Читать книгу Человек или дьявол? - Константин Вадимович Кряжевских - Страница 1

Маргарита налила Азазелло коньяку, и он охотно выпил его. Мастер, не спуская с него глаз, изредка под столом тихонько щипал себе кисть левой руки. Но щипки эти не помогали. Азазелло не растворялся в воздухе, да, сказать по правде, в этом не было никакой необходимости. Ничего страшного в рыжеватом маленького роста человеке не было, разве только вот глаз с бельмом, но ведь это бывает и без всякого колдовства, разве что одежда не совсем обыкновенная – какая-то ряса или плащ, – опять-таки, если строго вдуматься, и это попадается. Коньяк он тоже ловко пил, как и все добрые люди, целыми стопками и не закусывая. От этого самого коньяку у мастера зашумело в голове, и он стал думать:

«Нет, Маргарита права! Конечно, передо мной сидит посланник дьявола. Ведь я же сам не далее как ночью позавчера доказывал Ивану о том, что тот встретил на Патриарших именно сатану, а теперь почему-то испугался этой мысли и начал что-то болтать о гипнотизерах и галлюцинациях. Какие тут к черту гипнотизеры!»

В известном романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» параллельно идут две главные сюжетные линии, из которых складывается вся книга знаменитого писателя. Одна из них представлена в так называемых московских главах, другая – в ершалаимских (в них рассказывается о том, что происходило в Москве в XX веке и что было около двух тысяч лет назад в городе Ершалаиме [1]). Причины, по которым автор решил ввести в свою книгу эти две совершенно разные, но глубоко взаимосвязанные истории, могут быть какие угодно, и мы вряд ли когда-нибудь узнаем, что же конкретно побудило Михаила Булгакова вставить в произведение о Мастере и Маргарите ершалаимские главы, так как сам Михаил Булгаков уже давно находится на том свете. Но одну из этих причин можно все-таки указать. Причем эта причина очень существенна и имеет огромное значение для понимания всего романа в целом.

Любой читатель не может не заметить такую бросающуюся в глаза вещь, что в отличие от московских глав в главах ершалаимских почему-то совершенно не фигурирует нечистая сила, хотя сам Воланд признавался двум литераторам на Патриарших прудах, что он лично, но только тайно и инкогнито присутствовал на суде Пилата [2]. И если в романе о Пилате при этом никаких демонов, чертей и бесов нет, то, естественно, читатель начинает думать, каким образом нужно понимать слова Воланда. Возможно, это присутствие сатаны на суде Пилата было просто невидимым: Воланду как духу ничего не мешало тогда исчезнуть, а затем наблюдать за всем происходившим. Но возможен и другой вариант, который становится все более очевидным и вероятным при каждом повторном чтении «Мастера и Маргариты». Когда дело доходит до знакомства с таким персонажем как Афраний, что был начальником тайной службы при Понтии Пилате, обыкновенно читатели замечают, что он очень сильно напоминает самого Воланда своей манерой общения. Кажется, что так, как говорит Афраний с Пилатом, может говорить только один Воланд. Даже в экранизации Владимира Бортко (2005) Афраний вопреки роману [3] говорил с прокуратором Иудеи голосом сатаны. Причем это сходство усиливается именно тем обстоятельством, что сами по себе оба персонажа друг от друга очень отличаются и ничем не похожи друг на друга, хотя кажется, что должно быть ровно наоборот – что будто при таком обстоятельстве практически нельзя было бы заметить Воланда под капюшоном начальника тайной службы.

Есть еще ряд фактов, на основе которых выстраивается теория, что Афраний принадлежит на самом деле к потустороннему, а не человеческому миру.

Из всей команды Афрания в романе упоминается всего только пять имен ее членов по числу членов свиты Воланда: если Афраний – это Воланд, то, стало быть, тот Толмай, что отвечал за погребение казенных, был, скорее всего, Коровьевым, замужняя Низа, что выманила Иуду за город, – это, наверное, та, кому на смену пришла девица Гелла, а те двое, что убили самого Иуду в Гефсиманском саду – это, выходит, Азазелло [4] и Бегемот, которые в XX веке побили в уборной Варенуху.

Сам по себе капюшон Афрания, очевидно, символизирует бесконечную таинственность и загадочность. Если автор судил этому человеку все время его носить и постоянно под ним скрывать свое лицо, значит, Михаил Булгаков хотел, чтобы читатель хотя бы просто заподозрил в Афрании Воланда, потому что этот капюшон больше ничего не может, кроме этого, означать.

Стоит напомнить, что ночь и луна в романе – постоянные спутники Воланда как владыки тьмы и повелителя теней. Между тем, когда Афраний в первый раз ушел от Пилата, чтобы зарезать Иуду, на смену заката пришли сумерки [5], а когда он ушел от прокуратора во второй раз, то пропала ночь: «Афраний уже уходил в сад, а за спиною Пилата в руках слуг уже мелькали огни. Три светильника на столе оказались перед прокуратором, и лунная ночь тотчас отступила в сад, как будто Афраний увел ее с собою» (последняя фраза слишком явно говорит о какой-то связи сатаны и этого человека друг с другом).

Но лучше и красноречивее всего за тождественность сатаны и начальника тайной службы говорит именно то, что из всех основных персонажей ершалаимских глав только один Афраний не появляется на страницах глав московских. Автор этим как бы намекает, что Афраний не мог в отличие от Иешуа, Левия и Пилата [6] появиться в Москве, так как этот загадочный герой будто бы уже давно появился там в лице Воланда. Если при Понтии Пилате этот персонаж ходил под капюшоном начальника тайной службы, то в начале двадцатого столетия он начал ходить в виде иностранца-мага. Даже сам сатана при встрече с Левием Матвеем говорит: «Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак…». Как же нужно понимать эти слова князя тьмы? Но и помимо этого, с какой, спрашивается, целью Михаил Булгаков включил в цепь своего повествования какого-то Афрания в качестве основного героя ершалаимских глав (пусть не главного, но бесконечно важного), если во всех четырех Святых Евангелиях никакая подобная фигура не упоминается? Не встречается она даже и в апокрифах. Не для того ли писатель ее и придумал, чтобы читатель пришел к предположению, что Афраний – это сатана, о котором написан сам роман «Мастер и Маргарита»? Тут так и хочется вслед за Иваном задать вопрос Мастеру, написавшему сочинение о Пилате: «Да кто же он, наконец, такой?».

И среди самих исследователей иногда встречаются те, кто допускает мысль, что Воланд и Афраний – это одно и то же лицо. Ограничимся всего двумя высказываниями. Вот что думает Борис Гаспаров: «Итак, в романе имеется три главных временных среза, заданных уже в самом начале повествования словами Воланда о том, что он присутствовал и за завтраком у Канта, и в Ершалаиме. Следовательно, присутствие Воланда должно служить определяющим фактором, связывающим все эти временные планы друг с другом. <…> сейчас в первую очередь попытаемся определить, имеются ли какие-либо следы пребывания Воланда в Ершалаиме. Никаких прямых указаний на это, однако, в романе нет, за исключением утверждения самого Воланда. Но ведь Воланд говорит, что он находился в Ершалаиме «инкогнито»; это значит, что он не был просто невидим (как можно было бы предположить), а именно присутствовал, но не в своем обычном, а в травеcтированном обличье. Значит, в романе Мастера следует искать отнюдь не прямые, а скрытые, замаскированные следы данного персонажа» [7]. А вот что пишет Александр Зеркалов: «Недаром же много раз, и очень настойчиво, Булгаков демонстрирует всеведение Афрания, его неограниченные возможности. Почему-то он знает все об Иуде (род занятий, внешность, страсти и страстишки). Ему известны тайны храмовых совещаний, он располагает всеми печатями, даже храмовыми. Город наводнен его агентами – среди них случайно оказывается подруга Иуды… Он прекрасный организатор – как быстро и безупречно он устраивает убийство того же Иуды! А как невозмутим, как умен! Он сам делает то, о чем не смеет прямо озаботиться прокуратор: Иешуа хоронит в приличной одежде; без приказа приводит Левия Матвея… По всеведению и могуществу Афраний похож на Воланда. Нет, не зря прокуратор восхищается своим подчиненным!» [8].

В заключение следует указать также и на то, что Афраний – это вообще единственный персонаж в книге, к которому у читателя возникает такое же отношение, какое тот имеет к самому Воланду. Все герои как московских, так и ершалаимских глав, за исключением Мастера, Маргариты и Ивана представлены автором либо в отрицательном, либо в нейтральном свете, но чаще всего именно в отрицательном. Из всего романа «Мастер и Маргарита» только один Воланд и подобные ему демоны вызывают к себе чувство какого-то уважения или восхищения. Но и Афраний оказался в этом смысле таким же персонажем, то есть лицом, вызывающим даже некоторый восторг, а между тем этот герой даже не демон, а обыкновенный человек (то есть если все-таки окажется, что он Воланд, то, стало быть, в нем мы должны начать уже видеть не человека, а духа. Говорит ли это о чем-то?). И сам образ начальника тайной службы как главного слуги прокуратора Иудеи соответствует общему представлению о дьяволе или сатане как о падшем ангеле в авраамических религиях, включая само христианство. По их учению, ангелы и демоны – это служебные духи, их задача – исполнять волю Божию, и в этом смысле они ниже человека по своему достоинству и происхождению. «Ты творишь ангелами Твоими духов, служителями Твоими – огонь пылающий», – говорится в Псалтири (103. 4). А в Послании к Евреям, в котором автор ссылается на то же указанное нами место из Псалтири (1. 7), написано следующее: «Не все ли они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение?» (1. 14).

Есть еще несколько обстоятельств и фактов, которые приводят читателя к мысли, что на службе прокуратора Иудеи состоял сам сатана, но они уже не столь значительны. Так, слова о том, что трусость – один из самых главных человеческих пороков, Михаил Булгаков судил произнести именно Афранию, а между тем это сказать следовало бы лучше не человеку, а все-таки сатане, потому что тот очень хорошо знает людей за всю их историю их существования. А вопрос из эпиграфа «так кто ж ты, наконец?» можно смело адресовать не только к одному Воланду, но и к Афранию, потому что второй представляет собою не менее загадочную фигуру в романе, чем первый. И, наконец, при всей работе над романом, которая длилась около десяти лет, Афраний всегда был на страницах «Мастера и Маргариты» [9], тогда как герои, в честь которых названа эта книга, появились в ней несколько позже, в силу чего до их появления Воланд был самым главным действующим лицом произведения.

Но существует при этом как минимум два соображения, которые значительным образом подрывают эту теорию, несмотря на все убедительные доказательства, которые мы сейчас привели. Дело в том, что история о Пилате, которую изложил Мастер на бумаге, преподносится читателю так, что, по задумке автора, она должна вызвать в нем вопрос, почему она так сильна расходится с евангельскими повествованиями и даже с апокрифическими текстами. Читатель должен прийти в то же самое недоумение, в какое пришел Берлиоз, когда внимательно выслушал странного иностранца: «Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно не совпадает с евангельскими рассказами». Получается, что автор попытался воссоздать реальную историческую картину, потому что считал, что изложенное в Святых Евангелиях не соответствует тому, что происходило почти две тысячи лет назад. Но как быть тогда с Афранием? Допустимо ли остановиться на такой нелепой мысли, что будто бы Михаил Булгаков со всей серьезностью полагал, что на службе Понтия Пилата состоял сам сатана? Какими такими историческими источниками это можно подтвердить? Не сочли бы русского писателя его современники сумасшедшим, если бы он начал им доказывать, что когда-то прокуратор Иудеи имел сношения с дьяволом? И каким таким образом Афраний сумел вместе со своей командой демонов в течение пятнадцати лет скрывать свое подлинное лицо: «Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал службу при Валерии Грате»? Как бы он тщательно ни маскировался и ни скрывался, пытаясь быть настоящим человеком, в нем в любом случае кто-то бы уже заметил что-то неземное и потустороннее. Все тайное рано или поздно становится явным. И почему вдруг только одни римские правители Иудеи оказались таким исключением? Почему, например, у Тита не было в ряду своих воинов подобного Афранию духа, чтобы с помощью последнего более простым способом завоевать восставший против Рима Иерусалим? А есть ли в наше время подобные случаи, чтобы кому-то из глав государств прислуживали сами бесы [10]?

А вот второе обстоятельство, исключающее возможность тождества Воланда и Афрания, заключается в том, что Мастер не мог вообще знать, что Пилату служил тщательно маскировавшийся под человека дух, даже если это по истории произведения «Мастер и Маргарита» на самом деле происходило. По роману Михаила Булгакова, Мастер – это человек, который угадал то, что происходило при Понтии Пилате 14-го числа месяца нисана: «Я ничего и не боюсь, Марго, – вдруг ответил ей мастер и поднял голову и показался ей таким, каким был, когда сочинял то, чего никогда не видал, но о чем наверно знал, что оно было». Но мог ли он угадать то, что некогда сатана ходил в капюшоне начальника тайной службы?

Тогда в силу вышеизложенного возникает совершенно естественный вопрос: а зачем Михаил Булгаков приводит в своем романе одинаковые по силе убедительности доводы в пользу и против тождества персонажей Воланда и Афрания? Какой в этом смысл? Зачем так нужно настойчиво склонять читателя к мысли, что эти оба персонажа – одно лицо, но в то же время эту же мысль в нем и отгонять?

Для начала нужно сказать, что автор в принципе не мог осуществить такую задумку в романе, если он не видел в этом какого-то принципиального значения для раскрытия собственных замыслов, что вложены в его книгу. Если предположить, что Михаил Булгаков в самом деле хотел, чтобы читатель счел Афрания за Воланда, то в таком случае выходит, что у того же читателя после возникновения идеи, что данные персонажи – одно лицо, должно на что-то открыться глаза, причем обязательнейшим образом. Незачем просто так, без какой-либо причины автору скрывать Воланда под капюшоном Афрания, если само по себе обнаружение сатаны в начальнике тайной службы нам ничего не дает. Поэтому можно полагать, что Михаилу Булгакову важно было не столько вызвать в читателе желание узнать Афраний – Воланд или нет, сколько просто поставить его перед вопросом, кто такой вообще Афраний – человек или дьявол, так как в романе «Мастер и Маргарита» духи и человек, бесы и люди как персонажи занимают, очевидно, абсолютно одинаковое положение, откуда уже можно смело полагать, что автор просто хотел, чтобы читатель сравнил Воланда и членов его свиты со всеми москвичами, а это нужно, в свою очередь, именно для того, чтобы понять, что же такое конкретно меняется в Афрании, когда мы начинаем в нем видеть дьявола или злого духа, тогда как до этого мы видели в нем обыкновенного человека, то есть одного из нас. Может быть, в самом деле автор «Мастер и Маргариты» не видел в Афрании Воланда, но что он хотел, чтобы мы заподозрили в начальнике тайной службы сатану, в этом можно даже не сомневаться. Ведь поразительно тут именно то, что сам по себе Афраний как человек ничем вообще не отличается от Афрания как дьявола, кроме одного имени – человек, но при этом никакого же слияния в одно существо или одно лицо одного Афрания с другим совершенно не происходит: этот литературный персонаж может быть либо человеком, либо дьяволом. Это либо такое же, как и мы, существо, либо злой дух. Еще более поразительно то, что в свете мира «Мастера и Маргариты» сам Мастер стал для нас, реально существующих людей или читателей, автором целых двух романов, которые тождественны по своему содержанию, изложению текста, буквам, авторству, словом, во всем. Когда мы видим в Афрании человека, то перед нами лежит один роман о Пилате, а когда мы уже видим в нем духа, то этот же роман становится другой книгой, ничем не отличающейся от оригинала. Текст-то один, но книги две. И Владимир Бортко в таком случае тоже, получается, снял две экранизации. Афраний – это именно тот персонаж, что служит связующей точкой двух миров произведения Михаила Булгакова – потустороннего и человеческого. Он есть именно тот эпицентр событий, в котором происходит столкновение обеих вселенных романа «Мастер и Маргарита».

Итак, по вышеизложенной теории, Михаил Булгаков ставит читателя перед центральным вопросом всего своего романа «Мастер и Маргарита»: что же все-таки такое меняется в начальнике тайной службы, когда мы начинаем его принимать за духа зла? Оба Афрания, один из которых существует только в нашей теории, совершенно одинаковы, абсолютно тождественны и ничем друг от друга не отличаются. Они равны друг другу, как равно зрение правого глаза зрению глаза левого. Однако никакого слияния вообще при этом одного начальника тайной службы с другим не происходит – они так и остаются разными личностями. Самое большее, что мы тут видим, это то, что происходит наложение одного героя на другого и ничего больше, точнее говоря, смена одного персонажа другим. Их нельзя слить в одно существо, как невозможно смешать воду с маслом в однородную массу. Но за что же тогда Афраний, как и мы, называется человеком и принадлежит нашему миру, если он все-таки никакой не Воланд? За что всем людям Бог судил быть и называться людьми, а духам – ангелами и демонами?

На этот вопрос каждый читатель должен ответить сам лично. Но Михаил Булгаков предлагает и собственный ответ на этот вопрос в своем романе. Причем этот ответ обнаружить не так уж и сложно, хоть он и не бросается сразу в глаза при первом чтении «Мастера и Маргариты».

Если читатель проанализирует взаимоотношения между собою демонов романа, то есть Воланда, Азазелло, Бегемота и Коровьева, и людей того же романа, то есть Мастера, Маргариты, Ивана, Берлиоза, Рюхина и всех остальных, то читатель увидит, что границей между духами и людьми служит не что иное, как сама любовь. Дело в том, что Воланд, Коровьев, Азазелло и Бегемот очевидным образом действуют как один единый дух, как одна единая воля, которую автор назвал в эпиграфе к роману силой, «что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Но при этом данное единство ни в каком вообще случае невозможно назвать дружбой и любовью или хотя бы чем-то отдаленно их напоминающим, так как в случае признания за этими демонами того, что называют любовью или дружескими отношениями, они все четверо сразу же в глазах читателя становятся обыкновенными людьми, ничем не отличающимися от любого москвича. Все четыре беса становятся точно такими же, какими являются Афраний и все его агенты, что составляют команду тайной службы при Понтии Пилате. Если б Воланд мог любить и знал любовь и если бы читатель решил, что Воланд и Афраний – тот же самый герой, то тогда бы как раз и произошло слияние самого Воланда и Афрания в одного героя, в одну личность, в одно существо – в человека.

К сожалению, в слове «любовь» слышится только конечный результат любви без всякого ее становления. Поэтому, когда мы говорим, что всех членов тайной службы Афрания связывает любовь, это нужно понимать лишь в том смысле, что этих людей связывают обыкновенные человеческие отношения, которые со временем перерастают обязательно в какую-нибудь привязанность, которая самым прямым образом связана с любовью, беря из нее себе свое начало, и имеет право ею называться. Преступников, которые грабят банк, никто не назовет друзьями, но в то же время не будет ошибки, если признать за их личными отношениями то, что называют обыкновенно любовью или дружбой. Так вот даже таковой любви между всеми членами свиты Воланда тоже нет. Этих бесов, которых хочется назвать людьми, связывает явным образом то, чего нельзя назвать любовью или человеческими отношениями даже в самой слабой их степени, хотя бы потому, что они представляют собою не людей, а бесов, то есть злых духов, которых связывают не человеческие отношения, а какая-то ангельская связь, которая не заслуживает называться любовью. Этот факт просто бесспорен: Воланда и его бесов друг с другом объединяет и связывает отнюдь не то, что объединяет и связывает друг с другом Афрания и его людей, которые напоминают этих же бесов. Любовь – единственное, что отличает Воланда как духа от Афрания как человека, которого из вышеприведенного толкования можно счесть за того же Воланда, так как Афраний очень похож на него, словно это – тот же самый человек (хотя Воланд – это не человек, а дух).

Итак, именно любовь и ничто другое, по мысли Михаила Булгакова, отличает человека от всех духов. Именно за нее все люди прозваны людьми, а духи – ангелами и демонами, которые ее не ведают. Человек начинается с любви, а любой из духов с чего-то другого. Эта мысль русского писателя может показаться очень дикой и непривычной, но дикость и непривычность чего-либо еще необязательно говорит о том, что сама по себе мысль ложна и ошибочна. Роман Михаила Булгакова ставит читателя перед весьма непростым вопросом: можно ли существу, которое может любить и способно на любовь, существу, которое знает то, что знает человек, отказать в богоподобном достоинстве – сказать, что оно не является образом Божьим? Человек является образом Божьим (Быт 1. 26-27; Быт 5. 1-2), и при этом ничего дороже на свете для человека, чем любовь, нет. Можно ли, спрашивается еще раз, отказать ангелам как служебным духам в богоподобном достоинстве, если они тоже знают любовь? Может быть, их в самом деле связывает то, чего любовью назвать нельзя, как аналогичным образом нельзя назвать ангелов людьми? И если ангелы и демоны не знают не любовь, а что-то другое, то не поставлена ли будет в результате такого вывода любовь ниже того, что будто бы служит границей между человеком и дьяволом, между людьми и духами? Что же такое все-таки не знают ангелы, но что знает человек, что их позволительно называть и именовать только ангелами, бесплотными силами или духами, но никогда – людьми? Этот вопрос действительно очень непростой для всякого читателя и является для него даже роковым.

Что бесов романа «Мастер и Маргарита» связывает отнюдь не любовь, а что-то другое – что-то ей подобное, подтверждается также тем, что Михаил Булгаков лишил свиту Воланда какой-либо демонессы или дьяволицы. В авраамических религиях традиционно считается, что ангелы не имеют другого пола и поэтому являются бесполыми существами. Об этом, например, недвусмысленно говорил сам Господь Иисус Христос, когда Его спросили саддукеи, которому из семи мужей в воскресении станет женою одна и та же женщина (Мф 22. 29-30; Мк 12. 24-25; Лк 20. 34-36). Но все равно это вечное безбрачие духов при таких непреложных словах Спасителя можно понимать по-разному. Существует же, например, такое мнение, встречающееся даже у некоторых святых отцов, что будто бы ангелы были теми самыми сынами Божьими, что вступали в браки с дочерями человеческими в допотопное время (Быт 6. 1-4) [11]. Бог всемогущ и всесилен, с чем никто не будет спорить. И вот спрашивается: мог ли Бог при всем Своем всемогуществе и всесилии вывести из всех духов потенциальных чертовок и дьяволиц? Если на это можно ответить положительным образом, то в таком случае выходит, что все ангелы и демоны – это просто однополые