыми, задумчивыми, плывущими куда-то облаками. С небогатыми деревеньками вдали, с пыльными в жару, непролазными в дождь дорогами. И на душе становилось легче, тяжелые мысли, подобно облакам, уплывали куда-то сами. И хотя не происходило ничего из ряда вон выходящего, все-таки это было чудом, никогда не надоедавшим, всегда спасительным. Леса, поля, небеса над ними не требовали ничего, но давали так много, они принимали в свою жизнь без условий, щедро одаряя всем, что имели сами, чем были они сами. Природа призывала, на тысячу голосов, своим скромным, незаметным, героическим и таинственным самостоянием – просто быть, быть с ней – вместе, заодно. И тяжесть уходила, жизнь под этим бескрайним небом вновь обретала смысл.
.....
