Читать книгу Дьявольская слава - Ксения Гранд - Страница 1

Для них я всего лишь скрипка, но я помню гораздо больше, чем они готовы признать. Все потому, что я возникла иначе. Меня не вытачивали из дерева, не лакировали кистями, не вырезали резцами. Нет. Я родилась из чьего-то страстного желания и отчаяния, что оказалось сильнее любого запрета. Все, что во мне звучит, было вложено чужой волей. Все, что я в себе таю, пропитано чужим умом, сердцем, волей и страстью, что чуть не сожгла меня дотла. Когда-то я пела на сценах самых великих городов мира, но теперь… все это кануло в глубины прошлого. Звуки утихли, огни померкли. Некогда витавшие в воздухе ноты обратились в память, растворившуюся в тишине, и обо мне забыли. Оставили на многие годы в плену безмолвия и пыли. Использовали во имя Славы, а затем бросили доживать своим века в глубине чердачной ниши. Но вопреки их ожиданиям, я не умерла и не пропала. А лишь забылась глубоким, беспробудным сном.

На протяжении многих лет я снова училась молчать, укрытая от людских взоров, света и шума. Я не двигалась так долго, что научилась измерять время слоем пыли. Она лежала на балках чердака, покрывая их налётом запустения. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь щели кровли и рассекали сумрак, падая на забытые предметы: краски, холсты, чехлы без владельцев, засохшие кисти, пожелтевшие нотные партитуры. Среди всего этого забвения покоился футляр. Старый, выцветший, с потрескавшейся кожей, покрытой ржавыми, словно старческими венами, прожилками – мой уголок забвения. Место, где я провела целую вечность наедине с мелодией собственных воспоминаний. Мой дом, мой приют, мое единственное пристанище. Но, как оказалось, не последнее.

Спустя долгие годы безмолвия я впервые услышала поблизости стук каблуков, затем движение и шорох. Скрип замка, щелчок, чье-то затрудненное дыхание. Пока сквозь узкую щель ветхого футляра не пролился вечерний свет – истинный, живой, тёплый! О, сколь горько я тосковала по нему! Его луч скользнул по моей древней деке, согревая её благословенным теплом.

– Ну-ка, что у нас тут?

Надо мной нависло человеческое лицо, мужское, землистое, испещренное глубокими морщинами. От его вида я ощутила поднимающуюся внутри тревогу. Мозолистая рука погладила мой корпус, заставив невольно сжаться. Сколько лет прошло с тех пор, как кто-то осмелился коснуться меня? Я забыла, каким бывает прикосновение, как ощущается живое присутствие и тепло человеческого тела. Я спала. Слишком долго, чтобы помнить, сколько зимних вьюг сменил весенний дождь, сколько летних трелей птиц заглушило ударами осеннего грома. Время летело неумолимо быстро. Дни за днями, месяцы, годы и целые десятилетия. Пока я не забыла вибрацию собственных струн и эхо тех дрожащих звуков, что когда-то складывались в музыку. Пыль окутала меня, словно саваном, и лишь редкие шаги на нижних этажах этого чуждого мне дома напоминали, что мир не рухнул. Он все еще дышит, но не для меня.

– Какая красавица, ты только погляди! Столько лет пролежала на сыром чердаке, а сохранилась почти в идеальном состоянии! Бывают же такие чудеса…

Толстые, сморщенные мужские пальцы осторожно скользнули по крышке, защелкнув заржавелые замки, и подняли меня в воздух. Я ощутила легкое покачивание внутри футляра, затем стук каблуков по лестнице и рокот странного механизма, увозящего меня всё дальше, вглубь тревожной неизвестности. Какой неприятный, диковинный шум, словно ворчание металлического сердца, уставшего биться. Будто это не конь тащил нашу повозку, а стальной зверь, недовольный пробуждением от долгого сна. Звуки его были лишены всякой напевности. Более того – он словно жаждал как можно скорее стряхнуть с себя непрошеного наездника. И чем долее тянулось наше шествие, тем явственнее ощущалась в нём глухая, нарастающая неприязнь.

Немало времени прошло, прежде чем железное чудище наконец-то замедлило ход, выпустив мужчину наружу. Звук его шагов – гулкий, раскатистый – подсказывает мне, что мы вошли в зал, широкий, громадный, с деревянным настилом и высокими сводами. Этим помещением оказывается его мастерская, вид на которую мне открывается вместе с приподнятой крышкой кожаного футляра. По обе стороны зала простираются длинные столы, на которых покоятся инструменты тонкой работы: резцы, стамески, шилья. На полках, в пыльном полумраке, теснятся склянки с лаками и маслами. Их стеклянные бока отливают янтарем, будто в них собран солнечный свет всех упущенных мною во сне рассветов, а вдоль дальней стены, как реликвии, покоятся деревянные заготовки – тени будущих скрипок и альтов, затаившиеся в ожидании прикосновения.