Читать книгу Катя. 1941. Начало - Крюкова - Страница 1

История создания романа

Не первый раз со мной такое происходит, но сюжет романа мне снова приснился во сне. И как всегда абсолютно неожиданно. Никогда профессионально не увлекалась тематикой Великой Отечественной Войны, и более того, всегда боялась читать какую-либо литературу об этом и в последнее время даже перестала смотреть тематическое кино, потому что поток слёз не остановить. Однако, результат на лицо, когда творчество оказалось сильнее личных предрассудков.

В период написания романа я находилась с семьёй в Японии. В совершенно замечательном местечке – посёлке Китакомацу или Маленькая сосна, что приютился на берегу озера Бива, по своему возрасту, в 4 миллиона лет, уступающему разве что нашему Байкалу. И маленький двухэтажный домик с видом на голубую гладь у подножия горы – мечта многих из нас. И Вы скоропостижно решите, что роман был написан, сидя на берегу озера, в тени сосен, под пение птиц и шум волны. Нет! И ещё раз нет! Всё было совсем иначе.

Это был сентябрь месяц, когда вся Япония находилась во власти тайфунов. И наш маленький двухэтажный домик трясло неделю от ураганных порывов ветра. Как сейчас помню этот бесконечный воющий стон за стенами и дребезжание оконных рам, за которыми вид гнущихся к земле деревьев. Было очень страшно! Страшно подходить к окнам, не говоря уже о выходе на улицу, страшно спать по ночам от мыслей, не снесёт ли наш домик в озеро. И в одну из таких ночей мне сон и приснился, который я тут же решила записать. И благодаря тайфуну этот роман был столь стремительно написан. Четыре ночи. Всего лишь за столь короткий срок, рекордный в моей личной истории писательства, балы написана эта книга. Стихия, что охватила наш посёлок, соответствовала страстям, что бурлят в романе. И получился неплохой тандем тайфуна и писателя…

И на строках романа я предлагаю окунуться Вам в мир стихии. Ведь Великая Отечественная Война, особенно её начало, можно действительно сравнить со стремительным тайфуном – резким и пугающим своей разрушительной силой. События в романе будут развиваться также стремительно, и не удивляйтесь, ведь сама природа нашёптывала мне строки. И как всегда, я остаюсь верна моим читателям и себе, центром романа оставляя непростую любовную линию героев.

Итак, история главной героини – молодой девушки Кати – начинается, и начинается в залитом летним солнцем Кишинёве июня 1941 года.

Катя. 1941. Начало

В Кишинёве стояла жаркая душная погода. Лето только началось, шли первые дни июня. Хотя рядом виднелся берег реки Бык, притока Днестра, ни дуновения свежего ветерка с него не доносилось.

– Надумала, куда будешь поступать? – спросила подругу девятнадцатилетняя девушка с тяжёлыми смоляными косами. Такие же смоляные бархатистые ресницы лениво прикрывали от дневного зноя её красивые жгучие глаза истинной молдаванки.

– Ещё не решила, – вяло ответила подруга. Она была полной противоположностью – с русыми косами, большими светло-голубыми глазами и тонкой белоснежной кожей лица с утончёнными чертами.

Обе девушки были по-своему красивы: жгучая, полная жизненных соков смуглянка и утончённая хрупкая славянка. Они лежали, лениво развалившись на деревянной скамейке возле своего большого трёхэтажного дома. Таких домов в Кишинёве было всего четыре, и молодые красавицы гордились тем, что живут в одном из них прямо в центре города. Их родители заслужили почётное право здесь жить за активное участие в революции и становлении Советов. Отец Христины, жгучей молдаванки, был членом революционного движения здесь, у себя на родине, в Кишинёве. Отец русской девушки Екатерины жил в Москве и активно боролся за революцию в столице, а после кровопролитной гражданской войны решил уехать как можно дальше и начать спокойную мирную жизнь, тем более у него появилась маленькая дочка-красавица. В Совете партии решили отблагодарить одного из своих бывших активистов хорошей квартирой. Отец Кати, как ласково называли дочку родители, решил: пусть будет Кишинёв. Давно был наслышан о плодородии и изобилии здешних мест, а также о тёплом климате. После всего пережитого за долгие годы революции отец Кати хотел лишь одного – мира и покоя. И он сполна их обрёл, получив квартиру в центре Кишинёва с красивым видом на реку и сквер.

Так Катя и выросла здесь, в Молдавской ССР, не на своей изначальной родине, которая тем не менее стала ей родной, близкой и понятной. Где-то в далёкой Москве имелись родственники, но Катя всем сердцем любила свой Кишинёв. Национальная смесь: молдаване, русские, евреи, греки, румыны – превращала этот город в огромный муравейник различных культур и религий. Один район города не был похож на другой. Европейские кварталы, еврейские синагоги, азиатские рынки – это был неповторимый колорит Кишинёва лета 1941 года. Катя росла здесь с рождения и имела много друзей. И сейчас она лежала под виноградником со своей самой близкой, лучшей подругой Христиной, которая была ей как сестра родная. Две девушки выросли в одном доме, на одной лестничной площадке. Вместе играли в куклы, ходили в школу, вместе разбили свой первый велосипед и всё время шли по жизни неразлучно. Христина и Катя постоянно благодарили жизнь за то, что они живут рядом и постоянно могут проводить время вместе. Абсолютно разные, они души в друг друге не чаяли. А когда отец Кати в её пятнадцать лет ушёл из жизни по причине непонятной болезни, что точила его изнутри, как невидимый червь, Христина стала заботиться о Кате как о своей младшей сестре. Дружеский союз между девушками был скреплён не одной клятвой, но и таинственным ритуалом на крови, особый порядок которого знает только местная молодёжь, растущая, как плющ, во дворах повсюду и передающая эту традицию следующему поколению детей. И сейчас неразлучные подруги наслаждались тенью пышного виноградника во дворе своего дома.

У Христины только закончились экзамены. В прошлом году она поступила в медицинское училище на медсестру. Она давно мечтала спасать жизни людям, и её мечта сбылась. Первый год она отучилась на отлично, все педагоги гордились ею, предсказывали, что она станет образцовым врачом. И сейчас, сдав свою первую сессию, Христина наслаждалась заслуженным отпуском. Катя, наоборот, даже не представляла, кем же ей хочется стать. Она только что окончила школу, еле вытянув на нетвёрдые четвёрки, и понятия не имела, что делать дальше. Конечно, ей рано или поздно придётся поступить куда-то, но сейчас, в этот знойный жаркий день, она не задумывалась об этом. Ей ещё не было восемнадцати, так зачем забивать голову такими сложностями, как профессия, лучше просто лежать и наслаждаться летом.

– Можешь, пойдёшь ко мне в медицинское? – предложила Христина, лениво пиная ногами в лёгких летних босоножках зелёный орех, упавший с расположенного поблизости дерева.

– Нет, терпеть не могу вида крови, – отмахнулась подруга, сморщив носик, словно понюхала что-то противное.

– Тогда давай на механическое, сейчас везде строят железные дороги, нужны механики поездов.

– Ты серьёзно? – Катя удивлённо распахнула голубые глаза. – Ты представляешь меня механиком поезда? Руки в саже, вечно измазанная, в мазуте, копоти, потная, фу.

– Не самая лучшая профессия для женщины, согласна, – рассмеялась Христина, представив тонкую белоснежную кожу своей подруги, всю перепачканную углём.

– Тогда что?

– А ничего. Буду вот так лежать под виноградником и наслаждаться жизнью.

– Ну и лентяйка ты, Катюха, – Христина толкнула подругу так, что та плюхнулась с лавочки на землю.

– Вот я сейчас тебе задам! – Катя набросилась на Христину, делая вид, что собирается как следует её отмутузить.

И по всему двору зазвенел девичий смех, который привлёк внимание прогуливающихся молодых парней.

– Вот вы где, – направился к девушкам один из них. – А я думал, вы на речке, купаетесь со всеми.

Подруги прекратили возню. Катя оторвала руки от волос Христины, а та – от её шеи.

– Симон, так почему ты не на речке? – звонко спросила Христина подошедшего молодого еврея лет двадцати. Они все выросли вместе и знали друг друга как облупленные.

– Вас искал, – ответил Симон, избегая смотреть на Христину и обращаясь к Кате. Он всегда терялся под этим открытым дерзким взглядом до боли красивой жгучей молдаванки, словно её красота и жизненная сила его подавляли. Поэтому парень предпочитал обращаться с русской Кате. Она напоминала Симону спокойную глубокую речку, на берегу которой усталый путник может отдохнуть и утолить жажду.

– Зачем ты нас искал? – обернулась к нему Катя, зная, что Симон обращается именно к ней.

– Сегодня танцы в сквере на берегу. Хотел спросить, придёте?

– Точнее, спросить, придёшь ли ты? – не преминула поёрничать на ухо подруге Христина, подавив смешок.

– Не знаем пока, ещё не решили, – развела руками Катя. Её смущали ухаживания молодого еврея. Они выросли вместе и знали друг друга с детства, но одно дело игры во дворе, а другое – встречи. А Симон неоднократно намекал ей на второе.

– Приходи, сегодня будет весело, все наши собираются, – сказал Симон и поспешил уйти. Он не любил навязываться. А в присутствии бойкой Христины вообще не знал, как себя вести. Вот уже несколько месяцев он всячески пытался предложить Кате встречаться, но никак не находил повода или правильного места. Да и эта Христина всё время крутится возле неё. Симон готов был сквозь землю провалиться в её присутствии, но так и не посмел сказать Кате ни слова о своих чувствах. Однако сегодня танцы в сквере, и Катя, скорее всего, придёт, она любит танцевать. Значит, Симон сможет пригласить её на медленный танец, а там, глядишь, и первый поцелуй. Уши молодого еврея покраснели от этой мысли. В свои восемнадцать он был открыт первой любви. И Катя казалась ему самой лучшей кандидатурой: из хорошей семьи, с хорошей квартирой, воспитанная, уже закончила школу, но при этом никуда ещё не поступила. Значит, не будет забивать себе голову новомодными веяниями, которые популярны среди девушек, мечтающих получить профессию и самим зарабатывать деньги, и сможет посвящать всё время семье и детям. Такая невеста точно понравится его маме.

– Всё бы ничего, но он такой мямля, – бросила Христина вслед Симону, когда тот покинул двор. – И почему ты всегда нравишься таким нерешительным?

– Да, смелости ему не хватает.

– Не говори, уже давно бы скрутил тебя и потащил к алтарю, а то всё ходит вокруг да около.

– К какому алтарю? Я никогда в жизни за него не пойду!

– А что так? С этим еврейчиком будешь жить как у Христа за пазухой. Вон смотри, квартира в центре. Неизвестно, за какие заслуги получил его отец. Родители на хороших должностях в партии, а сам Симон уже начальник в здешнем колхозе, хотя ему и двадцати нет. Жить будешь, как барыня.

– Не смеши меня, – одёрнула Катя подругу. – Будь он хоть царём, не пойду за такого.

Она брезгливо поморщилась.

– Если никуда не поступишь, точно только и останется, что за него замуж выйти.

– Это почему?

– А кому ты будешь нужна такая необразованная? Нынче молодые люди любят активных, учёных девушек, с которыми можно поговорить о высоком, о достижениях науки.

И Христина стала важно расхаживать вокруг Кати, размахивая указательным пальцем, точь-в-точь как её педагоги.

– Ты-то со своим образованием до сих пор себе ухажёра не нашла, так что лучше помолчи. Пойдём мороженого поедим, так жарко!

И подруги, взявшись за руки, побежали до ближайшей лавки с мороженым.

Так прошёл летний день: беззаботно, весело, легко. У этих двух молодых девушек жизнь только начиналась. Впереди были бесчисленные летние тёплые ночи. Много ухажеров, первых разговоров о любви и, может быть, даже первые поцелуи.

***

Незаметно наступил вечер. Подруги отправились на первые в этом году танцы в сквере. Как и обещал Симон, на открытие танцевального сезона собралось много молодёжи. Старшеклассники, студенты, молодые партийные работники и просто рабочие заводов – все смешались в одной смеющейся весёлой массе. Девушки в пышных платьях по колено, с большими бантами, у кого на груди, у кого на поясах, с закрученными в локоны волосами, порхали, словно волшебные феи, под музыку весёлого энергичного джаза, бывшего безумно популярным. Христина с Катей не отставали от толпы гуляющих. Одетые в самые модные красивые платья, девушки активно двигались в такт музыке и веселились, обратив на себя внимание молодых мужчин на площадке. Два высоких симпатичных молодых человека проявляли к ним неприкрытый интерес, рассматривая их в упор и явно обсуждая.

– Вон тот, – указала взглядом Христина на высокого парня с каштановыми волосами, – точно ко мне подойдёт, видишь, как пялится? А второй явно к тебе присматривается.

– Точно, – рассмеялась Катя.

Ей было хорошо, весело, легко. Хотя ей стукнет восемнадцать только через два месяца, она уже окончила школу и считала себя взрослой. И как все взрослые девчонки её возраста, мечтала о первой любви и первом поцелуе.

Симон тоже был здесь. Нарядился во все самое лучшее: белоснежную рубашку и элегантные чёрные брюки. Как чистокровный еврей, он был приятным молодым человеком со светлыми голубыми глазами, утончёнными чертами лица, обрамлённого густыми чёрными волосами, и стройной высокой фигурой. Одного ему явно не хватало – смелости. Хотя он надел свою лучшую одежду, девушки не обращали на него внимания, потому что он скромно, словно окаменев, стоял на краю танцплощадки. Застенчивый Симон не умел танцевать и не пытался этому научиться. Он ждал медленный танец, чтобы предложить руку и, может быть, сердце своей избраннице.

Та тем временем вовсю выплясывала под звуки джаза, сверкая бедрами перед другими мужчинами, более смелыми и настойчивыми. Симон видел, что к Кате с Христиной всё плотнее придвигаются двое незнакомцев. Всё внутри у него затрепетало. Если он будет стоять и ждать, его девушку уведут.

– Привет, – поздоровались тем временем двое парней с подругами.

– Привет, – бойко ответила Христина и улыбнулась, не переставая приплясывать. Она была великолепна. Муслинового цвета платье так шло к её загорелой коже. В танце она разгорячилась, её глаза блестели, как два уголька, она вся была, словно огонь, мимо которого нельзя пройти. Христина знала о силе своей красоты, как и о том, что она нравится мужчинам. Тем и пользовалась, завлекая и играя с ними. И сейчас явно влюблённый в неё молодой мужчина глядел на Христину с обожанием, словно собака на желанную косточку. Катя невольно даже позавидовала подруге. Вот бы на неё хоть кто-то так взглянул один лишь раз, с желанием в глазах. Второй мужчина просто смотрел на неё оценивающе, словно примеривался, что вообще можно с ней сделать, ни интереса в глазах, ни любопытства. И Катя ещё больше стала танцевать и смеяться, она жаждала восхищённого взгляда этого высокого незнакомца. Ей хотелось, чтобы он тоже взглянул на неё с интересом, увидел в ней не юную неопытную школьницу, а уже созревшую для серьёзных отношений и первых поцелуев девушку. Но как Катя ни старалась, всё тщетно. Тот больше предпочитал смотреть на избранницу своего друга – Христину.

Сердце Кати сжалось. Вот и сегодня она уйдёт без пары, а Христина будет целоваться до утра. Она уже такая опытная в этом вопросе, а у Кати до сих пор не было первого поцелуя.

Заиграла медленная музыка. Катя с надеждой подняла глаза на молодого мужчину, что должен был её пригласить. Но тот даже не смотрел на неё, выискивая в толпе, с кем можно потанцевать. Ее сердце оборвалось. Что с ней не так? Почему она не может привлечь этого мужчину? Разве она некрасивая?

И тут кто-то крепко взял Катю за руку. Девушка с надеждой обернулась. Может быть, она понравилась ещё кому-то? Но увидела перед собой своего друга детства Симона.

– Потанцуем? – нерешительно предложил он.

Катя вздохнула в отчаянии. Только не Симон! Танцевать с ним – значит признать своё полное поражение и ничтожность. Симона все знали, и никто из девчонок не искал расположения этого ушлого хитреца, наверняка такого же, как все представители его народа. Танцевать с Симоном означало, что она полная неудачница и вообще никому не интересна, кроме никчёмного еврея.

– Нет, не хочу! – бросила она зло Симону, вырвав руку.

Лучше совсем уйти с танцплощадки, чем позориться и стоять там одной, когда всех девчонок уже пригласили. Катя быстрым шагом удалялась от музыки и веселья. Настроение было паршивым, хотелось расплакаться.

– Катя, постой! – крикнул ей в спину Симон, догоняя. – Да постой же!

Он снова схватил её за руку и развернул к себе.

– Что случилось? Почему ты ушла?

– Ты всё испортил! – не выдержала девушка, решив сорвать злость на друге детства. – Он уже хотел пригласить меня на танец, а тут ты появился! Лучше бы я под землю провалилась, когда ты подошёл.

– О ком ты говоришь? Кто тебя хотел пригласить? – Симон не понимал, в чём его вина.

– Высокий мужчина в бежевой рубашке.

– Ты про того, что всё это время возле тебя ошивался?

– Именно.

– Катя, ты что, разве не заметила, как он на тебя смотрел?!

– Он смотрел на меня с интересом.

– Нет, он тебя оценивал и подошёл к тебе только с одним намерением.

– Это с каким?

Симон промолчал, а его уши покраснели.

– Опять то же самое, – ещё больше разозлилась Катя. – Уж лучше быть с тем мужчиной с его хоть какими-то намерениями, чем с тобой вообще без намерений.

Она резко дёрнулась, чтобы уйти, но Симон не отпускал.

– Катя, разве тебе нужно только это? Разве ты не хочешь семью и детей?

Катя посмотрела на Симона как на сумасшедшего. Она мечтает о первой любви, объятиях, поцелуях под луной, страстных словах на ушко, ведь ей только семнадцать! А он о семье и детях рассказывает.

– Симон, с кем угодно, только не с тобой, – презрительно бросила она ему в лицо.

Еврей побледнел и едва не заплакал. Катя этого и добивалась. Она хотела как можно больнее задеть его за живое, чтобы он навсегда от неё отстал.

– Ты ничтожество, Симон, ты никому не интересен. Никто не пойдёт за тебя замуж, тем более я. Посмотри на меня, – одной рукой она немного приподняла подол своего пышного платья, – посмотри на мои красивые ноги, посмотри на мою узкую талию, – рука стала подниматься выше, – на мою грудь, на мои губы, глаза. Я слишком хороша для тебя.

Сказав это, Катя в упор взглянула на парня. Может, теперь он наконец-то оставит её в покое.

Но Симон всё ещё держал её за руку. Побледнев, он мучительно размышлял, пока наконец не решился.

– Ты слишком красива для меня, но и для них тоже, – он махнул рукой в сторону танцплощадки. – Ты слишком хороша для них!

Симон не выдержал и закричал:

– Они думают только об одном! О том, как с тобой поразвлечься! – уши еврея снова вспыхнули. – Я же хочу другого.

– И чего хочешь ты? Хочешь сказать, ты не мужчина и тебе этого не нужно? – Катя стала медленно надвигаться на него, словно гора на камень. Симон невольно отпрянул.

– Или ты не хочешь этого? – и она рывком схватила его руки и положила себе на талию.

Симон дёрнулся, словно утюгом ошпаренный, и отскочил от девушки, да так неловко, что повалился на землю.

Катя громко рассмеялась.

– Да ты ни на что не способен! – закричала она ухажеру в лицо. – Ты не мужчина, а размазня. Я лучше буду с кем угодно, только не с тобой. Ты мне противен. Никогда больше ко мне не подходи, тряпка!

Резко развернувшись, она пошла прочь, оставив Симона лежать на земле. Молодой еврей смотрел в пустоту. Он видел силуэт Кати, но всё было как в тумане.

«Тряпка! Я буду лучше с кем угодно, только не с тобой!» – звенели в его голове издевательские слова девушки. На лбу появилась испарина. Никто и никогда его так не унижал. А самым обидным было, что всё это он получил ни за что. Он хотел помочь, он пришёл с чистыми намерениями и открытым сердцем. Симон всего лишь хотел разоблачить тех ублюдков, которым было нужно от Кати только одно. А она? Как поступила она?! Высмеяла его, унизила, отвергла его чистые чувства ради тех подонков. Нет, не такую жену он себе хотел. Он надеялся, что Катя другая, разумная, чистая, а она оказалась злыдней с ангельским личиком. С сегодняшнего дня он забудет о ней. Пусть живёт, как хочет. Пусть танцует с теми подонками, что никогда не позовут её замуж, лишь возьмут своё. Он найдёт себе другую, достойную девушку. И пусть у неё не будет этих красивых ног, что, как две белоснежные изящные мраморные колонны, сверкнули перед ним сегодня лишь на миг. Да, пусть она не будет так красива, как Катя, но она будет его любить и уважать, и с радостью растить его детей. А Катя пусть катится ко всем чертям!

Обидчица тем временем вприпрыжку шла домой. Настроение её явно улучшилось. Выместив всю злость на ни в чём не повинном Симоне, она почувствовала себя легче. Она даже не задумывалась, какую обиду нанесла своему другу-еврею, с которым проучилась в одном классе десять лет. Ей было всего семнадцать, она жила лишь одним мигом, одним дыханием. И сейчас её заботила только одна мысль: чем занимается Христина? Наверняка уже целуется под луной с новым ухажером. «Ничего, у меня тоже скоро всё будет, – подумала Катя. – Вот вырастет грудь через год, как у Христины, и тогда все парни мои». Катя искренне считала, что все её беды заключаются в размере груди. Как русская красавица, она имела тонкую фигуру, напоминавшую осинку, и скромные формы, не в пример Христине с пышными, аппетитными округлостями в её девятнадцать лет. Но Катя искренне верила, что скоро и у неё всё будет в порядке, просто нужно ещё чуть-чуть подрасти, один лишь годик.

***

Наступило утро. Катя, проснувшись в своей постели, в пижаме выскочила на лестничную площадку и затарабанила в соседскую дверь.

– А, Катюша, это ты, – сонно пробормотала мать Христины, открывая.

Никто бы не удивился появлению соседки в пижаме воскресным ранним утром. Катя с Христиной с детства росли вместе, и матери обеих девушек относились к ним как к собственным дочерям.

Катя немедленно прошмыгнула в открытую дверь и, небрежно поздоровавшись, помчалась в спальню подруги.

– Ну как? – кинулась она на кровать рядом с Христиной.

– Что как? – зевнула подруга, еле продирая заспанные глаза.

– Как всё прошло? – любопытство так и распирало Катю.

– Как прошло? – загадочно повторила Христина и таинственно улыбнулась. – Даже не знаю, стоит ли рассказывать. Тебе ещё нет восемнадцати.

– Рассказывай, рассказывай! – заверещала Катя, игриво тормоша Христину за плечо. – Вы целовались?

– Ага, – согласилась Христина, поджав свои алые пухлые губки.

– А дальше что?

– Дальше?

– Да, после того как вы поцеловались, – Катя раскрыла рот в нетерпении и напомнила Христине ожидающую команды хозяина собаку.

– А дальше ничего, – заявила Христина. – Я думала, что мы будем всю ночь целоваться, а он стал руки распускать, под юбку полез. Я его треснула хорошенько и ушла.

– И это всё? – Катя была разочарована. Она хотела услышать историю любви: как он шептал ей на ушко красивые слова, признавался в своих чувствах, как они клялись друг другу в верности, а получила совсем другое.

– Всё, – подтвердила тоже расстроенная Христина. – Это был не мой принц.

– А я-то уже надеялась, что хоть у тебя вечер удастся.

– Не переживай, мы обязательно встретим своих единственных, – ласково погладила Христина русые волосы подруги, – и обязательно одновременно. Мы будем очень счастливы.

– Ты в это веришь?

– Конечно, мы же вон какие красавицы, – Христина ласково улыбнулась. – Кто-то на нас да клюнет.

– Ты так говоришь, словно мы никому не нужны.

– Нет, я точно знаю, что скоро встречу того, кого полюблю всем сердцем, и пойду за ним на край света, – и Христина взглянула в окно, устремляя взгляд куда-то в даль, будто пророчество произнесла.

Катя с восторгом на неё смотрела. А ведь и её должна где-то ждать вторая половинка. Принц, как любит говорить Христина. Где же он, тот самый принц? Где же эта настоящая любовь, о которой так загадочно твердила старшая подруга? Она так ждёт её, так ждёт. Вот и Кате тоже хотелось этой любви, хоть немножечко.

Так девчонки просидели до полудня. Обнявшись на кровати, как две неразлучные сестры, плакали, смеялись, делились сокровенными девичьими тайнами, радостями и разочарованиями, мечтали о том самом, единственном.

Лето шло своим ходом, и жара усиливалась. Каждый день подруги ходили купаться на берег реки. Симон больше не появлялся в их компании. Катя иногда о нём думала, кусала губы пристыженно, вспоминая, каких глупостей сгоряча наговорила школьному другу, но солнышко и плеск воды быстро отвлекали её от этих мыслей, не свойственных семнадцатилетней девушке, беззаботно резвящейся в тёплой речной прохладе.

Однако, вернувшись домой, девушки всё чаще замечали во дворе сборы взрослых, которые о чём-то горячо спорили и шептались.

– Мама, что вы там постоянно обсуждаете? – влетела на кухню Катя и быстро схватила с тарелки на обеденном столе спелый, первый в этом году сочный персик.

Мать Кати, пожилая женщина, поседевшая не столько от возраста, сколько от пережитых в гражданскую войну потрясений, грустно взглянула на дочь.

– До нас доходят тревожные слухи. Говорят, немцы собираются воевать с Советским Союзом.

– Не может быть, у нас же вроде мир с ними, – Катя лёгким движением уселась на деревянный стул подле стола и вульгарно закинула ноги на стол. Её мать, Вероника Николаевна Астахова, очень не любила, когда единственная дочь так неприлично себя вела, но сейчас никак не отреагировала на её поступок. Видимо, дело действительно было серьёзным.

– В этом мире всё может быть, Катюша, – лишь грустно заметила она. – Я такого с твоим отцом за свою жизнь навидалась, что и не передать.

– Ты это о революции? – поинтересовалась дочка. – Вы с папой никогда не рассказывали о вашей жизни в те годы, рассказала бы.

Мать горько хмыкнула.

– Нечего рассказывать, ничего хорошего там не было.

– Правда? А почему нас всё время в школе учили тому, какое это великое дело, какое это важное достижение советского народа?

– Вот в школах пусть и учат молодёжь по учебникам, что такое революция, а в жизни ничего этого не надо.

Катя безразлично куснула персик, и по её мягким нежным губам потёк сладкий сок. Она не придавала никакого значения материнской тревоге и рассказам о революции. Просто так спросила, для виду. Ей на самом деле и учебников хватает, где на всех страницах рассказывалось о героических подвигах простых работников и великих делах великого вождя народа Ленина. Было действительно интересно читать, как простые работники заводов брались за молоты и шли за правду на врага. Катя выросла уже в благополучное время, ни в чём не нуждалась, жила в центре большого города, наслаждаясь жизнью. Она понятия не имела, за что боролись те рабочие, но искренне им сочувствовала, мысленно вставая с ними плечом к плечу за правду и равенство.

– Ты лучше не гуляй допоздна, а давай вещи собирай, – закончила свою мысль Вероника Николаевна, не замечая, что дочка витает в облаках.

– Какие вещи? – подпрыгнула Катя как ужаленная, очнувшись.

– Такие. Свои вещи, мы сейчас вдвоём, без отца, будет трудно весь скарб увезти.

– Но я никуда не собираюсь его увозить! – изумилась Катя.

– Ты не понимаешь, – Вероника Николаевна подсела к дочери и взяла её руки в свои. – Если слухи – правда, то нам следует уехать как можно раньше. Мы на рубеже, рядом граница с Румынией, которая давно зарится на наши земли. Врагам только реку пересечь, и всё, они будут у нас дома.

– Мама, ты собираешь глупые слухи, – выдернула свои руки Катя и недовольно вскочила со стула.

– Почему глупые? Вон даже евреи – родители твоего школьного друга Симона, и те вещи собирают. Соседка Хвольницкая видела, как они ночью в землю мешки закапывают, явно добро нажитое прячут. Неспроста это, дочка, неспроста, – и мать заговорщицки покачала головой.

– Нашла на кого смотреть, – презрительно хмыкнула девушка. – Евреи постоянно что-то прячут да утаивают.

– Пусть так, но не только евреи себя странно ведут. Соседи поговаривают, что торговец колбасой с улицы Красной собрал свои вещи ещё три дня назад и уехал куда-то. С тех пор никого из его семьи не видно, а дом пустой стоит, словно там никто не жил. Вот скажи, почему он уехал? Зачем увёз весь скарб и свою семью?

Катя слушала маму, всё больше раздражаясь. Доводы матери не показались ей убедительными. Молдавия была пограничной республикой. В Кишинёв постоянно прибывали приезжие, каждый день отсюда кто-то уезжал. Мать её ходит по соседям и собирает глупости.

– Послушай меня, доченька, сердце чует, надо уезжать. Подадимся на Москву до родни. Там у меня сестра осталась, да у отца твоего два брата. Приютят, не останемся на улице. Это лучше, чем здесь, когда война в любой момент может начаться.

– Мама, перестань, никакой войны не будет. Советский Союз – сильная страна, немцы будут полными дураками, если на нас полезут. У них и в Европе дел невпроворот, никак Англию не захватят. И вообще, зачем об этом думать? Где немцы и где мы?

– Может быть, ты и права, но лучше от греха подальше уехать.

– Я никуда не поеду, – твёрдо сказала Катя. – Мне нравится Кишинёв, не хочу в твою холодную Москву к родне, которую ни разу в жизни не видела. Не хочу оставлять Христину.

– А мы Христину с собой возьмём, – ухватилась мама за единственный шанс. – Моя родня всех приютит.

Катя призадумалась. Раз Христина тоже поедет, это меняет дело. Стоит обсудить это с подругой. Она вышла из кухни, не говоря матери ни слова.

Привычно выскочив на лестничную площадку и очутившись в квартире Христины, она вся в слезах бросилась к подруге в объятия.

– Христина, мама хочет увезти меня отсюда, а я без тебя не поеду, не поеду! – Катя надула губки, как ребёнок. – Только если ты с нами поедешь, только тогда.

– Да успокойся, о чём ты? – оторвала Христина свою младшую подругу от груди.

– Да о немцах! Мама говорит, они напасть на нас собираются.

– А, я это тоже от своих слышала. Наши разведчики донесли, что армия на границе собирается.

– Так это правда? – Катя удивилась, словно её мама ей ничего такого только что не говорила.

– Может быть, и правда, – Христина тяжело села на кровать.

– И что ты думаешь делать? – Катя уселась рядом, внимательно ловя каждое слово подруги.

– Что делать? Если придут, воевать с ними пойду, – бойко топнула ногой Христина, а её чёрные глаза загорелись праведным огнём.

Катя с восхищением посмотрела на подругу. Какая она смелая, решительная, как она её любит!

– А моя мама хочет уехать в Москву к родне и тебя с нами зовёт. Может, поедем?

– Нет, Катя, я никуда не уеду, – убеждённо ответила Христина. – Я родилась здесь, Молдавия – моя родина, и для меня честь защищать свой дом.

Катя поразилась таким словам. Ведь для неё Молдавия тоже была родиной, пусть только для неё, не для родителей, но всё самое дорогое было здесь, в её горячо любимом Кишинёве.

– Тогда и я пойду воевать, – тихо сказала Катя. – Куда ты, туда и я.

И она преданно посмотрела на свою подругу.

– Куда ты, туда и я, – Христина протянула ей мизинец.

– Куда ты, туда и я, – Катя протянула ей навстречу свой.

И девичья клятва была скреплена сплетением мизинцев. Но для двух девушек это было больше, чем детский ритуал, это было соединение двух сердец в едином решении всегда быть вместе, чтобы ни случилось.

Когда родители Христины узнали о решении их дочери остаться в Кишинёве, то задали ей такую взбучку, что даже Катя умоляла подругу уехать всем вместе. Но Христина была непреклонна. Она была дочерью своего народа, гордая, горячая кровь кипела в ней. И в своей решимости девушка шла до конца. Родители сдались и продолжали жить обычной жизнью в Кишинёве. Матери Кати, Веронике Николаевне, тоже пришлось заново раскладывать свой скарб. Катя наотрез отказалась уезжать без Христины. И её матери ничего не оставалось, как тихо сидеть у себя в уголочке и плакать.

– Ты не знаешь, что такое война, не знаешь, и Христина не знает, – качала она головой, пытаясь уговорить дочку уехать.

Катя смотрела на неё, и её сердце сжималось от жалости к маме. Она была готова согласиться на отъезд, но не могла уехать без Христины. Подруга была для неё всем: сестрой, старшей наставницей, путеводной звездой. Катя не могла её оставить, особенно после клятвы следовать друг за другом.

А мать плакала да причитала:

– Ты у меня одна, убьют же маленькую, не пощадят!

Слова матери больно терзали душу. После потери мужа её мама действительно осталась одна. В Кишинёве у неё не было родни, всей её жизнью был отец Кати. И когда тот ушёл в мир иной, одна только Катя и поддерживала жизнь в Веронике Николаевне. Катя знала об этом, поэтому вместе с матерью страдала всем сердцем. Но как оставить Христину, ведь именно старшая подруга поддержала Катю, когда отец умер. Подруга днём и ночью была рядом, заботилась, согревала в своих объятиях по ночам, когда Кате снились кошмары. Ближе Христины у неё никого тогда не было. Мама – Христина – Катя, замкнутый треугольник. Что же делать? Кате предстоял трудный выбор: или оставить мать, или Христину.

Христина твердила, что пойдёт воевать с немцами, что много их уничтожит, пусть только сунутся к ней домой, а Катя невольно упрекала себя за трусость. Именно так она воспринимала свою неуверенность и желание сопровождать маму в Москву. Глядя на задор Христины, Катя невольно заражалась патриотическими настроениями. И сердилась на себя за одолевающие сердце сомнения.

***

А лето тем временем набирало свои обороты. Июнь уже перевалил за половину. Деньки стояли жаркие. Молодёжь беззаботно купалась в реке, стрекотали цикады на деревьях. Ночи стояли тёплые, лунные, было даже видно Млечный Путь. По выходным во всех скверах всё так же работали танцплощадки, и все отплясывали джаз пуще прежнего, словно не верили, не желали верить, что где-то там, за рекой, собирается грозовая туча.

22 июня 1941 года глубокой ночью Христина и Катя лежали в своих постелях. Было воскресенье. Вчера они славно наплясались на танцплощадке в сквере и теперь спали крепким сном, «без задних ног», как говорят в народе. Ночь выдалась жаркая, все окна были распахнуты. На улице стояла мёртвая тишина, не стрекотали цикады, не пели птицы, словно притаились в ожидании чего-то неведомого. Вдруг раздался оглушительный гул, грохот, вся земля словно содрогнулась. Все проснулись.

– Что это? – ошеломлённая Катя подскочила на кровати.

– Война, война! – закричала Вероника Николаевна, вбегая в спальню дочери.

Словно безумная, она схватила дочь за руку и потащила за собой из постели. Катя не сопротивлялась, она бежала за матерью, как в полусне. Где-то что-то постоянно громыхало и свистело, бабахало. Стёкла в окнах постоянно угрожающе дребезжали. А мать всё время тащила Катю за руку. Вот они уже бегут по лестничной площадке. Все соседи повыскакивали из квартир, в чём спали, кто-то выбежал вообще нагишом. И вся эта масса соседей слилась в один неистовый людской поток, кричащий, орущий, стонущий, зовущий своих родных. Все устремились вниз по одной-единственной лестничной площадке. Катю сдавили со всех сторон. Вероника Николаевна крепко, как могла, держала дочь за руку, но толпа бегущих соседей всё-таки их разлучила. И тут раздался оглушительный взрыв. Людской поток швырнуло к перилам, а стёкла с дребезгом вылетели из окон, осыпав пригнувшихся мелкой острой крошкой. Люди завизжали, закричали. Катя закрыла уши, оглушённая внезапным взрывом. Всё происходило словно во сне. Людской поток потащил её вниз по лестнице. Она даже не шевелила ногами, а что-то несло её вниз. И снова оглушительный взрыв, снова крики. Катя тоже закричала, ей было безумно страшно. Мама, где её мама?

Толпа вынесла её на улицу. Стиснутая со всех сторон на узкой лестнице дома, Катя наконец-то вдохнула свежий воздух. Все вокруг с визгом мчались кто куда, вокруг что-то свистело и бабахало.

– Мама, мама! – сквозь слёзы кричала Катя. Она была, как беспомощный котёнок, посреди этой глубокой ночи, брошенная всеми.

Вдруг кто-то крепко схватил её за руку.

– Катя, бежим! – крикнула ей в ухо мать и потянула за собой.

Сердце девушки подпрыгнуло от счастья. Она не одна, мама рядом, она жива! И две женщины побежали куда глаза глядят, подальше от этих оглушительных звуков.

Катя даже не оглядывалась на свой дом, ужас и паника несли её вперёд за матерью. Вероника Николаевна уверенно тащила дочь за собой, словно знала, что делает. Они прибежали к небольшому продуктовому магазинчику.

– Быстрее, быстрее! – кричал им хозяин магазина.

Две женщины залетели внутрь. Хозяин открыл крышку в полу и скомандовал:

– Бегом вниз!

Они чуть ли не прыгнули в открывшуюся яму. Это был подвал, надежное сооружение с очень прочными стенами, где хранились всевозможные продукты и товары. Здесь уже находились несколько семей, прятавшихся от бомбёжки. Катя впервые слышала звуки разрывающихся бомб. Её сердце выпрыгивало от страха, грозясь разорваться при каждом новом взрыве. Хотя здесь, в подвале, взрывы были менее слышны, потолок каждый раз сотрясался, словно грозился обрушиться на укрывшихся людей. Люди прижимались друг к другу, словно котята, беззащитные перед новой страшной угрозой.

Для Кати эта ночь стала сплошным кошмаром. Уткнувшись в грудь матери, она нервно вздрагивала при каждом взрыве. А Вероника Николаевна крепко-крепко сжимала дочь в своих объятиях. Ни один мускул не дрогнул на её лице, только брови нахмурились, а взгляд был полон решимости. И для Кати мама сейчас стала единственным островком спасения, её ангелом-хранителем. Какая же она была глупая, когда не соглашалась на отъезд в Москву, как же она сейчас жалела, что не послушалась тогда, не уехала!

Наступило утро. Громыхавшие всю ночь взрывы утихли. И люди стали потихоньку покидать свои убежищ. Вероника Николаевна вместе с дочерью тоже выбрались на улицу. Катя не узнала свой город. Кишинёв, прежде прекрасный, цветущий, сейчас лежал в руинах. Повсюду виднелись обломки полуразрушенных зданий. Катя не могла поверить своим глазам. Какая сила сделала такое с её любимым городом! Словно ураган налетел и разметал всё вокруг.

– Некогда смотреть, нам надо как можно скорее убираться отсюда, – и Вероника Николаевна уверенно потянула дочь за собой прочь из развалин. А Катя огромными глазами смотрела на свой город, точнее, на то, что от него осталось. Она не могла поверить в происходящее. Она в кошмарном сне, это не может быть правдой. Но твёрдая рука матери постоянно напоминала ей, что нужно торопиться.

Катя полностью подчинялась своей матери: куда Вероника Николаевна, туда и она. От её матери сейчас исходила такая незнакомая прежде сила, что девушка невольно восхищалась её хладнокровием. Катя семенила за ней, словно послушный щенок за хозяином. Она во всём на неё полагалась.

Мать ненадолго остановилась и переговорила о чём-то с пробегавшим мимо мужчиной.

– Так, – повернулась Вероника Николаевна к дочери после пары слов с незнакомцем, – вокзал разрушен, железное полотно тоже. Немцы знают, куда бить. По самым важным объектам, – она словно разговаривала сама с собой. – Пойдём в пункты эвакуации.

И Вероника Николаевна решительно оторвала кусок ткани от подола своей юбки и крепко скрепила узлом свою руку с рукой дочери. Катя удивлённо на неё посмотрела.

– Чтобы не потерялась, – произнесла мать, потянув дочку за собой.

Они быстро пересекали город. Катя спешила за матерью, привязанная, словно собачка на поводке, не совсем осознавая, зачем мама это сделала, но когда увидела пункт эвакуации мирного населения, сразу всё поняла. Это был огромный человеческий муравейник. Сотни, тысячи людей пытались куда-то прорваться, кричали, визжали, плакали. На эвакуирующих грузовиках была давка, яблоку негде упасть. Катя от страха невольно сжала руку матери.

– Не переживай, прорвёмся, – успокаивала её мать твёрдым голосом, – и не такое видели. Главное, Катя, запомни: если потеряемся, если разлучимся, даже не думай искать меня, садись в первый попавшийся грузовик и уезжай куда глаза глядят. Выберешься из Молдавии, езжай в Москву. Там найдёшь мою сестру, твою тётку Марию, она живёт на Партизанской. Разыщешь её, поняла?

И Вероника Николаевна сильно встряхнула Катю, чтобы та очнулась. На самом деле Катя слушала мать, как во сне. Кто разлучит их, куда она должна уехать?!

– Катя, ты всё запомнила? – снова встряхнула её мать. – Садись на любой грузовик и уезжай. Встретимся в Москве.

– Да, – прошептала бледная как смерть дочь.

– Тогда идём. Готова? – окликнула её Вероника Николаевна.

Катя невольно оглянулась на ревущую толпу, пытающуюся эвакуироваться. Она даже не знала, что страшнее: ночные взрывы или эта ревущая, взбешённая людская масса.

– Готова, – дрожащим голосом ответила она, не осознавая, что происходит.

И Вероника Николаевна потащила её прямо в гущу толпы. Маленькая, но крепкая женщина, она отпихивала своими руками всех, кто попадался ей на пути. Верёвка, что связывала её с дочерью, то натягивалась, то ослабевала. Вероника Николаевна не оглядывалась на дочь, чувствуя её лишь по натяжению верёвки. А вокруг была сплошная людская стена. Отовсюду толкали, напирали, сжимали. Не хватало воздуха. Спёртые люди отчаянно кричали, маша руками, чтобы выбраться. Кто-то рядом начал бить всех кулаком в лицо, пытаясь проложить себе дорогу. Поднялась ругань, больше похожая на лай озверевших собак. На Катю кто-то так тяжело навалился, что девушка невольно упала на колено. Верёвка на руке отчаянно натянулась, грозя порваться.

– Мама! – дико закричала Катя, боясь потерять связь с единственным сейчас для неё существом на земле.

– Вставай! Вставай! – кричала Вероника Николаевна сквозь толпу и тянула верёвку, пытаясь вырвать дочь из-под огромной нахлынувшей на неё массы. Верёвка больно резала руку, но Катя боялась не боли, она боялась людей, что проходили мимо неё, даже не замечая, что топчутся по её конечностям, на которые девушка пыталась опереться, чтобы подняться. Это был какой-то кошмар, словно в один миг все они оказались в аду. Вероника Николаевна, преодолевая людские потоки своей маленькой, но сильной грудью, всё-таки смогла подобраться к упавшей дочери и помогла ей подняться на ноги.

Со слезами девушка кинулась к матери.

– Пойдём, пойдём, – торопила Вероника Николаевна, увлекая Катю за собой к грузовикам.

Наконец им удалось приблизиться к одному из них.

– Вдвоём могут не взять, – сказала мать и невесть откуда взявшимся острым ножом решительно обрезала верёвку.

Катя взвизгнула от ужаса. Нить, так надёжно скреплявшая с матерью, оборвалась, словно вся её жизнь в один момент остановилась. Она оказалась одна. Людская масса понесла её куда-то.

– Мама, мама! – кричала девушка в толпу, но любимое лицо матери уже скрылось за огромными спинами напирающих мужиков, желающих как можно скорее покинуть подвергающийся бомбёжке город.

– Мама! – ещё раз крикнула Катя. Она хотела броситься обратно, но не тут-то было, толпа несла её в другую сторону. Она в отчаянии подняла руку: вдруг мама её заметит, увидит, схватится.

Внезапно кто-то крепко взял Катю за поднятую руку. И девушка мгновенно взлетела вверх, в воздух. Какой-то мужчина поднял её в кузов машины, куда грузили остальных людей. Оказавшись наверху в спасительном кузове, Катя изо всех сил закричала:

– Ма-а-а-а-ма! – но её крик слился с сотнями таких же криков, превратившись в единый клокочущий поток звуков.

Катя в панике стала шарить глазами по верху толпы, страстно желая увидеть знакомое лицо, но натыкалась лишь на обезумевшие, искажённые страхом и злостью лица взрослых, огромных мужиков.

– Только женщины и дети! – кричал в грузовике распорядитель. – Женщины и дети!

Но толпа его не слышала. В грузовик, образуя живые лестницы, постоянно взбирались здоровенные мужчины. «Из-за них моя мама не попала сюда. Из-за таких, как они, я разлучена с ней!» – гневно подумала девушка, глядя на то, как эти здоровяки, как трусливые зайцы, спасают свои шкуры, преградив дорогу остальным.

И Катя, не помня себя от ярости, набросилась на одного из них.

– Ты, катись к чёрту отсюда! – ругалась она и колошматила что есть мочи пытавшегося забраться в спасительный грузовик огромного мужлана. И ей удалось спихнуть его вниз.

– Мама, мама, здесь есть место! – радостно закричала она, снова пытаясь отыскать лицо матери в толпе.

Вдруг её резко схватили за ногу и жёстко потянули на землю. Кто-то бесцеремонно стащил её с грузовика и занял её место. Катя даже не видела лица обидчика. Больно ударившись о землю и оказавшись опрокинутой ничком под ревущей толпой, Катя, словно дикая кошка, устремилась под грузовик, чтобы её не затоптали. Схоронившись под машиной, она сжалась в комочек, не выползая. Вокруг бесновалась толпа, все отчаянно пытались попасть в грузовик, а Катя сидела под ним, пытаясь спасти свою жизнь.

– Всё, полный! – закричал кто-то в грузовике.

И тут же двигатель машины зарычал.

«Только не это!» – подумала в отчаянии девушка. Если грузовик сейчас уедет, то бегущая за ним толпа просто затопчет её живьём. Катя поползла в сторону кузова. Нужно выскочить с той стороны машины до того, как водитель нажмёт на газ. Иначе Катю переедет грузовик. Но если она останется здесь, ей всё равно не жить. Эти огромные мужики затопчут её, даже не заметив.

И девушка стремительно поползла по земле вперёд к кузову. Она выскользнула из-под него и стремительно отбежала в сторону как раз в тот момент, когда грузовик тронулся с места. Водитель, увидев выскакивающую из-под колёс девушку, заматерился и угрожающе помахал ей кулаком.

Но Кате было всё равно. Она спаслась лишь чудом. Как и предугадала девушка, толпа ринулась за отъезжающим грузовиком, пытаясь влезть в машину, как в спасительную шлюпку. Кому-то это даже удалось, несмотря на недовольные возгласы тех, кто уже был внутри.

Катя смотрела на всё это, словно во сне. Всё это было нереально. Так не может быть в обычной жизни, не может!

Вдруг она очнулась, вспомнив: мама! Катя бросилась в толпу, разыскивая мать. Она больше не боялась этих огромных мужиков. Врезав одному из них в грузовике как следует, она перестала трепетать перед ними. Грузовик уехал, осталось ещё три. Все устремились туда. И Катя спокойно могла поискать свою маму среди оставшихся. Но никого, хоть отдаленно похожего на Веронику Николаевну, вокруг не было.

– Всё, полный! – кричали погрузчики из машин. И все три грузовика один за другим выехали из точки эвакуации.

Когда отходил последний, началась свалка и послышался дикий ор, словно кого-то резали живьём. Раздались выстрелы. Катя отбежала, решив переждать в стороне. Это было правильное решение. Когда отходил последний грузовик, какой-то мужчина в толпе истошно заорал:

– Это последний грузовик, больше не будет!

Толпа заревела, огромной волной хлынув за грузовиком. Кого-то затоптали живьём, кого-то забили до смерти. Много людей погибло сегодня при эвакуации. А Катя смотрела на последний уходящий грузовик, словно прощалась со своей прежней жизнью. Теперь она оставалась в Кишинёве одна, среди этих орущих, неистовствующих мужчин.

– Мама, я знаю, ты уехала на одном из них, – произнесла Катя уверенно.

Она ни секунды не сомневалась, что её мать смогла забраться в грузовик. Не такой была Вероника Николаевна, чтобы позволить кому-то занять своё место. Только её нерадивая дочь не смогла удержаться в спасительной шлюпке и осталась на тонущем корабле.

Долго глядя на уже опустевшую дорогу, Катя размышляла, что же ей делать дальше. Ещё долго кто-то бежал по дороге вслед за грузовиком, словно пытаясь догнать. Кто-то со своим скарбом шёл пешком прочь из города, не дожидаясь машины. Катя знала, что сейчас лучше будет вернуться к своему дому, посмотреть на то, что от него осталось, собрать самые важные вещи: пищу, воду, спички – а там уже решить, что делать дальше.

И она поплелась по полуразрушенному городу домой. Одна, наедине со страшным кошмаром, обрушившимся на неё так внезапно. Она была не готова, она не хотела всего этого. Как же была права её мама, когда просила уехать!

– Мама, – прошептала девушка. И ей стало зябко от одиночества. С ней больше нет ангела-хранителя. Мама наверняка уехала. Она бы никогда не оставила свою дочь одну, видя, как Катю вышвырнули из грузовика. Мама непременно пришла бы на помощь. Но она не пришла, значит, была в другом грузовике. Катя осталась одна.

Так, размышляя о своей участи и потирая руки от холода, хотя на улице был полуденный летний зной, Кама сама не заметила, как очутилась перед своим домом, словно ноги сами привели её к нему.

– Дом! – воскликнула девушка, видя, что большая часть здания, а именно её и соседний подъезд, стоит целёхонькая, словно ничего не случилось. Только стекло вылетело из окон. А вот левой стороне не повезло. Первый подъезд был полностью разрушен. Но Катю сейчас совсем не тревожили мысли о погибших под камнями или о живых людях, замурованных в развалинах. Она искренне обрадовалась, увидев, что её подъезд сохранился, и помчалась по лестнице вверх, на свой любимый третий этаж.

Все двери в квартиры по пути были открыты нараспашку, и комнаты зияли своей пугающей пустотой. Но Катю это не останавливало, она стремительно бежала вверх. Лишь около соседской квартиры Катя замедлила шаг. Там была какая-то суета. Войдя в комнату, девушка неожиданно увидела лучшую подругу вместе с её семьёй.

– Христина! – удивленно вскрикнула девушка и кинулась к ней в объятия.

– Катя! – взвизгнула та и поймала подругу на лету. Обе девушки крепко обнялись и расплакались.

– Ты не бросила меня, не бросила, – бормотала в плечо подруги Христина.

Сердце Кати замерло. Она совсем забыла о своей клятве и о своей подруге в этой суматохе. Но не решилась сказать правду.

– Я проводила маму в эвакуацию, – не моргнув глазом солгала она.

– Она уехала? – с надеждой спросила Христина.

– Да, я посадила её в грузовик, – уверенно ответила Катя.

– А вот мои не хотят, отказываются, – всхлипнула подруга, указывая на родителей.

– Мы не оставим нашу единственную дочь одну, – твёрдо сказала мать Христины, а отец молча кивнул. – Раз ты не уезжаешь, значит, и мы не поедем.

– Вот видишь, – и по щеке Христины скользнула слеза.

– Вы с ума сошли, здесь нельзя оставаться, нужно бежать! – воскликнула Катя.

– Ты это нашей дочери скажи, а то она собирается в войска податься.

Катя удивлённо взглянула на подругу. Ей, что, не хватило ужасов этой ночи?

– Это мой долг – защищать свою родину, – тихо ответила Христина на немой вопрос подруги. – Враги разрушили мой дом, хотят захватить мою землю, я не могу просто взять и уйти.

Её голос был твёрдым. Было ясно, что Христина приняла окончательное решение.

– Тогда мы пойдём вместе, – Катя взяла её за руку.

Она уже оставила свою подругу сегодня, забыв о клятве, пытаясь спасти свою шкуру, больше такого не повторится. И Христина крепко обняла её, благодарная за поддержку.

***

В тот же день подруги отправились в пункт приёма добровольцев.

– Наши смелые воины сегодня утром отбросили румынские войска за реку. Не щадя своих жизней, они ринулись в бой, отбив атаку врага. Это наши герои, это наши с вами братья, друзья, отцы. Не оставим же их одних! Объединимся и прогоним прочь фашистских захватчиков, отстоим нашу землю, нашу родину. Защитим советских людей, защитим нашу родину от врага! – надрывался местный политрук, зазывая добровольцев на фронт.

– Защитим родину от врага! Защитим нашу Молдавию! Убьём фашистов! – кричали горожане.

В основном это была горячая молодёжь. Глаза множества собравшихся добровольцев горели огнём справедливого гнева. Все они призывали браться за оружие и убивать врага.

Христина тоже постоянно вскрикивала: «Убьём врага, защитим родину!» Катя молча плелась за ней. Помня, какие здоровенные мужчины ломились, как дикие звери, в грузовики для эвакуации, она с удивлением смотрела на собравшуюся молодёжь. Да что же это происходит? Молодые, ещё сопливые идут на войну, а крепкие взрослые мужики бегут, поджав хвост! У Кати было странное ощущение, что всё это неправильно, внутренний голос убеждал девушку, что её не должно здесь быть, но она послушна шла, влекомая Христиной. Для её подруги защищать родину было священным долгом, значит, и для Кати, ведь они – одно целое, куда одна, туда вторая.

– Кем будешь? – громко спросил мужчина, записывающий на фронт добровольцев.

– Утмина Христина, – бойко назвалась красавица-смуглянка.

– Сколько лет и кто по профессии?

– Лет – девятнадцать, учусь в медучилище на врача.

– Значит, пойдёшь медсестрой, – заключил политрук и сразу же дал Христине предписывающую бумагу.

– Но я не хочу медсестрой, хочу на фронт со всеми.

– Молчать! – громко рявкнул политрук и побагровел. – Знаешь, сколько воинов получили ранения после первой атаки? Они ценой своей жизни защищают берег Днестра, покалеченные лежат в канавах, – при этих словах сердце Кати сжалось, она на дух не переносила ни вида крови, ни вида калек. Зачем только она сюда пришла?! А политрук продолжал кричать на Христину:

– И ты, малявка, ещё смеешь отказываться от своего святого долга лечить раненых?! Наши парни губят свои жизни за таких, как ты, а ты не хочешь их спасать?!

Политрук орал так, что Христина и Катя готовы были провалиться от стыда на месте. На них и так уже все смотрели. И Христина, больше не раздумывая, выхватила предписание из рук политрука.

– Так-то, девочка, спасать жизни нашим воинам – самое почётное и священное задание для женщины. Тем более ты попадёшь не куда-нибудь, а в наш отважный, героический полк, что отбросил врага за реку этой ночью, – мужчина повысил голос, чтобы все слышали о подвигах пограничных войск и записывались в них. – Радуйся, что попадёшь к таким героям, – подытожил он важно.

Христина пришлось согласиться.

– Следующий! – рявкнул политрук.

Подруга отошла в сторону, оставив Катю один на один с этим огромным побагровевшим громогласным боровом. Катя со слегка трясущимися коленками подошла к нему.

– Кем будешь? – прозвучал тот же вопрос.

– Катя, – тихо ответила девушка, но когда увидела вздымающуюся вверх бровь политрука, громко добавила: – Екатерина Астахова!

– Сколько лет и кто по профессии, Астахова?

– Семнадцать, только закончила школу, – честно отрапортовала девушка.

Люди позади неё невольно хихикнули, но что такого странного сказала Катя?

– Так, малолетки и бездари нам не нужны, в сторону! – бросил политрук и бесцеремонно отпихнул её из очереди.

Народ сзади покатился со смеху.

Катя залилась краской, внутри поднялся справедливый гнев против этого чёртова политрука, что отодвинул её, словно ненужную ширму.

– Но я хочу защищать родину! – выпалила она на одном дыхании. – Вы не можете мне отказать!

– Чего-чего? – пренебрежительно сощурился политрук. – Армии не нужны бесполезные бабы, только лишний рот кормить.

– Катя, пойдём, – потянула её за руку Христина.

Её младшая подруга в гневе хотела ещё много чего сказать этому борову, но Христина с силой увела её в сторону.

– Ты слышала, что он сказал? – негодовала Катя. – Он назвал меня бабой, бесполезным ртом!

Больше всего девушку задело именно это оскорбление, словно она только и собирается, что есть на фронте, а не спасать жизни воинам.

– Успокойся, – утешала её Христина. – Не взяли на фронт, подайся к партизанам. Я слышала, что все, кого не берут в действующие войска, уходят к ним.

– К партизанам?

– Да, я бы с удовольствием к ним подалась.

– Так давай вместе и пойдём.

– Уже не могу, выдали предписание. Если не явлюсь к сроку на фронт, сочтут дезертиром. Всё, баста! – Христина гневно стукнула кулаком в раскрытую ладонь. – Знала бы, что запишут в медсёстры, вообще бы не ходила.

Её глаза вспыхнули, а вишнёвые пухлые губки упрямо сжались.

– Не расстраивайся так, – пришла очередь Кати утешать подругу. – Ты всегда мечтала стать врачом и спасать жизни людям. Это прекрасная мечта, и вот она сбылась. Я уверена, ты спасёшь много жизней.

– Ты права, – одарила Христина подругу ласковой улыбкой.

– А ты иди к партизанам, – опомнилась она. – Говорят, там отважные и очень смелые ребята. Быстро прославишься.

– Но я не ищу славы!

– Знаю, просто мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты рядом, воюешь вместе со мной за родину.

И в глазах Христины зажегся священный огонь, который горел так ярко, что невольно даже пугал Катю. В своём сердце она, как ни старалась, не могла найти такого пламени. Но мысль о том, что Христина отправится на войну, а сама Катя останется в городе, пока её подруга будет воевать, не давала ей покоя. Девушка осталась в Кишинёве совсем одна – отец умер два года назад, мать уехала в эвакуационном грузовике. Мысль об одиночестве угнетала её ещё больше, чем мысли о войне. И сознание того, что они вместе с Христиной бьются с одним врагом, невольно согревало душу. Она будет, как Христина, спасать жизни людям, приносить пользу фронту, пусть и в подполье.

– Решено, запишусь в партизаны! – весело ответила Катя подруге.

– Вот и отлично, мы вместе пройдём эту войну и вместе победим! – обняла её Христина.

Девушки счастливо рассмеялись. Их снова охватило чувство единения двух сердец, двух подруг, что были как сёстры.

***

Через несколько дней Христина отбывала в действующую армию. Ей дали предписание в Одесский военный округ, а точнее, на границу, в самое горячее место, где советские войска каждый день удерживали в отчаянных схватках переправы.

Так как Христина уже была полноправным членом армии, её родителям предоставили внеочередную эвакуацию. Катя была счастлива, что её подруге так повезло. Когда Катя махала вслед эвакуационному грузовику, на котором отбыли родители Христины, её сердце невольно сжалось: где её мама, добралась ли до Москвы, ищет ли её?

Но времени на печаль не было. Христина уходила медсестрой на фронт, в самую горячую его точку. И Катя даже не знала, какая мысль печалит её больше: отсутствие известий о матери или отбытие Христины.

– Не грусти, мы обязательно встретимся, – утешала её старшая подруга, – партизаны и действующая армия постоянно пересекаются и помогают друг другу. Знай, и месяца не пройдёт, как мы снова увидимся.

Христина крепко обняла Катю, которой ничего не оставалось, как тихо плакать.

И вот она снова машет отъезжающему грузовику. Новичков очень быстро набирали и увозили на фронт.

– Береги себя, слышишь, береги! – крикнула Катя, побежав за грузовиком. Христина плакала от счастья, что у неё такая хорошая подруга. Она знала, пока Катя жива и молится за неё, с ней ничего не случится.

Очередной грузовик скрылся за горизонтом. Катя проводила Христину и снова осталась одна. Печаль вновь закралась в её сердце, одной было страшно, особенно в городе, который периодически бомбили. И она недолго думая отправилась к партизанам. Уж лучше быть в центре событий и сделать хоть что-то героическое в своей жизни, чем сидеть дома, дрожа от страха. Ей нужно брать пример с Христины. Та отважно отправилась в самое пекло начавшейся войны, ни тени страха, лишь улыбка на лице. Катя тоже пройдёт с улыбкой всю войну, и они обязательно ещё не раз посмеются над своим юным безрассудством.

Партизаны приняли Катю холодно. Главный в Кишинёвском штабе долго оценивающе смотрел на своего нового бойца.

– Говоришь, только окончила школу?

– Да, – смело ответила девушка. После огромного борова-политрука этот начальник был ей вовсе не страшен. Присматривался подозрительно, и только. – Я хочу убивать наших врагов, хочу защищать свою родину!

Она бойко повторяла слова, сказанные Христиной когда-то.

Начальник штаба поморщился, словно сомневался в искренности девушки, но делать нечего. Командир приказал принимать всех желающих.

– Поставь подпись, – сказал он равнодушно, указав на заветную строчку.

Катя смело подписала, даже не взглянув на содержание. А грязная скомканная бумажка гласила: отказываюсь от всех своих родных, отказываюсь от своего имени, клянусь хранить молчание и ещё что-то, но этот текст так и остался неизвестен для юной Кати, ничего не смыслящей ни в мире, ни в войне.

Когда набралось десять новичков, которых не взяли в основную армию, а здесь были лишь одни малолетки либо калеки, небольшой отряд из двадцати человек выдвинулся на встречу с основным подразделением партизан, находившимся в лесах подле Днестра, прямо на границе. Когда Катя узнала, куда они идут, её сердце невольно сжалось от страха. Всё-таки самое пекло! Благо Христина будет рядом. Шли ночами, чтобы никто не видел, без света, только ухая друг другу. Днём прятались в разрушенных зданиях. Ели и пили мало, передвигались бесшумно. После нескольких дней Кате казалось, что она превратилась в тень от постоянного недоедания.

– Мы не регулярная армия, мы подпольщики, нам еда не положена, – спокойно отвечали ей начальники-партизаны.

Катя впервые пожалела, что не попала в регулярные войска, там бы она хоть нормально поела. И тут она вспомнила краснолицего политрука, что орал ей про лишние рты на фронте. Теперь Катя на своём желудке почувствовала, что действительно много ест, настолько она постоянно была голодна. Иногда ей даже было стыдно. Партизаны вон какие молодцы, едят крохи и довольны. И Катя всё время себя увещевала, напоминая про священный долг защищать родину, про то, что она отбирает хлеб у воинов, которые умирают сейчас на поле боя, только желудок никак не хотел слушать эти прекрасные речи, настойчиво требуя еды.

– Придём в основной лагерь, там наедимся, – подбодрили её партизаны. Большинство из них были молодыми людьми не старше двадцати лет. Были здесь и девушки, но немного. При одном взгляде на них казалось, что это были не девушки, а зверюшки, настолько они были страшными, как только такие на свет родятся! Скорее всего, их не взяли в регулярные войска из-за уродства. Хотя Катя про себя и потешалась над сослуживицами, иногда всё-таки сожалела, что среди них нет миловидных, поскольку часто ловила на себе пристальные взгляды партизан-мужчин. Но те не давали ей намёка на какой-то интерес, за что Катя в глубине души была им благодарна и старалась максимально хорошо ко всем относиться, даже к калекам, от одного взгляда на которых у неё всё внутри переворачивалось.

Наконец-то они добрались до основного лагеря в лесу у Днестра.

– Прибыли! – весело сказал их сопровождающий и с облегчением скинул походный рюкзак.

Катя осмотрелась. В лагере не было ни костров, ни палаток, но, несмотря на это, повсюду пахло вкусной едой. Девушка удивилась, но её желудку было всё равно, он был готов справиться с любой пищей, что ему предложат.

– Сейчас выйдет наш командир. Он суров, но справедлив. Слушайте его внимательно и не смейте перебивать. Выполняйте все его приказы. За отказ или отлынивание – смерть.

Новички притихли. Смерть? На такое они не подписывались!

– Главный идёт, главный, – пробежал шёпот по ряду партизан.

Все бывалые выстроились в стройную шеренгу. Новички жались другу к другу поближе, словно к ним надвигалось неведомое чудище.

И правда, к ним вышел огромного роста, с нереальными, выпирающими под плотно сидящей майкой мускулами крупный мужчина лет тридцати пяти. Под его стальным взглядом даже трава бы умерла, не говоря уже о людях. Но что больше всего поразило Катю, так это выражение его лица – жестокое, холодное, какое-то садистское. Могло показаться, что этому человеку нравится мучить и убивать.

– Новенькие, – раскатистым голосом произнес командир, – вы здесь, потому что хотите убивать врага. И я вам предоставлю такую возможность. Вы будете убивать столько, сколько хотите. И чем больше вы убьёте, тем выше будет ваше положение в этом лагере.

Новенькие удивлённо переглянулись. О чём это он?

– Низшие по статусу прислуживают высшим. Таков здесь закон. Приказ высших не подлежит оспариванию или обсуждению. Сказали – делайте. Не сделали – умрите. Высший по статусу может застрелить вас в любой момент за неисполнение его приказа.

От услышанного у новичков кровь застыла в жилах, а командир продолжал, явно наслаждаясь эффектом, который производил на новоприбывших.

– Здесь закон лишь один – закон силы. Хилые и слабые умирают, сильные и отважные – выживают.

– Да! – закричали его приближённые, отъявленные головорезы, отличавшиеся от своего начальника лишь более низким ростом да мышцами поменьше.

Да откуда вообще взялся этот командир? Какая преисподняя его породила? Огромный, словно шкаф, с невероятными мускулами и наголо обритой головой, он производил сокрушительное впечатление. Вероятно, это был бы весьма привлекательный мужчина, если бы не ледяное жестокое выражение лица, которые выдавало в нём убийцу. Командир больше походил на уголовника, чем на лидера партизанского движения. Вполне возможно, Катя не так уж ошиблась в своих предположениях, потому что руки его были покрыты татуировками, которые так любят в местах заключения.

И что же делать? Оставаться в отряде под начальством этого монстра? Тогда она будет дезертиром, а как она уже усвоила, за любой проступок ждёт смерть. Остаётся только стать невидимкой и рассеяться в этой толпе партизан, словно её здесь и нет. Но с этим оказалась самая большая сложность. Командир начал обходить шеренгу новичков, рассматривая каждого. Катя стояла почти в конце как самая маленькая по росту, поэтому до неё очередь дошла бы не скоро, но уже сейчас её колени дрожали от страха.

Наконец гора мускулов приблизилась и к ней. Командир взглянул на новенькую, и его брови невольно поползли вверх. Но он быстро взял себя в руки, придав лицу привычное ожесточённое выражение, только глаза изменились. Они словно пригвоздили Катю к земле, замуровали, заставив оцепенеть. Катя даже не смела поднять глаз: она чувствовала всем своим нутром, что это жестокое чудовище взглядом раздевает её догола. Девушке почудилось, что она падает в обморок, но командир двинулся дальше, и ей полегчало.

Так закончился день знакомства. После такого вкусного ужина, что новенькие диву давались, все легли спать. Катя лежала вместе с новичками, но не могла заснуть. Она видела, как командир прохаживался по лагерю и то и дело бросал ледяной взгляд в их сторону. Девушка не могла глаз сомкнуть, ей казалось, что как только она уснёт, этот жестокий человек над ней надругается. Столь сильный ужас вызвал командир в сердце девушки, и не без причины. Уже раним утром он дал задание новеньким.

– Наши враги за ночь выстроили мост через Днестр, нам необходимо его разрушить как можно скорее, чтобы враг по нему не прошёл. Воспользуетесь этим, – и он бросил новеньким самые настоящие гранаты. Катя видела их впервые, но только по виду догадалась, что это.

– Кто не выполнит задание и не взорвёт ни одного объекта, тот на двое суток остаётся без еды.

Приказ был понятен, как и последствия его неисполнения. Но двое суток без еды казались мелочью по сравнению с поставленной задачей. Утром, при свете дня, взорвать тщательно охраняемый мост было настоящим самоубийством. Более того, до моста надо было добраться вплавь, что требовало огромных усилий. Днестр – не маленькая речушка, а широкая глубокая река.

Но делать нечего, приказ есть приказ. Уклонение от него карается смертью. Все новенькие взяли по гранате.

– Пока, детки, – съёрничал кто-то им в спину.

Опытные партизаны явно не ждали их обратно.

– Даже если кто-то из них доплывёт и выполнит задание, это уже помешает врагу перебраться. Должен же хоть кто-то доплыть, – услышала Катя за своей спиной абсолютно равнодушный голос командира. Её рука затряслась, и граната невольно выпала. Благо девушка не умела с ней обращаться и не сняла чеку. Граната покатилась в сторону, Катя – за ней, пока чья-то огромная нога в кожаном армейском сапоге не остановила её, наступив сверху.

Её сердце сжалось от страха. Катя подняла глаза. Над ней, словно скала, нависал командир.

– А ты можешь не ходить, я дам тебе другое задание, – холодно произнёс он.

Девушка и обрадовалась, и испугалась одновременно. Хорошо, что она избежит очевидной смерти возле вражеского моста на Днестре, но очень плохо, что ей явно придётся отправиться за командиром. Катя пошла за ним, всё-таки прихватив свою гранату с земли.

С каждым шагом удаляясь от центра лагеря и ловя на себе ехидные, недвусмысленные смешки партизан, Катя чувствовала, как её сердце тревожно сжималось. Наконец командир остановился возле какого-то сарая, собранного вручную из древесных стволов и веток. Он придерживал рукой дверь. В помещении было темно.

– Заходи, – приказал бритоголовый Кате, жадно обшаривая её ледяными глазами.

Катя не шелохнулась.

– За-хо-ди, – повторил приказ командир, чеканя каждый слог.

– Что я должна буду там делать? – спросила дрожащим голосом девушка.

– Ничего того, что не свойственно всем бабам.

Что он имеет в виду? Что свойственно всем бабам?

– Что именно? – спросила девушка, так и не входя в хижину.

– Я отдал тебе приказ, мои приказы не обсуждаются.

Катя невольно на него взглянула. По выражению его лица было ясно, чего именно он хочет. Катя не раз видела подобное выражение лица в Кишинёве на танцплощадке. Именно так молодые мужчины смотрели на Христину, когда та выплясывала перед ними. И Катя отчётливо поняла, что именно приказывает ей командир.

– Я получила ранее приказ от командира взорвать мост, – нерешительно дрожащим голосом возразила она, – и я полна решимости исполнить этот приказ.

Лицо командира, и без того ледяное, окаменело. Затем он оглушительно рассмеялся.

– Ты? Выполнить приказ?

Катя дрожала как осиновый лист под этим громогласным смехом, звук которого оглушал её, как волны бушующей во время шторма реки. Она закрыла глаза, чтобы выстоять под этим натиском.

Командир резко подскочил к ней и железными пальцами схватил за горло.

– Уклонишься от исполнения приказа на реке, и я убью тебя лично, но перед этим потешусь с тобой несколько раз так, чтобы ты ещё долго помнила.

Что именно имел в виду командир, Катя в силу своей юности и неопытности не понимала, но тон его был таков, что девушка поверила: ничего хорошего её не ждёт.

– Так что либо исполни приказ, либо сдохни там, не возвращайся, – и командир отпустил её шею, оставив на тонкой белоснежной коже красные отметины.

Девушка закашлялась, пытаясь отдышаться. К какому же монстру она попала! Но делать нечего, нужно идти на реку выполнять приказ, иначе смерть или ещё хуже – сарай этого монстра. И Катя, крепко сжав гранату, пошла, пошатываясь, к реке. Там партизаны-новички уже сплавлялись вниз по течению.

– Где ты так задержалась?! – хотел было отругать Катю возглавляющий отряд новеньких, но увидел следы пальцев на её шее и тут же отвернулся.

– Не то место ты выбрала, девочка, – заметил он грустно, показывая Кате, как активировать гранату.

– У партизан все командиры такие? – тихо спросила Катя. Почему- то ей показалось, что она может довериться этому незнакомцу.

– Не знаю, партизанских отрядов много, но наш самый отчаянный. Мы выполняем самые сложные боевые задания.

– Которые вам даёт командование армии? – с надеждой спросила девушка.

– Да.

– Значит, ваш командир подчиняется действующим офицерам?

Возглавляющий отряд новичков понял, куда клонит девушка.

– Даже не думай кому-то жаловаться, бесполезно. У нашего командира здесь карт-бланш. Армейские не вмешиваются, главное, чтобы задания были выполнены, такое условие. Я же тебе говорю, не то место ты выбрала.

Катя горько улыбнулась. Не вовремя он сказал ей об этом.

– А можно сменить отряд? – поинтересовалась девушка.

– Ни в коем случае! – шёпотом одёрнул её собеседник. – Уход из отряда, по какой бы причине он ни был, приравнивается к предательству. А знаешь, что будет за предательство?

Руководитель красноречиво провёл пальцем по горлу.

– Ты бы лучше не сопротивлялась, а приняла нашего командира. Вам, бабам, это легко, раздвинула ноги – и всего делов.

При этих словах Катя вспыхнула, как маков цвет. Увидев смущение девушки, молодой партизан замолчал. Понял её беду – она юна и невинна, не способна дать командиру того, чего так хочется каждому мужчине от женщины. Он пожалел Катю в глубине души, но ничем не мог помочь.

– Я думала, что иду родину защищать, а не служить утехой партизанам, – горько заметила Катя, подходя к воде и крепко сжимая в руке гранату.

– У каждого своя родина, и каждый защищает её по-своему, – сказал партизан девушке напоследок, помогая спуститься в воду.

И Катя поплыла. Благо это хорошо у неё получалось. Много летних дней, проведённых на реке с Христиной, сделали из неё хорошую пловчиху. А над головой откуда ни возьмись засвистели пули. Это враги стали стрелять по ним с противоположного берега. Тонкий свист, словно назойливый большой комар кружился над ухом, постоянно звенел в ушах. Катя слышала его впервые. Откуда он появляется? Где враг? Ничего не видно в этих бесконечных потоках воды, брызгах. Катя плыла вместе со всеми, видя перед собой только головы новичков-партизан, с которыми она была знакома лишь несколько дней. Вдруг пуля просвистела перед её лицом. Катя ойкнула, думала, что попали в неё, так как кровавое пятно расплылось прямо перед ней, а голова партизана, плывущего впереди, исчезла под водой. Катя хотела повернуть обратно, но течение занесло её в это противное и мерзкое пятно. Девушка с ужасом и отвращением барахталась в нём. Где голова её соратника? Где тот, кто плыл прямо перед ней? Неужели это кровавое пятно единственное, что от него осталось? И Катя быстро загребла руками. Прочь от этого места, прочь от этого ужасающего свиста, после которого от людей остаётся лишь пятно на воде.

Инстинктивно она поняла, что только скорость сможет спасти ей жизнь. И действительно, Катя гребла, а пули звенели где-то рядом, но не задевали её. Впереди замаячила переправа, которую враги возвели за одну ночь. Именно её отряд должен был подорвать сооружение, хотя бы повредить, чтобы советским войскам было легче окончательно его разрушить. Катя обрадовалась. Сейчас она выполнит задание и вернётся героиней в свой отряд. О ней узнают, её имя будет на слуху. Ещё чуть-чуть, и весь этот кошмар кончится. Течение всё быстрее несло её к переправе. Катя хотела вытащить гранату и сорвать чеку, как рядом раздался резкий свист.

– Ай! – вскрикнула девушка, сжав левой рукой правое плечо.

Что-то обожгло её огнём, прорезало прямо до кости, вызывая мучительную боль. Бросив быстрый взгляд на плечо, девушка увидела, как из него вытекает красная струйка, растворяясь в воде. Теперь вокруг неё расплывалась красное пятно, которое она видела раньше.

«Я умираю, умираю», – запаниковала девушка, её руки начали медленнее грести, а сама она стала захлёбываться, постепенно погружаясь под воду. Тёмная толща воды накрыла её с головой. «Тону, тону!» – мелькали мысли.

Вокруг что-то врезалось в воду, рассекая синюю гладь. Катя, влекомая течением, видела всё это как во сне. Словно в замедленном фильме, вокруг мелькали пули, проплывали тела убитых партизан, гребли ещё живые. А над рекой возникло что-то тёмное. Это возвышалась вражеская переправа. Взмахнуть чуть-чуть руками, выплыть из-под толщи воды, и вот она – цель.

Катя очнулась от своего ужасного сна. Несмотря на кровь, вытекающую из плеча, и на обжигающую боль, девушка рывком рванула вверх.

– Ах! – вдохнула она свежего воздуха, когда её голова оказалась над водой.

Вытащив гранату из-за пазухи, Катя левой рукой быстро сорвала чеку, проплывая под переправой, заметила крепящую доску и усилием здоровой руки вложила под неё боеприпас. Затем что есть сил поплыла прочь от переправы вдоль течения. Наставник предупредил её о силе взрыва. Катя плыла, плыла что есть мочи. И тут бахнуло так, что от испуга она невольно нырнула. Около переправы послышались чужая речь, брань, крики. Девушка даже не смотрела назад. Ей хотелось только одного – быстрее убраться из этого проклятого места. Позволив течению себя нести, она очень быстро уплыла прочь, взорванная переправа давно исчезла из виду. Катя, вымотанная, уставшая, прибилась к правому берегу. Именно так ей велел наставник. Выбравшись из воды, девушка без сил упала на землю, забирая ртом речной песок. Наконец-то всё закончилось.

Вдруг её кто-то подхватил и силой поставил на ноги. Это были партизаны. Она не знала их имён, но помнила лица.

– Вот кого не ожидали, так это тебя! – кто-то смеялся ей прямо в лицо.

– Надо же, выжила! Самая худосочная – и справилась с заданием! – восклицали со всех сторон.

Катя не понимала, что происходит. Без сил, потерянная, с окровавленным плечом, она не осознавала, где она, куда её тащат. Ей бросились в глаза скорчившиеся окровавленные тела её соратников-новичков. Ещё вчера они были энергичны, смелы, бодры, а сегодня валялись в лужах собственной крови и стонали, стонали.

«Почему они стонут? Зачем так корчатся? Пусть всё это прекратится», – молилась про себя девушка. Наконец её поставили на ноги, и чья-то жёсткая рука грубо задрала ей подбородок. Прямо на неё смотрели холодные, как лёд, издевательские глаза командира. По спине девушки пополз холодок.

– А ты не так проста, как кажешься, – прозвучал, как во сне, его скрипучий прокуренный голос. – Перевяжите её, пусть придёт в себя, – приказал он и схватил своей лапищей Катю прямо за бёдра.

Девушка хотела возмутиться, но её уже потащили прочь от командира, да и сил на возражения не было. Как только её положили на самодельную койку из веток и листьев, а приятная охлаждающая повязка легла на кровоточащую рану, Катя забылась глубоким тяжёлым сном.

***

Когда Катя очнулась, уже была ночь. Приятная прохлада ласкала девичье лицо. Приподнявшись на локте со своей самодельной постели, девушка поняла, что снова находится в базовом лагере, который покидала ещё утром. Почему-то её сердце горько ёкнуло. Вовсе не здесь она хотела находиться. Но сама ещё не знала, где.

– А ты крепко спишь. Смотри, убьют ненароком, – прозвучал над ухом уже знакомый противный металлический голос.

Катя резко обернулась. Подле неё сидел командир и ел яблоко, срезая дольки огромным острым боевым ножом и прямо с лезвия отправляя их себе в рот. Катя невольно съёжилась. Этот бывалый мужчина с бритой головой, громила с каменными мышцами приводил её в ужас.

– Где все? – спросила она дрожащим голосом, который выдавал её страх. Оглянувшись, она не увидела вокруг знакомых лиц.

– Ты про своих новичков? Так они почти все погибли, – спокойно, даже с некоторым равнодушием произнёс командир.

– Как погибли? – тихо переспросила девушка, широко распахивая глаза. Ведь сегодня на берегу, когда речной кошмар закончился, она хоть и была почти на грани сознания, но насчитала не менее десятка раненых.

– А вот так, – продолжал равнодушно, с каменным лицом громила. – Тяжёлые ранения, не выжили.

Катя смолчала, нутром чувствуя, что это неправда. Она поняла, что их просто бросили на берегу умирать. Почему их не спасли? Даже если забыть, что они люди, они же ещё могли принести пользу!

– Я бы тоже там осталась, – прошептала она. И правда, она предпочла бы лежать сейчас со своими соратниками на берегу полумёртвая, чем находиться наедине с жестоким командиром.

– Ты ещё пригодишься, – спокойно бросил тот, взяв что-то в руку. – На, поешь.

Командир швырнул Кате миску, наполненную какой-то серой массой.

– Это каша, овсянка, вкусная, – улыбнулся он, и в его глазах заплясали ледяные искры.

Катя снова съёжилась под этим взглядом. Но она была безумно голодна. Сегодняшний заплыв вымотал все силы, и вид этой серой каши приятно радовал желудок, а девушка любила от души поесть.

Катя набросилась на еду. Ела руками, без ложки, словно дикое животное, но ей было всё равно. Она не в том положении, чтобы церемониться. А командир сидел рядом и горящими глазами ловил каждое её движение. Катя не понимала, почему он здесь сидит, чего он ждёт, зачем на неё так смотрит. Только всё её тело предательски тряслось под этими липкими пронизывающими взглядами.

В считаные минуты девушка умяла всю миску.

– На, вытрись, – командир небрежно бросил ей тряпку. Катя быстро обтёрла руки и губы.

Воцарилось тяжкое молчание. Катя слышала стук своего сердца. Она здесь одна, в темноте, рядом этот убийца с железными мышцами и выше её на две головы, а на помощь звать некого.

– Знаешь, почему ты ещё жива? – прорезал ночную тишину скрипучий бас.

Катя отрицательно покачала головой. Она вся превратилась в слух, готовая в любую минуту закричать.

– Мы не спасаем раненых новичков, – монотонно продолжал командир, снова нарезая острым лезвием яблоко так, словно это была голова Кати. – Медикаментов на всех не хватает. Но на тебя хватило, – и мужчина умолк, сделав многозначительную паузу.

Девушка не знала, что ответить. Сказать спасибо?

– Не пора ли поблагодарить? – так же холодно спросил командир и неожиданно встал, поправляя армейские штаны с огромным кожаным ремнём.

Катя невольно отшатнулась, девичья интуиция и сегодняшний недвусмысленный шлепок командира по её бёдрам ясно дали ей понять, какой именно он ждёт благодарности.

– Я выполнила задание и думала, что медикаменты, потраченные на меня, – это плата за выполненный долг перед родиной, – залепетала она быстро-быстро, отползая назад.

– Здесь я решаю, кто выполняет свой долг, а кто нет. Ты смогла подорвать мост, молодец, но теперь пора выполнить свой долг передо мной за спасённую жизнь. Ты и все эти новички – ничто. Вы и дня без меня не проживёте. Ты думаешь, что знаешь, что такое война? – командир стал медленно к ней приближаться. – Думаешь, спасёшься без меня? А со мной ты будешь как у Христа за пазухой, я о тебе позабочусь.

– Не надо, – жалобно прошептала девушка, понимая, что ей некуда деться. Вокруг ночь, лес, никого поблизости. Она была уверена, что даже если закричит, никто не придёт на помощь. Никто не осмелится пойти против этого громилы.

– Мне лишь семнадцать, я только школу закончила, – произнесла она, на руках отползая назад.

– Вот и отлично, я люблю молоденьких, – зло улыбнулся бритоголовый командир.

Катя подскочила, словно юркая белка, но он одним рывком настиг её, жёстко схватил за волосы и опрокинул на землю, крепко зажав девушке рот. Крик, сорвавшийся было с её губ, потонул в огромной ладони насильника.

– Не рыпайся, тварь! – сквозь зубы процедил он. – Мне как раз нравятся такие тощие, как ты.

Напрасно Катя пыталась вырваться или закричать. Командир своей огромной массой пригвоздил её к земле, а его мощные руки с железными мышцами не давали шанса на какое-то не угодное ему движение. Отвращение, жалость к себе, обида – всё заклокотало у девушки внутри, но крепко закрывающая рот ладонь не давала раздаться ни единому звуку. Одной рукой командир спустил с неё армейские брюки. В тщетной безысходной борьбе повязка на левом плече девушки вновь была сорвана, и из открывшейся раны захлестала кровь. Но командир ничего не замечал. Он хотел её, хотел так сильно, что готов был убить девушку, но овладеть ею.

– Давно у меня не было такой хорошенькой, – бормотал он девушке на ухо, словно шептал комплименты. – Сейчас посмотрим, какая ты сладкая.

Катя, быстро выбившись из сил, лежала на земле под грудой этих мышц и уже не сопротивлялась. То, чего она так ждала и о чём так грезила, её взрослость пришла к ней в виде этого грубого с ледяными глазами мужчины. Не о таком мечтала девушка. Слёзы бессилия брызнули из её глаз. И она сомкнула веки. Она не станет смотреть, не будет видеть, как совершается её позор.

Но едва командир к ней прикоснулся, ещё не совершив задуманного, как послышался оглушительный гул, и через пару мгновений вся земля затряслась и тут же стала взлетать клочьями в воздух от раскатистых взрывов. Это немцы с румынами начали бомбёжку перед наступлением своих войск. Совсем рядом раздался взрыв такой силы, что насильник покачнулся и упал в сторону.

– Что за чёрт! – заорал он во всё горло. Сразу же из-за кустов, из-за срубов выскочили остальные партизаны, которых ещё пять минут назад словно и не существовало.

– Бомбят! Бомбят! – кричали они.

Катя воспользовалась суматохой и скользнула прочь от своего насильника, незамедлительно вскочила на ноги и побежала в тёмный лес, едва успев натянуть армейские брюки. А вокруг бомбили. Девушка уже знала этот звук. Летела в клочья разорванная земля, ломались деревья, убивая тяжелыми ветвями бегущих людей. Катя падала от взрывов, снова вставала и бежала. Ей бы где-нибудь укрыться, переждать бомбёжку, но она бежала куда глаза глядят. Ручьём текли слёзы. Она спасена, спасена! Уж лучше погибнуть под ударами вражеской авиации, чем в лапах этого мужчины с лицом убийцы. Странно, но враги ей помогли, сами того не ведая.

А в ответ началась миномётная пальба. Это наши обстреливали самолёты. Стояли такой грохот и гул, что можно было от одного звука сойти с ума. Катя бежала навстречу своим. Впереди миномёты, позади он – страшный человек с каменным лицом и ледяными глазами, что хочет над ней надругаться. Она сделала выбор, когда решила бежать в неизвестность. Пусть её разорвёт бомба, пусть застрелят свои в обороне – всё лучше, чем насилие в молчании и тишине.

Она бежала, а земля под ногами горела, содрогаясь от взрывов. Вдруг бахнуло так, что Катю отшвырнуло далеко вперёд. Упав, она ударилась обо что-то головой и от боли потеряла сознание. Её накрыла пелена мрака. Что было дальше, смогли наши отбить берег или нет, – этого Катя уже не знала.

***

Девушка очнулась далеко засветло. По лицу текла кровь из раны на голове, и правое плечо ныло так, что было легче отрезать руку, чем терпеть. Катя попыталась выползти из ямы, в которой она лежала. Её порядочно присыпало землёй во время бомбёжки, пришлось из последних сил выбираться на поверхность. Выкарабкавшись наружу, Катя горящими, дикими от пережитого ужаса глазами осмотрелась. Разрытая вокруг земля, поваленные, покорёженные деревья и никого. Абсолютная тишина. Очень странная после ужасного гула и взрывов ночью. Настолько странная, что хотелось как можно скорее убежать с этой мёртвой земли. И Катя устремилась дальше. Туда, где раньше стреляли советские миномёты. Она шла, спотыкаясь о раскиданные повсюду валуны, поломанные ветки, падала в разрытые бомбами ямы, выкарабкивалась и снова шла, пошатываясь при каждом движении. Казалось, это длится вечность. И вот наконец-то на горизонте показались заставы. Приметив их, Катя, как могла, побежала, смеясь. Свои, родные! Она спасена!

Но при виде застав радость девушки мгновенно улетучилась, словно искра, которая так и не разожглась. Потому что вокруг лежали одни покорёженные орудия, а возле них – о ужас! – разорванные на части, застывшие в неестественных позах тела советских воинов, из которых едва сочилась кровь.

Катя прикрыла рот, чтобы не закричать от ужаса. Такое не могло присниться даже в кошмарном сне.

– А-а-а-а! – завопила она в свою ладонь. – А-а-а-а!

Что это за кошмар наяву? Что это за ужас? Что это за война такая?!

– А-а-а-а-а-а-а-а!!!!! – закричала девушка прямо в землю, опустившись на корточки и с силой сжав кулаки.

Злость, ярость, отчаяние – всё смешалось в одночасье. Почему они все убиты? Кто их убил? Зачем? Она искала спасение, а нашла одну смерть.

Вдруг кто-то схватил её за ногу. Катя подскочила как ужаленная. Это советский воин сжал её лодыжку. Он был серьёзно ранен в живот и придерживал рукой вываливающиеся кишки. Катя едва не отпрянула от отвращения, но жалость к бойцу пересилила её желание отбежать подальше.

– Беги отсюда, – прошептал солдат еле слышно.

Катя наклонилась ближе, чтобы понять, что он говорит.

– Беги, – снова сказал боец, подползая к ней из последних сил.

– Слышишь? – он указал ей на лес вдалеке за разбомбленной долиной. – Танки идут.

И правда, подняв голову и вслушавшись в обманчивую тишину, девушка распознала еле уловимый шум моторов.

– Танки, – снова прошептал воин.

Катя не знала, что такое танки, никогда их не видела, но понимала, что ничего хорошего ожидать не приходится. Она собиралась побежать, но резко застыла на месте. Хотя раненый воин отпустил её лодыжку, тепло его руки до сих пор ощущалось на коже. Она не могла бросить его здесь.

Катя схватила его за руки и хотела потащить за собой, но боец застонал:

– Не надо!

Девушка решила, что ему очень больно, и поискала глазами, из чего можно соорудить носилки.

– Не надо, – повторил боец. – Я уже труп, – он указал рукой на свои вывернутые кишки. – Беги, беги быстрее, – он махнул Кате рукой в сторону горизонта.

Девушка посмотрела в глаза солдату. В них не было ничего, кроме тихой печали и прощания.

Катя не смогла сдержать слёз. Жалость к воину и своё собственное бессилие – всё смешалось в этих слезах. Но у неё не было времени даже плакать. В лесу что-то угрожающе тарахтело. Нужно бежать дальше. Больше не глядя на воина, закрыв лицо руками от стыда, что она вот так бросает его здесь, Катя побежала прочь от разгромленной советской заставы. Её сердце стонало от горечи. Она должна вернуться и сделать хоть что-то для раненого солдата. Человеколюбие, любовь к миру и всему живому приказывали ей вернуться обратно. Тот воин останется совсем один, ему страшно. Придут немцы с румынами и неизвестно, что с ним сделают. Катя не должна его бросать. Но разум диктовал совсем другое – бежать, и бежать как можно скорее. Воину уже не помочь, он – живой труп, а вот ей нужно спасаться. И чувство отвращения не позволяло ей повернуть обратно. Ей было противно смотреть на эти скрюченные тела, на эти вывалившиеся кишки и лужи крови. Она больше не может, больше не в силах на это смотреть. Весь её здоровый юный организм протестовал против этого, против этих ран и смертей. Бежать прочь от этих трупов, прочь от этой войны! С неё хватит.

– Мамочка, мамочка! – простонала Катя, закрыв лицо руками. Её мать всегда знала, что делать, всегда была решительной в самые трудные моменты. Как же хочется к мамочке, укрыться под её защитным крылом, отдаться на её волю.

– Мама, я была так не права, – простонала Катя, плача. Слишком поздно к ней пришло это понимание. А ведь мать говорила, предупреждала, просила уехать. Послушалась бы её тогда Катя, и ничего бы этого не было.

– Мама, прости меня, миленькая, я хочу к тебе, я хочу домой! – как ребёнок, разрыдалась девушка, стоя одиноко посреди разбомбленной чёрной земли.

Но именно в этот момент пришло то самое решение, которое придало ей сил. Домой! Да, она пойдёт домой. Родные стены её защитят. Её дом остался нетронутым после бомбёжки! Катя впервые за эти ужасные мгновения оторвала руки от заплаканного лица. Домой! Там её ждут родные стены, родная кровать. Там она сможет укрыться, притаиться и залечить раны.

И Катя, словно окрылённая новым дыханием, словно родившись заново, уверенно пошла прочь от ужасного места, где не было ничего, кроме смерти. Она шла прочь отсюда, она шла домой!

***

Кишинёв ещё раз бомбили, но не разрушенные здания и взорванные дороги пугали Катю больше всего, а абсолютная тишина. Она уже успела возненавидеть эту тишину. Ничего хорошего она не предвещала, лишь смерть. Но трупов и раненых не было. Кто мог, давно уехал в последнюю эвакуацию, кто не смог, видимо, был заживо похоронен под руинами зданий. Но были и другие, кто остался в городе и сейчас наводил порядок на своей территории. Катя широко раскрытыми глазами смотрела на тех, что выходили ей навстречу, молча на неё смотрели, отворачивались и продолжали заниматься своими делами, словно не замечая окровавленное лицо Кати и её плечо, нуждающееся в помощи. Почему-то люди относились к ней враждебно, словно её раны их оскорбляли. Кате тогда было невдомёк, что это вовсе не раны отпугивают от неё людей, а её советская военная одежда. На рубахе виднелась хотя и грязная, но маленькая красная звёздочка, именно от неё отворачивались люди. Чуть позже Катя поймёт, что в городе осталось лишь одно профашистски настроенное население. Но сейчас она могла думать лишь об одном – она хотела домой.

И вот наконец она увидела свой дом. Очередная бомбёжка изрядно его потрепала, полностью обрушился ещё один подъезд, но там, где была её квартира, подъезд стоял целёхонький и невредимый! Лишь пара кварталов, если так можно было назвать изрытую бульварную плитку, отделяла её здания. Не помня себя от счастья, Катя сломя голову бросилась в сторону дома и не заметила, как дорогу ей перерезал какой-то мужчина.

– Ага, какая встреча! – послышался до боли знакомый металлический голос. – Попалась, предательница!

Катя с ужасом взглянула в лицо схватившего её за руку бородатого мужлана в поношенных тряпках, похожего на работника колхоза. Катя никогда в жизни бы его не узнала, если бы не огромный рост, железные мускулы, которые ощущались в его хватке, и холодные, как лёд, серые, острые, как бритва, глаза.

Всё внутри Кати перевернулось. Её насильник и здесь её нашёл, возле собственного дома.

– Если не отпустишь, я закричу, что ты красноармеец и партизан, – бросила она ему в лицо.

– Не посмеешь, сука, – выругался он.

– Ещё как, – мгновенно отреагировала девушка.

Они на улице, вокруг – враждебно настроенные люди. Рядом нет лесной чащи и его верных псов, которые даже не пикнут, пока командир партизан насилует невинную девушку. Здесь он её не тронет. И Катя не ошиблась: железные мускулы медленно расслабились, и мёртвая хватка ослабла.

– Я найду тебя, сука, и убью, – процедил сквозь зубы бритоголовый, – а перед этим развлекусь с тобой как следует, предательница.

И он, отпустив её окончательно, прошёл мимо.

Катя, почувствовав под ногами землю, еле перевела дыхание и, не оборачиваясь, стремглав помчалась домой. Только там, за защитными стенами, она сможет скрыться от него, запереться на все замки и сидеть, как мышка, не высовываясь, столько, сколько потребуется. Быстро поднявшись на каменную лестничную площадку, она, не замечая ничего вокруг, кроме родной защитной двери, устремилась внутрь квартиры. Дом, родимый дом!

Захлопнув крепко за собой дверь и закрывшись на все замки, Катя впервые за эти дни почувствовала себя в безопасности. Она, рыдая, сползла по внутренней стороне двери. И эта дверь показалась ей такой тонкой, такой хрупкой преградой, что даже стало больно оттого, что она пытается за нею спрятаться. Ведь верзила-командир одним ударом ноги вышибет эту дверь и сделает с ней всё, что захочет, а затем убьёт прямо здесь, в родном жилище. Она чувствовала, как командир сверлил ей спину своим ледяным взглядом, когда она бежала домой. Да, он знает, где она, он её найдёт. Катя в этом не сомневалась. Вполне возможно, он уже рядом.

Но ведь это были её родные стены, в них так хорошо, так спокойно. Остаться здесь хоть ненадолго. Время, остановись хоть на мгновение! Дай побыть дома, где тепло матери и память отца, где прошло её беззаботное детство. Потрогать родные стены, их тепло! И Катя быстро поднялась с пола, приблизившись к стенам. Прикоснувшись к ним ладонями, она глубоко-глубоко вдохнула воздух, словно пыталась надышаться родным запахом. Мебель, вещи, сервант с посудой – всё было на месте. Девушка быстро открыла аптечку. Необходимые лекарства лежали внутри. Сорвав с себя грязную окровавленную одежду, она прижгла спиртом раны, залила их зелёнкой, а затем крепко перевязала марлевой повязкой. Как минимум от заражения крови она уже не погибнет. Подбежав к небольшой кладовке, девушка вывернула на пол всю еду, что смогла найти. Ей так хотелось есть. Мама всегда заботилась о её питании, тушила вкусное мясо, делала самые вкусные на свете пирожки с картошкой.