Читать книгу Сказка о потерянном новогоднем настроении - Ксения Юрьевна Демидова - Страница 1

Декабрь уже начался, а снега всё не было. Не было его и в ноябре, и прошлой зимой, и даже два года назад. Она жила в маленьком городе севернее середины планеты, и там снег шёл всегда: когда ей было лет шесть, в конце октября вечера становились светлее от белой крупы на крылышках воробьёв в кормушках, и в трещинках коры на ветках почтенных яблонь основывались колонии белых муравьёв.

Ей нравилось про себя думать, что снежинки летят на запах чищеных мандаринов из случайно сквозящей форточки, из хлопающей двери, впускавшей мороз и выдыхавшей теплом. Это была такая традиция – привечать мандаринами снег. Печка трещала, на ней стояла сковорода с жареной картошкой, а запах был! На весь маленький побеленный дом с двумя коридорами и тремя комнатами, включая кухню. Отродясь в этом доме не было дверей между сестринской спальней, кухней и залом, и шутки и запахи кочевали по-над потолком из одних стен в другие. Спали коты, петли сбегали с маминых спиц на свитер, папа возился с собаками во дворе. Она смотрела из окна на серый лохматый ветер и на снежинки, и тогда новогоднее настроение было с ней в комнате, прямо на её мягком покатом плечике, и его даже не нужно было искать.

И даже когда годы шли, а она взрослела, когда они продали маленький белый дом с огородом и виноградником и когда началась средняя школа, новогоднее настроение было. Оно шагало, довольное, рядом после новогоднего утренника и зарывалось носом в мешок подарочных ярких конфет с папиной работы, а ещё весело глядело круглым красным солнцем со светло-светло-серого неба на пути со школьной олимпиады, и поля сливались с небом далеко на кромке полей, и суетливые куропатки скорее перебегали дорогу, и текло впереди время ленивым подмёрзшим молоком, и даже если между Крещенскими морозами таял на речке лёд, это было неважно и ничего. Настроение было.

А теперь нет.

И не было снега, даже первого декабря, в самый важный день. Она где-то прочитала, что зима бывает белая неспроста: получается, что мир переодевается в белый саван, как в чистый лист, и не просто так в это время в сердце и в голове вертятся обещания. Разве есть пора более подходящая для новых нас, чем когда дорога вперёд ещё не запятнана неверными шагами? Чем когда улица, если смотреть на неё с пятого этажа, поутру даже не существует – так неразделимо всё сливается вместе, в густом тумане и в непроглядной метели, плотных настолько, что можно из окна высунуть руку и написать на ней совсем новую историю своей жизни. И жить по новым законам.

И никто никогда даже думать не стал бы превратно, никто бы не видел старую чью-то версию, настолько зимой людей не видно за пуховиками.

Кто-то котёнка несёт у сердца, а кто-то пиццу, кто-то укутан в шарф и шапку по самый нос, и даже не знаешь, человек ли перед тобой, а то ли случайно попавший наружу из недр земли гном, уже столько всего проживший и просмотревший. Да и без шапки чёрт его разберёт – ночь зимой своенравная и вытекает на улицы где-то в четыре дня. Зима – такое хорошее время для вампиров и великанов, для троллей и для детей, для бойких отважных птиц и горячих кружек, и все вокруг только ждут оливье и чая.

И она тоже ждала, уже с самого раннего утра первого дня этой зимы. Год тёк спокойно и ласково, но взять его заруку и подвести к завершению всё равно почему-то хотелось.

Она купила мандарины (они уже были дешёвые) и пошла вниз по улице. До квартиры было недалеко, на деревьях и крышах сидели кошки, а собаки на поводках глядели вверх, на кошек и на беглые сизые облака. Сколько в их темных глазах было восторга и сколько надежды, шерстка отливала желтым светом зажженных уже фонарей, и случайный прохожий шуршал пакетом с только что купленной мишурой. Все вокруг было яркое, всё сияло, а небо до того затянуло, что снег, казалось, вот-вот пойдёт.

Она даже немножко замедлила шаг – так хотелось пропустить всё через себя и улыбкой приветствовать лёгких и полупрозрачных духов грядущего года, которые вот-вот должны были резво откуда-то появиться, и духов года грядущего – усталые тучные тени. Да, она их уже заметила: одни скользили в мерцающих стёклах высоких домов, оживляя дыханием аккуратные связки бумажных снежинок, другие гнули тонкие ветки берёз, тополей, акаций, тянули суетливых взрослых за полы пальто, а детей целовали в щёки, заставляя те розоветь.

Иные же, сгорбившись, спешили скорей прочь из города, вдоль расписанных крупным почерком стен, по узким тропинкам крепко-накрепко запертых дворов, чтобы умчаться в поля, в седые холмы, и превратиться там в неверные огоньки, дрожащие рядом с линией горизонта. На них потом будут смотреть пассажиры автобусов и электричек, гадая, кто забыл погасить свет в неурочный час, кого ждут домой к позднему ужину – а это всё будет неправда, никого там не будут ждать.

Да, она почти видела их – хотя их нигде не было; почти видела – такие они были живые и настоящие. Есть ли преграды для веры открытому сердцу, разве могут незрячими быть глаза, так сильно жаждущие узреть?