Читать книгу Мои каникулы в голове физрука Клюшкина - Константин Костенко - Страница 1

1. Я нарушаю традицию

Была суббота, 29 декабря. Я и папа ехали в нашей старенькой «Шкоде» по Москве, и папа, как это у него водится, ругал не соблюдающих правил водителей. Иногда, не отвлекаясь от дороги, он протягивал руку и нащупывал носовой платок, чтобы провести им по вспотевшему лбу и подбородку. Папа у меня до сих пор пользуется носовыми платками. Никак не хочет признать, что есть более удобные салфетки. Папа ― консерватор, человек-консерва. Но славный и добрый. И, главное, спокойный, как сервант. Мама говорит, у него над ухом можно палить из пушки, он даже не поморщится. Ну, может быть, аккуратно поправит растрёпанную звуковой волной прядь волос, прикрывающую лысину. Да, мой папка слегка лысоват. Кроме того, он небольшого ростика и полненький. Мне иногда кажется, что все главные бухгалтера, мужчины, должны быть именно такими: спокойными, лысыми и часто потеть.

– Зараза такая. Выруливают неизвестно откуда. Хоть бы поворотник включил. Невежа.

Это мой папаня так ругается. Без восклицательных знаков. Надо слышать, как он это делает: скучным, монотонным голосом. Будто рассказывает о медном колчедане на уроке природоведения.

В это же самое время я сидела на заднем сиденье и тапала пальцами по смартфону, громя из катапульты зелёных свинок. Если говорить обо мне, то я ― десятилетний ребёнок (скоро одиннадцать), пол женский, зовут Таней. Поскольку фамилия моего папы Иголкин, то я тоже Иголкина. А ведь могла быть, допустим, Булавкиной или Гвоздевой. Не потому что у меня мог быть другой папа, это немыслимо, просто все эти фамилии колюще-царапающие. По идее, человек с такой фамилией, как мне кажется, должен представляться тощим, длинным, со злобным личиком и вечно всем недовольным. Но я в папу. То есть полноватая и коротконогая. Ну, или мне так кажется. Мама утешает: говорит, с годами, когда я вытянусь и подрасту, мой небольшой жирок равномерно распределиться по телу, и я стану красавицей и стройняшкой. Хотелось бы верить. Мама у меня психолог, знает, что говорит. Хотя часто ошибается, но это поправимо. Вот я и жду, когда, наконец, вытянусь. Пока же напоминаю себе сплющенного колобка. То есть я не идеально круглая, скорее овальная. Что уже утешает.

Так вот, значит, 29 декабря мы выехали из своих родных Куличек (город в Подмосковье, 7 км от столицы нашего государства) и старались найти улицу Средняя Ордынка, дом 8, строение 1 А, офис 111. Там должно было располагаться туристическое агентство, которое мы вместе выбрали на семейном совете. Это вовсе не значит, что наши родные Кулички ― такая дыра, что там даже не нашлось приличного турагентства. Враки. У нас всё есть. Но папа у меня (его, кстати, зовут Геннадием Степановичем) ― человек основательный, поэтому он сказал, что лучше воспользоваться профессиональными услугами московского туроператора: за ними строже надзор, поэтому они более ответственны. Ну что ж, если это говорит бухгалтер… Короче говоря, в этом вопросе мы с мамой решили положиться на главу семейства. Сказал ― сделай.

И вот мы с папой едем. Только не подумайте, что это наша всегдашняя традиция: уезжать на зиму в тёплые края. Когда такое было? Подождите, дайте вспомнить… Загибаю один палец, другой… Да никогда! Мама с папой у меня трудоголики. Казалось бы, у всей страны каникулы ― езжай куда-нибудь, проветрись. Но они у меня ещё, к тому же, домоседы. В крайнем случае, посидев за новогодним столом, могут собрать сумки, погрузиться вместе со мной в «Шкоду» и отправиться в первых январских числах к бабушке с дедом, в посёлок. Там они пьют чай, смотрят телевизор и молчат. Нет, разговоров, конечно, хватает. Но только в первые часы. Затем, когда всё обсудили, говорить не о чем. Поэтому мама с папой виновато смотрят на стариков и осторожно спрашивают: «Ну что? Может, мы уже поедем?»

Так почему же всё-таки в тот раз, 29 числа, была нарушена наша семейная традиция? Кто подкинул мысль с турагентством? Скажу не без гордости: я. Мне удалось пошатнуть закосневшие устои. Мне тогда казалось, это классно: мы едем в отпуск!.. Эх, знать бы заранее, что из этого выйдет. Хотя, может, всё к лучшему? А?

Да, хочу предупредить заранее: книгу пишу не я. Точнее, я, но не совсем. В общем, тут всё довольно запутанно. Поэтому лучше рассказать с самого начала. Но для этого придётся перескочить на недельку назад.

2. Йогуртовые коровы

Перед самыми каникулами, 22 декабря, у нас с Машкой Задавакиной зашёл разговор ― кто чем займётся в новогодние дни. Она с родителями собиралась в Паттайю.

– Не понимаю, ― фыркнула она, ― что за удовольствие мёрзнуть тут, когда можно спокойно устроить себе ещё одно лето. Только ненормальному может нравится снег и минусовая температура.

– Ну, знаешь, ― возразила я, ― вообще-то у нас половина земного шара живёт зимой при холоде и при снеге. Хочешь их всех записать в сумасшедшие?

– Зимой надо или сидеть дома в плюшевых тапках с кружкой какао, или, если вынуждена передвигаться по улице, ― только в уютной суперновой тачке с тёплым кондеем. А бегать и играть в снежки или скользить, как дебил, на лыжах, ― это не для меня.

Машуня Задавакина, ― она во всём такая. У неё даже ник в виртуале: mary.the.be$$$t. Коротко и ясно. Хотя при этом городит порой такую чушь!.. Например, как-то раз стала доказывать мне, что в какой-то стране (кажется, Швейцарии) живут специальные йогуртовые коровы. От наших обычных, дескать, получают молоко, а йогурт берут только от йогуртовых коров.

– Интересно, ― сдерживаясь, чтобы не повалиться со смеху, спросила я, ― а что же тогда с сыром? Ты же не станешь уверять, что из некоторых коров при доении получают куски гауды или камамбера. Это было бы жестоким обращением с животными.

Но Машуня не сдавалась.

– Пф-ф-ф! Странная ты, ― заявила она. ― Кто же станет получать от коров сыр сразу кусками? Сначала он выходит типа жидким. Агась. А затем из него лепят то, что мы видим в магазинах.

В общем, такая у меня одноклассница. Подругой её назвать сложно, мы просто соседки: живём в одном доме, поэтому иногда по дороге из школы мне приходится выслушивать её высокомудрый бред. Короче: Задавакина. Вот уж кому фамилия в пору, будто по ней шили. Правда, и внешность у неё ― не то, что у меня. Но если брать мамину теорию ― о том, что с годами мы все вытягиваемся, ― что же тогда будет с Машуней? Моя полнота пойдёт в рост, это понятно. А Задавакина? Станет худой, как логарифмическая линейка?

Кстати, и мама у неё такая же. Самое любопытное ― когда-то её и моя мама тоже учились вместе. Правда, фамилия у старшей Задавкиной тогда была другой: Букашкина. Но кротким характером божьей коровки она точно не отличалась. Мама говорит, она страшно завидовала ей (не мама ― Букашкиной; наоборот). В классе было две красавицы: моя мама (кстати, сейчас она Людмила Ивановна) и будущая Задавакина. Так вот, последняя считала, что это несправедливо: она хотела быть первой и единственной. Для этого старалась лучше наряжаться и приносила в класс всякие супермодные штуки, чтобы похвастаться. Что тогда было? Пейджеры, кубик Рубика, косметика из Польши… Моя мама, конечно, не подавала вида, что её это задевает, но позже призналась мне, что её это страшно бесило. С ней вели войну, а она поднимала руки и сразу, без боя сдавалась.

– Но я не хотела воевать. Что за глупость? ― объясняла мама. ― Зачем было доказывать, что я лучше? Я нравилась себе такой, какая была.

Но всё же получалось так, будто мама пасовала, а значит тем самым признавала, что Букашкина лучше. Маму раздирали противоречия. Возможно, именно это заставило её податься в психологи.

Тем не менее, Букашкина, которая позже стала Задавакиной, не отвязалась. Прошли годы. Она завела себе плечистого мужа (не такого, как мой папка) и теперь ходит в бриллиантах и нарочно ставит под нашим окном свой джип и бибикает вступлением из Бетховена. Это у неё такой сигнальный гудок: «Па-ба-ба-баммм!!!» Позывные судьбы, жизненного рока.

Из-за неё мама стала курить. Как услышит это «пабабабам», сразу у нас в доме начинается вселенская уборка: мама бегает по квартире с включенным пылесосом и кричит на всех, чтобы не топтали. Потом, когда всё блестит, присаживается рядом и просит простить за крик. Объясняет, что стремление к идеальной чистоте ― это у неё нервное. Затем идёт на балкон и курит. А там то же самое: «Па-ба-ба-баммм!!!»

– Людочка, ― спокойно втолковывал ей папа, ― это замкнутый круг. Ты куришь, потому что бывшая одноклассница действует тебе на нервы. Потом ты просто продолжаешь курить, потому что уже не в силах бросить. Это плохо отражается на здоровье и общем самочувствии, и тебя начинает раздражать любая мелочь. Давай уберём из этой замкнутой цепи всего одно звено: брось курить. Всё наладится.

Папа у меня не курит, поэтому мама с ним соглашается. Но как только она собирается бросить свою дурную привычку, тут же на улице возле булочной перед ней вырастает Букашкина: вся в бриллиантах, как кремлёвская ёлка. И мама, придя домой, выскакивает на балкон и чиркает зажигалкой.

А папа продолжает:

– Людочка, ― терпеливо говорит он, ― ты умная, образованная женщина. Зачем играть на одном поле с той, которая живёт совершенно по другим принципам?

– Генусик, ― подышав на очки (она у меня близорукая) и протерев их уголком халата, отвечает мама, ― но по таким же точно принципам живут практически все. Я привыкла оглядываться на мнение большинства, ничего не могу с собой поделать. Начинаю сравнивать себя и её и ловлю себя на том, что тоже хочу бриллианты.

– Так давай купим их. Для этого, правда, придётся на некоторое время перейти на макароны с соевым мясом, но мы постараемся чтобы наше семейное сальдо превысило обычные показатели.

– Но, Гена! ― в сердцах восклицает мама. ― Я же понимаю: это глупо. Я что, ради этого училась на психфаке, ― чтобы подавлять собственные комплексы и глубоко укоренившуюся неуверенность какими-то блестящими висюльками?

– Мам, ― утешаю я её в такие минуты, ― если тебе от этого будет легче, давай станем курить вместе. Я буду губить здоровье с тобой на пару, и тебе будет не так обидно.

– Ещё чего! ― возмущается мама. ― Даже не думай. Увижу с сигаретой, дам по губам, так и знай.

– Вот как? ― удивляюсь я. ― Значит, бросить курить намного проще, чем я думала? Достаточно дать тебе по губам, и всё сразу прекратится?

Но что-то я увлеклась. У нас в доме есть ещё один член семьи: Ёфт Шарипов. Он отличается тем, что, подняв ножку, метит территорию, смотрит на вас печальным лягушачьим взглядом на кухне во время ужина и ночами храпит в уголке. Но о нём позже. Пока вернусь в тот день, с которого всё началось.

Итак, найдя Среднюю Ордынку дом 8 строение 1 А, мы с папой оставили машину на парковке и увидели за стёклами здания, которое громоздилось перед нами, цветной красивый постер с одинокой пальмой и лазурной лужицей. Мы поняли, что приехали правильно. Турагентство.

Я подёргала папу за рукав.

– Пап, та машина едет за нами от самых Куличек. Я давно обратила внимание. ― Я показала на парковку, где сразу вслед за нами притормозила чёрная пузатая беэмвушка. ― Что это, как думаешь? Нас преследуют?

– Танюша, глупости, ― покачал головой папа. ― Кому мы нужны? Пойдём.

И мы пошли дальше, к зданию с пальмой. Но вы, уважаемые читательницы и читатели, пожалуйста, запомните этот момент. И фотку с чёрным BMW тоже приколите где-нибудь в памяти кнопкой. Мы ещё к этому вернёмся. Правда, гораздо позже. Но так надо, поверьте.

3. Консультант-лаборант

Когда мы вошли в дом 8 строение 1 А, у меня неожиданно зачесался глаз. Левый. И правая ладошка. Папа не верит в приметы, а то бы я у него спросила: к чему бы это?

На двери офиса 111 полосками скотча был приклеен обыкновенный лист формата А4. Мятый, немного надорванный сбоку. А там ― жирнючий шрифт и громадные буквы:

Туристическое агентство «Жан Паспарту»

Мы исполним ваши самые заветные мечты!

Дверь была приоткрыта. Папа занёс кулак, но я сказала:

– Зачем стучать? Войдём.

– Невежливо, ― постарался урезонить меня папа, но было поздно. Я толкнула дверь.

Белые пластиковые стены, стол, кружка с торчащей из неё ложкой и надписью «Михаил»… Вентилятор на штативе, жалюзи… А на полу, покрытом линолеумом в цветочек, в позе трупа, как в детективах, с подогнутой ногой и лицом вниз, лежит человек. Мужчина. Чёрные отутюженные брюки, белая офисная рубашка и тёмные носки в красный ромбик. Я почему-то всё это запомнила.

– Что это, пап? ― холодея от страха, спросила я.

– Не знаю, ― неуверенно ответил отец. ― Может, стоит набрать ноль два?

«Труп» неожиданно вскочил.

– Простите… Ужасно неловко… ― растирая мятое лицо, сонно пробормотал он. ― Простите ещё раз… Прилёг на минутку… Тут же уснул.

– Прямо на полу? ― всё ещё не в силах отойти от произведённого впечатления, спросила я.

– Кровать принести как-то неловко. Что подумают клиенты? Поэтому иногда улучаю свободную минуту и располагаюсь на полу. Он у нас чистый. Каждое утро приходит уборщица. Итак, я слушаю вас.

– Пап… ― обернулась я к отцу, реакции которого были не такими быстрыми, поэтому он всё ещё молчал, пытаясь, видимо, сообразить: как это можно спать на рабочем месте? ― Пап, ты слышишь?

– Да, мы к вам по делу, ― очнулся наконец мой родитель. ― Хотелось бы на январских праздниках куда-нибудь отправиться. Ну, вы понимаете.

– К морю, на солнышко? ― улыбнулся турагент. Только тут я заметила у него на бледно-свекольной и обветренной шее свисающий на ленте бейджик:

Миша

Консультант-лаборант

Признаться, эта добавочка ― «лаборант» ― меня слегка смутила. Ну, «консультант» ещё куда ни шло, с этим ясно. А вот «лаборант»… На вид Мише было что-то около сорока лет: седоватые виски и пробивающаяся тёмная щетина на впалых щеках.

– Да, к морю, ― согласился отец. ― Туда, где теплее. Но так, чтобы не слишком дорого. Мы, знаете ли, с женой скромные госслужащие.

– Понимаю, ― ответил Миша и перебрался к столу. Выдвинув из него ящик, он стал выбрасывать перед нами, как игральные карты, рекламные буклеты. ― Бали, Маврикий, Испания, Золотые пески… Белокуриха… Это уже наши, родные широты…

– Знаю.

– Выбирайте. Всё, что вам понравится. Мы исполним все ваши заветные мечты. Видели на двери? Подберём отель, забронируем места на авиарейс…

– Дайте для начала прайс-лист, ― остановил его папа. ― Хотелось бы ознакомиться с ценами.

– Минуту, ― проговорил консультант-лаборант и, уставившись глазами удава в монитор, защёлкал мышью. Извергая распечатанный лист, очнулся и зажужжал принтер. ― Вот, ― подавая бумагу, сказал Миша, ― полный перечень услуг. Справа, в последнем столбце ― цены. Цены указаны вместе с НДС.

– Спасибо, я разберусь, ― ответил папа, вытер платком лоб и уселся, держа лист перед собой.

Я села рядом.

– Что выберем? ― шёпотом спросила я. ― Лучше туда, где много экзотических фруктов. Хочется всё попробовать. Пхукет или Паттайя?

– А что это у вас здесь, внизу? ― постучав по листу ногтем, спросил папа.

Я видела, что Миша раскладывает «косынку». Услышав папин вопрос, он подбежал.

– Где?

– Вот. «Особые экспериментальные туры по бюджетным ценам. Для тех, кто готов погрузиться в неведомое». Что ещё за «неведомое»? В чём оно заключается? И насколько бюджетны обещанные цены?

Папа у меня любит всё просчитывать. В первую очередь его интересуют не море и фрукты, он изучает ценники.

– Ах, это! ― неожиданно оживился Миша (он и без того, казался мне оживлённым, но в тот момент просто весь засиял). ― Это наша новинка. Свежие научные разработки в сфере туриндустрии.

– Что это значит? ― озадаченно поглядел папа.

– У вас найдётся лишних пара минут?

– Даже три.

– Тогда послушайте. ― Подвинув свободный стул, консультант-лаборант уселся. ― Постараюсь быть кратким.

– Не забудьте остановиться на ценах.

– Обязательно.

4. Секретная линия московского метрополитена

Из рассказа Миши мы узнали, что агентство «Жан Паспарту» тесно сотрудничает с одной научной лабораторией. Вообще, по образованию Миша ― нейробиолог. До сих пор аспирант, никак не может защитить кандидатскую: отвлекают бытовые мелочи. Так вот, научная лаборатория, с которой сотрудничают он и «Жан Паспарту», совсем недавно разработала кванто-электронное устройство, называемое транспсихологическим телепортатором или попросту, как именуют его некоторые академики, «мозговой перемещатель».

– Так значит… ― не успел задать вопрос удивлённый отец.

– Вы правильно подумали, ― перебил догадливый Миша. ― С некоторых пор наше агентство имеет возможность отправлять своих клиентов в туры по чужим мозгам.

– Мозг, вообще-то, из серого и белого вещества, ― заметила я. ― Что там интересного?

– Увлекаешься нейробиологией? ― с улыбкой поглядел на меня Миша.

– Немного, ― соврала я.

– И всё-таки, ― не унималась папина бухгалтерская душа, ― сколько это стоит? Вы так и не ответили.

– Погодите. Для начала хотелось бы объяснить принцип действия. Погружать туристов в вязкую субстанцию, называемую также «серым веществом», было бы с нашей стороны крайне невежливо и непродуктивно. Мы отправляем людей не в сам мозг, мы предоставляем возможность путешествовать по просторам чужого сознания. Представьте: есть телевизор со всеми его микросхемами, с жидкими кристаллами дисплея и так далее… Но глядя на него, вы ведь не обращаете внимания на пластиковый корпус или на решётку динамика. Нет, вы видите интересный фильм, который передаёт экран. Так же здесь. Наши эксклюзивные туры позволяют людям, отправляющимся в отпуск, путешествовать по обширным просторам захватывающих, образно выражаясь, фильмов, которые смотрят наши реципиенты.

– Реципи что? ― спросила я.

– Реципиенты. Люди, в чьё сознание мы можем вас погрузить, если вы согласитесь. Мы работаем с небольшой ― пока небольшой! ― группой сотрудников. У нас с ними официально оформленные договоры.

– Почему же, ― поинтересовался папа, ― это стоит сравнительно недорого?

– Подумайте, ― с готовностью ответил Миша, ― вас не надо усаживать в самолёт, не требуется никаких хлопот и затрат, связанных с гостиничным устройством… Вы просто встаёте перед мозговым перемещателем и специальный гамма-луч делает вас на время бесплотным и практически невидимым. Вы превращаетесь в зыбкое ионно-протонное облачко. И в таком виде просачиваетесь в чужой внутренний мир.

– Облачко? ― опешил папа. ― Но кто может гарантировать, что по окончанию тура мы станем такими же, как были? И вообще, как вы извлечёте нас обратно?

– Наверное, при помощи того же перемещателя, ― предположила я.

– Совершенная правда. Транспсихологический телепортатор обладает обоюдонаправленным действием. Превратив вас в ионно-протонный туман, он точно так же может сделать этот туман плотным, состоящим из обычных молекул и ДНК, и это снова будете вы. Ошибки быть не может, электроника всё точно просчитывает, можете не сомневаться.

Папа сразу же заявил, что ни за что не позволит, чтобы его семью превратили туман. Это, должно быть, опасно. Нет, уж лучше в Белокуриху, на Алтай. Или в Болгарию, Золотые пески. Там должен быть не слишком дорогой сервис. Но я сказала:

– Пап, зачем сразу отказываться? ― И повернулась к Мише. ― Скажите, а море там есть?

– Где? В чужой голове?

– Да.

– Если море для вас принципиально важно, ― будет вам и море, и кораллы, и цветастые рыбки. Мы предоставим нашему сотруднику подбор слайдов и другие видеоматериалы с морскими пейзажами. Просматривая их перед сном в течение нескольких минут, он запишет всё на подкорку, и вы окажетесь в тёплых морских краях.

– Пап, может, попробуем? А?

– Н-н-н… Нет. Не думаю.

– Но интересно же! ― не сдавалась я. ― Девчонки из класса были и в Болгарии, и в Таиланде, а в голове ещё никто не был. Я стану первой. Ну, папулечка! Пожалуйста!

– Танюша, мама будет против, я знаю. Нет, я просто уверен. Странно же будет выглядеть наш новогодний отпуск ― в голове бог знает кого.

– Но мы ещё не спрашивали маму. Откуда ты знаешь, что она ответит? ― Я снова повернулась к консультанту-лаборанту. ― Вы можете назвать цены? Во сколько обойдётся тур в Болгарию и сколько стоит путешествие при помощи мозгового перемещателя? Хотелось бы сравнить. ― (Я знала, чем надавить на папу.)

– Цены на черноморское побережье Болгарии указаны в прайсе. Кажется, около семисот пятидесяти долларов США.

– Хорошо, ― отозвался папа. ― Сколько же будет стоить воображаемый пляж в чьей-то черепушке?

Миша уставился в монитор.

– Сейчас скажу точно. Цена недельного тура по внутренним мирам… Сейчас, сейчас… Варьируется от семидесяти до двухсот десяти долларов США.

– Семьдесят долларов! ― поразился папа. ― Подождите, сколько это? Около четырёх тысяч рублей. Не может быть. Всего? Или за человека?

– Естественно.

– Действительно. Недорого, ― задумался папа.

– Пап, давай не будем соглашаться сразу. Поговорим с мамой, подумаем… У нас ведь ещё есть время подумать?

– Сколько угодно, ― улыбнулся наш собеседник. ― Экспериментальные туры осуществляются практически ежедневно, без ограничений.

– А мы можем, ― спросила я, ― прежде чем что-то решим, поглядеть на сам аппарат? Какой он? Где находится? Нужно ехать в лабораторию, да?

– Если вы не слишком заняты…

– Пап, мы ведь не слишком заняты?

– Честно говоря, я бы сам не отказался поглядеть на это чудо техники. Любопытно. Это можно сделать прямо сейчас?

– Прошу вас, идёмте за мной.

Миша вывел нас из офиса. Закрыл дверь на ключ и повёл коридором, в самый конец. Там была ещё одна дверь. Обычная, металлическая, слегка ржавая. Звякнув ключами, Миша открыл замок. Перед нами был чёрный проём. Сунув руку в темноту, Миша пошарил по стене. Включился свет.

– Входите.

Мы вошли. Пустое холодное помещение, похожее на склад. Цементный пол, серые стены. В углу сложенные друга на друга картонные коробки.

– Теперь вниз, ― остановившись перед ступенями, сказал наш провожатый.

Спустились. Снова дверь. На этот раз деревянная, заклеенная, как обоями, пузырящимся плакатом: морская лагуна, крытые соломой полинезийские хижины на ножках и парящие в небе буквы облачным курсивом:

Welcome to Bora-Bora!

Дверь открылась без ключа. Мы прошли за Мишей. Перед нами был уходящий в непроглядную даль туннель и гирлянда лампочек под потолком. По земле проложены рельсы. На рельсах ― скромных размеров вагон-локомотив, немного игрушечного вида, похожий на тот, на каком я когда-то ездила на детской железной дороге. Меня туда водила мама. Вагончик был выкрашен в весёлые оранжево-зелёные цвета, по боку шла надпись: ГИИМиТ.

– ГИИМиТ. Что это? ― поинтересовался папа.

– Государственный институт изучения мозга и туризма.

Консультант-лаборант прислонил к пластиковому кружку рядом с дверью бейджик. Кружок засветился, двери вагончика раскрылись.

– Заходим, ― позвал Миша.

Почти всё пространство вагона занимали мягкие пассажирские сиденья, как в поездах метро. Впереди ― там, где привычнее было бы увидеть водителя ― был расположен широкий пульт: кнопки, рычажки… Миша нажал несколько кнопок. Локомотив дёрнулся, загудел, поехал.

– Куда мы?

– В лабораторию, ― ответил Миша, возвращаясь к нам и усаживаясь на месте для пассажиров. ― Институт расположен под землёй.

– А вы разве не должны стоять там, ― папа указал на пульт, ― и управлять движением?

– Зачем? Всё делает автоматика. Кстати, знаете, где мы находимся?

– Нет. Объясните.

– В московском метро.

– Как это?

– Проложена дополнительная, секретная линия. Точнее, полностью засекреченной она была когда-то. Сейчас, когда разработки нашего института находят своё применение в туриндустрии, эта линия просто скрыта от любопытных глаз. Поэтому электровозом не нужно управлять. Он здесь единственный, другие не ходят. Ничто не стоит на пути.

– В каком районе Москвы мы находимся? ― осведомился папа.

– Секретный туннель был проложен параллельно Калужско-Рижской линии. Сейчас мы недалеко от станции Третьяковская.

– И далеко ехать? ― спросила я.

– Не очень. Приблизительно район Новых Черёмушек. Будем там… ― сдвинул рукав, Миша обнажил часы, ― …примерно через двадцать минут. Потерпите. Вскоре познакомитесь с нашим научно-туристическим чудом: мозговой перемещатель. Он не страшен. Наоборот ― очень практичная, современная вещь. Если сравнивать обычные путешествия и те возможности, которые открывает перед нами перемещатель, то это как греть обед в сковороде и пользоваться микроволновой печью. Что удобнее, как считаете?

5. Список реципиентов

Оранжево-зелёный вагончик затормозил. Двери сами собой распахнулись.

– Приехали, ― оповестил Миша. ― Прошу за мной, не отставайте. Осталось немного.

Вскоре мы были в лаборатории. Встретила нас улыбающаяся тётенька в белом халате. Её бейджик с именем висел на такой же синей ленте, как у Миши.

Инесса Блинова

Научный сотрудник

― Добрый день, ― сказала она певучим голосом. ― Проходите. Михаил, вы с ознакомительной целью или как?

– Да, просто осмотреться, ― бодро отозвался Миша и добавил, бросив на нас с папой хитровато-смешливый взгляд, ― мы ещё раздумываем.

Инесса Блинова понимающе улыбнулась, кивнула и оставила нас.

– Специалист по перемещениям, ― шёпотом сказал Миша. ― Это она обычно отправляет туристов в головы реципиентов.

– Надо же, ― удивлённо произнёс папа. (Не думаю, что он был на самом деле удивлён. Женщина-специалист ― не такое уж редкое явление. Скорее, ему нечего было ответить.)

Я огляделась по сторонам, изучая лабораторию более внимательно. У стен почти такие же широкие кнопчатые пульты, как в секретном поезде. Множество проводов ― на полу, под потолком… Глухой гул, будто в соседнем помещении работает мотор. И что-то то и дело пыхтит и отдувается: как паровоз, выпускающий пар.

Вот! Я нисколечко не сомневалась: это он! На толстом стальном штативе с шарнирами ― видимо для того, чтобы можно было менять высоту и наклон ― стояло какое-то устройство. Похоже на фантастическую лазерную пушку с двумя стволами, глядящими в разные стороны. Стволы пушки нацелены на две круглые площадки белого цвета в разных концах помещения. На одной буква «Р», на другой «Д».

– Это он? Перемещатель? ― указывая на «пушку», поинтересовался папа.

– Ошибиться невозможно. Верно? ― лучась от счастья, ответил консультант-лаборант и подошёл к одной из площадок, с буквой «Д». ― Перед путешествием вы должны будете встать здесь. Там, ― он указал на соседнюю площадку, ― располагается наш сотрудник: реципиент. Этот излучатель, ― имея в виду ближайший «ствол» пушки, продолжал объяснять Миша, ― втягивает вас внутрь устройства. Там вы делаетесь более тонкими и бесплотными, и уже затем, при посредстве следующего излучателя катапультируетесь в голову стоящего на том пятачке человека.

– Кошмар, ― поёжился папа. ― Всё равно что попасть в пылесос.

Не выдержав, я подбежала, и взобралась на площадку «Д».

– Татьяна, не смей, ― заволновался папа. ― Сейчас же слезь. Вдруг опасно.

– Ничего опасного, ― заверил его Миша. ― Идите сюда, ― позвал он. ― Не бойтесь.

– Но вдруг он сам собой включится, ― указывая не перемещатель, произнёс папа. Но на площадку всё же взобрался.

– Ну что вы, ― успокоил Миша. ― Для этого его надо сначала подключить к электропитанию. Затем запускается пульт управления, измерительные приборы… И потом, круг, где располагается реципиент, пуст. Вы же видите. Мы не можем отправиться в никуда.

– Пап, возьмём с собой Шарипова?

– Танюша, мы ещё ничего не решили.

– Но если вдруг решим, что с ним будет? Придётся ведь куда-то девать. Отдадим на хранение бабе с дедом? Но его станут кормить борщом, я знаю. Шарипов не привык.

– Шарипов? Средняя Азия? ― поинтересовался консультант-лаборант.

– Таджикистан, ― ответил папа.

– С вами едет кто-то ещё?

– Мы ещё ничего не решили, ― сухо повторил отец.

Я спросила:

– А кто такие, эти реципиенты?

– Да, ― подхватил папа, ― что за люди? По какому принципу вы их отбираете?

– Скажу так, ― откашлявшись, сообщил Миша, ― всё это люди непьющие ― ну, разве что, в меру ― и прошедшие тщательную проверку у психиатра.

– У вас есть что-то вроде досье или портфолио? ― продолжил папа. ― Можно взглянуть на ваших сотрудников?

Миша приблизился к шкафу в углу. На полках стояли папки. На корешке одной из них от руки, маркером было написано:

Список реципиентов

Миша протянул список папе.

– Пожалуйста, прошу.

– Спасибо. Просто интересно, ― словно оправдываясь, проговорил отец, ― кто они все. Ведь не каждый же согласится.

– Вы правы.

Папина рука переворачивала листы в клеёнчатых файлах. Я стояла рядом и наблюдала. Мелькали имена, фамилии… Суходолев… Луц-Курчавый… Горшко… Фотографии мужчин, женщин… С усами, без… Лысые, не очень… Вдруг…

– Пап! Стой! ― воскликнула я.

– Что?

– Пролистай немного назад. Да нет, ещё. Вот. Остановись.

– Клюшкин Валерий Павлович, ― прочитал папа рядом с фотографией сурового на вид, коротко стриженного мужчины в олимпийке. ― Кто это? Ты его знаешь? Постой, постой… ― прибавил он, что-то припоминая. ― А ведь в самом деле… Лицо будто бы знакомое.

– Да ведь это наш школьный физрук, Клюшкин, ― выпалила я. ― Кличка Тузик. Ты должен был его видеть. Вспомни хорошенько.

– Тузик? ― подошёл к нам Миша. ― Что ещё за Тузик? Ну-ка, ну-ка. Интересно.

6. Ёфт и Тузик

Сначала про Шарипова. Я обещала, помните? Шарипов ― это наш семейный мопс. Точнее, помесь мопса и ещё не понять кого. Какой-то дворняги. Получился мопс на длинных худых ножках. Странное создание. Тумбочка, скрещенная с журнальным столом. Помню в первый момент, когда его к нам принесли, мама сказала, что это «дитя любви».

Вот его многострадальная судьба. У нашей соседки с третьего этажа, тёти Валеры, есть мопс, девочка. Чистокровная. Как-то раз мопсиха тёти Валеры потерялась. Сбежала. Затем вернулась. А ещё через какое-то время родила деток. Я видела, как тётя Валера ругает её и говорит, что ей должно быть стыдно. Судя по виноватым глазам молодой мамаши, она стыдилась. Но деток своих любила: облизывала и всё такое. А потом тётя Валера стала ходить и предлагать всем щенков. Но соседи вежливо отказывались. Смущало сомнительное происхождение. Однако спустя ещё какое-то время кто-то вновь стал обходить квартиры и тренькать дверными звонками. Это был дворник Джон. (Точнее, полное его имя Джонон, это по-таджикски, но для краткости все зовут его, как англичанина. Будто мы не в Подмосковье, а в графстве Девоншир.)

Итак, придя к нам, Джон сказал, что услышал в подвале писк. Оказывается, не имея возможности содержать щенков в квартире, тётя Валера отнесла их в подвал. Там присматривала за ними и подкармливала.

– Возьмите щеночка, ― упрашивал Джон. ― Нехорошо собаке жить в подвале. Вырастет, одичает, покроется блохами, станет всех кусать. А кругом дети.

Джон объяснил, что недавно смотрел научно-популярную передачу. О переселении душ.

– А вдруг это ваш дедушка, ― показывая из-под куртки пучеглазое рыльце, убеждал он.

– С нашим дедушкой, слава богу, пока всё в порядке, ― ответила мама.

– Да, ― подтвердил папа, ― ему рано переселяться. Если он в кого и переродится, то, думаю, это будет сазан или толстолобик.

– Что это ты уготовил ему такую судьбу? ― критически взглянула на папу мама.

– Но он всё время молчит. Вот я и подумал, что…

– Тогда, ― возвращаясь к прерванной теме, сказал дворник, ― может быть, это мой дедушка. Приютите его, будьте людьми.

Он положил щеночка у маминых ног.

– Вот и берите его, раз это ваш родственник, ― ответила мама.

– Не могу, ― вздохнул Джон. ― У меня уже две собаки. У человека не может быть сразу три дедушки.

– Значит, всё-таки это не ваш дедушка?

– Кто знает? Может, он, может, нет. Но мне кажется, эта собака когда-то была неплохим человеком. Вы должны взять её.

– Как звали вашего деда? ― спросил папа.

– Ёфт. По-таджикски значит «найденный».

– Извините, ― изрекла мама, ― но ваш дедушка, кажется, сделал лужу.

– Кто не делал луж в далёком детстве? ― с философским видом заметил Джон. И тогда, наблюдая за этой сценой, я сказала:

– Мам, давай заберём его. В любой квартире есть место, предназначенное для домашнего питомца. Оно у нас вакантно.

Мама подумала, протёрла очки пояском халата… А ещё через какое-то время, когда Ёфт у нас прижился и стал делать лужицы только на улице, как-то раз сказала мне со смущённым и озабоченным видом:

– Таня, дочка, послушай, ― сказала она, дождавшись, когда мы останемся в кухне втроём (то есть, я мама и Шарипов), ― не хотелось бы заводить этот непростой разговор… Но ты растёшь, а значит, рано или поздно я, как мать и как психолог, должна буду обязательно затронуть эту тему. Смотри, не гуляй с мальчиками. Слышишь? Видела, что случилось с мамой Ёфта? Это всё результат легкомыслия.

– Считаешь меня маленькой глупой сучкой?

– Татьяна! Что за выражения у нас в доме?!

– Ну что я, виновата, что среди собак есть сучки и есть кобели? Не знаю, возможно, сами они себя такими не считают, но наука кинология неумолима. Так что все претензии, пожалуйста, не ко мне. А насчёт того, с кем мне гулять в будущем… Боишься, что в один прекрасный день я принесу тебе маленького Шарипова?

– Ты знаешь, о чём я, не надо острить.

– Конечно же, я всё поняла. Но с другой стороны, мне ведь всё равно рано или поздно придётся гулять и задерживаться по вечерам. Ты ведь именно так встретила папу. Или вы столкнулись одним декабрьским утром, когда было сумеречно и изо рта выходил пар?

– Нет, мы познакомились в гостях.

– В шесть утра по Москве?

– Это была дружеская вечеринка. Не забывай: мне в тот момент было двадцать три года.

– Так ведь и мне когда-нибудь будет двадцать три.

– А я о чём? Дойдёшь до нужного возраста, тогда и пропадай вечерами.

– А до этого безвылазно сидеть дома? Откуда возьмётся жизненный опыт? Я буду глупа, как мама Шарипова, несмотря на то, что мне будет столько же, как тебе, когда ты встретила папу. И пожалуйста, не беспокойся: знакомств с мальчиками в ближайшие два-три года я не планирую. Если вдруг увижу, что за мной увязался какой-нибудь настырный мопс, обязательно сообщу тебе, прежде чем ответить на его предложение сходить в кино или съесть по мороженому.

– Нет, этот ребёнок сведёт меня с ума!

– Вот как? Значит, психологи тоже сходят с ума?

Теперь перейдём к физруку. Почему он Тузик? А вот послушайте. Как-то раз, выстроив нас в спортзале, Валерий Павлович вышел из своей подсобки и принёс резиновую грелку. Обыкновенная такая, какими бабушки греют спину и ноги. Встав перед строем и ничего не объясняя, Клюшкин вцепился в края грелки руками и, весь побагровев, стал растягивать её, как аккордеон. Но это был плохой аккордеон, ржавый. Потому что никак не хотел тянуться. Клюшкин напрягся сильнее, стал фиолетовым… И вдруг случилось чудо: грелка слегка вытянулась.

– Сейчас… ― прохрипел физрук. ― Должна порваться. Следите!

Но грелка рваться не желала. Хотя давно потеряла привычную форму. Тогда, рыча от усердия и ярости, Клюшкин вцепился в неё зубами… Грелка затрещала… И лопнула.

– Вот… ― переводя дух, с довольным видом объявил физрук. ― Кто сможет сделать так же, тот станет… ― Он попытался подобрать подходящее определение.

– Физруком? ― скромно поинтересовалась я. (Ох! Зачем я это спросила?)

– Нет, не физруком, ― тяжело уставился на меня Клюшкин. ― Человеком. До физрука ещё надо дорасти.

Я прямо так и увидела: эволюционная цепочка: австралопитек, хомо эректус и… Клюшкин.

– А ты, Иголкина, ― продолжал физрук, ― сейчас выйдешь из строя и присядешь десять раз «пистолетиком».

– Но за что, Валерий Палыч?!

– За ум.

– За это теперь наказывают?

– За это наказывали во все времена. Вспомни уроки истории. Джордано Бруно.

В общем, начиная с того раза, Клюшкин (признаюсь: не без моего участия) превратился в Тузика. Потому что бытовавшее на тот момент выражение ― «Порвал, как Тузик грелку» ― обрело своё зримое воплощение. В нём в самом деле было что-то собачье. Конечно, его сложно было сравнить с миленькими комнатными собачками или нашим Шариповым. Если бы его посадили на цепь, на заборе обязательно следовало бы приколотить табличку:

Осторожно, злой физрук!

Уроки физкультуры были мучением. Особенно для таких, как я: любителей сладко-мучного. Клюшкин подгонял, кричал, издевался. Мы были у него то «шлангами», то «мешками», то «деревянными обрубками». Он уверял, что формирует в нас характер.

– Запомните, ― говорил он, ― вы должны вырасти настоящими мужиками. Слыхали?

– А как же быть с теми, кому это не светит ни при каких обстоятельствах? ― поинтересовалась я.

Физрук приблизился.

– Пусть сдохнут! ― выкрикнул он мне в лицо.

– Я, вообще-то, имела в виду девочек, ― робко пояснила я.

– Лучше им тоже стать мужиками, ― нисколько не смущаясь, ответил физрук. ― Потому что жизнь сурова. ― И он снова заорал мне в лицо, да так, что, кажется, разлохматилась не только чёлка, но и брови с ресницами. ― ЯСНО?!!!

В общем, таким он был, наш учитель физкультуры Валерий Павлович Клюшкин. И в голову этого человека мне предстояло отправиться.

7. Мамины ошибки

Потому что папа вдруг решил, что это самое разумное решение. В первую очередь, его, конечно же, соблазнила цена: $ 70 с человека. На детей до 11 лет ― скидка 10 %.

– Нужно пользоваться ситуацией, ― доказывал он маме. ― Татьяна взрослеет. В следующий раз будет поздно.

– Но, пап, ― не соглашалась я, ― он же псих. У него в голове, как в спортивной кладовке: куча матов ― я имею в виду спортивные, ― гантели и старый драный козёл. Тоже спортивный.

– Танюша, вспомни, что говорил нам Михаил: по всем психологическим параметрам ваш учитель физкультуры в норме. И ещё: за строгой и чёрствой маской зачастую скрывается богатый внутренний мир. Тоже слова Михаила, и я с ним полностью согласен.

– К тому же, ― решила поддакнуть мама, ― мы этого человека знаем. То есть он наш, куличовский. Как профессионал, я могу пойти и поговорить с ним. Дам ему необходимую психологическую установку, чтобы наш не совсем обычный отпуск прошёл с максимальным комфортом.

– И ты совсем не боишься такого рода путешествий? ― поинтересовалась я. ― Мы думали, ты откажешься первой.

– Почему же, ― не согласилась мама, ― я думаю, это не помешает моим практическим навыкам. Подумать только, впервые в жизни передо мной открывается перспектива заглянуть в мир чужого сознания! И вы думали, я откажусь? Об этом мечтали Иван Михайлович Сеченов, Зигмунд Фрейд, Фёдор Михайлович Достоевский…

Папина лысина удивлённо сморщилась.

– Людочка, ― спросил он, ― при чём тут Достоевский?

– Это сложная тема, не сейчас, ― отмахнулась мама. ― Нет, ― продолжала она, ― мы обязательно должны провести новогодние праздники в чьей-нибудь голове.

– Но не обязательно же голова Тузика! ― не сдавалась я.

– Татьяна, ― строго посмотрела мама, ― что за манера: называть взрослого человека собачьим именем?

Я указала на лежащего со скучающим видом Шарипова.

– А собаку человечьим, значит, можно, да?

– Таня, послушай, ― мягко заговорил отец, ― это будет наш пробный тур. Согласна? Подумай: мы заплатим по семьдесят долларов на брата и поглядим, что это вообще такое. Может, нам не понравится. Но если всё пройдёт, как по маслу, то почему бы в следующий раз нам не переместиться в кого-нибудь ещё. В голову очаровательной интеллигентной женщины. Я видел там одну, когда листал список реципиентов. Композиторша. Вполне себе ничего.

– Что ещё за композиторша? Ты о ком? ― с подозрением поглядела мама. Папа поспешил перевести разговор:

– Ну, или не композиторша, ― вытирая неожиданную испарину, произнёс он. ― Там много достойных людей. Ну, так что? Встретимся с Валерием Павловичем Клюшкиным? Людочка, мне нужно, чтобы ты была со мной. Поговорим, узнаем, что это за человек. И как он смотрит на то, чтобы мы всей семьёй провели праздники у него в голове.

С Тузиком мама с папой встретились 31 числа. Пришли в школу с утра пораньше и спросили, где найти физрука. В целом они остались довольны.

– Вполне себе адекватный, рассудительный мужчина, ― дождавшись, когда вся семья будет в сборе, вынесла вердикт мама. ― К тому же, пышет здоровьем, а это важно.

– Но ты не видела его на уроках, ― не соглашалась я. ― Он звереет.

– Вполне возможно, ― вставил папа, ― что это обыкновенный спортивный азарт. Я слышал, как однажды футбольный комментатор выругался прямо в прямом эфире.

– Прямо в кривом?

– Татьяна, не перебивай отца.

– Не стану повторять, что он в точности сказал, но суть сводилась примерно к следующему: он предлагал вырвать всей футбольной команде ноги и вставить зубочистки. Конечно же, это было сделано в азарте. Кто без греха?

Пока не настал конец рабочего дня, мама решила созвониться с агентством «Жан Паспарту». Ответил женский голос и попросил подождать: звонок будет переведён на сотрудника ГИИМиТа. Мама включила громкую связь, чтобы мы были свидетелями.

– Алло, Инесса Блинова, научный сотрудник. Что вы хотели? ― ответили в трубке.

– Добрый вечер, ― сказала мама, ― мы из Куличек. Муж и дочка были у вас в субботу. Знакомились с лабораторией и новой услугой. Я про мозговой перемещатель.

– Да, да, припоминаю.

– Скажите, с какого числа можно взять путёвку?

– Это не ко мне. Лучше в агентство.

– И всё же. Аппаратом ведь управляете вы. Вы работаете в январе или у вас, как у всей страны?

Договорились, что путёвку можно оформить с 3 января. Новый год придётся встретить дома, 1-2 у всех законный отдых, ну а третьего числа, ― сказала Инесса Блинова, ― добро пожаловать в Институт мозга и туризма.

– Простите, хотела спросить, ― не спешила отключаться мама.

– Внимательно слушаю.

– Курить во время путешествия не запрещено? Я, вообще-то, бросаю, но всё же: голова. А человек, как я понимаю, некурящий. Я про физрука. Как думаете, ничего?

– Поскольку там, в путешествии, ваши сигареты, скорее всего, будут чисто символическими, то, думаю, да: можете смело курить. Хотя лучше бросить. Удачи вам в этом начинании.

– Про собаку, ― сидя у мамы над ухом, нашёптывал папа, ― про собаку не забудь.

Мама нервно отмахнулась.

– Постойте, ― сказала она, ― если говорите, сигареты будут воображаемыми… Как же тогда с личными вещами и багажом? Имеет смысл тащить с собой чемоданы? Где брать зубную пасту, полотенца, я не понимаю?

– Можете быть спокойны, недостатка в этом не будет, ― заверила Блинова.

– Собака, ― продолжал жужжать папа, ― собака…

– Секундочку. Мы можем взять с собой домашнего пи…

Пи-пи-пи. Заметно расстроившись, мама перевела взгляд на телефон.

– Положили трубку, ― сказала она.

– Выход один, ― не унывал папа, ― записать по пунктам все интересующие вопросы и третьего числа, перед оформлением всё уточнить.

Происходило это вечером. До этого у нас в школе был укороченный день. По дороге домой Машка Задавакина не упустила возможности лишний раз позубоскалить: я, мол, буду мёрзнуть в Куличках, а она наслаждаться солнцем в Таиланде. Я не в силах была смолчать.

– Кстати, мы тоже уезжаем, ― ввернула я. ― Всей семьёй.

– Куда? На деревню к бабушке?

«Смейся, смейся!» ― подумала я.

– А вот и нет! Туда, куда тебе и не снилось. В голову нашего физрука.

– Врёшь! Такого не бывает!

– А вот и бывает! Доказать?

Впервые я увидела в Машкиных глазах неподдельный интерес и зависть. Обычно там высокомерие. Она считает, что завидовать должны ей. «Ага! ― подумала я. ― Выкусила?!» Впрочем, через какое-то время мне пришлось пожалеть о своём поступке (позже поймёте почему). Не смогла удержать язык за зубами. А ведь обещала себе: расскажу о путешествии в классе только после того, как вернусь. Со мной всегда так: не хватает выдержки. Вдруг что-то пойдёт не так и наш отпуск накроется? Как я буду выглядеть перед Машуней и остальными?

Тем не менее, когда подошли к дому, прощаясь с Задавакиной, я сказала (не без ехидства, конечно же: не смогла устоять):

– С Наступающим тебя, Машунчик!

Это означало: «Езжай в свой скучный Таиланд, зато я отправлюсь туда, где ты ещё не бывала!»

– И тебя также, пухлячок! Агась! ― приторно улыбаясь, ответила мне Машуня, но за её улыбкой, я уверена, было вот это: «Врёшь про путешествие в голову! Не верю. Всё равно ведь узнаю и всем расскажу, что добиваешься популярности, сочиняя ерунду».

Дура я, дура. Получается, иду по маминым стопам. Не хватало ещё закурить. Неужели так важно с кем-то и за что-то соперничать? Почему нельзя просто жить, не заморачиваясь?

8. Вопросы

Этим же вечером, отмечая праздник, мы посидели за столом. Поели оливье и магазинный торт. Мама обычно готовит торт сама, но сегодня ей было не до того. Так она сказал. Разговоры за ужином были только о предстоящем путешествии. Вопросы, вопросы… Где окажемся, что это будет? Санаторная зона, обычный пляж, город-музей?.. Пока шли семейные дебаты, Шарипов с кислым видом лежал на диване и смотрел «Голубой огонёк».

Потом я пошла к себе. Легла, включила лампу. Почитала Конан Дойля. Хотела позвонить Машке, чтобы ещё раз поиздеваться и испытать чувство удовлетворения, но сдержалась. Так недолго превратиться в маньячку. Расслабься, Танюша. Жизнь длинная, однако не стоит тратить её на чепуху.

1 и 2 числа тянулись мучительно. Я смотрела на снег во дворе, потом кто-то долго и гулко колошматил на турнике бейсбольной битой ковёр… Потом я гуляла с Шариповым, мы доедали на кухне оливье…

3 числа мы взяли сумку с вещами («На всякий случай», ― сказала мама), нацепили на Шарипова поводок, папа проверил на «Шкоде» сигнализацию, и мы отправились в Москву. Электричкой.

В доме на Средней Ордынке нас встретил старый знакомый: консультант-лаборант Миша. Он сказал, что с собакой могут возникнуть сложности. Мама, помимо прочего, прихватила справки из ветеринарной клиники.

– Вот, ― шурша бумагами, сказала она, ― можете убедиться сами. Собачка у нас привита. Все необходимые вакцины: чума, бешенство… Не вижу никаких сложностей.

– Всё это прекрасно, ― согласился Миша. ― Но ваш реципиент может запротивиться.

– Это почему? ― озадаченно нахмурился папа.

– Потому что это его голова.

– Ну и что?

– Погодите. Вы бы впустили в себя несколько человек, да ещё с животным? Пусть даже оно привито от бешенства.

– Но мы не сотрудничаем с вами, ― стояла на своём мама. ― И потом, какая разница: с собакой, без… Люди тоже разносят грязь и микробов.

В общем, Миша сказал, что постарается убедить Валерия Павловича. Нужно только показать ему бланки с печатями из «ветеринарки».

После этого была оформлена путёвка. Мама с папой с оставили подписи; папа не забыл включить на телефоне калькулятор и вычесть 10 % за ребёнка. Миша положил деньги в сейф и повёл нас по коридору в подвал. Там мы уселись в оранжевый вагончик и поехали под утренней новогодней Москвой.

– Тузик уже там? ― машинально поинтересовалась я и тут же поправилась: ― Извините… Валерий Павлович.

– Должен быть, ― ответил Миша. Затем, немного помолчав, добавил: ― Как только окажетесь на месте, то есть в голове Валерия Павловича, я и Блинова постараемся держать с вами связь.

– Связь? ― искренне изумилась мама. ― Оттуда что, можно звонит по телефону? Надеюсь, там нет роуминга.

– Связь будет через нашего представителя.

– Там кто-то из ваших?

– А как же. Встретит вас. В дальнейшем, если что, будете искать его. Он предоставит возможность набрать по телефону Инессу Вячеславовну или меня. В крайнем случае, можно отправлять письма. В обычном, бумажном виде или по электронке.

– Там есть Интернет? ― обрадовалась я.

– Случается.

– Что значит, случается? ― насторожилась мама. ― Он либо есть, либо нет.

– Всё будет зависеть от того, насколько далеко господин Клюшкин ― точнее, его голова ― будет располагаться от источника вай-фай сигнала.

– Да, но нам потребуется код доступа.

– Его легко запомнить: «голова».

– Латиницей?

– Нет, просто пишите, как обычно, русскими буквами «голова», и всё.

– Погодите, ― сказала мама, ― а как с вещами? Я взяла всё необходимое: домашние шлёпки, увлажняющий крем…

– Зачем вам шлёпки?

– Странный вопрос. У вас типично мужское мышление. Вы предлагаете мне надевать гостиничную обувь? Не хватало ещё, чтобы я подцепила грибок.

– Но там нет гибка. Это голова, поймите.

– Понимаю, ― не унималась мама, ― голова. А у вас она, кажется, отсутствует. Зачем же я волоку с собой все эти справки о собачьих прививках? Значит, всё-таки болезни там имеют место?

– Поймите, болезни имеют значение здесь, ― терпеливо объяснял Миша. ― Господин Клюшкин может вас просто не пустить с не привитым псом. Это его святое право. Поэтому нужны все эти бумажки: сломать его внутренние барьеры. Предубеждения, понимаете? Вы ведь психолог.

– Да, ― слегка успокоилась мама, ― это называется паттерны мышления. Но шлёпки я с собой всё же возьму.

– Ваше право, не смею препятствовать.

У папы тоже нашлось, что спросить. Он вынул список вопросов.

– Скажите, пожалуйста, ― начал он, ― что всё это время делает реципиент?

– То есть?

– Ну, всё то время, пока мы будем находиться в его черепном пространстве.

(Да, папашка у меня такой. Как ляпнет, так ляпнет. Черепное пространство! Это перл. Надо где-нибудь записать.)

Отвечая на папин вопрос, консультант-лаборант сказал, что в течение всего нашего отпуска Валерий Павлович будет вести привычный, будничный образ жизни. Правда, по договору, предоставляя голову туристам, раз в три дня он обязан появляться в Москве. Сотрудники исследовательского центра будут проверять его общее состояние, он будет дышать в трубочку, чтобы можно было определить, сколько он накануне выпил («Праздники, сами понимаете!»), и в довершение всего в специальном кабинете в течение двадцати минут ему будет необходимо прослушать трек с аудио-релаксацией.

– Вас ничто не должно волновать, ― уверял Миша. ― Реципиенты получают неплохой процент от той суммы, которую вы оплатили. Поэтому все они, включая господина Клюшкина, можно сказать, кровно заинтересованы в том, чтобы ваша поездка прошла без эксцессов. Иначе, если посыплются жалобы, мы вынуждены будем ограничить доступ туристов в их головы. В Москве и области полно других голов. Порядочных и уравновешенных.

Остановившись, локомотив с шипением распахнул двери.

– Встаём, приехали.

9. Учитель засыпает

Инесса Блинова вместе с Тузиком ждали в лаборатории. Подошли мы. Вместе с Шариповым. В первую секунду я даже как-то удивилась: почему Шарипов на поводке, а физрук просто так? Мог бы, по крайней мере, натянуть намордник. (Я, наверное, злая, да? Sorry!) Но он был, что называется, при параде: серые отутюженные брюки, белая рубашка с галстуком в горошек…

– Это что? ― грозно вытянул палец физрук.

– Это? ― с обаятельной улыбкой переспросила мама. ― Это наш домашний питомец. А это необходимые справки. Вот… Прививки от бешенства, от чумы… Он у нас послушный, вы не думайте. Знает команды. Шарипов, сидеть. Сидеть, я говорю. Что за непонятливый пёс!

– Ещё насидится, ― сказала я.

– Вы собираетесь взять его с собой?

– Послушайте, если нас всех временно растворят каким-то лучом, то какая, собственно, разница ― собака это будет или человек?

– Но он станет рыть ямы.

– Кто вам такое сказал?

– Все собаки роют ямы.

– Но это не норовая собака, вы же видите. Он декоративный. Мопс.

– Сверху, может быть, мопс, а внизу у него что?

– Согласна, ― вздохнула мама, ― лапы у него действительно отцовские. Но судя по их длине, его папа был псом гончей породы. Борзой. Нет, такими лапами ямы не пороешь.

– Ну, почему же, если очень постараться… ― с сомнением прогнусавил папа.

– Гена, где ты в последний раз видел, чтобы Шарипов рыл ямы? Когда такое было? И вообще, ― мама вновь обернулась к физруку, ― с чего вы решили, что у вас там непременно должна быть земля?

– Что же там? ― спросил физрук. ― Вам же придётся где-то стоять, ходить.

– Может, у вас там песок. Или опилки. Или то и другое в смешенном виде. Не думаю, что в опилках так уж удобно рыть ямы.

– Издеваетесь?

– Ну, что вы! Даже не думала.

Спор обещал быть длительным, поэтому я решила вмешаться.

– Валерий Палыч, ― сказала я, ― беру Шарипова под свою личную ответственность. Если начнёт разгребать землю, я его остановлю. Буду строго следить, обещаю.

– Валерий Павлович, ― с убедительностью сказал Миша, ― это действительно так: расщепляясь на субатомные соединения, материальные субстанции, включая людей и животных, делаются практически неотличимы. То есть я хочу сказать, что наличие вместе с путешественниками небольшой комнатной собачки на вас никак не отразится. Вы этого не заметите.

После этого нам, как туристам, дали необходимые инструкции: как себя вести, даже как дышать во время перемещения. Мы взобрались на площадку «Д». Физрук отправился к той, что с буквой «Р». Надев защитные очки, сотрудник Блинова пошла колдовать с пультом. Штатив с перемещателем, прожужжав, выдвинулся из пола. Сам перемещатель слегка надломился. Его пушки, медленно опустившись, нацелились в нас. На стене рядом с Блиновой, на двух мониторах я увидела лица своей семьи и Клюшкина. Я поглядела на папу с мамой. Прижимая сумку с вещами к себе, папа вспотел и выглядел взволнованным. Не часто ему приходилось бывать туристом. Ему привычнее бухгалтерский стол.

– Спокойно, ― подбадривал всех Миша, ― ничего страшного.

Вдруг я заметила, что на одном из мониторов изображение исчезло: Клюшкин куда-то делся. Я поглядела на противоположную площадку… Упав на пол, Клюшкин отжимался на руках.

– Валерий Павлович, что вы делаете? ― спросил консультант.

– Мне так удобнее. Сгоняю стресс, ― ответил Клюшкин, продолжая отжимания и негромко считая: ― Двадцать один, двадцать два…

– Валерий Павлович, встаньте, прошу вас.

– Сейчас. Тридцать семь… Сорок один… Пятьдесят… Всё. Можно, ― бодро вскочил на ноги Клюшкин. ― Я готов.

– А я нет, ― положив сумку, заявил вдруг папа. ― Требую вернуть наши деньги назад.

– Дорогой, что такое? ― в недоумении воззрилась на него мама. ― Всё шло нормально.

– Он отжался, ему хорошо, ― с обидой произнёс папа. ― А как быть другим? Может, он не знает, но у него поднялось кровяное давление. Вдруг это отразится на путешествии?

Физрук приложил большой палец к запястью.

– Пульс в норме, ― сказал он.

Папу ещё какое-то время уговаривали ― мама, сотрудники… Я бы сама попросила отдать нам деньги, чтобы мы вернулись домой, но было поздно: что я скажу Задавакиной? Нет, папу надо было срочно успокоить.

– Пап, ― сказала я, ― погляди на меня. Я не боюсь. И тебе не надо. Поехали, раз уж собрались.

– Кто вам сказал, что я боюсь? ― оскорбился папа. ― Я с удовольствием. Я лишь требую, чтобы господин физрук стоял на месте и не мельтешил.

– Валерий Павлович… ― с мольбой произнёс Миша.

– Хорошо. Стою, ― заверил всех физрук.

Но как только камеры, вмонтированные в пушки, повторно нащупали наши лица, я увидела, как физрук приседает на одной ноге: пистолетиком.

– Господин Клюшкин, вы снова? ― Голос консультанта сделался строже.

– Это всё они, ― балансируя на ноге, пожаловался физрук. ― Сначала я не нервничал, а теперь ― вот. Мне нужно срочно согнать стресс.

– Вам-то чего нервничать, не понимаю? ― спросила мама. ― Кого здесь расщепят, меня или вас?

– Тогда стойте и ждите, ― ответил физрук. ― Одиннадцать, двенадцать…

В конце концов, было принято решение: принесли стул, усадили Тузика, и мама, пользуясь профессиональными навыками, ввела его в гипнотический сон.

– Теперь будет спокоен, как удав, ― отряхнув ладони, словно у неё там налипла пыль, сказала мама. ― Перемещайте нас уже скорее, а то я сейчас начну курить.

Я ещё раз взглянула на мониторы… Папа, мама с Шариповым на руках, я… Откинувшийся с открытым ртом на спинку стула, бесчувственный Клюшкин.

– Приготовились… ― сказал натянувший защитные очки Миша. ― Пять, четыре, три… Приятного путешествия!

Всё-таки в конце я немного испугалась. Схватила маму за локоть и крепко зажмурилась.

10. Головной вагон

Сначала было темно. Потом сквозь закрытые веки я разглядела яркую вспышку. Затем как будто бы ничего не происходило. Я осмелела, раскрыла глаза… Белым-бело. Вверху, внизу. В то же время всё вращалось. И хотя вращаться было нечему, кругом было пусто, всё равно я чувствовала себя так, будто меня запихнули в стиральную машину. Затем оглушительно загудело. Я хотела закрыть уши ладошками, но поняла, что ни ладошек, ни ушей нет. Я исчезла!.. Снова гудок. На этот раз он показался знакомым. Внизу что-то стучало… Похоже на стук вагонных колес. Поезд! Тем не менее, вокруг была всё та же молочно-белая пустота. И тут впереди показался туннель. Длинный, чёрный. Он втягивал в себя всё, включая меня, как пылесосный шланг. Я снова зажмурилась…

А когда, уже по-настоящему, раскрыла глаза, то увидела, что я, мама и папа с Шариповым едем в обыкновенном купейном вагоне. За окном было темно. Ночь? Мама спокойно выкладывала вещи из сумки, папа читал газету, а Шарипов, взобравшись на край лежанки и положив морду на лапы, выпучил глаза.

– Нет, это чёрт знает, что такое! ― возмутилась вдруг мама.

– Что случилось? ― выглянул из-за газеты отец.

– Хотела надеть шлёпки, а тут глядите что.

И мама продемонстрировала вынутые из сумки деревянные туфли с острыми загнутыми носами.

– Такие носят в Нидерландах, ― совершенно обыденно, будто ничего не произошло, высказался папа.

– Генуся, ты не понимаешь? Здесь не было деревянных туфлей. Были мои домашние шлёпки. Где они? ― Мама принялась рыться в сумке с удвоенным пылом. ― Что за дурацкие шутки? Ничего не пойму.

– Может быть, в голове так положено? ― предположила я.

– Нет, если здесь всё так, кувырком, ― заявила мама, ― то я прямо не знаю… Мне такие сюрпризы ни к чему.

– Людочка, ― сказал папа, ― ты попробуй. Может, тебе понравится.

– Что?

– Туфли, говорю, примерь.

– Придётся, ― вынужденно согласилась мама. ― Босой ходить не привыкла. А в уличной обуви, на каблуках много не набегаешься.

Натянув деревяшки, мама прошлась по купе туда-обратно. Её ноги громко цокали. Мы с папой еле сдерживались, чтоб не рассмеяться.

– Прекрасно! ― мрачно усмехнулась мама. ― Теперь о том, что я иду в туалет или просто подышать в тамбур, будет знать весь вагон. Кстати, мы тут одни или есть ещё кто-нибудь?

– Остальные купе пустуют, я проверял, ― не отрывая головы от лап, ответил Шарипов.

Мы замерли.

– Шарипов, ― произнесла наконец мама, ― ты говорящий?

– Понимаю вашу реакцию, ― невозмутимо продолжал Шарипов. ― Немой заговорил. Но я не был немым.

– Боже! Ты ещё рассуждаешь!

– Слушайте, это унизительно, ― качнув головой, ответил Шарипов. ― Мало того, что вы считали меня бессловесной тварью, так вы ещё думали, что я окончательный тупица, не способный правильно строить мысль?

– Шарипов, скажи, ― поинтересовалась я, ― ты дедушка дворника?

– Странные люди! Для того, чтобы быть чьим-то дедушкой ― хоть дворника, хоть премьер-министра, ― нужно, чтобы были внуки. А для того, чтобы были внуки, нужно, чтобы…

– Ясно, не продолжай.

– Согласен, всё довольно странно, ― опустив газету, сказал папа. ― Но предлагаю, пока длится наш необычный вояж, ничему сильно не удивляться. Может, всё это нам только кажется, ― кто знает.

– Логично, ― кивнула мама. ― Пойду, по крайней мере, узнаю у машиниста, куда мы направляемся.

Покинув купе, мама зацокала.

За окном было всё так же темно. Иногда мелькали и проносились редкие огоньки. То ли фонари на столбах, то ли окна жилищ. Улегшись на верхней полке, я решила немного почитать. Хорошо, догадалась захватить с собой домашнее чтиво. Протянув руку, взяла с сетчатой полки книжку и, увидев при свете ночника название, слегка ошалела. Вот что было написано золотым тиснением на обложке:

Артур Конан Дойл

«Мышь Баскревилей»

«Что ещё за мышь? ― подумала я. ― Где собака?» Нет, с головой Клюшкина явно творилось что-то не то. Раскрыв страницу с закладкой, я начала читать.

Глава IV

Проклятие рода Баскервилей

― Сэр, как вы узнали, что у меня в кармане манускрипт? ― вытаращив глаза, воскликнул наш гость.

― Дорогой доктор, ― успокаивающе похлопал собеседника по плечу Холмс, ― как только вы вошли, я сразу подумал: вот человек, у которого в кармане что-то лежит.

― Это ясно, ― энергично жестикулируя, ответил Джеймс Мортимер, ― у всех в карманах что-нибудь да есть. Но в одном кармане у меня ключи от машины…

― От чего??? ― удивлённо спросили мы с Холмсом.

― Прошу прощения, господа, ― поправился доктор, ― от кареты с лошадьми, а в другом манускрипт. Как вы узнали, что он там? Может, вам известно, в каком году он был написан?

― Разумеется, ― раскуривая трубку, ответил Холмс. ― В одна тысяча семьсот сорок девятом.

От растерянности доктор начал машинально выкладывать содержимое карманов на круглый низенький столик, на котором у нас покоилась статуэтка, изображающая ветвистое бревно. На стол посыпались таблетки всех видов, слипшиеся леденцы, обваленные в табачной крошке, металлический свисток и, наконец, изъеденный жуком-резиноедом длинный сапог, предназначенный для ходьбы по болотам и другим топким местам.

― Дорогой друг, ― постарался успокоить доктора Холмс, ― вас не должна смущать моя дьявольская проницательность. Ведь я Шерлок Холмс. Имея такие имя и фамилию, трудно не знать того, что известно лишь единицам. И потом, край рукописи до сих пор выглядывает из вашего бокового кармана. На ней размытые старинные буквы и, сверху, дата. Я не слепой, чтобы не видеть этого.

Резко обернувшись, доктор посмотрел на свой карман, и только тут понял, что Холмс прав. Он смеялся около семи минут. Я поднёс ему стакан воды.

― Спасибо, ― произнёс доктор, сделал порядочный глоток и уселся на предложенный Холмсом стул. ― Итак, господа, ― расправив манускрипт на коленях, продолжал Джеймс Мортимер, ― я хотел бы, чтобы вы послушали то, что написано в этом древнем документе. Это напрямую относится к тому делу, с которым я к вам пожаловал. Я могу начать?

― Само собой, ― расположившись в кресле, ответил Холмс. ― И хотя мне заранее известно то, о чём говориться в вашем документе, всё равно читайте. Доктору Ватсону всё это будет крайне интересно.

― Но я тоже знаю, о чём речь, ― сказал я. ― О мышах.

― Как?! ― обвёл нас растерянным взглядом доктор. ― Господа, я отказываюсь что-либо понимать. Всё это выходит за рамки моих представлений.

― Читайте, читайте, ― сказал Холмс, ― мы с удовольствием послушаем историю предка покойного сэра Чарльза ещё раз. Нам будет полезно.

― Ладно, господа, тогда слушайте, ― ответил доктор и, не сдержавшись, вновь покатился со смеху.

Я подумал, что смех доктора в очередной раз затянется, поэтому повторно наполнил стакан водой. Но Джеймс Мортимер достаточно быстро с собой совладал и перешёл к чтению.

Баскревиль-холл, 1749 год

О мыши Баскервилей известно с незапамятных времён. Мрачные предания сопровождали наш несчастный род на протяжении веков. Я не стал бы писать об этом, потому как малейшая мысль о страшном чудовище заставляет остатки моих волос на голове вздыматься, как на швабре, но я хочу, дети мои, чтобы вы и ваши потомки знали об этой истории.

Болезненное обжорство и особое пристрастие к сыру чеддер ― вот, что сгубило нашего давнего предка, сэра Гуго Баскревиля. Высший судья, известный так же под именем Сырного Олдуса, который проживает в сырной стране с молочными заливами и повелевает всеми сырами мира, покарал нашего прадеда сначала непомерным аппетитом, а затем наслал на него ужаснейшую мышь. О мой бог, как же я её боюсь!

Внимайте же, дети мои. Вот как это было. Во времена короля Артура, который, вынув однажды из камня меч, взял камень с собой, а меч, как ненужную ерундовину, забросил в ближайший кустарник, жил наш предок, сэр Гуго. Был он так толст, что слуги возили его на двух тележках. На одной возлежал сам сэр Гуго, а на другой ехал его живот. Передвигаясь с охраной и свитой по селениям, которые располагались вокруг его замка, Гуго отнимал у крестьян весь сыр вплоть до последней корки и там же, не вставая с тележек, всё жадно сжирал. Бедные запуганные крестьяне за глаза прозвали его Гуго Вислопузым. Ходили даже легенды, что, мол, ночами живот Гуго Баскервиля отделяется от своего хозяина, бродит по окрестностям и вынюхивает при помощи пупка, где спрятан сыр. Поэтому кто бы и как бы не утаивал запасы сыра, Гуго всё равно найдёт его и слопает.

И вот однажды, измученные бесконечными сырными набегами, жители сельских поселений возмутились и сказали себе: «Всё, отныне перестаём производить сыр! Ни чеддера, ни штильтона, ни дерби, ― ни черта больше Вислопузый от нас не дождётся!»

И в самом деле, крестьяне своё слово сдержали и отныне стали питаться только хлебом и мясом с картошкой. Никакого сыра.

Но сэру Гуго по секрету было доложено, что где-то в глубоком погребе, у селянина по прозвищу Грэг Сморщенный Нос лежит целая шайба чеддера. Однако она считается священной и предназначается якобы Сырному Олдусу, который среди селян считается повелителем сыроварения.

Но сэру Гуго было плевать на Сырного Олдуса. Он посчитал это вздором, поэтому тут же, незамедлительно повелел грузить свой живот на тележку.

Приехав в деревню, он приказал позвать к себе Грэга Сморщенного Носа. Убедившись, что нос селянина действительно напоминает русскую гармошку, сэр Гуго попросил его сыграть на этом необычном инструменте что-нибудь весёленькое. Грэг сыграл, но вислобрюхий капризник этим не удовлетворился.

― Неси сюда сыр, окаянный неуч! ― заорал он. ― Я тебе покажу, как прятать его от меня для какого-то там Олдуса!

― Но, сэр, ― взмолился Грэг, ― как же?! Сырный Олдус расстроится. Он нашлёт на вас свою мышь.

― Мышь? ― спросил Гуго. ― Я не боюсь мышей, дурень. Неси сыр, не разговаривай, а не то заставлю тебя играть на носе до самого вечера, да ещё буду приглашать на все праздники в замок, чтобы ты тоже играл.

Так Гуго Баскервиль отхватил священную порцию сыра. И тут же его сметал, отряхнув с усов мелкие крошки. Затем, слегка подождав, он услышал, как брюхо на соседней тележке издало громкое бульканье, всколыхнулось, как сонный тюлень, после чего сэр Гуго взмахнул рукой, сказал: «Поехали!», и вся его кавалькада двинулась назад, к замку.

Ночью Гуго не спалось. Его томила изжога. Он дёрнул колокольчик. Прибежал молодой паж. Гуго заказал ему воды с содой, паж умчался из спальни, но тут же, в длинном замковом коридоре раздался его душераздирающий вопль. Гуго с трудом сполз с кровати, взвалил непомерный живот, как мешок, на плечо и, освещая путь свечой и тяжко передвигаясь, вышел за пределы спальни. Что же он увидел? О ужас! При упоминании об этом у меня даже сейчас трясутся и похрустывают коленки. Зубы мои давно выпали, я ношу их с собой в кармане в виде протезов, поэтому, когда мне страшно, я их скорей надеваю: чтобы услышать, как мелко и отчаянно они постукивают. По тому, насколько дробно и мелко они стучат, я определяю: страшно мне или нет. Но речь здесь не обо мне. Что же всё-таки стало с сэром Гуго?

Слушайте, дети мои. Короче говоря, выйдя из спальни, наш пращур вознёс свечу над головой и тут же различил прилипшего к стене пажа. Бедного юношу колотила дрожь. В первое мгновение сэр Гуго не узнал его, потому как паж был густо покрыт сединой. Это и в самом деле было непостижимо, ибо совсем недавно Гуго говорил с ним и не заметил на нём ни единого белого волоска. Но тут вдруг паж весь поседел. Поседели не только его волосы, поседела вся его одежда, включая старые обвислые чулки и стоптанные туфли на пряжках. Он стоял и вздрагивал от страха, и кода Гуго спросил его: «В чём дело, мерзавец? Где моя содовая вода?», то паж, медленно вознеся руку, указал на пол. Приглядевшись, сэр Гуго различил что-то маленькое и серое. Подойдя ближе, Гуго напряг зрение и вдруг увидел крохотную мышку. Та поглядела на него бисерными глазками и вдруг прокричала на чистейшем оксфордском наречии:

― Сюрпри-и-из!!! Привет от Сырного Олдуса, жирдяй!

После чего, раззявив обширную, как у льва, пасть, усеянную острыми зубищами, издала рык такой силы, что наш злосчастный Гуго вместе с животом рухнул на каменный пол и больше не поднимался.

А Грэг Сморщенный Нос той же ночью обнаружил, что сырная шайба, предназначенная Олдусу, вновь каким-то чудом оказалась у него в погребе. Грэг развеселился и сыграл на своём носе небольшую сюиту для шотландской волынки и оркестра. Правда, оркестра рядом не оказалось, да и волынки, признаться, тоже не было, но Грэгу вполне хватило его необычного природного инструмента.

Вот, дети мои, и всё, что вам надо знать о сэре Гуго Баскревиле и о проклятой мыши, которая преследует наш род на протяжении многих лет и не даёт спокойно наслаждаться сыром.

Я закрыла книгу. Да-а! В оригинале, насколько знаю, события повести Конан Дойля развивались чуть-чуть иначе.

Вернулась мама. Её лицо выражало беспокойство.

– Народ, ― сказала она, ― боюсь, мы попали в какую-то передрягу.

– Что опять? ― поинтересовался папа.

– Я дошла до головного вагона… Кабина машиниста пуста. Поездом никто не управляет. По-вашему, это нормально?

– Может, это ещё одна секретная линия? ― спросила я.

– В голове?

– Ну, мало ли… В голове вообще много линий. Я имею в виду, извилины.

– По-моему, она здесь одна. Только невероятно запутанная.

– А что с другими пассажирами? ― осведомился папа. ― Ты не догадалась заглянуть в купе других вагонов?

– А вот это уже вторая странность, ― ответила мама. ― Поезд абсолютно пуст. Поезд-призрак. Мы единственные.

– Что ж, ― хрустнув газетой и возвращаясь к чтению, сказал папа, ― не будем удивляться. Мы ведь договорились.

– Присядьте, ― предложил маме Шарипов. ― Съешьте сухарик.

Усевшись на полку, мама стянула деревянные шлёпанцы и стала разминать ноги. Послышался стук.

– Что это? ― насторожилась мама.

Постучали ещё.

– Стучат в дверь, ― сказал папа.

– Мистика какая-то, ― тихо проговорила мама. ― Я прошла поезд до самого хвоста. Никого не было. Шарипов, да гавкни ты уже, наконец, для приличия.

– Не понимаю, зачем? ― удивился пёс.

– Чтобы знали, что с нами собака и остерегались. Мы же не знаем, кто там.

– Ну, гав, ― нехотя сказал Шарипов.

– И всё?

– Гав! Гав-гав! Достаточно?

– Я открою, ― спрыгнув с полки, сказала я.

– Таня, осторожно. ― Папа поднялся, вооружившись свёрнутой в трубку газетой.

Я открыла. За дверью стоял незнакомец в ярко-сиреневом пиджаке и таких же брюках. На вид ему было около пятидесяти. Голову украшала беспорядочная шевелюра с густой проседью, больше похожая на гнездо, под носом были точно такие же пышные и взлохмаченные усы. Ещё одной необычной и отличительной деталью его гардероба была обувь: сверкающие в электрическом свете туфли из позолоченной кожи. Было в нём что-то от фокусника.

– Кто вы? ― поинтересовалась мама.

Поглядев на нас широко раскрытыми и слегка безумными глазами, незнакомец произнёс:

– Ни за что и ни при каких обстоятельствах не переключайте синий тумблер. Слышите?

– Простите, ― спросил папа, ― что за тумблер? Где он?

– Не знаю, ― ответил незнакомец, ― но если увидите, не троньте. Лучше обойти стороной. Иначе всем нам несдобровать. А теперь простите за беспокойство… Спокойной ночи.

– Стойте! ― опомнилась мама. ― Нам с вами надо поговорить.

Но сиреневый незнакомец, будто не слыша, покинул купе. Быстро натянув деревянную обувь, мама потребовала, чтобы Шарипов шёл за ней: ей нужна охрана. Ссылаясь на неважное самочувствие, Шарипов сказал, что предпочёл бы остаться. Мама заметила, что до тех пор, пока он не обнаружил способности говорить, он ей нравился больше, и что природа мудро распорядилась, лишив домашних питомцев возможности озвучивать свою точку зрения, чтобы их хозяева не разочаровались. Выслушав обличительный мамин монолог, папа сказал, что пойдёт вместо Шарипова.

– Тогда скорей, иначе он исчезнет! ― поторопила мама.

Я пошла с ними. Шарипову сделалось стыдно, и он бодро засеменил впереди семейства, виляя завитушкой хвоста и обнюхивая длинную ковровую дорожку в вагонном проходе.

– Туда! ― уверенно сказал он. ― Этот человек направился в соседний вагон.

Мы поспешили.

Скажу сразу: никакого незнакомца в золотых туфлях мы не нашли. Всё было так, как сказала мама: поезд оказался пустым, и мы неслись не известно куда.

Папа вновь предложил не поддаваться панике, а просто пойти в купе и спокойно лечь спать: утро вечера мудренее. Что же касается непонятного синего тумблера, то мы его, конечно же, не тронем.

– Ведь так? ― обратился к нам папа. При этих словах он поглядел на нас с надеждой и в то же время лёгкой долей сомнения, словно не был вполне уверен в твёрдости наших обещаний.

11. Красный тумблер

Я проснулась от скрежета. Поезд тормозил. За окном сиял солнечный день. Мама с папой были на ногах.

– Лето! Самое настоящее лето! ― выглянув в окно, радостно оповестила мама.

– Какая-то станция. Или полустанок, ― стоя рядом с мамой, сказал папа.

– Татьяна, Шарипов, ― складывая постель, поторопила мама, ― встаём, не разлёживаемся. Кажется, приехали. Надеюсь, впереди нас ждёт самый настоящий отдых!

– Я тоже на это надеюсь, ― сворачивая матрас рулоном, добавил папа. ― Как-никак были заплачены деньги.

Деревянный перрон был пуст. Мы вышли. Помимо сумки, папа нёс два пухлых пакета с зимней одеждой. Было тепло. Даже жарко. В нескольких метрах от железнодорожного пути, вблизи посыпанной гравием площадки было небольших размеров строение, вроде избушки. Зелёного цвета, с островерхой шиферной крышей. Под крышей крепилась вывеска с названием станции: «Мозговедческая».

– Интересное название, ― заметил папа.

– Гораздо интереснее и страннее было бы, ― возразила мама, ― если бы станция называлась, допустим, «Сосновый бор» или «Горные ключи». А так ― в самую точку. Но всё это ерунда. Меня сейчас гораздо больше волнует, где представитель фирмы. Нам его ждать или появиться сам?

– По-моему, это он, ― сказала я, увидав, как из зелёной избушки появляется мужчина… в ярко-сиреневом костюме и сияющих позолотой туфлях. Да-да, это был он, вчерашний незнакомец! Только на этот раз гладко причёсан на косой пробор. Когда он подошёл, я увидела, что его усы тоже причёсаны на одну сторону, туда же, куда чёлка. Несмотря на свой несколько диковатый вид, незнакомец в этот раз выглядел менее подозрительно. Широко и любезно улыбался. В его костюме я заметила дополнительное новшество: широкий, возможно, серебряный медальон на цепочке. Вглядевшись, я различила гравировку: мозговые полушария, вид в профиль, снизу колёса. Мозг на колёсиках. Должно быть, это символизировало тесное сотрудничество нейробиологии и туристического бизнеса.

– Здравствуйте, ― сказал сиреневый. ― Путешественники? Милости просим, милости просим!

Он потянулся к нашей сумке, желая, по всей видимости, помочь, но, остановив его руку, мама не без строгости спросила:

– Скажите, пожалуйста, как такое возможно? Вчера вы были у нас в купе, а теперь вы вдруг тут. Что за странные фокусы?

– Кто? Я? ― в изумлении поглядел на нас сиреневый. ― Хотите сказать, я был в поезде? Вы уверены?

– Абсолютно, ― ответила мама.

– Вы просили не трогать синий тумблер, ― напомнила я.

– Но это невозможно, ― не согласился собеседник. ― Я почти неотлучно нахожусь здесь. Я представитель агентства. Кто же, если не я, будет встречать туристов?

В общем, представитель агентства сказал, что это какое-то недоразумение: он в самом деле не знает, кто заявился к нам в его обличии. И про синий тумблер ему тоже ничего не известно. Затем, попросив у нас турпутёвку и документы, он сказал, что требуется небольшая формальность и быстренько убежал в избушку. Появился он оттуда через минуту, всё так же сияя улыбкой. Вернул документы и объяснил, что, если вдруг он нам понадобиться, его всегда можно найти здесь, на станции «Мозговедческая». При этом, спохватившись, он представился:

– Зовут меня Калохол Алохолович. Ваш покорный слуга.

– Калохол Ало… ― с сомнением произнесла мама. ― Вы уверены, что это ваше имя?

– Точно так же, как в том, что вы Людмила Ивановна Иголкина, ― живо отозвался Калохол, аккуратно поплевал на пальцы и пригладил усы на левую сторону. ― Кстати, важная инструкция перед тем, как ваш туристический отдых вступит в силу. Пожалуйста, не трогайте красный тумблер.

Мы недоумённо переглянулись. Даже Шарипов.

– Такое впечатление, ― сказала я, ― будто у вас тут одни тумблеры. Так какой из них не трогать?

– Да, ― присоединился к моему вопросу папа, ― синий или красный?

– Я сказал: красный, ― вежливо повторил Калохол. ― Не трогайте его. Про синий ничего не знаю, я уже говорил.

– Что же такого должно случиться, если мы его всё-таки тронем? ― спросил папа.

– Этого сказать не могу. Не в праве, ― с сожалением произнёс Калохол. ― Просто не трогайте, и всё. Поверьте, так будет лучше.

– Ёфт Шарипов, что вы собираетесь делать? ― ужаснулась мама, глядя на то, как, нисколько не смущаясь, наш пёс задрал лапу.

– Как что? ― удивился Шарипов. ― То же, что делают практически все собаки, когда их выгуливают.

– Позволь тебе напомнить, любезный друг, ― продолжала мама, ― что, во-первых, мы находимся в чужой голове и делать тут всякие вещи нужно осмотрительнее, иначе это будет выглядеть невежливо, а, во-вторых, ты, кажется, обрёл дар речи. Тебе не кажется, что это, в некотором роде, обязывает?

– Не понимаю, ― продолжая стоять с задранной ногой, удивлённо выпучил глаза пёс.

– Мама хочет сказать, что ты теперь почти, как мы, ― пояснила я.

– Молодец, доченька, умница. Хоть кто-то не потерял способности рассуждать последовательно.

– Хорошо, я понял, ― ответил Шарипов. ― Пойду за угол.

– Итак, что же нас ждёт впереди? ― обернулась мама к Калохолу. ― Где море, где пляж?

12. Стена

― Ваш отдых начинается там, за стеной, ― указывая в сторону, сказал Калохол Алохолович. Мы повернули головы вслед за его пальцем. Перед нами открывался очаровательный пейзаж: нависшее над горизонтом голубое небо, широкое поле, редкие деревца и убегающая вдаль полоска железной дороги.

– Стена? Где вы её увидели? ― не поняла мама.

Калохол Алохолович попросил следовать за ним. Пройдя метров десять, мы увидели, что всё это ― и поле, и рельсы, и берёзки ― с большим искусством и в мельчайших деталях нарисовано на огромной стене. У этой стены не было ни конца ни края. Во всяком случае, мы не увидели, где она начинается и где заканчивается. Высоту её тоже трудно было определить. Но она была очень высокой. ОЧЕНЬ, просто высоченной. Не вру. Вершина её терялась где-то за облаками. Калохол принялся крутить рычаг.

– Сейчас откроется дверь, ― сказал он, ― и вы войдёте.

Повинуясь движению рычага, в стене, вместе с куском пейзажа, со скрипом стала подниматься металлическая дверь. Когда она поднялась примерно на метр, Калохол, прекратив крутить, сказал:

– Скорее, входите. Выше, увы, поднять не могу, иначе застрянет. Ржавый механизм. Входите, не смущайтесь.

Я поглядела в открывшийся просвет. По ту сторону стены был ещё один пейзаж, не слишком отличающийся от нарисованного. Только на этот раз к горизонту, помимо рельсов, извилистой лентой бежала покрытая асфальтом дорога с белой пунктирной полосой.

– Что нас там ждёт? ― наклонившись, поглядела вместе со мной мама.

– Пятизвёздочный отель плюс трёхразовое питание. Вечером, перед сном ― стакан сока. Любого, на выбор. Простите, чуть не забыл. Гостиничные талоны. ― Калохол протянул несколько картонок. ― Входите, входите, ― нетерпеливо добавил он, ― я должен за вами закрыть.

Мама с папой, присев, прошли под дверью. Мы услышали скрип рычага.

– Постойте, ― поспешил сказать папа в неумолимо сужающийся просвет, ― как, в случае чего, с вами связаться? Прийти и постучать в эту дверь? Или как-то по-другому? Вы слышите? Почему молчите?

Дверь опустилась.

– Чёрт знает что, ― разгибая спину, произнёс папа. На всякий случай он постучал по двери кулаком. Ноль реакции.

– Нет, мне всё это определённо не нравится, ― высказалась мама. ― Во всяком случае, всё меньше и меньше.

Раздался звонок. Мы обернулись. На стене надрывался стационарный телефон. Мама схватила трубку.

– Да? ― сказала она. ― Это мы поняли, но куда идти? Вперёд, не сворачивая? Что? Поймаем такси? То есть там будет море и пляж, я так понимаю? Что значит, «вполне вероятно»? Слушайте, меня не устраивают подобные ответы. Говорите, пожалуйста, прямо. Кто кому платит за сервис, ― мы вам или наоборот? ― Мама растерянно застыла. ― Бросил трубку, ― объяснила она.

– Кто это был? ― спросила я.

– Алохол Анальгинович! И как теперь ему дозвониться? Чертовщина какая-то!

– Действительно, ― изучая телефонный аппарат, сказал папа, ― ни номерных кнопок, ничего. Этот телефон, по всей видимости, предназначен для односторонней связи. Людочка, что он тебе сказал?

Мама ответила, что Калохол посоветовал идти по дороге. Пройти якобы нужно метров триста ― триста пятьдесят. Возможно, удастся поймать такси. Многоэтажное здание отеля мы увидим издали.

– Гена, это идея была изначально дурацкой, ― не успокаивалась мама. ― Зачем я только согласилась?

– Людочка, но ты ведь хотела попасть в голову. Как Достоевский, помнишь?

– Вообще-то, Зигмунд Фрейд. Я поторопилась с решением. Признаю.

– Я бы не стал делать поспешных выводов, ― почесав ухо, сказал Шарипов. ― Впереди могут ждать удивительные приключения.

– Да, но какие? ― парировала мама. ― Упасть с высокой горы или завязнуть в болоте ― тоже, своего рода, приключение. Но что-то мне этого не хочется.

– Мам, а ведь Шарипов прав, ― решив внести спокойствие, сказала я. ― На сколько у нас путёвка? Неделя? Семь дней приключений, какими бы они ни были, ― разве это не здорово?! Всё ведь понарошку, в чужом воображении. Ну же, родители! Не унывайте!

– Я бы так не сказала, ― заметила мама. ― С утра мы так и не позавтракали. У меня начинает сосать в желудке. И это совсем не понарошку.

– Хотите чипсов? ― предложил папа. ― Я взял пакетик. На всякий пожарный.

– О нет! ― категорично заявила мама. ― Это не еда, это отрава.

– А мы бы с Шариповым немножечко отравились, ― скромно вставила я. ― Шарипов, скажи?

– Гав!

– Глядите! Такси! Эй!!! Стойте! Подождите! ― кинулся папа в сторону дороги. С привычным для нас лаем Шарипов бросился следом. По дороге ехал жёлтый автомобиль. Заметив размахивающего руками папу, он остановился.

13. А. С. Пампушкин

Мы проехали вверх по холму… И увидели синий дорожный указатель:

г. Кулички

― Что?!! ― воскликнула мама.

Преодолев вершину холма, такси начало спускаться. Вместо пятизвёздочного отеля внизу, на дне широкой долины перед нами развернулась знакомая городская панорама. Я узнала здание торгового центра «Пегас» (у нас в городе его называют «свечкой»); левее, возле Бадаевского пруда сиял купол церкви. Лента реки сверкающим серпантином рассекала город надвое. Где-то там, недалеко от набережной, рядом с ДК и стадионом «Труд» должен стоять наш дом.

– Гена, что это? ― с обидой произнесла мама. ― Мы возвращаемся туда, откуда приехали?

– По-моему, кто-то слишком много думает о родных краях, ― недовольно высказался папа.

– Ты о ком, Генуся?

– О господине физруке. Или его забыли попросить, чтобы он просматривал перед сном фото морских пляжей, или… я не знаю… Возможно, его мозг отказывается впитывать другую информацию. Своими мыслями этот тип навечно застрял в Куличках.

Не успели мы въехать в город, как на улице Чревачевского дорогу нам преградила толпа. Гремел оркестр: бил барабан и торжественно горланили трубы. Вперёд вышел высокий сухопарый дяденька в светлом костюме. На согнутый локоть он уложил пышный букет роз. Остановив наше такси жестом, он приветливо улыбнулся.

– Где-то я уже его видела, ― промолвила мама. ― Кто это?

– Наш куличовский мэр, ― ответил таксист, ― Мозжечков.

– Точно-точно, ― согласился папа, ― Олег Олегович. Я за него голосовал.

– Мам, кого они все встречают? ― разглядывая сквозь стёкла машины оркестр и других людей, спросила я.

– Боюсь ошибиться, ― ответил Шарипов, ― но, кажется, виновники торжества мы.