Читать книгу Истории города Онса - Кристина Выборнова - Страница 1

Я всегда любила вспоминать, как познакомилась с мужем. Точнее, вспоминать мы любили вместе. Те, кто в это время находился рядом – чаще всего это были мои родители или друзья – заслышав наши совместные воспоминания, уже хмыкали, махали руками и говорили: «Ну, поехало! И не надоело вам? Вы же полгода как поженились!». Но нам не надоедало.

Год назад проходил большой танцевальный вечер возле Закрытого леса. Проходил он там вполне по плану и традиционно – тридцать четвертого числа теплого месяца каждого года. В этот раз месяц действительно был теплым: до такой степени, что даже снежная часть нашего города Онса, которая в этот раз пришлась на восточный район, немного подтаяла, а желтая, где и так опадали листья и жухла трава, скорчилась от жары. В плодоносящую часть из-за жары нельзя было войти, а вот часть цветущая чувствовала себя хорошо – в ней прошел дождик. Здесь и решили устроить танцевальный вечер.

Некоторые жители, правда, опасались Закрытого леса, но другие возражали, что он на то и Закрытый, чтоб из него ничего не выходило. Только это было не совсем правдой. То и дело появлялись слухи, что в городе кто-то заметил крючконосов… А может, с ними просто путали каких-нибудь несимпатичных людей. У нас говорят, что крючконосы опасны: они как-то умеют накапливать в себе электричество и в буквальном смысле поражают людей громом (и молниями). По другим мутным слухам, они еще могут предсказывать будущее (обычно ужасное). Кто еще живет в Закрытом лесу, кроме крючконосов и лесных зверей, неизвестно – может, и к лучшему. У нас в мире и без этого полно загадок.

Например, если спуститься с холма, где расположен город, то можно попасть в песчаную низину, по которой течет мелкая – не больше, чем по щиколотку – речка, впадая в соленые лиманы. В них мы купаемся, потому что наше море для этого не годится. Море от лиманов отделяет низкая полоса сухих пыльных деревьев, и уже на подходе к ней слышна музыка, которую играет прибой. Она становится то громче, то тише – в такт волнам. В штиль слушать ее даже приятно.

Но море у нас с подвохом: стоит усесться на его берегу, как оно неожиданно издает громовой фальшивый аккорд, и на горизонте появляется громадная волна. Люди, особенно приезжие, естественно, спасаются бегством, мы же, местные, не особенно спешим, потому что в большинстве случаев море просто пугает – волна опускается и растворяется в тихой воде, или, подъехав к берегу, застывает под оглушительный барабанный бой. Заходить под гребень, конечно, не стоит, но если спокойно отвернуться и потом повернуться обратно, волна бесшумно исчезает и снова воцаряется обманчивый штиль. Бывает и настоящий шторм, когда громадные волны бьют непрерывно и с полной серьезностью, а музыка вопит так, что к морю нельзя подойти. Тогда мы купаемся не в лиманах, а в большой Голубой реке: она у нас широкая, с пологими берегами, песчаными островами и заводями. Приближаясь к морю, Голубая река делает плавную дугу и упирается в рыхлый склон холма. Дыры там нет, но вода куда-то пропадает, и с противоположной стороны холма впадает в море лишь мелкий ручеек…

Туристы, приезжающие в Онс, – это еще одна наша загадка. Они никогда не могут рассказать, откуда прибыли, а некоторые вообще несут полную чепуху, хотя и сумасшедшими их назвать нельзя. Некоторое время пожив у каких-нибудь хозяев, искупавшись в лимане и покатавшись на нашем метро в другие города, они в один прекрасный день исчезают, будто их и не было. Некоторые появляются еще раз, но выглядят обычно намного старше, чем раньше, хотя у нас не проходит и двух лет между их посещениями. Может быть, там, откуда они приезжают, время течет по-другому…

Из-за этого для нас, местных жителей, влюбиться в туриста – это настоящая трагедия, и родители всеми силами оттаскивают детей от такой перспективы. Но дети, конечно, не слушаются, и чуть не каждую неделю обсуждается очередной несчастный роман.

Я и сама, честно говоря, всегда боялась, что мне понравится турист. Многие из них очень симпатичные, особенно те, кто голубоглазые и русоволосые. Наши местные юноши для меня все на одно лицо: тощие, загорелые, с темными глазами и волосами – у кого черными, у кого коричневыми. У меня и самой черные глаза, но зато при этом белые, как снег, волосы. Они почти не блестят и напоминают паутину, из-за большой густоты ужасно путаются, и я заплетаю их в косу. Коса получается толщиной чуть ли не с руку, и поэтому некоторые туристы зовут меня «кукла Барби». Хотя мое имя – Ятсан – мне нравится больше, все равно приятно. «Вот какая у нас чья-то мечта родилась!» – часто смеется мама – как и папа, черноволосая и черноглазая.

У меня с самого детства две лучшие подружки – Алла и Риган. Алла высокая, крепкая и с прямыми плечами, как многие местные девушки. Риган пониже ростом и покруглее, да к тому же еще и рыжеволосая. Она завязывает волосы небрежным узлом, нос у нее слишком широкий (ну, то есть она сама так говорит), зато глаза большие и зеленые, а не карие. Папа Риган был турист. Конечно же, он обещал приехать еще раз, но до сих пор не вернулся. У Аллы оба родителя из местных жителей, и на туристов она не никогда заглядывалась, в отличие от Риган…

Тридцать четвертого числа, собираясь на танцевальный вечер, я надела недавно купленное черное платье с широкой складчатой юбкой: маме пришлось подшить его, чтобы оно не волочилось по земле. За мной зашли раскрасневшиеся от зноя подруги (наш район в этот раз находился в жаркой части города). Риган щеголяла яркой зеленой рубашкой и коричневыми брюками-клеш, а Алла надела обыкновенный черный топик и белую юбку.

– Ну, Ятя, ты что, хочешь собрать за собой хвост из туристов? – укорила она меня. – В таком-то платье к тебе сейчас вязаться будут. А заодно и к нам.

– Ну и пусть вяжутся! – Риган показала в ухмылке редковатые белые зубы. – Подумаешь! Хоть нескучно будет.

– Так довеселишься, – покачала головой Алла. – Слышали, Адур из снежной части закрутила роман с туристом, а он возьми и исчезни. Так она до того огорчилась, что пошла на море и встала под волну!

– С ума сойти! И что?! – испугалась я.

– Да ничего, конечно, – ответила вместо Аллы Риган. – Очень ему надо прихлопывать всяких дур.

– Не дур, а Адур. Да, море-то никого не топит, особенно если нужно. Но ей-то от этого не легче…

– Хватит стращать, в самом деле! – прикрикнула Риган, увидев, что я поежилась. – Пошли быстрее!

Я попрощалась с мамой и выбежала вслед за подругами в сухую жару. Туристы на улицах были так разморены зноем, что почти не обращали на нас внимания. Только один из них, лысоватый человек средних лет, с трудом подошел к нам и, отдуваясь, спросил:

– А что, девушки, это у вас так всегда – в одном месте зима, а в другом лето?

– Да, – хором сказали мы, привыкшие к подобным вопросам. Риган посоветовала добродушно:

– Вы, чем по переулкам таскаться, лучше к речке сходите или хоть на Центральной башне посидите, там температура средняя.

– Да я вот только что с нее. Оттуда и увидел, что у вас в городе и зима, и лето, и осень, и весна одновременно. И море видел. На море, что ли, сходить…

– Не стоит, – отсоветовала я. – Речка безопаснее.

– Не знаю, поблизости от нее только что смерч плавал. Такой громадный…

– Это ничего, – снова успокоила его Риган. – Он никогда никого не уносит. Отвернитесь – и все дела. Мы думаем, это тоже море хулиганит…

Алла нетерпеливо потянула нас за руки. Мы кивнули туристу и побежали.

Граница климатических зон на этот раз прошла прямехонько по старой, мощенной серым камнем дороге, ведущей через центр Онса – перейдя ее, мы попали в зону цветения. В ней было немного прохладно и облачно, с деревьев сыпались белые и розовые лепестки. Большая площадка для танцев была освещена желтыми лампами, с двух сторон ее ограничивал холм, на котором рос Закрытый лес. Выглядел он, как всегда, темно и расплывчато, но я разглядела несколько тропок между голубоватыми елями. Посредине одной тропки росли огромные белые грибы. Вот бы их собрать… Но большую часть года в Закрытый лес войти было нельзя, а в остальное время заглядывать туда тем более не стоило.

Народу было очень много – конечно, с львиной долей туристов. Аллу тут же пригласил какой-то местный юноша, и она радостно утанцевала.

– Давай, что ли, мы с тобой попляшем! – весело предложила Риган, но тут за ее спиной появился крепкий широкоплечий молодой человек с густыми бровями и серьезными глазами, по серому цвету которых было ясно, что он турист. Юноша спросил баском:

– Можно вас пригласить?

– Кого из нас? – хмыкнула Риган.

– Вас, которая рыженькая, вообще-то.

– Ладно, пошли, – подруга охотно протянула ему руку и тут же затерялась в толпе. Я осторожно пробралась под опадающую яблоню, где и встала, чтобы мне не наступали на платье. Мимо то и дело пробегали, здороваясь, знакомые и соседи, но никто не хотел со мной танцевать. А меня почему-то это не огорчало – даже не возникало, как обычно, мысли, что платье мне не идет. Так я и стояла, рассеянно разминая в пальцах сорванный с дерева листик, пока не подошла очередная знакомая компания.

– Ятя! – воскликнула худая высокая Лоя, которую прическа а-ля Центральная башня делала еще выше и худее. В нашем городе ее считали красавицей. – Ты что тут стоишь? Не приглашает никто, что ли?

– Да как-то так… – неопределенно ответила я. – А вы здесь давно?

– Часа два. Я бы еще потанцевала, но Грейке крючконос в толпе почудился, вот тащим ее в себя приходить…

У Грейки, младшей Лоиной сестры, было такое суровое лицо и такие мощные руки, что не всякое чудище рискнуло бы с ней связаться. Но она почему-то очень боялась обитателей Закрытого леса и могла даже упасть от страха в обморок.

– Я его своими глазами видела! – просипела она жалобным хриплым голоском.

– А кто вообще умеет видеть чужими глазами? – поинтересовался держащий ее под руку юноша. Грейка что-то ответила, но мне уже не было слышно что. Вся компания затерялась среди яблоневых стволов.

Я улыбнулась и снова перевела взгляд в толпу… И вдруг встретилась с ласково-тревожным взглядом широко открытых сине-голубых глаз. Постепенно кроме глаз я разглядела и лицо человека: узкое, с довольно правильными чертами. Если бы не эти странные широкие глаза и удивительная прическа, похожая на женское растрепанное каре, в смотрящем на меня молодом мужчине не было бы ничего интересного. По фигуре он был, как все местные, довольно худощав. Но какой же он местный с такими глазами? И что это он так на меня смотрит? Или это, наоборот, я на него смотрю?..

Я не нашла ответа ни на один заданный себе вопрос, а мужчина вдруг начал, так же ласково улыбаясь и не отрывая от меня глаз, пробираться ко мне сквозь толпу. «Неужели пригласит?» – мелькнуло у меня в голове. Мне как-то не верилось. А с другой стороны, я бы очень удивилась, если бы он этого не сделал. Но первое, что он сказал, подойдя ко мне, было:

– А как тебя зовут?

– Ятсан, – от неожиданности и огорчения представилась я полным именем. Он обращался ко мне на «ты», как делали на моей памяти только туристы, да и то особо наглые из них. Однако он вдруг облегченно вздохнул, а глаза его сделались из ласково-тревожных просто ласковыми.

– Нараск, – представился он, и настал мой черед облегченно вздыхать: имя было явно местным. Все же я уточнила:

– Ты не турист? – А он одновременно со мной спросил «Ты не туристка?» и мы оба рассмеялись.

– Нет, я здешний, – наконец, ответил он – голос у него был негромкий и не то чтобы мелодичный, но по интонации ласковый, под стать глазам.

– Я тоже.

– А у тебя же глаза…

– А у тебя волосы. Поэтому я подумал, что ты не местная…

– У тебя тоже волосы… – заметила я, искоса разглядывая его странную прическу. Волосы у него были удивительного, какого-то неровного русо-желтоватого цвета, и такие жесткие, что не лежали гладко вдоль головы, а приподнимались от корней сантиметра на полтора.

Он рассмеялся.

– Да, такие вот у меня волосы. А я испугался, что ты туристка.

– Это ты поэтому со мной на «ты» говоришь?

– Да не совсем… Ну, раз уж начал, – он на секунду опустил глаза. И тут только я заметила, что мы танцуем, видимо, с самого начала нашего разговора.

– Почему ты испугался, что я туристка? – улыбаясь, спросила я.

– Да потому же, что и ты испугалась, что я турист. Потому что они исчезают!

Даже закончив танцевать, мы не расцепили руки, а так и продолжили гулять вдоль границы танцплощадки. Нараск, оказывается, был приезжим из другого города, Мантилы, и я про себя удивилась своему и его везению: станция «Мантила» открывалась в метро крайне редко, а в основном на нее было нельзя попасть, так же, как в Закрытый лес. Теперь он снимал комнату в снежной части Онса и занимался изготовлением лекарств. Я тоже сбивчиво рассказывала о себе, о родителях и подругах, о том, что закончила училище и собираюсь заниматься метро – учетом и упорядочиванием станций и оборудованием поездов.

Уже начало темнеть, Закрытый лес подернулся дымкой, а мы пошли на прогулку. К морю благоразумно решили не соваться, хотя оно играло какую-то привлекательную музыку, прошлись по всему городу (я не заметила ни духоты желтой зоны, ни холода снежной), и до моего дома дошли, когда было уже совсем поздно. Глаза Нараска казались черными в темноте, но смотрели по-прежнему ласково, когда он сказал: «До завтра, Ятя» -и, наконец, с явным сожалением выпустил мою руку.

А через три дня я со скромным видом осчастливила родителей и подруг заявлением, что выхожу замуж…

Свадьбу праздновали не дома, а на берегу реки, где можно было и есть, и купаться. Хотя подобное место и исключало всякие наряды, кроме купальников, но гости от этого не страдали – каждый из них ел за пятерых и купался за десятерых.

– Ну и ну! – говорила мокрая Лоя, подойдя нас поздравить. – Надо же, какая судьба. Нам одни крючконосы видятся, а тебе вон какой красавец показался!

– Каждый видит то, чего ожидает, – неожиданно заметил Нараск со своей ласковой улыбкой.

Лоя обиженно фыркнула и отошла в сторону, а к нам, увязая босыми ногами в песке, пробралась Риган, держащая под руку того самого серьезного парня, который пригласил ее танцевать. Парень представился Олегом, и я заметила, как мои родители озабоченно переглянулись, а мать Риган вздохнула.

– Вы турист? – огорченно спросила я.

– Ну и что! – ответила за Олега Риган. – Олег тут уже два года прожил и никуда исчезать не собирается!

– Конечно! – подтвердил тот. – Я не из таких, которые чуть что – ноги в руки и ходу. Сказал останусь, значит останусь.

– А если все же исчезнете? – язвительно поинтересовалась Алла. Она тоже держала под руку кавалера – конечно же, здешнего: черноглазого и черноволосого парня по имени Буллан, с которым познакомилась на тех же танцах.

– Значит, обратно вернусь! – судя по тону, Олег начал сердиться.

– Это правда, – вдруг сказал мой муж. – Вернетесь. Мне кажется, должны…

– Ты что, вперед видеть умеешь, как крючконос? – заинтересовалась Риган.

– Просто я знаю таких туристов, которые хотели возвратиться и действительно возвращались.

– Ну? Съели? – фыркнула Риган и показала нам язык. – Алла, убери в карман свою гробовую физиономию! Пошли лучше купаться! Ятя, ты пойдешь?

Я взглянула на мужа, который, как обычно, держал меня за руку. Он улыбнулся и кивнул.

– Пойдем…

Поселились мы после свадьбы у моих родителей, но, когда зоны сдвинутся, собирались переехать в комнату к Нараску – так делают многие семьи, сказала нам мама. Нам же, честно говоря, было абсолютно все равно, где жить и что делать, лишь бы вместе. Часто мы начинали вспоминать день нашего знакомства и долго говорили, перебивая друг друга и вспоминая все больше подробностей раз от раза.

– …А я как будто знала, что что-то случится, даже не огорчалась, когда меня никто не пригласил, а чего-то ждала…

– …Я вообще на эти танцы не собирался идти. А потом как будто потянуло что-то – но я сразу узнал тебя, Ятенька.

– Ты же меня не знал…

– Это конечно… Но ощущение было такое, что мне от тебя никуда не деться. Тебе от меня тоже.

– Действительно, и у меня было такое же ощущение…

Если рядом с нами в это время сидели родители, они улыбались и переглядывались, а если подруги, то они хором кричали:

– Да знаем мы, что у вас все такое же и вообще одна голова на двоих! Иначе бы вы одно и то же миллион раз не повторяли!

Обидевшись, я смотрела на мужа и неизменно встречала ласковый взгляд его широко открытых серо-синих глаз.

– Завидовать нехорошо, – шутливо говорил Нараск.

– Очень надо завидовать, – пожимала плечами Алла. – У самой в следующем году свадьба.

– А у меня, может, и в этом! – радостно добавляла Риган. И я всякий раз замечала, что взгляд мужа делается на секунду озабоченным.

Дату своего бракосочетания Риган с Олегом назначили на следующий день после годовщины нашей с Нараском свадьбы. В этот раз теплый месяц выдался довольно прохладным – тридцать четвертого числа во всех зонах выпадали осадки. Такая же зябкая погода выдалась и тридцать пятого. Утром я проснулась от того, что неплотно закрытое окно открылось и сильно хлопнуло, будто выстрелило. Рывком вскочив с кровати и ничего не понимая спросонья, я подбежала к окну и оперлась о раму. Мне смутно послышалась какая-то дикая и жуткая мелодия, звучащая в нижних октавах.

– Ты что вскочила, Ятенька? – послышался сзади спокойный голос Нараска.

– Что это играет? – спросила я. Он прислушался.

– Это море. Видимо, там сильный шторм, если даже отсюда слышно…

– Да, не повезло Риган с погодой, – сказала я грустно.

– Оденься потеплее, – тоном, скорее, не совета, а утверждения сказал Нараск. Я кивнула и принялась скручивать непослушные, как паутина, волосы в огромный пучок…

Свадьба подруги должна была проходить в плодоносящей части, которая переместилась на ту же самую площадку возле Закрытого леса, где мы познакомились с Нараском. Наша паникерша Лоя стонала, что это плохая примета, но Риган только покрутила пальцем у виска и потом ткнула этим же пальцем в нас:

– Ты чего, Лойка? Какая еще плохая примета: вон, даже они, наша образцовая пара, там познакомились! Наоборот, счастливое место.

– Ну и что, что познакомились – еще неизвестно, хорошо ли у них все будет, – проворчала Лоя, больше насмешив нас, чем испугав. Но сейчас, когда я, одной рукой вцепившись в мужа, а другой придерживая развевающиеся полы длинного темно-синего пальто, шла по ветреной улице под завывающую музыку моря, мне вдруг вспомнились Лоины мрачные предсказания.

Онс выглядел сегодня пустынным: всех туристов как ветром выдуло, на домах, поворачиваясь, громко скрипели флюгеры. Я про себя понадеялась, что в плодоносящей части дует все-таки потише. Но, к сожалению, мои надежды не оправдались: ветер так же завывал, флюгеры так же скрипели и вертелись, когда мы переступили границу зон, только теперь нас еще бомбардировало черешней и мелкими яблочками с плодовых деревьев, стоящих вдоль улицы.

– У меня черешня в прическе, – пожаловалась я Нараску.

– Тебе даже идет, – сказал он с улыбкой, вытаскивая у меня из волос две ягоды, и добавил задумчиво: – Хорошо еще, что тут сливы не растут…

Я сразу вспомнила, что площадка для танцев обсажена яблонями, и понадеялась, что яблоки не будут очень уж часто падать на гостей, а то и правда выйдет не свадьба, а недоразумение.

…К счастью, оказалось, что на самой площадке ветер дует слабее: наверное, нас загораживал Закрытый лес. Сам лес выглядел уже не размытым, а довольно четким (через два месяца должен был открыться проход в него), и я ясно видела по застывшей листве, что ветра там нет.

– Ятя, Нараск, привет! – к нам подошла Алла со своим Булланом. Одной рукой она придерживала развевающуюся короткую белую юбку. – Ну и ветер, да? Сто раз пожалела, что так оделась.

– А где Риган и Олег?

– Вот наша счастливая новобрачная, к нам бежит…

Риган, в длинном зеленом платье с открытыми плечами и зелеными лентами в волосах, подлетела к нам на всех парах и громко чмокнула меня в щеку:

– Привет! Идите наверните чго-нибудь, пока еду со столов не сдуло! Сейчас моя мама с Олегом придут, цветы принесут для украшения, и будет всякая официальщина, а пока поешьте.

– Волнуешься? – поинтересовалась Алла.

– Неа! – отозвалась Риган беззаботно. – За кого хотела, за того и выхожу.

 Она развернулась на каблуке и помчалась встречать следующих гостей, а мы направились к столам. Еду с них и правда не сдул ветер, зато ее очень быстро сметали голодные гости. Я чудом спасла последнее пирожное с тарелки и спросила у мужа:

– Разделим?

– Ешь сама, – Нараск говорил, как всегда, ласково, но рассеянно, будто не очень меня слушал. Я проследила за его взглядом, но он просто смотрел на один из проходов между яблонями, где никого не было.

И тут женский голос за нашими спинами пронзительно закричал:

– А-а-а, смерч, смерч!

 Местные жители, в том числе и мы с мужем, не очень беспокоясь, потихоньку встали с мест, а вот туристы, бывшие в числе гостей, конечно, подняли шум. Их принялись успокаивать, но выходило это плохо из-за грохота и свиста ветра. К нам со стороны моря, медленно покачиваясь, двигалась закрученная спиралью туча, огромных размеров и черного цвета. В ней сверкали молнии.

– Что-то сегодня море совсем спятило, – сказала Алла. – Оно нам всех туристов перепугает… Женщина, не надо наступать мне на ногу! Успокойтесь!

Но женщина-туристка в ответ лишь издала вопль, закрыла руками лицо… и исчезла.

– Ой! – испугалась я.

Нараск положил руку мне на плечо:

– Не бойся. Ты разве не видела, как они пропадают?

– Раньше никогда… – я плохо расслышала собственный голос: ветер страшно завывал, смерч почти нависал над нами, еще несколько туристов исчезли с паническими криками. Пригибаясь и придерживая волосы, к нам подошла Риган и недовольно проворчала:

– Ну надо ведь так! Сейчас половина гостей пропадет! А я специально их подбирала, чтобы танцевать было веселее… Да успокойтесь же! Эй! Ничего с вами не будет!!! Отвернитесь от него, да и все! Спинами повернулись, я сказала!

Несколько туристов все же послушались и отвернулись от страшной тучи. Мы, местные, уже давно старались на нее не смотреть.

Видимо море наконец поняло, что на его хулиганства никто обращать внимания не будет: в какой-то момент вой ветра разочарованно стих, и от яблоневых деревьев снова легли на посветлевшие камни четкие тени.

С облегчением вздохнув, я оглянулась. Небо стало голубым и чистым, безо всяких смерчей. Повернувшись обратно, я увидела, что муж снова смотрит на проход между деревьями, правда, теперь он делает это не просто так: туда, кроме него, уставилось большинство гостей. По дорожке, спотыкаясь о платье, бежала бледная мама невесты. Прическа ее растрепалась, одна из длинных бальных перчаток скатилась почти до запястья.

У меня быстро и тревожно заколотилось сердце. Риган вскочила и кинулась навстречу матери, тоже спотыкаясь о платье и крича:

– Мам, что такое?!

– Олег… – мать остановилась и посмотрела на нас всех почему-то с виноватым видом. – Исчез. В воздухе растворился.

Дальше, конечно, все было совсем не весело. Большинство гостей потихоньку ушло, а мы и еще несколько самых близких друзей неловко пытались помочь разобрать столы и как-то успокоить рыдающую Риган. Она сидела прямо на камнях посреди площадки, освещенная ярким солнцем с безоблачного неба, всхлипывала и вытирала лицо подолом платья, лежащего вокруг нее.

– Вот я же говорила, что нельзя ничего праздновать у Закрытого леса! – шептала Лоя почти с удовлетворением. – Знакомиться – пожалуйста, но не то это место, чтобы свадьбу играть!

– Лойка, при чем тут лес! – возражала Алла, оглядываясь на Риган. – Это просто из-за смерча. Многие туристы перепугались и исчезли, ну и Олег, видимо, тоже.

– Да и чему тут вообще удивляться, – поддакивал ее жених. – Если выходишь замуж за туриста, он рано или поздно исчезнет, все ведь это знают. Даже к лучшему, что они пожениться не успели. Пусть найдет себе кого-нибудь из местных ребят.

– Легко это, что ли, – вздохнула я, думая, как утешить Риган. Нараск, кажется, размышлял о том же: он молча отошел от меня, наклонился над плачущей невестой и что-то сказал. Я, неслышно ступая, тоже подошла послушать.

– … Ты же говорил, – всхлипывала Риган, – что Олег не исчезнет!

– Нет, я говорил, что если турист захочет, он сможет вернуться. Проблема обычно не столько в этом, сколько в том, что будет после этого возвращения…

– Не будет никаких проблем! Лишь бы вернулся!

…Через месяц с небольшим после исчезновения Олега у меня был первый рабочий день. С утра я крепко закрутила волосы, чтобы не мешались, и надела специальный комбинезон со множеством карманов и высокие сапоги. Нараск, как я ни отказывалась, проводил меня до самого технического входа, находящегося на заросшей высокой травой окраине Онса.

– Ты что, так каждое утро будешь со мной ходить? – укорила его я. – Ведь твоих лекарств люди ждут.

– Да нет, это только первый раз, Ятенька. Заодно наберу нужных растений для микстур, они были как раз возле метро.

– Ну конечно, хороший предлог, – я рассмеялась, глядя в его сине-серые глаза. Муж спокойно спросил:

– Чем вы сегодня будете заниматься?

– Да сама не знаю. Наверное, налаживать расписание или открывать проходы на станции. Может быть, даже в твою Мантилу получится сделать хороший путь!

Нараск улыбнулся, вроде бы соглашаясь, но я поняла, что перспектива попасть в Мантилу его совсем не привлекает, а скорее, даже тревожит. Почему?

Но расспрашивать мужа мне уже было некогда: мы подошли к самому входу. Он находился в заросшем овраге, куда сквозь траву вели узкие рельсы: по ним иногда ездили на вагонетках и дрезинах работники метро. Рельсы уходили в квадратный туннель, прорытый в склоне. По бокам оставалось достаточно места, чтобы можно было спокойно шагать, не боясь, что тебя зацепит вагонеткой. В детстве мы с подругами много бегали и лазили по ближайшим туннелям, как нас ни гоняли работники (неугомонная Риган как-то дошла аж до эскалатора), поэтому я помахала Нараску и вполне уверенно спустилась в овраг.

В тоннеле было не очень темно: на его стенах качались желтые подвесные лампы. Через некоторое время мне встретилась развилка с указателем, что к эскалатору нужно идти направо. Но я знала, что указатели в нашем метро мало что значат, да и просто помнила, что к эскалатору, наоборот, налево, и свернула в левый туннель. Скоро потолок повысился, рельсы для вагонетки убежали в маленький проходик и исчезли, а простая серая отделка стен сменилась белым мрамором, отражающим свет ламп. Я заволновалась: по всем признакам, скоро должен был появиться эскалатор, а я его раньше не видела, только слышала о нем по рассказам Риган. Кстати, с самой Риган я со дня ее неудачной свадьбы так ни разу и не повидалась: она все время сидела дома…

– Поосторожнее! Разгулялась тут! – сказал недовольный мужской голос сзади. Я остановилась и оглянулась через плечо. Ко мне медленно подходил невысокий, худой и загорелый пожилой человек с короткими седоватыми волосами и прищуренными глазами, в рабочем комбинезоне. Он мне показался на кого-то похожим: наверное, на моего дедушку, и поэтому сразу мне понравился, хотя и смотрел не особо приветливо.

– Ну, чего? – проворчал он. – Чего стоишь? Комбинезон чего нацепила?

– Работать пришла. Я училище по метро окончила.

– Иваныч! – окликнула ворчуна издали какая-то высокая женщина. – Новенькая пришла? Себе ее возьми, а то мне некогда.

– Ладно, – бросил он деловито и, покосившись на меня из-под бровей, спросил без интереса, будто выполняя бессмысленное правило: – Как тебя, значит, зовут?

– Ятя.

– Ну пошли. Давай на эскалатор…

Я послушно сделала несколько шагов и отшатнулась, чуть не сбив стоящего позади Иваныча. Оказывается, мы были на краю подземного обрыва. В его черную глубину уходили два бесконечных эскалатора с блестящими резиновыми поручнями. Тот, что шел вверх, работал, а тот, что должен был идти вниз, не двигался, и я, оправившись от неожиданности, собралась спускаться сама, но Иваныч поймал меня за лямку комбинезона.

– На полотно не ступай. Унести может. Он как море: кто его знает, что выдумает.

– Ну а как же?..

– А просто между поручнями садишься и катишься, как с горки, – объяснил он и сам бодро перелез через поручень. – Ну, что стоишь? У меня времени нет!

Я, собравшись с духом, тоже неловко взобралась на эскалатор и устроилась за Иванычем. Тот деловито оттолкнулся, выпрямил ноги, скрестил на груди руки и, как снаряд, со свистом ушел вниз.

– О-о-ох, я боюсь, – жалобно проскулила я, пока меня никто не слышал. Потом закрыла глаза, выпрямила ноги и оттолкнулась…

 Понесло меня со страшной скоростью: у эскалатора был очень сильный наклон. Это было гораздо страшнее, чем кататься с песчаных холмов возле реки, но спуск длился так долго, что у меня даже сердце в конце концов устало замирать, и я начала потихоньку приоткрывать глаза. Мимо них мелькали круглые фонари, размазываясь в световую ленту. Я, прижав подбородок к груди, осторожно глянула между мысков собственных ботинок и увидела, что огромный эскалатор вроде бы все-таки имеет конец. Иваныча я почему-то нигде не заметила…

Тут мое скольжение стало замедляться. Эскалатор сделался чуть более пологим, а потом кончился. Я мягко соскользнула с него и уселась на каменный холодный пол.

– Вставай, кукла Барби! – хмыкнул курящий неподалеку Иваныч. – Приехала. В следующий раз сильнее толкайся, а то долго тебя ждать.

Я смущенно вскочила и огляделась с большим любопытством. Мы стояли на огромной пустынной станции с очень высокими сводчатыми потолками. С них местами капала вода, с гулким чпоканьем разбиваясь о плиты пола.

– Отсюда поедем на нашу новую станцию, – объяснил мне Иваныч. – Надо ее описать и упорядочить, чтобы тамошние жители могли хоть куда-то ездить.

– Здорово! А в какое место она ведет?

– Станция Агул, лесная зона по ту сторону Закрытого леса. Земляники там полно, грибов, цветов… Но за неосвоенные станции выходить нельзя, – вдруг очень строго предупредил он. – Пропадешь – не найдут потом.

Я молча кивнула, потому что громко зашумел подходящий поезд. Он остановился почти ровно – только пара передних вагонов ушла в тоннель – и открыл двери. Внутри было пусто, не считая парочки туристов. Мы с Иванычем молча устроились на сиденье, и поезд, ничего не сказав, рванул с места.

– А вы знаете, кто поездами управляет? – наклонилась я к уху Иваныча.

– Когда как! Иногда даже туристы. Бывает, совсем нет машиниста. Бывает, местные. А случается, что всякие чудища, так что заходить в кабину тоже запрещено.

– Ну я не такая уж хулиганка, – рассмеялась я. – Это у меня подруга есть, Риган, которая до самого эскалатора добегала…

Иваныч ничего не ответил на мою болтовню и принялся хмуро копаться в карманах. Поезд тем временем встал и открыл двери на мрачную, почти черную станцию. Я очень смутно различила ряды огромных круглых колонн.

– Не выходить, – Иваныч сурово дернул меня за руку, будто я убегала. – Это Закрытый лес. Плохо, что мы вообще тут остановились, но, будем надеяться, никто не войдет… Черт. Сиди, не вставай, – он вскочил и кинулся к дверям.

Я расширила глаза, пытаясь понять, что так напугало Иваныча. Поезд все стоял, на станции было темно, и я ничего не увидела, зато услышала. Жуткий звук, похожий на ровное, монотонное, тягучее пение, разнесся под темными сводами. Некто, издающий этот звук, явно приближался к нашему вагону. Поезд не трогался с места. Я в оцепенении уставилась на Иваныча. Тот, оказывается, все это время бегал от дверей к дверям в нашем вагоне, прилепляя на них маленькие круглые приборчики. Достав из кармана плоский пульт, он нажал что-то на нем. Круглые приборчики замигали зелеными лампочками, и двери нашего вагона со скрежетом, будто сопротивляясь, медленно закрылись. Ужасное пение перестало быть слышно, но поезд не тронулся.

– Не трясись, – коротко ободрил меня Иваныч, снова усаживаясь рядом. – В нашем вагоне двери я заблокировал, постоим и поедем.

– А кто там был?

– А мало ли кто. Не вдумывайся. Много их там, в лесу, всяких…

Иваныч отвернулся. Поезд, наконец, потихоньку тронулся и въехал с мрачной станции в более-менее светлый тоннель. Я сидела молча и, несмотря на запрет, вдумывалась, кто же все-таки пел…

Поезд снова остановился. В его окно я увидела ажурные тени, падающие на освещенный солнцем каменный пол, а в форточку влетел запах цветов и зелени.

– Выходим, – Иваныч пультом разблокировал двери, которые тут же распахнулись, и быстро собрал приборчики.

Я осторожно вышла и огляделась.

Оказывается, станция была все-таки подземная и довольно глубокая, но в ее высоком потолке было несколько больших дыр, сквозь которые виднелось синее небо. Между плитами пола пробивалась трава, а рельсы, ведущие в обратную сторону, заросли толстыми деревьями. Конца у станции я не разглядела: она уходила вдаль, кажется, делясь на несколько проходов.

– Ну вот, – сказал Иваныч. – Станция Агул.

– Как же мы уедем обратно? Тут же все заросло.

– Вот именно, что обратный поезд не здесь ходит. А нам с тобой надо составить инструкции и расписание. Пошли.

– А если он сегодня вообще не пойдет?! – я представила, как будет волноваться за меня Нараск.

Иваныч недовольно буркнул:

– Да тихо ты. Техническим проходом поедем, хоть он тут и не очень хороший. Но мы-то хоть как доберемся, а обычные пассажиры так корячиться не будут.

Он зашагал вперед, я – за ним. Станция Агул оказалась гораздо больше, чем я думала. В конце она перешла в сложную систему арок и лестниц. Иваныч объяснил, что какая-то из лестниц ведет к мосту под потолком, где и должен проходить поезд обратно. Мы принялись плутать, поднимаясь все выше под потолок станции. Где-то совсем рядом протутукал поезд, и Иваныч, наконец, вычислил нужную лестницу. Еле вскарабкавшись по ней, мы попали на узкий, огороженный перилами, перрон. Перед нами блестели рельсы. Иваныч, отдуваясь и держась за сердце, плюхнулся на пол, протянул мне блокнот и велел:

– Рисуй схему, как сюда подниматься. А то сейчас забудем все в этой путанице.

Я послушно принялась за рисование. Этому нас учили, схема получилась четкой и красивой, но тут снова раздалось тутуканье и на нас упал свет сильных фар. Мимо промчался поезд. Казалось, останавливаться он не собирался, и только когда его последний вагон миновал перрон, принялся тормозить.

– Чтоб тебя, – пропыхтел Иваныч, вскакивая. – Побежали за ним, надо отметить место!

Мы рванули вперед, как будто на соревнованиях. Нормальный перрон кончился, осталась просто железная поверхность моста рядом с рельсами. Едва мы с грохотом добежали по ней до последнего вагона, поезд злорадно тронулся и умчался.

– Уф, – выдохнул Иваныч. – Давай, Ятя, поставь эту штуку возле рельсов, – он протянул мне мигалку, на которой вращались два плавающих белых огонька. – Вот где он встает, поганец. Давай теперь ждать следующего: надо понять интервал.

 Следующий поезд никак не приходил, сколько мы ни сидели, хотя где-то что-то регулярно тутукало. Я пообедала бутербродами, которые взяла из дома, Иваныч тоже что-то поел. Потом мы принялись думать, в чем дело, и более внимательно слушать, что и где ездит по станции. Наконец Иваныч предположил, что где-то есть еще один мост, который мы упустили.

Снова началось блуждание по лестницам и аркам, только на этот раз мы больше спускались, чем поднимались. И в какой-то момент, выйдя из крытого деревом переходика, мы очутились на мосту. Как раз в это время на нем остановился поезд и приветливо открыл двери. Я хотела войти, но Иваныч напомнил про временные промежутки и не пустил. Мы опять стали ждать, а поезд принялся не приходить и здесь. Мы поднялись и снова побрели по лестницам…

Кажется, момент, когда мы все-таки сели на обратный поезд, я попросту проспала. Иваныч почти волоком вытащил меня на нашу станцию и поставил на идущий вверх эскалатор.

– Значит, так, – подвел он итог, вставая рядом со мной и мусоля страницы блокнота. – У нас имеется пять мостов, по которым по очереди ходят поезда в нашу сторону. …Ну, по какой очереди: сначала идет пятый, потом – третий, потом четвертый, второй и первый. Промежутки – около десяти минут. Первый останавливается нормально, параллельно перрону, за пятым и третьим надо бежать до значка, четвертый не доезжает до перрона, надо обходить первый вагон, а второй останавливается нормально, но перрона там в принципе нет. Вот все и выяснили. Ты уж иди домой, а я пойду Мирре, нашей начальнице, отчитаюсь.

– Ну хорошо, если я вам не нужна… – я понимала, что меня просто жалеют, но возражать сил не было. – А вы знаете, зачем так сделано? Почему туда ходит один поезд, а обратно – пять? Или это какие-то загадки, вроде нашего моря?

– Я тут, может, не так уж долго работаю, – удивил меня Иваныч – я-то думала, что он проработал в метро всю жизнь. – Но я давно понял, что на самом деле метро устроено рационально. Если тебе сразу непонятно, зачем так сделано, это ничего не значит. Я вот что думаю: Агул – станция пересадочная, и от нее идут пять разных линий, которые вначале все проходят мимо нашей станции, а потом разветвляются.

– Что же там может быть?

– Узнаем. Кто-то же должен эти линии исследовать…

От эскалатора наружу я брела в убеждении, что увижу глубокую ночь, и просто изумилась, когда мне на лицо упали солнечные лучи. Правда, солнце, кажется, немного клонилось к закату. Может быть, это уже не сегодня, а завтра?

– Ятя! – окликнули меня. Я обернулась и увидела, что по склону оврага ко мне спускается муж с охапкой травы в руках. Он улыбнулся:

– Не очень долго пришлось тебя ждать.

– Сколько?

– Ну, сейчас пять вечера.

– А ты что, весь день был тут?

– Нет, но я решил тебя встретить. Мне сказали, что работники метро всегда выходят с пяти до шести. Ты какая-то усталая, Ятенька.

– Еще бы! По-моему, там другое время. Я думала, что совсем ночью выйду…

– Ну пошли домой. Чем вы занимались-то?

– Искали, как ходит обратный поезд со станции Агул. Так интересно, хотя устаешь… Вот бы Риган нашу взять со мной, она бы отвлеклась…

– Попробуй, – серьезно согласился Нараск.

Спросить насчет Риган я решилась только через неделю работы, когда уже немного освоилась в метро и привыкла к Иванычу. Я поняла, что в метро не так опасно, как мне показалось со страху, а мой начальник хоть и ворчливый, но добрый человек.

– …Чего?! Подружку?! – закричал Иваныч на мой робкий вопрос. – Может, ты сюда еще и маму с папой приведешь? Или мужа своего, например?!

Я от неожиданности попятилась и чуть не свалилась в воду: как раз сейчас мы занимались исследованием второй линии, ведущей от станции Агул. На этой станции сильно пахло морем, стены были покрыты пятнами засохшей соли, а между рельсами плескалась вода. Иваныч привычно поймал меня за лямку комбинезона и сказал потише, видимо, смутившись от собственного крика:

– Короче, посторонних не таскать. Мне тебя тут хватает. Поезд едет: иди следи, где он остановится.

Я, вздыхая, пошла: в общем-то, Иваныч был прав, и со мной забот хватало. Я ведь пока что училась и поэтому то и дело попадала впросак. Один раз, обучаясь обращаться с приборчиками блокировки дверей, я установила их и забыла, в какой из тридцати карманов комбинезона сунула пульт. Пришлось нам с ругающимся Иванычем выйти на одну станцию дальше, в каком-то совершенно незнакомом жутковатом месте, похожем на огромный заброшенный цех завода, и, не дождавшись обратного поезда, добираться домой по темному узкому техническому туннелю на крошечной вагонетке. Второй раз на маленькой надземной станции я потеряла в траве блокнот с начерченными схемами и расписанием поездов, и мы искали его до захода солнца. Конечно, когда я вышла из метро в Онсе, все равно было только шесть вечера, но устала я ужасно…

– Что-то поезда долго нет, – задумчиво сказала я Иванычу, глядя на плещущуюся между рельсов воду. – Тут что, тоже дополнительные линии?

– Сама видишь, что нет, – Иваныч красноречиво повел головой: станция была маленькой, даже чуть короче длины поезда, с низким потолком. На стене виднелись неровно написанные черной краской буквы названия: «Омре». Я вопросительно поглядела на начальника:

– Ну что, просто подождем?

– Да, погодим для начала. Рельсы второго пути есть, почему бы поезду не пойти…

Мы уселись рядом на каменные плиты платформы, поджав под себя ноги, достали бутерброды и принялись их жевать, с умеренным нетерпением поглядывая в туннель, не показывается ли обратный поезд. Но кругом, не считая тихого плеска и хлюпанья воды, стояла полная тишина. Так мы сидели, по моему ощущению, очень долго. Я сложила из бутербродной оберточной бумаги кораблик и потихоньку пустила его в воду между рельсами. Иваныч моего хулиганства не заметил: он, хмурясь разглядывал станцию, и наконец сказал:

– Так не пойдет. Давай-ка поищем служебный туннель.

Я послушно встала, и мы пошли вдоль рельсов. По дороге я машинально оглядывала стены и пыталась вспомнить, текла ли по ним вода, когда мы вышли из поезда. Кажется, текла – струйки тонкие, их не сразу видно…

Не в пример другим излишне запутанным станциям, Омре была совсем простой планировки. Служебный туннель должен был ответвляться от основного рядом со сходом в него. Иваныч с громким плеском спрыгнул между рельс и подал мне руку.

– Давай сюда.

Я осторожно слезла. Вода залила мне ноги выше щиколоток, рельсы почти скрывались под ней… Я бросила взгляд на стену и увидела, как тонкие струйки прямо на глазах превращаются в мощные потоки голубоватой воды. Сильно запахло солью и водорослями.

– Иваныч, – начала я. – А это ничего, что…

– Пошли быстрее! – прервал он меня.

Мы в буквальном смысле нырнули в служебный закуток туннеля – вода прибавлялась с ужасной скоростью. Иваныч быстро нажал кнопки разблокировки служебной двери, и та начала отходить в сторону. Я облегченно вздохнула, радуясь, что неприятности позади, и тут меня почти до макушки окатило водой. Из служебного туннеля изверглась целая река. Кашляя, мы попятились под напором воды в основной туннель: мои ботинки стали как гири, комбинезон тянул к земле. Я быстро задрала голову. Станция теперь выглядела, как тонущий корабль. Со стен и с потолка лились потоки, мы уже стояли в воде выше колен.

– Быстро на улицу! Вон выход! – крикнул Иваныч сквозь громкий плеск. С его помощью мне удалось относительно быстро выбраться на платформу, но бежать не получалось у нас обоих – было очень скользко. Иваныч приспособился катиться на подошвах, как на коньках, балансируя одной рукой, а другой таща меня, но мы бы, наверное, не успели, если бы не были уже рядом с каменной лестницей, ведущей наружу. Лестница превратилась в ступенчатый водопад, мы лезли по ней, почти вися на перилах – к счастью, они были крепкими. Когда, наконец, вверху показался дневной свет, я почти не поверила своим глазам: неужели я все-таки выживу и вернусь домой?..

…Со станции мы вышли в теплую волнующуюся воду. Собственно, больше деться было некуда: кругом было море, которое затапливало маленькое здание станции: вода с ревом бежала внутрь. В жарком голубом небе кружили чайки.

– Прилив! – объяснил мне Иваныч, отфыркиваясь. – Потому небось и поезда не было!

– А куда нам?!

– Вон там берег!

Я послушно сделала несколько шагов за начальником и, потеряв дно, поплыла. Вода продолжала подниматься, набегали волны, но, немного сориентировавшись, я тоже увидела линию серо-желтой земли и домики между серебристыми деревьями. Домики эти выглядели приветливо, совсем как в нашем Онсе, и страх меня немного отпустил. К тому же оказалось, что уже можно встать. Мокрые-премокрые, тяжело хлюпая разбухшими ботинками и отжимая рукава, мы с Иванычем вышли на песчаный берег и обернулись. Волны колыхались уже почти вровень с крышей затопленной станции. Я вздохнула:

– И зачем так станции строить? Нам теперь отлива ждать, да?

– Да, и лучше сидеть здесь и никуда не отходить. Не знаю я этих мест. Похоже, здесь другая сторона Закрытого леса…

Солнечный свет сразу показался мне неуютным, а домики – подозрительными. Встреча с Нараском снова отдалилась до нереальности, а как раз сейчас мне не хватало его спокойного ласкового взгляда…

Иваныч, стоящий рядом, скрестив руки на груди, хмуро предупредил:

– Не вздумай тут хлюпать. Работница, тоже мне. Сидела бы дома тогда.

Я отвернулась и молча выжала волосы.

Море потихоньку наступало – прилив продолжался. Мы волей-неволей отошли к домишкам и оказались на узкой деревенской улице. Из одного дома выбежала девочка лет пяти с целой охапкой кукол и побежала вперед. Во дворе соседнего дома совершенно обычная на вид женщина развешивала белье. Я тихонько выдохнула, Иваныч тоже сказал поспокойнее:

– Видишь, обычная деревня, чего ты сразу испугалась? Давай пройдемся, может, обсохнем.

Мы медленно двинулись по улице. Вела она вверх, на холм, который оказался неожиданно крутым, хотя с моря таким не выглядел. На нас никто не обращал особенного внимания: местные жители занимались своими делами, туристы, которые тоже тут попадались, гуляли, как и мы… Плохо было одно: вода, кажется, все прибывала. Я уже понимала, что на этот раз Нараску придется ждать меня действительно долго, но, чтобы отвлечься от этих мыслей, спросила у сидящей на лавочке у забора женщины:

– А не знаете, когда отлив будет?

Та удивленно моргнула черными глазами:

– Да ты что, миленькая, – видишь, только приливает. Завтра, дай бог, отольет… Вы с метро?

– Ага.

– Ну, ночевать вам придется, миленькая. Да у нас много тут людей добрых живет. Пустят.

Сама женщина, судя по всему, к этим «добрым людям» не относилась, потому что нас явно никуда пускать не собиралась. Зевнув, она встала с лавочки и убрела к себе во двор. Иваныч меня успокоил:

– Где заночевать, найдем, до вечера еще много времени…

Мы пошли дальше по улице, которая, поворачивая, забиралась все круче вверх. Иваныч тяжело дышал, я вся взопрела. Периодически мы пытались стучать в калитки стоящих по сторонам домов, но никто, как назло, не отзывался.

В какой-то момент я вдруг заметила, что места вокруг нас стали совсем горными: широкая дорога перешла в узкую тропку, а дома ютились под огромными нависшими скалами. Во дворах рос сухой колючий кустарник и паслись козы…

Ближайший поворот вдруг преградил большой клок густого тумана.

– Это что еще такое? – изумилась я. Иваныч отнял руку от сердца и приставил ее козырьком к глазам.

– Облако, кажется.

– Мы так высоко взобрались?!

– Может, и взобрались, – согласился он. – А может, тут просто облака черт знает где летают. Пошли уж сквозь него… И куда тут все люди подевались! На улице ночевать, что ли…

В облаке было светло, но очень туманно, и я бы точно сошла с тропы, если бы Иваныч предусмотрительно и привычно не ухватил меня за лямку комбинезона. Вынырнув, наконец, из облака, мы дружно охнули и попятились.

Левая сторона деревни исчезла: теперь дома стояли только справа, а по левую руку был жуткий обрыв, и далеко внизу синей стеной волновалось море.

– Вот так шуточки вечно у тутошней природы, – проворчал Иваныч, приходя в себя, и поглядел на меня. – Ну чего, обратно пойдем? Дома-то уже кончились…

– А вон там вроде еще один стоит, – показала я на низкую серую избушку без забора, пристроившуюся под очередной скалой. Окна ее блестели ярко-голубым светом отраженного неба, дверь, вроде бы, была не заперта. Ничего особенного в избушке не было, но почему-то, когда мы подошли ближе, я ощутила странную слабость в коленях и хотела было сказать Иванычу, что я передумала и лучше пойти обратно, но он уже подошел к двери и постучал.

Внутри избушки послышались шаги. Дверь приоткрылась, и на пороге появилась женщина в бордовом платье с накинутой сверху черной кофтой; остроносая, с бесцветными волосами и блекло-голубыми глазами. Она посмотрела не прямо, а как-то сквозь нас, и по ее лицу медленно разошлась улыбка, при виде которой я совершенно точно поняла: сейчас случится что-то жуткое. Но я почему-то не могла ни бежать, ни говорить, будто забыла, как это делается.

– Заходите, – тем временем сказала женщина протяжным, словно отдаленным голосом.

И мы оказались в избе, хотя вроде бы ногами не шевелили. Внутри было одновременно странно и страшно. Я никак не могла разглядеть обстановку, потому что видела одновременно несколько темных комнат, наложенных друг на друга. Иногда та или иная комната делалась более четкой, выезжала вперед, и я замечала очертания огромного черного шкафа, кусок окна или холодные отблески на спинке никелированной кровати…

Вдруг я поняла, что сижу на табуретке, покрытой каким-то жестким ковриком, и говорить все еще не могу. А где Иваныч?!

Только я подумала о нем, как из полутьмы выступила очередная комната, где на той самой никелированной кровати лежал мой начальник. К моему изумлению, он как ни в чем не бывало почитывал книжку и разговаривал с женщиной-хозяйкой, которая, наклоняясь к нему, что-то отвечала своим протяжным голосом, с интонацией, от которой у меня сосало под ложечкой…

Куда мы попали?! Что это за существо?! Неужели такое, как в страшных историях про Закрытый лес, которые рассказывали по вечерам девчонки? Я не вернусь домой?! А как же Нараск?!

Тут я вся собралась, зажмурилась, и вдруг поняла, что говорить, хоть и с трудом, но все-таки могу. Привстав с табуретки, я отчаянно позвала:

– Ива-а-аныч! Что ы… Что-а вы делаете?! Пойдем отсюд…

Я еще не закончила фразу, а передо мной вдруг появился Иваныч собственной персоной.

– Хочешь уйти? – спросил он.

– Конечно! – воскликнула я, не понимая, что с ним, и вцепилась ему в рукав. – Пойдемте! Где дверь?

– Дверь ты не найдешь, – вдруг раздался протяжный голос, и я в ужасе поняла, что держу за рукав не Иваныча, а остроносую женщину-хозяйку. Я отдернула руку и с большим трудом отшатнулась – меня будто что-то держало. Женщина поглядела на меня блекло-голубыми глазами и снова улыбнулась медленной улыбкой.

– Вы отсюда не уйдете, пока я не захочу, хорошая, – пропела она. – Вот он, видишь, доволен. И ты сиди тихо.

– Кто ты такая?! – закричала я.

– Я – Колдунья Марина…

– Да зачем мы тебе?!

– А чтобы мне было весело, – ответила Марина и, засмеявшись, дотронулась до моего плеча. Я поняла, что теперь сижу не на табуретке, а на кровати возле окна, за которым очень смутно, как сквозь густую паутину, видно море. Я опять не могла толком говорить, и меня морозил ужас: липкий, как эта паутина.

Но совсем сдаться не давали настойчивые мысли о муже и друзьях. Если я долго не появлюсь, они будут страшно волноваться! Может быть, удастся все-таки позвать Иваныча?

Я с трудом огляделась и еле-еле различила его в круговерти наслаивающихся комнат. Он по-прежнему лежал на кровати и читал книгу с таким видом, будто ему больше ничего для счастья было не надо. Рядом с ним стояла колдунья Марина, которая пристально поглядела на меня, когда я попыталась позвать начальника.

Подать голос мне удалось, я крикнула довольно громко, но Иваныч моих криков не услышал, будто их и не было. Тогда я пошатываясь, но решительно слезла со своей кровати. Но как только сделала шаг в сторону Иваныча, комната с ним уплыла и растворилась, и на месте нее появилась стена, а у стены – стоящая, скрестив руки, Марина. Я бросилась назад. Иваныч опять появился – теперь всего метрах в двух от меня. Вот только он снова не обращал на меня внимания и даже не поворачивал головы на мои крики… В конце концов я охрипла и, обхватив голову руками, повалилась на кровать.

Прошло, наверное, очень много времени. Мне казалось, что я живу в этой избушке давным-давно и так же давно сошла с ума. Иваныч то пропадал, то появлялся совсем рядом, но, что бы я ни делала, мне никогда не удавалось до него докричаться. Пару раз, когда он вдруг отвечал мне и вставал с кровати, это оказывалась колдунья Марина, которая с ужасным хихиканьем хватала меня за руки холодными липкими пальцами. То же происходило, когда я думала, что нашла выход из избушки: дверь исчезала, и на ее месте возникала колдунья. Зачем она держит нас у себя, Марина так и не сказала, как я ее ни упрашивала, и я, наконец, поняла, что ей просто нравится издеваться над людьми. А может быть, она сумасшедшая…

Прошло еще сколько-то времени, и я перестала пытаться звать Иваныча, который по-прежнему что-то читал или весело беседовал с колдуньей. Но мысли о Нараске все еще не отпускали. Как он будет без меня? Как мне позвать его на помощь?! А вдруг, если бы он оказался здесь, то вел бы себя так же, как Иваныч?! Нет, такого бы я не вынесла…

Занятая этими безнадежными мыслями, я и сама не заметила, как достала из кармана комбинезона блокнот со схемами, написала в нем несколько раз «Нараск, помоги мне», и очнулась только тогда, когда надо мной раздался тягучий голос колдуньи:

– Что это ты делаешь, хорошая? Отдай мне.

Мой блокнот сам по себе оказался у нее в руках.

– Закорючки рисуешь? Ну, рисуй, – вдруг сказала она, выпустила блокнот, который упал ко мне на колени, и исчезла. У меня же впервые за это время возникло другое чувство, кроме ужаса и тоски: а именно, недоумение. В блокноте были вовсе не закорючки, а слова, и у меня аккуратный разборчивый почерк! Неужели… колдунья не умеет читать?!

И тут я вспомнила то, что несколько лет назад мне рассказывала мама. Мы тогда загулялись с какими-то туристками-девчонками и пришли домой поздно. Родители устроили мне головомойку, на которую я обиделась и хотела было убежать плакать в свою комнату, но тут мама, сменив тон, сказала мне:

– Ятенька, ты пойми, мы за тебя беспокоимся.

– Ну чего беспокоиться, если мы просто с туристами погуляли? – шмыгнула носом я.

– Вы гуляли с незнакомыми туристами, а они бывают разными. Есть туристы обычные. А есть такие… Полутуристы. Они живут не у себя и не здесь, а как бы… между. И могут сделать тебе что угодно, потому что они будто бы в бреду – за себя не отвечают. Если увидишь, что турист смотрит как будто сквозь тебя, говорит сам с собой, и особенно, если увидишь, что он не может понять, что нарисовано на картинке, прочесть номер дома или название улицы – беги со всех ног и сразу скажи нам, потому что полутуристов нельзя оставлять свободно бродить по городу!

Помнится, от этого объяснения меня взяла такая жуть, что я потом битый месяц шарахалась от любых, даже знакомых и вменяемых на вид туристов. Потом, поскольку никого похожего на мамино описание я не встречала, это все постепенно забылось. И вот теперь, кажется, мы в плену у полутуристки! Ну конечно, и как я сразу этого не поняла по ее странному имени и голубым глазам!

Теперь, когда я немного разобралась, что к чему, в моих собственных глазах чуть прояснилось. Я увидела, какие из окон и дверей избушки настоящие, и ужаснулась, поняв, что я сижу чуть ли не в самой дальней от двери точке. Потом снова все смешалось, но я быстро начертила то, что запомнила, в виде схемы в блокноте. Теперь у меня появилась цель: пробраться к двери. Вдруг удастся выбежать? Ведь мои записки, даже если я смогу их выбросить в окно, не смогут дойти до Нараска! …А вот Иваныча придется здесь бросить, он почему-то совсем заколдован. Только бы мне удалось сбежать и привести к нему помощь!

Но устроить побег так, чтобы колдунья Марина ничего не заподозрила, было непросто. Наконец я, внутренне содрогаясь, решилась на первый шаг: сверилась со схемой, встала, повернувшись куда надо, и, помахав блокнотом, еле слышно позвала:

– Иваныч! Давай порисуем! Смотри, что я нарисовала!

Как я и думала, передо мной, приняв облик Иваныча, сразу возникла колдунья.

– Что ты нарисовала? – пропела она своим собственным голосом. – Ну что это за каракули, хорошая? Иванычу они ни к чему… – с этими словами она медленно превратилась в саму себя. Я, переглатывая колотящееся сердце, вполне искренне вскрикнула и быстро попятилась к двери избушки. На саму дверь я не оглядывалась. Как мне ни хотелось сделать последний рывок, я дрожащим внутренним голосом уговорила себя сесть и опустилась на знакомую табуретку, покрытую жестким ковриком.

Поскольку я и правда была испугана, колдунья Марина мне поверила и, хихикая, удалилась обратно к Иванычу. Я заставила себя сидеть тихо и изображать, что я совсем потерялась. На самом деле все было наоборот: я даже начала слышать крики чаек за стеной, а потом где-то совсем неподалеку заблеяла коза, и я чуть не заплакала, такой это был привычный и мирный звук, совсем как у нас на окраинах Онса… Я опустила голову, что-то черкая в своем блокноте, и искоса глянула на дверь, нет ли там замка. Его не было! Мне захотелось тут же вскочить, но я понимала, что колдунья Марина может возникнуть передо мной мгновенно. Почти без всякой сознательной мысли и какого-то плана в голове, просто с последней надеждой разбудить начальника, я снова жалобно позвала:

– Иваныч! Я тут! Ну поглядите на меня! Помните, как мы с вами рисовали схему станций в блокноте? Помните, как я вам про мужа рассказывала, про подруг – Аллу, Риган…

Тут я осеклась: Иваныч резко подскочил на кровати, отбросив книгу, и начал дико озираться. Колдунья Марина полетела к нему, вытянув руки – видимо, заколдовывать. А я в этот момент, сама не запомнив как, вскочила с табуретки, подбежала к двери, рванула ее на себя и выскочила на улицу!

Там я кинулась бежать что есть мочи: хорошо, что тропка вела вниз. Я не оглядывалась, крепко прижимала к себе блокнот и хотела бы еще и зажмуриться, но нужно было смотреть под ноги. По мне проезжались то солнечные куски, то густые тени, а вот облака я больше не видела – наверное, оно уже уплыло с тропки куда-то…

Привело меня в себя громкое блеянье коз и скрипучий голос:

– Чего, девушка, на метро торопишься? И правильно, ты давай поскорее, пока отлив-то сильный…

Я быстро подняла взгляд и расширенными глазами уставилась на обычную старушку, которая пасла коз на обочине. Местность уже была не горной, дома стояли по обеим сторонам, впереди виднелось море…

Старушка, вроде бы, ждала, что я ей отвечу, но я боялась даже открыть рот. Мне казалось: как только я поверю, что выбралась, она тут же превратится в колдунью Марину. Поэтому я только помотала головой, еще крепче прижала к себе блокнот и бросилась бежать дальше вниз, увязая ногами в посыпанной песком дороге.

Вскоре этот песок сделался влажным, и я поняла, что бегу по дну отступившего моря. Недалеко от меня виднелась блестящая под жарким солнцем станция метро.

Я ссыпалась вниз по мраморной лестнице, почти не касаясь ступеней и скользя по перилам. Внизу было еще довольно мокро, со стен капало, однако воды между рельсами почти не было. Значит, можно надеяться, что придет обратный поезд!

Поезд пришел минут через пятнадцать, которые я провела зажмурившись и обхватив себя руками за бока. Глаза я открыть боялась, чтобы не увидеть опять двоящуюся избушку, и очень удивилась, услышав гулкое тутуканье прибывающего состава. Значит, я еще на станции!

Поезд остановился головой в тоннеле, но оставил снаружи один вагон, и я успела закочить туда в последний момент перед самым закрытием дверей. В вагоне сидело человек семь туристов и пара местных жителей. Я отошла от них всех подальше, забилась в самый угол, за поручень, и снова зажмурилась.

Как я доехала до своей станции, я не запомнила, потому что старалась ни о чем не думать и готовиться к худшему. По эскалатору, идущему вверх, я, несмотря на его огромную длину, взбежала бегом, и так же бегом пронеслась по коридорам к выходу.

Выскочив в заросший травой овраг под спокойные лучи теплого закатного солнца, я наконец почти поверила, что мне удалось убежать. К тому же, мне навстречу шел муж, как всегда, с охапкой травы в руках. Он поглядел на меня своими ласковыми синими глазами и, сразу же отбросив растения в сторону, спросил с тревогой:

– Что с тобой, Ятенька? Что случилось? Говори.

– Нас держала в плену полутуристка колдунья Марина! На Станции Омре! Самый последний домик в горах! Там остался Иваныч! – одним духом выпалила я, закрыла глаза и протянула руки к мужу.

В них вцепились холодные липкие пальцы.

Я открыла глаза. Вокруг была множащаяся избушка. Передо мной стояла колдунья Марина.

– Думала, что убежала, да, хорошая? – гадко улыбнулась она.

Что было дальше, я не запомнила. Потом поняла, что снова лежу на кровати и равнодушно смотрю в глубину меняющейся комнаты на Иваныча, который опять не обращает на меня ни малейшего внимания. Планировать побег больше не имело смысла, впрочем, как и вообще о чем-то думать. Плакать, пожалуй, тоже не стоило, хотя я было попробовала, но слезы быстро перестали течь. Я закрыла глаза и погрузилась в липкую дремоту.

– Насть… На-стька! – послышался за моей спиной нетерпеливый голос. Я сидела за неудобным занозистым столом, мне хотелось спать, за большим окном аудитории видны были многоэтажные дома на фоне серого зимнего неба. «Какие дома огромные! – подумала я изумленно. – Что это вообще за город?» В то же время мне показалось, что я знаю, как этот город называется, и что я в нем, а не в Онсе, прожила всю жизнь. И я откуда-то знала, что моря здесь нет.

– Настя! – уже свирепо зашипели сзади меня.– Я тебя спрашиваю! Ты меня отметишь или нет на пятой паре?! Ты обещала!

– Что обещала? – неуверенно переспросила я каким-то не своим голосом.

– Отметить! – сердился кто-то. – Мне на работу надо!

– Да она наяву спит, – снисходительно заметил еще кто-то, и я вдруг поняла, что вокруг меня полно народу, парней и девчонок – они сидят за такими же деревянными столами. Похоже на наше училище, где я изучала метро, но не совсем…

– Это училище? – все же поинтересовалась я, моргая. В ответ вся аудитория грохнула хохотом.

– Ага, а как же, училище! – закричала толстенькая девушка позади меня, которую я, наконец, увидела, потому что обернулась. – Ваяния, блин, и зодчества! Настька, да хватит же спать! Просыпайся! Просыпайся, Ятя!

Последнюю фразу она произнесла другим голосом: голосом моего мужа.

Занозистый стол и зимний город со странными домами исчезли. Я вытянула руку, уперлась во что-то деревянное – наверное, в бревно стены ненавистной избушки – и застонала от отчаяния.

– Ятенька, все уже нормально, – продолжал уговаривать меня голос Нараска. У меня на плече лежала его рука, не липкая и не холодная!

Тут я распахнула глаза и увидела сразу много чего: мужа, сидящего рядом со мной на кровати, Риган, почему-то сжимающую большущий топор-колун, и Иваныча, который стоял у стены, хватаясь то за голову, то за сердце.

Стена была самой обычной, серой и деревянной, не двоилась и не троилась. Вся внутренность маленькой избушки, в которой мы находились, была освещена солнцем из окон и распахнутой двери. Я увидела еще одну кровать, маленькую книжную полку, тумбочку, печку и старый рассохшийся шкаф. У двери валялась перевернутая табуретка, с нее сполз узорчатый коврик.

– Это… Что? – спросила я, приподнимаясь и пытаясь одновременно вырваться из объятий Нараска и прижаться к нему. – Это… Та самая избушка?

– Она, – сумрачно подтвердил Иваныч.

– А… где эта?..

– Колдунья-то? Да пока ты спала, они вон как ворвались сюда с топором, а потом еще будто гром загремел… Она на них посмотрела, да как заорет – и пропала.

– Туристы со страху исчезают, – добавила Риган, потряхивая колуном. – А полутуристы – тем более. Она и так одной ногой была не здесь. Твой супруг, Ятя, как на нее глянул, она его, по-моему, больше, чем моего топора испугалась!

– И очень правильно, – ласково согласился Нараск, поглаживая меня по плечу. – Если что, я бы ее, честное слово, убил.

– Ой, не надо! – я взглянула на него с испугом и попыталась вырваться. – Это что, опять не ты?!

– Я, я, – муж взял меня за руки, и я немного успокоилась. – Ты просто еще с этой стороны меня не видела, Ятенька. Ничего ведь такого не происходило.

– И правильно он говорит, я бы ее тоже прибила! – немирно согласилась Риган. – Мы думали, что вы тут уже все…

– А как вы нас нашли-то? – вдруг вспомнила я свой вопрос. Подруга отозвалась, кивнув на моего мужа:

– А Нараск сказал, что у него было что-то вроде видения, в котором ты выбежала из метро и сказала, что вас держит в плену полутуристка… Я его как раз по дороге к метро встретила и с ним увязалась, – только за топором зашла. Он сначала даже не хотел меня брать.

– Я бы справился и один, – сказал Нараск.

– С пустыми-то руками?

– Ничего страшного, я знаю, как обращаться с полутуристами. Я их видел много.

– В Мантиле? – спросила я расслабленно. Он, чуть помедлив, кивнул:

– Да, там тоже.

– А я, главное, ничего не помню, – расстроенно вступил в нашу беседу Иваныч. – Помню только, был в каком-то сером зимнем городе, болтал там с кем-то, а потом просто в квартире сидел книжку читал…

Тут Риган вдруг выронила топор и уставилась на Иваныча. Иваныч, отняв руку от сердца, тоже, видимо, впервые поглядел на нее и схватился за сердце снова.

– Ничего не помнишь? – медленно поинтересовалась подруга. – И меня?

– Что?! – пискнула я. Нараск положил ладонь мне на плечо:

– Тише, Ятенька. Это же Олег.

– Какой же он Олег, если он Иваныч… – начала я, но тут же поняла, что одно другому не мешает. Чем больше я смотрела на своего начальника, тем больше узнавала в нем знакомых черт. Конечно, он изменился с возрастом, но не так уж, просто мне до этого в голову не приходило, что он может быть именно тем Олегом.

– Ты, значит, вернулся? – тем временем спросила Риган. Иваныч, по-моему, немного запаниковал и неубедительно начал отнекиваться:

– Вы что… тут говорите. Вы меня… тут с кем-то спутали. Никуда я не…

Он не договорил, потому что Риган кинулась ему на шею и повисла на ней с такой энергией, что я даже испугалась за Иванычево здоровье. Однако Иваныч, секунду помедлив, тоже обнял мою подругу, и теперь уж я совершенно точно увидела, что это действительно постаревший Олег.

– Вернуться-то я вернулся, – сказал он мрачно, – только у меня двадцать лет прошло. А у вас – несколько месяцев.

– Двадцать лет? – пробормотала Риган. – Значит, тебе сейчас…

– Сорок семь.

– Ну и чего в этом такого?! – неожиданно завопила подруга, отскакивая от Олега, как ошпаренная. – Чего в этом такого, чтобы решить вообще не приходить?! Ты думал, я тебя за возраст, что ли, полюбила?

– Да нет, конечно, но зачем тебе старикан…

– Сам ты старикан! – нелогично воскликнула Риган. – С годами даже не поумнел! В метро сидит! Такой благородный! А я тут мучаюсь! Ну и сиди дальше!

С этими словами она вылетела из избушки на улицу. Олег глянул на нас с несчастным видом. Я растерянно улыбнулась, а Нараск успокоил:

– Ничего, пока домой доедем, Риган уже чуть отойдет. Договоритесь…

Он оказался прав. Мы вышли из избушки, которая теперь казалась совсем не страшной, и весело двинулись по тропе вниз, к морю. Снова пришлось пройти сквозь облако, потом опять по обеим сторонам выросли дома, заблеяли козы… На этот раз я глядела по сторонам спокойно и не боялась, что это все мне снится, может быть, потому, что меня крепко держал за руку Нараск. На подходе к станции Риган, которая до того бежала впереди нас, замедлила шаги и принялась искоса посматривать на Олега, чем тот, конечно же, воспользовался. В вагоне метро они уже сидели рядом, и, склоняясь друг к другу, с серьезными, но счастливыми лицами обсуждали что-то свое. А из метро мы все вышли, уже дружно улыбаясь. Солнце стояло довольно высоко. Было, как и всегда, пять часов.

…На вторую свадьбу Риган были приглашены только самые близкие родственники и друзья: конечно, мы с Нараском попали в их число. Праздновали уже не на танцевальной площадке возле Закрытого леса, а там же, где справляли свою свадьбу мы: на песчаных дюнах у реки. Гости вперемежку с женихом и невестой с хохотом покоряли песчаные горы, и потом, по уши в песке, шли отмываться в речку. Было тепло, от моря доносилась какая-то мирная струнная музыка.

– Ну не знаю, как хотите, а по мне так это странновато, – все-таки не могла удержаться от комментариев Алла, глядя издали на Риган и Олега, которые из-за расстояния и налипшего песка казались совсем ровесниками. – Выйти замуж за туриста – это еще можно понять. Но за дедушку-туриста?!

– Сорок семь – это еще не дедушка, – возразила я. – Он просто раньше был все время хмурым, вот я его и считала стариком. А сейчас он даже за сердце хвататься перестал!

– Да уж, счастливые молодо-старожены! – рассмеялся муж Аллы, Буллан. – Главное теперь, чтобы Олег еще раз не исчез и не вернулся потом лет в восемьдесят…

– Да, – вдруг согласился Нараск. – Это действительно главное.