Читать книгу Метафизика - Лалла Жемчужная - Страница 1

Очень давно, когда люди жили большими общинами и ютились в пещерах, тогда они очень боялись ночи. В темноте мог затаиться медведь или бесшумно напасть тигр, могла внезапно разверзнуться яма. Но больше всего прочего в те времена людей пугало ночное небо. Оно было черным, безучастным, усеянным звездами. Эти звезды слишком были похожи на глаза тигра. Больше того! В отличие от тигра, их нельзя было потрогать, поймать и убить. Люди боялись звезд, и каждый вечер прятались глубоко в своей пещере, и рассказывали детям о том, что ни в коем случае нельзя смотреть на ночное небо.

Но среди них жила одна девочка. Ее родителей съел медведь, и некому было пугать ее страшными историями и караулить по ночам. Девочка очень часто тайком выбиралась из пещеры, стоило темноте сгуститься. Она гуляла по тихому лесу, вдыхала ароматы ночных цветов и даже подружилась с одним тигренком. Девочка не боялась всего того, от чего ее соплеменники приходили в ужас, напротив! Она была достаточно безумна, чтобы смотреть на небо, смотреть подолгу, пока звезды смотрят на нее. Такие ночи рождали в ней новые чувства, желания. Девочка хотела бежать, бежать быстро, бежать вверх по тропе, карабкаться по скалам!.. И так она хотела слагать истории, не страшные, а красивые! Чтобы другие так же, как она, стремились к чему-то выше.

Девочка стала придумывать разные небылицы о небесных коровах и лучниках, а потом рассказывала их малышам, когда родители засыпали. Она говорила о том, что звезды не хотят зла, что мир вокруг – он не такой враждебный, как говорят родители. Дети слушали, а потом говорили об этом взрослым. И тогда старейшина решил, что девочка опасна. Что звезды затуманили ее разум, вытеснили саму душу и теперь хотят их, людей, всех выманить из пещеры ночью и убить. И он приказал соплеменникам схватить девочку.

Под крики и гулкий бой палок о камни, о кости, о плоть – люди протащили ее по траве, по песку, по холодным камням. Они приволокли девочку в самую глубокую пещеру, где совершались жертвоприношения богам. Там старейшина простер над ней руку, и его сын властной рукой прижал почти детскую фигурку к бурому камню. Люди выли, люди клокотали, люди бились. Старейшина читал слова молитв, а его сын заносил камень над девочкой. Молитва достигла высшей ноты, люди впали в безумство и закричали словно звери. И камень опустился.

Девочка до самого конца видела только звезды.

Агния очень любила спать. Во снах она была свободна. Если ей хотелось, она могла парить над лесами Амазонки, или опуститься на дно Марианской впадины, чтобы рассмотреть невидимых обычным людям чудовищ. Она могла коснуться макушки пирамиды Хеопса, а могла – Эвереста. Могла теряться в улочках Мадрида или блуждать в лондонских туманах. Она могла что угодно, даже окунуться в вымышленную историю из другой эпохи, где становилась героиней потрясающей, головокружительной любовной истории. А самое главное – во сне она могла не быть собой.

Но любому сну приходит конец, и тогда Агния должна была проснуться. Она медленно открывала глаза, надеясь не увидеть над головой привычную трещинку в штукатурке. Но трещинка была на месте, как и обои в цветочек. Страшно некрасивые, неприятные, но у Агнии никогда не было времени и сил, чтобы их переклеить. Эти обои напоминали ей о родителях, которые до самой своей кончины диктовали ей правила жизни. А с их уходом все разлетелось. И юридическое образование стало незначимым, и бытовые вопросы решались со скрипом. Она просто не умела жить так, как правильно – не могла быть хорошей хозяйкой или пробиваться по карьере. Агния старалась всем помочь, всем уступить, и оттого одна работа сменялась другой, пока она не стала социальным работником. Сейчас ей было тридцать пять, но жизнь казалась пустой, бездумной, промелькнувшей вдруг мимо. Иногда, проснувшись, Агния с удовольствием предавалась своей любимой фантазии о том, что она – это потерянная комета. Она несется в пространстве, без цели, по заданной траектории, но однажды она прибудет туда, куда должна. И пока что она видит сон о том, что она всего лишь человек, который во снах рассматривает мир во всех его чудесах и красках.

Иногда, правда, ей снился кошмар. Это страшное видение преследовало ее с самого раннего детства – тогда они с родителями пошли в музей естественной истории. Это была на самом деле краеведческая выставка какого-то небольшого южного городка вроде Ейска, но почему-то сосредоточена его экспозиция была на истории эволюции. И был пример пещерных людей: лохматых, сутулых, оскаленных над искусственным очагом. Эти почти обезьяньи лица со стеклянными глазами так потрясли маленькую Агнию, что она ночью впервые увидела тот самый кошмар и проснулась в мокрой кровати.

В этом сне она видела, как бы со стороны, как маленькая девочка в белом платьице что-то рассказывает пещерным людям, пытается показать им звезды, убедить посмотреть на них, послушать их песни. Девочка была прехорошенькая, как со старой открытки. А люди были страшные, как из музея. И эти люди выли, кричали, боялись девочку. А потом Агния вдруг становилась этой бедняжкой и видела, чувствовала, как ее хватают обезьяньи лапы, рвут в стороны, утаскивают под землю. Она видела воздетые руки старой гориллы и блестящие глаза послушного горилле орангутана. Видела отблески ритуального камня, видела, как он опускается на лицо. И Агния просыпалась, когда сон рассыпался звездами во внезапной тишине и мраке.

Вот и в это утро, еще до рассвета, она проснулась из-за своего кошмара. Точнее, ей показалось, что она проснулась, но на деле пошевелиться Агния не смогла. Ей стало страшно: тело не слушалось, а краем глаза она заметила какое-то движение – будто человек метнулся от ее постели к распахнутому окну и выскочил на улицу. С девятого этажа. Агния моргнула и резко и глубоко вздохнула, переворачиваясь на бок. Ей показалось. Иногда подобные состояния с ней бывали – видимо, плата за яркие, контролируемые сновидения. Она прислушалась: в двухкомнатной квартире стояла давящая тишина, даже холодильник не жужжал. Агния протянула руку и повернула к себе часы на прикроватной тумбе: циферблат не горел. «Понятно, отключили электричество», – обреченно вздохнула, спустила ноги с постели и прошлепала по старому паркету на кухню. Холодильнику было много лет, и она давно его не размораживала, так что надо подстелить тряпку и что-то сделать с продуктами, пока не потек растаявший мороз.

Потом Агния вернулась в постель. До подъема оставался еще час – самое время немного помечтать, пофантазировать о чем-нибудь далеком. Мысли сосредоточились на ярких огнях Лос-Анджелеса. Город с картинки, далекий, чуждый – она крайне редко навещала в своих снах подобные места. Но сейчас ей стало интересно, что там творится. И она погрузилась в забытье, проносясь над Атлантикой.

Вдруг, где-то посреди тихой водной глади, она заметила далеко внизу огоньки. Это был большой корабль, – Агния в них не разбиралась, – который шел в ночной темноте и тишине своим курсом. Он перемигивался красными, желтыми, зелеными сигнальными огнями и напомнил ей ворох звезд, которые куда-то стремятся в темном безвоздушном пространстве. Агния решила опуститься на палубу и прогуляться по ней, подышать воздухом, представить, как холодный металл и просоленное дерево под ногами будут покорно обретать плотность и реальность. Она подошла к одному борту, вдохнула соленый воздух, рассмеялась и перебежала к другому борту. Сонный матрос на вахте посмотрел сквозь нее и прошел мимо. Его широкий смуглый нос лоснился в свете звезд и луны, а глаза, усталые, словно бы смотрели в какую-то другую реальность. Удивительно, что их с Агнией реальности не пересеклись!

– И впрямь, удивительно, – на какой-то конструкции из труб, которая выступала над палубой, сидел мальчишка. У него были озорные глаза и буйные кудри. Мальчишка был бос, одет в какие-то обноски, а еще – грыз яблоко. И он-то точно Агнию видел.

– Ты кто такой? – Она попыталась заставить мальчика исчезнуть. Это всегда работало с непрошенными проявлениями воображения, но в этот раз угловатая фигурка на трубах осталась неподвижной. Напротив! Он словно бы стал плотнее, реальнее – будто проникал в ее иллюзорную реальность извне, протискиваясь через складки фантазии.

– Я? Пауль. Я живу там, – он махнул рукой куда-то за левое плечо Агнии. – Но это не имеет тут значения, верно?

Яблоко хрустнуло снова, и Агния заметила, как сок бежит по пальцам мальчишки. Оно было потрясающе искусно выдумано. Как она смогла такое вообразить?

– Это не ты воображаешь, а я, – Пауль дернул плечами. – Когда-то я воровал яблоки у соседа. Скверный был дед, злющий! Но яблоки у него были такие… никогда не забуду. Дед потом помер, и яблони его захирели. Это, как говорил отец, потому что он всю свою душу в них вкладывал, – мальчишка доел огрызок и закусил хвостик в глубокой задумчивости. Кожа на лбу и вокруг глаз у него собралась сетью морщинок: совсем не так, как должно быть у подростка лет четырнадцати. – Может быть, он теперь сам стал яблоней. Кто его знает. Мы вот с тобой – так и носимся по свету. Кто куда.

Агния стушевалась. Она обхватила себя руками и отшатнулась назад. Воображаемый мальчик не зависел от нее. Значило ли это, что она окончательно сошла с ума? Нет, она подозревала, что нормальные люди не могут в тончайших деталях вообразить брусчатку Венеции, по которой никогда не ступали, или увидеть отблески огней аборигенного племени в непроходимых диких джунглях. Это уже само по себе было ненормально, но оно все словно бы было Агнии подвластно. А теперь вот появился мальчишка, которого она скорее назвала бы Антошкой. И он жил сам по себе. И влиял на корабль так же, как на него влияла она сама. Истинное сумасшествие!

– Так кажется только тогда, когда встречаешь другого сноходца первый раз. Потом привыкаешь. Если, конечно, не едешь крышкой, – Пауль видел насквозь ее мысли. В этот момент Агнии показалось, что это она придумана им, а не наоборот. – Вообще, конечно, я тебя давно видел. Давно наблюдаю… да только ты все никак не хотела увидеть меня. Впрочем, ничего необычного.

Нет, нет, нет! У нее была хотя бы одна особенность, которая позволяла считать себя единственной во всем свете – это сны. А теперь этот наглый мальчишка отнимал эту уникальность. Каждым словом, каждым движением. Агния резко развернулась и прыгнула с разбегу в океан. Борт корабля проскользнул сквозь нее бесплотным духом, а вода не обожгла ни холодом, ни жаром. Она представила себя камнем и стала быстро скользить сквозь пространство вниз, в темноту, к удивительным рыбам и разным гадам, какие есть только за пределами познанного человеком.

К следующему вечеру события прошедшего сна окончательно стали блеклыми. Агния уверилась в случайности этого происшествия: просто она слишком устала, слишком была погружена в тревоги за замороженную рыбу и старые половицы. Вот поэтому и выдумала зачем-то какого-то мальчишку, который по ее бессознательной воле убедил ее в собственной независимости. Словом, просто воображение. Просто ей захотелось, чтобы кто-то ее не послушался, вот и все. Больше такое не повторится.

Агния приняла горячую ванну после долгого и тяжелого дня. Она помогала Клавдии Петровне, старушке восьмидесяти лет, провести генеральную уборку. С утра и до вечера мыла, стирала, готовила, помогала пожилой женщине дойти до туалета, а потом и выкупала ее словно родную. В этих простых делах Агния ощущала себя нужной, важной, и ей было приятно слышать, как Клавдия Петровна благодарит ее и сетует на всех мужчин мира, что, дескать, такую умницу вниманием обходят. Это льстило Агнии, хотя мысли ее были далеко, где-то среди звезд. Там она по-прежнему неслась к чему-то неизвестному, но непременно счастливому. Может быть, даже, за все лишения, однажды ее ждет принц? Почему нет.

После ванны Агния взяла с полки первую попавшуюся книгу и упала в кровать. Не было еще и десяти вечера, но она смертно устала, так что решила лечь пораньше. Забравшись под одеяло и уютно устроившись на свежем постельном белье, открыла первую страницу и принялась погружаться в вымышленный автором мир, где были мальчик и тигр в одной лодке. Слова цеплялись друг за друга, рассказывали трагедию ребенка, его лишения и трудности, и Агния чувствовала, как герои книги навсегда поселяются в ее сознании. История слишком отзывалась в ее сердце, чтобы быть забытой: однажды она непременно увидит сон, в котором укроет мальчика ото всех невзгод своей рукой. Агния так и заснула глубоко за полночь, с почти дочитанной книгой в руках.

Из романа в ее сон проскользнул удивительный остров. Он был полностью придуман, правда, не Агнией, а потому существовал так же, как и весь мир: самостоятельно, появляясь в ее восприятии лишь в тот момент, когда она обращала к нему свои мысли и взор. Над островом царила ночь, и он был покрыт густым лесом. Она решила прогуляться по плетистым корням, раскидистым ветвям, пошагать по густым кронам: яд этого причудливого места не мог причинить ей вреда. Она попросту не позволяла себе об этом подумать.

– Ох, кстати. Очень недурная книга, – мальчишка. Агния крутанулась, пытаясь отыскать источник голоса.

– Я не хочу тебя видеть! – Она тонула ногой, капризно и зло. Агния ощутила себя маленькой девочкой, как в кошмаре. Ее старая пижама преобразилась в белое платьице, а корни стали ближе.

– Зачем тогда обо мне думаешь? – мальчишка показал язык. Агния закричала и подпрыгнула. Прочь! К облакам!

Она пронеслась сквозь плотную завесу туч, вверх, к звездам. А потом не задумываясь вообразила падение куда-нибудь. Земля надвинулась на нее, огоньки большого города замерцали внизу, стали ярче, живее, больше. Мгновение – и она сидит на одном из куполов храма Василия Блаженного, в Москве. Родные практически места! Агния вздохнула и подобрала к плоской детской груди тощие коленки. Мальчишка не шел из головы: его глаза казались ей слишком знакомыми. Они напоминали о страшном кошмаре, о камне над головой девочки и, вместе с тем, об очаровательном герое, честном и добром – таком, которого она придумывала для себя, с которым ей было суждено жить долго и счастливо.

– Ну ты чего? Давай поговорим? – Опять он. Агния вскинула на него злой взгляд: рядом сидел паренек лет восемнадцати, в лихо натянутой на лоб кепке, какие рисуют у всяких шалопаев двадцатого века. Буйные каштановые кудри выбивались из-под головного убора, в уголке рта – папироска. Старые ношеные штаны на подтяжках и запачканная углем майка-алкоголичка. Он улыбался, и в морщинках вокруг глаз и рта угадывались черты все того же Пауля.