Читать книгу Зубы - Константин Костенко - Страница 1

1

Никто не мог сказать, откуда это взялось, даже специалисты терялись в догадках. В детстве у нее не было привычки сосать конец ручки, она не вылизывала, как многие ее ровесники, лунки от молочных зубов, так что чаще сходились на том, что это какая-то генетическая аномалия. Поставить скобы было невозможно, зубы росли и вкривь и вкось, один из клыков, например, пробиваясь из десны поверх остальных зубов, рос вбок под углом 45 градусов. Понадобились бы скобы особой конструкции. Поэтому стоматологи видели единственный выход: всё удалить и вживить имплантаты. Им показали прайс-лист и снимки образцов. Идеально расположенные, сверхъестественной белизны зубы завораживали, но цены заставили опечалиться. Как бы там ни было, но мама, вздохнув, сказала:

– Что поделаешь, будем копить. Увы, но у нас все еще встречают по одежке.

В 2006 году Светлане Федоровне, ее маме, пришлось уволиться с работы по состоянию здоровья. Мучил варикоз. Фиолетовые вены червями вздувались на ногах. Светлана Федоровна стала передвигаться по квартире с тростью и обматывала голени эластичным бинтом. Ни о каких накоплениях больше не могло быть речи. Лежа на диване под пледом с бахромой, она подзывала дочь и говорила:

– Настюша, бедненькая моя, как же ты теперь будешь жить?

– Как все, мама. Как-нибудь разберусь.

– Но что делать с зубами? Ведь всё, что удалось отложить, это такой мизер. Бедненькая моя, несчастная.

Как правило, в такие моменты Светлану Федоровну начинали душить слезы, поэтому разговоры подобного рода продолжались недолго. Настя, как могла, успокаивала ее, а про зубы говорила, что, мол, ничего, она привыкла, значит, судьба.

Окончив 9-й класс, Настя Ушакова забрала аттестат и ушла из школы. Нет, в самом деле, учеба совершенно ничего не давала. Она просто отсиживала положенные часы в углу на последней парте рядом с ощипанной бегонией на подоконнике, учителя давно перестали вызывать ее к доске, зная, что она все равно ничего не ответит (стеснялась открыть рот), так что постепенно из объекта насмешек и проказ она превратилась там, в школьных стенах в пустое место. К чему было тратить время?

Она решила: устроюсь на работу, буду помогать маме по дому, как-нибудь проживем. Вытирая в ванной полотенцем лицо, она смотрелась в зеркало и натягивала губы. Оголялись десны. Искривленные, как морские утесы или бутылочные осколки, беспорядочно растущие зубы, как всегда ужасали. «Дура! Уродка чертова!» – мысленно укоряла она себя, тут же, впрочем, осознавая: этим ничего не исправишь. Она успокаивалась и говорила словами матери: «Ничего, когда-нибудь обязательно повезет. Всем добрым людям везет рано или поздно». Эти самовнушения действовали, как анестетик, от сердца отлегало, и она постепенно включалась в повседневный быт.

Работу найти было нелегко. Не всё подходило. Хотелось что-нибудь такое, что дало бы возможность, как кровососущему насекомому, спрятаться от любопытных глаз. За эти годы у нее сложилась масса своеобразных привычек. В любом месте, будь то хоть на улице, хоть в помещении, она инстинктивно находила тень и старалась держаться там. Она почти разучилась улыбаться, общаясь с незнакомцами, опускала голову и говорила в пол. Очень не хотелось бы работать в коллективе. Но особого выбора не было, места сторожей были заняты пенсионерами, поэтому пришлось довольствоваться должностью санитарки в отделении офтальмологии.

Настя терла шваброй линолеум в коридоре и кафель в уборной, выносила сухие бинты, мимо сновали люди с марлевыми тампонами на глазах, и со временем всё как будто бы стабилизировалось: работники офтальмологии и пациенты привыкли к ней и ее зубам, а она привыкла к ним. Порой ей даже казалось, что она счастлива. Да, оклад был небольшим, но, как она поняла, для нее важны были не столько деньги, сколько ровное, терпимое отношение со стороны окружающих к ее дефекту.

Возвращаясь домой после дежурства, иногда она останавливалась рядом с сухим деревом в заброшенном сквере недалеко от детско-юношеской библиотеки им. Н. Крупской. В древесном стволе зияло продолговатое дупло с обугленными краями, кто-то вбил в эти края несколько гвоздей, которые со временем поржавели и покорежились, а сверху (возможно, та же самая рука) вырезали глаза, нос и брови в весьма примитивной манере. Насте почему-то казалось, что это ее личный бог. Бог людей с кривыми зубами. Обломанная рогатая ветвь, как рука прокаженного, указывала в сторону Липатникова пруда и памятника партизанам. Настя подносила к зубастому дуплу ухо и слушала, как там, в полом пространстве ствола шумит воздух.

2

В тот вечер показалось, что внутри ее бога что-то скребется. Она прислонила ухо к дереву и тут же отпрянула, чувствуя, как в щеку ткнулось что-то влажное. Из дупла выскочила крыса, шмякнулась на землю и побежала, скрываясь в наваленной куче полиэтиленовых пакетов, бутылок и разной гнили.

Этот случай перепугал, сердце колотилось, и всё то время, пока она шла домой, место на щеке, куда ткнулась рыльцем крыса, свербело и жгло. Не отпускало тревожное предчувствие. И когда она вошла в прихожую, Светлана Федоровна протянула ей квитанцию на получение посылки. В графе «отправитель» было указано: Москва, Малый Казначеевский пер-к, д. 51, ООО «Гелиос».

Она проснулась с головной болью. Почти всю ночь терзал вопрос: что такое ООО «Гелиос»? В офтальмологии она попросила таблетку, и за мытьем полов и другими заботами день прошел быстро. Вечером она уже стояла у стойки почтового отделения. Выдали небольшую, чуть шире хлебной буханки картонную коробку, перетянутую скотчем. Внутри оказался фотоаппарат Polaroid с книжечкой технического руководства, ключ в прозрачном пакете и конверт с письмом.

– Зачем им это, я не понимаю? Кто они, мама? – взволнованно спрашивала она, придя домой и дав матери прочесть письмо.

– Доча, я не знаю, что ответить. Может, сходим в милицию? У нас есть обратный адрес, пускай проверят, что это за ООО. Хотя вроде ничего криминального. Ну, подумаешь, сделать фотоснимок!

– Но я не хочу!

– И правильно, и не нужно. Ну их к черту, давай забудем. Но деньги… Ты подумай.

– Откуда они узнали обо мне?

– Успокойся, сама не знаю, что думать. Но с другой стороны, вроде ничего не просят. Чем мы рискуем?

– Да? А фотография?

– Я в том смысле, что не требуют денег, даже, казалось бы, наоборот. Подумай, что нам грозит?

– Мама, что делать?

– Успокойся, Настенька. Если бы я была на твоем месте…

– То что?

– Не знаю, трудно советовать. Но все ж таки 10 тысяч…

– Согласиться?

– Хочешь, схожу в милицию и всё расскажу?

– Нет. Во всяком случае, не сейчас.

Она действительно не могла понять, для чего это кому-то понадобилось. Кто этот человек или люди, приславшие ей из Москвы фотоаппарат? Странно было всё это, непонятно, тревожно.

Вечером она отправилась в сквер, к своему корявому богу с зубами из гвоздей. Послышался трескучий рев. Когда она подошла ближе, то увидела, как поваленное дерево расчленяют механическими пилами люди в форме коммунальных служб. Она побежала прочь. Хотелось плакать. Казалось, мир рухнул.

Дома, тайком от Светланы Федоровны, она взяла Polaroid, закрылась в ванной и, оскалившись перед зеркалом, нажала кнопку. Ослепила вспышка, фотоаппарат выблевал снимок, и через какое-то время сквозь туманную дымку проступили ломанные очертания зубов.

Она сделала всё так, как просили в письме: зашла в торговый центр «Мадагаскар» (магазин хозяйственных товаров), открыла высланным ключом ячейку № 33 и оставила там снимок вместе с фотоаппаратом (хотя просили только снимок). Ключ нужно было унести с собой, так она и поступила. Она стояла в стороне и наблюдала. Прошло около 40 минут. К ячейке никто не подошел.

Как было обещано там же, в письме, через день на ее имя должен был поступить денежный перевод. И точно, пришел. Ровно 10 тысяч рублей. Странно, непонятно, смешно.

Спустя неделю Светланой Федоровной в почтовом ящике было обнаружено очередное письмо. Снова из Москвы, Малый Казначеевский пер-к, д. 51. Насте Ушаковой предлагали посетить ортопедическое отделение в стоматологии и снять с зубов гипсовые слепки. К письму прилагался денежный чек: 25 тысяч рублей в качестве вознаграждения и какая-то часть за услуги ортопеда. Слепки нужны было оставить в той же ячейке, в т/ц «Мадагаскар».

Было 28 августа.

3

7 сентября около 20-ти часов по местному времени к городскому вокзалу из Москвы подъезжал поезд. В вагоне повышенной комфортности типа СВ, в купе с задернутыми занавесками, на которых красовался логотип РЖД, на стуле с гнутыми прутьями спинки сидел мужчина лет 30 с небольшим и под звуки Хорошо темперированного клавира И. С. Баха, который звучал фоном, вслух читал старый номер журнала «Искатель». Стул его стоял в центре помещения. Обложившись подушками, прикрыв глаза и поставив на правое колено основание фужера с остатками коньяка, напротив чтеца на диване сидел другой мужчина 50 с лишним лет и внимательно слушал один из рассказов Р. Шекли.

Слушателя звали Андрей Никифорович Копытько – бывший стоматолог, а ныне миллиардер, директор агрохолдинга, фабрики полимерных изделий и сети химчисток. Во времена СССР работал в районной поликлинике, удалял и пломбировал зубы, в свободное же время промышлял частной практикой на дому, надевая на зубы клиентов золотые коронки. К Андрею Никифоровичу можно было попасть только по очень большому блату. Но вот однажды под видом клиентов в дом вошли трое. Это были работники ОБХСС, и Андрею Никифоровичу пришлось на 4 года отправиться в лагеря, шить войлочные ботинки, называемые в просторечии «прощай молодость». На свободу он вышел накануне Перестройки, ему удалось выгодно применить свою коммерческую жилку, и вот сейчас он ехал в вагоне класса люкс, а его камердинер Эдуард, человек с дистально-прогнатическим прикусом редких, как грабли, зубов, читал ему его любимую фантастическую прозу с легким пыльным налетом винтажа и киберпанка.

Настя Ушакова и ее мама ужинали перед телевизором (шла передача с какой-то знаменитостью, которая готовила рыбу дорадо под сырным соусом), когда в квартиру позвонили. За первым звонком тут же, почти без перерыва последовали второй, третий и четвертый. На лицах женщин застыло удивление. Они никого не ждали.

Андрей Никифорович Копытько (а это был именно он), по-хозяйски развалившись в кресле с облезлой лакировкой на подлокотниках, сразу же перешел к делу. Он сказал, что намерен отвезти Настю в Москву.

– Дорогая моя, я бы на вашем месте не раздумывал. Устрою вас горничной, будете заботиться о моем доме. 700 долларов в месяц. Обед, завтрак и ужин бесплатно. У вас больная мать, сможете высылать ей деньги. Что у вас?

– Варикозное расширение вен. Нужна операция, – ответила Светлана Федоровна.

– Видите? – снова обратился Андрей Никифорович к Насте. – Сколько вы получаете в этой дыре? Вы санитарка? Я помню, это было так. Или успели уволиться?

– Откуда вы всё про меня знаете? – спросила молчавшая до этих пор Настя.

– Сейчас это не важно.

– Для вас, может быть. Но не для меня.

– Настёна, пожалуйста, не груби человеку, – попросила мама, глядя с извиняющейся улыбкой на Андрея Никифоровича, и добавила: – Вы ведь желаете ей добра? Скажите, ведь так?

– Вне всяких сомнений, – со скучающим видом ответил Андрей Никифорович, разглядывая состояние своих ногтей.

– Я хочу знать, – упрямо твердила Настя, – это вы просили в письме, чтобы я сфотографировала зубы, чтобы сделали слепки? Что вам нужно? Я или мои зубы? Вам не кажется, что это странно?

– Согласен.

– И что мне думать?

– Я хочу перевезти вас в столицу и устроить на более престижную должность. Это пока всё, что вам нужно знать.

– Доча, подумай, не самый худший вариант, – робко вставила мама.

Настя молчала.

– Так вы едете или нет? – спросил Копытько. – Советую думать быстрее, у нас не так много времени.

Не глядя, он протянул в сторону стоявшего позади Эдуарда руку, и тот сейчас же вынул из кармана и протянул серебряный брегет на цепочке. Взглянув на циферблат, Андрей Никифорович сказал:

– Поезд отходит через 2 с половиной часа, а вам еще нужно собраться. Мне бы хотелось, дорогая Анастасия, чтобы за то время, пока я буду отсутствовать, – а это продлится, как минимум, минуту или две, – вы бы всё взвесили, и, как только я войду, дали определенный ответ. Я могу на это рассчитывать? Чудесно. Прошу прощения, где тут у вас туалет? – спросил Андрей Никифорович и, прежде чем уйти, коротко бросил камердинеру: «Задаток». После чего исчез.

Эдуард сунул руку во внутренний карман и положил на стол перед хозяевами, рядом с остатками ужина чуть припухший конверт. Настя и ее мама молча на него глядели. Было понятно: там деньги. Но сколько? В повисшей тишине было отчетливо слышно, как, насвистывая отрывки из Хорошо темперированного клавира, Андрей Никифорович отправляет естественные надобности.

– Можно? – поглядев на Эдуарда, протянулась к конверту Светлана Федоровна.

Покривив губы в судорожной улыбке, Эдуард кивнул. Насте бросился в глаза верхний зубной ряд, поврежденный дефектом. С замиранием сердца двумя пальцами Светлана Федоровна раздвинула края конверта.

– Доллары! – прошептала она со счастливой улыбкой.

Дочь, казалось, ее не слышала. Лицо ее было напряжено и сурово. Видно было, что она принимает нелегкое решение. Наконец послышался слив воды в унитазе, а затем, вытирая руки ворсистым Настиным полотенцем, вошел Андрей Никифорович и бодро спросил:

– Ну так что, вы подумали? Да или нет? Я жду.

В сопровождении Копытько и его камердинера Настя вышла из подъезда с чемоданом на колесах. У входа ждал белый лексус. Уселись в салон. В зеркале заднего вида мелькнул глаз водителя. Насте этот глаз показался знакомым. Где она его видела? В офтальмологии? «На вокзал», – распорядился Андрей Никифорович, и машина тронулась с места.

– А теперь, если можно, откройте рот, – попросил Андрей Никифорович.

– Что? – не поняла Настя.

– На минуточку. Маленькое неудобство. Потерпите, бога ради.

Надев резиновые перчатки, Андрей Никифорович оттянул большим пальцем Настину челюсть и, подсвечивая фонариком, принялся рассматривать ее зубы. Настя дернула головой, ей была неприятна это процедура. Андрей Никифорович ласково прошептал:

– Тише, спокойно. Что вы брыкаетесь, в самом деле, будто вас же режут? Представьте, что вы в кабинете врача. Расслабьтесь.

Смирившись со всем, что происходит, Настя закрыла глаза и замерла, чувствуя, как пальцы Андрея Никифоровича умело и бесцеремонно приподнимают губы, дотрагиваются до десен, зубов. Примерно через полчаса они входили в вагон поезда, отправляющегося в Москву.

4

«Здравствуй, мама! Вот я и в Москве. Правда, саму Москву я видела только раз, из окна машины, когда нас везли в особняк Андрея Никифоровича. Он находится за городом.

Условия здесь хорошие. У меня своя комната, душевая, туалет. Питание, как обещали, бесплатное. Кормят, как на убой: пудинги, крабовый салат, фрукты, какие хочешь, на выбор. Всё хорошо, но есть отдельные нюансы, которые настораживают. Например, зачем мне надели на ногу электронный браслет? Говорят: чтобы не вышла за пределы территории, такое условие. Но могли бы сказать просто, на словах. Ведь если я захочу сбежать, я найду способ. Впрочем, точно такие же браслеты на всей прислуге: на поваре, няне. Думаю, что Эдуард, камердинер (ты видела его, он приходил вместе с Андреем Никифоровичем), тоже носит такой под брюками.

С работой потихоньку справляюсь. Пришлось изучать сервировку стола, назначение столовых приборов (их, как оказалось, гораздо больше стандартных вилка-ложка-нож), во время стирки обязательно нужно просмотреть ярлыки на внутренних швах одежды – как стирать, при какой температуре и т.д. В общем, забот хватает. Всё это для меня не трудно. Трудность состоит в том, что я до сих пор не понимаю, почему Андрей Никифорович так добр ко мне, как он меня нашел и, главное, для чего?

Помимо Андрея Никифоровича и прислуги в доме живут его жена, Грета Ивановна, дети – Анечка 14 лет и Вадик 5 с половиной годиков, забавный карапуз. Есть еще охрана, но мы с ними не сталкиваемся, у них свое отдельное помещение у входа на участок.

Здесь огромный парк, цветочные клумбы, тутовые аллеи. Места для прогулок достаточно. Но как только я приближаюсь к ограде, браслет на ноге начинает пиликать. Приходится возвращаться. Неприятно.

В остальном всё хорошо. Андрей Никифорович относится ко мне уважительно. Его супруга и дочь…»

Сработало сигнальное устройство на стене, после чего шепелявый голос Эдуарда из решетчатого динамика произнес: «Пора подавать обед. Настя, где ты? Ты на месте?» Нажав кнопку, Настя ответила. Затем положила недописанное письмо в тумбочку, надела накрахмаленный кокошник, отделанный кружевом, повязала передник и покинула комнату.

За столом все молчали. В углу, рядом со скульптурной композицией, изображающей Амура и возлежащую в обворожительной наготе Афродиту, на высоком стуле с металлической подставкой для ног сидел Эдуард и читал «Машину времени» Г. Уэллса. Читал, как всегда, вслух. Это были последние главы. Андрей Никифорович, пока Настя выкладывала щипцами на его тарелку пожаренную в кляре индейку и кусочки батата с баклажанами, закрыв глаза, внимательно слушал. Настя приблизилась к Грете Ивановне. Сладко затуманилось в голове от тонкого запаха дорогого изысканного парфюма. Прядь каштановых волос со спиральным завитком была небрежно заложена за ухо с аккуратным платиновым гвоздиком с изумрудной шляпкой в мочке. Настя любила наблюдать за этой женщиной. Она казалась ей совершенством. Ей было далеко за 30, но годы, казалось, не имели над ней власти. Даже случайные намеки на проседь, которая подчас пробивалась на ее макушке и которую Настя могла наблюдать в такие моменты, даже ее расплывчатая веснушчатость на плечах под лямками платья, – ничто, как считала Настя, не могло испортить ее очарования.

Напротив матери сидели дети. Насте казалось, что Анечка (девушка с выкрашенными в вороново крыло волосами и готическим макияжем) ее недолюбливает. За что? Трудно сказать. «Ну что ж, как-нибудь перетерплю», – смиренно думала Настя, сталкиваясь с этой нелюдимой особой в коридорах или на лестничных переходах между этажами.

Вадик был в своем репертуаре: не мог спокойно усидеть и проказничал. Настя уже знала его повадки: будто нечаянно, он норовил выбить из ее рук блюдо с едой или толкнуть руку, когда она наполняла его тарелку. Когда это удавалось, Вадик ликовал и смеялся каким-то скрипучим старческим смехом, который никак не вязался с его розовыми упитанными щечками и белокурой кудрявой челкой. Он чем-то напоминал мраморного Амура в углу столовой. Вот и на этот раз он попытался проделать то же самое: дернув плечом, чуть не перевернул блюдо с мясом и гарниром. Ожидая этого, Настя вовремя увернулась. Тогда, всплеснув рукой, Вадик стукнул по щипцам, удерживающим индейку. Индейка заскользила по мраморным плитам пола. Радуясь победе, Вадик затрясся и заскрипел. При этом, развернувшись на стуле и наблюдая за тем, как Настя ловит убежавшее мясо, он опрокинул фужер сестры с минералкой. Вода заструилась Анечке на колени.

– Мелкий засранец! – вскрикнула Анечка, сметая с себя воду салфеткой.

– Вадик! Анна! – чуть заметно бледнея, строго поглядела на них мать.

– А чего он?! – продолжала возмущаться Анечка. – Сидеть спокойно не умеет. Ублюдок!

Трясясь и задыхаться от смеха, Вадик, когда приходилось втягивать воздух, производил какой-то странный икающий звук. Стоя в стороне, Настя ждала, когда всё успокоится. Эдуарду также пришлось прервать чтение. Не открывая глаз и страдальчески поморщившись, Андрей Никифорович громко стукнул по столу. Вздрогнули посуда, приборы, люди. Утомленно разомкнув веки, глава семейства тяжело, как на смертном одре (это вызывало особенный трепет), проговорил:

– Я предупреждал: молчать. Все молчат, когда я слушаю книгу. Если не любите фантастику, это ваша беда, но не мешайте, пожалуйста, мне. Все слышали?

Ему ответили молчанием, но по потупленным взглядам и покорно опущенным плечам, было ясно: его слова не прошли незамеченными.

– Эдик…

Андрей Никифорович протянул в сторону камердинера руку в небрежном жесте, с шелестом перевернулась страница и чтение продолжилось. Описывалась атака морлоков внутри подземного лабиринта. Наполняя тарелку Вадика тушенным бататом, Настя чувствовала на виске прожигающий взгляд Андрея Никифоровича. «Что ему нужно? Он чем-то недоволен? Что я делаю не так?» – носилось в голове.

– Анастасия, в чем дело? Почему ты никогда не улыбаешься? – спросил Копытько.

– Не знаю. Не хочется, – стараясь не глядеть в глаза, ответила Настя.

– А я говорю, улыбайся. Тебе нечего стыдиться. Ну что же ты? Давай. Я жду.

Настя натянула сомкнутые губы.

– Шире, во весь рот. Ну же! У тебя прекрасная улыбка. Давай, не стесняйся! Думаешь, кому-то это не понравится? Да и плевать. Кому не нравится, пусть идет в анус, а мы будем улыбаться. Назло! Всем понятно?! – все больше распаляясь, кричал он, обводя лица членов семьи пытливым, испепеляющим взглядом.

И снова молчание. Мгновенно успокоившись, Андрей Никифорович взял вилку, нож и принялся за еду.

– Приятного аппетита, – произнес он, тем самым как бы позволяя остальным присоединиться к трапезе.

Заскрежетали по фарфору столовые приборы, мерно задвигались под кожей челюсти.

– Эдуард, я внимательно слушаю, – напомнил Андрей Никифорович, и морлоки шепеляво и агрессивно продолжили погоню за главным героем.

Боясь ослушаться, удерживая на лице чудовищную, как у глубоководной рыбы, улыбку, Настя подошла к Грете Ивановне. Наклонив графин, наполнила фужер янтарным токайским. Грета Ивановна покосилась в ее сторону. Во взгляде мелькнуло глубочайшее отвращение, крылья носа дрогнули… Казалось, Грету Ивановну сейчас стошнит. Настя испуганно замерла.

– Я не могу так! Это ужасно! Почему мы должны смотреть на это уродство? – не выдержав, обратилась Грета Ивановна к мужу.

– Андрей Никифорович, я, наверное, пойду, – направилась Настя к выходу.

– Стой.

– Почему мы все должны разделять твои увлечения? – говорила Грета Ивановна. – Хочешь, чтобы все плясали под твою дудку? Но так не бывает. Дюша, пора понять, у всех свои вкусы, и то, что нравится тебе, не обязательно должно нравиться другим. Черт с ним, я согласна, пусть она нам прислуживает, это твоя личная прихоть, но не заставляй ее при нас улыбаться, умоляю. Дюша, я живой человек, и когда я ем, я не хочу, чтобы во мне будили рвотный рефлекс. Ты понимаешь, о чем я.

Андрей Никифорович молча смотрел в тарелку. Прикрыв книгу, Эдуард тупо и покладисто созерцал узкую ступню Афродиты на вытянутой ноге. Настя чувствовала себя ужасно: она не ожидала такого от женщины, которую по-своему боготворила, невольно копируя ее жесты, черты характера. Ей всегда казалось, что Грета Ивановна симпатизирует ей. Пусть не в полной мере, пусть отчасти, но все же. И вдруг такое! Она стояла с пустым блюдом у входной двери и не смела шелохнуться. Непроизвольно перевела взгляд на приподнятые штанины Эдуарда. На тощих лодыжка, обтянутых носками с ромбовидным узором, электронного браслета не оказалось.