Читать книгу Узник - Льеда Веетхаб - Страница 1

Узник

Глава 1

Жуткая ночь, свесив чернильные ноги, уютно обосновалась на покатых крышах Гриндонвиля. Мелкотравчатый город, на обочине мира, с концами залёг на дно в необозримых лесах и пологих холмах, укрывшись за скалистыми горами, он отгородил себя полноводными реками. Ежу понятно, что здесь преимущественно жил рабочий люд. Самая, что ни на есть провинция во всей красе, тихий и прелый, он воплощал собою все пороки кропотливой жизни. Нерасторопный и всеми забытый городишко, куда разумный человек забредал по великой ошибке, но обратно уже не возвращался. Похожих мест на белом свете пруд пруди, достоверно не скажу сколько, однако смею заявить, что Гриндонвиль один из них. Вот знаете, подобные города я берусь сравнивать с рыбалкой, что называется мерю общим аршином. Не подумайте обо мне дурно, я к рыбной ловле отношусь нормально, сам подчас облюбую задом берег, да часами рыбу выжидаю и прекрасно знаю все прелести рыбачьего промысла, когда ты на длинную удочку вылавливаешь рыбу всех мастей, от мала до велика. Но я по своей доброй натуре, отпускал немую рыбу обратно в тихую речушку, и недовольно, махнув мне на прощанье, они живо уплывали по своим делам, а следом наверное, травили байки в кругу семьи, о том, как им удалось удрать от одного недорыбака. Так вот, событий на один гак во время рыбалке, на порядок больше, нежели когда ты, будучи свободным в городке похожий на Гриндонвиль. И что дурного ни скажи, но и здесь имеются свои плюсы, кому–то по душе жить в похожих городах и вести медленную и соразмеренную жизнь, никуда не торопишься. Ибо густонаселённые города весьма опасны и довольно беспощадны, река жизни здесь течёт до того резво, что сносит всякого, кто не был готов к здешним раскладам, кто не был достаточно силён, чтобы плыть и выживать. Исполины безжалостно опрокидывают слабых на воду и под бешеной скоростью разбивают о твёрдые скалы, а затем они тонут и мерно опускаются на самое дно. Но такова жизнь, а это одна большая река, где тебя с детства подстерегает скалистая местность и множество подводных камней, которые ты обязан миновать и вместе с тем, остаться человеком.

Желающих посетить Гриндонвиль, ими были случайные гости, либо одиозные персоны, встречал горбатый мост, под которым лениво катила свои воды затхлая речушка, грязная и пахучая, зеленоватого оттенка, там до поры до времени всплывали мертвяки. И причина тому, а именно мертвякам на реке, коих в прошлом месяце насчитали аж шесть голов и как минимум четверо, оказались там по лютой пьяни, когда алкоголь вверг их в состояние отрешённости и они лихо свалились с моста, насмерть. Остальные двое, не иначе как, дело рук «Шута», таким прозвищем его величал рабочий, некто по имени Рональд, единственный, кто уцелел после встречи со зверем. Трагедия развернулся сразу после трудовых будней, когда поддатый Рональд возвращался с кузни и луна на мутном небе, мерцала жёлтым пламенем, как вдруг из–за мрачного угла, сквозь тьму прорезалась фигура, одетая с ног до головы во всё зелёное, и на широкий лоб сползал изумрудного цвета колпак с бубенцами. Он тряс ими из стороны сторону, весело звенел, и разражался злобным хохотом.– Последний стакан виски был явно лишним.– подумал Рональд и воочию узрел, как под луной блеснуло лезвие остроконечного ножа. «Шут», преисполненный гневом, двинулся навстречу и попутно рассекал ножом незримый воздух.– Вот же гадин.– оробело вымолвил Рональд и дал лихого драпу, но успел он забежать на пустынный переулок, как меж рёбер он ощутил жгучий холод. Нож вошёл в Рональда весьма быстро, намного быстрее копья или стрелы. Холод не сразу повалил Рональда наземь, первое время он мчался без оглядки, но пять жалких шагов, оказался пределом его стараний, и он грузно свалился на сырую брусчатку, клюнул носом чьи–то помои и благополучно потерял сознание. Очнулся он уже на берегу, его выловил застарелый бродяга, он желал им полакомиться, уже и костёр благодатный развёл. Но Рональд был большим счастливчиком, даже слишком, ибо ото сна он отпрянул в нужный момент, будто заранее предчувствовал неладное, однако бродяга есть его не стал.

И большая, отовсюду заржавелая арка круто огибала вихлявую дорогу за горбатым мостом, а после арки высились дома, двух и трёхэтажные, неприлично богатые и жуть до чего бедные, но всё же нищенских в округе поболее будет, ибо неоткуда тут взяться богачам, кроме тех, что жили здесь испокон веков. Старых и богатых семейств насчитывалось в городе от силы три штуки, во времена оные была и четвёртая, но в трудной схватке их срубила жуткая зараза, привезённая из соседней страны, а вот сейчас осталось только трое. И само собой, они всеми значимыми предприятиями города, где получается и корпели в поте лица работяги Гриндонвиля.

Место, пущай и кишмя кишело всякой нечистью, но присуща ему отличительная черта, обособляла Гриндонвиль от похожих нудных, хоть вешайся городов. Но славился он не «Шутом», а не тремя семьями, а тайной резиденцией короля. Громадный дворец, точно обрастал домами, он был опорой города и веским аргументом, почему Гриндонвиль и поныне не обдали яростным огнём, да не обратили в чёрный пепел. В народе повелось, именовать дворец – кровавой усадьбой, и виной тому кирпичная кладка алого цвета, точно кровью багряной окатили толстые стены здания. И крыша была красной, но не до того багряной, как, сам дворец, слегка коричневого оттенка, но всё же напоминало отдалённо жухлую кровь. Вдоль домов и фонарных столбов, тянулась каменная брусчатка, от моста и до центра, она упиралась прямо в деревянные ворота. Дворец был обнесён каменной стеной, тоже красной, по всему периметру без дела слонялась многочисленная стража, поскольку обстановка в государстве весьма напряжённая, словно натянутая струна, или нитка, которая с минуты на минуту оборвётся и стена спокойствия рухнем. По правде сказать, всё так и будет, стена и взаправду рухнет, но про это немного позже.

Лунная ночь безмолвно провожала косой ливень, и леденящие капли осеннего дождя тяжёлым кнутом хлестали окна многочисленных домов. Уличная рвань озябла, нынче им приходилось туго опять же, прятаться некуда, голодно, холодно, повсюду сырость и вдобавок стража от зари до зари лениво слонялась по городу, наводила жути и прогонял с главных улиц Гриндонвиля последний сброд. Дождь шёл целый день, без перебоя на обеденную трапезу, можно подумать, что дел у него не ахти сколько, он капал и капал, этакий барабанщик, заливал водой улицы город, по брусчаткам которого стекала грязь и помои. Поднялось зловоние.

Во дворце, посреди столовой держали бурную беседу три силуэта. Фамильные портреты королевских особ, разодетых в меховые шубы, платья и золотые рубахи, украшали столовую. Возле длинного стола, белел мраморный камин, он лихо стучал зубами и жадно пожирал сухую древесину. Потолок, подобно чуду внеземному содержал в себе все красоты лучших умов архитектурного ремесла, там узоры из сусального золота вихрились до умопомрачения и изображали изящные цветы, да лавровые венки победы. И за столом, у большого, пылающего камина, мирно сидела королевская семья. Отец семейства, король Боар, как и положено, сидел посерёдке, а по обе руки его обложили домочадцы. Тучное тело, главы семьи, непреклонно твердило о большой любви к обильным кушаньям, а изрытый морщинами лоб, всюду намекал на солидный возраст, и колючая борода, огибавшая массивную челюсть, поверх всего обнажала суровые нравы одноглазого короля. Будучи ребёнком, соседний глаз ему выбили рогаткой, за что король Боар не поскупился и в отместку выбил обидчику пару молочных зубов, а нынче чёрная повязка укрывала недуг. Поодаль от правой руки, безумолку щебетала супруга короля, Лайла, крошка Лайла, так нарекал её любимый Боар. Её локоны рыжих волос жучим пламенем, обтекали полные плечи, сладко нежились на пышных грудях, да чадили благодатным огнём и чистотой озаряли весь мир, заплутавший в дебрях лжи и лицемерия. И нравы Лайлы отличались исключительной пылкостью, ибо она могла разжечь неистовый пожар, как в беседе, так и в кровати. Но огню не давали расплодиться морские глаза, ей вполне достаточно похлопать бровками, как холод подирал всю спину, и поджилки в ногах сурово тряслись. И вот стоишь ты, да посматриваешь и ничего ровным счётом не понимаешь, страх ли это щемит или чарующая красота, тебя дурманит. Голубая кровь текла по венам Лайла, знатный род определял её, в кругах высшего общества не иначе как, светской львицей. Повстречала она свою любовь неожиданного, король Боар явился к Лайле домой в ипостасях незваного гостя и тотчас очаровал юную девушку. Однажды король получи подношение от старого лорда, где во весь рост красовалась Лайла. Понятно дело, что он глаз не смог оторвать от портрета и подумал, раз она такова на картине, то какова она наяву. И король тотчас навёл справки и немедля приказал запрячь ему лучших лошадей. Он отбыл на свидание и через пару дней он при параде сидел у Лайлы и предлагал ей руку и сердце. Она безоговорочно взяла и руку, и сердце, а следом у них родился сын, он, между прочим, тоже сидел в столовой. Щуплый и худосочный, наследник престола Артур IX, он неохотно ковырялся вилкой и тряс крохотными ножками. Пять лет от роду и скоро стукнет шесть, но он всерьёз считал себя взрослым и сильным мужиком, вечно лез, куда не просят и брался за непосильную работу.

Вся семья собралась за одним большим столом у пожилого камина, он мягкой теплотою обдавал им спины и уверено оберегал их от трескучего мороза. На ужин был цыплёнок, большой жирной, политый соусом, отовсюду торчали помидоры и прочая зелень. Рука об руку они лязгали вилками дербанили жирное мясо недавно подбитой птицы. Король Томи, пущай и стоял во главе государства, однако человеком быть не перестал, в конце концов, ему надело копошиться вилкой вокруг тарелки, и он решил, что будет рвать мясо руками, да перестанет изводить себя сучьей вилкой. Он взялся отрывать сочное мясо молодого цыплёнка крючковатыми пальцами, где золотые перстни налезали друг на друга и день ото дня соревновались, чья красота, более изыскана и утончённа. Но весь этот скоп золотых украшений и в подмётки не годился перстню, что сиял на пухлом мизинце, быть может и не самый изящный, но по значимости имел солидный перевес, и с огромной форой опережал своих ближайших преследователей. Взять, например, перстень на указательном пальце, пущай он и был монструозных размеров и подарил его моложавый канцлер–феодал из Германии, в качестве подарка на родины Артура. Увлекательная история стряслась с тем перстнем, как стало известно, тот мнимый канцлер из далёких земель, на деле оказался не таким уж и канцлером, а подосланным убийцей, воином удачи. Но планы приезжего гостя не состоялись, поскольку яд, не в силах был сразить тучное тело короля. На первых порах ему, пришлось не сладком, несколько дней он провалялся с горячкой, но следом выздоровел, тотчас встал на ноги и повесил нерадивого наёмника. Однако перстень на мизинце, значил куда больше и дан он ему от клана Алая перчатка, король Боар состоял в ней. Берите выше! Он был во главе всей организации.

Алая перчатка, до того старая организация, что её истоки прямиком ведут к Древнему Египту, где она и зародилась. Принято считать, что клан основал один столичный военачальник и обзывали их в ту пору иначе – Безымянной армией. Но со временем прежнее название сошло на нет и на общем собрании было принято переименовать клан на нечто более почтительное. Сошлись на том, что клан отныне будут нарекать «Алой перчаткой». Алая намекала на кровь врага, а перчатка есть символ полной тайности и скрытый образ жизни членов организации. От мала до велика, пусть даже самый нищенский солдат или высших чинов предводитель, обязуется держать язык за зубами. В противном случае, самых болтливых и сговорчивых изощрённо убивали, согласно стародавним обычаям. Будь ты слабой женщиной, или ильным мужчиной, мало кого волновала участь болтливой крысы, отрезать язык, пожалуй самое малое, на что они могли сподобиться. Однажды старцы не поскупились и руками палача, запихнули в рот солдата мёртвого крота, лишь за, что тот разболтал всем о своей необычайной принадлежности.

На первых порах Алая перчатка, не покидала границы Египта, но уже потом, когда организация обрела могущество, то она словно зараза обуяла множество других стран, вплоть до морозного севера и палящего юга. Последователи перчатки освоились повсюду и дали клятву блюсти кодекс молчания. Очевидно, что клан был тайным, простому народу не дано было знать о существовании Алой перчатки, сюда входили исключительно люди высших кровей, либо преданные душой и телом солдаты, прошедшие тщательный отбор. Издавна, простым солдатам было принято отрезать языки, лишь бы не взболтнули чего лишнего, но с течением времени, до того зверская традиция, сгладилась, точно дым и нынче ограничивались лишь отрезанием кончика мизинца. Выходит, что кусок собственной плоти, есть наименьшая благодарность солдата, за оказанную ему честь, быть частью Алой перчатки.

Опять же, вернёмся к цыплёнку, поскольку король Боар кушал руками, то на перстнях, застревали куски жирного мяса и от того крючковатые пальцы сверкали на фоне свечных огней, точно воск.

–А ну брось это дело!– ругнулась Лайла.– Аж тошно смотреть.

–Да ладно тебе.– ответил король.– Свои же люди, как–никак. Ничего постыдного в похожих вещах я не вижу.

–Дурной пример, ты показываешь сыну своему.

–Дурной, я ему покажу, если обучу стрелять из рогатки.

–А ты обучишь?– глазки Артур засияли от любопытства.

–А ну–ка быстро, прикусил язык и откусил курицу.– не угомонишь нынче Лайлу.– Что такое, ты будешь мне перечить, взял вилку в руки и перестань кушать руками, здесь тебе не хлев и не свинарник.

–Нет, не возьму.– заладил Боар.

–Нет, ты возьмёшь.– не переставала Лайла.

–И не мечтай.

–Возьмёшь, как миленький.

–Можно я не возьму и пойду спать.– Артур оборвал перебранку на самом интересном и оттолкнул от себя тарелку.

–Слушай, не зли мать, коли ты сейчас не закончишь с курицей, то схлопочешь от отца нагоняй.

–Не брани дитя.– отозвался Боар.– Разуй глаза мать и погляди, наконец, чадо твоё дрожмя дрожит от ругани, не жури его, оставь в покое.

–Не суй нос, куда не просят.– Лайла очевидно перегнула палку.– Заткнись и ешь.

–Не указывай мне, что делать женщина, твоё место на кухне, а когда я рядом, чтобы цыц и не слова лишнего.– добавил он и мохнатым кулаком лихо саданул по столу, аж бокалы с вином опрокинул.

–Ладно, будь по–твоему.– Лайла послушно замолчала, перебранка вскоре затихла и семейство, наконец, приступило к трапезе.

Король Боар злобно стиснул серебряную вилку, сделанную руками итальянского мастера Марио Бокола, обнятой у рукояти пышной росписью и продолжил колупать жалкую курицу.

Наступила тишина, лишь звучные лязги металла, старались затишье, но тщетно. Тишина наступала и наступала, лязги не справлялись со своей работой, стало быть в подмогу пришла Лайла с тоненьким, тяжёлым и одновременно грубым голоском.

–Я точно помню, что вчерашним днём, Бобби тревожился о стачке.– Лайла быстро сменила тему, умеет же она людей под себя подминать.– О чём он?

–Тачку, а на кой отцу тачка, он что картошку на ней собирается возить?– удивился Артур.

–Не тачка, сын, а тачка.– поправил сына Боар.– Да там, детский лепет, не более того. Не трухай, в скором времени всё образумиться.

Быть может для старика Боара стачка немногим меньше детского лепета, однако государство нынче терпит серьёзные потрясения. Взять хотя бы, окрестности Мидлтауна, там моложавый юнец, средь бела дня, поджёг дом главы городского совета и объявил властям кровавую войну. Наутро центр города осадила шумная толчея и обезумевший скот, как обозвал их приезжий лорд, пустился крушить что ни попадя, сметали всех, будь то стража, или немощная женщина с грудным ребёнком на руках.

И причина долгих распрей и междоусобных войн, виновник всех бед Красный глаз. Стародавний клан и по совместительству заклятый враг Алой перчатки, из своего кармана уплачивали колоссальные расходы на забастовки, стачки и прочую шелуху. Именно они взяли моду очернять помоями доброе имя короля, когда на радость многочисленной публике палачи отсекали головы королевской армии. Красный глаз, вот уже, как сотню лет точил зуб на Алую перчатку, вражда давно вышла за грани разумного и дозволенного, нынче во многом они себе не отказывали, виселица, плаха, войны, совсем страх перед народом потеряли. Чего стоила битва под Бонсмутом, когда сотню солдат от каждой стороны сошлись на городской площади и устроили кровавую резню. Багряные реки стекали вниз по городу, отрубленные головы отлетали во все концы, стрелы взмоченные ядом сражали долговязые тела, а обнажённые мечи рассекали плоть недругам, бой шёл несколько часов, но живым вернулся лишь один боец, солдат красного глаза.

–Не врёшь?– опасалась Лайла.– Коли нет, то дай слово.

–Сказал всё путём, значит всё путём. Или спорить со мной будешь?– негодовал Боар и подумал, а не садануть ли ему разок по столу, так, для острастки. Но следом решил, что не виновата она, в том, что из меня не вышел толковый государь.

–И мысли не было тебе перечить.– ответила Лайла и вновь замолчала. Напряжённая тишина круто обнесла столовую каменной стеной, заткнув всем напрочь рты, даже трескучий камин, кончил клацать зубами и оставил древесину в покое, он съест её чуть позже, но пока крепкая стена, оберегала столовую от лишней суеты. Каждый уткнулся в сою тарелку и неловко молчал, изредка кидали друг на друга косые взгляды, вскоре Артур возомнил себя отцом и взялся руками отрывать цыплёнка. Матери не пришлась по нраву похожая выходка, за что она, его лупанула по тощей руке.

Тревожный стук в дверь внезапно оборвал гробовое молчание гнетущей тишины и семейство скопом обернулось на звук.

–Входите!– пригласил гостя Боар и двери распахнулись настежь.

И в столовую ворвался настоящий исполин, лицо бульдожье, с полувзгляда видно, дядя матёрый пёс, рыжие волосы прилипли к мясистым щекам, волосатая бородавка у носа, вызывало некое отвращение, по ремеслу он был десницей короля, а по крови ирландцем, звать его Бобби. С незапамятный времён Бобби горбатился на короля, настолько давно, что в народе его принимают, как уродливого и внебрачного сына короля. Но он не был сыном короля, насколько мне известно, с королём в бытность ребёнка, но уже тогда Бобби со стороны походил на зрелого мужчину. Можно сказать, что Бобби в своём роде предмет состязания двух на то время поджарых королей. Спорили на человека, мол, если Боар верхом на коне обскачет лучшего скакуна, то заберёт на поруки вон того юнца. И Боар обскакал, и забрал себе на поруки Бобби. Король нарекал свою десницу безголовым воином, с сердцем ребёнка.

–О король, я служил Вам честью и отвагой. Я был, есть и буду служить Вам похожим побытом до последнего издыхания, но вынужден до Вас донести дурную весть.– заявил Бобби и красным рукавом смахнул со лба пару капель пота.

–Говори, не тяни время, мне спать охотно, а не языком трепаться.– сказал Боар и взглянул на свою десницу.

–Красноглазые проникли в город.– Бобби с порога выдал дурную весть и лихо ошарашил добрую половину столовой.

–Вот значит как…– добавил Боар и вышел из–за стола. Он отошёл к горящему камину, и недобрым взором окинул языки гневного пламени. Безразличие сменила сдержанная злость, и морщин на лбу короля, прибавилось.– Как… Как они нас нашли, ведь об этом укрытии никто не знал.

–О король, не уж–то Вы пытаетесь обвинить. Да будет Вам известно…

–Цыц…– оборвал мысль король.– Никто, никого, ни в чём не упрекает. Бобби, друг мой, ты служишь мне невесть сколько лет, неужели ты, смеешь обо мне думать до того нелестно. Меня похожая мысль, оскорбляет, Бобби.– он ни сводил глаз с огней камина.

–Что Вы, нет, конечно же, нет, и в мыслях не было Вас очернить.

–Верю… Бобби, тебе я верю.– говорил король.– А теперь скажи мне, отчего вдруг страже нынче моей не по зубам пресечь покушение.– Нечто тяжелое, наподобие камня тяжело навалилось на душу короля, оно сваливало его внутренности, быть может, снова сердце? Навряд ли, там боль была острой, а здесь скорее страх, лютый и глубинный, он порабощал мысли короля.– Где они, у меня есть время скрыться.–

–Купили всех, суки за грош продались.

–За словами следи, Бобби, здесь всё же дети.– упрекнул его Боар.

–Каюсь, дурной язык мой, враг мой.– говорил Боар.– Купили всех, абсолютно и меня тоже. Простите, но мне пришлось…– Спору нет, я тварь, гнусный подонок, выродок и слов скверных на меня не напасёшься. Но я таков, каков я есть. Всю жизнь от нежных лет я горбатился на Вас, как вол последний, трудился в поте лица, гнул хребет в три погибели и что взамен я получи!? Двадцатку паршивых ранений и должность десницы. Да кой она мне сдалась Ваша десница. Знаете, как издревле в народе, кушает король руками, а десницей зад подтирает. Понимаете, я устал… Я устал подтирать за Вами зад о, мой король, потому я сбагрил Вас за кисет медяков. За жалкий кисет, спросите Вы, но такова Ваша цена, жалкий кисет и не гроша больше.

спросите Вы, но такова Ваша цена, жалкий кисет и не гроша больше.

–Бобби, не неси околесицу.– Лайла едва ли не рыдала.– Ты же нам, как сын.

–Знаю госпожа, но иного выбора у меня нет.

–Окстись, глупец.– король, не изменяя себе, продолжил взирать на жаркие огни мраморного камина.– Я вывалю на стол вдвое больше.

–Это что ж получается, я обойдусь Вам в два кисета жалких медяков.– усмехнулся Бобби.– Дешёво, однако ж, Вы меня оценили.

–Я оценил тебя по достоинству. Два кисета за тебя, шлюху, красная цена и не гроша больше.– король злился, на зверином лице выступил оскал, и блики огней старого камина гневили лицо старика. Нынче он рассматривал возможность ухватиться за стул и проломить голову изменнику, но Боар прекрасно знал, что под жакетом у десницы, упрятан мушке и в случае чего, он непременно полезет за оружием и сразит его наповал.

–Досадно.– Бобби принялся расхаживать по столовой.– Но знаете что, я Вам сделаю поблажку, в знак уважения. Выложите мне на стол три кисета медяков, и я зуб даю, да разразит меня гром, что уберегу сыну Вашему жизнь. По мне, так три кисета вполне разумная цена за крохотного человека, чьё здравие напрямую зависит от груди матери. Взял бы четыре кисте, да вот думаю, жирно ему желторотику за себя четыре получить.

Король Боар отчаянно вздохнул и хватился разглаживать густую бороду – трудно сдерживать гнев, когда в шаге от тебя стоит вылитый подонок, каких на свете мало. Но что ж поделать, придётся по чужим правилам. Старик распахнул рубаху и вынул холщовый кисет, да швырнул мнимые богатства на стол.

–Здесь кисет золотых. И не подумай, я сына своего не продаю, я сына своего спасаю. Коли ставит меня на распутье, то золотом своим я стану мерить сына, а дерьмо я стану мерить вшивым медяком.– он закончил пламенную речь и надменно метнул жалкий медяк на стол.

А следом мерный топот шагов гулким эхом разносился по длинным стенам Красного дворца. Кричали женщины, рыдали дети, боевито восклицали мужики и все без исключения, предвещали скорую беду. Там шли головорезы клана Красный глаз, безумцы, остервенелые звери, не прочь убить за пару золотых. У них нет чести, нет принципов, есть лишь глубокое желание чуять превосходство над горемыками, питаться страхами чужих, пожирать слабых, точно цыплёнка за ужином, разрезая, сочную плоть острым лезвием кинжала.

–Лайла, убереги Артура.– приказал Боар.

–Мам, что происходит?– вопрошал Артур.

–Не тревожься сына, всё путём, но побил час и подлая мышь, посягнула на корону короля.– Лайла стиснула в объятьях своё чадо и пыталась надышаться сыном досыта, но лишь обостряла материнский гнев.

–А он раздавит ту подлую мышь?– любопытно вопрошал Артур и щекой прильнул к материнской груди. Ох, и сгладилась же та пора, как дым по ветру, когда будучи грудничком, он сосал у матери родное молоко и до сих пор, нет, да время от времени различал на губах вкус живого.

–И спору нет, раздавит, твой отец непомерных сил король, ему всё нипочём. Ходят слухи, мол, он во время обедни, одной рукой хлебал кашу, а второй руководил войсками и даже не подавился.– слезы наворачивались на щеках, Лайла ревела навзрыд и сердце матери кровью алой обливалось. Мягким, как первый снег поутру, поцелуем, она одарила родную кровь, легко отогнула шёлковую скатерть и нехотя затолкала любимое чадо под стол.– Закрой глаза и уши.– напоследок добавила Лайла и опустила увесистые полы бордовой скатерти.

Шаги наступали всё ближе и ближе, вот они срезали путь направо, с ноги отворили тяжёлые двери и зашагали вперёд. Они ступали вдоль изумрудных стен, грязной обувью топтали кошерный ковёр, пытливо огибали взглядом чудные картины, расписные вазы и ощущали себя хозяевами дома. И порочны были те головорезы, раз кинжалами они губили, некогда помпезные вазы, сделанные руками небезызвестных гончаров, и без укора совести хрустели побитым стеклом.

Гурьбой они шагали второпях и обгоняли вихлявые стены богатого дворца, но прежде они надеялись переписать история, быть может, затесаться меж строк очередной главы, где великий и могучий глаз отнял корону и прибрал к рукам могучую власть.

–Ну же, стреляй.– старина Боар повернулся к нему спиной и тяжело смежил дряблые веки.– Точно в спину.

–Ты отвернулся от меня и стоит сказать, заслуженно.– Боар рассупонил кожаный жакет и пальцами обнял рукоять истёртую временем рукоять.– Не в спину, а в затылок.– он деловито обронил из уст последние слова и в мгновение ока вытащил однозарядный мушкет.– Скажешь на прощанье, пару слов добрых.

–Без простодуший давай.– рявкнул загнанный в угол король.– Чай не дети.

Грянул выстрел роковой, и к небу потянулась дымная струя, а перекошенную морду былой десницы, нынче же изменника окутало чернотой. Тучное тело старого короля рухнуло мертвецким сном, и багряные реки нынче разливались на дощатом полу. Король Боар пал, а на затылке его зияла глубокая щель.

–Нееет Боар… Очнись.– кинулась на шею убитого мужа Лайла. Она крепко схватила обеими руками жилистое плечо короля и тяжело, кряхтя и запыхаясь, опрокинула навзничь Боара. Щеки пока тёплые, губы живые, и капли пота, как и прежде, квело мерцали на хмуром лбу, он словно живой, вот только очи мёртвые, всюду безжизненные, точно пламя жизни в них разом почахло. Обомлевшая Лайла, щеками припала к мужицкой груди короля Боара и неутомимо роняла слёзы горя.

Шаги подошли к двери вплотную, и вскоре наступила зловещая, гнетущая тишина, она всюду намекала, да сиповато твердила: «УБИИИТЬ». Минутное безмолвие вскоре утратилось без следа, и громадные ладони лихо навалились на двери столовой. Горстка одичалых головорезов хлынула в столовую, разодетые, как рвань, они полукругом обступили Бобби и втихомолку смотрели на убитого короля.– Гляньте как, король убит. Да, и впрямь король. Вот те на, что ж получается, я меч зря точил. Не зря балбес, нам ещё драпу лихого отсюда давать. Так на кой на пятками сверкать, раз мы дворец взяли, чушка ты пустоголовая.

–А ну расступись, кому сказано! Ты тоже отошёл, а то дам щас как, век помнить будешь.– кричала женщина, как на базаре и людская толчея покорно разошлась по обе стороны.

Объятый страхом, бедолага Артур свернулся калачиком и вопреки воле матери, закрыть уши, он не переставал слушать ужасы столовой, где лихо развернулась полномасштабная трагедия. Ему в диковинку было видеть, как взрослые люди предают и губят друг друга из–за простой короны. Но в силу малого возраста, ему ребёнку не дано понять, что корона есть символ абсолютной власти. Власть, шесть букв, но в угоду шести буквам, они запросто решались ставить чужих и близких на плаху, убивать детей и женщин, словно дурман, кружил рассудок, корона силой побуждала людей идти на многое.

Там из–за толпы возникла новая фигура. Осанистая и пышногрудая, женщина в летах, с приятными чертами лица, уверенно ступала вдоль живого коридора, нарочито не озиралась по сторонам и глазела только вперёд, точно выставляла напоказ важность своей персоны. Длинные полы чёрного платья, урывисто тянулись за госпожой Эбигейл, она шла твёрдой поступью и наводила смуту на головорезов, в частности страдали мужчины. Уйму сердце она разбила своей красотой, табунами к ней ходили поджарые короли, бароны местного пошива, да лорды знатных кровей, сколько же людей Эбигейл сгубила отказами. До поры до времени, сухое «Нет», принуждало мужчин хвататься за бутылку, а на худой конец, за тугую петлю на кабаньей шее, подчас дела сердечные становилось делом принципа, когда два пылких жеребка сходились на безлюдном поле и учиняли битвы на мечах. Помнится, дело однажды дошло до умопомрачения, старый по причине отказа не совладал собою и с горяча, послал наёмника удушить госпожу Эбигейл. «Либо я, либо никто».– он заключил неутешительный вердикт, но к счастью для госпожи, покушение обернулось провалом. Наёмника раскусили тотчас и отдали палачу, а старый король вскоре отдал концы, сердечко шальное на старость лет подвело. И ведь не смущало их то, что левый глаз у госпожи, качественная фальшивка, протез. Неспроста у неё в глазу мутная стекляшка, тому причина есть, веская. Обычаи велят, а как им поперечишь, тут хочешь, не хочешь, но делать надо. Впрочем, Красный глаз был верен традициям клана и как издревле повелось,

Неспроста у неё в глазу мутная стекляшка, тому причина есть, веская, ибо обычаи велят, а как им поперечишь, тут хочешь, не хочешь, но делать надо. Красный глаз был верен себе, но прежде он уповал на древние традиции, веровал он и в то, что отцам, либо матерям клана, кровь из носу, но надобно удалить один глаз. Обычай убеждал, что стеклянный глаз, вымоченный в ледяном русле целебного источника, дарует человеку глаз исключительной проницательности. Необычный обычай, но раз клан всё же дорвался до власти, стало быть, идут они по верной стезе.

Мало кто верил, что за всеми бедами стоит хрупкая женщина, иные же с пеной на устах твердили о госпоже и о могуществе Эбигейл. И ныне покойный король Боар, будучи в здравом уме, не верил беспочвенным слухам и называл похожую околесицу, чистой воды ложью. Ишь чего удумали, баба, чепуха гнусная, да и только, намеренная ложь, лишь бы задурить чужую голову. И в мыслях старина Боар не мог допустить, что погибнет он по милости бестолковой женщины, король полагал, что падёт смертью храбрых, от меча заклятого недруга.

–Как живётся Бобби.– и ехидно улыбнувшись, она подступил к убитому королю. Лайла, как и прежде убивалась слезами, и бабьим рёвом пыталась потревожить вечный сон старины Боара.– Небось, жирка подобрал. А то я погляжу, харю отъел, аж тошно на тебя смотреть.

–А как Вам живётся, со стекляшкой в глазу, часом не давит?– злорадствовал Бобби.

–Не боись, не давит.– улыбнулась госпожа.– Но да ладно, не время ехидничать.

–Согласен.– ответил Бобби и усевшись на место короля, оторвал мясистую ножку жирного цыплёнка.– Я свою часть уговора выполнил, с меня взятки гладки.– он вцепился в мясо, точно не евший со вчерашней зари.

–Вижу… вижу.– Эбигейл плывуче обогнула почившего вечным сном короля.– И гневился гром, и тучи чёрные застили собою небо, и верхушки пышного ельника трепыхнулись от сна, и дедушки горы зарумянились от стыда, ибо убили короля средь бела дня, ну и беда, ну и беда…– Эбигейл склонилась над королём, отогнула юбоньку, и бледной, как мел ногой спихнула горем убитую Лайлу.– Пошла вон подстилка королевская.

–Сгною! Стерва! Овца вшиваю! Чтоб тебя, подзаборная ты дрянь, семеро отодрали.– ругалась Лайла, похлеще сапожника, едва ли не с кулаками лезла на госпожу. Она подняла низины своего наряда и ринулась на Эбигейл, но Бобби юрко вскочил из–за стола, жирными руками обхватил Лайлу и не позволил случиться поножовщине.

–Угомонитесь, прошу Вас…– тешил её Бобби, пущай и минутой ранее он жестоко застрелил короля, любимого Боара.

–К стенке её.– приказала госпожа.

–Может не надо, ну на кой она Вам…– успокаивать двух баб, думал Бобби, точно ступать по лезвию ножа, один неверный шаг и считай каюк.

–Поторапливайтесь, ну же, одна нога здесь другая там.– головорезы, точно по зову сердца, дружно зашевелили ногами, подняли с пола Лайлу и приставили бедняжку к стене.

–Одумайтесь, на кой Вам губить невинную дурёху. Ну, ляпнула с горяча баба, с кем не бывает.– не унимался Бобби и словно пчела назойливо жужжал под ухом госпожи.

–Мне по нраву твоё простодушие Бобби, переть на рожон в угоду слабым и немощным. Но ты мне не указ, а слова твои здесь и гроша ломанного не стоят. Потому, будь другом, ступай своей дорогой и не стой на пути, а то зашибу, мало не покажется.– Бобби просёк, что к чему и решил по настояниям госпожи не переть на рожон, опять же, с королём они условились лишь на сына, о Лайле и близко речь не шла. Он покорно отступил от госпожи, и молча, отошёл в сторонку, подальше от блошиной возни и прочей суматоху. Нынче ему надобно срочно уединиться, не по душе ему баб убивать, мужиков запросто, ибо те рождены стать воинами, однако с женщинами дела у него обстоят на корню иначе. Мало того, что всякая вертихвостка норовит его пугалом обозвать, так он их в отместку лупануть разок другой боится. Безусловно, дать по черешне хотелось, но не по зубам ему баб лупцевать, отчего, Бобби не знает. Ибо видел он в женщинах красоту, видел то, чего у мужчин отродясь не водилось – женственности. Вот за что Бобби их любил, за женственность

–Ну, хлопцы, кто желает войти в историю?– говорила госпожа.

Ни одна душа не шелохнулась, всем скопом они стояли на ногах по стойке смирно, и робко переглядывались меж собой. Похоже, немногих интересовала участь убийцы королевской семьи, ибо нацепить на шею ярмо ответственности, осмелится не каждый. История для них пустой, вот за горстку золотых, быть может, но за даром, кровавыми буквами нацарапать своём имя на лице отчизны, уму разуму непостижимо, они же не глупцы и не безумцы.

–Боитесь? По глазам вижу, что боитесь…– говорила госпожа.

–Извольте мне!– позади всей толпы, вверх взмыла чья–то, ну уж слишком тоненькая ручонка. Толпа разошлась коридором и среди кучи мужчин, о себе дала знать девушка отнюдь не хрупкой мускулатуры. Безобразное лицо отовсюду перекошено, а щёки высечены глубокими шрамами, как вечное напоминание о былых баталиях, она приблизилась к госпоже и ударила челом зачем не знала даже Эбигейл.

–Имя твоё?– удивилась госпожа.

–Гвинет.– хрипатым голосом ответила она.

Гвинет, ох уж, эта Гвинет, безродная тварь, помесь итальянского сапожника и портовой шлюхи. Сколько руки не мочи водой, они так и так будут по локоть в крови, эта фраза сполна описывает Гвинет. Впервые, она покромсала человека в пятнадцать годков, тогда жертвой пал бывший кавалер и его очередная возлюбленная. Замызганная кровью, своего уже бывшего кавалера и его пассией, Гвинет не прекращала измываться над телами убитых и продолжала втыкать в них кухонный нож. Обагренный кровью фонтан, хлестал ото всех сторон, не тела, а сплошь кровавое месиво, оставила после себя Гвинет, и как ни в чём не бывало, она тихоходом смылась с места преступления.

И теперь, она поставила себе задачей покончить с супругой короля и вдобавок ко всему войти в историю. Последнего она желала поболее остального, чтобы все до одного, от последней рвани и до знати, помнили её, как убийцу, чтобы простой народ, поджав хвосты, лихо обращались в бегство от одного лишь имени Гвинет.

–Ну что ж, начинай.– госпожа, улыбнувшись, подалась назад.

–Уже.

Она тотчас выхватила свинокол и стала подбираться к добыче, неторопливо, осторожной поступью. По обе стороны Лайлу держали поджарые мужики и не давали ей законного права избежать участи остроконечного ножа. Гвинет по ходу дела заметно менжовалась, убивать ей, понятно, не впервой, но не всякий день тебе выпадает случай заколоть супругу короля. Дощатый пол натужно скрипел, мраморный камин чадил неистовым огнём, без оглядки и толики страха, она настигла жертву и довершила начатое. Широким замахом Гвинет воткнула острое лезвие прямо в пузо и стала вращать нож вокруг оси.

Платье обагрилось кровью, и жалкий хрип вырвался из груди. Лайла не кричала, лишь кряхтела и цедила бессвязную речь, никто не понимал, что именно она говорила, но волне безумия Гвинет обрела единомышленника, в лице трёх одичалых жизнью псов. Они обступили её своими телами и закололи Лайлу, как последнюю свинью. Безумцам было мало ножей, потому они добивали Лайлу ногами, уже мёртвую и всюду побитую. Сама Гвинет по локоть была в королевской крови. Звери едино отпрянули от добычи и разошлись по сторонам.

Но тут из–под стола возник Артур, он тяжело раскинул детской рукою пол увесистой скатерти, снёс отцовский стул и бросил к ногами убитой матери.

–Нет, мама– разревелся Артур.

Мама… Мама… Мама… Сердце госпожи трепетно откликнулось на зов ребёнка и ледяные оковы чернющей злобы в одночасье пали. Завертелись, закружились шестерёнки воспоминаний давно минувших дней, точно часы пошли на круговерть, тик–так, тик–так и вскоре врезался ей в память облик сына своего, Мартина. Месяц… Прошёл целый месяц, как сгубила его холера, а он до сих ей мерещился во снах. Последние дни Мартин с горем пополам доживал на мягкой перине и, вспотевши до трусов, он сутки напролёт бредил об одноглазом короле и снисхождении, ибо нужно сжалиться, срочно, немедля.

–Госпожа.– отозвался Бобби.– Я счёл нужным самому решить, что мне делать с королевским детёнышем.

–А кто ты таков, что смеешь решать его участь.– оголила клыки госпожа и навострила язык на ругань.– Я погляжу ты конца краю не видишь.

–И в мыслях не было.– объяснялся Бобби.– Мне его продал отец ребёнка, король Боар.

–Не лги, подлая мышь.– ревел Артур.– Он меня не продавал, а спасал.

–Вот как.– сказала госпожа.

–Так или иначе, мальчик нынче на моём попечении.– Боар готовился засучить рукава, не возлюбил он госпожу Эбигейл, уж слишком он змееподобная, шипит вечно, да укусить пытается.

–А ну сюдаааа!!!– ревела вовсю глотку Гвинет. Она схватила Артура за волосы и потащила бедолагу к стене, он лихо брыкался, ногами стучал о пол, настоятельно требовал его отпустить, иначе он прикажет палачу наточить топор. Гвинет очередной раз достала свинокол, материнская кровь мерцала на острие, он приставила лезвие к горлу, и слегка надавила на рукоять.– Я убью его, госпожа.

–Госпожа я требую…– Бобби полез за пояс и незаметно ухватился за рукоять чересла.

–Нет.– сухо ответила госпожа.

–Слышал, что госпожа сказала, да прольётся кровь королевского выродка.– Гвинет обезумила в край.

–Нет, Гвинет.– повторила госпожа.– Оставь дитя, не тронь его, иначе пожалеешь.

–Да что б ты знала овца, мой братец вожак стаи, одно неровное движение и он всех здесь стоящих вмиг порешает. – Грозилась Гвинет расправой, она пальцем указала на брата, и из толпы вышел долговязый, неряшливый и отовсюду обросший не то юноша, не то мужик.

– Брайан Семипалый, неужто ты ей роднёй приходишься.– удивилась госпожа.

–Есть немного, госпожа.

–Послушай дружище, мне тут недавно голубь на ушко шепнул, что Барри костолом, уходит на покой.– госпожа пустила в ход подкуп.– Могу замолвить за тебя словечко и ты тотчас станешь вожаком всех вожаков.

–О, госпожа, чем мне Вас отблагодарить.– рассыпался в благодарностях Брайан.

–Преданностью.– ответила госпожа. Делом докажи, что ты мне предан до последнего издыхания. Поди, да умойся кровью Гвинет и почитай, ты мой верный соратник. И заруби себе на горбатом носу, соратников я верных, осыпаю почестями и богатствами.

–Нет! И не думай ко мне подходить!– Гвинет пошла на попятную.– Одумайся, мы сотканы с тобой кровными узами, убив меня, ты убьёшь наше родство. Ты мне брат, не так ли? Тогда убей её, возьми нож и заколи порося на ужин.

–Гвинет, вспомни, как ты грезила натянуть на меня корону.– Брайан, осмотревшись по сторонам на предмет уловок, шагнул на встречу и полный волнением протянул Гвинет братскую руку.– Ну же, я стану немногим меньше короля и буду вспоминать тебя словом добрым.

–Опомнись, кто я и кто она, ежели ты ступишь ко мне хоть на шаг крохотный и хочешь, хочешь нет, пырну ножом и не подумаю.– отступала Гвинет.

Словно загнанный в угол зверь, она лихорадочно осмотрелась по обе стороны и краем глаза заприметила ощутимый зазор напротив двери, подле головореза. Тогда она без задних мыслей, точно мышь бодро юркнула в нору, но не успела она застать проход, как метко брошенный стул лихо повалил Гвинет на пол. В два шага он настиг Гвинет и словно ребёнок, он играючи запрыгнул на сестрёнку. Следом Брайан заломил ей обе руки, когда тигры она пыталась раскровить вены брату, но увы, засапожный свернул на шее и багряная кровь хлынула рекою. Напоследок, он саданул ей по спине, меж лопаток, ибо знал, что сестрёнка его, хоть ростом и не удалась, однако до того живучая, что хрен убьёшь. Гвинет смежила очи, хрипнула на посошок, да скоропостижно почила в бозе.

–Недурно Брайан, сама чуток трухнула, когда ты её дурру этакую стулом пришиб.– говорила госпожа.– Но так и быть, теперь я тебе верю.

–А с ним как будем поступать.– справлял приземистый головорез.

–Швырните его… Не знаю даже куда, пущай будет в глубинку, поодаль от лишних глаз, темница подойдёт.– закончила госпожа Эбигейл и торопливо удалилась из столовой.

–Ну ладно, парень, подымайся.– приказал Брайан и больно схватил Артур за тощие плечи.

–Уйдите, не подходите ко мне.– издал боевой клич Артур и живо прошмыгнул к длинному столу. Он облапил скатерть, нащупал кухонный нож, крепко стиснул железную рукоять и взялся размахивать острием на глазах у взрослых мужиков.– Всех до единого порежу, только троньте, я наследник престола и я велю Вам мышам гнусным сдаваться!

Жуткие головорезы в один голос лихо разразились надменным хохотом и чуть не надорвали себе животы. Вот умора, думали мужики.

–Ну, ты малой, конечно, дал жару, ничего не скажешь. А теперь брось ножичек наземь, это не игрушка. Оставь нож в покое и, поди ко мне, слышь чего покажу.– говорил Брайан и шаловливым пальчиком ласково манил Артура, чтобы затем сцапать его, да всыпать мальчугану по первое число.

–А ты попробуй, отними! Рискни здоровьем и тотчас моё перо вырежет на твоём вонючем брюхе громадный желоб, откуда хлынут реки дерьма.– Храбр, как лев, Артур отстаивал честь наследника престола и вместе с тем он выл белугой, слёзы горя текли напропалую, нос взмок от соплей, одной рукой он утирал лицо, второй грозился проткнуть пером всякого, кто встанет у него на пути. Он не поверил в смерть родной матери, ибо сегодня поутру она будила его ото сна, а нынче, безжизненно, распласталась на полу. Но одно дело мать, хрупкое создание, а другое отец, как он посмел оставить тех, с кем он делит кров, зачем он их бросил, человек, немногим меньше льва, который по слухам сворачивал горы, не в силах противостоять шайке подлых крыс.

–Не гавкать, сосунок.– ругался Брайан и головорез, стоявший позади, влепил Артуру смачный подзатыльник. Он подался вперёд и вместе с ножом пропахал носом дощатый пол. Брайан поднял негодника за шкирку и поволок вон из столовой. На полу лежало тело короля, поодаль покоилась мать Артура, а на столе стыл недоеденный цыплёнок.

***

Красный глаз разнёс могучий клан в щепки, камень на камне от Алой перчатки не оставил. До нынешней поры, ни одной душе, даже псу шелудивому, не удавалось сотворить нечто похожее. На своём веку Алой перчаткой было нажито и пережито непочатый край матёрых злопыхателей, желавших прибрать к рукам корону и влияние на мировой арене. Ближе до Алой перчатки, задолго до Красного глаза, подобрался иной клан–неприятель Орхидея, тогда они всласть потрепали нервы государственных чинов, но всё же проиграли ту войну, жестокую и кровопролитную. Подчас думаешь, а чем Красный глаз будет похуже Орхидеи и путём нетрудных умозаключений, понимаешь, в общем–то, ничем. Результатом их трудом, стало то, что собравшись с силами они ринулись на смертный бой и разбили орду угнетателей, но посредством чего, подлых убийств, подкупов и насилия. Но иначе нельзя, тут ты либо раболепствуешь, либо даёшь отпор такой силы, от которого враги бы твои пускались наутёк, либо целовали ноги. Война за власть, порой переходит грани разумного, но иначе нельзя свергнуть нынешних короле, по меньшей мере, он сами того не допустят. Они обладали тем, чего у Орхидеи и в помине не имелось – довершать начатое до разумного конца. Им выпал шанс, они его не упустили, кто–то был рад до умопомрачения, кто–то огорчён.

Ибо грядущий год, со дня свержения короля Боара, для государства обещал быть трудным и сулил множество невзгод, да потерь. Объятый безумием, Красный и беспощадный глаз, словно одичалый пёс, сорвавшись с цепи, начал рвать и метать, сводить на нет членов Алой перчатки. Будь то мелкая сошка, либо важная птица, все они поголовно, были отданы виселице. Тела убитых преднамеренно не изымали от объятий виселицы, и нарочито подвергали вечному позору на глазах у всего народа. Почивших крепким сном на виселице, злонамеренно оставляли болтаться по ветру, туда–сюда, пока лица их не почернеют и зловоние не охватит окрестные улицы.

Подлые зверства вершились руками Красного глаза. Под Бонсмоксом, над плахой склонила головы крепкая семья, и мясистый палач наточил свой топор до невозмутимой остроты, да взмахнув, по дощатому эшафоту покатился целый род. Тот злополучный день, остался в памяти у многих горожан, ибо за один присест на виселице оказался и отец, и мать, и двое сыновей, одной лишь дочери удалось сбежать. Она крадучись затесалась в немногочисленной толпе, и на чужую казнь смотрела, как на собственную.

Уйма крови пролилось в последнее время, свержение короля Боара, убийство супруги и понятно дело, ссылка законного наследника престола в забытую всеми двль, где он обречён, провести остаток своих дней.

Пораскинувши мыслёй, ими было принято выслать Артура в места до того отдалённые, что ни одна душа даже самая прозорливая не вызволит наследника престола. Темница расположилась на окраине села Бездна, вернее будет сказать, что селение выгодно расположилась подле каменной громады. Отдалённое от благ цивилизации село, где, по словам местных надзирателей, люди и поныне обтирали зад лопухами, а про посуду знать не знали, потому кушали руками.

Артура упекли почти в хлам убитую повозку, где на железные остовы мнимой колесницы налегал громоздкий короб и едва ли не сминал под собою хлюпкие колёса. Одним словом, его поместили в некое подобие дилижанса, правда, с наглухо запертой двери и без единого окна. Свет туда поступал через чугунную решётку на мрачном потолке, по надобности она отворялась, но про это немного позже. В общих чертах обстановка скудная, голые стены, а натёртый пол сплошь был испещрён пахучим сеном.

Накануне отплытия, в предместьях городской конюшни, старый конюх, с честью усадивший Артура, как–никак бывший наследник престола, быть значит птица крупного полёта, из–под полы вкратце обрисовал ему нынешние расклады всех дел: «Ну–с, Ваше величество, карета подана, извольте сесть в повозку. И да, прошу примите мои искренние соболезнования, столько горя, да на такого чудного сорванца обрушилось за раз. А об отце Вашем, ныне покойном короле Боара, и поныне слагаются легенды, истинный пример для подражания. И вот я напоследях Вам поведаю, везут Вас страдальца в никуда, хотите, верьте, хотите, нет, но здешние повозки, мы обзываем колесницей кошмара. Туда, но без обратно, вот оно как будет. А Вам я дам одну вещицу чудную, понимаю, горя Ваше тотчас не сгладится, но остроту притупит». И заскорузлые ручища конюха отдали деревянную фигуру рыцаря Альфреда, криво вырезанную из старого дуба, но чудную. По приданию, рыцарь Альфред в одиночку осилил тьму–тьмущую недругов из холодной страны Ледниковье. Артур очертил взором замысловатую фигуру и добавил: «Как живой». Крепким рукопожатием он распрощался со старым конюхом, удобно уселся в деревянный короб, дверь которого тотчас захлопнулась и немногим позже, полу разбитая повозка, натужно скрипнула на прощанье, и тяжело тронулась с места.

Слова конюха, круто омрачили будущность Артура, рассудок пал под гнётом фразы – в никуда, словно назойливая мошкара, они ни на шаг не отступала от него на протяжении всей поездки, увязалась за ним длинным хвостом и не давала покоя. В никуда, значило лишь то, что Артуру никогда и под каким ветром не поведают, место, куда ползёт старая телега. Один лишь кучер знал дорогу, да и он старый хрыч ни за чьи пожитки, не имел права держать беседу с молодым седоком, в противном случае он рисковал остаться без языка. За всю дорогу куча и словом добрым не обмолвился, и звука сиповатого не обронил устами, уж слишком дорог был ему родной язык, раз он его начисто проглотил. Ехали, молча, но по нервным вздохам кучера, было видно неистребимое желание перекинуться парочкой избитых фраз с наследником престола, пущай и бывшим.

Артур думал и гадал, куда на сей раз его забросит якорь жизни. Скоропостижная кончина матери и отца, нанесли ощутимый удар по его шаткой головушке и отправили ребёнка в забытье, откуда до сих пор не может выкарабкаться, даже прошествии времени. Известно дело, поскольку на момент кончины близких, ему было всего на всего пять лет, нынче же Артур стукнуло все шесть годков. Полгода его бедняжку морозили в темницу, до поры, покамест не сослали за тридевять земель на чужбину. Причина тому проста, времени на всех не сыщешь, во–первых, они запустили руку в казну, а там шиш с маслом, ну и во–вторых иметь на поруках ребёнка, дело трудоёмкое. За те полгода, что он скиталец пробыл на в городской темнице, Артур со слезами на глазах, отпраздновал шестой по счёту день рождение. И одна лишь душа его поздравила с торжеством, да и тот вор по ремеслу, сидевший с ним на нарах, за разбойный налёт на мясную лавку. И под закусь празднества он сиповатым голосом толкнул весьма кроткую речь: «Ну что господа бродяги, шесть лет, срок серьёзный, такая шумиха подымается лишь раз в жизни». Затем он на двоих сообразил бутыль крепчайшего вискаря, откупорил сосуд и первым дело дал отхлебнуть Артуру. Впервые, он опробовал крепкое пойло и тотчас пожалел, потому как следом лихо проблевался.

Всю дорогу до темницы, а была она безлюдной и ухабистой, он трясся в четырёх стенах. Округу он понятно, не видел, одно лишь небо над чугунным решетом игралось оттенком по мере дня, не более того. Но фантазировать ему пока не запретили, а с похожими вещами он проблем не имел, сочинять места доподлинно знакомые. Артуру пришлась по душе идея предаваться фантазиям, отдавать всего себя небылицам, лишь бы устроить само встряску и малость очухаться. А грёзы хоть и ненадолго, но всё же помогала отвлечься. Запертый отовсюду громоздким коробом, Артур выжидательно глазел на стену и воображал, как скрипучая повозка, запряженная старыми клячами впопыхах нагоняла седовласые горы. Он мысленно сочинял, как на глазах у старого кучера расступались необозримые равнины, как цвели великие края пшеничных полей, как плодоносила россыпь яблонь, как у обочин высились замки, а живая нечисть юрко перебегала им дорогу и всякая всячина, то тут, то там.

Предаваться фантазиям, дело весьма увлекательное, чем и занял себя Артур на протяжении всей дороги. Раза три на дню, куче останавливал тягловых лошадей, а вместе с тем и повозку, усаживался на близлежащую поляну и приступал к готовке. Кашеварил он похлёбку, здесь много ума не надо, каждый знающий похлёблу сварит в два счёта, вот и кучер, стряпал кушанья на скорую руку. Как только, так всё, он торопливо отливал малость похлёбки в миску, следом забирался на крышу короба и отворял чугунную решётку. Мерный топот шагов извещал Артурр о полной готовности, он подступал ко свету и просяще тянул руки к решётка. Завидев, в проёме кучера, Артур со страху решил, мол, повозку грабят и трухляво поднял руки. Кучер от увиденного, чусь не со смеху не покатился и протянул ему горячую похлёбку. Щеки обдавало тёплым, душистым паром, резко тянуло гарью, у того же кучера он заимствовал ложку и приступал к трапезе. Пока он кушал, телега, но стоило ему сказать: “Я всё” как кучер сызнова карабкался на короб, топол ногами по крыше и отворял решётку, но теперь уже ради того, что забрать опустошённаая до дна миску.

Едва для бывшего наследника престола, а приспобился он кушать исключительно деликатесы, состряпанные руками придворных кухмистеров, была на вкус отвартной. За привык он привык видеть с десят разных, не похожих по своему блюд, а нынче он довольствовался одной лишь похлёбкой, да и та оставляет желать лучшего.

На полу зияла небольшое отверстие, куда Артур, если ему вдруг приспичет, ходил испражняться и порой, будучи седаком он ненароком мазал, и наряду с тем топил повозку. Мочиться на полном ходу, дело не из лёгких, а именно на ухабах, когда повозка скачет на колдобинах похлеще угорелой псины, то он невзначай обоссывал всю стену вдоль и поперёк, а от пола до потолка тянулось мокрое пятно. На уговоры Артура, попридержать коней, кучер отвечал сухим молчанием и понемногу сбавлял скорость.

Вслед за трапезой, кучер садился на козлы, бойко подгонял уставших лошадей и продолжал гнать обветшалую повозку. Он катил её туда, где отрадной жизни наступает конец и жалкое существование впроголодь, берёт своё начало, одним словом в безызвестность.

Дорога его утомила, подчас Артуру казалось, что они нарочно наворачивают круги, а старый кучер ждёт не дождётся, когда он почит в бозе. По конец дороги, Артур настоятельно требовал, чтобы кучер немедля пригнал повозку к воротам темницы, иначе выйдет из себя надаёт по шее. Он мечтал побывать на нарах и видел темницу не местом заточения, а княжеским дворцом, где куда стекались отпетые преступники и матёрые убийцы, и на высоко троне собравшись в кучу, воссидал скоп злых надзирателей. Желание оказаться за решёткой, явно противоречил здравому смыслу, но из пальца все просьбы остановить повозку, это есть задумка одного учёного–безумца. Мнонтонная обстановка, деревянные стены, небо сквозь ржавую решётку, охапка сена на полу, плывущие по небу облака и до того скудное однообразие вокруг одного человека, могли подмять под себя дажа сама заматерелого волка и заставить сердцем возлюбить темницу, принять её не темницей, а отчим домом.

Побитая временем повозка лихо скакала на колдобинах, собирал на своём пути все кочки и ямы, а заодно швыряла Артура из стороны в сторону. Покрытый ржавчиной колёса всюду наигрывали нудную мелодию, бесконечным звучание она навевала на него тоску. Из ниоткуда возмись, вдруг повеяло скукой и в похожие момент Артур лениво валился на боковую, чуток покемарить. Однажды, в один из стаих скучных мгновений, он решал поддать храпу. Но повозка ранее ползла по тропам, нынче же она свернула с привычного пути и двинулась по мелководью. Однако Артур и ухом не повёл, спал, как убитый, видимо сны были куда важнее, нежели мелководье. Во снах маленький Артур верхом на белогривом коне топтал пшеничные поля, алмазными копытами удалого товарища, подминал тяжёлой ногою плодороную почву, вцепившись за гребень летел пуще ветра и кончиком стопы задевал высокорослые коолосья. Повозка в одночасье срезала путь, взяла чуть вправо и через дырку, куда Артур испражнялся, пошла воды, короп шёл пядь за пядью ко дну. Ввиду того, что дырка была маленькой, вода сочилась медленно, сперва она коснулась башмаков, тотчас намочила их, вслед за башмаками, взмокли и рубаха, следом водичка настигла шеи, подступила к подбородку, промочила губы и затопила нос. Тут Артур внезапно вскочил, заистерил и закричал караул. Он стал метаться по коробу, как оголделый и колоть по стенам короба. Артур решил, что телега идёт ко дну, требовал кучера отворить двери, не губить молодую голову, но вдруг паника уасла и по стуку копыт, тянувших за собой повозку, он вдруг осознал, что понапрасну бил тревогу. Он скинул в воду башмаки, стянул сырые штаны, вот же позор подумал Артур и рассупонил рубаху. Руками он скрутил рубаху и штаны, выдавил всё до последней капли, аккурано скомкал вещи и перекинул мокрую одёжку за толстые прутья чугунной решётки. Артур стоял нагишём, воды по колено, сухое соне поднялось на поверхность и вдруг решил, чего водичке пропадать. Сперва голым задом коснулся дна, перевёл дыхание, с головой окунулся в тёплой водичке и чуть позже всплыл. Водичка вскоре пошла на убыль, промокшее сено коснулось пола, а бельё Артур, сохло под палящим солнцем. Вот лошадиные копыта застучали по сухой земле, по редкой гальке и стало понятно, повозка пробилась через мелководье, оставив, его позади.

Артур мордой припал на сырое сено и забылся пряным сном. Отпрянул ото сна он лишь за полночь, когда у короба послышались чьи–то хрипатые голоса. Он стянул с чугунных прутьев уже сухую одёжку и на скорую руку накинул рубаху, штаны, в два счёта обчулся, жаль башмаки не просохли толком, но ничего думал Артур, скоро он прибудет к себе якобы домой. Над решёткой нависла луна, большая и полная. Артур тотчас вспомнил об оборотнях и о предостережниях матери, держать подальше от мрачного леса. Он ухом прильнул к стене и вслушался в голоса.

–Доброй ночи начальник.– говорил кучер.

–Ну здорово, Артур.– ответил мужицкий голос, видимо главный.– Кого на сей пригнал?

–Не угадаешь.– сказал кучер.

–Чудила или убийца, может отпетый бандюган?

–Нет, Даргус, не угадал, да и не угадаешь, наверняка.– ответил кучер и тотчас выпрямил спину.– На сей раз к Вам на попечение поступил сам Артур девятый.

–Кто он таков, потомственный убийца?

–Да, тяпут тебя на язык, он же сын ныне почившего короля Боара. Похоже над смилостивились и сослами в темницу.– говорил кучер.– Но по мне, лучше бы прям там закололи, нежели к Вам.

–Да иди ты!– воскликнул надзиратель.

–Я тебе говорю.– сказал кучер.

–Ну, ладно, открывай.– говорил главный.

Кучер спрыгнул с козлов, обошёл повозку, связка ключей бренчала в руках, и он остановился напротив тяжеленной двери.

Артур отпрянул от стены и готовился к скорой встрече, а поскольку гостеприимством здесь и в помине не пахло, то стало понятно, что повозка приехала. Вот она, темница. Он испытал двоякие чувство, где сретение страха и безразличия вызывали рвотный позыв, похоже, Артур захворал, только чем, не ясно. Кучер суетливо скользнул ключами в замочную скважину, замки пошли в круговерть и вдруг грянул ушераздирающий выстрел. Охваченный ужасом, Артур забился в угол короба и свернулся калачиком.

–Любопытность… Именно Арчи, тебя и свела в могилу. Теперь отправьте недоумка на дно, с глаз моих долой. И камень к шее подвязать не забудьте, иначе всплывёт. Я не хочу поутру глазеть, как труп бороздит просторы нашего озера.– закончил надзиратель и было слышно, как по сырой земле, поволокли тело убитого кучера.

Надзиратель шлёпал по грязи, омывал ботинки лужами и нечистотами, ноги разъезжались во все стороны, как по льду. Надзиратель дважды крутанул ключ, и дверные замки мерно расступились. Факельный огонь, чадивший ярко, пламенным светом озари стены короба и алыми цветами оголил щиколотки Артура. Глаза его сощурились в ответ, но вскоре он приноровился к свету, а у дверного проёма возник широкоплечий надзиратель. Рослый мужик, облачённый в серый мундир, очертил взором мрачный короб. На вид лет сорок, но могу ошибиться. Густые усы, подстать такому мужчине создавали вид гусара и нежно обрамляли тоник губы. Борозды на лбу подмечали годы, прожитые на чужбине, каждая полоса с десяток лет, немало женщин он закадрил на своём веку. Но и здесь, на окрестных просторах у стен темницы, а именно у селянок он пользовался спросом, в делах сердечных его выручала густая шевелюра, она мерцала при свете луны и отливалась редким серебром. В целом угловатое лицо, целиком и полностью соответствует возрасту. В подтверждение сказанным мною словам, могу заострить своё и без того острое внимание на вытянутый подбородок. Величать его Даргус и здесь он главенствовал, был местным царкём в здешних предместьях. Темницу он держал в крепких руках и не давал ей спуску, любую пакость пресекал, а успехи поощрял, старался жить по справедливости.

–Ну что, королевский щегол, приехали.– он положил руку на короб.– Доигрался твой папаня, бездарь, каких свет не видывал, а не правитель. Но вот мамашу твою видывал, не дурна собой, хороша соска.

–Заткнись!– оскалился Артур.

–На кого ты пасть разинул, шавка?– разгневался надзиратель.

Он отдал факел своему сослуживцу, правда, званием пониже и лицом помоложе, а сам вскарабкался на короб, точно гору покорил. Сослуживец проявил полную безучастность к делу и неловко схватил факел. Безразличные ко всему серые глаза, жиденькие волосы ниспадали на лоб, землистый оттенок кожи пугал женщин, видимо болезнь его обыденное состояние, а тело попросту не знало загара, сослуживец повернулся спиной к коробу и едва не выронил факел. Взобравшись на уступ, надзиратель выхватил деревянную дубинку и размашистым удар рассёк ему бровь. Кровь тотчас хлынула на глаза и струйкой потянулась по бледной щеке. Непереносимую боль прочувствовал Артура, уши обдало противным свистом, и, обессилевши, он зарыдал. Но извергу показалось малым изувечить дитя, потому он вновь саданул дубинкой, по хрупкой голове. От разящего удара, Артур ушёл в забытье и на время распрощался с реальностью, где он из князей, прямо в грязи.

–Филч, подсели гостя к Динго.– он вышел на лунный свет и оглянулся по сторонам.– Но сперва загляните в госпиталь, мало ли чего.

–Динго? А не рановато ли, чую ему не сдобровать, коли мы запрём его в одной клетке со зверем.– негодовал Филч.

–Ну и поделом ему.

–Даргус, а как же приказ о неприкосновенности?– вопрошал Филч.

–Зад я подтерла Вашими приказами.– гневился Даргус.– Между прочим, мой отец, из–за его отца, за раз лишился всего и был вынужден обосноваться в городе. Ферма, скотина, дом, всё убыло, до последнего гроша. А с чего вдруг спросишь? Виной тому недальновидности прежнего короля Боара, стало быть, его отца. Мой отец, будучи ветераном, терпеть не мог города, но пуще всего, он ненавидел кузнеца ему пришлось горбатиться из последних сил, пока не срубила его горячка.

Даргус взял факел и, присвистывая, под нос мелодию, он довольный собою растворился в ночи. Филч попытался запрыгнуть на короб, но первая попытка успехом не увенчалась, нога ступила на сырое сено и скользнула по выступу. Он больно упал наземь и ругнулся. Следом пошёл второй заход, но в сравнении с первым, этот был удачным. Повозку чутка тряхнуло, и Филч зашагал в угол, где на куче сена растянулся Артур и что–то бубнил, мол, не хочу, не буду. Словно мешок картошки, Филч запрокинул Артура на плечи и спрыгнул с повозки.

Высоко над куполом темница взошла снежная луна и круто серебрила водную гладь местного озера, ложась на поверхность, стальными латами, она заливала светом покатый берег, сплошь осыпанный галькой. Побитая ветром корма рыбацкой лодки безмятежно покоилась на тихом берегу и омывалась водами местного озера, нынче она служила обиталищем для земноводной животины, а чуть выше покатого берега тонул в ночи сумрачный лес, ветви которого сладко вовлекали заблудших путников.

От бесхозной повозки к арочному мосту тянулся кровавый след убитого кучера. Два сухощавых надзирателей к шее покойного подвязывали увесистый камень, а в двух шагах от суетливых работяг, у кромки моста пыхтел трубку Даргус и пускал к небу дымные струи. Вскоре груз был приготовлен и тело седовласого кучера сбросили в пучины полноводного озера. Шумный всплеск раздался тотчас и убитый в одночасье погрузился глубоко на дно.

Темница, находилась на обочине цивилизации, и оказалось местом весьма коварным. Даже не знаю, что лучше? Убить его или отдать на растерзание голодным львам. Но определённо не бросать его на съедение темнице, лучше клыкастая пасть волка, нежели гнить в заточении, среди последнего отродья. Темница вмещала в себя, без малого тысячу, быть может, и две тысячи узников, до жути страшных и беспощадных, чьи принципы не приветствуются нормальным обществом, чьи правила коренным образом противоречат, каким бы то ни было законным и устоям. Они оказались на нарах, ввиду собственной жестокости, кровожадного зверства, львиной доле узников не знакома пощада, а слово любовь, пустой звук. Но все они, поголовно, в своей порочной жизни совершили, хотя по одному убийству.

И вот сюда в рассадник заядлых убийц, отъявленных разбойников, доживавших свой век флибустьеров, Филч на своём горбу затаскивает маленького Артура, не иначе как, ребёнка, на счету которого из наиболее значимых преступлений – безжалостное убийство молодой мухи.

Темница олицетворяла собою настоящие катакомбы, где дав нижних яруса, сродни подвалу погружены в недрах земли и отданы узникам, а остальные два, обустроены под здешние фабрики и под почивальни надзирателей. Возводили темницу на века, а чтоб озёрные воды не топили нижние ярусы, пришлому зодчему отвалили баснословные по тем временам деньжищи. Тогда он, довольный жалованием, отобрал себе в помощники столичных градостроителей, заморских рудознатцев, недрокопателей, карстоведов, снарядил дилижанс, собрал королевскую стражу и отчалил на поиски заветных земель, где сможет обосноваться громадная темница. Год и два месяца он странствовал по бескрайним лесам, живописным долинам, огибал реки, подножья гор и чудом забрёл на высушенное палящим солнцем озеро. Он встал на краю берега взобрался на отлогий сухостой и ткнул пальцем на громадный холм: «Вон там мы отстроим темницу». С горсткой уставших от странствий тёртых калачей, он обошёл окрестности леса и неподалёку отыскал ручей. На радостях он два дня пил, без просыху и велел двум гонцам скакать в столицу. Но прежде он настрочил письмо тамошним министрам, накатил бокал терпкого вина и потребовал у короля рабочую силу. За то время, что гонцы мчали лошадей в столицу, пришлый зодчий дважды спился и начисто опустошил обильные запасы виски и рома, ненароком отыскал у карстоведов винные закрома и настроил против себя всю стражу. Озлобившись, они заперли пьянчугу в громадном дилижансе и два дня продержали запойного на воде. Но и там он времени не терял, будучи человеком запасливым он из–под полы уберёг от чуждых глаз три бутылки итальянской граппы. Умнейший зодчий, по случаю искусный винодел, отогнул раздвижные кресла, и рукою нащупал холодную бутыль граппы. Два дня он пил и запивал водою. На третий день, уставший от запойной жизни, он вывалился из дилижанса и, осознав, всю тщетность бытия, приступил к делу. Но тут прямиком из столицы примчались гонцы, а вместе с тем и полчища работяг. Трезвый, как стёклышко, он взялся руководить строительным процессом и велел возводить темницу на бугристом холме. Трудились они, как на каторгах от зари до зари, по ходу работы четверть работящей силы не отжило свой век, многих придавило камнем, остальных погубила местная зараза. Однако темницу они возвели раньше сроков и тотчас принялись рыть длинный ров. От ручья и до озера, измождённые трудом работяги, копали землю, втыкали зазубренные штыки лопат и ненавидели местных руководителей. Помаленьку, понемногу они довершили начатое и высушенное озеро, наполнилось родниковой водою. И теперь, когда нижний ярус возведён, то нерушимые стены, вытерпят озёрные воды.

Полное отсутствие света на нижних ярусах, отягощал узникам существование и порой доводил страдальцев до белого каления. Накрывал угрюмую темницу сетчатый купол, опутанный отовсюду диким плющом, он крепко–крепко наседал на тонкие прутья и держался за них, точно вцепившись обеими руками крепкого человека. Под куполом, на круглой крыше разбили цветущий сад, где из последних сил корпели узники и слонялись надзиратели. В сад допускали, исключительно слабосильных доходяг, либо постоянных любимчиков, большинство узников мечтало работать под началом сетчатого купола. Темница поделена на два блока, ходы были обустроены таким образом, что заключённые блока один, не пересекались с заключёнными блока два.

Один вход, один выход, у ворот высилась неприступная стена, где по периметру без дела слонялись лучники. Темницу опоясала местное озеро, а за озером уходили бесконечные леса, и где–то рядом меж деревьев затесалась та самая деревушка.

Темница на бумаге не существует, на деле она нигде не была упомянута. На картах, здешние окрестности отмечены сплошным лесом, о местонахождении темницы знал лишь узкий круг доверенных лиц короля. Надзиратели здесь жили десятилетиями, а на старость лет, либо по негодности, тех сменяла новоиспечённая молодёжь. Маршрут пути запомнить невозможно, сквозь дебри лесов, вдоль границ государства, на низовьях бегущих рек и без единого поселение в округе, десятки вёрст одичалой глуши, куда не ступала нога человека, была проложена дорога к темнице. Узники, равным образом, как и надзиратели не имели за собой ни малейшего понятия, где расположилась темница, одни считали, что на юге страны, вторые на севере, а были и те, кто верил, что они находятся, в соседнем государстве.

Суд накануне приговора, вкатал каждому узнику реальный срок, но не дал времени. Они понятия не имели, куда их занесло, и сколько они пробыли в четырёх стена, под охраной надзирателей. И лишь под глубокую старость, когда от седины нет отбоя, а кости заедают, словно механизмы поношенных часов, узник понимал, что его подло обманули. Ежели, конечно, до того времени, он, конечно, не слетит с катушек, либо не покончит жизнь самоубийством. Чем меньше срок, тем быстрее узник сходил с ума. Ведь суд постановил заключить, того или иного господина на двадцать лет, но отсидел он на самом деле тридцать, и тут ему начинало казаться, что время стоит на месте и один день тянется неделями, а неделя месяцами. Касательно надзирателей, то они знали лишь число, когда их увезли на повозке из города и день обратного, если он станется, прибытия. Но знаете, десятки лет, прожитых в глуши, для надзирателя, как один день.

Дни здесь исчислялись при помощи двух, старых дубов, один раскинул ветви на востоке, второй на западе. И когда лучи восходящего солнца, касались пушистой верхушки дуба, и выныривало на поверхность, значит, пора вставать. Тогда, любой из лучников, ступал к громадному колоколу и переливными звонами будил темницу. Если же, терялось за ветвями дуба, то быть значит, пришла пора, ложиться на боковую, и лучник, сызнова шёл к колоколу и переливными звона погружал темницу в сон.

Темницу с четырёх сторон окружали сотни вёрст, глухих лесов, и найти темницу, подобно нахождению клада, где в глубине сундука покоилась мёртвая крыса. Так что, никто пока ещё не добирался до темницы, если не брать в расчёт кучеров, возивших заключённых, они трудились до самой старости. И вот они седовласые, бездетные, но с золотом уходили на покой и доживали беспечную старость.

ГЛАВА 2

Тёплая встреча.

Проснулся Артур лишь ранним утром. Голова трещала по швам и грозилась расколоться надвое, а серый потолок полупустого госпиталя, похоже, бороздил просторы океана, взяв курс направо. Но со временем головная боль утихла, а серый потолок пришвартовался к берегу и встал на месте. Он оглянулся по сторонам, длинная комната, запертая четырьмя стенами и крохотной решёткой на стене, откуда изредка струились лучи палящего солнца. От рассвета до заката в комнате пылали свечи и факела. Вдоль стен ровным строем тянулся ряд коек, на одних пока спали мыши, на других мирно дрыхли больные.

Справа от Артура во весь рост вытянулся дед, седые волос застили ослиные уши, лицо съедено морщинами, а в носу от частых вздохов трепыхались снежные волосинки. Дед либо кашлял, либо спал, лишь изредка переворачивался на бок и давал всем знать, что он ещё не помер. Но если посудить, то ужасный кашель, сотрясавший землю и слизистая мокрота на одеяле, давала всем понять, что со дня на день, можно будет освободить койку. Впрочем, больные, прекрасно знали, что здесь никто надолго не задерживается, а из госпиталя есть лишь два пути и оба ведут в подземелье.

Артур понемногу вспоминал события прошёдшей ночи. Сперва ему в память врезался кучер, подлый убитый выстрелом в спину, злобный надзиратель Даргус, что дубинкой разбил ему бровь, а следом… тоскливая пустота. Точно из книги выдернули сцену развязки, потому он пребывает в относительном неведении. И лёгкая боль, вкупе со слабостью продолжали досаждать Артура.

В остальном его, словно бы поработило тупое безразличие, холодок в душе сопутствовал ему во всех началах, ни горя по семье, ни боязни сгнить в темнице. Он попросту лежал на боку и наблюдал, как напротив его койки, с перевязанной головой, бубнил под нос больной, вроде бы он звал Глинду, или Линду?

В состоянии полной отрешённости, он пробыл без малого час, пока в госпиталь не заползла доктор. Свободного кроя рубаха плотно огибала широкие плечи, а полы длинного платья усердно подметали комнатную пыль. Домовая мышь, покинула родную норку, лихо юркнула под платьем и живо посеменила к выходу. С головы до пят, серая одёжка, недостаточно чёрная для траура, но в самый раз для тех, кто имеет расхождения относительно своего будущего.

Доктор была жирной лишь в ногах, тело же оказалось на диву полноватым, не больше того. Но ноги… Ляхи находились до того толстыми, что тёрлись друг о друга, и ей приходилось в двух местах подкладки, лишь бы кожа не стиралась до крови.

Доктор ползла по госпиталю, чуть тише черепахи, но значительно быстрее улитки. Попутно она осматривала больных. Вот доктор подошла к безногому узнику, и ощупала его единственную ногу. Следом она подступила к вечно стонущему больному, осмотрела его пытливым взором, безнадёжно покачала головой и прикрепила к большому пальцу чёрный ярлычок. Доктор прошлась вдоль коек, осмотрела некоторых заключённых и вскоре стояла напротив Артура.

Испытующим взглядом она ощупала Артура с ног до головы, глазела на него проницательно, словно бы знала все недуги и изъяны, словно помнила все болезни, какими Артур успел переболеть на своём веку. Доктор склонилась над телом, она придвинулись к ногам, и повесила на большой палец ярлычок, но белый. Ни сказав, ни слова, она расправила плечи, выпячила пышную грудь зашагала по госпиталю. Вскоре она настигла тупик, развернулась и вышла прочь из госпиталя. Артур остался безразличен ко всему, он безучастно лежал на койке, он и его мысли.

***

На заре Артура разбудили тяжёлые шаги, не менее тяжёлых людей разодетых во всё чёрное. Они суетливо крутились у ног больного, и активно расспрашивали доктора о чёрном ярлыке. По зычным голосам, стало понятно, больной скончался. Люди в чёрной форме, поместили предмет разногласий на погребальные носилки, левая рука аккуратно сползла вниз и при переноске качалась в воздухе. Следом они вынесли больного из госпиталя и понесли на кладбище. Последний путь, от госпиталя, по темнице и прямиком на кладбище. Вот и ещё один человек помер, подумал Артур, а я даже не знал, его имени, лежал себе, стонал, спать мешал, а потом раз! Помер!

Всё это время, что почившего в муках больного собирались вынести из госпиталя, у койки, точно столб, врытый в землю, стояла доктора. Она и сейчас там стояла, но теперь готовилась на место старого узника, размести новоиспечённого, пока что тёпленького.

У входа показалась пара долговязых надзирателей. На полусогнутых они внесли больного в госпиталь, крепко вцепившись за поручень носилки, он едва ли не уронили больного. –Да что б тебя леший побрал.– ругнулся первый. Второй виновато покосился на товарища и покрепче взялся за поручни. С горем пополам они уложили больного на койку, на ту самую, где тёплое, слегка помятое одеяло, помнило тело прежнего постояльца, и в виде отогнутого уголка простыни, она увековечила на себе все его муки, стоны и страдания.

Доктор покончил с новоявленным больным, в прямом смысле слова, она нацепила на большой палец ярлык и вынесла узнику свой приговор. Следом она подошла к надзирателю и пальцем ткнула на Артура. Спустя минуту, рослый надзиратель, нервно стоял у ног Артура и проплешиной на затылке пускал по потолку солнечных зайчиков.

–Подымайся.– надзиратель потрепал его за ногу.

–Куда?– удивился Артур.

–Домой.

–Ну, хорошо, домой, так домой. Надеюсь, меня покормят до отвалу, а то не евши, второй день.– наивно повёлся Артур.

–И покормят, и расчешут, и бабу в койку положат.

–Бабу мне не надо, сам управлюсь.

Артур рукой откинул на бок одеяльце, босыми ногами спрыгнул на стылый пол, живо обулся и покорно зашагал к выходу. Он чувствовал на себе тяжёлый взгляд надзирателя, учащённое дыхание, желание дать сопляку леща, но возразить Артур всё же не осмелился. Напоследок Артур метнул на доктора пытливый взор, она краем глаза посмотрела на него, надменно фыркнула и живо хватилась врачевать больного. Артур ступил за порог госпиталя и зашагал в темницу, в подземелье.

***

Артур стоял напротив двери, по обе стороны от него стояла похожая пара дверей, в сумме их набиралось три и все они открывали путь в подземелье. Он вымазанным башмаком рисовал невидимые узоры на полу и исподлобья глазел на скрюченную спину надзирателя. Из внушительной связки ключей, он с первой попытки отобрал нужный и, спустя пару несложных махинаций замки расступились, дверь отворилась.

Артур следовал по пятам рослого надзирателя и словно облезлый хвост, большого туловища, он зашагал по тёмному коридору. На обратном конце горели огни, но покуда не миновали тоннель, никаких свечей в округе не предвиделось. Обстановка между ними, была напряжённой, всю дорогу они молчали, не обронив, ни слова и плыли, словно рыбы по воду.

Коридор остался позади, и их взору открылась небольшая комнатка, откуда доносились звуки учащённого похрапывания.

–Гастон.– рявкнул надзиратель.

Внезапность застал сонную тетерю врасплох, он тотчас вскочил на ноги и подколенной ямкой опрокинул стул.

–И в мыслях не было. Вам показалось.– оправдался Гастон и рукавом смахнул слюни с щетинистого подбородка.

–Не верю. Но да ладно, не за ссорами я сюда явился. Метнись кабанчиком и притащи мне вещи.– надзиратель обернулся на Артура и окинул малыши надменным взглядом, мол, что за недомерок передо мною нарисовался. Взглядом, он словно бы проник в Артура, тотчас выведал на свет все страхи, сделав публичным непубличное, надзиратель ринулся блуждать по сокровенным закуткам его души.

–Кому?– Гастон вытянул и заглянул за спину надзирателя, ни души, ни звука и ни единого намёка, пущай и маленького, на присутствие в комнатке новоявленного узника. Лишь одинокий сквозняк изредка посвистывал и трепетно ласкал каменные стены мрачного коридора.

–Не зли меня, Гастон… Узнику!– гулкое прокатилось по холодным стенам.

–Я прекрасно понимаю, что узнику, но где он?– Гастон напрягся, очевидно готовился к наихудшему исходу.

–Не вынуждай меня браться за дубинку.

–Но я не понимаю какому именно, сэр.– Гастон находился в замешательстве, он стал думать, что на его глазах разыгрывают комедия. Не впервой ему засоне попадать впросак, однажды Гастона окатили ведром ледяной воды, чтобы спалось крепче. Покемарить часок другой не удалось, но сон, кстати, как рукой сняло.

–Слышь недомерок, ты поблизости видишь узника.– он обратился к Артуру.

–И я не вижу, а Гастон вот видит.

–Ой, и пуста моя голова. Быть стало ему!?

–Гастон пёс шелудивый! Форму мне принёс, инако я тебе дубинкой глотку истерзаю, вот увидишь.– злоба истощила надзирателя, на лбу вздулись синие жилки, а во рту пересохло, он криками продрал глотку и едва ли не посадил голос.

–Понял. Всё иду.– Гастон со страхом на душе получить нагоняй, отправился на поиски формы.

Однако во избежание последствий, он не осмелился томить в ожидании новоприбывших гостей, иначе не сыскать ему покоя, такую взбучку устроят шакалы, что во век не забудешь. За считанные минуты, Гастон отрыл форму и тайком подкрался к надзирателю.

–Принёс!– надзиратель испугался и чуть было не прописал ему с локтя, прям по носу.

–Пугать меня вздумал пентюх..? Не стой столбом, отдай заключённому.– надзиратель успокоился, разжал кулаки, трижды вздохнул и на закусь поправил воротник.

–Держи.– он всучил узнику форму.

Штаны неуклюже слетели на пол, Артур не стал их подбирать, взамен тому он принялся изучать рубаху и делать определённые заметки. Помятый ворот, вымазанные в грязи рукава, пуговиц не хватало, одним слово обноски, не гоже наследнику престола, носить лохмотья, но выбирать не приходиться. Вскоре он окончил осмотр и подытожил, рубаха в урдучающем состоянии, надобно её сжечь. Иной одёжки не было, потому Артур выбирал из того, что есть, а выбор здесь не велик. Он до пупа натянул обшарпанные штаны и пришёл в замешательство.

–Но она мне велика.

–Дал тебе ждя самых малых. Ежели нет, то твоё право, ходи головы, коли не окоченеешь.

–Подростёшь, наберёшь мяса, возмужаешь и будет в самый раз. Ну а теперь, не гневай и одевайся.

–Прямо здесь?– Артур душою выступал против того, чтобы нагишом щеголять перед незнакомцами. Не пристало без году неделя мужику обнажаться до неприличия, где видано такое безобразие, уму разуму не постижимо.

–Да, прямо здесь.– он нарочито положили руку на дубинку.

–Ладно.– риск получить по сопатке возымел на Артура действие. Он краем глаза прошёлся по невзрачной рубахе землистого цвета, на краю ворот видны засохшая кровь, монотонная и отовсюду помятая, на спине растянулась цифра – ноль. Форма велика, ничего не скажешь, но вопреки недобствам, он всё же прикрыл одёжкой наготу. Рукава касались пола, но одно дело рубаха, а другое штаны, казалось, что не сдюжил и навалил в них увесистую кучу. Артур засучил рукава, затянул потуже пояс и пугавицами скрепил рубаху.

–Хорошо, пол дела сделано… А теперь, Гастон, возьми одёжку у узнику и сожги её до тла.

–Сжечь?– удивился Артур.– А в чём же я отсюду уйду. Неуж–то в лохмотьях.

–Придумаем, чего–нибудь.– надзиратель ощерил чёрные зубы, но зачерствелая улыбка не вселяла и толику надежд, Артур не чухал отрады, скорее наоборот, злобу и ненависть.

Надзиратель дубинкой подгонял Артур, словно непослушный скот и таким побытом, он проводил его до подземелья, в 1 блок.

Вот оно, подземелье воплоти, то место, где в четырёх мрачных стенах собрались сущие поднонки, заядлые преступники и нещадные убийцы. Артуру, по сути ребёнку суждено встать в один ряд с подлинной нечистью, делить с ними кров, пищу за обедней, иметь общие дела и так до самой смерти. Сам по себе подземелье оттяпало себе два этажа и убранством глаз не радовало. У стен выстроились чугунные решётки, грызи зубами, пинай ногами, но открыть такую дверь по зубам лишь надзирателю, коих здесь было предостаточно. Они, мрачный люд облачённый во всё серое, с утра до ночи слонялись без дела, насвистывали губами задорный напев и бурно спорили о делах насущих. Надзиратели любили донимать узников, они то и дело стучали дубинками по чугунным решёткам, изводили громким звуком постояльцев и время от времени глумились над ними. Узники глядели в оба, здесь нарушение порядка каралось со всей строгостью, а управа тут на всех одна, дубинками и ногами, надзиратели забьют всякого и глазом не моргнут.

Артур мельком пробежался глазками по этажам, взором очертил вереницы решёток, где узники отбывали пожизненное заключение, и где у каждого был отдельные заботы и неотложные дела. Всякий узник здесь,прятал за спиной, тощей или монструозной, возле цифры, однозначной или двухзначной, насыщенная на события жизнь. Убийство, кражи и прочие преступления наложили на них отметины и упекли за чугунные решётки, оставили под присмотром надзирателей.

Надзиратель в грубой форму ткнул Артура меж лопаток, мол шевели конечностями, одна нога здесь другая и увёл Артур в его новый дом. Они сошли на первый этаж и двинулись вдоль камер. Обстановка вокруг была на диву скудной, редкие факеле чадили слабо, света не хватало даже надзирателям, каменный пол морозил босые ноги, благо башмаки из пушнины. Если обобщить, то ничего лишнего, пол, потолок, четыре стены и чугунные решётки, да вечная полутьма. Артур вполглаза осматривал почивальни узников и видел там людей. Неурядица выходит, наивно судил Артур, телом похожи, правда, малость страшные, но на вкус и цвет товарищей нет. Ввиду недальновидности, он попросту не понимал, что отличительная черта, заключается в помыслах и поступках. Если выткащим на свет прошлое любого узника, то людьми, как таковыми, они быть перестанут.

Покои узников преимущественно обустроены на несколько человек, но иногда, нет да втречались одиночные. Артур заострил оба глаза и впотьмах почивальни разобрал гору мышц, на полу возле койки руками толкал землю скала по имени Гринко. Сил у него хоть отбавляй, а мускулы до того крепкие, что прочная рубаха расходилась по швам. Широкие плечи обросли силою и норовили вырваться наружу, и показать всем богатырскую мощь. Но Гринко был туп, как дуб, а единственное, к чему он тяготел и на что был горазд, так это занимать тяжёлыми упражнениями. Однако причина его слабоумия, кроется в сокрушительном ударе по его девтилетней голове. В тот злополучный день, Гринко обитал у кузни и решил незаметно подкрасться к кузнецу. Тот само собой, его заметил, и вслед за очередным взмахом, тяжёлая бойка кувалды слетела с рукояти и приземлилась на маленьком лбу Гринко. В бытность ребёнка он заметно отличался умом от окружавших его смерстников, смышлёный малый, твердил всякий при встрече, но одно роковое событие на корню поменяла жизнь Гринко. Спустя десять лет, он вследствии умопомрачения топором зарубит родную семью и как ни в чём не бывало отправиться на кузню.

Следом, в четырёх тесных стенах , мотали срок сёстры–близнецы, Линда и Глинда. Неразлей вода, они не откоходили друг от друга ни на шаг, делились всем, чем могли, от сладкой пищи до мужчин на спальной ложе. На одном из многих собраний единогласным решением был принят указ – разлучить сестёр и обучить их жить порознь. Но подобная мера ничем хорошим не обернулась. Ленда сполна хлебнувши горя утраты, не осилила тяжёсть разлуки и в порыве гнева заколола, оголила заточку и трижды пырнула сокамерника. На грядущем собрании единогласным решением был принят указ – не разлучать сёстер, ни под каким предлогом, даже под угрозой расправы.

По соседству, за стеной, примостился на койке старина Марк. Перед судом он он предстал юным желторотиком, приятной внешности, но нынче же ему было далеко за сорок, однако выглядел он на все шестьдесят годков и за не имением солнечного света он нынче походил на седовласого старика. Вечно молчаливый и стеснительный, Марк родился первенцем в обеспечнной семье. Однако похотливая мать, наложила кровавый след на теле Марка и впоследствии он задушил свыше двадцати девочек и мальчиков.

От обиталища Марка и до самого упора, тянулась вереница чугунных решёток и почивален, там притаился зверь, кровожадный и жестокий. Одни промышлял грабежами, другие шли по стопам убийц и душегов, немногие грабили суда и по итогу выбрали жизнь отважного флибустьера. Но все они без исключения, бросали на Артура косые взгляды и недоумевали, чем же этаким немыслимым отличился на воле, раз его упекли за решётку. Кто–то зазывал его к себе, кто–то кидал ему в спину оскорбления, однако Артур оглох на ругательства и пропускал скверные выкрики мимо ушей.

Злостные крики и гнусные оскорбление вскоре остались позади, нынче же стоял в шаге от самой удалённой чугунной решётки, где сутки напролёт прозябал любитель детишек, паршивый пёс Динго. Он, рыжий подонок, тихо расположился на краю измятой постели и вожделенно поглядывал на очередного гостя. Рыжие волосы, торчали в разнобой, ото лба и до подбородка, тянулся лилового цвета шрам, глубокий и кривой, страшный изъян служил извечным напоминанием о маленьком мальчике Энди. Петушиная заря, непроходимые дебри елового леса, маленький мальчик Энди мчится по окрестным чащобам и крохотной рукою пробивает себе путь на свободу. На опушке леса он в схватке сходиться со зверем и разбитой бутылкой рассекает большому дяде лицо, в наказание за шалость Динго убивает малыша.

–Динго, к стене.– приказал надзиратель.

–Слушаюсь.– Динго покорно отступил к стене и всеми фибрами своей паршивой душонки предвкушал скорую трапезу.

За спиной участились возгласы недоумения, узники трубили в один голос о зверствах, произволе и ненависти. Возмущениям не было предела, они думали и гадали, кого рожна новоприбывшего ребёнка запирают в одну клетку с диким животным, когда всем поголовно известно, что он из себя представляет.

–Тише… Тише… А ну все заткнулись!– крик тотчас утешал возгласы недоумения и надрывный гул в одночасье стих.

Лишь дедок, почтенных лет продолжил гневиться на волчьи законы и гнушаться на подлых истязателей. Ни заключённые, ни надзиратели, ума не приложили, чем на воле промышлял бородатый узник, порой ходят слухи, что в далёком прошлом он, бороздил просторы семи океанов, грабил королевские суда и прославился отважным флибустьером. Он был одним из немногих, кто пребывал на нарах со дня основания темницы и имел говорящее прозвище: «Живоглот».

–Дерьмоеды, да как Вам в голову пришло упрятать ребёнка в одну клетку с животным.– возмущался «Живоглот».

–Ты кого дерьмоедом назвал!?– гневился надзиратель, он отворил решётку и вступил в неравный бой со стариком. Старик, кожа да кости, бился из последних сил, однако потерпел крушение в нечестной схватке. От невыносимой боли, дед выбежал из камеры и там его приняли с распростёртыми руками, двое на одного. После воспитательной беседы Живоглота повели в госпиталь.

Надзиратель отворил замки, двери, очевидно, не его конёк и запихнул Артура в клетку. Раскатистый грохот тотчас запер решётку и вслед за четвёртой попыткой, он запер клетку на все замки и ушёл восвояси.

Два недобрых взгляд столкнулись лоб в лоб, один пропитанный невинностью, второй неистовой жестокостью. Они вытаращили зенки один на другого и не то ждали, кто раньше моргнёт, не то состязались, чей взгляд скорее облагает душу сокамерника. Однако хрипатый голос Динго, оборвал состязание взглядом, видимо, сдался под не дюжим напором Артура.

–Милости прошу, малыш.

–Ага…– обомлевши Артур, попятился к решётки и пытливым глазом отмерил пузатую махину с ног до головы.

–Звать–то тебя как?– тихими шажками он встал в шаге от Артура.

–Артуром меня звать.

–А меня вот Динго.

–Хорошо, буду звать Динго.– Артур пристроил зад на краю длинной койки.– Я погляжу, народ Вас здесь не жалует, отчего так.

–Не возлюбила меня темница, отовсюду мне пальцем тычут, мол, гляньте рыжеволосый идёт. На белом свете, рыжих не ценят, говоря души у нас нет и беды мы с собой приносим.– ответил Динго.

–Лгуны, да и только. Не слушай их лепет, они лишь на пакости горазды. У моего отца, а он особа важная, числился на побегушках рыжий малец, всюду за ним ступал, хвостом прицепится, и давай по пятам туда–сюда. Хороший был побратим, жаль телегой придавило.

–Ну, да ладно, я погляжу малец ты хороший, кусаться не будешь. А кем был твой отец.– Динго осторожно, страшась спугнуть добычу, придвинулся к Артуру.

–Мой отец, король.– гордо произнёс Артур.

–Хах, быть стало мой тоже.– Динго полагал, что у желторотика не всё в порядке с головой.

–Ну и дела!? А ты часом не лжёшь.

–На кой мне тебя дурить.– Он подобрался к Артуру на расстояние вытянутой руки и метнул на него испытующий взгляд. Нечто странное источали его жёлтые глаза, точно страх и душевность, впадали в русло одной реки и гнал по быстрому течению корабль тревоги.

–Ну и ну… Два наследника престола в одной клетке.– обрадовался Артур и тотчас ощерил кривые зубы.

–Дааа… Смеху то сколько.– говорил Динго.

–Скучно тут у тебя, быть может, есть чем голову занять!?

–На случай важный припас я вещицу одну. Хошь покажу, интересная.

–Ну, коль и впрямь интересная, то покажи.

–Книжонка.– Динго рукою заполз под койку и вытащил на свет стопку нитками сшитых рукописей. Время и сырость украсили обложку пожухлыми тонами, переплёт набух, уголки потеряли первозданный вид, облезли, но в общих чертах книга вполне читабельна.– Писанина моего уже бывшего соседа, надзиратель ему по темечку дал, видимо сильно, недавно хоронили. Хороший мужик, писать любил, вот только на пьяную голову жёнушку покромсал, да детей.

–Про что они?– Артур взялся перелистывать книгу, пожелтевшие странички, точно листва по осени, приятно хрустели на руках.

–Грамоте меня не обучили, оттого не знаю.

–А я вот обучен. Меня мать натаскала.

–Отлично, будешь читать мне перед сном, а то не приложу, как мне поступить с этой книженцией

–Буду, не переживай, читать я люблю.

–Слухай парень. Вот что хотел спросить, а ты чем таким скверным на воле отличился, ежели тебя за решётку упекли.– Динго оглянул Артура с головы до пят, невинное создание, подумал он, до того невинное, что стыд за себя берёт. Не верилось ему, что он на воле сотворил нечто их рук вон непристойной, за что его отгородили решёткою.

–Мой отец был королём, и королём отважным. Но злопыхатели, дурныши и мордогрызы, вздумали обобрать отца моего до последней нитки. Они прибрали к рукам корону, убили мать и отца.– Артур пустил слезу. Излишне много он пережил, для несозревшего ребёнка, воочию увидеть гибель родных, не всякий сдюжит и половины его страданий. Однако он держался, не давал себя сломить невзгодам и печалям.

Умалишённый, подумал Динго, видно выжил из ума и пришил себеподобного. Но странные нравы маленького гостя, не смутили его, он обхватил ладонью тощее тело Артура и оплывшими пальцами взялся мять костлявые закорки.

–Ну что ты воешь, как белуга. Хочешь, я стану твоим другом.

–Не брешешь?– он смахнул с кончика носа непрошеную слезинку.

–И в мыслях не было, на кой мне тебя вокруг пальца водить. Ты мой побратим, сечёшь. А за побратима я горой, в обиду не дам и сам обижать не стану. Но ты не стесняйся, ежели затаишь на чужака обиду, то скажи мне, я с него три шкуры спущу.– говорил Динго.– Однажды на лесосеке я обзавёлся верным побратимом, всё делали вместе и гуляли и девок кадрили. Не разлей вода, вот как нас местные трудяги нарекли. Я к тому веду, что есть у нас у побратимов одна игра. Быть может, опустим партейку другую.

–Ну, давай, попробуем.

–Ежели так, то встань на ноги и обернись ко мне задом.

Артур выдал едва заметный смешок и беспрекословно выполнил все приказы якобы побратима.

–Припади щекою к стенке и заломи руки. Не смей подглядывать, инако я буду в обиде.

Артур, который раз исполнил волю Динго, и лицом припал к обмёрзлой стене. В ту пору, пока наивный Артур увлечённо щупал глазами мрачноватую часть стены, испещренную перечёркнутыми полосками, Динго выпростал шнурок и туго–натуго стянул ему руки.

–Это всё часть игры?

–Да, мой милый друг, это всё часть большой и увлкааательной игры.

Он приклонил наивное создание к стене, да так, что квелые факела стали отбрасывать тень нездоровой формы. Устами Артур изобразил невинную улыбку, он ничегошеньки не смекал и всецело думал о грядущей игре. Тяжёлая фигура, паршивца Динго, величаво склонилась над щупленьким тело беззащитного Артура, одним изящным движением пальца он приспустил лакомой добычи штаны и приступил к унижениям. Артур отважился дать гаду отпор, но силы в схватке, к несчастью, были не равны, несмышлёному ребёнку не по плечу воспротивиться тучной махине, как бы он того не желал.

Заскорузлая ладонь Динго нежно скользнула по неокрепшему животу Артур, и грубыми пальцами он обхватил нескладную шею. Жёлтые коготки, испачканные трудовой грязью, вонзили в него, словно стальные когти кровожадного зверя и пустили алую кровь. Багряные капли мерно ползли по нежной шее Артур и терялись в пупке. Он почуял нутром, что либо игра вышла из–под контроля, либо это вовсе не игра, но что же? Неокрепшему уму понять не дано, но Артур чухал, как из–за горизонта событий, грядёт нечто ужасное, оно с минуты на минуту настигнет бедолагу и сотворит непоправимое.

Пальцы Динго, натужно мяли тощую шею Артура, они не отрезали желанные потоки прелого воздуха, а выжимали из него остатки сил, точно у насквозь промокшей тряпки, силою отжимали последние капельки дождевой воды. И постыдная слабость, внезапно хватилась подирать худосочное тело до глубины костей, до того внезапно и неожиданно, как, взять хотя бы, первый снег в ноябре месяце, снежинки лениво сходили с небес и круто опушали румяные щёчки Артура, нынче он краснели от нехватки кислорода. Мохнатая рука Динго юркнула вдоль подбородка и туго скрепила ему рот. Тут кричи, не кричи, а возгласы и ругань так или иначе при попытке бегства, врезались в потную ладонь и обернулись стонами. И грязные от похоти уши Динго воспринимали их, как стоны плотской услады. Неужели, это всё часть одной большой игры, безобидной на первый взгляд, но вместе с тем, она унижала достоинства Артура, вынуждала его умываться слезами.

Ему почудилось, что всё вокруг перевернулось вверх тормашками и закружилось в огненном танце, чахлые факела, каменные стены, койка, чугунная решётку… одна сплошная круговерть, куда ни глянь унижения, куда ни ступил боль. Артура стошнило, он обгадил пол, стену и рухнул в беспамятстве.

Вот как, обошлись с Артуром, вот как, приняли его в темницу.

***

Под покровом глубокой ночи Артур воспрянул ото сна и кулаками продрал свои заспанные веки. Несколько томных часов он пробыл в глухом беспамятстве, и ни одна душа не удосужилась переложить его на койку. Все нечистоты, какими он обдал стены и пол, магическим образом испарились. Хмурая темница сладко смежила веки, мерзавец Динго разражался заливистым храпом, факела ну уж слишком потухли, чадили на диву слабо, а вечно угрюмые зевали на каждом шагу.

Артур встал на ноги, голова шла кругом, ему было плохо, но наперекор всем преградам, он добрался до стылой койки и умыл лицо слезами. Он громко хлюпал носом и бесцеремонно нарушал царство сумеречной тишины. Но удар дубинки по чугунной решётке сию минуту угомонил все неположенные в стол поздний час всхлипы.

–Слышь ты…– шепнул надзиратель…– Издашь хотя бы один писк, и я тебя дубинкой огрею.

Надзиратель не спеша растворился в тёмном углу и перестал донимать плачущих узников. Артур послушно внял упрёки со стороны и отныне не всхлипывал носом, не стона, он рыдал тихо, вполголоса, а когда силы окончательно покинули его, то он отправился на боковую.

***

Артур восстал ото сна на ранней заре, хмурые надзиратели суетились возле почивален и звонко колотили по чугунным решёткам.

–Динго, вставай, не время спать, на то есть ночь.– бурчал надзиратель.

–Не порть мне сны.– ответил Динго.

–Гонору поубавил, чай не с шавкой беседу держишь.– обозлился надзиратель и трижды саданул по решётке. Непереносимый лязг металла, не иначе как пытки для ушей, вынудили Динго покинуть койку и приятные сновидения.– А ты шо зенки вытаращил? Обувайся щегол, тут тебе не мамкина титька!– надзиратель яро забил решётке.

–Встаю…– полушёпотом ответил Артур.

–Он только с дороги, чуток подустал. Да, малец!?– Динго обернулся и суровым глазом выпотрошил всю сущность Артура. За считанные секунды, животный страх овладел им с головы до пят и белыми клыками перемолол стойки нрав ребёнка, перво–наперво он обглодал пальцы ног, а на десерт припас головёшку. Темень опустилась на глаза, он понемногу стал терять равновесие и слегка завалился на бок, жестокий взгляд мерзавца Динго уничтожил его. Но пошатнувшись, Артур устоял на ногах, хотя был близок к падению.

–Ну и свинья же ты.– выругался надзиратель.

–И вам не хворать.– Динго встал напротив стены.

–Живее сморкач, шевели копытами, одна нога тута другая тама.– торопил надзиратель.

–Уже иду.– Артур спрыгнул с верхней койки и босые ступни тотчас окоченели, щиколотки озябли, и он лишь бы не морозить пятки, натянул башмаки.

–Отступи к стене.– приказал надзиратель.

Отовсюду понурый, он робкой поступью подошёл к Динго. Зенки только в пол, обе руки вложены за спину, Артуру безмерно стыдно за прошедшую ночь. Решётка с грохотом отворилась, и надзиратель осторожно попятился назад.

–А теперь встаньте у порога.– отдал приказ надзиратель.

Артур не стал донимать расспросами сурового надзирателя и на пару с Динго выполни все указания. На пороге каждой камеры, столкнувшись надменным взором, друг напротив друга стояли узники и надзиратели.

–Все на местах?– крикнул некто позади. Голос знакомый, Артур распознал в нём известным многим нотки барского гонора. Из–за спин надзирателей, тотчас выросла складная фигура злыдня Даргуса, а попятам, словно хвост, плёлся убитый скукой Филч, впрочем, он из года в год не сменял облик унылой и подавленной рохли.

–Дааа…– хором откликнулась прорва голосов. Даргус умышленно сбавил шаг и косо поглядел на Артура. Понурый вид ребёнка, доставлял ему безмерную радость и подспудное желание дальше глумиться над немощным созданием. Ехидная насмешка подытожила косые взгляды Даргуса. Артуру не по зубам нынче дать отпор гнусному мерзавцу, но он питал превеликую страсть жестоко поквитаться с Даргусом, отомстить за грязное слово, брошено в спину его покойной матери. Однако страх, получить по морде и омрачённые мысли, ввиду недавних унижений, пригвоздили Артура к полу и не давали ему набедокурить.

–Раз так, то ведите узников на трапезу. Постойте, куда подевались мои верные лучники?–

–Мы здесь.– дружно отозвались лучники.

Даргус поднял голову и впотьмах различил вереницу лучников, разодетых в красные котты и чёрные худы.

–Каюсь, не увидел.– извинился Даргус.– Ступаем ровным строем.

И под пристальной охраной лучников и надзирателей, не евших узников, повели на утреннюю трапезу.

Преогромный зал, отданный под столовую, не восторгал гостей скудным убранством. Удлинённые столы потеряли первозданный облик, длинная скамья держалась на честном слове, в общих чертах место трапезная оставляла желать лучшего. Столовую, как и любой угол темницы, обливали светом лишь чахлые факела, не более того, о солнце здесь и не мечтали. Артур истинно не понимал, ради чего их держат в подземелье? Какого рожна им не дают вкусить свежий глоток чистого воздуха? Но повод есть. Нехватка солнечного свету, вкупе с изнурительной работой, незримая подоплёка тяжёлых пыток, за совершённые ими злодеяния. Просто убить? Но милосердие над одичалым зверем поступок неблагородный. Эшафот здесь не к месту, они похожей участи не заслужили. Вдобавок ко всему данные меры на корню пересекают возможность успешного побега. Ежели узник решит сорвать куш и отважиться на рывок свободы, то замкнутый образ жизни в подземелье отберёт у беглеца последние силы на ранних этапах бегства.

Да будет всем известно, стены мрачной темницы помнят на своём веку лишь попытки сорвать куш, именно попытки, ибо все они оказались безуспешны.

Первый побег, учинённый бандой братьев Стэнсонов, не оправдал возложенных надежд, и плохая подготовка не дала осуществить провальную, как ни крути задумку. Бесспорно, на первых порах дело сулило наживы, брошенная из–под полы взрывчатка подняла на воздух пару надзирателей и осколками прибила узника к стене. Однако дальше лестницы, им продвинуться не удалось, сокрушительные удары дубинок загнали банду в могилу.

Вторая по счёту попытка сорвать куш, принадлежала душегубу Дэйзи Кармелл. Круглые сутки она вынашивала идею взять аманата, но безрассудство и отчасти полоумие, обратили лихую задумку в тлен. Бегство подавили на стадии зародыша, а саму Дэйзи заморили голодом.

Но многим запомнился именно третий заход, ибо дерзал беглец вслепую. Усердные потуги «Малыша» Ральфа, по кирпичикам отстроили план побега, где остовом успеха служил его актёрский талант, каким он заманивал молодых дам в родное логово и зверски убивал. Для пущей убедительности, он репетировал свою роль на добровольцах, коим были его соседи. И под покровом ночи, он стал биться в конвульсиях, корчить из себя больного и всем видом показывать, как туго ему нынче приходится. Желторотый юнец, на днях обременивший себя тяготами надзирателя, принял во внимание чудовищные судороги узника и не прошёл мимо. Малец поддался обману, позволил себя облапошить и наивно решил войти в логово зверя. Пока желторотик соображал, что к чему и куда, острая заточка блеснула впотьмах и вырезала на шее юнца глубокий желоб, откуда хлынули багряные реки. «Малыш» Ральф впопыхах облачился в форму надзирателя и спокойно поднялся на поверхность. Однако своевременно поднятая тревога и туго натянутая тетива зорких лучников не подпустила беглеца к желанным воротам.

Беглецам не хватило одного – сил.

Помимо того, что надзиратели численный перевес, они превосходили узников обиходной силой сверкать пятками и биться на кулаках. Узники, народ подземелья, им не по плечу преодолевать обширные дистанции, их предел спешная ходьба и провернуть успешный побег дело не из лёгких. Отсутствие солнца, само по себе лишало человека заветных сил, они угасали на глазах и становились жалкой тенью былого себя. Жить в недрах земли, вне солнца, значит не знать отрады, а без отрады, наиважнейшего ингредиента в крови, не под силу сварить суп долголетия.

Артур взором обвёл неимущую отделку столовой и вынес неутешительный приговор, весьма погано. Негоже, стало быть, наследнику престола набивать кишки мерзейшими харчами, опять же, за одним столом с жуликоватым отребьем. Помнится однажды, заморский князь принимал в летней резиденции королевскую семью. Артур был на приёме, произошло это незадолго до кровавой расправы во дворце. От изобилия вкусностей, Артур жадно пуска слюни, а завидев, как на столе холмится гора сочных фруктов, он тотчас обомлел, потерял дар речи. Обездоленная сирота, он пал ниже некуда, да, в конце концов, он ждёт своей очереди, будучи наследником престола, куда ниже. Все до одного, кто уродился наглой и борзой личностью, отнимали у него место в очереди и дерзко отдаляли Артура от заветной пищи. И кто бы мог подумать, но даже «Безмозглый» Стюи, умудрился прогнать Артура со двора, невзирая на то, что он с простотой душевной мог бы помериться с обидчиком силами и кровью отвоевать по праву принадлежащее место. Однако королевское воспитание изнежило ребёнка, и не дали ему оголить кулаки. И Артур стал ждать, когда до него дойдёт очередь и ему выпадет возможность отведать из грязной миски, жалкое подобие каши и запить всё кипятком.

Словно белая ворона в чёрной стае, он бобылём сидел на окраине стола. Напротив Артур расположился «Безъязыкий» Маттр, однако прозвище говорило за себя и давало всем жаждущим понять, что слов из него, много не выудишь. Правда, ходил слушок из уст в уста, что до поры до времени, Маттр был тем ещё болтуном, фору мог базарной бабе дать. Поговорил, мол, ребёнком он лишился языка, но удостовериться в правоте слуха, ни одна душа не решалась. Страх был обоснован веской причиной, однажды Маттр о каменную стену насмерть забил соседа по койке, ибо он осмелился, заглянуть ему в рот и убедиться, не лгут ли сплетни. Маттр в то время давал лихого храпу, и найти момент куда лучше было нельзя. Он осторожно склонился над телом спящего, и принялся тщательно всматриваться во тьму. И, казалось бы, ты узнал всё, что тебе нужно, уйди восвояси не буди зверь. Но Маттр посчитал иначе, он тотчас воспрянул ото сна и клыками откусил негодяю нос, да с такой силой, что пару зубов увязли в носу любопытного узника. Маттр, охваченный гневом, лупцевал гада из последних сил и живого места на нём не оставил. Потому можно считать, что Артур пребывал наедине со своими тяжеловесными мыслями, об отчем доме, о родных, о новом доме, чего ему не хватало со дня прибытия в темницу.

На свой страх и риск, Артур осмелился черпануть пару ложек каши, но риск был неоправдан, и рвотный позыв, подступил к горлу и едва ли не вывалил содержимое желудка на стол. Однако он сдюжил и проглотил кашу.

Животик требовал харчей, но Артур твёрдо решил, уж лучше быть голодным волком, нежели губить себя прескверной кашей. Он решительно отодвину в сторону миску и взялся разглядывать округу. Ничего толкового, добрая половина узников, вела оживлённую беседу на насущные темы, либо, уткнувшись в миску, молча, уплетали за обе щеки кашу. Вскоре он распознал в толпе затылок Динго, и горечь нестерпимой обиды, заграбастала его в ледяные до жути объятья. Печаль сосала под сердечком, ему сделалось больно. Артур развёл сырость на щеках и пустил нюни.

Обернувшись в ответ, Динго злобно покосился на Артура, оба глаза испустили огненные блики факельных огней, насупил брови и скорчил зловещую гримасу.

–Динго! а Динго… Сорванец, что надо!?– говорила Линда, по правую руку сидела Глинда и жадно метала харчи.

–Ага…– ответил Динго.

–Злобы у тебя не занимать, на семерых хватит.– Глинда выдавила из себя смачную отрыжку и разразилась заливным хохотом, словно кобылка на пастбище.

–Что за свинство, чай не в хлеву сидим!? – возразил Зилтон. В быту его нарекали учёным, но с ремеслом учёного его связывало лишь исключительная внешность. Голова убелённая сединою, пушистые брови, ни дать ни взять мохнатые черви, он смахивал на старого хрыча и за столом травил смешные байки. До урочного часа Зилтон действительно был в ладах с наукой, но так или иначе, картёжник из него вышел не ахти. Он поставил на кон свободу и лихо прогорел. Зилтон ввязался в бандитскую жизнь и стал частенько прибегать к разбойным налётам. Кровавая резня в городке Моклтон стал последней каплей претерпевания, стража схватила Зилтона и упекла за решётку.

–Кто посмел осквернить меня свиньёй!?– возмущалась Глинда.

–Ну, я. – ответил Зилтон.

Но не успел он опомниться, как Глинда метнула в него миску скверной каши и замызгала едою весь стол. Надзиратель в страхе покинули свои места и трухляво разбежались по сторонам

–Ты чего творишь коза?– недоумевала Линда.– Я ж не докушала.

–Он опорочил честь, назвав, меня свиньёй.– злилась Глинда, она на дух не переносила оскорблений в личный адрес.

–Ах, ты шалава! Глиста подзаборная. Да я тебя на перо насажу, мымра.– он крыл её благим матом, до той поры, пока брань не исчерпалась до основания. Тогда Зилтон швырнул в обидчицу кашей и заляпал всех соседей.

–Сюда иди паскуда.– дружно обмолвились сёстры, и плечом к плечу ринулись на Зилтон. Он принял вызов на поединок и шагнул навстречу сёстрам. Намечалась кулачная битва и если Зилтон брал врага мужицкой силой, то сёстры превосходили недруга численностью, вдвое. Толпа узников, желанно обступила заядлых бойцов и тотчас приняла форму живого круга, получилось некое подобие арены. Они всюду свистели и бросались оскорблениями, в чей адрес доподлинно неизвестно, но настроены они были на серьёзный лад.

Вскоре обе стороны вступили в неравную схватку, мужчина лупцует женщин. Можно сколько угодно возражать, мол, Зилтон поднял руку на бабу. Однако нынче они не на воле, ибо темница, не различает, ни мужчин, ни женщин и ни того, что у них болталось между ног. Есть лишь бесполый узник и чёрная метка на спине в виде цифры.

Численный перевес давал о себе знать и Зилтон оказался в тяжёлом положении. Линда ринулась на него, видимо надеялась сразить его внезапностью, но Зил держал уши востро и сильным тычком разбил ей бугорчатый нос. Как он посмел обидеть женщину, оскалилась Глинда, поднять руку на мою сестру. От увиденного зрелища она, явно тронулась умом и на бегу оседала Зилтона. Глинда взобралась на закорки и хватилась лупасить бедолагу по харе. Но Зилтон силой не обделён, он живо скинул седока прямо наземь и жаждал пустить недругу кровь. Однако Линда, быстро очухалась, саданула гада по затылку, и Зилтон рухнул прямо на Глинду. Из толпы, видимо недоброжелатель, метнул Линде заточку и все хором взвыли: «УБЕЙ, УБЕЙ, УБЕЙ». И взаправду, не помедли она с расправой, то Зилтон вполне мог испустить последний вздох. Однако ор надзирателей и взмахи дубинок разогнали толпу и спасли Зилтона от участи жестокой расправы. Однако сёстры удалились с места преступления и немедля растворились в толпе.

–Чьих рук это дело!?– возмущался надзирателей.

Но в ответ тишина, никто видимо не желал подводить сестёр, зрелище они, конечно, знатное выдали.

–Я повторюсь, чья гадина испоганила мне утреннюю трапезу!?– не унимался надзиратель, но в ответ знакомая тишина.– Хорошо, твари, я Вас понял. Трапеза подошла к концу и Вы все дружно скопом топаете на каторгу.– ехидной насмешкой надзиратель, настроил против себя узников. На сей раз, толпа откликнулась бранью и гулким свистом. Однако на том, они разрешили между собой все вопросы, сестёр так и не выдали, а побитого Зилтона уволокли в госпиталь.

После драки их всех раскидали по фабрикам, а счастливчиков, в ряды которых входил и сам Артур, в силу своей неспособности выполнять тяжкую работу, были отправлены в сад, где он был вынужден весь день бороться с зарослями шиповника и укусами насекомых. Однако, это всяко лучше, нежели возиться в ткацкой фабрике, где, не поднимая, головы трудились женщины, а мужчины были вынуждены задыхаться в душной литейной или заниматься стиркой белья, а то и мытьём посуды, где ты весь день утопаешь в грязи и помоях.

А в саду, всё было иначе, здесь зелёная армия растений, под командованием природы, захватила все близлежащие окрестности, и безжалостно расправились с серыми тонами, покрыв, их зелёной растительностью. Но больше всего Артур не мог нарадоваться, при виде купола, где плющ обыкновенный извивался вокруг решёток и держал всё в крепких объятиях.

Сама работа в саду, была изнурительной, однако Артур прикладывал все усилия, дабы надзиратель, бродивший по теплице, не сломал ему руку, что он и сделал с другим заключённым, когда тот решил помочиться на цветы. Однако он смог выдавить из себя лишь пару капель, ведь затем последовали взмахи дубинки и удары и вот после очередного такого удара, когда заключённый попытался защитить голову, дубинка влетела ему в кисть, словно телега на полной скорости и сломала руку. Таких стонов и криков Артуру ещё не довелось услышать, даже надзиратель был немного напуган и призадумался над тем, не перегнул ли он палку. Поэтому Артур всячески старался и к середине рабочего дня, его гладкие руки и идеально выстриженные королевские ногти походили на холодное оружия, от одного касания которых, можно было перерезать глотку своему недоброжелателю.

Под конец рабочего дня к нему подошёл тот самый надзиратель, однако его руки спрятались за спиной и не собирались бить Артура, да и по лицу было понятно, что он подошёл к нему с благими намерениями, ну или по крайне мере не с целью переломать ему кости.

–Нулевой.– сказал надзиратель и сорвал листик шиповник, однако его угрюмость на лице, никак не сползала, она прилипла к нему и не отлипала на протяжении всего дня, он как был недовольным, так таким и остался.

–Да, сэр.– сказал Артур, такое обращения, явно пришлось по душе надзирателю, а иначе, как объяснить ту неуловимую улыбку, которая на секунда выглянула из–за каменной маски угрюмости и в ней же растворилась, оставив, после себя лишь разряжённую обстановку вокруг Артура и самого надзирателя.

–Тебя док зовёт.– сказал надзиратель.

–Кто?– спросил Артур.

–Ну доктор.– ответил надзиратель.

–Что ему от меня надо?– спросил Артур.

–Откуда мне знать. Мне лишь велено передать тебе, чтобы ты немедля явился к ней.– сказал надзиратель.

–К ней?– спросил Артур.

–Да.– ответил надзиратель.– Это медсестра из госпиталя.

–Это она доктор?– вновь спросил Артур.

–Значит так нулевой, не докучай меня своими вопросами. Пошли я провожу тебя.– и Артур последовал за худощавой спиной надзирателя, сквозь заросли колючего шиповника, цветов и небольших кустиков, где в самых дебрях скрылись силуэты заключённых, нырнувших с головой в океан работы.

Надзиратель вёл за собой Артура с Западной стороны сада, к самому центру, куда вела тропинка, где на небольшом возвышении, располагалась теплица, а внутри неё мелькал тучный силуэт и изредка, растворялся в гуще растений. Хотя, как растворялся, это растения растворялись в нём. Стены, как вы уже поняли, были из стекла и всё, что происходило внутри теплицы, не могло не вырваться наружу, поэтому защищали теплицу от посторонних глаз, кустарные растения, пробирки, колбы и прочая утварь для опытов. Особенно меры предосторожности решили увеличить, после того, как надзиратель, на глазах у заключённых занялся с доктором любовью, а заключённые принялись заниматься… ну вы сами поняли чем.

Немного о самом докторе, Артур познакомился с ней в госпитале, это та самая медсестра с жирными ногами. Она трудится здесь с давних пор и верно предана своей профессии, она полностью отдаёт себя работе, во всём своём многообразии этого слова, она занимается здесь какими–то важными опытами. Среди надзирателей, да и после того случая в теплице, теперь уже и среди заключенных, она была так скажем… проституткой, но занималась она этим, ради науки, как она сама считала. Многие мужчины захаживали к ней за небольшой порцией любви и ласки, которую она давала за особые ингредиенты, связанные с наукой, просто надзирателям докучали деревенские дамы, они были глупы, а в постели даже бревно, было куда поворотливее. А она, доктор, несмотря, на свою полноту, по словам надзирателей, вытворяла в постели такое, что потом им было стыдно об этом вспоминать, однако они все до единого уходили от неё удовлетворёнными и расслабленными. Она и сама, не упускала случаев, заняться любовью, она могла заниматься этим без остановки, однажды за день, она обработала семерых, надзирателей и если взять обыкновенных проституток, например, городских, то эта профессия превращала их со временем в расходный материал, что ни скажешь о докторе, она от этого только хорошела и преображалась.

–Вот нулевой, здесь работает док.– сказал надзиратель.– Не стой на месте, нулевой, заходи в теплицу, она тебя ждёт.

–Ладно.– ответил Артур, в его голосе отчётливо виднелись нотки неуверенности и он неторопливо зашагал в теплицу, а надзиратель растворился в кустах. Дверь в теплицу была приоткрыта, судя по всему, она была открыта всегда, это показывало её гостеприимство или же она просто так проветривала помещение. Артур боязливо ступил за порог и оглядел теплицу, где возле стен стояли колбы, пробирки, флаконы, записи, много записей, а так же, много растений, редких, в саду таких не встретишь. Вдали, между большими бутонами цветов передвигался доктор, он был полностью погружён в работу и не замечал Артура, за доктором находилась небольшая дверь, откуда из тёмной комнаты выполз пухлый надзиратель, с проплешиной на голове. С него струились капли пота, а сам надзиратель был изрядно потрёпан, он прошёл мимо доктора и ущипнул её за пухлую задницу, для Артура это показалось, довольно забавным, и он сам потрогал себя за зад.

–В следующий раз, принеси мне три бутылки вина и листья акации.– говорил доктор и при этом ни на долю секунды, не отрывался от работы.

–Многовато… Но я постараюсь.– сказал надзиратель.

–Постарайся… Постарайся…– сказала доктор.

Надзиратель прошёл мимо Артура и с неким превосходством взглянул на него, а после вышёл из теплицы и ушёл вглубь сада.

–Здравствуйте.– сказал Артур.– Вы меня вызывали.

–Оооо… Артур, а я тебя, как раз ждала.– сказал доктор и небольшим ножичком срезал, засохшую ветку кустарного растения, какого не знаю, да и не столь важно, через пару дней оно погибло.– Иди ко мне.

–Хорошо.– ответил шёпотом Артур и подошёл поближе к доктору.

–Может чаю?– спросил доктор.– А может чего другого?

–Нет, спасибо.– сказал Артур и покачал головой.

–Посмотри, нравиться?– спросил доктор и показал на пышный, розовый бутон цветка Камелии, она погладила его стебельки, словно он был не цветком, а человеком, уж столько в её касаниях было тёплых чувств. А сами пальцы, они были великолепны, тоненькие, гладкие, таких он не видел даже у придворных дам, а поверьте, они окунали свои пальчики лишь в воду, взятую из родников.

–Красиво.– сказал Артур.

–Из них обычно готовят чай.– сказал доктор.– Цветыыы, столь прелестные создания в этом мире, они чем–то смахивают на людей. Вот, например, кактус, такой игольчатый и недоступный. Вот попробуй, подберись к нему поближе, в миг, получишь по рукам острыми шипами. Или, например, росянка, со стороны взглянешь, миловидное растение, однако хищное, сжирает мух и прочих назойливых насекомых.

–Действительно, чем–то напоминают людей.– сказал Артур и продолжал разглядывать растения.

–А теперь взгляни на это.– сказал доктор и показал на большой таз, где плавали и стукались друг о друга розовые цветки лотоса.

–Это великолепно.– сказал Артур.– Я видел похожие цветы, у себя за домом в небольшом озере, за ними обычно ухаживал наш садовник, Бен.

–Именно Артур.– сказал доктор.– Я знаю, кто ты, кем ты был, и что случилось с твоими родителями.

–Правда?– спросил Артур.

–Да, да.– ответил доктор.– Поэтому я хочу предложить тебе стать моим помощником.

–Вы не лжёте?– спросил Артур.

–Конечно нет.– сказал доктор.– Зачем мне это?

–Ну не знаю…– ответил Артур и стал разглядывать свои башмаки.– Здесь все какие–то злые.

–Ну понятное дело, они круглые сутки трудятся на фабриках, либо сидят в камерах– сказал доктор.

–Какая разница? Ведь на воле тоже самое.– ответил Артур.– Например, наш садовник Бен, не любил свою работу, однако ходил на неё каждый день, а сам с детства мечтал разводить коней.

–Есть небольшая разница.– ответил доктор.– Но да ладно. К чему это я? А да… Ну как тебе моё предложение стать моим учеником?

–Если вы меня обманываете, то я обеими руками за.– сказал Артур.

–Конечно же не обманываю.– сказал доктор.– Считай, что с завтрашнего дня, ты мой помощник.

–ДА!– крикнул Артур и его всего, от самых пяток и до макушек волос накрыло волной счастья, да так, что по щекам потекли слёзы и впервые за долгое время, в них не было горя, а только чувство искренней радости. Ведь с того момента, как на его глазах убили родную мать и отца, такое слово, как счастье, стало для него лишь воспоминанием о былых временах, когда он с отцом и матерью садился на лошадей и уходил на конные прогулки, вдоль лесов рек, по холмам. Не знаю почему, но Артуру всегда вспоминались именно прогулки, наверное, на них он поистине чувствовал себя счастливым.

Вечером, после трудового дня и ужина, он вновь вернулся в камеру к Динго, решётка за спиной закрылось, и всё вернулось восвояси, он вновь подвергся изнасилованию, задница его, однако болела и кровоточила, но это были лишь мелочи. Ведь на этот раз половой акт растянулся на пятнадцать минут… пятнадцать грёбаных минут, он подвергал насилию Артура. Он обхватывал его шею своими сарделька, именно сардельками, ведь на пальцы они не походили, и приступал к удушью, он был садистом и возбуждался, когда его жертва испытывала боль. Однако на этот раз у Динго ничего не выходило, и он был вынужден начинать всё сначала, пока он наконец–то не завершил начатое. Половой акт на этот раз для Артура был менее болезненным, нежели в первый, но душевной боли не поубавилось, а как раз наоборот. После изнасилования Динго достал рукописи, своего уже бывшего сокамерника и заставил Артура читать ему вслух.

–Держи, читай.– сказал Динго и разлёгся на койке.

–Нет…– сказал Артур, но слишком тихо, однако Динго уловил ушами эту попытку поднять бунт на корабле, и пресёк его смачной пощечиной.– Ты меня не понял? Я сказал тебе, читать.

–Хорошо, хорошо…– сказал Артуру и слёзы горя вновь хлынули по его щекам, но он не мог их контролировать, пока рыдать стало нечем, вся вода вытекла из него и в нём осталась лишь пустыня, сухая и чёрствая пустыня, и называлась она ненавистью, где не было слезам.

–Вот так–то.– сказал Динго и принялся разглядывать потолок.

–Собрание сочинений Лойса Матчета.– прочитал Артур название книги и сел возле ног Динго.– Повесть о драконе и принцессе. Глава 1. Давным–давно, когда меня и в помине не было и отца моего Хокса, и деда моего Митча, и прадеда Винди, жил был король, и была у него дочь. Красота её была неописуема, и описать её я вам не смогу, лишь скажу, что отказом своим, она вынудила залезть в петлю королей как настоящих, так и будущих. Не были ей нужны эти пустословы, ей был необходим мужчина, чьё плечо, могло бы стать для неё опорой, пускай он будет самых низших кровей, но зато силён и плевать, что на голове его не сияла корона, а одевался он бедно и безвкусно. И вот ждала она уже, как три года того самого, пока её терпение не иссякло и она была вынуждена обратить за помощью к чёрному дракону, повелителю огня, он обитал в старом замке, в самой высокой башне. Она прискакала к замку на коне и велела чёрному дракону, повелителю огня выйти к ней и приклониться, перед её ногами, но чёрный дракон ответил ей лишь пронзительным хохотом. Ведь не видал, он до сей поры столь наглых женщин, а если и видал, то, не медля сжирал их, и косточки после себя не оставлял. Но на этот раз перед ним стояла будущая королева, и любопытству его не было предела, и он кинулся её расспрашивать, какими судьбами её занесло в такую даль, куда нога человеческая ступать боялась, а даже если не боялась, то была обречена на погибель верную. Рассказала будущая королева дракону чёрному, огня повелителю история свою и бросилась ему в ноги просить, дабы он похитил её и отправил отцу её, королю, письмо, дабы он прислал сюда трёх добровольцев, готовых пойти на гибель верную, ради неё, лишь бы высвободить её из лап драконьих. А если, они её не высвободят, то взамен она пообещала озолотить его с ног до головы. Но чёрный дракон, лишь рассмеялся и сказал, что золото ему ни к чему и что условие его, это сама королева. Если никто из добровольцев не высвободит её, то обречена она, жить вечно в её замке и прислуживать ему. Королева поплакала, да согласилась на условие чёрного дракона. А тот вспорхнул, словно бабочка и утащил её в чёрную башню. Получив, письмо от чёрного дракона король был зол, однако вынужден был согласиться, и объявил на всю страну, что тот, кто хочет руки и сердца дочери моей, королевы будущей, должен высвободить её из лап драконьих и пускай он будет королём иль кузнецом, не столь важно. И через три дня к королю явилось ровно три добровольца, кузнец, лучник и король. Первым, конечно, отправили короля, пускай он первым пойдёт к дракону с армией своей и высвободит будущую королеву. Однако пламя драконье, испепелили, как самого короля, так и его армию. Вторым пошёл кузнец, но перед этим выковал он себе драконостойкий щит и меч и двинулся к дракону, однако когти драконьи были сделаны из самого твёрдого металла и дракон расколол его щит и вместе с мечом скинул его с обрыва. Третий пошёл лучник и взял он с собой, как ни странно, только лук и ядовитые стрелы, однако чешуя драконья была отлита из чёрного золота и нипочём, ему были стрелы ядовитые и поломались они об чешую, а сам лучник был съеден драконом. Вот и кончились на этом добровольцы и королева осталась жить с драконом. До самой старости, она прислуживала ему, пока он не свалился с крыши и не разбился насмерть. Сказка о драконе, на этом заканчивается и мораль здесь такова, что ни надо, ни перед кем выкобениваться и брать, что дают, а коль берут, бить в морду, чтоб не брали.

ГЛАВА 3

ПЕРЕМЕНЫ

2 года спустя

Два года… Два года, Артур подвергался насилию со стороны большого рыжего чудовища, которое душило его и унижало. Конечно, со временем он перестал испытывать боли, после половых актов. Однако от душевной боли, так просто не избавиться, ведь душевные шрамы не затягиваются, а синяки не проходят, всё и навсегда остаётся на прежних местах, как вечное напоминание. Душа всё помнит и ничего не забывает, все унижения, все избиения, всё запечатлено и ни что так просто не забудется. Нельзя просто сказать, что шрамы затянутся со временем, время, не лечит, время лишь отдаляет. А почему же тогда, солдаты помнят ужасы войны, помнят, как погибали их братья по оружию, почему многие из них плачут по ночам, а другие забывают про любовь, почему же ребёнок, после частых избиений со стороны отца, перестает сочувствовать другим и становиться безжалостным, это и есть шрамы, оставленные нам различными обстоятельствами. А самое главное, что такой шрам, нельзя зашить нитками, он всё равно продолжит кровоточить, но вот только кровь из него будет течь без остановки и у каждого на душе есть такие шрамы, неизлечимые и самые болезненные.

С того дня, как нога Артура ступила в камеру, а надзиратель захлопнул решётку за его спиной, Динго увидел в нём игрушку для плотских утех и если Артур бежал поскорее на работу к доктору, то Динго бежал поскорее в камеру, дабы выпустить из себя весь гнев, скопившийся за целый день. Доктор пару раз спрашивал Артура, что за синяки у него на шее, но ему было стыдно… стыдно признаться, что его в будущем мужчину, каждый день насилуют в камере. И поначалу, он старался всячески увильнуть от этого разговора, а позже, он сказал доктору, что синяки у него с рождения.

Динго пользовался Артуром, только тогда, когда ему этого хотелось, в такие дни Артур обычно рыдал по ночам, но бывали и дни, когда Динго был не в духе, то в такие он рыдал уже по вечерам, запрыгивал на койку, и уткнувшись в стену, он начинал утопать в слезах. Давать отпор, скажут некоторые из вас, но легко сказать, когда ты читаешь книгу, тем более, как малышу повалить на землю, такую скалу. Однажды у Артура была попытка, навсегда избавиться от Динго, когда он, не спросив, позаимствовал у доктора нож и пронёс его в камеру. Однако Артур не смог, он слишком долго решался на убийство, и даже когда, он вроде бы, решился на это, то было поздно. В тот день Динго насиловал его всю ночь и без остановки, даже когда его силы, вроде бы покинули его, то он продолжил насиловать Артура, даже, когда сам Артур потерял сознание и свалился с ног, то Динго закинул его на кровать и с перерывом в 10–15 минут, всё начиналось по новой. Этот день Артур запомнит навсегда, впрочем, он запомнит все изнасилования от самого первого и до самого последнего и запомнит он их по мельчайшим деталям и со всеми подробностями, Артур будет помнить каждый вздох и стон Динго.

А после изнасилований, шли сказки, Артур стал личным чтецом Динго. Хотя он был не против, так он на время, мог бы позабыть о Динго. Артур перечитал ему почти все сказки, и о рыбаках, попавших в собственные сети, и о слепом лучнике, убившем тролля. Но самая любимая сказка Динго, это про то, как старый кузнец, взамен на вечную жизнь, отдал чародею, всё, что у него было, однако он и предположить боялся, что всем окажется его семья. От нескончаемого горя он стал прибегать бутылке и решил покончить жить самоубийством, однако как бы он того не хотел, а он и с обрыва кидался, и вешался, и заживо себя сжигал, однако всё тщетно и стал кузнец скитаться по земле, в поисках успокоения.

Он прочитал все сказки, кроме одной, он хотел прочитать её напоследок, ведь в голове у Артура, словно сочный и сладкий фрукт, созрел план. Всё, это время, Артур работал у доктора и стал его верным помощником. Он беспрекословно выполнял все его требования и указания, они вместе выращивали растения, а сам он получал от неё знания, он учил виды растений, виды семян, правило обработки и другие не менее важные вещи из ботаники. Но доктор никогда не открывала ему тайны, на ком она проверяет приготовленные ими образцы. Она лишь говорила, что вот это, подойдёт, а вот это не сработало и к ней так же, как и всегда захаживали надзиратели и он по полчаса сидел в теплице и смотрел на то, как трясутся колбы и пробирки, а из комнаты раздаются вопли. В один день к ней зашли сразу трое, надзирателей, теплица чуть не перевернулась, а сам Артур лишь догадывался, от чего они так стонут, однажды он решил спросить об этом, но доктор сказал, что это всё игра и когда он вырастет, то она обязательно позовёт его играть с собой.

Артур был слишком смышлён и возможно, не случись той трагедии во дворце, он добился бы больших успехов в области ботаники, ведь за два года, а для восьмилетки, это неприлично хорошо, он научился варить яд. В то время, пока теплица тонула в стонах и криках, тряслась, словно от трехбалльного землетрясения, он по записям на бумагах, учился готовить яд. Два года, он изучал искусство, ядоварения, он на личном опыте, догадался, какая температура лучше всего подходит для варки, на это ему потребовалось где–то полгода, чтобы догадаться, что на слишком большом огне его варить не стоит, что лучше всего выжимать из растений сок, а не целиком кидать их в воду. Два года он травил растения, когда поливал их ядом, а потом в течение дня наблюдал за ними, дошло до того, что он отравил заключённого, благо дело, до убийства дело не дошло, отравление оказалось пищевым. А того заключённого, который повадился ссать в неположенном месте, он ненароком сделал импотентом, когда тот своим половым органом дотронулся до листика, на который Артур побрызгал ядом и лишил его мужской силы, а его сокамерник после этого рассыпался в благодарениях цветку, что он спас его от мук и вздохнул с облегчением.

Однако все попытки сварить сильный яд, проваливались один за другим, он днями напролёт думал, что же он делает не так, какие растение не добавляет достаточно, а какие наоборот, кладёт чересчур много. Он каждый день поливал ядом растения, однако, они никак не помирали, лишь начинали хворать или просто–напросто желтели и сбрасывали листву. Два года он терпел неудачи, пока в один прекрасный день, однако поначалу, он был не такой уж и прекрасный, вполне обыденный, но был он таким, пока Артуру не удалось сварить яд, затем, всё в миг преобразилось. Он как сейчас помнит, в тот день к доктору, зашли четыре надзирателя и сломали кровать. Артур так и не понял, почему они все были голыми, когда дверь распахнулась и почему же все они гладили и лежали на докторе, но к тому времени, как распахнулась дверь, два года стараний дали свои плоды, да ещё какие! Яд был настолько сильным, что цветку, понадобилось лишь пять минут, дабы помереть, и он стал бегать вокруг убитого наповал цветка и размахивать пробиркой, где бултыхалась кислотного цвета жидкость. Два года он терпел неудачи, в ядоварении, чтобы в один прекрасный день, влить в него эту зелёную жидкость и спасти себя от мук и страданий. Два года из его задницы текла кровь, а сидел он сжав, булки, чтобы кровь не оставляла пятен и вот настал тот день, когда он отомстит за себя, за свою задницу, а главное он спасёт её. Этот план у него созрел, после первого месяца изнасилований, когда листок с записями, открепился от стены теплицы и плавно опустился на ногу Артуру и пока из комнаты доносились крики и стоны, Артур изучил записи. Однако в нём были лишь ингредиенты, самого способа приготовления не было и он в этот же день, приступил к изучению искусства ядоварения.

И вот сегодня, он избавит себя от мук, но перед этим он даст изнасиловать себя Динго, да, это повторится вновь, но в последний раз, он даже постарается получить от этого удовольствие и попробует постонать не от боли, а от наслаждения. А затем напоследок прочтёт ему сказку, припасённую им на этот случай и да свершится правосудие.

А пока, он крутился вокруг доктора и смотрел, как она ковыряется в земле, вокруг длинного куста конопли. Конопля была настолько длинной, что врезалась, в стеклянную крышу теплицы и всегда находилась под наклоном. Артур всё не мог понять, что же доктор его так оберегает и защищает от надзирателей, он лично видел, как один из надзирателей, тайком пробрался в теплицу и сорвал ветку этого растения.

–Доктор.– сказал Артур.

–Слушаю.

–А зачем вы так оберегаете, это растение?– спросил Артур и погладил листики конопли.

–Артур, это растения, оно… Как бы сказать, даёт людям веселье.– сказал доктор.

–Так почему же вы тогда не разрешаете надзирателям прикасаться к ним?– спросил Артур.

–Понимаешь, это растение одурманивает людей, а сама радость, она не настоящая.– сказал доктор.– К тому же, люди быстро привыкают ко всему хорошему, а это растение отталкивает людей от жестокой и мрачной реальности и всё чаще и чаще, они стараются убежать от неё. Но от неё не убежишь, а вот на время спрятаться в мечтах и иллюзиях, а заодно и от проблем, вполне возможно. Но вот только есть одно но, проблему это растение не решит, а лишь на время спрячет от неё в густом тумане.

–А мне можно попробовать?– спросил Артур.

–Пока ты мал.– сказал доктор.– Сколько вот тебе лет?

–Восемь. Я каждый день считаю, чтобы не забыть.– сказал Артур.– А вообще я достаточно взрослый, тем более вы мне так и не показали ту игру, в которую вы играете с надзирателями.

–Хах… Ну что ж, вот будет тебе хотя бы тринадцать, я тебе дам попробовать это растение, а заодно и познакомлю с игрой.– сказал доктор.– А пока не мешай мне, тем более твой рабочий день подходит к концу.

–Ну ладно, я тогда пойду.– сказал Артур.

–До свидания Артур.– сказал доктор и грязной рукой смахнула капельки пота, оставив, на лбу грязное пятно.

–До свидания.– сказал Артур, он пошёл к выходу, за небольшим ящичком, пустых колб, он незаметно подобрал пробирку с ядом и вышел из теплицы.

***

Артура и остальных заключённых повели в подземелье, ему не доставило особых затруднений спрятать пробирку. Охранники не воспринимали его всерьёз, ведь какая угроза может исходить от ребёнка, разве, что только для мухи. Поэтому Артур зажал пробирку в подмышку и прошёл в подземелье, тучный надзиратель, проводил его в камеру, и решётка за его спиной захлопнулась, оставив, после себя небольшое эхо в комнате, где возле стены сидел Динго. Прошло два года, однако его лицо постарело лет на двадцать, и стало более мерзотным для Артура. Нехватка солнечного света, сделали своё дело, седина во всю атаковала его, она нападала сзади, также неожиданно, как и старость. Живёшь ты себе, сначала взрослеешь, а потом раз, всё переворачивается вверх дном и ты уже перезрелый фрукт.

Всё повторилось, вновь, словно время отмотали назад, на два года, когда он вот только вышел из госпиталя и ступил за порог камеры. Они вновь столкнулись друг с другом взглядами, один наполненный детской невинностью, а другой неистовой жестокость. Они снова глядели друг на друга и то ли ждали, кто первый моргнёт, то ли ждали, чей взгляд скорее сожрёт своего сокамерника. И точно так же, как и два года назад, грубый голос Динго прервал, это состязание взглядов.

–Привет малыш.– сказал Динго.– Пора поиграть.

–Может, не будем?– попросил его Артур.

–Нет, нет… Мы поиграем.– сказал Динго. Его лицо превратилось в одну большую, широченную улыбку и он дал взглянуть Артуру на два ряда гнилых зубов.

–Пожалуйста.– вновь попросил его Артур.

–Нет, даже не проси.– сказал Динго.– Лучше подойди ко мне и сегодня я обещаю, что всё пройдёт быстро, ты даже глазом моргнуть не успеешь.

–Ладно.– сказал Артур и полностью подчинился Динго.

Его рука легла на шею, он повернул его к стене и вновь повторились все события двухлетней давности, с того самого дня, они стали повторяться каждый день, словно он возвращался обратно, словно наступил день сурка. Однако Артур понимал, чтобы остановить, это день, необходимо убить Динго, необходимо убить его, дабы перешагнуть в завтрашний день… День, когда из задницы не будет сочиться кровь, а седалище перестанет болеть, когда унижениям придёт конец, а кровать перестанет мокнуть от слёз. А для этого, надо крепко сжимать в подмышке пробирку с ядом и ни в коем случае не ронять его на землю, иначе всё будет напрасно, иначе кровь не остановиться, седалище не перестанет болеть, а кровать никогда не высохнет.

Динго унижал его, уже в какой раз, но ко всему можно привыкнуть, однако Артур не мог с этим смириться. Он не готов привыкать к унижениям и в подтверждение тому, яд, запрятанный в подмышке, ведь сварить он его пытался на протяжении двух лет и раз он не остановился на двадцатой попытке, значит, он был непримирим к Динго и его унижениям.

Динго немного ускорился, и Артур постарался поймать удовольствие, он захотел напоследок попытать хоть немного хороших чувств, хоть, впервые, за два года унижений. И у него получилось, он действительно застонал и впервые не от боли, даже Динго поразился такому и улыбнулся. Динго ослабил хватку на его шее и отпустил Артура.

–Я гляжу, тебе понравилось.– сказал Динго и с чувством полного удовлетворения, он плюхнулся на койку. Сегодня он был бессилен и хотел только лежать… лежать на койке, глядеть на стену и отдаваться бессилию.

–Сегодня было не так больно.– сказал Артур.

–Правда..?– спросил Динго.– Это хорошо… Было бы ещё лучше, чтобы ты тоже принимал участие в игре и тогда боли было бы меньше.

–Я постараюсь.– сказал Артур и понимал, что этот раз для Динго был последний.

–Постарайся.– сказал Динго.– А сейчас, почитай своему лучшему другу, книжку.

–Хорошо.– сказал Артур и стал перелистывать книгу.

–Я изрядно попотел сегодня.– сказал Динго.– Так уж и быть я разрешаю тебе сегодня выбрать, что почитать.

–Сказка о чёрном рыцаре.– прочитал название книги Артур.

–Это что–то новенькое.– сказал Динго.

–Лет сто назад, а то и все двести, жил да был, причём довольно скверно старик. И была у старика бабка, однако бабка со временем захворала и вот–вот готовилась помереть, но вот только старик слишком любил свою бабку и дать ей спокойно умереть он не собирался. И разузнал от соседа своего, что вон за тем холмом, на большом камне живёт змея–целительница, и нет ей равной среди других змей в исцеление жизней людских. И коль ты старче хочешь бабку свою исцелить, то иди прямиком к змее. Но знай, что за большим холмом, ждут тебя три испытания, огнём, водой и искушением. Подумал старик, да решился сходить к змее, чего терять то? И на следующий день попрощался старик со своей бабкой и вышел из дома. Хоть холм был и близок, однако тело старика было слишком слабым, и шёл он до него весь день, но вопреки своему уж изрядно послабевшему телу он обогнул холм и столкнулся он лицом к лицу с драконом. Однако дракон дремал, но вот же незадача, дракон дремал у него на пути, и если он желает повидаться со змеёй, то надо его каким–то образом миновать. Думал, думал старик, да ничего путного не придумал и кинул он камень в ноздрю дракона, а ему всё нипочём и продолжил дремать, лишь чихнул и окутал старика дымкой. Потом решил старик столкнуть его с пути, но на что он рассчитывал, было не ясно. Затем старик решил накричать на дракона, и стал бегать вокруг него, да тишину нарушать, но вновь безрезультатно. И упал старик на землю и зарыдал: «Ой помрёт моя бабка»– подумал старик, да вдруг неподалёку он заприметил меч стальной, землёй засыпанный. И подбежал старик к нему и увидел он перед собой скелет мёртвого воина, а под головой его лежал щит огнеупорный. Схватил старик в одну руку меч, в другую руку щит и подошёл к пасти дракона, и как ударит по ней, и как окажется всё тщетным и напрасным. Решил старик идти на крайний случай и залез в пасть дракона, ну и жарень же там была, аж кровь в жилах закипала и бурлила. И пошёл старик напролом и ударит он по дракону, и как взвоет он и извергнет из себя пламя, однако спас старика его щит, и двинулся он дальше, а дальше шло пузо дракона, где кипели в большом котле остатки плоти человеческой. И кинул дед свой щит в котёл и поплыл на нём, а веслом ему послужил меч. Дошёл старик до самого хвоста и рубанул он по нему мечом, и хвост в миг отвалился, старик вышел из дракона и вздохнул с облегчением. Пошёл старик дальше, а дальше больше, река, где поднимал вверх волны торнадо. И коль торнадо буйствовало лишь над водой, то заплыл под неё и без труда, он миновал воду. Прошёл старик реку, а вместе с ней и испытание водой. Пошёл старик дальше и шёл он два дня, пока не дошёл до змеи. Подошёл к ней старик, ткнул пальцем змею и пробудил её, зашипела змея, не понравилось ей, что отвлекают её от отдыха. Но коль старик этот пришёл к ней, да миновал два испытания, то выслушала она его слезливую историю. А старик упал перед ней на колени и стал рыдать.– Ну ладно старик, не горюй, коль пришёл ты ко мне, помогу, так уж и быть. Но вот только есть одна небольшая загвоздка, ты должен выбрать, спасти бабку свою иль бессмертие обрести.– сказала змея. И впал старик в раздумье, думал, думал и решил, коль бабка сама помереть хотела, то выберу я бессмертие, и если выберу его, то жить буду вечно, и найду себе бабку получше, и выбрал он эликсир бессмертия, и выпил его до дна. Засмеялась змея, зашипела: «Ой глупец, не пришёл ты испытание искушением и будь ты мёртв, раз бабку свою бросил».– сказала змея. И обернулась она в миг в бабку, только здоровую и молодую, выхватила бабка меч и пронзила грудь старика, а он упал на землю, и помер в долгих муках, да страданиях. Мораль сей сказки такова, что раз любовь твоя велика, то нипочём тебе все испытания, а коль ты ради любви своей не способен пройти все испытания, то не любил ты её вовсе, а лишь привязался к ней, словно дворняга.

–Отвратительная сказка.– сказал Динго, зевнул, да так, что пасть, чуть не порвалась и он впал в крепкий и глубокий сон.

–Спи, спи…– сказал Артур и залез на койку и стал ждать, пока храп Динго, не превратился в хрюканье, жирного кабана. Однако храп ему был до боли знаком, подобным образом храпел его отец, а мать ему постоянно присвистывала, но храп Динго в сравнение не идёт с храпом его отца, уж слишком, он был похож на свинью. Артур слез с койки и тихими шажками, подошёл к Динго, где–то за решёткой зевали сонные надзиратели и храпели заключённые. Динго спал крепко, сон, лень и усталость, собрались в убойную связку и ударили по его сознанию, а затем отправили его спать. Артур вынул колбу из подмышки и поднёс её к губам Динго. Однако, как бы он не хотел его смерти, но руки слишком тряслись, а само убийство ему давалось с трудом, ведь до сегодняшнего дня, единственным убийством в его картотеке киллера, это безжалостное и зверское убийство назойливой мухи. Но убийство мухи, не стояло рядом, с убийством человека, хоть и сам Динго смахивал на жирную свинью, убийство ему давалось с трудом. Руки тряслись сильнее и сильнее, и Артур уже решил сворачиваться, однако рука не собиралась мириться с его унижениями и затряслась с увеличенной в разы силой, а капелька яды, словно гремучая змея, выползла из колбы и приземлилась на гнилые зубы. Капля яда проскочила гниль, и опустилось на кончик языка, а затем, её подхватила слюнявая волна и словно, по горке, капля яда подползла к горлу и уползла внутрь, а за каплей, хлынули остатки яда. А Динго, настолько он устал, что не заметил, как самовольно проглотил свою жизнь.

Артур лёг спать, однако сон отказывался к нему приходить, ведь все его мысли, были направлены на Динго, а вернее, на его убийство, но никак не на сон. И Артур стал ждать… ждать, пока яд сделает своё дело, но ждать пришлось долго, организм Динго был крепким, как и его телосложение, однако не настолько крепким, чтобы не умереть, от такого сильного яда, который через полчаса вызвал в нём мучительные боли и он стал кататься по полу. А Артур, испугавшись, забился в угол и наблюдал за тем, как из Динго вырвался фонтан крови и раскрасил серую стену. Рвота прекратилась, но ненадолго, через пять минут, рвотные позывы вернулись к нему, с увеличенной в разы мощью и вновь вырвались наружу, но уже на металлическую решётку и на надзирателя, прибежавшего на пронзительные крики. Динго облил его кровавой рвотой с ног до пояса и продолжил извергать из себя кровь, словно вулкан извергал из себя лаву и превращал в пепел целые поселения. Надзиратель не понимал в чём дело, он стоял, как вкопанный и смотрел на то, как Динго вцепился ногтями в стену и пытался залезть наверх, однако ногти, не выдержали таких пыток и сорвались с его пальцев. Но боль была настолько мучительной, что Динго запрыгнул на решётку и продолжал кричать, пока не подбежала охрана и не стала колотить его по рукам, которые замертво вцепились в решётку и пытались её сорвать, они переломали ему все пальцы, кроме мизинца. И мизинцем, единственным целым, а главное не парализованным пальцем, он стал выкалывать себе глаза, мизинец, прошёл глубоко внутрь, однако вместо того, чтобы вырвать глаз, он просто–напросто его раздавил. Динго свалился на пол и продолжил рыдать, а охранники… А что охранники? Они стояли на месте и стали ждать, пока он помрёт, что и произошло, через пару минут, его сердце перестало биться и встало на месте, словно поломанные часы, а вся камера была залита кровью.

Артур испытывал двоякие чувства, но он определённо был рад, что наконец–то его мучениям пришёл конец, что наконец–то его задница перестанет кровоточить, боли покинут его, а кровать наконец–то высохнет.

ГЛАВА 4

Новые знакомства

Три года спустя

Вот уже, как три года из заднего прохода Артура перестала вытекать кровь, боли прекратились, а кровать была сухой, словно сено в коровнике, однако убийство человека, пускай являлся он таковым лишь наполовину, а в остальном, он был схож со свиньёй, но всё–таки не давало ему покоя. Но когда подобные мысли возвращались к нему и терзали его пытками, какими инквизиторы убивали людей, когда он мучил себя тем, что он как–никак, но убил человека, то его задница, а также воспоминания об изнасилованиях, постепенно притупляли боль, а затем растворяли вовсе. Оставляя, после себя лишь пару слезинок на кончике носа, которые он одним движением руки превращал в два прозрачных пятна, сверкавших на его бледной коже, а бледной она была из–за отсутствия солнца, без которого нормальное развитие ребёнка невозможно. Однако постоянная работа в теплице среди растений, подсобила организму и как–никак подвела его физическое развитие к первым этапам, когда лицо покрывается прыщами, а по всему телу растут волосы. Из ребёнка Артур стал превращаться в юношу.

Три года, Артур жил в камере один, три года, он со спокойной душой, ходил на работу и возвращался из неё, зная, что никто больше его не унизит. С тех пор, как тело Динго уволокли из камеры, вся тюрьма стала косо поглядывать на него, все вдруг разом посчитали, что в тот день, он использовал чёрную магию, а «Безмозглый» Стюи лично слышал, как он в камере читает заклятие и знаете, ему поверили. Но от того Артуру было лучше, теперь все боялись его, а в столовой он стоял в первых рядах, хоть и не о такой жизни он мечтал в четыре года и конечно же, она никак не сравниться с теми пирами и баллами, что он поведал в роли наследника престола. Однако, это всяко лучше, тех мучительных дней, в начале его пребывания в тюрьме. С воли ничего не слышно и кажется, что из такой глуши, вряд ли можно услышать новости, не просроченные временем.

Одним он в камере, находился по той же причине, по какой уволокли Динго, все побаивались его, даже сам Даргус стал обходить его стороной, хотя он поубавил свой пыл, после того, как отправил его в госпиталь. Да и приказ, отданный сверху, о его неприкосновенности, служил неким иммунитетом и большим щитом, оберегавшим его от частых избиений. Не скажу, конечно, что Даргус окончательно от него отстал, периодически, его зажимали в камерах надзиратели и забивали ногами. Но, это нормальная практика устраивать заключённым избиения, ведь их жизнь здесь, должна превратиться в муку, а не в простое отбывание пожизненного заключения.

Здесь по–прежнему давали заключённым сроки, но по–прежнему не давали времени. Часто заключённые вскрывали себе вены или вешались, ведь эта была самая страшная мука, ждать своего освобождения всю жизнь и в итоге не дождаться. Бывали и крепкие ребята, они доживали до самой старости, но старость их наступала в два раза быстрее, ведь те условия, в которых они жили, превращали их в жалкие подобия людей. Мужчины здесь, теряли всю свою мужскую силу через пару лет, а женщины становились половыми тряпками, и чаще всего погибали самыми первыми. Иных женщин, к которым фортуна повернулась спиной и спустила себя штаны, не особо везло с сокамерниками, ведь попадали они одну камеру с четырьмя мужиками, а в таких условиях, каждый день становился для них последним. Стоны женщин, довольно частое явление, особенно, когда тебя пускают по кругу. Однако, на удивление, многим нравится такой образ жизни, получать оргазм по несколько раз на день.

А что касалось надзирателей, а это их касалось, ведь они ходили вдоль этого кошмара и наблюдали за ними, а иногда собирались в одну кучку и устраивали массовые просмотры. Порой новичок среди надзирателей, откроет камеру, да начнёт избивать всех участников, но через десятый, двадцатый раз, он сломается, как и все другие, и также вместе с другими надзирателями с небольшой ухмылкой на лице будет наблюдать за оргиями, тем более, когда он застукает за этим делом мужчин. Но вы не подумайте, не в каждой камере такое происходит, как я уже говорил, мужчины здесь довольно рано лишаются всей своей силы.

Кроме того, что Артур убил Динго, особых изменений в тюрьме не произошло. Хотя Глинда, всё–таки поквиталась с Зилтоном и перерезала ему глотку за завтраком, когда сам Зил уже давно позабыл о той стычке, и его бдительность была на нуле, а сам он был спокоен, словно затишье перед бурей и ничего не подозревал, как не подозревает рогатый муж, что у жены есть любовник. В тот злополучный день, он сидел за столом, окружённый сокамерниками и вёл бурную беседу. Однако беседа была не столь бурной без присутствия в ней рук, ведь без них, его слова звучали не правдоподобно, и он стал во всю, бурно жестикулировать руками и показывать, как он впервые убил человека. И как только, его история, стала подходить к логическому завершению, когда воображаемый нож в его руках, скользнул по мягкой шее лучника, бросившего в его сторону оскорбление, Глинда вонзила в спину Зилтона заточку, опрокинула его на пол и пробила ему висок. Но на этот раз, ускользнуть ей не удалось. Надзиратели, дубинками разогнали толпу заключённых, столпившихся вокруг мёртвого Зилтона, набросились на Глинду и стали её избивать. А Линда, при виде взмахов дубинок и сокрушительных ударов по телу Глинды, начала кричать на всю столовую, материть надзирателей и пытаться спасти сестру. Однако после нескольких неудачных попыток, спасти сестру, ледяные пальчики надзирателей, туго связали ей руки, а для перестраховки заодно и ноги, которыми она засадила одному усатому надзирателю, по самому сокровенному месту и они поставили её на колени, прямо перед Глиндой. И пока она продолжала биться в истерике, кататься по полу, в попытках развязать верёвки. Один из лучников зачитал смертный приговор, затем натянул тетиву лука, стрела скользнула меж указательным и средним пальцем, а наконечник стрелы пронёсся перед глазами Линды, и насквозь прошил правый глаз Глинде.

Не каждый человек смог бы пережить, такой удар, даже Линда, которую сразу же после гибели Глинды закинули в одиночную камеру, где она тупым лезвием заточки, несколько часов, активно пыталась вскрыть себе вены. Но упорству ей было не занимать, ведь после того, как рука покраснела, до не узнаваемости и перестала реагировать на любые прикосновения, заточка, в последний раз, прошлась по венам и вскрыла их, откуда мигом хлынула, тёплая кровь и через несколько минут, она умерла, но перед этим, успела написать кровью на стене: «Суки».

С того дня в тюрьме, стало на три человека меньше, естественно вместо них, привезли новую партию заключённых, где среди озлобленных морд, затерялось лицо Абрахама Фицжеральда, чьё имя гремело на всю страну, а у имени имелась приставка, новый Робин–гуд.

Абрахам грабил богатых и какую–то часть, он действительно отдавал бедным, получая, взамен титул всенародного любимца. Сколотив, банду, после работы на одного знатного барона, который так не справедливо обошёлся с ним, когда при первой же удачной попытки, он вышвырнул Абрахама за порог своего дома и оставил без гроша в кармане. Абрахам с тремя своим лучшими друзьями, Чико Дармальо, с тем самым Чико, который навалит кучу в штаны при виде виселицы и за свободу, он сдаст Абрахама. В дальнейшем его имя обернётся в оскорбление по отношению, к самым грязным и лживым людям, чьим именем будут звать домашний скот, и чьё чучело сожгут на главной площади. Чико убьют, а точнее убьёт второй друг Абрахама, Тони Батранго, когда выследит его у борделя на окраине города, перед этим, он ножом пробьёт лёгкие, одному слишком прыткому охраннику. По наружной лестнице дома, поднимется на второй этаж, попутно, заглядывая, в окна, где чьи–то мужья изменяли своим жёнам, старые извращенцы устраивали оргии, а мужчины, которых красота обошла стороной, пытались хоть за деньги, получить немного ласки, которую так многим не хватало. От того они и расхаживали с озлобленным видом и норовили всем подряд понабивать морды. Именно таким и оказался охранник на втором этаже, когда Тони Батранго, проходил мимо дверей, он подбежал к нему и без слов принялся избивать, за что и получил ножом в печень. Охранник свалился на пол, а Тони двинулся дальше по коридору, где в самой дальней комнате, во, всю кутил Чико Дармальо, перед тем, как убить Чико, Тони пару раз промахнулся дверью. В первый раз, он застал оргию, но к счастью для Тони, они были слишком увлечены и не заметили его. А во второй раз, он выбил дверь в комнату, где старика с бородой до пола и с протезом вместо глаза, обслуживала одна негритянка, довольно сочная и стоила не малых денег. Лишь потом Батранго узнал в нём владельца мясной лавки, Винзи «Мясника», фамилию не помню, а даже если бы и помнил, то не выговорил бы. После двух промашек, он добрался до нужной ему двери, достал револьвер, постучался в дверь. Белокурая проститутка, с маленькой грудью, наверное, она (грудь) поместилась бы в ладонь, однако, с изрядно крупной и упругой задницей, но ей она больше не поторгует, как только белокурая проститутка открыла дверь, Тони выстрелил ей в лоб. Однако, Чико откажется так просто сдаваться и со второго этажа, выпрыгнет на улицу, где пощеголяет голым, метров десять, не больше, ведь его догонят пули, а они кого угодно убьют, даже Чико Дармальо, который голым прополз ещё пару метров и лишь потом перестал дышать.

Тони Батранго, убьют на следующий день, хотя всем объявят, что он погиб естественной смертью, но мы же понимаем, что яд в вине, оказался там, не по своей воле, его подлили. Но вот кто? Это вовеки, останется загадкой. Разгадкой, которой, окажется третий друг Абрахама, Гастон Кулье, когда ворвётся домой, к Батранго, у которого хранилось всё добро, награбленное шайкой, за несколько лет. Гастон выломает дверь, пока Тони, будет биться в конвульсиях, ведь перед тем, как зайти к себе домой, его в одном трактирчике, угостили отравленным вином, а угостил его, старый знакомый Тони, хозяин трактира, Винни. Подговорил его, сам Гастон за баснословные деньжищи, которые он так ему и не отдаст. Вместо денег, он получит от Гастона Кулье в подарок несколько выстрелов в спину, а сам Гастон, вместе с награбленным добром скроется на юге страны, где заведёт семью и проживёт до самой старости.

Но так же, как и все, ну почти все, они с чего–то начинали, и как говорилось мною ранее, после того, как барон, наглым образом обманул Абрахама. Он под покровом ночи, вместе с Чико Дармальо, Тони Батранго и Гастоном кулье, ворвался к барону и выпустил ему пулю в лоб, но если честно, то убийство барона не входило в их планы. Однако нехватка опыта, в грабежах, а точнее его отсутствие, сделали своё дело. Ведь за их спинами не стояло криминальное прошлое, а самое большое преступление, в их послужном списке, карманная кража, на базаре во время ярмарки пару лет назад и, конечно же, они не имели понятия, о том, что в таких делах нужно держать своё тело под контролем, а разум в спокойствии.

Тот день у барона, явно не задался, какой–то оборванец, стащил кошелёк, а дочь, чтоб её… сбежала от него, под руку с каким–то патлатым кретином. А ко всему остальному, к нему домой, нагрянули грабители, об их присутствии, он, конечно же, не подозревал, однако вопреки последнему, первые два факта, чересчур давили на него и он решил заглушить свою боль выпивкой… много выпивки. Настолько, он был пьян, что бутылки валились у него из рук и вот одна из них, упала не в том месте и в то время, ведь именно на ней, поскользнётся Абрахам, ненамеренно спустит курок и выстрелит в голову барону. Ну а дальше дело за малым, обчистить дом, что они и сделали, за удивительно короткий срок, но даже скорость и ловкость, не дали им остаться в тени. Ведь отступали, они тем же ходом, каким и наступали, что и обернулось для них фатальной ошибкой, его засёк и опознал торговец, с противоположной стороны улицы.

На следующее утро, на каждом углу, на каждой улице, пускай даже самой нищенской или богатой, кричали о зверском убийстве барона, а за голову Абрахама установили солидный ценник. Однако умом обделены они не были, как, это могло показаться изначально, они придумали план, отдавать небольшой процент награбленного добра крестьянам и рабочим, поднять себе репутацию, тем самым получить защиту, а также, всеобщее уважение и почитание. Ведь в их власти будет народ, женщины будут отдаваться лишь за спасибо, а будущее поколение будет брать с них пример.

Ограбление шло за ограблением, популярность банды Абрахама Фицжеральда охватила масштабы всей страны, а его имя звучало на устах, даже у самой дешёвой шлюхи, даже могучий клан Красный глаз, поражался их дерзости и наглости. А ценник за голову Фицжеральда, рос, словно на дрожжах, однако семизначная цифра ни сколько не пугала банду, а даже наоборот, приободряло, что их, без году неделя бандитов, оценивают так дорого. Да и не зачем им было трястись от страха, словно шавка от уличной грозы, те деньги, что они щедро дарили простолюдинам, создавали невидимый щит, от королевских солдат и прочей швали, желающей просочиться в банду, сдать их всех разом и с мешками золота уйти на покой.

Банда стала неприкасаема, а всё потому, что руки королевской армии были отрублены простолюдинами и просто–напросто не могли до них дотянуться. Пока солдаты обчищали лес, залезали в такие дебри, куда не ступала нога человека и уж точно не ступила бы нога бандитов, Абрахам и остальные обчищали дома богатеев, порой вместе с богатством, они ненароком выносили с собой людей. А вообще, история с похищением человека, довольно, странная, и никак не входила в планы, так же, как и убийство барона. Обычно, когда банда начинала налёт, об этом знал весь город, кроме армии, конечно, они по–прежнему, пытались разыскать их в лесу, а бандиты в это время разгуливали по городу и подрывали амбары, дабы отвлечь внимание посторонних глаз. Пока зеваки толпились и глядели, как огонь заживо пожирал заранее ограбленные амбары, банда приступала к делу. И вот, в один из подобных дней, они втроём, через парадную дверь, ворвались домой к герцогу, связали прислугу. И всё вроде бы шло по плану, правда, сундук из комнаты хозяина оказался изрядно тяжёлым.– Много золота!– разом воскликнула банда, загрузила всё добро в телегу и скрылась с места преступления. Но план сошёл с ровной дороги и поехал по колдобинам, когда Гастон Кулье, решил порадовать глаз награбленным, но вместо золота он нашёл дочку герцога, однако, Гастона, чуть не хватил инфаркт, когда из сундука показалась, чья–то голова, в которую тут же упёрлось три пистолета. С высоко поднятыми руками, с испуганным лицом из сундука, вылезла молодая девушка, лет восемнадцать от роду, а как красииива… Большая грудь, тряслась, словно желе, а розовое платьице, прятало за собой, не менее розовую и упругую задницу. Но всё, это было лишь дополнением к её волшебному личику, которые украшали зелёные глазки. Временами, казалось, что в этих глазах скрылся необъятный лес с бескрайними просторами. Чуть ниже глаз шли розовые щёчки, а если взглянуть чуть пониже, то нельзя не заметить мягкие, в меру пухлые губы. Правда ростом она не вышла, поэтому и влезла в сундук, чтобы скрыться от преступников, но её рост, был сущим пустяком, так даже было лучше, когда в маленькой каморке они во время первой брачной ночи вместе с Абрахамом предались страстной любви. Её звали Мила, и она сбежала от своего отца, герцога и высокоуважаемого человека среди элиты и прочей знати, к простому бандиту, тоже высокоуважаемого, вот только, среди простого населения. Мила могла выбрать настоящего принца, наследника престола или короля, но она выбрала короля преступного мира, короля воров и убийц. И стоит сказать, она не промахнулась, жить вне закона и одновременно чувствовать за своей спиной дыхание королевской армии ей понравилось.

Но вот только красивая жизнь продлилась недолго. Чико Дармальо являлся завсегдатаем, одного борделя, а его пристрастие к женщинам лёгкого поведения не осталось не замеченным и Чико поймали. За поимкой последовали пытки, слишком болезненные и мучительные, но Чико держал свой рот на замке, даже когда к его заднице приставили раскалённую кочергу, он остался при своём и ничего им не выдал. Пытали его дня два, три и вот, когда руки были опущены, а терпение у всех лопнуло, его повели к виселице. Где Чико один на один столкнулся с петлёй и проиграл это противостояние единогласным решением судей. Он не сдержал слёз и дерьма, которым он облил своего шефа, когда сдавал его властям. На следующий день, когда королевская армия поймала Абрахама за задницу, Милу вернули герцогу, а его самого отправили прямиком в тюрьму к Чарли.

Почему именно к Чарли? А потому, что надзиратели его слишком уважали, ведь легенды об Абрахаме доползли, конечно, с огромными усилиями и с исковерканными событиями и до этой глуши. Ведь стыдно не знать такого человека, борца за справедливость и всенародного любимчика, поэтому его определили к Артуру, хотя все по–прежнему его сторонились, но надзиратели посчитали, что Абрахам обуздает парня, да и самому Артуру не было веских причин, его убивать, ведь никто не знал, правду об убийстве Динго.

Наверное, Абрахам, станет лучшим, среди бывших и будущих сокамерников Чарли. Молодой, рыжеволосый, синяки под глазами, щетинистое лицо, которое могло послужить холодным оружием, а сам он не внушал, какую–то особую угрозу, как говорилось в легендах. Однако, его поступки говорили об обратном, а поступки, в отличие от внешности, никогда не лгали и всегда показывали истинную сущность человека. И если человек силён снаружи, то это ни коим, образом, не говорило, о том, что он силён внутри, ведь история знает, когда горы мышц, падали на колени, перед исхудалым снаружи, но мускулистым изнутри человеком, за его стойкость и самоотверженность.

***

Вот она легенда… легенда преступного мира. Абрахам Фицжеральд, сын кузнеца и домохозяйки, великий вор и прежде всего человек, перед которым голубая кровь, тряслась в страхе, а простой народ, готов был вылизывать ему башмаки, лишь бы прикоснуться к нему, пускай даже кончиком языка, но ощутить на себе вкус силы, вкус могущества, вкус того, чего они в дальнейшей жизни вряд ли увидят и испытают. А сейчас, эта живая легенда, была обречена, сгнить в этой тюрьме, провести остатки жизни в неволе, подчиниться режиму и с ноткой ностальгии вспоминать былые времена. Но если честно, то лучше бы он погиб от выстрела в спину, уж лучше бы ему в вино подлили яд, но он обязан был умереть, как подобает легенде преступного мира. Но он не умер, он остался живым и прямо сейчас, Абрахам медленно шагал, вдоль тюремных камер, где к металлическим решёткам прилипли любопытные глазки заключённых, но вопреки всем неудачам, предательству и прочим обстоятельствам, от которых, простой человек сломался бы пополам, Абрахам по–прежнему не падал духом. А в подтверждение тому, его высоко поднятая рыжая голова и уверенная походка, настолько уверенная, что, порой, казалось, за ним шёл не надзиратель, а вся вселенная. Однако усатый надзиратель, с капельками жира на подбородке, со своим пухлым животом, явно походил на огромную вселенную с мириадами звёзд, а сам он был потрясён тем, что перед ним, идёт Абрахам Фицжеральд. И, конечно же, всё его внимание и два глаза, а даже если бы у него имелось все тридцать глаз, то все они до единого, были бы прикованы к рыжему затылку кандалами любопытства. Но надзиратель так и не осмелился с ним заговорить, о чём он дико пожалел, когда Абрахам обеими ногами ступил в камеру и он захлопнул за ним металлическую решётку, и в полном расстройстве, от своей нерешительности, надзиратель исчез.

Вот они и столкнулись лицом к лицу. Один из них, когда–то являлся всему миру законным наследником престола, всеми уважаемым человеком, а теперь, он просто узник под номером ноль. А второй, легендарный разбойник в недалёком прошлом, а в ближайшем, да и не только в ближайшем будущем, простой заключённый, такой же, как и сотня других заключённых сидевших в этой тюрьме и вынужденных влачить своё жалкое существование. Однако, вместо того, чтобы сжалиться над ними и милосердно отдать их тела виселице, их сослали в тюрьму, на вечные каторги. Но если все они по большей части заслуживали этого, то Абрахам Фицжеральд, да и Чарли, должны были просто умереть, просто тугая петля на шее, должна была задушить их под воздействием тяжести, ведь заслуживали они большего, ведь были они не виновны. Но обстоятельства решили иначе, они отказались проявить милосердие и были чересчур жестоки, не рассудительны, дабы судить людей.

Но на самом деле забавно, когда два совершенно разных человека, вот так вот, сталкиваются друг с другом. И было бы интересно понаблюдать, чтобы произошло, если бы они столкнулись друг с другом на воле, когда не тот и не другой, не знали тягот тюремной жизни, когда каждый из них находился в родной тарелке. В роли наследника престола и в роли легендарного разбойника. Наверное, Артур казнил бы его и не стал заводить с ним беседу, как и подобает человеку, в котором течёт голубая кровь. А Абрахам, скорее всего, попытался бы его ограбить и совершить самое дерзкое ограбление, которое знала история и крепко накрепко упрочить своё имя в пособии для начинающих преступников. Но, как уже говорилось мной ранее, забавно понаблюдать, когда два совершенно разных человека, вот так вот, сталкиваются другом с другом и стоит к этой фразе, добавить пару слов, о том, что столкнувшись совершенно разными, они становятся абсолютно одинаковыми. А такое слово, как статус надолго исчезает с линии горизонта и теряется в закоулках сознания, они, конечно же, могли, прибегнуть к своему статусу, но принесло бы это ощутимой пользы? Я сомневаюсь, здесь, это пустые слова, они ничего не значат для других, так же, как и их жизни, совершенно бессмысленные и пустые, словно, погрязшие в болоте рутинной жизни, но кому–то, такой образ жизни приходиться по душе и спорить с ними я не стану.

Вернёмся в камеру, к тому, как два абсолютно разных человека, в один момент, стали равны и как они столкнулись друг с другом взглядами. Однако сейчас, Артур, старался совладать собой и не впадать в истерику, не поднимать панику и, сломя, голову бежать варить яд, сейчас, он олицетворял само спокойствие. Хотя он уже представил, как этот рыжий человек, захочет с ним поиграть, он уже представил, как из его задницы, вновь поползут капельки крови. Но что–то странное промелькнуло в нём, хоть он являлся и рыжим, точно таким же, как и Динго, в нём не было угрозы, не было того, что могло бы надругаться над Артуром. И говорю я сейчас не о том, что болтается у него между ног, а о той атмосфере, которая летала, вокруг него. Хотя сомнения, о его ориентации, не давали Артуру покоя.

–Ну здорово, парнишка.– сказал Абрахам и ухмыльнулся, но ухмылка не опиралась на насмешку, знаете, когда человек надсмехается над ростом или над возрастом, когда он всем своим видом, показывает своё физическое превосходство. Нет, эта ухмылка, являлась последствием искреннего удивления, что его сокамерником стал ребёнок. Однако от этого факта ему ни на грамм не полегчало, а даже наоборот, стало немного не по себе. И Абрахаму оставалось лишь догадываться, за что, могли посадить ребёнка, какое зверское преступление, он совершил, чтобы сесть в эту тюрьму.

–Привет.– сказал Артур.

–Ты же ребёнок? Не так ли.– сказал Абрахам.– За что ты сел?

–Сначала ответь мне на один вопрос, а потом, возможно, моё величество поговорит с тобой.– сказал Артур, он пытался корчить из себя плохого парня, уверенного в себе человека, который повидал абсолютно всё, за свою довольно короткую, одиннадцатилетнюю жизнь. Притворялся он таким, дабы показать, что он не пальцем деланный, что он может дать отпор и если надо, то зарядить по морде. И знаете, у него, не плохо, получалось. Именно получалось, ведь казался он таковым, лишь до той поры, пока Абрахам, не заметил, как затряслись его коленки.

–Ну хорошо, задавай, а я постараюсь ответить.– сказал Абрахам, он приподнял, щетинистый подбородок и скрестил руки на груди.

–Ты любишь играть?– спросил Артур.

–Что?– спросил у него Артур.– Ты что, ненормальный? Ты тронутый что ли? Парень, тебя, за что посадили то?

–Сначала ответь.– сказал Артур и продолжать корчить из себя сурового парня.

–Во что?– спросил Абрахам и искренне недоумевал, что с этим парнем происходит, и что ему от него надо.

–Ну в игру.– сказал Артур.– Здесь её все играют.

–Объясни мне, про что, эта игра?– спросил Абрахам.

–Ну, про то, как один мужчина толкает сзади другого.– сказал Артур.– Мой бывший сокамерник, почти каждый день играл со мной в эту игру. Но не долго, я убил его и если ты тоже будешь со мной играть в такие игры, то тебя постигнет та же участь.

–Да я тебя сейчас сам убью.– сказал Абрахам и засучил рукава, дабы влепить этому щенку, за то, что он посмел с ним так разговаривать, не проявил к нему ни капельку уважения.

–Не надо, пожалуйста.– сказал Артур и на пару шагов отступил к стене, а его самоуверенность растворилась в одно мгновение, так же быстро, как и его роль сурового парня. И в один миг, он превратился, в маленького испуганного мальчика, который забился в угол, дабы защитить себя от побоев.

–Не надо? Не надо?– спросил Абрахам.– За языком надо было следить, а не ерунду молотить.

–Я не молотил. Честно.– сказал Артур, а страх за собственную задницу, но по большей части за себя, вынуждал его продолжать жаться в тёмном углу и ни на секунду не давал ему расслабиться.

–А на кой конец, ты мне угрожаешь?– спросил Абрахам.

–Я испугался.– сказал Артур и смахнул ладошкой махонькую слезинку со своей щеки.

–Чего?

–Тебя.

–Зачем?

–Затем.– сказал Артур.– Мой сокамерник, его звали Динго, все два года, что жил со мной, играл в одну и ту же игру, с дурацкими правилами. А игра была чересчур… чересчур болезненной.

–Болезненной?

–Да. Болезненной.– сказал Артур.– У меня сильно болела попа и текла кровь, тоже из попы.

–И он называл этой игрой?– спросил Абрахам.

–Да, игрой. А потом заставлял меня читать.– сказал Артур.

–Что читать?

–Книги, а что же ещё?– спросил Артур. Он достал из–под койки, ту самую книгу, которую Артур прочитал вдоль и поперёк, от корочки до корочки и не доставал её с того самого дня, как безжизненное тело Динго уволокли из камеры. Но на самом деле он сильно нуждался в чтении, как рыба нуждается в воде. Однако доставать ту самую книгу, значило доставать из самой дальней, покрытой толстым слоем паутины, полки, с надписью: «Самые сокровенные секреты» воспоминания об изнасилованиях, чего он делать, ни коим, образом не желал.

–И ты после совершённых над тобой надругательств, ему читал?– спросил Абрахам.

–А куда мне было деваться?– спросил Чарли, и слёзы потекли рекой, маленькие ладошки, не справлялись с наводнением, поэтому он решил уткнуться в колени, дабы окончательно заткнуть течь.

–А дальше что?– спросил Абрахам, уши не верили услышанному, а сам он был поражён тому, что этот маленький паренёк, смог пережить, столь бесчеловечные унижения.

–Убил. Я его убил!– сказал Артур.– Я сварил яд и пока он дремал… я… я… я отравил его.

–Ты сделал всё верно… И не стоит, терзать себя переживаниями, тот человек, заслуживал этого. Можно сказать, ты проявил милосердие, ведь такой простой участи, он не заслуживал.– сказал Абрахам.

–Тебе легко сказать! Ты то его не убивал, а теперь я стал одним из них.– сказал Артур.

–О чём ты парень?

–Я стал, как они, как заключённые, сидевшие в камерах. Я стал тем, кем не должен был стать.– сказал Абрахам.

–А кем тогда?– спросил Абрахам.– И почему ты в самом начале нашей с тобой беседы, сказал моё величество.

–Я должен был стать королём.– сказал Артур.– Но стал убийцей.

–Королём?– спросил Абрахам.– Ты что, надо мной издеваешься?

–Нет, я Артур IX, сын свергнутого короля Боар.

–Король Боар?– спросил Абрахам. Он явно не поверил его словам, а кто бы поверил? Назвать себя наследником престола и сыном короля, такая мысль, взбредёт в голову, только сумасшедшему.

–Ты мне не веришь. Считаешь меня лгуном.– сказал Артур.– Я вижу все по твоим глазам. Ну и не верь мне, раз не хочешь, твоё право. Но вот только правда за мной, а раз она за мной, значит я прав, больше, чем ты!

–Конечно, не верю.– сказал Абрахам.– Никто бы в здравом уме, не поверил словам мальчишки, которого подвергали унижениями два года.

–А тогда, кто ты?– спросил Артур.– Кем ты был на свободе.

–Ты меня не знаешь?– спросил Абрахам, и ему даже стало немного обидно, что его, человека, который вошёл в историю, как освободитель народа, от гнёта богачей, человека, о котором знала вся королевская свита, но не знал ополоумевший мальчишка.

–А должен?

–Конечно, должен!– воскликнул Абрахам.– Я же великий разбойник, Абрахам Фицжеральд.

–Ты? И великий разбойник?– спросил Артур.– А ещё меня сумасшедшим называет.

–Эй, аккуратнее со словами.– сказал Абрахам.– Ты не мог не слышать обо мне.

–Как видишь, мог.– сказал Артур.– Проведи здесь больше трёх лет, и я посмотрю на тебя.

–Ну и дела.– промычал Абрахам. Он поверил, что парень, действительно не имел понятия, кто он, но того ему и лучше, будет о чём поговорить.

–Да сам я, не верю тебе.– сказал Артур.– Ты не смахиваешь на разбойника, они большие и сильные, а ты, маленький и хилый. Скажи честно, ты такой, как и те, кто сидит вон за теми решётками.

–А ну потише парень, а иначе, я тебе задам такого нагоняя!– угрожал Абрахам и прижал его к стене.– Не смей меня сравнить с ними!

–Почему?

–Я не убивал людей, вернее убивал, но несколько раз и либо по необходимости, либо по нелепой случайности.– сказал Абрахам и похлопал его по плечу.

–Но они тоже так считают.– сказал Артур.– Они тоже считают себя невиновными.

–Но я не говорил тебе, что считаю себя невиновным.– сказал Абрахам.– Даже наоборот, я полностью признаю содеянные мною преступления.

–Хорошо.– сказал Артур.– Я поверю, в то, что ты в прошлом великий разбойник, но только если ты поверишь, что я наследник престола.

–Я согласен.– сказал Абрахам и протянул ему руку.– Так как говоришь, тебя зовут?

–Артур, меня зовут Артур.– И они обменялись рукопожатием.

А за крепким рукопожатием, настолько, крепким, что у Артура покраснела рука, последовали разговоры. Абрахам с неимоверным удовольствием рассказывал ему о своих подвигах, как в постели, так и в преступной жизни. Однако подвиги в постели Артура не особо интересовали, и он считал их до боли утомительными, но по большей части, это всё из–за возраста, будь он постарше годиков на четыре, то он бы только и слушал о его похождениях. Но сейчас он, мальчик, и как полагается настоящему мальчишке, Артур с увлечением слушал его истории об ограблениях. А Абрахам в подробностях описывал их и начал он, как и полагается с самого начала, с отправной точки, он описал ему своё первое ограбление, как бутылка из–под виски, решили судьбу барона. Как на следующий день, о нём говорил весь город, а за его рыжую голову объявили солидную награду.

Конечно же, он не оставил без внимания и тех, с кем бы эти ограбления не удались. Абрахам в подробности описал Чико Дармальо, с огромным количеством брани и другими не совсем лицеприятными словами. Он рассказал ему о хитром французе Гастоне Кулье, о самом верном товарище Тони Батранго, который на протяжении долгих лет служил ему правой рукой и не поскупился на благодарности, за то, что разбойничья жизнь познакомила его с Милой. Абрахам рассказал ему лишь незначительную долю историй о жизни вне закона, а в его арсенале остались свыше десятка точно таких же историй, о которых можно было писать целые книги.

Например, история ограбления итальянского художника Жутто Чессаре, заслуживает особого внимания, ведь в тот день, мировое искусство понесло немыслимые утраты, и дело шло не о финансах, а о полотнах, которые банда Фицжеральда, решила украсть, но как говориться, не все сладко да гладко. Ограбление изначально не сулило ничего хорошего, ведь они понятия не имеют, кому сбывать краденые полотна, а ко всему прочему, Жутто Чессаре, жил не в простом доме, а в огромном замке, на окраине города и легче проститутку заставить бесплатно отдаться, нежели проникнуть в тот замок. Однако, вопреки всем препятствиям, они, под видом состоятельных дельцов, которых интересуют полотно Чессаре, проникли в замок, Но это, даже не половина дела. Дальше необходимо было разыскать галерею Чессаре и пока, Тони, Гастон и Чико заговаривали зубы художнику. Абрахам шерстил по замку и порой, находил там такое, о чём в дальнейшем, он стыдился вспоминать. Как оказалось, Чессаре, хоть и был стариком, однако, силы мужской у него ничуть не поубавилось, а сам относил себя к разряду извращенцев, ведь в отдельных комнатах у него стояли огромные конструкции, на всю стену и нет, это не станки для работы, станки выглядят по–другому. Но Абрахама, это не беспокоило, как себя удовлетворять, право каждого и никто не в праве, запрещать человеку заниматься любовью по–своему. Его больше беспокоили полотна, из–за которых он сюда явился, но найти их в таком замке, было сродни найти клад, в пучине океана.

Ограбление с каждой секундой, всё дальше и дальше отдалялось от плана, а добыча, таяла у них на глазах. Однако они старались придерживаться плана и пока, Абрахам, без устали бродил по замку, Чико, Гастон и Тони без устали находили новые темы для разговоров. Беседовали они в основном на тему искусства, хотя, понятия не имели, что за мудрёные слова связанные с живописью твердил им Жутто. Но все трое, отказывались соглашаться со словами, Жутто Чессаре, что искусство, не понятное массам, имеет место быть. Ведь грабители, настаивали, на том, что искусство не имеет место быть, если оно не понятно массам. Однако все без исключения сошлись на том, что Жутто Чессаре, был чудесным живописцем. Пища для разговоров, постепенно заканчивалась и тут, Чессаре, стал подозревать что–то неладное, парни явно не походили на тех, кого интересовало искусство. А заключительным аккордом стал Чико, когда сравнил Жутто Чессаре, со скульптором. Чико, конечно же, не подозревал, какую чушь он ляпнул и продолжал осыпать комплементами скульптора и Жутто, сравнивая, их несуществующие полотна.

После слов Чико, Жутто Чессаре, решил оставить их на время одних и под предлогом, показать им новое полотно, он быстренько метнулся за арбалетом и уже через секунду целился в узкий лоб Чико Дармальо. И тоже стал осыпать его, вот только далеко не комплементами, он обматерил его с ног до головы и рассказал ему, где он прокололся.

Всё, доворовались, подумали они, но пришло чудо, откуда не ждали, хот и Чессаре, был извращенцем, а мужской силы ему бы хватило для правнуков, но вот сердечко, было слабоватым. Его хватил приступ, однако в последний момент, он смог выпустить стрелу и сломать руку Гастону Кулье, хотя целился он в голову Чико, но как оказалось, его подвело не только сердце, но и зрение.

Жутто Чессаре свалился замертво, пульс в руках, сотворивших ни один мировой шедевр, замер, а вместе с пульсом остановилось и дыхание творца. Жутто погиб, в тот момент, когда должен был жить и творить, однако здоровье решило иначе. Вместе с Жутто Чессаре пропали картины, все до единого, Абрахаму удалось найти полотна и под покровом ночи, загрузить их в телегу и раствориться во тьме.

Смерть Чессаре останется загадкой на веки вечные. Наутро стража замка будет недоумевать, по какой причине умер художник и почему в руках он держал арбалет. Никто и никогда не догадается, кто же всё–таки убил Жутто Чессаре, абсолютно все, будут считать, что смерть настала по естественным причинам, и им оставалось лишь догадываться, куда делись все полотна художника. Банда Абрахама Фицжеральда, можно сказать, сделала всё наилучшим образом, однако изначально, всем казалось, что их постигнет крах, но, дуракам везёт.

***

Они болтали всю ночь, и болтали бы дальше, до самого утра, если бы в их беседу, не вторгся сон и не отправил их спать. Заснули они быстро, в этом деле им помогли крепкие объятия усталости, однако, не столь крепкие, чтобы не проснуться от тяжёлых ударов дубинкой по металлу. Надзиратель пришёл к ним, дабы разбудить их и, конечно же, хотя бы одним глазком взглянуть на Абрахама, что он и сделал и от чего он чуть не потерял сознание.

Так скажем, Артур стал экскурсоводом Абрахама по тюрьме, он рассказывал ему о повседневной жизни, как себя нужно вести и с кем лучше не конфликтовать. Попутно он рассказывал ему о событиях, произошедших, в тюрьме, за то время, что он провёл здесь. Объяснил ему, как проходит рабочий день и бесконечно тарахтел про свою работу, про лабораторию и чудо доктора, у которого в голове, находится, неисчерпаемый кладезь знаний.

Столовая, однозначно, стала самым интересным местом, за всю экскурсию. Особенно момент, когда Артур вместе с Абрахамом встал в самый конец и очередь, медленно расступилась перед ними и образовала длинный туннель. И под сопровождением чужих глаз, а также, под шёпот недовольных заключённых, Артур и Абрахам без особых препятствий забрали еду и сели за самый отдалённый столик.

–Артур, что здесь происходит?– спросил Абрахам и черпнул ложку каши.

–О чём ты?– спросил Артур и поглядел на миску. Вновь каша, как и вчера, как и позавчера, как и поза–позавчера, она была, есть и будет, эта каша. Артур видит её перед собой, на протяжении пяти лет, каждой утро, каждого дня, у него в миске, лежит каша. Первые дни, она давалась трудно, как–никак, наследник престола, привык, есть еду, а не пародию на неё. Но, голод взял своё и постепенно, ложечка за ложечкой, он свыкся с ней.

–Тебя здесь все боятся, но почему?– спросил Абрахам и отправил ложку в рот.

–Когда я убил Динго, все… абсолютно все, решили, что я использовал чёрную магию.– сказал Артур.– И с тех самых пор, вся тюрьма, обходит меня стороной. Но мне от того лучше, никто не пытается меня унизить, а в столовой я стою первым.

–Хорошо ты здесь устроился.– сказал Абрахам. Он глотнул стакан воды, на дне, в огненном танце, кружились песчинки и ждали, когда измученный жаждой Абрахам наконец–то отправит их танцевать к себе в рот.

–Я должен был стать королём.– сказал Артур.– А ты говоришь, что я здесь хорошо устроился.

–Вновь ты за старое.– сказал Абрахам.

–Потому, что нового у меня нет и будущего тоже.– сказал Артур.

–Будущее есть у всех.– сказал Абрахам и оттолкнул от себя миску с кашей и допил стакан с водой.– У меня, у тебя, у него.– И ткнул пальцем на «Безмозглого» Стюи, а тот, при виде тычущего в него пальца, подобно дикарю, залез под стол.

–Здесь, ни у кого нет будущего, даже у него.– сказал Артур.

***

Завтрак в столовой, всего лишь два слова, но Артур ненавидел эти два слова больше всего на свете, он их ненавидел, точно так же, как и четыре буквы в слове ужин. Была бы хоть небольшая возможность, пропустить завтрак, то за все пять лет, пребывания в тюрьме, он не появился бы здесь ни разу. Нет, вы не подумайте, что Артур не любил завтрак, нет… Он его ненавидел всем сердцем, всеми фибрами своей душонки. Однако проблема слишком проста и дело однозначно не в ней, а во времени, которое он теряет, сидя, без дела, в окружении постоянно чавкающих и что–то кричащих, на своём невнятном языке, заключённых. Он мог бы использовать потерянное время с огромной для себя, да и не только для себя, пользой. Артур мог бы использовать потраченное часы с умом, он мог бы, проводить, всё это время в лаборатории, рука об руку с доктором, заниматься растениями и познавать искусство ботаники.

В лаборатории, он чувствовал себя, словно за каменной стеной, где вокруг стены, вырыли монструозных размеров ров, в котором плавали аллигаторы и пожирали всех, кто рисковал пройти за стену. Здесь, он мог почувствовать себя, хоть на чуточку важным. Не простым заключённым, вынужденным медленно умирать, на протяжении двадцати, а то и тридцати лет, ведь никто не посмел бы назвать это жизнью, лишь долгой и мучительной смертью. Здесь, он мог почувствовать себя человеком, где его зовут Артур, а не нулевой, пойди ко мне, сам пойди раз надо.

А растения, которые стали для него друзьями, позволяли ему забыться и несколько часов, не вспоминать о прошлом, ведь прошлое для него, идёт вровень с каторгой, где тебя, на протяжении долгих лет, пытаются унизить и не только, пытаются, чего стоит Динго.

Но завтрак не занимал, много времени и проходил довольно быстро, точно так же, как и сегодня, ведь следующим местом, где Артур проведёт экскурсию, был как раз сад. Наверное, можно было и не говорить, о том, что Абрахама отправят работать вместе с Артуром. Он настолько популярен в кругах надзирателей, что никто и никогда, не посмел бы ему перечить, а тем более отправить задыхаться в душной литейной.

Самого Абрахама поразили масштабы сада и то, в каких ужасных условиях ему придётся работать, хотя по слухам, его могли отправить в литейную, а по тем же слухам, которые твердили, уж лучше убейте меня на месте, но не отправляйте меня туда, можно было понять, что это не самый худший вариант.

Сам Артур решил не запрягать тяжёлой и изнурительной работой Абрахама, он не заставлял его выдирать сорняки или большой мотыгой, пропалывать растения, вынуждать его трудиться до седьмой капли пота. Ведь они стали друзьями, вроде. А до Абрахама у него из друзей, были…. Никого, у него не было друзей, лишь придворные, но Артуру, казалось, что их дружба связана не с тем, что он хороший человек и друг, а с тем, что к его имени, добавляют слово наследник. Так, что за одиннадцать лет, прожитой жизни, у него в кое–то веки, появился человек, которого он может называть другом и нагружать его работой, было бы неправильно со стороны Артура. Поэтому для начала, он решил познакомить Абрахама с доктором, да и сам Абрахам, горел желанием, узнать, что же за чудо доктор, обитает в этом саду.

И сквозь дебри растений, по длинной тропинке, Артур за руку, повёл Абрахама в теплицу, где вовсю трудился доктор, она здесь с самого утра, впрочем, она всегда приходит на работу рано, а уходит позже всех. И за пять лет, что Артур здесь работает, он ни разу, не приходил на работу раньше доктора, она либо возилась с растениями, либо вместе с надзирателями, запиралась у себя в комнате и издавала пронзительные стоны. Вот и сегодня, доктор была полностью погружена в работу. Сегодня, как и вчера, как и пять лет назад, доктор была занята фикусом и никого вокруг себя не замечала, она тщательно натирала листья фикуса, она натирала их до состояния блеска и в такие моменты, Артур, обычно ждал, когда доктор, наконец–то проделает в листьях фикуса дыру. Доктор всё протирал и протирал, гладкая рука скользила, словно на льду, по зелёным листьям фикуса, она сдувала с него пылинки и звала его Робертом. Она натирала его до зеркального состояния и порой, в тех листьях, можно было разглядеть своё отражение. Можно было бы.… Если бы, она к нему подпускала. Фикус стал для неё сыном, которого у неё не было и никогда уже не будет. Хотя был один шанс, но, увы… выкидыш и с тех самых пор беременность, стала для неё вещью нереальной, как бы она того не хотела, а хотела она того сильно. Сколько ворожей, колдуний и гадалок она объездила, всё без толку, хотя все до одного твердили, что всё у тебя у тебя будет нормально. Только закопай свой волос, под старым вязом, за большим чёрным домом у узкой реки, где на дне лежало тело утопленника, и она соблюдала все инструкции, все малейшие детали, но результат, раз за разом оказывался плачевным. Шли дни, бежали недели, скакали года и вот, в один прекрасный день, она решила покинуть свой мирок, нет, не покончить жизнь самоубийством, и по какой такой причине, все ваши мысли столь мрачны. Нет, она не хотела себя убить, она решила отдать себя науке и с чемоданом в одной руке, с энтузиазмом в другой, она записалась в добровольцы и отправилась пытать счастье в тюрьму, как бы это странно не звучало, искать счастье там, где люди обретают лишь горе, либо смерть. Однако она нашла его, это счастье, среди растений и голодных до любви надзирателей, которые доставляли ей удовольствие по несколько раз за день. А ребёнка, ей смог заменить, вот этот самый фикус, который она прямо сейчас натирала до блеска, и делала вид, что не замечала, как в теплицу вошёл Артур, а за ним Абрахам.

Поначалу, они впали в безмолвье и слушали, как тряпка в руках доктор, трудилась в поте лица, если у тряпки, оно, конечно, было, хотя у любой тряпки есть лицо, ведь на то она тряпка. И, кажется, доктор не собиралась останавливаться, но и гости не собирались её прерывать, вдруг, она их испугается и надломит ветку фикуса, произойди такой кошмар, она бы век помнила и при каждой встрече, пожирала мозг Артуру, своим нытьём. Однако отрывать её нежные ручонки от фикуса не пришлось, она уже давно заприметила Артура и того симпатягу, который стоял за её спиной, но вот только, фикус был намного важнее их обоих, ведь он такой беспомощный и требует для себя всё внимания и не потерпит, если кто–то посмеет от него отвлечься. Но у доктора, помимо фикуса, были и другие дела, например, Артур, который прямо сейчас, пытался взглядом проделать в ней дыру. И когда, рука, в последний раз, прошлась по листику фикуса, когда тот самый фикус стал сверкать во всей своей красе, она швырнула тряпку в воду, тем самым, создав, небольшой фонтанчик. Капельки, которого забрызгали все близлежащие растения, а одна из них долетела до самого фикуса и плавно прокатилась по листику, а затем упала на землю и потерялась в грязи. Теперь доктор обратил всё своё внимание на другие растения, но которые не требовали столь великого внимания, как фикус и поэтому, она спокойно могла заводить ними беседу и узнать, как зовут того симпатягу.

–Артур?– спросил доктор.– Ты пять опоздал.

–Просто…

–Ничего не просто.– прервал его доктор.– Всё всегда, слишком сложно, когда ты начинаешь опаздывать.

–У меня есть причина.– сказал Артур.

–Ну и какая же?– спросила доктор, и стала рассматривать листики конопли, которые она оберегала от коварных рук надзирателей, она берегла его для себя, а также для науки, но больше, конечно же, для себя. Ведь все мы люди и все мы любим отдыхать. Однако, здоровье растения, не давало ей покоя, конопля, похоже, захворала, а в подтверждение моим словам, жёлтые листья на самой верхушке. Кажется, её надо, немедля, срывать и как–то извлечь от этого выгоду, может отдать надзирателям? Но об этом она додумает потом, когда Артур, перестанет сбивать её с мыслей.

–Вот она.– сказал Артур и указал на Абрахама.

–Меня зовут Абрахам Фицжеральд.

–Ну уж если вы Абрахам Фицжеральд, то тогда зовите меня королевой.– сказала доктор.– Даже, если так, и вы действительно Фицжеральд, то чем докажите.

–Вот этим.– сказал Абрахам и потянулся к коричневому башмаку, на носочке которого, засохла грязь и откуда он вынул бриллиант во сколько–то там карат, но судя по всему карат там было больше, чем лет Артуру. Бриллиант был бесподобен, настолько, что мог притянуть к себе взгляд слепого и произвольно порождать в чужих умах корыстные планы. Например, прямо сейчас в голове у Артура, возникла мысль, плохая, но слишком привлекательная, подойти украдкой и вырвать бриллиант из рук, а затем сбежать и никогда не возвращаться. Хранить, бриллиант в самом укромном месте, например у себя в подмышке, точно, в подмышке, как яд, которым он однажды отравил Динго, но никому и никогда не отдавать, этот сверкающий камушек. Однако, корыстные планы растворились в миг, когда Абрахам, сомкнул пальцы и спрятал бриллиант в кулаке.

–И что же, это такое?– спросила доктор. Поражённая той красотой, она не могла отогнать из головы очертания бриллианта, который так запал ей в душу. До сей поры, в её скудной жизни, где ото дня в день, она занималась одним и тем же и жила по круговороту действий в быту, доктору не довелось носить, да, что уж там, НОСИТЬ, видеть столь прелестные украшения. Но если, конечно, не учитывать, деревянные отцовские бусы, которые она носила и по сей день, вот прямо сейчас, они болтались на её груди, эти махонькие деревянные шарики, нанизанные на толстую нитку.

–Это бриллиант, снятый прямиком с руки Герцогини Куцинской.– сказал Абрахам.– Надеюсь, о ней–то, вы наслышаны?

–Наслышана, наслышана.– сказала доктор.– Ну, хорошо, допустим, я поверила вашим словам. И что же дальше, вы меня ограбите? Или вы хотите чего–то другого? Нет, вы только намекните.

–Нет, ну что вы.… Неужели, вы верите, что я могу ограбить такую прелесть, да никогда в своей паскудной жизни, моя рука, не залезла бы в ваш карман. И неужели, вы сами не хотите побеседовать с самим королём преступного мира?– спросил Абрахам и развёл руки по сторонам.– Я весь ваш.

–Конечно же, я хочу.– сказала доктор и растянула свои пухленькие губки, в улыбке.

–И я хочу.– сказал Абрахам.

–Артур, выйди, пожалуйста.– сказала доктор и делала вид, что рассматривает листики растений, однако на деле, всё её внимание, поглотил Абрахам.

–Но…

–Никаких но!– прервала его доктор.

–Да, Артур, выйди, пожалуйста.– сказал Абрахам возбуждённым голосом и неторопливо, медленно, перебирая, ногами, он приближался к доктору.– Нам надо, кое о чём поговорить.

–Ну ладно.– пробубнил Артур себе под тоненький, бледный носик и с недовольной физиономией на лице, он выполз из теплицы и сел, возле кустов шиповника. Обида… обида стала властвовать над Артуром, зачем? Зачем его оттуда выгнали и почему? Это он их познакомил, это он их свёл друг с другом, а они.… Вот так вот поступают с ним. Не по–дружески это, не по–дружески. Хотя откуда ему знать, что значит дружба, такое красивое и загадочное слово. Сколько друзей позволено заводить, а заводят ли их вообще? Нет, вряд ли, заводят питомцев, а друзей, скорее всего, находят. Хотя откуда ему знать. Но вот мать, ему твердила, что друг, это тот, кто, несмотря, на все преграды и ограды, примчится на своих двоих к тебе на помощь, даже если у него у него не будет одной ноги. Получается, что друг может быть один или два, а может и три.

Артур обвёл взглядом большой куст шиповник. Длинные ветви тянулись по сторонам, словно протягивали руку, однако такое рукопожатие, стоило человеку ладони, всё дело в иголках, довольно не дружелюбное растение. Ты пытаешься её потрогать за длинные ветви, но как только, ты касаешься её, она вонзает тебе в ладонь иголки. А прятала она их, эти иголки, под тонким слоем одёжки, листиками, овальными в самом начале и заострёнными в самом конце. Иногда она давала, плоды, такие красные, огненные ягоды, изрядно кисловаты и внутри полны мякоти с волосатыми семечками. Но сегодня, плодов на ней не было, позже, наверное, появятся, но на сегодняшний день, шиповник отдыхает.

Артур провёл грязным, потрёпанным башмаком, по грязи и поднял пыль, она окутала его по самые коленки и растворилась в пустоте. Где–то в стороне, за высокими зарослями, затряслась теплица, гремели колбочки, пробирки и прочая утварь для науки. Что–то тяжёлое, похожее на стекло, громыхнулось на пол и разбилось. Но, звук стекла, не удивил Артур. Довольно, обыденная вещь в лаборатории, разбитое стекло. Его обидело то, что играют, они вновь без него, хотя странная эта игра, от чего так можно стонать. Он попытался заткнуть уши и избавить их, от стонов, но вот память, такая вещь, которая может существовать без звуков, видения, осязания, так что, как бы Артур не затыкал себе уши, пускай он запихнёт себе во все щели лисья шиповника, в его голове, продолжались раздаваться стоны. Когда Артур понял, что все попытки тщетны, а результат был больше отрицательным, чем положительным, он ослабил ладони и запустил в уши, свежий поток звуков, ведь лишать свои уши звуков, подобно рыбу, лишать воды.

За зарослями шиповника мелькнул силуэт, он кряхтел и запыхался, похоже, измученный работой заключённый, бродивший в кустах. Наверное, он скрывался от надзирателя, ведь тот, псина вшивая, не давала ему продыху и покоя, как только, присядешь передохнуть, то он в миг, огреет твою спину дубинкой, а затем наорёт и велит работать. Вот монотонное кряхтение, растворилось где–то в гуще растительности и Артур вновь, остался с самим собой. Внезапно, что–то маленькое прилетело ему в затылок, прямо из кустов. Артур поднял снаряд, поглядел, камень, маленький камушек, но кто? Он медленными шажками стал приближаться к кустам и в лоб ему прилетел второй камушек.– Ай!– крикнул Артур и рванул в кусты, в надежде поймать хулигана. Кусты зашевелились, листики затрепыхались и тот нахал, который кидался в Артура камнями, рванул в другую сторону. Артур также, решил не отставать, нырнул в кусты и побежал за обидчиком. Завязалась погоня, где Артур играл роль охотника и гнался за неуловимым зверем, который петлял по кустам.– Стой! Кому говорю!– кричал Артур в спину убегавшей добычи. Добыча оказалась, довольно шустрой и бегала, подобно настоящему зверю, большими длинными шажками, она ускакивала от Артура и то и делала, что заставляла его глядеть, на чёрную подошву башмаков.

Зверь стал вилять от него вдоль кустов, как–то раз, он махнул ушами и Артур, повёлся на такую простую уловку и полетел в кусты, но сдаваться не входило в его планы, надо же было, взглянуть в лицо обидчику, поэтому он быстро пришёл в себя и продолжил погоню. Чёрная подошва башмаков, сейчас она стала единственной вещью, которую Артур видел вокруг себя, ни растений, ни надзирателей, ни напуганных заключённых. Только чёрная подошва башмаков, которая топала по земле и поднимала столбы пыли. Артур врезался в них и подобно ножу, который входит масло и пронзает его насквозь, так же и Артур пронзал пыль и продолжал погоню. Постепенно добыча ослабла и сбавила скорость, однако Артур тоже был не вечен, поэтому ему также, пришлось сбавить скорость, но никто из них не перестал бежать. Артур поразился упорству обидчика, но и сам он не был из простых людишек, из тех, кто опускает руки на полпути. Так, что, теперь, они побежали чуть быстрее ослицы, но в разы медленнее беременной кобылки.

Погоня всё продолжалось, хотя оба уже давно были готовы сдаться, плюнуть на всё, развернуться и уйти восвояси. Силы почти иссякли, язык свисал на плечах, не ноги несли их вперёд, а они волокли их за собой, по их лицам, по ногам, заструился пот, а на спине, разлилась целая река, где солёная вода, отнюдь не речная, морская, смывала засохшую грязь и стекала к пояснице. Но, вопреки, усталости, никто не остановился, а даже наоборот, стали шевелить ногами быстрее. Наглец решил пойти на риск и побежать не вдоль кустов, а прямо по ним, тем самым, скинуть с себя Артура. И в тот момент, когда из–за угла вышел надзиратель, обидчик повалил его на землю и скрылся в кустах. Теперь, весь сад, стоял на ушах, кусты ломались под напором Артура и его добычи, заключённые охали и ахали и бежали прочь, а два маленьких таракана, продолжали топтать растения. Ладно бы, если, растения были простыми, но нет, бежали они по кустам шиповника, ветви которых, нежно ласкали кожу и оставляли раны. Артуру приходилось зажимать руками лицо, дабы иголки, которые так безжалостно рассекали плоть, ненароком, не проткнули ему глаза. Под конец всей беготни руки от начала и до конца были в царапинах и крови.

Артур продолжал гнаться за чёрной подошвой, но в один момент подошва растворилась в кустах, и он потерял её из виду. Нет, подумал Артур, неужели всё было напрасно. Он взглянул на руки, кровь плавно стекала вниз, к бледным пальчикам и маленькими капельками слетала на землю. Артур со всего размаху, со всей, что у него осталась, после такого, изнурительного бега, ударил куст шиповника, а маленькие иголки вцепились ему в плоть и не хотели отпускать, но он одёрнул руку и высвободил себя из цепких объятий. Артур уже собрался идти обратно, он прекрасно понимал, что того хулигана ему уже не догнать, как впереди него, что–то тяжёлое свалилось на землю и он без раздумий побежал на шум. Он вынырнул из кустов и застал перед собой такую картину, ошалевший заключённый быстрыми шажками отдалялся от места происшествия и постоянно оглядывался назад, проверяя, никто ли за ним не погнался. А на земле, окутанный облаком пыли, с взъерошенными волосами и испуганным видом, лежал мальчуган. На вид ему лет одиннадцать, столько же, сколько и Артуру, кудрявые волосы были похожи на коричневое облачко, серые глаза, наполнились страхом, а тоненькие губы дрожали, словно на морозе в середине января. В целом, очертания его лица, было приятным, да и веснушчатые щёчки служили неким украшением к его лицу, а ямочка на подбородке, вполне походила на отдельный вид искусства. Однако приятное лицо, дополняла унылость и поникший вид, словно он всегда таков, с самого его рождения.

–Поймал!– крикнул Артур. Но, что же делать дальше? Об этом он пока не подумал, не успел, но что–то явно надо было делать. Не оставлять же его безнаказанным, поглядите только на его руки, все в крови и горят от боли. Артур подумал, не долго, и решил, что пару оплеух, вполне сойдут за наказание, но перед этим, он намеревался выяснить причину его такого безрассудного поступка, зачем же он кидался в него камнями, а затем удирал, словно от чудовища.

–Гадёныш!– Рявкнул на него Артур.– Зачем ты это сделал?

–Что именно?– спросил мальчуган.

–Что именно?!!!– спросил Артур.– Не притворяйся и не лги мне. Зачем, ты, кинул в меня камень?

–Какой?– спросил мальчуган, волосы его слиплись от пота, на лице, коричневыми пятнами осела грязь, а по рукам струилась кровь и заполняла трещину в земле.

–Вот этот!– крикнул Артур, он подобрал с земли серый камушек, заострённый в концах и швырнул в испуганного мальчугана.

–Не надо! Не кидайся! Больно.– просил его мальчуган. Но, так как день у Артура явно не задался, сегодня, он был настроен иначе и не готов смилостивиться над хулиганом, годы в тюрьме, его научили, что дорога милости и простодушия, приводит только к вечным изнасилованиям, это он познал на собственной шкуре. Наверное, он бы мог проявить доброту и простить все обиды, но руки горели от боли, нет, горели слишком мягко, они полыхали и нагоняли на Артура огромную волну ярости.

Всё! Всё! Хватит! Одумайся!– кричал мальчик, но его крики, были пустотой, по сравнению с той злобой, захватившей разум Артура и заставлявшей кидаться его камнями.

Камень летел за камнем, снаряды сыпались градом. Позже, Артур стал подбирать не один камушек, а несколько и большой кучей, швырялся в мальчугана, который свернулся калачиком, закрыл голову руками и что–то мычал себе под нос, вроде бы, он просил помощи, однако помощи на горизонте не виднелось. А камушки то ли увеличились в размерах, то ли это боль усилилась, но дабы избавить себя от этих мучений, он попытался встать на ноги и побежать. Однако камушек, на большой скорости врезался в его кудрявые волосы и застрял в них, а сам он, свалился на землю и вновь свернулся калачиком. Один из камней, наверное, самый изворотливый и пронырливый, каким–то невиданным образом, просочился сквозь защиту в виду рук и на приличной скорости рассёк ему бровь. Не сильно, но больно и у мальчугана, что–то звякнуло в голове, и он стал понимать, что надо бы сменить тактику боя и из защиты, перейти в наступление. Мальчуган подобрал тот самый камушек, который так безжалостно изувечил ему бровь, наверное, скорее всего, возможно останется ссадина. Но его не беспокоила, какая–то там ссадина, ведь он может пострадать куда больше, если прямо сейчас, не отгонит от себя, озверевшего Артура. Что он и сделал, пока Артур, ползал и подбирал снаряды, он вышел из позы калачика и швырнул в него камень, который на огромной скорости, пронёсся сквозь воздух и влетел прямо в лоб. Артур, явно, не ожидая, такого поступка, попятился назад, однако быстро собрал все силы в кулак и побежал подбирать хаотично разбросанные по земле снаряды. Мальчуган, когда увидел, с какой неистовой скоростью Артур подбирает камни, решил не отставать от него и тоже принялся пополнять боеприпасы. И вот когда их кулачки, не могли больше вместить в себя снаряды, когда обойма заполнилась до краёв, а свирепые глаза, столкнулись друг с другом, между ними завязалась безжалостная перестрелка.

Они стали метаться из стороны в сторону и метать друг в друга снаряды, раз за разом, нанося, друг другу увечья. Маленькие башмачки топали по земле и поднимали вверх пыль, растения, превратились в зрителей, а битва по накалу страстей, ничем не уступала настоящей перестрелке, где вместо камней использовали огнестрельное оружие. Какие–то снаряды летели мимо и исчезали в кустах, а некоторые падали прямо в цель, как говорится в яблочко, один из снарядов, выпущенных тем мальчуганом, в кровь, разбил губу Артуру.– Лови гадина!– крикнул мальчуган. Но Артур в свою очередь, оказался не плохим метателем камней и в ответ запустил заострённый камушек, прямо в лицо своему врагу и на щеке, оставил красную полосу, откуда каплями хлынула кровь.– Получай, деееерьмо!– воскликнул обрадованный Артур, и они продолжили перестрелку.

Однако битва не осталась без внимания, заключённый, похоже, обрабатывал, где–то неподалёку растения, услыхал странные крики, вздохи и бесконечную брань. Любопытство без особых усилий, взяло вверх над разумом, и повела его на звуки. Заключённый прополз, сквозь гущу растительности, смял цветы, ох, узнает, тот усатый надзиратель, попадёт же ему по шее. Однако, его не волновали цветы, сейчас он пытался сквозь кусты разглядеть, что же за побоище там происходит, но широко раскрытый рот, откуда хлестала слюна и истошный вопль Артура, это всё, что он смог разглядеть, ведь в него, тут же, на невероятно огромной скорости, полетел камень и попал прямо в глаз.– АААААА!– закричал заключённый и свалился в гущу растения, а затем, закрывая, ладонью подбитый глаз, на корточках выполз из кустов. Однако любопытство и по большей части камень, а если углубиться то всему виной Артур, навсегда, лишил его правого глаза.

Вопль заключённого, на секунду прервал перестрелку, но лишь на секунду, дальше всё вернулось на круги своя. Где измождённый погоней и перестрелкой Артур, истекавший кровью, выжатый, словно лимон мальчуган, продолжали швырять друг в друга камни, маленькие, большие, круглые, тупые, острые, всё, что могло полететь на огромной скорости и причинить боль, со свистом рассекали воздух и летели мимо, иногда по назначению. Вся перестрелка, сопровождалось диким воплем, как от Артура, так и от мальчугана. Вслед за камнями, они обычно кидали оскорбления, если, конечно, на это у них хватало сил. Но со временем, оскорбления, так же, как и камни подходили к концу, а идти по второму кругу у них не было сил, да и самого желания, уже не осталось, а усталость, притупляла всякую боль, которая вызывала гнев и разъярённость.

И вот когда камни и оскорбления, подошли к концу, когда последний снаряд пронёсся на огромной скорости, и влетел в плечо Артуру, а падаль, стала последним оскорбление, которое выползло из уст, перестрелка закончилась. Однако лишь перестрелка, они обязаны были выявить победителя, дело чести, как–никак. И они пошли в рукопашную, с криком: «ААААААААААА»! Рванули друг на друга, вцепились в глотки и свалились на землю.

–Получай гад!– кричал Артур и посылал в мальчугана град ударов, но по сравнению, с жёсткими и острыми камнями, маленькие кулачки Артура, казались наслаждением. Мальчуган больше не сопротивлялся, он лишь выставил руки вперёд и защищал своё личико от ударов, а Артур бил и бил паренька, пока руки, сами, не перестали откликаться и подавать признаков жизни, они плашмя легли на паренька и превратились в студень.

Артур свалился на землю, силы покинули его, а усталость напрочь отбивала любое желание продолжать биться. Он тяжёло дышал, но не тяжелее того мальчугана, который продолжал закрывать лицо руками, он застыл на месте, но тяжёлое сопение, показывало, что он дышит, а значит живёт. И он был рад, тому, что он не забил его до смерти и камнями не нанёс ему тяжёлых увечий, глаза вроде целы, зубы на месте, нос не набекрень, всё при нём.

–Слышь дурак! Тебя звать–то как?– спросил Артур и привёл дыхание в порядок, перестал запыхаться, а вместе с дыханием, постепенно приходил в себя и рассудок, что довольно тяжело, особенно в нынешней ситуации, когда вроде бы ничем не примечательная погоня, перетекла в кровавую драку. Где победил мир, вот только поспособствовало этому миру, мордобой.

–Макс.– он тяжело дышал, на лбу, до сих пор, проступали капельки пота, они струйками текли по нежной коже, иногда сливались воедино и втягивали в свою солёную компанию капельки помельче. Иногда текли в одиночестве и зачастую, проходили дальше, нежели большие, они были чересчур приметны и Макс, обычно уничтожал их одним прикосновением, тёплой ладони.– Урод.

–А меня Артур.

–Ну, привет, Артур.– сказал Макс, он еле отдышался.

–Ну, привет.– ответил Артур.– А вот теперь ты мне объясни. Зачем ты кидался в меня камнями? И зачем удирал от меня, словно увидел овчарку.

–Да не знаю я.– сказал Макс и уткнулся носом в коленки.– Чего пристал?

–Да ничего.– сказал Артур.– А ты вообще кто? Только не говори, что заключённый, не поверю. Да и одёжка на тебе иная, не то, что на мне.

–Нет, я не заключённый.– сказал Макс.– Бери выше! Я сын самого Джонни Филча!

–Кого?– спросил Артур, искренне, не понимая, чьё имя он сейчас произнёс.

–Джонни Филча! Первый человек в тюрьме, после самого Даргуса, а он здесь самый главный.– сказал Макс из него так и выпячивалась наружу гордость, что он сын Филча.

–Дерьмо твой Даргус.– сказал Артур и на него нахлынули воспоминания о той ночи, пять лет назад, а особенно ему запомнилась дубинка в руках Даргуса.

–Сам ты дерьмо.– сказал Макс.– А когда я выросту, я стану точно таким же, как мой отец.

–Таким же унылым?– спросил Артур.

–Нет! Надзирателем, я стану надзирателем.– сказал Макс.– Я стану здесь самым главным и никто мне не посмеет перечить. А тебя я повешу.

–Неа, у меня ты только сможешь поцеловать мой зад и получить по морде.– сказал Артур, теперь уже из него выпячивала гордость, а сам он был несомненно рад тому, что может похвастаться своим особым положением среди надзирателей.– Я тут как бы, неприкосновенный.

–Какой? Какой?– спросил Макс, он впервые услышал, столь мудрёное слово и не понимал значения.

–Ну, то есть, меня никто здесь не тронет.– сказал Артур.

–И почему же?– спросил Макс, они не заметили, как прижались друг к другу вплотную и на время позабыли о той кровопролитной битве.

–Потому.– сказал Артур.– Мой отец, свергнутый король Боар.

–Что?– спросил Макс.– Ты серьёзно считаешь, что я поверю в эту чепуху?

–Это не чепуха, а чистой воды правда.– сказал Артур.– Не веришь, спроси у своего отца.

–И спрошу.– сказал Макс.

–И спроси.

–И спрошу.

–А ты сам–то здесь какими судьбами?– спросил Артур, он смотрел ему в глаза и не отводил от них взгляда, как бы показывая, своё преимущество, пускай и не физически, но эмоционально уж точно. А Макс растёрянно водил глазами по сторонам и чувствовал некое неудобство в общении с ним, он никак не мог пристроить глазки, то в кусты посмотрит, то наверх, то ботиночки свои по изучает.

–Меня отец сюда иногда приводит.– сказал Макс и продолжал растерянно глядеть, на что попало.

–А заключённых не боишься? – спросил Артур и глядел на него, навевая, атмосферу напряжения.

–Отец говорит, что они никого не тронут, потому, что умом тронутые и боятся всего на свете.– сказал Макс.

–А как же я?– спросил Артур.

–Ты?– спросил Макс, словно принижал его перед собой.– Да я тебя почти одолел.

–Ага, конечно.– сказал Артур.– Верь в свою чепуху дальше. Если бы не усталость, то ты бы стал трупом.

–Не неси ерунду!– воскликнул Макс.– Если бы я от тебя удрал, то оставаться тебе навсегда в дураках.

–Ты только и можешь удирать, как последний трус.– сказал Артур.

–Не удрать, а скрыться.– сказал Макс.– Это разные вещи.

–Ладно, давай лапу.– сказал Артур и протянул ему руку, на кончиках пальцев, перемешавшись с грязью, засохла кровь.

–Что?– спросил Макс.

–Руку давай.– сказал Артур.– Пойдём, приведём себя в порядок.

–Куда?– спросил Макс и вцепился ему в руку, а Артур, потянул его на себя и тяжело, кряхтя, он поднял его на ноги.

–В теплицу.– сказал Артур. Теперь они шли вместе, не кричали друг на друга, не пытались убить и даже поймать, а затем надавать оплеух, сейчас, они были похожи на двух друзей, знакомых вместе с детства. Такими друзьями, с которыми обычно делятся самыми сокровенными тайнами и уж никак, они не были похожи на заклятых врагов, готовых забить друг друга камнями.

–Ого… Ты проведёшь меня в теплицу?– спросил Макс.

–Да, я там работаю.– ответил Артур.

–Да ну, а правда…

Они всё дальше и дальше отдалялись от места побоища, где на земле виднелись капли засохшей крови, а камни, разбросанные по тропинке, служили напоминанием того, что именно в этом месте, сквозь драку и кровь, зародилась крепкая дружба.

***

Дни сменяли друг друга. Один за другим, они шагали в одном бесконечно длинном ряду и постепенно, их размеренный монотонный шаг, прибавил в скорости, да так, что они уже не шагали, а вовсю бежали. Настолько быстро, что Артур был не в силах за ними угнаться и, в конце концов, он потерял времени счёт. Но, по правде сказать, ему без времени стало легче, а в таком беззаботном, безвременном и безграничном состоянии, он и не заметил, как пролетело полгода.

Такая вещь, это время, беспощадная, местами справедливая, а местами и нет, но хуже всего, это время потерянное напрасно, а на что оно потеряно никто не знает, да и не узнает, это же время, мы его постоянно на что–то тратим.

Вот и Артур не знал, на что он истратил лишний часик времени, а не знал он того, потому, что потерял ему счёт, но от того ему хорошо, нет времени, никуда не надо торопиться, бежать, а затем убегать. Когда есть время, все чего–то ждут и правильно, ждать всего чего–то или кого–то надо, но надо знать что.

И вот эти потрёпанные жизнью заключённые, тоже чего–то ждали, вот только чего? Может чуда? Или просто–напросто дожидались, когда минует очередной день, а за ним другой, дабы пройти дальше, чтобы приблизиться к свободе, ведь они по–прежнему ждали и верили в своё освобождение. Они шагали изо дня в день, по длинной лестнице, но вместо долгожданной и всеми обещанной свободы, они получали кучу дерьма на огромной лопате, такого пахучего, ох уж и наивный этот народ, заключённые, верить в освобождение, после того, что они совершили, в своей и без того ужасной жизни.

Как я уже говорил, пролетело полгода, хотя по неверным подсчётам Артура, шёл лишь третий месяц или четвёртый, но где–то в этом промежутке, кому какая разница. Ведь эти полгода, он не прозябал, где–то там, на задворках жизни, эти полгода жизни, он дышал полной грудью свободы. Он заглатывал потоки счастья и ласкал ими стенки лёгких и испытывал неимоверное наслаждение, когда понимал, что всё идёт на лад. Конечно, глупо считать, что его жизнь, якобы улучшиться, нет, его жизнь уже никогда не станет прежней, она неминуемо будет катиться вниз, в бездну и когда–нибудь там затеряется, а сегодня, она катилась слишком медленно и давала Артуру иллюзия того, что всё будет хорошо, но плохая эта вещь, давать кому–то иллюзии.

Как я уже говорил, Артур наконец–то приблизил себя к счастью, он, конечно, не полностью обрёл его, однако пару раз вдохнуть того самого счастья, ему удалось. Отношение с Абрахамом были, что ни на есть хорошими, его пребывание в тюрьме, давало Артуру доныне не виданные здесь вещь, например, курительную трубку и табак в придачу. Представьте себе трубку, в месте, где строго настрого были запрещены посторонние предметы. Трубка сама по себе была миниатюрной, не ту, которую вы привыкли видеть у стариков, длинные, закрученные донельзя, эту можно было спрятать в ладони, раз, сомкнул пальцы в кулак, и нет трубки, лишь дымок, окутавший их беззаботные лица. Правда, табак был, довольно прескверным. Как без устали твердил Абрахам, когда кончиками пальцев, хватался за конец трубочки и окутывал себя дымкой: «Я пыхтел, тот же табак, что лежал в королевских трубках, так, что я знаю, как должен ощущаться на вкус настоящий табак. И я со всей своей уверенностью, заявляю тебе мой друг, что это дерьмо, а не табак». А затем, он вновь затягивался и пускал по воздуху дымные кольца, которые вмиг исчезали, от небольшого порыва ветра. И стоит сказать, что Абрахам не лжёт, порой при налётах, ему действительно удавалось нажиться парой коробочек, забитых до краёв изысканного табака. Обычно, он делился трубкой с Артуром, однако он в силу своей юности и неопытности, при первой затяжке чуть не отхаркал на землю лёгкие, кашель был неутомимым, Абрахам решил, что всё настал твой конец, братец, как же это нелепо, помереть от первой же затяжки. Однако, Артур через пару секунд пришёл в себя, а кашель потихоньку утих и он по новой, только вот уже с великой осторожностью вновь потягивал трубочку. Чаще всего, Артур курил торопливо, что сильно раздражало Абрахама и в такие минуты, он обычно, брал трубочку в свои руки и поучительно говорил: «Смакуй друг мой, смакуй. В дальнейшей жизни тебе, это сильно пригодиться. Не торопись, тут, это ни к чему». Изображал он учителя, с трубкой в руке.

Курили они исключительно в саду, где–нибудь, в окружении вечно молчаливых и зленных кустов, они–то уж точно никому ничего не расскажут, сдержат свои рты на замке. Даже если не сдержат, то их мудрёный язык, шелест листьев, всё равно никто не понимает, а если кто–нибудь и понимает, то ему всё равно никто не поверит. А самое главное, вдалеке от посторонних глаз, ладно если надзиратель, застанет за курением, то сделает вид, что ничего не заметил и пойдёт дальше подгонять дубинкой своих доходяг заключённых, как–никак, курит сам Абрахам Фицжеральд. А если увидит заключённый, то тут стоило ожидать две реакции, либо он попытается её стащить, либо начнёт клянчить, а это не есть хорошо, раз пришёл один, значит придёт и другой. Получается, что курительную лавочку, прикроют, а такого они ни коим, образом не желали.

Помимо курительных снастей, для них проносили, что–то новое, однажды пронесли конфеты с нугой, отвратительные на вкус, если ты его ешь ежедневно, однако самые вкусные и вообще, чудо кулинарии, если тебе они достаются, впервые за пять лет. Конфета была настолько вкусной, что Артур даже спустя время, продолжал чувствовать на своём языке вкус нуги и начинки, как рот наполнялся слюной, получая, неподдельный оргазм. Терпкая конфетка, нежно ласкала полсти рта, плавно ложилась на язычок, затем зубами сминалась в комочек и залитая слюной, плавно опускалась в желудок, где исчезала на веки вечные. Ели они те конфеты всю ночь, откусывая, маленькие ужасно горькие, но безумно вкусные, коричневые кусочки и, чувствуя, как рот сходит с ума от еды, которую чувствует язык. Не бумажная каша, а настоящий вкус, правда, горьковатый, но их языки радовались даже этому.

Все эти радости с воли им проносил один надзиратель, молоденький, изрядно сухощав, щёк нет, лишь неглубокие впадины, а образ скелета, на который натянули кожу, дополняли скулы торчащие наружу. На лице виднелась явная нехватка мясца и жирка. В общих чертах, костлявый паренёк, силой его явно обделили, но вот смелости у него хватало на двоих, ведь у других надзирателей кишка тонка, настолько, что поход в туалет, становился для них настоящей мукой, куда уж там проносить строго запрещённые предметы. Но нарушал правила он, не за деньги, нет, Абрахам не пообещал ему рассказать, где он закопал, краденое золото и нет, он рисковал своей шкурой, не из–за угроз. Совершал он столь рискованные поступки по доброй памяти и воли. Подвиги Абрахама, это словно не воровство, а лодка для спокойного плавания, в дальнейшей жизни, будто он знал всё наперёд.

История эта берёт своё начало из недалёкого прошлого, когда Абрахам по–прежнему наводил жути на богатеев и безжалостно лишал их нажитого, руками простых рабочих, добра. Так вот, в один из солнечных дней, при очередном грабеже, количество которых они не считали, да и не зачем, за них, всё делала королевская стража, Абрахам с бандой, направился на очередную вылазку в город. В этот раз жертвой стал купец, один наибогатейших среди купцов в стране и самый богатый в городе, говорят, что ел он из золотой посуды, и как оказалось, слухи на этот раз не лгали.

Грабёж на сей раз, не доставлял столь мучительных проблем, как например, ограбление художника Жутто Чессаре. Здесь, всё было проще простого, проникнуть в дом, на окраине города и вынести добро. Купец явно не отличался умом, хоть на то время, они не были столь известны, но слушок по городу ходил, что якобы на просторах леса, где–то в небольшой деревушке, обосновалась банда воров, которые грабили только богатых и делились награбленным добром с простолюдинами. Однако, он не решился выставлять охрану возле дома, слишком дорого, посчитал купец, за свою скупость, он и поплатился. Как и твердил им разведчик, одноногий старичок, в прошлом солдат, а сегодня калека, за плату, довольно большую он разузнал, что в тот день в доме осталась лишь прислуга, ни охраны, ни хозяев. А значит, дело плёвое, без сопротивления залезть в дом, связать прислугу, она–то им точно не помешает, они в такие дела не лезут и уж точно не готовы защищать чужое добро. Обычно они сразу поднимали руки вверх и падали на пол, а при виде дула револьвера выдавали все тайники, а затем, когда прислуга обезврежена, со спокойной душой, без суеты и тревоги, вынести всё добро. Нет, бывали случаи, когда в кого–нибудь из прислуги, вселится настоящей боец, но оружие в их руках, было безобиднее грудничка, сосущего материнское молочко, так, что, зачастую, прислуга не представляла, из себя даже зачаток угрозы.

В городе их знали, и проникнуть в город нужно было незаметно. Для такого важного дела, они раздобыли старую, не примечательную телегу, гружённую сеном. И под толщей, засохшей травы, жёлтой и чересчур колючей, однако они стерпели все неудобства, знали, чем занимаются и не ныли, банда без препятствий проникла в город. Стража стояла на ушах, проверяли всех, кто, так или иначе, походили на тех подозреваемых. Однако мечом ткнуть стог сена, они не решились, не поверили, что опасные бандиты, могли спрятаться в телеге, тем более, телегу вёз старик, с миловидной наружностью.

Телега была старой, отработала свой положенный срок и должна уже лет как десять уйти на покой. Но вот владелец телеги, так не думал, едет, значит всё отлично, несмотря, на то, что сама телега отсырела, а повозка постоянно тряслась и подкидывала стог сена и банду, которая билась о кривой пол, где местами выпирали доски, они больно врезались в тело и оставляли синяки. Но страдания обычно окупались сполна, когда они выносили чемоданы дорогой одежды, небольшую мебель и прочее добро.

Старичок остановил телегу и вместе с телегой, тот кошмар, который творился в стоге сена. Он слез с козлов, огляделся по сторонам, никого из королевской армии, лишь девчушка, с длинной косой, хромая на ногу, блуждала по улице и клянчила у прохожих милостыню, но те в свою очередь, делали вид, что её не видят, а поодаль на углу, возле дешёвой таверны, напевал неприличные песни пьяница. В целом тише только в пучине океана, а значит, пора подавать условный сигнал и незаметно растворится, в ближайшем переулке. Старик огляделся ещё раз, картина оставалось прежней, лишь пьяница перестал горланить и в пьяном бреду, свалился на землю. Затем старик подал знак, три отрывистых стука, о деревянную стенку, а сам, незамедлительно скрылся в ближайшем переулке.

Без особо шума, лишь старушка телега, кряхтела и стонала, они появились на небольшой, почти безлюдной улочке, возле дома купца. С головы до ног, покрыты сеном, словно в жёлтом камуфляже, который сыпался с одёжки и оставлял за собой узкую золотую дорожку. Так же, бесшумно, они появились в доме купца, и также, бесшумно, вынесли всё добро. Дело оказалось, настолько лёгким, а дом большим, что пока они по–тихому, выносили всё добро. У прислуги, даже мысль не промелькнула, чьи это башмаки, так торопливо пачкают, дорогостоящие ковры. А азартолюбивый Чико, даже, успел поспорить с Гастоном на то, что они без особых усилий и непомерного труда вынесут всё богатство и останутся в тени, полностью незамечены.– Давай!– сказал Гастон и растянул на своём радостном лице, широченную, до самых французских, бледных щёк улыбку, потряс ему руку, что дико смутило Чико. Гастон изучил взглядом комнату, подобрал вазу, покрутил её в руке и разбил о стену, осколки разлетелись по комнате, а раскатистый шум по дому.

Конечно, торопливые шаги в доме, могли быть вещью обыденной, но вот бьющиеся вазы, нет. И на такой подозрительный шум, сбежалась вся прислуга, как и полагалось, они все до единого, подняли руки вверх.– Это ограбление, суки!– крикнул Чико и наставил на их морды револьвер, дуло которого блистало на фоне испуганных лиц и отбрасывало по бежевым стенам, солнечных зайчиков. Прислугу тут же связали, а краденое добро, тут же вынесли, все запасы подчистую, оставили лишь неподъёмную мебель и невнятно мычащую, словно коровы на пастбище, связанную на полу охрану. Грузили всё быстро и максимально незаметно, одно другому не мешает, скажете вы, мешает, но не сегодня, тот солнечный день задался на славу. Настроение было приподнято до неприличия, и они решили, раздать всё добро жителям деревушку, которая их так кормила и оберегала. Но так, как деревня была маленькой, многие семья, резко разбогатели. Однако в тот день, помимо простых крестьян, он обогатил, очень бедную старушку, горбатую, словно в спине вырос холм, седые волосы, спадали на потухшее лицо. Она часто смотрела вниз, будто глаза были чересчур увесисты и тяжелы, словно попросить помощи для себя, было из ряда вон, значило переступить через порог гордости и пасть настолько низко, что клянчить милостыню, к тому же у бандитов. Абрахам посмотрел на неё, она мялась от неуверенности, молчала и смотрела то в одну, то в другую сторону, словно пыталась увести свой взор, от нерешительности, которая так нахально, подступала со всех сторон. Бормотало на пока не оглохшее ушко, один–то у неё оглох подавно, а правое, хоть кожей и ссохлась, а слышало прекрасно: «Уходи, не надо, не проси».

Абрахам, взглянул на неё, на глаза, которые вопрошающе таращились из–под морщинистого, словно корка мандарина лба, где нервно колыхались седые волосинки, и он всё понял, всю просьбу без единого слова. Он велел отогнать телегу к дому и выгрузить всё самое дорогое, что ей пригодится для хозяйства. В тот день он как раз и увидел его, того паренька, в помутневшем окне, он зацепил на себе его взгляд, но не придал тому особого значения, лишь одобрительно пощурился, а затем вновь принялся отгружать богатства.

Как позже оказалось, когда Абрахам протягивал руку помощи той горбатой старушки и его семье, он и не заметил, как пополнил свои ряды, верным соратником, который поклялся, что будет помогать Абрахаму, во что бы то ни стало, пускай на кону, будет стоять его жизнь, а помощью станет, убийство стоглавого дракона.

Абрахам исчез из жизни парня. Однако сам парень не желал исчезать из его жизни, по крайне мере, пока не отплатит ему сполна, за ту оказанную помощь, в те трудные минуты. Шли недели, месяцы, утекали из–под ног, а годы махали руками на прощанье и со временем паренёк вырос, но остался человеком слова. Парень поднялся на ноги, сколотил состояние, завёл жену и детей, но не позабыл того обещания, которое он дал, стоя, у окна, когда мускулистые руки Абрахама, складывали на землю дорогую одёжку. Однако момента для выполнения своего обещания не подворачивалось, пока он через лазейки и пытки, не разузнал, куда повезли Абрахама и под теми же пытками, но теперь уже вместе с подкупом, его отправили в ту самую тюрьму, под видом простого надзирателя.

Он бросил семью, спокойную жизнь, но прежде всего свободу, ради того обещания, которое он дал самому себе. Тот день засядет глубоко, настолько, насколько, это возможно, в памяти, как у Абрахама, так и у самого паренька. Они узнали друг друга по взгляду, но не кинулись на шею обниматься, целоваться, не стали показывать свои чувства, потому что нельзя, показывать то, чего нет. Они обмолвились парочкой слов и расстались так же быстро, как и встретились. Следующая встреча, произошла, через пару дней, в саду и там–то им удалось пообщаться друг с другом сполна, не перекинуться парочкой слов, а в деталях обсудить дальнейшие планы. И с тех пор, Абрахам стал, часто уединятся вместе с тем пареньком, где–то в кустах, надолго и без Артура, он оставлял его наедине с самим собой или вместе с Максом, а сам куда–то уходил. А Артур раздражал тот факт, что от него вновь, что–то скрывают и как только Абрахам возвращался к нему, он кидался на него с бесконечными расспросами. Куда ходил? Зачем? О чём беседовали? И ещё сотню сверху точно таких же вопросов, которыми он закидывал Абрахама с ног до головы и пытался выудить хоть что–то, но тот постоянно отнекивался и уходил от разговора. Говорил, что такое детям не рассказывает, а Артур от таких слов бесился, куда с большей усердностью и обижался, что его клеймили ребёнком, для него, слово ребёнок, являлось оскорблением.

Со временем костер любопытства погас, но не совсем, угольки ещё обдавали жаром и обжигали, всех, кто посмеет, к ним прикоснутся. Артур постепенно переставал осыпать его вопросами, но не окончательно, он по–прежнему кидал парочку вопросов в его сторону, в надежде, что на вопрос, последует ответ. А почему бы и нет? Однако всё оставалось на своих местах, Абрахам отказывался отвечать на вопросы и твердил, что это, для его же блага. Но какое может быть благо, когда от тебя что–то скрывают, тем более, когда, это делает твой лучший друг? Задавался этим вопросом Артур, вопросом, на который, не было ответа, вернее он был, но он постоянно отнекивался.– Ладно.– подумал однажды Артур.– Я узнаю твой секрет Абрахам, ведь тайное всегда становится ясным, как солнышко на небе.

С каждым днём, Абрахам, всё чаще и чаще удалялся с тем пареньком в гуще растений и тем чаще, Артур оставался наедине с Максом и тем больше, убеждался в ненормальности его друга, не самого близкого, ближе всех стоял Абрахам, а Макс чуть подальше, где–то на пару метров от вытянутой руки. Не то, что Абрахам, тот стоял вплотную, настолько, что своими развесистыми ушами, мог спокойно услыхать, все мысли, беззаботно, метавшиеся из стороны в сторону, в его голове.

Макс по мере близости их знакомства, становился на глазах у Артура, немного, да что уж там немного, намного, странноватым, нежели в самом начале знакомства. Он слишком обожал работу надзирателя, наверное, по этой причине, они никогда не брали его с собой пыхтеть трубку, боялись, что тот сдаст всех с потрохами. Однако Артур, не переставал с ним общаться, несмотря, на предупреждение Абрахама: «Не приближай этого парень к себе слишком близко, мне он не нравится». Артур согласился с ним, но не до конца, хотя изредка, прокручивал то предостережение. Но продолжал укреплять фундамент дружбы с Максом, накладывая, поверх того слоя, новый, пока он не окрепнет, до того самого состояния, когда можно будет по камням возводить дом. Однако дома не виднелось даже на бесконечно длинной полосе горизонта, но со временем фундамент крепчал, а с ней крепчала и дружба.

Их стремглав мчащейся, по бескрайним полям и равнинам, скалам и холмам, повозку отношений, мог притормозить Абрахам, однако его не было рядом, когда они с Максом вытворяли в саду шалости и тем самым сближались друг с другом. А предостережение Абрахама, осталось где–то там, в самом тёмном, всеми забытом уголке, его необъятной памяти. И рука об руку с Максом они бродили по зелёному саду, где по разным уголкам были разбросаны измученные тяжкой работой заключённые, они вытворяли всякую всячину, но в основном шалили.

Как–то Макс, пронёс с собой рогатку, выструганную из толстых ветвей, вечно плачущей ивы. Он стругал её два дня, затем стащил резинку, натянул и породил на свет чудище, названное рогаткой. Руки Макса были изрядно малы и неопытны, поэтому рогатка, получилось немного кривоватой, однако стреляло она довольно метко, и порой снарядом разрывала плоть очередной жертве. За мощь и меткость, рогатке простили её уродство, и стоит сказать, они привязались к ней и когда выпала возможность, получить правильную, выструганную опытными руками рогатку, они разом замотали головой, отказались, не захотели выкидывать «Молнию», так её прозвали ребята. И вместе с молнией, они растворялись в гуще растений и устраивали охоту на чьи–то задницы, надзирателей не трогали, с теми Артуру лучше не портить отношения, так, что они зачастую стреляли по заключённым. Тут заключённый, либо прятался в кустах, либо с бешеным лицом, словно бычара, только мелкая и с козлиными рожками, метался по округе в поиске хулиганов, однако находил он на свою задницу лишь новый снаряд, который со свистом рассекал воздух и влетал в ледяную задницу заключённого.– Дааа!– хором кричали мальчишки, а затем со всех ног, удирали от заключённого, тот запыхался, матерился, одной рукой старался дотянуться до мальчуганов, а другой, закрывал, кровавую течку в заднице.– Догоню! Убью!– кричал вслед убегавшим мальчишкам заключённый, однако в миг, получал дубинкой по спине, от надзирателя и возвращался к работе.

На этом погоня, обычно завершалась, затем они на время удалялись в лаборатории, и пока Артур клянчил у доктора возможность, поработать с растениями, Макс со сверкавшими от любопытства глазами, молча, погружался на стул и на время, становился зрителем. Он хотел было спросить о том или ином растении, но не решался, лишь слушал, как доктор говорила мудрёные слова: Orchidáceae, Cannabaceae, Urticaceae, Túlipa, Rósa spinosíssima, Dáhlia. Так она называла растения и заставляла Артура говорить точно также.

Вечно молчаливое сидение где–то в сторонке, пока в лаборатории полным ходом, шла работа, дала, свои плоды, и Макс стал говорить теми же словами, которыми доктор, разговаривал с растениями. А Артур, противился доктору и продолжал говорить так, как ему заблагорассудиться. Как–то доктор, позвала Макса, постоять рядом, но тот сухо ответил: «Нет», он продолжил играть роль наблюдателя и со стороны, познавать особенности тех или иных растений. Макс не питал особой любви к растениям, да и таланта, как у Артура у него не наблюдалось. Он сидел и смотрел, на то, как два человек, трудились в поте лица, бегали по лаборатории, пристально глядели на растения, будто ждали от неё слов, но получали ничего и продолжали бегать то туда, то сюда, наливая, необычайно сложные по составу жидкости всех цветов, то в одну, то в другую пробирку. Он просто–напросто, наблюдал, как работают люди, как их руки, уверенно двигаются вдоль растений, как они с великой осторожностью, наливают по махоньким каплям раствор по пробиркам. Следить, как протекает очередной рабочий день, глядеть на уверенность их взглядов, смотреть на то, как на свет поражалось что–то новое.

Иногда работа, заканчивалась раньше времени, то тогда доктор, разрешала Артуру отлучиться. И раз подворачивался такой удачный момент, то его, ни коим, образом, нельзя было упускать, а тем более упускать возможность, побегать по зелёным просторам сада, среди кустов, цветов, и оставлять синяки, на худощавых задницах заключённых.

Затем, когда работа подходила к концу, а стадо заключённых, под пристальным контролем дубинок, стекалась к выходу, Артур, не, хотя, прощался с Максом. И вместе с Абрахамом уходил к себе в неуютную камеру, где всю ночь напролёт, они травили увлекательные байки, а затем, если сон с великой благодарностью снисходил на них, то сладко дремали. А после, всё по старинке, Абрахам, вновь отлучался с тем пареньком, а Артур сближался с Максом.

***

День за днём, неделя за неделей, так и пролетело три месяца, словно их и не было. Каждый день, являлся зеркальным отражением предыдущего, с мизерными изменениями, настолько мизерными, что с ног до головы, вооружённый глаз, был не в силах разглядеть их. А то время, что Абрахам, посвящал тому пареньку, увеличивалось с каждым днём, но он по–прежнему отказывался обсуждать любой вопрос, который, так или иначе, окольно или прямиком, касался, даже махонькой деталью, того паренька. Грубое нет, иногда сухое или тяжёлое мотание головой, а также молчание, стали всеми ответами, на все те вопросы, которыми Артур осыпал, вечно–задумчивого Абрахама.

И вот настал, тот неминуемый день, когда Абрахам, вновь отлучился с этим пареньком, только на сей раз, он на протяжении всего дня, ни разу, не попался на глаза Артуру, словно испарился, у кого ни спроси, никто не знал, никто не видел. А сам Абрахам, перед уходом, шепнул ему на ушко: «Не жди меня, приду поздно». Что значило это, не жди меня, а сухое, приду поздно. Как так–то, не ждать, а чего тогда делать, если ты сам навиваешь на меня тревогу, думал Артур и маячил вокруг доктора. Пока та в свою очередь, пыталась донести до него очередную мысль или попросить помочь с растениями. Однако получала она либо совсем не то, либо вовсе сухое молчание, а порой кивающую, без остановки голову.– Артур, ты меня слышишь?– спрашивала доктор и щёлкала пальчиками, перед его вдумчивыми глазками.– Да, да, я вас, прекрасно слышу…– без устали отвечал Артур на пощёлкивание.– Так… Всё с тобой ясно. Иди, погуляй, а когда, соберёшься, возвращайся ко мне.– сказала доктор и выпроводила Артура за порог теплицы, прикрыла за собой дверку и окунулась в растения. А тревожная фигура Артура, села возле порога и вдумчиво глядела туда, где колыхавшиеся листья шиповника, громоздились друг на друга, а тёмный уголок, куда не доходили ветви шиповника, становилась пустотой, бескрайней и неизвестной пустотой. Однако всю эту пустоту и загадку, развеял исхудалый силуэт заключённого, лицо которого обросло колючей бородой, возможно в ней скрывалась, планета вшей, он постоянно чесал эту бороду и матюкал всё, что попадалось под руку, под раздачу попал даже куст шиповника. Заключённый испражнился на бедный кустик, не повезло же ему, а затем потрепал ветви, листья которого местами осыпались и плавно опустились на землю и он вновь матюкаясь, исчез за ближайшим углом. А униженный шиповник, немного трепыхнулся от неистового возмущения: «Да как, Вы, могли так со мной!», он шелестел листьями, однако его слова, остались не услышанными и кустик, ещё немного поныл, а затем, принял исходное положение. А Артур вновь стал глядеть, на тот тёмный уголок, меж ветвей и зелёных, хотя местами уже пожелтевших листьев, значит, подумал Артур, скоро опадут, а шиповник обнажится до неприличия и покажет всей округе свои колючие веточки.

Артур продолжал сидеть возле порога теплицы и гадать, что же от него пытаются скрыть. Однако в голову приходила только всякая бредятина, в виде двухголовой лошади или дверью в параллельные миры. Артур подумал над всей этой бредятиной, лоб поморщился в раздумье, но ничего толкового в голову не приходило. Так что, он прогнал весь тот бред, который кружился у него в голове и вновь стал бездумно глядеть, на шиповник. А тот колыхнул ветками, не понравилось, подумал Артур, не любит, наверное, когда на него обращают столько внимания. Как оказалось, куст колыхнулся не по своей воле, он вообще стоял к Артуру спиной, а потревожил его небольшая фигура, замелькавшая за шиповником. Затем, она куда–то пропала, заключённый подумал Артур, а появился тот, кого он явно не ждал, Макс. Он шёл вразвалочку, спина откинута назад, правая рука, вертела рогатку, а другая перебирала тщательно отобранные снаряды. Отбирались они, лишь по одному, но очень важному критерию, главное, без смертей.

Макс подошёл к Артуру, смял ногой свежую траву и выдавил наружу зелёный сок. Он плюхнулся возле Артура и разбавил коричневый цвет на штанах, тускло–зелёной жижей.

–От чего такой грустный?– спросил Макс.

–Вот ты послушай, если твой друг, что–то скрывает от тебя, он отыскал себе кого–то другого, как думаешь?– спросил Артур.

–Ты что–то от меня скрываешь?– спросил Макс и взглянул на Артура.

–Да нет… Ничего, я от тебя не пытаюсь укрыть.– ответил раздражённый Артур.– Как я что–то от тебя скрою, если мы всегда вместе.

–Не знаю, может там, что–то важное.– ответил Макс.

–Даже тому шиповнику, понятно, что там что–то важное?– сказал Артур и указательным пальцем ткнул на шиповник.– Мне надо узнать что?

–Что ты ко мне пристал?– спросил Макс, ему не пришлась по душе та грубая интонация, с которой Артур обращался к нему. И вообще, почему он такой грустный?– Откуда мне знать, что там твой друг скрывает, какая мне разница!? Это же твой друг, а не мой. Вот если бы он был моим, то другое дело, например, ты. Я бы, наверное, попытался разузнать, что ты от меня пытаешься скрыть.

–Какая разница..! Какая разница..! Да большая.– ответил Артур.– Думаешь, что я настолько глуп, что ни разу, не попытался разузнать, что от меня хотят скрыть.

–Плохо значит пытался.– ответил Макс.

Отлично я пытался.– добавил Артур и тяжело вздохнул, а над их беззаботными головками нависла тяжёлая тишина, которая так и давила на них немыслимой тяжестью молчания, когда ни тот и ни другой, не знали что ответить, что сказать. Вроде вроде бы всё уже сказано, однако, просто так разойтись они тоже не могли и тогда Макс, он как человек был довольно слабоват, вот на такое тяжёлое молчание. Он не выдержал и решил отогнать ту тяжесть, которая сдавливала их сознание и подводила беседу к драке, чего он ни коим, образом не желал, подраться со своим лучшим другом. Где и кем это видано, побить близкого человека из–за сущего пустяка?

–Пойдёшь стрелять?– спросил Макс и подкинул горстку камней, а затем, покрутил рогаткой, перед глазами Артура, как бы, уговаривая.

–Не пойду.– ответил Артур и отвернулся от рогатки.– Иди один стреляй.

–Ну и не иди.– ответил расстроенный отказом, Макс.

–И не пойду.– ответил Артур.

И не иди, один постреляю.– ответил Макс, он поднялся на ноги, возле задницы, на правом полушарие, виднелось тёмное пятно, но Артур не обратил на него внимания, он даже не взглянул на Макса и не заметил, как тот, растворился в гуще растений.

Артур продолжал сидеть возле крыльца и смотреть на шиповник. Когда он понял, что сегодня куст с ним не заговорит, а ответы на все его вопросы точно не здесь, Артур встал на ноги и побрёл по саду.

Артур, волоча, за собой ноги, словно они прибавили в весе, с опущенной головой, бродил меж вечно молчаливых растений. Он, было, пытался пару раз с ними заговорить, но то ли они особо не желали заводить с ним беседу, то ли он не понимал, что они говорят, шелест листьев, довольно трудный язык и не каждой голове, дано его, понять. А те, кто и понимали, о чём твердят   Plantae, так называла их доктор, то тех, на всю оставшуюся жизнь, клеймили сумасшедшими, даже не хотели вдаваться в суть проблемы и попытаться самим поговорить с растениями.

Кусты шли друг за другом, в одном, плотном и длинном ряду, цветы переливались в цветах, то в розовый, то в красный, местами в синий. Они сбивались в небольшие стаи, вернее их так сажали изначально. Но зачем? Не понимал Артур, ведь куда лучше, когда растения цветут в разнобой, когда цветы сливаются в один безобразный, но шикарный, изящный цвет. Дабы, переливались они нежно, плавно и чувствовать, как та нежность передаётся через один только взгляд и плавно перетекает в миллионы мурашек, восторгавшихся той красотой. Но не смотреть на то, как растения переливаются прерывисто, словно рывками, без какой–либо гармонии. А за цветами, шли низенькие деревья, Артур называл их детьми берёз и дубов, ив и сосен, проще говоря, те же кусты, только больше, но в голове Артур называл их деревьями. Все эти растения, от и до, захватили сад. Они шли вдоль троп, которые заплетались вокруг тех самых растений и получался лабиринт, в центре которого, находилась теплица доктора. Однако все эти растения, находились в безмолвье, они вечно что–то говорили, шелестели, но их никто не слышал. Кроме пары тройки заключённых, которые изо дня в день, садились рядом с ними и вели беседу, но как принято в нормальном обществе, где богатство–всё, а душевные разговор с цветками, детский лепет, они были вынуждены стать изгоями, так называемого нормального общества.

Между всей той растительностью, которую я вам прямо сейчас описал, не покладая, рук, трудились заключённые, а не клали они те самые руки из–за страха, оказаться избитыми, боялись, что надзиратель мог переборщить и удар станет для них последним, ведь били они от души. Так что, все заключённые постоянно были чем–то заняты, кто–то таскал воду, кто–то поливал той самой водой, кто–то обрабатывал землю и превращался в грязевое чудище. Или исхудали и скрюченными пальцами, такими исхудалыми, что запросто могли порезать человека, работали с кустами, а ладони, превращались в ежей, если кустом, становился шиповник и тогда уж они точно, могли нашинковать любого, кто посмеет им перечить.

Артур оставил позади очередного надзирателя, оставил его так же, как и десяток других надзирателей, которых он обошёл за сегодняшний день, худых, толстых, средних, одноглазых, попался даже безухий, но он ещё никогда за всё время, работы в саду, не бродил так долго, много и настолько бездумно. Он топал, не размашистым, однако и не чересчур коротким шагами, по тропе, которую видел впервые, так же, как и приземистого надзирателя, впереди него. Артур, почти без препятствий обошёл его, лишь мельком коснулся плечом, а надзиратель, уловил то касание и ответил на него удивлённым взглядом.– Что он здесь забыл?– спросил себя надзиратель, однако не трогал, знал, что тот находился под огромным крылом доктора, а та в обиду его не даст, чуть тронешь, а он наябедничает и топтать тебе тогда вечно деревенских баб, этих досок, порой кажется, что после постели с ними, на теле остаются занозы. Так что он его не трогает, лишь кинет пару бранных слов в спину Артура, неодобрительно покачает головой, а затем вновь станет следить за тем, чтобы заключённые не простаивали без дела и промежутками на них кричать: «Работаем! Работаем! Не отдыхаем! Здесь вам не место, чтобы сидеть без дела суки!». И заключённые, его покорно слушались и работали с большей усердностью, особенно, когда тот, начнёт рассекать дубинкой воздух.

Артур оставил позади себя и этого надзирателя, а затем свернул за угол. Побродив, по саду, он уже собирался вернуться обратно, к доктору. К той самой докторше, которая так бережливо относилась к нему, когда, конечно, добрая. Бывают у неё, однако дни, когда она не очень–то добра, в такие дни, она словно тигрица, у которой пытаются отнять ребёнка, вечно рычит, брызжет слюной, кричит на Артура без дела, когда тот лишь опоздал на пару минут, затем, конечно же, извиняется, но осадок то остаётся… остаётся… Но такова сущность женщин и ничто с этим не поделаешь. И вот когда, он уже всё, окончательно, собирался развернуться и вернуться в теплицу, как до боли знакомый крик: «Ааааааааааааааа!», раздался, где–то в стороне.– Макс!– воскликнул Артур, впавший в растерянность, но он вовремя собрался и рванул в сторону криков. Однако, не успел он сойти с места, как в один миг, крики оборвались, раз и всё! Пропали.– Ну же Макс, дай мне знать.– пробубнил себе под нос Артур. А Макс, будто услышал его, громко затарахтел, заверещал и стал, что–то кричать, что–то бессвязное, то, что не под силу, разобрать его ушкам. Которые так старательно, разбирали те слова, в одну внятную речь, однако получалась немыслимая белиберда. Да и не это важно, а то, как бы поскорее, отыскать Макса и вызволить его из цепких объятий беды, которая так крепко сжимала его, что заставляла кричать. Артур чувствовал, что крики, поблизости, но где? То он бежал в одну сторону, а звуки в другую, он возвращался обратно, а звуков там нет, да и не было, наверное, никогда.

–А что если..?– подумал Артур и побежал не назад и не вперёд, а направо, прямо в кусты, он нырнул в них головой, а вынырнул, на небольшой поляне, где разъярённый Макс и не менее разъярённый заключённый, с выпуклыми глазами и клювом вместо носа, пытался организовать самосуд над его другом. Он взглянул на них, хотел было побежать на помощь, однако вместо этого стал хохотать.– Что ты там смеёшься, словно кобыла?– кричал Макс и убегал от разозлившегося заключённого, то в одну, то в другую сторону.– Между прочим, он отнял у меня!!!– крикнул Макс.– Рогааааа…– и ногой черпанул корень, который незаметно притаился под травой и ждал, когда невнимательная клуша, вроде Макса, запнётся об него и в кровь, разобьёт себе нос. Однако Макс не разбил себе нос, но и целым не остался, он мгновенно перевернулся на спину и стал пятиться назад, от заключённого, который шёл в его сторону, что–то кричал на незнакомом ни Артуру, ни Максу языке, похоже обзывался и тяжело дышал, словно вот–вот из волосатых ноздрей, повалит пар. Выпуклые глаза заключённого наполнились кровью, стали красными и злыми, а сам он надвигался на Макса, не для того, чтобы надавать оплеух, не выпороть его, не наказать его, как наказывают плохих детишек, совершивших очередную шалость, а выпустить ему кишки, его же рогаткой, «Молнией». Но не тут–то было, Артур, конечно, готов был смеяться и дальше, на ту комедию, где мальчик совершил небольшую оплошность, а сосед, похоже по национальности арб, бегал за ним и желал с ним поквитаться. Однако смотреть, как деревянной рогаткой, разделывают твоего друга, нет. Он поднял камень, но не обратил внимания на размеры и на то, что камень был заострён со всех сторон, словно точили его специально. Как раз для того, чтобы прямо сейчас, Артур взял его в руки, неторопливо прицелился и со всей, что у него есть силы, метко швырнул снаряд в заключённого и попал точно в висок.

–Лови, дерьмо!– крикнул Артур и захохотал, обрадовался, однако не заметил того, что тот камень, который он так метко швырнул в заключённого, стал роковым. Наверное, это самый меткий бросок из всех бесчисленных бросков камнями, которые он совершал, а было оно таковым, по той причине, что орудие убийство, метко брошенное Артуром, застряло в виске заключённого, откуда покатились капельки крови. Один за другим, они ползли по шее, эти красные гусеницы, свидетели убийства и стекались к шее, где разом терялись под одёжкой. Артур затанцевал от радости, запрыгал от счастья, от того, насколько он был меток, но всё так же не замечал, своим помутнённым от счастья рассудком, что не рассчитал скорость камня и метнул его настолько сильно, насколько, это было возможным, для двенадцатилетнего ребёнка.

Ошарашенный заключённый, покачался, словно белая берёза, с пробитой наглухо корой, откуда большой прозрачной каплей, вытекал белесо–желтоватый сок, на ощупь изрядно липкий и маслянистый. Он коснулся указательным пальцем, область виска, однако мгновенный испуг, не позволил сразу найти то, что пробило ему голову и медленно убивало его. Заключённый провёл ладонью по щеке, размазал кровь по смугловатой коже, которая бледнело на чужих глазах, на глазах у смятённого Макс, продолжавшего лежать на спине и глядеть, как приземистый заключённый, некогда, выдиравший сорняки, колыхнулся, будто травка, возле его башмаков. А в глазах всё разом помутнело, всё расплывалось в очертаниях, невнятных, расплывчатых, словно художник брызнул на своё творение водой и размазал краски по холсту, а затем, когда силы покинули его, а глаза сомкнулись, он свалился на мягонькую траву и стал умирать.

И только тогда, когда безжизненное тело надзирателя, рухнуло на землю, только тогда, Артур понял, что произошло невозвратимое, и счастье, под руку с радостью, развернулись к нему спиной ужаса и покинули его, оставив, одного одинёшенька, напуганного и отрешённого. Всё разом потускнело, поникло, потеряло краски, всё мигом растворилось, исчезло где–то там, где мир наполнен красками и он остался наедине с собой. Он и труп того заключённого, по виску которого, всё ещё текла кровь, а его тело, стало биться в жутких конвульсиях, изо рта пошла пена, она пузырилась и заливала его посиневшие губы, он вроде бы ещё и не умер, но и считать его живым, было бы глупо.

Артур продолжал стоять на месте, ни вперёд, ни назад, он встал, словно вкопанный, ни налево, ни направо, он не колыхнулся даже на миллиметр. Он тупо таращился, на то, как умирал заключённый, ладно бы если он умер сразу, нет, конечно, это бы не облегчило то состояние, которое он испытывал, однако не усиливало его, как усиливает та боль, которую испытывает заключённый. Артур ничего не замечал, даже того, как к нему подбежал Макс и со всей дури, влепил ему пощёчину, голова его откинулась направо, он задержал её в таком состояние на пару секунд, а затем вернулся исходное состояние, однако с уже спокойным рассудком.

–Ты чего вылупился, как истукан, чего делать–то?– спросил Макс, он был напуган до неузнаваемости, Артур никогда не видел его таким.

–Чего..?– спросил Артур.

–Делать чего!?– чуть ли не кричал Макс.

–Бежать.– шёпотом пробормотал Артур.

–Чего?– спросил Макс.

–Бежать.– сказал он громче, а затем крикнул.– Бежааать!

–Стой.– сказал Макс.– Надо, кое–что забрать.

–Ты о чём?– спросил Артур.– Чего забрать!? Я убил человека, нам надо бежать.

–Молния.– сказал Макс.– Надо забрать молнию.

–Точно, иди, забери.– сказал Артур.

–Чего я–то сразу?– спросил Макс.

–Так кто её потерял?– спросил Артур.

–А кто камень кинул?– спросил Макс.

–Если бы я не кинул этот камень, то прямо сейчас, из твоего живота торчала твоя молния.– ответил Артур.– Так, что иди и забери её.

–Ладно, уродец, я её заберу.– ответил Макс. Он тяжело глотнул слюну, то, что встало большим комом в его горле, он протолкнул его в желудок и неторопливо, подошёл к заключённому. Тот почти умер, ему оставалось, буквально пару минут, затем его глаза сомкнутся на веки, вечные и он отправится кормить червей. А пока… пока напуганный Макс, глядел на его руку, которая крепко–накрепко сжала «Молнию» и готова была её сломать, однако, рогатка сделана не их хрупких веток берёзы, а из толстой ивы, сломать которую было не под силам заключённому.

Макс наклонился к заключённому, схватил рогатку и попытался её вырвать из цепких лап, которые намертво вцепились в неё и не отпускали. Он вновь дёрнул и вновь тщетно, затем ещё раз и ещё, он тянул её, но она словно прилипла к нему. Поэтому в его юную голову, в которой творился бардак, пришла безумная мысль. Макс поднялся на ноги, приподнял кисть надзирателю и башмаком стал бить и без того, умирающего в муках человека.

–Что ты вытворяешь? Дура.– крикнул Артур.

–Чего я вытворяю? Спасаю твою тощую задницу!– ответил Макс и продолжил долбить пяткой руку заключённого. Удар за ударом, приходились в область кисти, один за другим. Однако Макс был слишком юн, а опыта в таком деле, не хватало, да и особой силы в его ударах не наблюдалось. Он бил и бил, пока Артур, молча, смотрел в сторонке и никак не пытался препятствовать тому кошмару, той без человечности, с которой Макс пытался отобрать рогатку. Макс с каждым разом бил с большей усердностью, с большим давлением, он посыл грады ударов по бедной руке заключённого, как в один момент, что–то хрустнуло под ногой Макса, а рогатка вернулась к своему хозяину. Однако никто и не заметил, как рука заключённого сломалась, словно ветка, хрустнула под напором тяжёлых башмаков, Хруст и всё, нет руки, точнее она есть, но в таком состоянии, её работоспособность клонилась в сторону отрицательной, нежели к нулю, куда уж там до высокой производительности. Ведь хорошо, если той сломанной рукой, сможешь по–прежнему держать свой инструмент и сходить в туалет, а кто–то и этого не может, но на такой крайний случай, у человека была вторая рука, так что беспокоиться об этом не стоило, а женщине и подавно.

Макс возвратил себе по закону положенную рогатку, по кодексу: «Моё, твоё», статья 5, пункт восьмой, если кто–то слямзил то, что по праву принадлежит тебе, то ты имеешь полное право, вернуть вещь обратно, по необходимости, применить силу, но это так, для справки. А затем, они умчались с места преступления, где на холодной тускло–зелёной травке, потускневшей от того, что безжалостный жёлтый цвет, пожирал все зелёные цвета, которые он встречал на своём пути, лежало тело умершего заключённого.

Сейчас, им необходимо было, словно мыши, маленькие и серые, которые есть, но их никто и никогда не видит, незаметно отдалиться, как можно дальше, от того самого места преступления. А для того, чтобы стать мышками, нужна скрытность, ни шкура, ни хвост и рост, а именно скрытность, так, что они прятались по кустам, шли ползком и как только их глаза засекут опасность, в виде надзирателя, то они мигом падали на землю и сливались с травой воедино. А как только опасность минует, оставив, их позади, они выныривают из кустов, вновь мышами и продолжают удаляться от места преступления. Лишь под самый конец, когда они осознали, что отдалились от того места на необходимое расстояние, они вынырнули из кустов, а облик мышей, сменил облик человеческий, так, что теперь, они могли встать во весь рост и не шарахаться от страха, размашистых шагов надзирателей.

Лаборатория доктора, вот, что сейчас им было необходимо, дабы хоть ненадолго позабыть, о произошедшем убийстве и, конечно же, окончательно снять с себя все подозрения. Если вдруг, хотя почему вдруг, когда найдут тело того заключённого, который умирал в муках и чьё лицо, до сих пор, маячило перед глазами Артура. А те наполненный кровью глаза, похожие на шары, уж настолько они были выпуклыми, до сих пор глядели на него, с ноткой ярости и гнева, а затем постепенно угасали и вновь наполнялись яростью, раз за разом, круг за кругом. И вот когда найдут труп, то быть вне подозрения. Но, конечно, лучше бы их нашли сразу, лучше бы их судили, как положено, однако им не пришлось бы находиться под властью животного страха, который накинул на них чёрные поводья и хлестал их и хлестал без жалости и без устали. И как только они, решат расслабиться, то он, этот зверь, неумолимый и беспощадный, который видел то, что не видели другие, знавший все наши слабые места. Вновь! Со всей, что есть мочи, хлыстал их по спине и заставлял трястись и бояться, что их могли обнаружить, что последует то, что последовало бы каждого, кто на территории тюрьмы, убивает человека.

Никто из них не вымолвил ни единого слова, даже писка не проронил и в глаза не посмотрел, потому что стыдно. А как иначе? Артуру уже приходилось убивать и он помнит те первые ночи, после убийства, когда мускулистые руки Динго, являлись к нему во сне и душили его, а затем из темноты появлялась голова и спрашивала его таким грустным голом: «Ну зачем же..? Ну зачем же ты меня убил?». Однако со временем, Динго перестал к нему возвращаться во снах, но вот его руки, до сих пор, иногда являлись к нему и душили. А Макс, попросту не мог свыкнуться с убийством, впервые в своей жизни, он столкнулся с чьей–то смертью, хотя однажды на его глаза утонула собачка, но там совсем другое, не то, что сейчас. Пускай и человек ему был не знаком, однако чувство вины, не позволяло ему ни проронить, ни слова, он, молча, сидел и глядел на то, как Артур беспрекословно выполнял все указания доктора и тоже молчал.

Так и прошло несколько невыносимых до жуткой боли часов в их короткой жизни, но где они оказались на пути безжалостных убийц, а один так вообще, получается серийный. Однако, если один из них по большей части заслуживал смерти, то о другом никто ничего не знал. Так, что им оставалось лишь надеяться на то, что в жизни тот заключённый был плохим, хотя тут все плохие, даже Артур, который пришёл сюда самой невинностью, а стал убийцей. И с каждой минутой, они прекрасно понимали, что раз все молчат, значит, мёртвое тело того заключённого не обнаружили. Но ненадолго, это они тоже, прекрасно осознавали, сейчас, он осознавали абсолютно всё, и от того им становилось всё хуже и хуже, что каждая оставленная позади минута, неминуемо, приближала их к тому, что запыхавшийся надзиратель, вбежит к ним в теплицу и сообщит всем дурную весть. И они должны будут сделать вид, что им не по себе, от того, насколько, жесток этот мир, что где–то там, кто–то убил человека.

Минуты тянулись, словно плавленый сыр и плавно растягивались в часы и растягивались они до той поры, пока работа в саду, не подошла к завершению, а значит и рабочий день тоже. Получается, что пока тело не нашли, но это лишь условности, детали. Когда пройдёт перекличка, то есть исхудалых голов заключённых, то не досчитаются одной головы, с выпуклыми глазами и горбатым носом. Она будет лежать, где–то в глубине сада, в окружении кустов, свидетелей жестокого убийства, но так как их, никто не понимал, значит, свидетелями они не станут, хотя расскажут, парочке заключённых, понимавших язык растений, что же здесь произошло на самом деле. Но им никто не поверит.

Затем, мгновенно поднимут тревогу, и да начнётся рысканье по саду, а в один момент, они наткнутся на то самое тело и розыск заключённого, сменит розыск убийцы. А убийство здесь, каралась жестоко, наверное, если преступление раскроется, то им отсекут голову, а могут и утопить, привяжут кирпич к голове и скинут с лодки в озеро, кормить рыб, на веки стать обитателям подводного мира и познать все прелести жизни под водой.

Они не попрощались друг с другом, ни проронили, ни слова, ни единого писка, ничего того, что могло бы быть похожим на пожелание удачи напоследок, перед тем, как они вновь расстанутся. А оно им надо было, желать удачи, они в глаза–то друг другу посмотреть не могли, а потому что их и не было, они не могли их найти, ведь глаза были опущены в пол, с некой стыдливостью, перед самим собой. Да и поможет ли им эта удача, когда их обнаружат, когда надзиратели, поймут, кто убил того заключённого, кто погасил жизнь в тех выпуклых глазах, в которых некогда горела жизнь. Пусть и тускло, но горела, а они её так безжалостно потушили одним лишь камнем, который, наверное, до сих пор торчал в голове того заключённого.

Макс и Артур унылым видом, не менее уныло выползли из теплицы, доктор засекла их унылость, однако спросить не решилась, подумала, что личные проблемы, а в такие дела она старалась не лезть, хотя порой очень хотелось.

Артур усилил темп и оставил Макса позади себя, сейчас, он не хотел его видеть и, судя по его плачевному состоянию, он бы вообще его никогда не видел и не знал. Однако память, не то место, откуда можно вынуть целые фрагменты из жизни и выкинуть их, позабыть, нет, это так не работает. Память, она всё помнит, она на то им память, чтобы помнить и когда надо, показать то, что ты так или иначе желаешь увидеть или то с чем у тебя связаны эти воспоминания. Пускай и страшные, но они появятся, даже если ты, этого не хочешь, чтобы ты не забывал и помнил, то, что видели твои глаза или сделали твои руки, какая бы там не была мерзость.

Как и полагалось, начался подсчёт голов, лысых, волосатых донельзя, с кривыми черепами, где порой встречались шрамы и прочие отметины, какие–то несли в себе боль, а какие–то воспоминания, например, из детства, когда падаешь с высоты и рассекаешь себе лоб. В самой середине, стояла самая маленькая, но, это пока что, голова Артура, он вырастит, как и мечтал раньше, как и мечтает сейчас, хотя сейчас он больше мечтал, провалиться под землю.

За его спиной, появилась чья–то фигура, большая и отбрасывала не менее большую тень, на маленькую фигуру Артура. Хоть он и не видел, кто встал позади него, однако ощущал, а эту тень, он бы узнал из тысячи, нет из миллионов теней, он бы опознал эту тень стразу. Даже, встав, на неприличную высоту, то он бы назвал то имя, кому принадлежит, эта тень. А принадлежит, она, конечно же, Абрахаму Фицжеральду, вору и убийце. Лучшему другу Артура, который весь день, где–то прошлялся и заставил его (Артура) понервничать, даже убить человека, а всё из–за того, что он пытался укрыть какую–то там тайну. Но вот, доукрывался, довёл человека до убийства.

Тучная фигура надзирателя, встала обеими ногами на возвышение и склонилась, над длинным рядом заключённым.

–Значит так, всем заткнуться!– крикнул надзиратель и все возгласы, крики, писки, всё вмиг прервалось и на смену им, незаметно, пришла тишина.– Сейчас, уроды, убийцы и твари, я совершу подсчёт ваших гнусных голов, а затем отправлю на ужин. Так что, стоим, молчим и без шума, а кто рискнёт нарушить столь прелестную тишину, я вот этой вот прелестной дубинкой раскрою на две ровные части череп и скажу, что оно само так получилось.

Как только, он договорил, сувою столь пламенную и содержательную речь, а оратор из него получился бы не плохой, если не вечно пьяная морда. Он сошёл с трибуны и ровными шагами, пошёл вдоль длинного ряда и стал считать.

–Один… Пять… Десять… Пятнадцать… Двадцать… Двадцать пять…– именно двадцать пятым по счёту как раз стоял Артур, двадцать пять, ровно по середин.– Двадцать шесть… Абрахама, здравствуйте.– без этой традиции никак, ни каждый же день, выпадет такая удача, поздороваться с настоящей легендой, хоть и преступного, но мира. И таким образом, он считал до самого конца, он перебирал цифры одну за другой в своей голове, в которой похмелье от вчерашней попойки устроила хаос, но считать, однако он был мастак, даже похмелье его не сбило со счёта, где он и остановился на пятидесяти. Однако голова, в которой похмелье, творило всё, что придёт на ум, позабыла и подавно, что голов–то пятьдесят одна, он сам пару дней назад, загнал сюда пятьдесят первую. Но вот не вспомнил, не помогла ему на сей раз память, потому что помутнела от того перегара, которым он дышал на всех подряд и казалось, перегар был такой силы, что Артур немного опьянел.

–Отлично суки!– крикнул бледный надзиратель.– Вроде бы все, а даже если и не все, то отсюда никто не выберется, по крайне живым, уж и подавно. А теперь точно также, молча, идём жрать и если вдруг, мои уши, почуют звук, то моя дубинка, всегда наготове, не забывайте об этом.

Одним длинным рядом, они словно гусеница, выползли из сада и уползли в столовую.

***

Ужин, Артур к нему даже не прикоснулся, не смог, как только, он хоть кончиком мизинца, касался ложки, то разум, неумолимо и безжалостно воспроизводил всё до мельчайших подробностей, до деталей, к которым он вроде бы и не придавал особого значения, все события прошедшего дня. И все они соединялись воедино словно мозаика, в руках творца и получалась одна картина, богатая на события, а главное она так тяжко давила на Артура, что не давала ему поесть. Он начинает вроде бы тянуться к ложке, а тут хрясь, перед ним тут же, вмиг всплывает то лицо, того заключённого, шарообразные глаза, всё так же отдавали красными оттенками, виднелись красные вены, которые вот–вот, должны лопнуть, однако один точный удар, погасил ту ярость, с которой он тогда так ринулся на Макса. Он так и не узнал имя своего убийцы, да куда уж там имя, он лица то его не разглядел, лишь небольшой силуэт, который искренне радовался в сторонке. В общем, Артур не поел, однако, не смотря, на то, что он убил человека, то покушать бы он не отказался, но как я уже говорил, память, мысли, разум, не давало Артуру спокойно поесть.

Как только ужин закончился, они все вернулись по своим камерам, дабы поспать, а затем вновь пойти на работу, вернуться в тот сад, в то место, где сейчас лежит труп заключённого, о котором даже не вспомнили. Его попросту забыли, как ненужный хлам и найдут его лишь тогда, когда он начнёт вонять, когда его тело подвергнется разложению, мясо будет тухнуть и его окутает стая мух и прочих насекомых. Но до того, пройдёт несколько дней, если вонь будет не особо сильная, то и недель и всё это время, Артур будет ходить по саду и прекрасно знать, что вон там вот, в том самом месте лежит труп.

Артур вошёл в камеру, за ним проследовал и Абрахам, тот был сегодня напряжён по–особенному, но он не замечал столь сущих пустяков, ведь на нём висела настоящая проблема, она тянула его неумолимо вниз, в самую бездну. Он лёг на свою койку и уставился на стену, а Абрахам, немного, поразмыслив, сел рядом с ним. Сон никак не мог прийти к нему, возможно, заплутал, где–нибудь, а возможно и опаздывает, в последнее время, он довольно часто приходит с запозданием к Абрахаму. Так, что он зачастую, по ночам, сидит возле Артура, на его койке, беседует с ним, травит бесконечные байки и ждёт, когда сон, наконец–то, явится к нему и отправит его спать. Вот и сегодня, сон опаздывал и дабы не помереть скуки, он решил поговорить с Артуром.

–Как дела Артур?– спросил Абрахам. Он постоянно начинал беседу, подобным образом, будь там королева или простой работяга, хоть последняя дворняга, однако беседу он заводил, не со слов здравствуйте или здорово и не с тяжёлого, мужского рукопожатия, от которого рука, могла на две ровные части. Зачастую после таких рукопожатий, человек невольно становился покорным, как бы то крепкое рукопожатие, давало всем понять, кто здесь доминант, а кто самбиссив. Однако Абрахам относил себя ни к тому и ни к другому, по большей части, он давал волю собеседнику, давал ему подумать, поразмыслить, что сказать, что ответить.

–Где ты был?– спросил Артур и продолжал глядеть на стену, в надежде, что рано или поздно, она всё–таки разойдётся, и он сможет отсюда сбежать и не возвращаться. Убежать надолго и далеко в лес, в самую чащу, жить с волками и стать предводителем их стаи или просто–напросто, накинуть на шею петлю и повеситься, где–нибудь на дереве, на ветке и вечно покачиваться из стороны в сторону, стать настоящим обитателем леса, раз и навсегда.

–Я же тебе сказал, не ждать меня.– ответил Абрахам и Артур, понял, что способностью раздвигать стены у него обнаружилось, да и бессмысленно это дело, тупо таращиться в тупик, надеясь, из него выбраться, так, что он наконец–то соизволил повернуть своё томное личико, поникшее, словно роза на январском морозе, с каждой секундой, оно всё хуже и хуже, всё темнее и темнее.

–Не ждать тебя!?– спросил Артур.– Это невозможно, особенно, когда от тебя, что–то пытаются скрыть.

–Я же тебе говорил…

–Да, да… Я знаю, ты не скрываешь, а защищаешь меня, от опасности.– прервал его Артур.– Но вот только от какой, ты мне ни говоришь, а я хочу знать. Ты не поверишь, как я хочу это узнать. Может это и вовсе для меня не опасно.

Опасно… Даже слишком… Однако ты сегодня, сам не свой?– спросил Абрахам и взглянул ему в глаза. Хотя, трудно назвать, это простым, типичным и ничем не примечательным взглядом. Знаете, таким, каким влюблённые голубки любуются, когда губами, засасывают друг друга, чуть ли, не съедая, а затем клянутся в любви и через неделю расходятся. Видите ли, когда она его целовала, он был не таким, он был проницательным, чувствительным, а не чёрствым, словно, хлебная корка, которую забыли на полке и не замечали на протяжении двух недель, а затем эта корка, походила на некое орудие, может и не убийства, но для нанесения увечий уж точно. А то, что сделал Абрахам, когда взглянул на Артура, носило чёткое и простое на слух название, наглое и бесцеремонное проникновение в самые потаённые уголки души, в глубину сознания. Через один лишь взгляд, довольно томный и грустный, Абрахам прочитал всё, что скопилось у Артура за сегодняшний день, словно он открывал книгу, чересчур большую, а если брать по счёту, то, наверное, том шестой. Но, не смотря, на относительную новизну книги, шестой том, как–никак, она покрылась, тонким слоем пыли. А в углу, в том самом, где бумага немного набухла и отслоилась, между прочим, причина, всему этому, проказы мадам сырости, довольно не совместимые, оказывается такие вещи, как книга и вода. Так вот, в том самом углу, маленький паучок, сплёл паутинку, он, словно пытался закрыть, те увечья, нанесённые сыростью, наверное, паучок в душе был книжным червем. Абрахам, одним только взглядом, открывает книгу и начинает её читать, не отрываясь, словно увлекательный роман, с элементами детектива. И вот он доходит до сегодняшнего дня и узнаёт шокирующую новость, оказывается, Артур, маленький мальчик, наимилейшее создание, особенно, когда посапывает во сне, на его глазах, становится убийцей, причём серийным. А понять по взгляду убил ли он кого–то или нет, просто, достаточно взглянуть ему в глаза, они уж и подавно всё расскажут, выдадут своего хозяина и даже не моргнут. – О нет… нет… нет… Этот взгляд, я узнаю из тысячи, нет из миллионов…

–О чём ты?– прервал его Артур.

–Скажи мне честно, кого ты сегодня убил?– спросил Абрахам.

–Никого.– ответил Артур.

–Я знаю, этот взгляд, у меня был точно такой же, один в один, когда я впервые убил человека. Я как, сейчас, помню ту бутылку, как моя нога ступила на неё и поехала вперёд, а нервы…– Абрахам покачал головой.– Они всё сделали за меня и я нажал на курок, а пуля попала точно в лоб тому барону.– сказал Абрахам.– Так, что давай, сегодня, безо лжи. Лучше ответь мне на вопрос, оно того стояло?

–Что стояло?– спрашивал Артур.

–Убийство.– сказал Абрахам и между ними нависла тишина. Его раскрыли, это он уже понял, хотя ему не понравилось, что произошло, это слишком быстро, стоит над этим поразмыслить и найти свободный часик, дабы потренировать суровый и надменный взгляд, как бы давая, всем понять. Это ты на меня так смотришь, парень!? Накось выкуси фигу, не на того напал, думаешь, сможешь меня прочитать? А вот и нет, не мечтай, хотя нет, мечтай, ведь только в своих мечтах, ты сможешь меня РАСКУСИТЬ! Однако такой взгляд надо тренировать без устали, а пока, взгляд Артура, походил, на взгляд ребёнка, который сотворил то, за что ему сейчас невыносимо стыдно, но никак его взгляд, не походил, на суровый, мужской, бывалый. И вот эта тишина, давала время поразмыслить, как бы аккуратно преподнести, то убийство, второе по счёту и пока, самое жестокое, однако за, что ему очень жаль, ведь к Динго, он не испытывал, какой–либо жалости, лишь небольшую стыдливость. Поразмыслить над тем, что сказать ему, человеку, который верил в его невинность, хотя он прекрасно знал, об убийстве Динго, но то убийство, он одобрял, а, это Артур не знал, одобрит ли? Однако в голову ничего не приходило, там было пусто, лишь ветер блуждал во тьме и разгонял во все сторону, ту редкую бредятину, на которую он даже не обращал внимания.

–Как бы тебе сказать… Если бы я не сделал этого, то потерял бы своего друга, поэтому я не до конца уверен, был ли мой поступок оправданным.– ответил Артур и выдохнул ту тяжесть, вставшую большим острым квадратом внутри него, где–то в области лёгких, она доставляла ему невыносимую боль и непреодолимое желание выговориться.

–Тогда, если, это действительно так и то убийство, спасло твоего друга, то я могу сказать, что оно оправдано. Но с условием, что тот человек, которого ты убил, нёс в себе угрозу, для твоего друга.– сказал Абрахам.

–Да! Он нёс угрозу, огромную!– сказал Артур и развёл руками, показывая, насколько была велика угроза. Но, судя по тому, как он это делал, с какими эмоциями, угрозой был не простой человек, а огромное животное, например… слон. Да. Слон! Артуру, как–то довелось увидеть слонов, когда он был ребёнком. Берите больше! У его отца, какое–то время, тоже был слонёнок, правда, помер от болезни, но Артур даже успел своими маленькими ручонками погладить его серый хобот, которым он так тяжело дышал и порой фыркал, не громко, не так как лошадь.

–Расскажи мне, как ты его убил?– спросил Абрахам.– Надеюсь, ты над ним не издевался?

–Нет, конечно же, нет.– ответил растерянный Артур, а растерян он был тем, насколько далеко зашёл разговор и с каким спокойствие он протекал.– Я не хотел его убивать, лишь спугнуть, но камень, который я бросил, попал точно в голову и убил его. Он попал вот сюда.– договорил Артур и потрогал висок.

–Серьёзно? Ты убил его одним лишь камнем?– спросил Абрахам. Он не понимал, как может выглядеть камень, который в руках ребёнка, стал орудием убийства, он тут же представил, примерные очертания камушка, однако в голову пришёл лишь огромный сталактит. Абрахаму удалось, однажды, столкнуться со сталактитом, не во времена, его разбойничьей жизни, а в юном возрасте. Он назвал их тогда, титьками мамаши Альберта, его друга, бывшего, правда. Всё как раз из–за тех сталактитов, а вернее титек его мамаши, когда он в кругу друзей, решил произнести ту шутку, как ему показалось чересчур смешной, да и друзья её тоже оценили по достоинству, истерическим хохотом. Оценили все до единого, кроме самого Альберта, у него с чувством юмора, не всё в порядке, посчитали парни, когда он набросился на молодого Абрахама с кулаками и криком: «Да как ты посмел, так выражаться о моей матери. ПОРВУ!». На этом их как им тогда казалось, крепкая дружба, подошла к концу.

–Да. Камнем, небольшим, но острым, как тот алмаз, который ты, показывал нам с доктором в теплице, помнишь?– спросил Артур.

–Да, припоминаю… припоминаю.– ответил Абрахам.

–Я тебе сказал всё как есть, а теперь ты, скажи мне мой дорогой друг. Что же ты постоянно от меня скрываешь.– Артур вновь, принялся за старое.

–Только не сегодня, ты сам обо всё узнаешь, как только придёт время, ждать осталось совсем не долго.– сказал Абрахам.– А пока, вернёмся к тому бриллианту.– и вынул всё из того же грязного башмака, своего хранилища, которым он топтал грязь, да и не только, из своего самого надёжного места, надёжней только сердце, а о сундуке, с прочным замком и вспоминать не стоит, его можно вскрыть, взломать, а вот догадаться, что столь прелестное создание, могло храниться в обыкновенном башмаке, вместе с длиннющими ногтями и невыносимой вонью, в сожительстве, с грибками, нет, не смогут и в голову не придёт, искать бриллиант в башмаках, да ещё и дырявых. Бриллиант, как и всегда, был бесподобен, ничуть не изменился, а время его не потрепало, как, например, Абрахама, блеска не поубавилось, царапин нет и трещин тоже, он был, есть и навсегда останется таким же красивым и блестящим.

–Всё такой же красивый.– сказал Артур и вздохнул, словно где–то рядом, лежала большая охапка роз, красных и изящных, от одного вздоха которых, лёгкие испытывали неимоверно счастье.

–Да, всё такой же красивый, твой бриллиант. Мне бы такой?– сказал Абрахам и с трудом сдержал ухмылку, которая так и норовила вырваться из него и сдать всех с потрохами. Но он напряг свои губы, сомкнул их донельзя, они аж побелели, но Абрахам не позволил той ухмылке, разрушить ту комедию, которую он разыгрывал перед Артуром.

–Что прости? Чей бриллиант?– спросил Артур, не до конца, веря, своим ушам. Он подозревал их во лжи, а подозревать свои уши во лжи не есть хорошо, попахивает, каким–то сумасшествием. Надо же? Услышать то, чего Абрахам не говорил, хотя он с удовольствием, вновь бы порадовал свои ушки той ласковой фразой, если бы она была правдивой, а не простой иллюзией того, чего он на самом деле хотел услышать. Поэтому, Артур сделал вид, что всё идёт так, как надо и нет в этом ничего не обычного, ну послышалось там фраза, пускай и слишком приятная, но не стоит уделять ей столь великое внимание. Можно, попросту, переспросить, будто ты этого не услышал.

–Твой бриллиант?– сказал Абрахам и по–прежнему, хоть и с огромными усилиями, сдерживал, однако уже не лёгонькую ухмылку, а тяжелый и массивный смех, который сдерживать было на порядок сложнее, нежели ухмылку.

–Мой?– спросил Артур, но по большей части не его, а самого себя. Он решил, что всё, допелся, а говорила мне доктор, не дышать тем растением, оно ядовитое, но нет, я же сама уверенность, нипочём мне, какой–то там яд. Надышался и довёл себя до галлюцинаций. Слышит то, чего на самом деле нет. Он вновь, сделал вид, что всё нормально, что опять ничего не расслышал, лишь потрепал свои ушки, чем рассмешил Абрахама, однако смех, ударялся о стенки щёк и раздувал их, а рот, всё больше и больше, наполнялся воздухом, который помимо этого, бил его изнутри, по животу.

–Да, твой.– сказал Абрахам, однако смех, был чересчур настырным, а живот, стал болеть сильнее и во рту, не оставалось места, ни смеху, ни воздуху, да и лицо его покраснело так! Что Абрахам не мог продолжать сдерживать настырный смех. Но стоит сказать, держался он молодцом, немного бы ему поработать, над этим и будет серьёзным, даже тогда, когда таковым быть неприлично. Он захохотал, рот, стал извергать слюну, и казалось, что его пасть вот–вот порвётся, но до такого ужаса дело не дошло, однако настырный до неприличия смех, никак не утихал.

–Всё понятно.– сказал Артур.– Решил надо мной поглумиться. Как, это по–взрослому.

–Нет… Ахахах… Уууф… Этот бриллиант, с сегодняшнего дня, принадлежит только тебе и никому больше!– сказал Абрахам, а его лицо приняло серьёзный вид.

–И что я тебе должен дать взамен?– спросил Артур.

–Ничего, это ведь подарок, а не обмен.– сказал Абрахам и протянул ему бриллиант.

–Ну, хорошо, я тебе верю.– ответил Артур. Он медленно, неторопливо, словно ждал, когда рука Абрахама дернётся и мгновенно спрячет бриллиант, а всё вот это вот, окажется слишком жестокой шуткой, которая, как, я считаю, должна караться осуждением общества. Ведь так жестоко шутить нельзя, тем более над детьми. Хоть Артур и с шести лет, причислял себя к взрослым, однако, его возраст говорил об обратном. Но ничего плохого, а тем более никакой шутки, в этом не было, всё серьёзно, серьёзней, только в туалете. Артур взял в руки бриллиант и почувствовал, его теплоту, руки, стали трястись, казалось, что он сам, сейчас затрясётся, да так, что своей тряской, он образует на полу огромный желоб.

–Тебе, нравится?– спросил Абрахам.

–Да, очень.– сказал Артур, не отрываясь, от того ослепляющего блеска, пытавшего его глаза невыносимой болью, будто он ясным днём, решил через силу посмотреть на солнце и рисковал, получить ожог сетчатки. Однако помимо глаз, он вконец, лишился власти и над своими руками. Они впали в мир счастья, где из сотен потех, ты выбираешь, только одну, до потери памяти, ласкать тот изумительный бриллиант. Сначала Артур указательным пальцем, нежно, настолько, что той нежности мог бы позавидовать младенец, на груди у матери, неторопливо прошёлся по площадке, по самой широкой грани бриллианта. Затем, его оргазмируемый палец, скользнул по павильону, это тыльная сторона, а после он изящно прошёлся по периметру, по пояску или по иному, рундисту. А после сего процесса, он поднял майку и засунул, тот наикрасивейший бриллиант, который он только, что ласкал, своими пальчиками, в складки, подмышкой.

–Что ты делаешь?– спросил Абрахам.

–Надо, спрятать, его в самое укромное место.– ответил Артур.

–Ну ладно, твой бриллиант. Можешь его, хоть проглотить.– сказал Артур.

–Кстати, забыл тебя поблагодарить, за столь щедрый подарок.– сказал Артур.

–Да не стоит.– ответил Абрахам.– Лучше давай, я тебе расскажу одно ограбление? Хоть после него, меня как раз и поймали, но зато какое.

–Давай.– ответил Артур

–Помнишь, я однажды тебе, рассказывал, про ограбление Жутто Чессаре, ну старого художника.

–Да, помню, он в конце умирает.

–Да, да.– ответил Абрахам.– Так вот, украли, мы с моей бандой значит, все его полотна, цены которым не было, как говорил мне мой разведчик. Однако сказать, куда девать ту необъятную гору полотен, он рассказать нам не соизволил, лишь кивал из стороны сторону и не знал, что мне ответить. А я в тот день был зол, до жути и это чучело, мотающее головой, зенки в пол, молчит, как рыба в воде. И поглядел, я, значит, на одно из полотен, там женщина была какая–то, вроде, симпатичная. Не знаю, конечно, какова, её красота наяву, но вот на той картине не дурна баба, не дурна. Хватаю я картину обеими руками, гляжу на неё в последний раз, дабы запомнить тот шикарный образ и как проткну её той кивающей головой.

–Хаахааха…– прервал историю, пронзительный хохот Артура.

–Да, взял и проткнул.– сказал Абрахам.– Видел бы ты его лицо, чуть ли не зарыдал, а когда узнал, что за картину я испортил, то за мою столь, развратную жизнь, я, впервые увидел, как двухметровый боров, с бородой до колен, начинает хлюпать носом и вытирать щёчки. Как позже выяснилось, картина та стоила баснословных деньжищ, лучше бы я ему, по старинке, размозжил нос, пускай и в кровь, он был бы не против, особенно после того, как взглянул на остатки того полотна. Но да ладно, плевать, хоть и жалко немного. Трудился, наверное, тот художник, не покладая, рук, дабы сотворить такое чудо. Однако чудо, чудом, но кому сплавить плотна, мы не знали. Сложили, мы их значит в укромное место, в дом одному крестьянину, имя не его помню, но он согласился их спрятать без каких–либо вопросов, когда узнал, кто пришёл к нему с просьбой. И забыли мы те полотна на следующие полгода, пока тот вечно кивающий головой разведчик, не отыскал одного человечка, готового разом забрать себе все полотна. Встретились мы с ним на нейтральной территории, дома у одного кузнеца, он чуть ли не с поцелуями полез к нам, когда мы его попросили занять его домик. Живите, сколько хотите, говорил он нам. Но жить то мы там не собирались, лишь поговорить, обсудить делишки. Привели ко мне, значит, того самого паренька. Молодого, поджарого, щёки румяные и гладкие, одет, с иголочки. Кого ко мне привёл, этот недоумок, подумал я тогда. И как оказалось, денег у него с собой тоже не было, но было кое–что другое информация. Я как плюну на стол, а на кой, мне вот скажи, нужна его информация. Однако послушать я его не отказался, пускай скажет, может, что дельного нам посоветует. И как, оказалось, посоветовал, мне понравился, тогда его совет, значит, взамен на картины он выдаст план ограбления. Меня восхитили его слова и моим ребятам они тоже, пришлись по душе. Но вот верить на слово, каким–то проходимцам, я не готов. Однако, парень, оказался, не простым проходимцем, а по его словам, он сын того самого, Жутто Чессаре, хоть и старик, но силёнок то у него имеется, сполна, раз завёл себе ребёнка. Всё равно, я не смог до конца поверить его словам, а вдруг засада, что тогда? А тогда, я предложил отличную мысль, мы его оставляем на пару недель в нашей деревушке и пока мы с бандой будем готовиться к налёту, он будет жить у нас. И вот, когда, мы совершим, то ограбление, то отпустим его, а коль, будет засада, мы ему отсечём голову. Подумал паренёк, пораскидал по сторонам мыслишками и, нехотя, согласился. Очень ему нужны были картины, как он говорил, память об отце, брехня, подумал я, хочет нажиться на полотнах, но да ладно, мне–то, какое до этого дело. Моё дело, провернуть очередное ограбление, ведь, по словам парнишки, мы идём грабить, одного, до неприличия высокопоставленного чиновника, сторонника Красного глаза. А все знают, что люди Красного глаза, богаты донельзя. Однако страшиться нам, какого–то глаза себя не уважать. Готовились мы всю неделю, вооружились, с ног до головы, взяли самое лучшее снаряжение, лучшего коня, тоже, кстати, украденного, мы его у барона одного стащили, когда напились. И отправились мы, значит, под пристальным взором луны и покровом ночи к чиновнику. Налёт на дом решили организовывать сзади, а для отвлечения, использовали пожар у спален прислуги, накидали стог сена, по–тихому и подожгли, а пока догорало сено и языки пламени медленно утекали во двор, мы уже вовсю, бежали вдоль амбаров к заднему входу. Подбежали, значит, мы с бандой к той двери и стали её вскрывать, а в это время, дом уже стоял на ушах, прислуга бегала, вопила, что в доме пожар, кто–то покатился с лестницы, кто–то стал вытаскивать детей. Однако вот чего мы не ожидали, так это того, что ветер, разнесёт языки пламени на настолько, быстро и далеко, что вспыхнет дом. Какая–то часть уже успела выбежать, однако, не все, огонь, это та ещё хищница, она мигом поглотила стены дома и из нежно–бежевого цвета, она их сделала чёрными. Но, это не всё, как ты уже понял, загорелся дом, а вместе с ним и спальни, хоть большинство людей, и выбежало на улицу, однако одна горстка по–прежнему оставалась в доме, взаперти, она осталась там навсегда, в виде кучи пепла. Просто опорные балки, не могли устоять перед натиском огня, который пожирал всё на своём пути, особенно, он не щадил дерево, а значит не пощадит и балку, которая вмиг загорелась, захрустела и сломалась на две кривые части, загнав, прислугу и двух детей в огненную ловушку. Жара была невыносимая, а огонь, он всё ближе и ближе, подбирался к тем людям, запертым в огненном котле, и им оставалось лишь ждать, когда жгучие языки, оближут их тела, превращая, их в пепел, оставалось лишь бежать, но бежать то некуда! Лишь на верную погибель и всё, что им оставалось, это глядеть, как дорогие занавески стали основным блюдом огня, дорогие заморские ковры, они использовали, как гарнир, а на десерт, они оставили людей, как самое сладкое и вкусное за всю приёмку пищи. Я до сих пор помню, как детский плач перемешивался с мольбой о пощаде, однако пощады от огня им ждать не стоило, он безжалостен и непоколебим. Кто–то из мужчин, запертых в ловушке, попытался пойти на риск и пробежать, сквозь завесу густого и едкого дыма, который ко всему прочему был ядовитым, но всё, что он смог изменить своим забегом, так, это умереть раньше тех, кто продолжал рыдать в тех комнатах. Дети были на порядок, слабее взрослых, однако их крик, стал самым громким и самым душераздирающим. Они плакали даже тогда, когда огонь поедал их родителей. Ведь, не могли они дать умереть своим сыновьям и дочерям, они же родители, они сделают всё, чтобы их чадо дышало полной и счастливой грудью, однако не всё так просто, хоть и родительская любовь сильна, но не всесильна, по крайне мере один на один с огнём. И им ничего не оставалось, кроме как, попытаться, широкой родительской грудью, отгородить их маленькие тела от тех языков, которые так нарочито намеревались, полакомиться их кровинушкой. Вроде бы и огонь уже, оставил от родителей лишь пепел, но они всё равно плакали, пока не задохнулись угарным газом, по какой–то причине, языки пламени изменили курс и направились, прямиком к нам, пока мы вытаскивали сундуки с золотом. Мы не успевали выносить, поэтому выкидывали прямо из окон, выбивали их стульями и прочей мебелью. Никто не обращал внимания, на звук бьющихся окон, там было не до того, там люди выбегали из дома, а на спине танцевали язычки пламени, куда уж там до окон. Но не тут–то было, огонь стал подниматься по лестнице на второй этаж, он держался за деревянный поручень и медленно перешагивал через лесенки, по длинному ковру, лаская, своей рукою красные стены и наконец–то он соизволил явиться и ко мне. Он приближался, всё ближе и ближе и я словно слышал, как из самого пекла вновь закричали те дети, а их голоса, отдавались гулким эхом, разносившимся по всей спальни и я подумал… подумал, что сейчас, сойду с ума. Однако крик со стороны улицы, моих товарищей, пробудил во мне рассудок. Огонь стоял на подступах ко мне, он сожрал всё, мебель, стены, потолок, а из уцелевших, оставался лишь стул, охваченный огнём и пару сундуков с дорогими мехами. Думать было некогда и незачем, я вмиг взял тот горящий стул и огонь, стал обжигать мои пальцы, но я не чувствовал боли, ничего, лишь некое смятение. И когда, огонь уже намеревался расплавить мои ноготки, я швырнул стулом в окно и вместе с осколками разбитого стекла, я нырнул в проём. Однако один осколок, не выпавший наружу, застрял в окне и стал настоящей проблемой для меня, ведь при прыжке, я умудрился его зацепить, но рана была не глубокой, гораздо больнее было падать со второго этажа на землю. Мы убегали от того дома, сломя голову, я оглянулся лишь раз, дабы взглянуть, что осталось от дома, однако огонь, не оставил там ничего и принялся пожирать черепичную крышу дома. А затем, как только мы подбежали к нашей телеге, что–то огромное, с оглушающим треском рухнуло на землю, это отвалилась та часть дома, в которой сгорела прислуга. Дом развалился напополам, даже с такого большого расстояния, нам удалось разглядеть, как от внутренностей некогда величавого здания, остались лишь сгоревшие стены, а от крыши лишь опорные балки, всё также, охваченные огнём. А за домом, истерично смеялись хозяева, это тоже было слышно, слишком отчётливо и громко. Над горящим домом, повисла круглая луна, где–то в стороне завыли волки, и это стало заключительной частью, наших с бандой ограблений. Никто больше не хотел грабить, убивать, пускай такая жизнь, поначалу нам нравилась, но мы и не предполагали, что убьём простых рабочих, к тому же детей. То события сломило нас на две ровные части, мы захотели лишь одного, этого поделить наши запасы награбленного на четыре ровные части и пойти на все четыре стороны, кто, куда и никогда больше не встречаться, а тот день, оставить только между нами. Но как видишь, я не сдержал своего слова и рассказал тебе события той ночи, однако мне не стыдно за это, так же, как и не было стыдно Чико Дармальо, когда он сдавал меня королевской страже, лишь бы спасти свою шкуру. Или, как не было ни капельки стыдно, а я в этом уверен, Гастону Кулье, когда он отравил Тони Батранго и присвоил себе награбленное. По сравнению с ними, я чист, как зад младенца.