Читать книгу Парамнезия - Кристина Владимировна Черных - Страница 1

Я не знаю, как люди умирают. Мы видим это, но сами не умираем. А когда умираем, то это видит кто-то другой. Есть вещи, которые не нужно знать, о которых не нужно думать, о них никто ничего не знает. Ты знаешь, первый раз в жизни мне хочется иметь свой дом. Заботиться об этом, что-то для этого делать. Я всё время думаю про то, как мы будем жить. Мы с тобой очень родные и очень похожие люди. С одной стороны, это трудно, зато в самом главном мы с тобой чувствуем одинаково и понимаем друг друга в самом важном. Я правда не знаю, как люди расстаются, но не живут же они в самом деле несколькими жизнями. Смерть однозначна, а любовь нет. И её неотвратимость заложена в самой модели жизни. Собственно, неотвратимость смерти тоже.

Сегодня я думал, что с тобой что-то случилось: авария или что-то ещё. И я знаю, что нельзя об этом думать. Но это было почти так же страшно, как мысль о том, что ты меня можешь не любить. Честно говоря, даже страшнее. И я просто стал молиться Богу и даже согласился на то, чего я больше всего боялся вчера. Подумал, что лучше ты меня не будешь любить. У меня вообще иногда такое сумасшедшее ощущение, что мы с тобой два разных характера одного человека. Мы как два брата-близнеца, разлученные в роддоме и встретившиеся через много лет. Кое-что сложно, но кровь-то родная. Ты для меня – абсолютная судьба. И я в тебя очень верю. Верь и ты мне.

И всё-таки любовь важнее. Независимо от того даже, важнее ли сама жизнь, чем смерть. Почему? Во-первых, это единственное, что может с ней соперничать в смысле окончательности. Если человеку пришлось умереть, то тот, кто его любил, не перестанет любить. Это очевидно. Во-вторых, обратного, видимо, быть не может. Я не знаю, как заканчивается любовь. Если любовь заканчивается, видимо, это не она.

Сергей Бодров

1

Дела шли хорошо, но неизвестно куда

Чарльз Буковски

Шёл уже пятый год, как я жил с мыслью о том, что всё будет налажено… Кем-то, но видимо не мной. Сколько бы я не старался, а мне не удавалось завоевать остатки внимания человека. Вроде бы я даже её любил.

Изо дня в день вспышки ругани и агрессивные смертельные схватки вынуждали меня причинять боль моей маленькой девочке, таящейся в этом облике жаждущей мести мегеры. Пока не случилось так, что мы всё-таки разбились, как окно, в которое запустили камень неоправданных ожиданий. Три дня мой плачь было не прервать, затем три дня, казалось, не было конца моей злости. Потом пришла и ревность. В конце концов, все эти чувства собрались в громоздкий ком и терзали меня желанием драться, хвалить себя или уснуть мёртвым сном.

Ничего не выходило. Старания забыть были напрасными. Желаний и целей как не бывало. Скованность в области кадыка мешала даже пить воду и курить. Развлекать себя кулинарными изысками тоже не было сил: муторное движение челюстью отпугивало меня. Только одна моя часть тела была беспросветно голодной – лёгкие. Изредка голодали мой член, и моё сердце, но лёгкие желанием безостановочно смолить решили истерзать меня до чёртиков.

Ощущение собственной бесполезности ослепляло меня. Чувствую себя до сих пор, как сторож, охраняющий перегоревшую лампу на лестничной клетке или заржавевший москвич без колёс… Хотя в моей жизни были и совсем другие колёса.

Пытаясь вернуть её, я только портил всё. До сих пор думаю, что отпускают близких только слабые люди. В конце концов я и ослаб, после того как меня порядка десяти раз послали на хер. Мне было подарено столько значительных и всепоглощающих воспоминаний, что они не испарялись полгода, пока я не решился на крайние меры.

2

Я пытаюсь рассказать о нём для того, чтобы его не забыть

Антуан де Сент-Экзюпери

Группа компаний «Милано» была новой экспериментальной конторкой, которая избавляла людей от ненужных причиняющих боль воспоминаний. Похоже на сказку, но тогда, в конце лета 2021 года, я счёл этот риск лучшим решением, чтобы забыть эту стервозную мразь. В день, когда я позвонил туда, мне ответила девушка с мужским голосом:

– Добрый день! Виктория. Слушаю вас.

– Я бы хотел стереть себе память.

В трубке заиграла музыка, никогда не любил эти отвратительные мелодии. Казалось, выше того, количества раздражения, которое было у меня до звонка, быть не может. А нет, к сожалению, могло. Мелодия играла около восьми минут; Моцарт, Чайковский? Да чёрт его знает! Никогда не разбирался.

На том конце провода трубку подняли снова, это был мужчина, который наплевательски бросил:

– У аппарата.

– Я бы хотел…

– Молодой человек, давайте не будем тратить наше с вами время. Я в курсе, что вы хотите стереть себе память. Объясните ситуацию более подробно. Память или воспоминания? Какие по продолжительности? На короткий, или на длинный срок?

– Воспоминания. Четыре года и семь… Нет, восемь месяцев. Навсегда.

– Ждём Вас завтра в 11:30 у нас, улица Касаткина дом 13, строение 62. Без опозданий.

– До свида…

Бросил трубку. Самый необъяснимый диалог за всю мою жизнь. Терпеть не могу, когда бросают трубку, не попрощавшись. Она делала так.

Последние ночи, которые приходилось спать без неё, были жесточайшими. Ложился я около трёх, просыпался в полшестого. В одну из таких ночей приснилось, что моей дуре приносит цветы кто-то другой, и у неё на лице улыбка. Отвратительно. Также тошнотворно, как и то, что я за четыре года дарил ей цветы всего три раза. Никогда не верьте женщине, которая говорит: «Я вообще цветы не люблю». В целом, нужно доверять только своему сердцу, не верить ни-ко-му: особенно женщинам, особенно в ночное время.

Музыку мне слушать не хотелось, но во снах у меня все же звучала парочка песен. Одна из них была в исполнении AC/DC – Die, my darling1. Всем она известна. Боже, как мне хотелось убить нас обоих. Песня Slayer – Bloodline2 в исполнении Роба Скалона и Сары Лонгфилд, звучала во мне брызгающей кровью из-под бензопилы, и можно сказать, что в ней присутствовали нотки извращения и волшебства, исполнителями, которых будто были девушки в костюмах полицейских, медсестёр и зайчиков на Хэллоуин.

Господи, уйми свою похоть!

Как это и было раньше, я остался холодным, безразличным дураком. В любви такие качества – минус. Кажется, я был создан для работы и боли. Поэтому мне приходится писать историю своей жизни, а не продолжать жалеть себя. От постукивания по клавишам уже началась тошнота.

Самое отвратительное, что можно было сказать в этой ситуации с целью успокоить: «Не расстраивайся». Как?

Как блять? Да скажите же мне! Как это сделать?

Идите вы все к чёрту!

3

Да почему, в конце концов, каждому своему

действию я должен придумывать предлог?

Михаил Афанасьевич Булгаков

Просыпаюсь один. Понимаю, что у меня не было цели кого-то удержать. У Нас не было этой цели. Принимаю душ. Натягиваю на себя белую растянутую одежду. К чёрту одеколон… Зачем?

По дороге я размышлял о победах и поражениях. Пришёл я к тому, что победа – это следствие правды. Ложь всегда раскрывается, и правда побеждает. В прочем, ложь чем-то похожа на шлюху: либо она разденется сама, либо снимать придётся тебе. Никогда не любил шлюх. Нет, были у меня знакомые, но человек дома, и человек в профессии – существа, глобально отличающиеся друг от друга. Ценил я душу, а не ярлыки.

Чуть было не врезался в белое четырёхэтажное здание, в которое мне, соответственно, и нужно было попасть. Ничем не примечательно: обыкновенная больница с окнами, врачами, стенами и пахнет латексными перчатками. Я всегда зачем-то приходил раньше положенного. Всегда. К кому угодно.

Когда вошёл, меня никто не встречал. Людей практически не было, только одна незамысловатая женщина в преклонном возрасте сидела за стойкой. Она отправила меня на второй этаж в кабинет под номером 305. Там как раз сидел наглый мужчина, с которым я общался по телефону. У него были хитрые узкие глаза, маленькие морщинистые губы, лицо было круглым, а волосы отдавали лёгкой пепельной сединой. Он досадно и с болью во взгляде посмотрел на меня:

– Присядьте. Сколько вам лет?

– Двадцать один, – ответил я, и он начал за мной записывать.

– Нам необходимо записать на плёнку все ваши воспоминания в хронологическом порядке, затем мы просмотрим её и выясним, какого человека или событие необходимо удалить.

Тут-то я всё понял. Они шарлатаны! Пока я продолжал покорно сидеть в кресле, товарищ «Склифософский» надел на меня холодный и тяжёлый металлический шлем. Не знаю, что лопнуло бы раньше: моё желание найти в этом событии какую-то малейшую логику или моя черепушка. Дальше всё как в тумане. Молчание продолжилось.

Я видел девчонку в том свете, в котором её ещё никто никогда не видел. Она смеялась, оголяя кривые мерзкие зубы, которые я обожал, глаза сверкали, она хмурила брови, её веснушки обнимали друг друга, а тату на запястьях раньше были более чёткими, когда мы только познакомились. Хотелось целовать её. Маленький мотылёк моей мрачной жизни.

На следующем кадре она рыдала. Тушь у неё текла, но не так как в фильмах. У неё прокрадывались маленькие полупрозрачные вертикальные полосы под глазами. Никогда не жалел её. Меня выбешивали её грусть, слёзы и всхлипы носом. От меня издавался в эти минуты только крик. Я видел свою ярость со стороны, и моё сердце сковывалось. Как я мог? Похотливый бесчувственный идиот. Как я мог кричать на ребёнка, которого она прятала внутри себя?

Воспоминаний у меня в голове промелькнуло много: мы держались за руки, целовались, кричали, смеялись, шуточно дрались, обнимались, а сколько посетили мест вдвоём! О господи, да мы были счастливы – я думал об этом. И что произошло?

Больше всего мне запомнился момент, когда мы сидели на балконе летом 2019 года: были дико пьяные. Кипел ли в нас алкоголь, или что похлеще, честно говоря, уже не помню. Помню: тебя стошнило. Почему обращаюсь к тебе в своих мыслях? Помню: её стошнило, она была в моей футболке. Ситуацию я исправил, убрал эту мерзость, сказал, что всё в порядке. А потом мы сидели на балконе. Скурили две пачки крепких сигарет за пару часов. Слушали мы Pink Floyd3 и The Velvet Underground4. Говорили долго, нам казалось, что эта ночь просто обязана продлиться вечно. Специально для нашего разговора пускай так и будет. «Пускай так и будет», – сказала она, когда оставила меня. Какая же дура!

Навсегда запомню то, что на мой первый День рождения, я получил от неё в подарок бутылку водки и пену для ванны с запахом лаванды. Сам того не зная, я завершил это колесо символичным подарком. В этот последний совместный год она на свой праздник получила от меня то же самое – только водка была дороже, а вместо смердящей лаванды был букет красных роз. Часто думал, что наше с ней общение состояло из бродящих по кругу ссор и примирений. Мы не росли, а кружились в вихре. Когда всё заканчивается, начало напоминает о себе.

В глазах потемнело. Полетели искры от агрегата, который был надет на меня. Я уже второй раз хотел сказать ей: «Прощай». Мне всё время что-то не давало это сделать. Просыпаюсь у себя дома.

4

Вот бы мне кто-нибудь сказал, чего я хочу

Фредерик Бегбедер

На мою голую тощую ногу падает легкий солнечный свет, пробирающийся сквозь занавеску. Моя квартира. Отголоски советского прошлого. В комнате обычные, заклеенные белыми обоями, потолки с люстрами, которые горели ржаво-жёлтым цветом под вуалью пыли. Огромные деревянные побелённые оконные рамы, стекла в которых были вымыты чёрно-белыми газетами, руками моей матери. Большинство мебели куплено ещё при Горбачеве. Хотя присутствовало всё-таки одно но… На старом линолеуме был такой слой грязи, которого не могло быть ни у одного порядочного советского гражданина.

На полках Довлатов и Бродский. Помню эти книги. Мне казалось, что Бродский и Довлатов были друзьями. Признаться, я и начал читать Довлатова, потому что считал их друзьями; ещё из-за фильма, который мне недавно посчастливилось увидеть. Мне было интересно, кто мог тесно общаться с Бродским, с которым я уже давно знаком. Они могли бы быть друзьями, несмотря на то что один считал, что «у любви есть только: да и нет», а другой напрямую высказывал идею о некой «размерности» любви. Что же он подразумевал под этой размерностью? Силу проявления? Воспитанную в человеке способность любить? Не станет ясно никогда. Они были обязаны сдружиться. Журналисты говорят о нередких пересечениях этих людей, что-то грандиозное предвещали эти пересечения, но они сбегали от судьбы, сами того не замечая.

Чёрт, как трещит голова. Вроде вчера выпить не довелось. Хотя нет… В похмельном бреду у меня голова никогда так не болела. Моя комната вызывает отвращение. Никогда не замечал, что мне здесь так плохо. Нужно выйти.

На улице не лучше: воздух свеж, по-сентябрьски холоден и влажен, но мрачное небо, угрюмые люди, расплавленная по асфальту грязь побуждали меня покончить собой на этом самом месте. Иду по переулку за каким-то человеком, который похож на самого умного, но неудачливого парня в классе. В руке у этого парня канистра с тёмной жидкостью похожей на бензин. Решительная походка его, слегка сгорбившийся позвоночник передвигались не известно в какую сторону. Молчит. Идёт. Решительно. Я иду за ним. Что-то будет гореть… или кто-то.