Читать книгу Мастер и маргинал. Кровью и кракелюром - Ксения TakifuguKs - Страница 1

1. Джесси. Через два года

Вся эта маленькая повесть-

попытка догадаться, как

вершит Художник тяжкий поиск

и что живет в его зрачках. ©

***

Центр маленькой деревушки Каддингтон, расположенной в пригороде Лутона, плавила пагубная жара, несопоставимая рекордными плюсовыми температурами, за предшествующую неделю, даже с миновавшим летним сезоном. Предсмертные конвульсии угасающего бабьего лета были призваны навевать местным жителям мысли, не иначе, как о грядущем конце света. Аномальные перепады атмосферного давления косили гипертоников, словно спаржевые побеги.

Однако мальчишка, околачивающийся у овощной лавки, гипертоником не являлся, вследствие чего и был выгнан в бакалею. Отроку надлежало совершать покупки в любое время дня и ночи по требованию его семейства. Так уж было заведено, что ни капризы погоды, ни всемирный потоп не избавили бы его от повинностей чернорабочего. Ничто не избавило бы его от хождения по магазинам со списком нужных товаров, уборок в саду, мытья дядиной машины…

– Что ты там копаешься? – грузный мужик, встав возле багажника своего до блеска вымытого автомобиля, окликнул паренька, и тот, превозмогая тяжесть пакетов с продуктами, двинулся в сторону парковки.

– Ты, наверное, хочешь, чтобы мы опоздали на утренник, негодник? – взъелась сухопарая женщина в фетровой шляпе, когда воспитанник подошел к машине. – Хочешь, чтобы Пэдди выглядел дурачком в своем классе?

– Нет, не хочу, – ответил мальчик, отдавая пакет с подарком дяде, ибо тот буквально выхватывал его из рук, отделив от остальных пакетов.

– Мог бы купить сельдерей после того, как мы поедем, – сказала она злобно.

Бернадет Скуди была скаредной, привередливой дамочкой. Придерживаясь порядка во всех отношениях, она могла простить непослушание только своим ненаглядным – сынишке Патрику и мужу Шенону.

– Сколько не тверди, как о стенку горохом, – добавил Шенон Скуди, грозно глянув на воспитанника по пути к водительскому месту.

– Куда это ты намылился? – рявкнула тетка Бернадет, едва хлипкий мальчонка потянулся к пассажирской дверце.

– С вами… – недоуменно проронил он, отнимая руку от замка.

– Еще чего! В таком-то виде? И как мы объясним, кем ты нам доводишься? – покачала головой женщина, – и к тому же… не думал ли ты влезть со всеми этими сумками в салон?

– Но я же…

– Купил все, что тебе велели? – продолжила Бернадет, перебивая чужую речь. – Вот именно. А теперь, ступай с покупками домой.

– Но… я могу держать ваши вещи, пока вы будете на утреннике, могу… охранять машину…

Стекло пассажирской кабинки немного опустилось и в окне показалось нечто наподобие раздутого до треска воздушного шара, но это было – толстое лицо Патрика Скуди, который, посмотрев на мальчика с пакетами, незамедлительно оповестил:

– Джесси Оэн придурок! – и, издав ртом пукающий звук, лицо Патрика скрылось обратно.

– Быстро ступай домой, – приказала миссис Скуди, обходя машину, чтоб присесть слева от водителя, и не подумав пожурить сына за оскорбительную выходку.

– Уйди с парковки, чего встал истуканом! – прорычал в окно напоследок мистер Скуди.

Паренек сошел на тротуар, провожая взглядом автомобиль, уехавший без него. Деваться было некуда. И Джесси побрел неспешно, нехотя переставляя ноги по направлению к нелюбимому жилищу. Но и то казалось лучше, чем прозябать на улице. Воспитанник хорошо помнил, когда Скуди выгоняли за порог за какие-либо мелкие провинности, тогда – его поджидал беспризорный ад неблагополучного пригорода, неприспособленного для брошенных детей. Он помнил тот клочок бумаги с кляузой – неудачная попытка пожаловаться на приемных родителей за плохое обращение, – и чем письмо ему обошлось… воспоминание было не из приятных.

Джесси Оэна усыновили, когда ему исполнилось четыре года. Он плохо помнил то время, ведь с тех прошло уже двенадцать лет, но теперь он знал, что это было сделано из-за пособия. Также мальчик знал, – почему выбор пал на него. Джесси был самым тихим из приютских детей, а тишину семейство Скуди поистине боготворило, особенно, когда просматривало по телевизору какое-нибудь мыльное шоу.

Прикрывая от лучей обветренную кожу, мальчик непроизвольно щурился, смаргивая то и дело запутывающиеся в темных ресницах блики апельсинового солнца. От блестящего зноя рябило в глазах, он подставил ребро ладони к надбровью, соорудив козырек и, перейдя проезжую часть, поплелся вдоль малопроходимой аллейки. Дорога была ему в тягость. Парилка вызывала астматический синдром, равно как и грязные пузыри выхлопного газа, выдуваемые из труб кряхтящих автомобилей. Размазанные, будто ластиком растертые, очертания крыш, вперемешку с кронами деревьев, сливались в сплошном мареве впереди него.

Передвигаться наобум стало совсем невмоготу, поэтому мальчик присел на парковую скамью, примостив тряпичную сумку и пару пакетов с продуктами у себя под ногами. Тяжело выдохнув, он принялся протирать свои очки краешком рубашки, старой и застиранной, до такой степени растянутой, что пришлась бы впору даже слону. Большие бисерины пота беспрепятственно скатывались с обнаженной, загорелой шеи прямиком за шиворот.

Через полминуты паренек, наконец, нацепил свои окуляры с пузатыми окружностями линз, всмотрелся в силуэты тонкоствольной рощицы, еще не до конца укутанной золотом сентября. И беспощадные для зрения краски сказочного этюда не казались столь чудными, а вопреки чудесам, – вполне обыденными. Мальчик, ведь, проходил сквозь этот островок безмятежности каждый раз после ссор со Скуди.

Вообще, сирота рос в меру послушным, но сегодня… Сегодня был особенный день. День поездки в город. Несостоявшейся поездки в город. Джесси надеялся, что его возьмут на утренник. Вернее, он представлял себя шедшим мимо широких витрин по разогретым улицам, почти полностью свободным от обязанностей, пока семейство веселилось бы на утреннике, рассматривающим постеры, рекламные вывески, заглядывающим за полки лотков мороженного, как будто он может себе позволить что-то купить. Ради такого Джесси мог потерпеть то, что Патрик будет обзывать его – слепым уродом, придурком или аутистом.

Всего несколько минут одинокого отдыха в тени и размышлений о чем-то неслучившемся прервались, когда подросток заметил, как некто подкрался к лавочке и присел с другого ее края.

– Не возражаете? – вежливо поинтересовался незнакомец.

– Нет, – мигом повернувшись к обладателю приятного мужского голоса, отрок зажмурился из-за болезненной яркости.

– Красиво здесь, – констатировал мужчина, даже не взглянув на младшего соседа.

– Да, наверно… – с сомнением кивнул Джесси, разглядывая профиль собеседника, отмечая его весьма миловидным. – Красиво…

Мальчик не понимал, чем привлек внимание случайного гражданина, но уже диагностировал у себя легкий невроз из-за любезного обращения – конечно, он радовался от того, что кто-то просто подсел рядом.

– Ты из здешних мест? – мимолетно улыбнувшись в сторону Джесси, спросил незнакомец, заставив подростка совершать несуразные движения.

Вроде ничего страшного не происходило, но мальчик, заерзав на сидении, принялся подминать ступнями большой пакет с покупками, расположенный между ног.

– Да, я… отсюда, – зачем-то решил уточнить, – из Каддингтона, – и еще пуще замялся, видя как мистер «икс» отслеживал маневры ногами под низом лавочки.

Незнакомец усмехнулся:

– Этот городок похож на земляничную поляну посреди моря рыжих полей.

– Вы здесь раньше не бывали? – уточнил Джесси, хотя, было очевидно, что нет.

– Здесь я впервые, – подтвердил незнакомый мужчина. – Проездом, совершенно случайно…

– Я Джесси, – внезапно решил представиться подросток постороннему человеку.

– Привет, Джесси! – с легким оттенком безумия, глаза незнакомца уставились на Джесси, когда их обладатель весьма пылко ответил.

Паренек тут же вперился в лицо молодого мужчины. На вид тому нельзя было дать и тридцати. Кроме притягательной внешности, материальных благ он тоже не был лишен, ибо его прогулочному трикотажу-тройке, цвета топленого молока, туфлям и наручным часам, наверняка, – цены не сложишь. В общем, из серости местного населения он доподлинно выделялся. И чем-то смахивал… на педофила. Джесси слышал, что они жутко любезны, эти педофилы, и так же ненавязчиво подсаживаются к детям в парке.

– З-здрасте… – буркнул паренек, умерив энтузиазм к общению, будто в чужой вежливости заключался подвох.

Со страху тут же пересохло во рту, словно при похмельном недуге либо при передозировке некоторыми лекарственными препаратами. В своем нежном возрасте он, к сожалению, тоже знал о подобных вещах.

Мрачные колебания в душе Джесси лишь усилились, едва он заметил еще двух людей в похожих с незнакомцем костюмах. Внезапная компания у ближайшей скамьи, служившей условной чертой для неприближения, показалась Джесси чем-то вроде секьюрити.

Видимо, рядом сидящий сэр был значимой для общества шишкой?

– Не беспокойся, Джесси. Все хорошо, – любезно произнес незнакомец.

– Это ваша охрана?

– Это мои товарищи. Они путешествуют вместе со мной.

– Ясно, – Джесси потупил взор. Как раз вовремя, потому что ему пришлось придержать ступней склоняющийся к земле пакет.

– У тебя очень красивые лодыжки, – сказал таинственный богач-педофил, отчего Джесси чуть не упал с сиденья.

– Ээ… спасибо. Наверно…

– Икроножные мышцы тоже, – продолжил тот, – и колени, весьма.

– Кх, ээ, еще раз спасибо… – забормотал Джесси, заподозрив свои щеки в том, что они сделались пунцовыми.

– Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя превосходные косточки ключиц?

– Не-е… этого точно нет, не припомню… – Джесси вдруг стало жутковато и приятно одновременно, и вообще, лицо его тотчас точно походило на наливной томат.

– Могу я рассмотреть твое лицо, пожалуйста?

– Д-да, пожалуйста… я, как бы, не прячу, – сэр аноним тут же прихватил пальцами острый подбородок юноши, слегка увлекая к себе и поворачивая немного набок.

– Превосходно, – прошептал он, заставляя Джесси дышать гораздо чаще и смущенно опускать взгляд, судорожно понимая, как работают педофилы.

– П-превосходно? – что-то мешало Джесси распробовать это слово, словно он каши горячей в рот набрал.

– Превосходно, Джесси. Только вот, жаль. Я слишком спешу. Нужно ехать в Лондон, иначе опоздаю на самолет до Калгари. Твой типаж превосходен, то, что мне нужно. Но… боюсь, в твои четырнадцать мы ничего не сможем добиться…

– Мне шестнадцать… – слабо пошевелил губами Джесси, завороженно глядя на чокнутого собеседника, пугающего, вдохновленного чем-то, опечаленного от чего-то.

– Шестнадцать? Ну что же, – достав из верхнего кармана какую-то зеленую пластинку, неизвестный сунул ее в ладонь полностью переконфуженному мальчишке. – Позвони по номеру, указанному вот здесь, через года два.

Джесси быстро скосился на визитку, в надежде, что она ему все пояснит. Тем временем, – жирная, морщинистая собака какого-то, еще одного, случайного прохожего, принялась с упоением облаивать сидящих, невзирая на запреты и фуканья своего хозяина, тем самым подтверждая участие Джесси в каком-то дурацком розыгрыше.

«Глен Моро. Художник-конструктор, график-портретист», – гласила надпись с бумажки, оклеенной переливчато-зеленым ламинатом.

– Через два? Я могу и раньше…

– Нет-нет. Через два вполне подойдет, – не в силах выносить собачий лай, нахмурив брови, художник покинул насиженное место.

Джесси сидел полностью обескураженный, мистер Моро собрался было уходить, но повернулся напоследок.

– Свяжись со мной, хорошо? Вот, – художник указал в визитную карточку, на случай, если юноша не разберется с номером телефона. – Тут есть мои контакты.

– Но… если через два года они изменятся, и я не смогу до вас дозвониться? – тоже подскочив с сидения, Джесси поправил спадающие штаны и чуть не упал, неуклюже споткнувшись о сумки с продуктами.

– Они не изменятся, Джесси, – таинственно улыбнулся Глен Моро, удаляясь восвояси вместе со своими провожатыми, бросив напоследок. – До скорого.

– Через два года… не очень-то скоро… – слабо пробубнил мальчишка себе под нос, дернувшись за уходящим, он не заметил, как нога угодила в ручку пакета.

Мальчик хотел крикнуть – подождите! Пусть – художник, педофил, кто угодно, – пусть украдет, заберет Джесси, вытащит его из этой бессмысленной жизни! Но равнодушная к человеческим метаниям ручка сумки слишком некстати обвила лодыжку паренька, а потом – он услышал треск под подошвой своей обуви. Это была стеклянная бутылка молока.

– О нет… не-е-т, – протянул Джесси, глядя, как белая жидкость разливается по брусчатке.

Хозяин собаки, которая успела до того, как убежать, обнюхать злополучную сумку, извинился издали, будучи на середине аллеи, увлекаемый своим дебильным животным. Когда отрок повернулся, чтоб вновь попытаться позвать художника… или, хотя бы, увидеть его удаляющуюся спину. Поблизости уже никого не было.

Джесси распрощался с шансом покинуть семейство опекунов со скребущей обидой в горле. Через два года – несправедливо! Он не только не покинет Скуди, но еще и выхватит трепки от них за чертово разлитое молоко. Сирота присел обратно, от безысходности проникая взглядом в молоко, которое расплылось между дорожными плитками в замысловатом узоре, напоминающем сороконожку. Минуту он изучал ее длинные белые лапки – молочные стежки в пазах грунта. Спустя какое-то время, он осознал, что встреча ему не приснилась. Мистер Моро оставил о себе вещественное сведение, зажатое в мальчишечьей руке.

– Черт, – вздохнул Джесси, переведя взгляд на цифры на твердом кусочке бумаги.

Вероятно, он и впрямь не разобрался бы с указанными контактами, подумав, что такого диковинного номера не существует, что одни лишь семерки в визитке записаны просто для красоты. А возможно, это просто выглядело, как насмешливый джек-пот…

Подтянув огромные, постоянно слетающие с бедер штаны, Джесси забрал из-под скамьи прежнюю ношу, оставив фигурную белую лужицу, и, спрятав визитку в залатанном кармане, поплелся домой, угрюмо клоня голову.

2. Джесси. Контракт с совестью

Под кожей у любого человека

в комочке, называющемся сердце,

есть целый мир, единственно достойный

того, чтоб тратить краски на него. ©

***

Над интернатским двориком всходила солнечная ледышка. Зимняя туманная дымка укутывала негреющее светило, от которого, казалось, тоже исходил пар, как от любого живого организма.

Паренек, по имени Джесси, загребал снег около порога старомодной церковной школы для умственно отсталых, – хоть отрок себя к таковым не причислял, опекуны определили его сюда насильственно. Старый сторож надзирательски курировал процесс уборки месячной нормы осадков, гаркал о том, что качество расчистки дорожки отвратительное, а халтуривший напропалую пацан может лишиться своих жалких пенни. Джесси надлежало убрать весь этот снег за выходные, он проклинал недостаточно широкий мыс лопаты, поднимающей снежный настил, пока ему грубо понукали, указывая на недочеты работы. Да и вообще, он много чего и кого проклинал, в том числе свою «роскошную» жизнь в целом.

Жизнь Джесси Оэна никогда не была безоблачной. Лишь только воспитанник семейства Скуди достиг возраста позволяющего эксплуатировать детский труд, ему предстояло каторжно вкалывать на самых унизительных должностях. Дабы не чувствовать себя нахлебником, юноша делал все, что велели опекуны. Он никогда не выказывал недовольства, протеста или открытой обиды, будто душа его была помойкой с неизменным предназначением – лить в нее всякую протухшую снедь и обертки заветных мечтаний.

Джесси смирился со своей безрадостной участью не сразу – «помогла» очередная разъяснительная беседа с Шеноном Скуди. Мальчик долго доказывал патронажной комиссии, что никогда не преследовал цели калечить себя, просил врачей снять побои и утвердить очевидное – самостоятельно, здравомыслящий человек, не сумел бы так пораниться. Это же, как божий день, было ясно!

Разгребая снежный занос, Джесси вспоминал скачущие по бумаге блошки чернильных клякс тщетной, никому ненужной правоты, когда он строчил заявление на приемную семью. Ему было тогда лет десять, и все решили слова миссис Скуди, направленные медицинским работникам:

– Этот мальчик нездоров. Вы только взгляните на его кровавые художества!

Бернадет предъявила пол кладовки, где Джесси, якобы, запирался сам, заполучив тумаков в уличных драках. Пол чулана украшали рисунки из крови, пыли, соли и слюны – мальчик забыл их стереть тогда. Пыль он долго специально не вытирал, кровь была из ранок, из носа, после сотрясения, соль он крал чуть-по-чуть из кухни, слюни – соответственно, изо рта. Джесси Оэн не знал, почему ему хотелось изобразить что-либо, он пытался таким образом запоминать, сохранять мгновения. Скуди презирали эту его странность. Они назвали это – нездоровым поведением. В итоге психологи вердиктировали склонность к суицидальным маниям у асоциального юнца и поставили на учет. А мистеру и миссис Скуди, убедившим весь честной люд в том, что они исправно заботятся о подопечном, предложили двойную компенсацию. Вся та страшная катавасия с законом завершилась тем, что Джесси поклялся больше никогда не жаловаться.

Лишь однажды, два года назад, в один жаром горящий, сентябрьский полдень, Джесси был празднично счастлив. Зачем-то, мальчишка вновь и вновь переосмысливал, прокручивал в голове загадочный образ незнакомца, необычные комплименты, слышимые им впервые в жизни, жалел и каялся, возвращая в памяти красочную картину, промелькнувшей на доли секунд, надежды. Гений из парка навязчиво последовал за сиротой. Это живое, живописное лицо с говорящей мимикой и завораживающими темными глазами не покидало Джесси даже по возвращению домой. Все мирское казалось наносным и незначительным, когда он думал: что будет через два года? Содержателям своего уголка бытового террора, монастыря унижений, мальчик, разумеется, ничего не рассказал, ибо то было чревато плачевными последствиями. В общем-то, они и наступили в скорости.

Джесси бережно хранил визитку художника у сердца, пока кто-то не пожаловал в опекунский дом. После разговора с двумя неизвестными людьми, чем-то напоминающих типично киношных сыщиков, дядька организовал натуральное побоище:

– Что ты учинил? Вонючий гаденыш! – Шенон Скуди всегда подкреплял махание кулаками и ремнем диким ором, тот раз не стал исключением.

– С кем ты связался, недоносок? Отвечай!

– Что? Ни с кем, клянусь!

– С кем заговаривал в парке? Что за художник-то такой? Почему им интересуются власти? Отвечай немедленно, дурья башка!

– Я не знаю! – вторил Джесси, – клянусь, я не знаю, кто он… просто прохожий…

– Ах, ты, тупица неблагодарная! Мать твоя, шлюха проклятая, выродила такого!

– Я не виноват! – вопил от боли воспитанник, – я никого не просил меня рожать… а усыновлять тем более…

– Ах, ты, мерзкое отродье!

Короче, крепко тогда досталось пареньку, улепетывающему по ночным тротуарам. Провести несколько суток под открытым небом, в картонных ночлежках, в абсолютном убожестве, грязи и бомжовой копоти неблагополучных окраин, оказалось совсем несладко. По правде, тогда он был в шаге от того, чтоб в малолетние преступники записаться.

Единственной отрадой были заветные цифры, стоящие перед глазами. Семерки. Как в выигрышном лото. Джесси, отчего-то, ни на миг не сомневался – художник был гением. Исчезнувшим гением…

Он не хотел докучать совершенно незнакомому мужчине. Но никого не знал, чтоб попросить помощи. Произвольное решение было непростительно глупым, и чужой холодный смех раздавался в сознании, когда Джесси нашел в кармане толстовки неиспользованный жетон. Тревожить занятого богатея своей недостойной персоной, пока еще не истек срок ожидания? Дергать плод еще недозревшей удачи?

Увидев первую попавшуюся телефонную будку, Джесси в слезах забежал в кабинку, дрожащей рукой с окровавленными костяшками просунул жетон в щелку таксофона, набрав номер из семерок.

Прошел длинный гудок. Сердце мальчика замерло.

– Горячая линия Галереи искусств «Мастерская Творца». Секретарь Тристан Нэйл у аппарата. Чем могу быть полезен? Алло. Говорите.

– Простите… меня зовут Джесси… Джесси Оэн…

– Так. Чего же Вы желаете?

– Я бы… мне бы… я ищу кое-кого, – растерялся ребенок.

– В самом деле? Это не бюро знакомств. Боюсь, Вы ошиблись, молодой человек, – отрезал равнодушный голос из трубки.

– Нет! Подождите! Мне нужен Глен Моро… прошу!

– Мастер? А… кто Вы, собственно говоря?

– Я Джесси…

– Это я уже слышал, – сквозь аппарат разило раздражением. – Кем Вы приходитесь господину Моро?

– Я? Ээ… я знакомым! Хорошим знакомым прихожусь, да, – оттарабанил отрок единым тоном.

– Знакомым, значится? Что же, в таком случае Вы, должно быть, осведомлены, что господин Моро ближайшие два года не намерен контактировать с публикой, и не назначает встреч ни поклонникам, ни знакомым, ни даже английской королеве. Настолько ли Вы знакомы, как утверждаете, ежели, не владеете мизерной долей информации о Вашем хорошем знакомом?

– Ну, я… черт, сэр! М, мы хорошо знакомы, мы познакомились на лавочке в парке! Пожалуйста, сэр… мне нужно поговорить с ним!

– Хорошо знакомы, говорите? Я, к примеру, знаком с господином Моро уже очень давно. Ни о каких Джесси Оэнах не слышал. К тому же, в мои обязанности входит ограждать Мастера от бесполезных контактов с различными лже-знакомыми. Я понятно изъясняюсь?

– Сэр, мы познакомились недавно! Да, но я уверен, что мистер Моро был заинтересован…

– Да что Вы? А он, случаем, не уточнил время, когда с ним возможно связаться?

– Через… – Джесси сглотнул колючий комок, – спустя два года, сэр…

– Тогда какой дьявол Вас дернул звонить сегодня, тем более в столь поздний час?

– Я думал, мистер Моро все же, заинтересован… во мне. Он собирался сделать предложение… – умоляюще настаивал паренек.

– Руки и сердца?

– Простите, сэр?

– Мистер Оэн, освободите горячую линию для других важных. Подчеркиваю. Важных заказов. Окажите любезность. Дождитесь Вашей очереди на прием.

– Может, я тоже хочу сделать заказ! – отчаявшись, крикнул Джесси в трубку.

– Тогда, Вам, прежде, стоило бы ознакомиться с прейскурантом цен, юноша. Уверены ли Вы, что стоимость заказа позволит Вам его совершить?

– Господи, чего вам стоит, сэр… я в ужасной ситуации! Понимаете, безвыходной! Мне показалось мистер Моро… что он хочет сделать мне предложение по работе, понимаете? Прошу вас, мне нужно поговорить с ним… У меня просто крах! Нет выхода! Нету другого выхода, сэр!

– Послушайте. Это Вам не комитет Красного Креста, молодой человек, и не благотворительное общество… – связь внезапно оборвалась из-за исчерпавшегося лимита.

Таксофон прожорливо затребовал жетонов, которых у Джесси больше не осталось, как и сил жить дальше, верить людям, бороться за призрачный шанс…

С тех пор минуло два года. Джесси исполнилось восемнадцать, но самостоятельности он так и не обрел. Ему некуда было идти от Скуди. Церковная школа обеспечивала ему грошовый заработок, но больше пареньку некуда было податься. Он думал о Глене Моро постоянно, почти рыдал при каждой мысли, первое время. По истечении года он уже не помнил, что в его голове хоть иногда поселялась какая-нибудь залетная мысль о светлом будущем.

Мечты мечтами, однако, от рабских подработок его никто не освобождал.

Глаза Джесси слезились от ветра, примороженные пальцы вконец закоченели, прилипнув к перчаткам. Солнце клонилось к горизонту, раскрашивая закатную синь светло-розовой палитрой в преддверии романтического зимнего вечера.

Джесси дочистил двор, получил за отработанные часы минимальную премию от сторожа на заветный кусок хлеба, коим его не раз упрекнут Скуди, и сам хотел повалиться в придорожный сугроб от усталости. Но дотошный дозорный велел Джесси отнести лопату к подвалу, расположенному с уличной стороны. В это время Патрик Скуди, как раз, шлялся со своими ублюдочными друзьями, и запугивал местных молокососов. Завидев Джесси, названный братец принялся науськивать толстолобую свору прихлебателей на противника.

– Как ты, Оэн, заработал милостыню? – противно прошепелявил Пэдди, подходя ближе, уперев руки в бока.

Джесси терпеливо молчал.

– Копишь на картины? – скривил рот сынок опекунов.

И кривлянье выглядело вовсю нелепо на мощном, скуластом лице, увенчанном воротничком мягкого жира, придерживающего второй подбородок, но пока что, в холод, – складчатое, весомое «добро» было затянуто вязаным шарфиком, – единственная, обещающая теплоту вещь, на которую Джесси смотрел немного с завистью.

– Отошли прочь! – поднял Джесси рукоять лопаты, угрожающе устремив вверх металлический скребок.

– Пошли, пошли… он больной, псих, – послышались переговоры, и хулиганы ретировались.

Отогнав дурную компанию, Джесси занес лопату на склад и изнеможенно поплелся в дом Скуди, предугадывая новые издевки, ждущие его от этого конгениального соседства.

Переступив порог, парень планировал прокрасться в свою убогую комнатушку незамеченным. Но не тут-то было.

Дядька жир-трест разминал кулаки, стоя посреди гостиной. Бернадет в нарядных бигуди, в сверкающем, только из химчистки, пеньюаре и пончо, поверх плеч, сидела на диване и дотачивала до идеала наманикюренные ногти. Прихрамывая и спотыкаясь о ковер, Джесси кое-как доковылял до кухни, выкладывая на стол заработанные деньги, стараясь никого не компрометировать своим присутствием в жилище.

– Здороваться тебя не учили по приходу, болван?

– Добрый вечер, дядя Шенон, добрый вечер, тетя Бернадет, – быстро проговорил Джесси.

Сирота никогда не называл опекунов иначе. Они были чужими для него, как и он для них. Возможно, если бы его взяла другая приемная семья, то смогла или, по крайней мере, попыталась дать хоть толику пресловутого родительского тепла. Джесси не знал ничего о своих биологических родителях, но думал, что, какими бы последними словами их не клеймили, они бы все равно были лучше, чем Скуди.

– Вот нахал! – возмутился толстяк, вопреки плохим предчувствиям, не став раздувать спор, расслабленно усевшись в кресло напротив телевизора.

– Опоздал-то как, – заметила мачеха, вышкирив белые клыки.

– Так, снегу-то сколько нападало, – тихо проронил паренек в оправдание и поспешил улизнуть с поля зрения к себе наверх, даже не попытавшись попросить объедков с ужина.

В прихожей внезапно зазвонил стационарный телефон, вторгаясь яростным дребезжанием в гнетущую атмосферу тяжелой тишины.

– Что за чертовщина… только ведь уселся… – рассерженно и медлительно поднимался мистер Скуди, чтобы ответить.

Бернадет навострила слух.

– Предупреждал же всех «звоните днем!»

Занятость дядьки дала Джесси фору безбоязненно и безболезненно смыться.

Шенон снял трубку:

– Да! Кого-кого? Оэна? А кто вы такой? – гавкал в телефон хозяин дома. – Я-то? Что? Я его опекун, официальный представитель интересов! Как вы смеете мне дерзить, шарлатан! Кому понадобился этот мальчишка? Я вызову полицию! Вы обязаны говорить со мной, как с опекуном! Я содержу этого…

Джесси вдруг остановился, на полступени не добравшись до сокровенной двери, которую можно было запереть с внутренней стороны и никого не видеть и не слышать.

– Кто это? – Джесси слетел с лестницы как сумасшедший, у него под кожей, будто фейерверки лопались, к кадыку подступили режущие рыдания от страха, что его вера не оправдается.

– Не звоните больше на этот номер, – сказал в трубку мистер Скуди, жестко отпихнув паренька к стенке. – Или у вас там всех в вашей «Мастерской» будут серьезные проблемы!

– Со мной хотели поговорить? Кто? – забыв о последствиях, потребовал Джесси, когда дядька с грохотом саданул трубкой, сперва по Джессиному темечку, потом еще попав по лицу. – Ау-у…

– Паршивый недоносок! Что еще за «Мастерская искусств», а? Они назначали тебе встречу завтра в их Лондонском офисе! Это что же… за моей спиной творится! Ты, ну-ка объясняйся сейчас же!

– Они хотят пригласить меня на работу, ясно! – выпалил воспитанник, выхватив горячую оплеуху, отчего отшатнулся к тумбе.

– Какая еще работа, ты, балбес? Посмотри на себя! Тут опять что-то нечистое. Опять к нам наведается жандармерия! Какая, к чертям, работа?

– Что происходит? – выбежала на шум Бернадет. – Кто-то звонил, чтобы позвать на работу этого паршивца? Но, кому он нужен?

Джесси стекал спиной по стене, стараясь подавить истерику.

– Запомни, недоделок, – Шенон Скуди бесцеремонно дернул мальчишку, схватив за хрупкие предплечья. – Если в мой дом заявится кто-то, кого я посчитаю причастным к каким-то темным делишкам… тебе не просто несдобровать – тебе крышка!

– Я так и знала, что рано или поздно нечто подобное случится, – призналась миссис Скуди, скорее безотчетно.

Избитый оплеухами, телефонными трубками и подвернувшейся под хозяйскую руку, волосатой шваброй, Джесси пребывал в состоянии абсолютного счастья. Лихорадочного, болезненного, аномального счастья.

Спустившись поутру из купейной комнатушки, стараясь никого из семейства не навести на подозрения своей декларативной миной и всячески ухищряясь подавлять тянущую щеки улыбку, юноша первым делом отправился к кухонному столу, чтобы приготовить завтрак до того, как Скуди попытаются убить его за лишние полминуты сна. Очевидно, что, ни угрюмо стреляющая взглядом в сторону приемыша, Бернадет с ворчливой тирадой о тонкости нарезки бекона для омлета, ни лениво выплывающий из дверного проема, отекший ото сна, дядя Шенон, включающий телевизор и упрекающий всех в медлительности, ни похабно гримасничающий Пэдди, не в силах были разрушить блаженственного самочувствия Джесси.

– Синоптики сегодня наобещали невесть чего! – возмутился мистер Скуди транслируемому прогнозу погоды.

И, вспоминая о Джесси, повернулся к нему со злобной усмешкой:

– Придется тебе, не только школьный двор, но и здесь на газоне все расчистить.

Джесси предусмотрительно кивнул, ибо внешней оболочкой он пребывал в скверных, мученических сетях горького сиротства и опекунского муштрования, а вот душой —упорхнул далеко за пределы гнусного дворца унижений.

Сегодняшней долгой ночью он решил убежать тихо, без паники или криков о несправедливости. У Джесси в ушах до сих пор раздавался заветный звонок, будто сами небеса разверзлись и ангелы пригласили его в райские сады, искушая расстаться навеки с невыносимой кармой.

– В каких облаках витаешь, балбес? А? – тем временем дядька уличил минутку, дабы заняться мозгоклюйством, но Джесси мужественно игнорировал. – Небось, что-то дурное там в своем умишке греет?

– Нет, только тосты жарю, – огрызнулся Джесси, опрометчиво.

– Вздумал мне дерзить? То же мне, тьфу! Ну-ка, сейчас же говори, что удумал!

– Ничего я не удумал.

– Наверное, в бизнес творческий рвешься, а? – продолжал донимать Шенон Скуди. – Жизни красивой захотел, нюхом чую. А знаешь, что с такими глупыми сопляками там делают?

– Да ничего я не захотел, – Джесси грустно хмыкнул.

– Оно и видно, – ощетинился отчем. – Что-то мне не нравится, как ты хитро косишься. Я выясню, что ты скрываешь… Вздумал мне лапшу на уши вешать? Скоро я все выясню, будешь у меня на паперти всю оставшуюся жизнь стоять, дрань.

– Пап, ну кто позарится на такое чучело? – скорчился Патрик в выражении истинного омерзения, глядя то на отца, то на Джесси, чем спровоцировал последнего быстренько удалиться из кухни, едва освободив тостер от печеных треугольников хлеба.

– Такое точно чучело и позарится, сынок. Они, знаешь ли, имеют особенностью сплачиваться.

Джесси пробкой вылетел из обеденной комнаты, как обычно начав собираться в школу, оделся в замызганную парку, штаны из мешковины и кроссовки, видавшие такие виды, что только в Крестовые походы в них не ходили. В общем-то, у него не было коварного расчета во избежание лишнего внимания со стороны приемной семьи, просто все шмотки у него априори казались неприглядными лохмотьями.