Читать книгу Дом у озера Мистик - Кристин Ханна - Страница 1

Капли дождя падали с выцветшего неба, словно серебристые слезинки. Где-то высоко, за грядой облаков зависло солнце, но оно было такое тусклое, что даже тени не отбрасывались на землю. Стоял март, застывший, безмолвный серый месяц, время депрессии природы, но ветер становился все теплее и приносил с собой обещание весны. Деревья, которые еще неделю назад стояли голые и хрупкие, всего за одну безлунную ночь, казалось, выросли на шесть дюймов, а когда редкий солнечный луч попадал на ветку, можно было увидеть, как из-под потрескавшейся коричневой коры пробивается красный бутон новой жизни. Со дня на день холмы за Малибу зацветут, и ненадолго – всего на несколько недель – это место станет самым красивым на свете.

Не только растения и животные, но и дети Южной Калифорнии ощущали приближение теплых солнечных дней. Они уже мечтали о мороженом и о том, как снова наденут короткие обрезанные джинсы. Даже горожане, живущие в высоченных домах из стекла и бетона в местах с претенциозными названиями вроде Сенчури-Сити – Город столетия, – и те, зайдя в местный супермаркет, вдруг обнаруживали, что ноги сами несут их в отдел садовых растений. И в их тележках между банками с сушеными помидорами и бутылками минеральной воды появлялись горшки с геранью.

Все девятнадцать лет своей взрослой, семейной жизни Энни Колуотер ждала весны с тем волнением, с каким юная девушка ждет свой первый бал. Она заказывала из-за границы луковицы цветов и покупала для своих любимых однолетников керамические горшки, расписанные вручную. Но сейчас все было иначе – она чувствовала только страх и смутную панику. После сегодняшнего дня в ее упорядоченной жизни все изменится, а она была не из тех женщин, которые любят перемены. Энни предпочитала, чтобы жизнь текла ровно и плавно, шла срединным путем. Только тогда она чувствовала себя в безопасности – в привычной обстановке, в кругу своей семьи.

Жена. Мать.

Это были роли, которые определяли ее жизнь, придавали ей смысл. Это то, чем она всегда была, и теперь, с волнением приближаясь к своему сороковому дню рождения, она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь хотела быть кем-то иным. Она вышла замуж сразу после окончания колледжа и в тот же год забеременела. Муж и дочь были ее жизненными якорями, она часто думала, что без Блейка и Натали ее могло бы унести в открытое море, и она бы дрейфовала там, как корабль без капитана и цели.

Но что делать матери, когда ее единственный ребенок покидает дом?

Энни заерзала на переднем сиденье «кадиллака». Утром она тщательно подбирала одежду на сегодняшний день и остановила свой выбор на темно-синих шерстяных брюках и бледно-розовой шелковой блузке, но сейчас и в этих вещах ей было неуютно. Обычно одежда была для нее своего рода камуфляжем, она пряталась за ней, притворяясь той женщиной, какой на самом деле не была. Дизайнерские модные наряды и тщательно наложенный макияж позволяли ей выглядеть типичной женой успешного корпоративного адвоката. Но только не сегодня. Ее длинные волосы были зачесаны назад и уложены в узел на затылке, так, как она всегда их укладывала и как нравилось ее мужу, но сегодня у нее от этой прически разболелась голова.

Энни забарабанила ухоженными пальцами по подлокотнику и покосилась на Блейка, сидевшего за рулем. Он выглядел спокойным, словно это был самый обычный день и их семнадцатилетняя дочь не улетала сегодня в Лондон.

Энни понимала, что ее страх – признак незрелости, но от этого ей не становилось легче. Когда Натали впервые сказала им, что хочет до срока завершить учебный год и провести последнюю четверть в Лондоне, Энни даже почувствовала гордость за свою такую независимую дочь. В дорогой частной школе, где училась Натали, старшеклассники нередко так поступали, и Энни ничего не имела против выбора своей дочери. Ей самой никогда бы не хватило смелости для столь дерзкого шага, ни в семнадцать лет, ни даже сейчас, в тридцать девять. Путешествия всегда ее пугали. Хотя ей и нравилось бывать в новых местах и встречать новых людей, она всегда чувствовала внутренний дискомфорт, когда уезжала из дома.

Энни знала, что это ее слабое место – напоминание из юности, следствие трагедии, омрачившей ее детство. Но оттого, что она понимала причины своего страха, он не становился меньше. Каждый раз, когда они собирались отправиться отдыхать, Энни мучили кошмарные сны – темные пугающие видения, в которых она оказывалась одна в чужой стране, не имея денег и не зная, куда идти. Потерянная, она бродила по незнакомым улицам в поисках мужа и дочери, которые были для нее чем-то вроде страховочной сети, плакала и в конце концов просыпалась в слезах. После этого она обычно прижималась к спящему мужу и наконец успокаивалась.

Энни гордилась самостоятельностью дочери и тем, что она решила отправиться в Англию, в такую даль, но до поры до времени она не сознавала, как тяжело ей будет провожать Натали. С тех пор как дочь вылупилась из скорлупы колючего замкнутого подростка, они стали лучшими подругами. Конечно, и у них бывали трудные периоды и ссоры, случалось, они ранили чувства друг друга или говорили вещи, которые не следовало бы говорить, но от этого связь между ними только крепла. Они были ячейкой, «девочками» в семействе, где единственный мужчина работал по восемьдесят часов в неделю и иногда по целым дням на его лице не появлялась улыбка.

Энни посмотрела в окно. За окном расплывчатыми очертаниями небоскребов, граффити и неоновых огней, отражающихся в пелене дождя цветными росчерками, проносились бетонные каньоны деловой части Лос-Анджелеса. До аэропорта оставалось ехать совсем недолго.

Энни протянула руку к мужу и дотронулась до рукава его пиджака:

– Давай полетим вместе с Наной в Лондон, поможем ей устроиться в принимающей семье. Я знаю…

– Мама! – подала голос Натали с заднего сиденья. – Спустись на землю! Если вы появитесь вместе со мной, это будет ужасно унизительно.

Энни убрала руку и сняла со своих брюк крошечный катышек.

– Я просто предложила, – тихо сказала она. – Твой папа давно уговаривал меня слетать в Лондон, вот я и подумала, может быть, мы могли бы поехать сейчас.

Блейк покосился на жену.

– Что-то я не помню, чтобы я тебя уговаривал, – холодно заметил он, буркнул что-то насчет движения и резко нажал на гудок.

– Наверное, в Лондоне ты будешь скучать по калифорнийским пробкам, – проговорила Энни.

Натали рассмеялась:

– Вот уж нет! Салли Причарт – ты ее помнишь? – она ездила в Лондон в прошлом году – в общем, Салли говорила, что там классно. Не так, как в Калифорнии, где, чтобы куда-то доехать, обязательно нужна машина. В Лондоне надо просто спуститься в подземку. – В просвете между передними сиденьями показалась светловолосая голова Натали. – Папа, когда ты в прошлом году был в Лондоне, ты ездил на метро?

Блейк снова ударил ладонью по гудку. Потом с раздраженным вздохом включил сигнал поворота и резко перестроился в левый ряд.

– Так что ты сказала?

Натали вздохнула:

– Ничего.

Энни сжала плечо Блейка, пытаясь напомнить ему, что это драгоценные моменты, последние минуты, перед тем как их дочь надолго улетит, а он их упускает. Чтобы как-то заполнить молчание и не думать о том, как одиноко будет в доме без Натали, она начала что-то говорить, но потом увидела надпись «Аэропорт Лос-Анджелеса» и умолкла, не в состоянии сказать хоть что-нибудь от волнения.

Блейк свернул на пандус и заехал на подземную парковку, здесь было темно и тихо. Он выключил двигатель, и несколько долгих мгновений они все молча сидели в машине. Энни хотелось, чтобы Блейк сказал что-то значительно-напутственное, ведь он такой мастер говорить. Но Блейк резко открыл дверцу машины и вышел.

Энни, как всегда, последовала его примеру, нервно теребя в холодных пальцах солнцезащитные очки. Она посмотрела на багаж Натали: большую серую спортивную сумку и зеленый холщовый рюкзак от Эдди Бауэра. Энни беспокоилась и о том, что дочь не взяла многие нужные вещи, и о том, что сумка слишком тяжелая и громоздкая, – словом, она беспокоилась обо всем. Натали стала казаться ей младше своих лет, ее тоненькая фигурка утонула в мешковатом джинсовом платье, доходившем до потертых высоких армейских ботинок. Ее белокурые волосы с серебряным отливом были зачесаны назад, их удерживали две металлические заколки. По левому уху лесенкой поднимались три серебряные сережки.

Энни хотелось начать какой-нибудь разговор, надавать советов про деньги и документы, про то, как важно правильно выбирать приятелей, но она не могла выговорить ни слова. Блейк пошел вперед, взяв вещи, и Натали с Энни молча последовали за ним. Энни хотелось, чтобы он сбавил шаг и пошел с ними рядом, но она ничего не сказала в надежде, что Натали еще не заметила, как ее папа, похоже, торопится. У билетной стойки он решил все вопросы, и они втроем направились к терминалу для международных рейсов.

Когда они подошли к выходу на посадку, Энни прижимала к себе свою синюю сумочку так, словно это был щит. На долю секунды она увидела в зеркале свое отражение – безупречно одетая худощавая женщина с печальным лицом.

– Мама, не молчи, пожалуйста, я не могу это вынести.

Только материнское ухо могло расслышать, что голос Натали чуть заметно дрогнул от волнения. Энни принужденно рассмеялась:

– Вы же обычно умоляете меня помолчать! Но я, конечно, могу сейчас найти тысячу разных тем. Например, только вчера я смотрела на твою детскую фотографию и думала…

– Мама, я тоже тебя люблю, – прошептала Натали.

Энни взяла дочь за руку и не отпускала. Повернуться к Натали лицом она не смела – боялась, что дочь увидит, как ей больно. Она не хотела, чтобы ее ребенок унес с собой на борт самолета, словно непосильный груз, образ страдальческого лица матери. К ним подошел Блейк.

– Напрасно ты не захотела лететь первым классом. Перелет долгий, а еда в экономклассе ужасная. Тебе, я думаю, придется самой соорудить себе мясной пирог.

Натали засмеялась:

– Папа, можно подумать, ты знаешь, какая еда в экономклассе.

Блейк усмехнулся:

– В любом случае лететь первым классом удобнее.

– Папа, удобства тут ни при чем, – ответила Натали. – Это же приключение.

– Конечно, приключение! – Энни наконец обрела голос.

Она пыталась представить себе, каково это иметь такие смелые мечты, и снова позавидовала дочери. Натали всегда точно знала, кто она и чего хочет.

Голос из громкоговорителя объявил: «Начинается посадка на рейс триста пятьдесят, вылетающий в Лондон».

– Родители, я буду скучать, – тихо сказала Натали.

Нервно кусая ноготь большого пальца, она через стеклянную стену посмотрела на самолет. Энни положила руку на мягкую щеку дочери, пытаясь запомнить все мельчайшие подробности – крошечную родинку на мочке левого уха Натали, оттенок ее белокурых волос и блеск голубых глаз, россыпь рыжих веснушек на носу. Энни хотела, чтобы все это прочно впечаталось в ее память, так, чтобы в следующие три месяца она могла доставать этот отпечаток словно драгоценную фотографию.

– Не забудь, Нана, мы будем звонить каждый понедельник в семь часов по лондонскому времени. Надеюсь, это будет отличная поездка.

Блейк раскинул руки:

– Обними своего старого папу.

Натали бросилась в объятия отца.

Голос из громкоговорителя – слишком скоро! – объявил посадку на рейс Натали. Энни в последний раз обняла дочь, в ее долгом объятии – и все-таки таком коротком! – было что-то сродни отчаянию. Наконец она медленно отпустила Натали. Смаргивая слезы, Энни смотрела, как Натали протягивает свой билет женщине за стойкой и, в последний раз помахав рукой, скрывается в рукаве, ведущем к самолету.

– Энни, у нее все будет хорошо.

Энни посмотрела в опустевший проем:

– Надеюсь.

Одна слезинка… вот сколько времени это заняло. Одна слезинка скатилась по лицу Энни, и за это время ее дочь ушла.

Еще долго, после того как самолет взлетел и в хмуром небе растаял белый след выхлопных газов, Энни не двигалась с места. Она чувствовала присутствие Блейка, ей хотелось, чтобы он взял ее за руку или сжал ее плечо, привлек к себе и обнял – сделал что-то из того, что сделал бы пять лет назад. Она повернулась к нему, и в его глазах увидела себя и туманное отражение их совместной жизни. Энни вспомнила, что впервые его поцеловала, когда ей было восемнадцать, почти столько же, сколько сейчас Натали. И с тех пор за все эти годы в ее жизни не было другого мужчины. Красивое лицо Блейка было сейчас серьезным, даже строгим.

– Э-э… Энни… – Его голос прозвучал неестественно глухо. – Что ты теперь будешь делать?

Силы словно вмиг покинули Энни, она была близка к тому, чтобы рухнуть прямо здесь, среди толпы.

– Блейк, отвези меня поскорее домой, – нетвердо прошептала она.

Ей нужно было немедленно вернуться в свой дом, в свой мир, чтобы снова почувствовать себя самой собой.

– Конечно.

Блейк взял ее за руку, провел через терминал на подземную стоянку. Не говоря ни слова друг другу, они сели в «кадиллак» и захлопнули дверцы. Сразу же заработал кондиционер.

Автомобиль несся по автостраде, а Энни сидела совершенно обессиленная. Она откинулась на спинку сиденья и стала смотреть в окно на город, который так никогда и не стал для нее родным, хотя они с Блейком переехали сюда сразу после свадьбы. Город напоминал разрастающийся лабиринт, в котором великолепные, продуманно построенные благородные особняки уничтожались направленными взрывами, где мужчины и женщины, не ценившие ни искусство, ни красоту, ни стабильность, поджигали фитили, чтобы превратить тонны рельефного мрамора и стекла в груды дымящихся обломков. В этом Городе ангелов немногие замечали потерю еще одной достопримечательности. Обломки взорванных зданий еще не успевали остыть, как в мэрию, расталкивая друг друга и перелезая один через другого, словно муравьи, устремлялись за разрешениями застройщики. И в считаные месяцы в коричневое от смога небо все выше и выше поднималось очередное новорожденное здание со стеклянным лицом-фасадом, и Энни не раз удивлялась, уж не думают ли эти строители, что на взятые в кредит миллионы они могут добраться до самого неба.

Ее вдруг охватило острое, неожиданно возникшее желание вернуться домой. Нет, не в пышную красоту многолюдного Малибу, а в зеленые пейзажи ее юности, в те дикие края на западе штата Вашингтон, где шляпки грибов вырастают до размеров обеденной тарелки, где вдоль обочин дорог бегут серебристые ручьи, где в полнолуние лоснящиеся жирные еноты выходят из леса и пьют из луж посреди дороги, – в Мистик. Туда, где единственными небоскребами были гигантские пихты, которые помнили еще времена Американской революции. Энни не была там почти десять лет. Может быть, теперь, когда они больше не привязаны к Южной Калифорнии школьным расписанием Натали, ей наконец удастся уговорить Блейка съездить туда. Она спросила мужа:

– Как насчет того, чтобы выбраться в Мистик?

Он не ответил на вопрос, даже не посмотрел в ее сторону, и от этого Энни почувствовала себя маленькой и глупой. Она отвернулась и стала смотреть в окно, теребя сережку.

– Я подумываю вступить в клуб, ведь теперь у меня будет больше свободного времени. Да и ты всегда говорил, что я редко выхожу из дома. Может, стóит заняться аэробикой, как ты думаешь?

– Я уже несколько лет этого не говорил.

– Ну… еще есть теннис. Когда-то мне нравилось играть в теннис. Помнишь, как мы играли в паре?

Блейк свернул со скоростной автомагистрали и выехал на извилистое, забитое машинами Тихоокеанское шоссе. У ворот при въезде на их подъездную дорогу он помахал охраннику и проехал в Колонию, жемчужину береговой линии Малибу. На долю секунды ветровое стекло покрылось каплями дождя, внешний мир предстал в размытом виде, но «дворники» тут же стерли капли. Приближаясь к их дому по мощенной кирпичом подъездной аллее, Блейк сбавил скорость. Перед гаражом он затормозил.

Энни покосилась на мужа. Было странно, что он не заехал в гараж. Странно, что он даже не нажал кнопку на пульте, чтобы открыть гаражную дверь. Еще более странно, что он не выключил двигатель. Блейк терпеть не мог оставлять «кадиллак» под дождем.

«Он сам не свой». Эта мысль немного уменьшила тревогу Энни и напомнила ей, что она не так одинока, как представляется ей самой. Ее уверенный в себе суперкомпетентный муж сейчас так же раним, как она. Они справятся с этим вместе, она и Блейк, они помогут друг другу пережить этот день и все дни, которые у них будут, они справятся с этим «синдромом пустого гнезда». Они были семьей до рождения Натали и будут ею снова, он и она, вдвоем. Может быть, это будет снова так, как было прежде, когда они были и лучшими друзьями, и партнерами, и любовниками. Как в те дни, когда они могли пойти на танцы и вернуться домой, когда солнце уже поднималось над горизонтом.

Энни повернулась к мужу и убрала с его лба прядь волос:

– Я тебя люблю. Мы поможем друг другу пройти через это.

Блейк не ответил.

Не то чтобы Энни ожидала ответа, но все равно молчание мужа ее ранило. Она спрятала свое разочарование подальше и открыла дверцу машины. В щель влетели капли дождя и упали на ее рукав.

– Это будет одинокая весна. Возможно, нам стоит поговорить с Лупитой и организовать барбекю. Мы давно не устраивали старомодные вечеринки на пляже. Это было бы хорошо для нас обоих. Видит бог, мы будем чувствовать себя странно в доме без…

– Энни!

Блейк произнес ее имя так резко, что она смолкла на полуслове. Он повернулся к ней, и она увидела, что в его глазах стоят слезы. Она наклонилась к нему и нежно коснулась его щеки в мимолетной ласке:

– Мне тоже будет ее не хватать.

Блейк отвел взгляд и тяжело выдохнул:

– Ты не понимаешь. Мне нужен развод.