Читать книгу Наглец - Лена Сокол - Страница 1

Для обложки использованы материалы с сайта https://www.shutterstock.com/ru/image-photo/portrait-athletic-man-topless-elegant-270788156?src=iQ9TEPLZGvuzL9XCzeuYsQ-1-0

1

Глеб

– Девчонки, привет! – Макс сияет, как начищенный унитаз.

Его внимание привлекли две молоденькие девицы, которые гарцуют по набережной без шапок, в капроновых колготках и на высоченных каблуках. И это в такую-то холодину.

«Курицы безголовые», – отворачиваюсь, едва взглянув на них. На ходу заледеневшими пальцами сдираю с головы мягкий защитный шлем.

– Как дела, красавицы? – Продолжает Макс, поигрывая бровями.

«Пасть у этого паршивца, похоже, никогда не закрывается», – вздыхаю про себя, подталкивая товарища вперед.

Мы идем по холодным влажным камням, соленая вода мелкими каплями стекает с наших лиц на шеи.

– Привет! – Одна из незнакомок машет рукой.

Другая тут же толкает подругу в бок, чтобы прекратила.

– Не надо, Макс. – Устало выдыхаю, придерживая за локоть своего товарища.

Сильное течение сегодня не раз испытывало нашу выдержку и ни на секунду не давало расслабиться. Но я ждал позднюю осень именно для того, чтобы оседлать ту самую дерзкую волну, которая приходит после небольшого шторма, сопровождающего собой порывистые южные ветра. И поэтому чувствую сейчас настоящее удовлетворение.

– Спорим, я меньше, чем за минуту приговорю их на веселый вечер в нашей компании? – Макс суетливо перекидывает лонгборд, массивную доску для серфинга, из одной руки в другую и крепче прижимает к телу.

– Задрал. – Качая головой, ступаю на деревянный пирс. – Отстань от них, а?

Меня все чаще начинают раздражать нездоровая озабоченность друга и его же откровенная неспособность сосредоточиться в нужный момент на важном деле.

Макс со вздохом провожает взглядом несостоявшихся жертв своего обаяния:

– Ради тебя же стараюсь.

Наклоняюсь и с остервенением сдираю гидротапочки с ног. «Пусть лучше ступни вмерзнут в доски, чем заледенеют внутри этого орудия изощренных пыток».

– Думаешь, я неспособен самостоятельно найти себе телку на ночь? –Стряхиваю с волос капли воды. – Пожалуйста, не приставай к каждой юбке, чтобы найти мне компанию на вечер.

Зажимаю тапки подмышкой, крепче хватаю доску и ускоряю шаг.

– Глеб, я в курсе, что ты давно уже большой мальчик, но последние недели две ты злой, как собака. Вот я и подумал, что нужно просто немного расслабиться…

Сплевываю в сторону и оборачиваюсь:

– Слушай, Швецов, я просто сосредоточен на деле, ясно? Ты же знаешь мои правила: никаких баб, пока обрабатываем очередного «клиента».

Конечно, Макс не верит. Он хмурится:

– Помню.

– Отлично. – Довольно киваю и отворачиваюсь. До здания базы, где мы переоденемся и сможем согреться, остается метров пятьдесят. – И тебе тоже не мешало бы не отвлекаться.

Хотя в случае со Швецовым читать нравоучения бесполезно – слова непременно улетят в пустоту.

– Недотрах сделал из тебя монстра. – Слышится из-за спины.

Но я не оборачиваюсь. Моё внимание привлекает девушка, сидящая на одной из скамеек на бетонной набережной. Странная поза, не свойственная представительнице женского пола: корпус наклонен вперед, локти уперты в колени, ноги широко расставлены, голова опущена, взгляд направлен вниз и устремлен на самую кромку моря.

Незнакомка одета в длинный черный плащ, капюшон низко надвинут на лоб, будто ей хочется спрятаться в этой одежде ото всех. Но даже с такого расстояния в глаза бросается мертвенная бледность ее кожи, что не свойственно местным. Она задумчиво смотрит вдаль, кажется, даже не моргая.

– Слушай, Дым…

– Заткнись хоть на минуту, мне нужно подумать. – Прошу друга, сворачивая к базе.

Продолжаю сверлить взглядом странную девушку, но мысли уже заняты другим: прокручиваю в голове детали будущего дела. Снова и снова. Это помогает не только продумать все до мелочей, но и составить план «Б» – на всякий случай.

– О’кей. – Макс послушно затыкается.

Найти цель, втянуть ее и обработать – это только полдела. Выйти сухим из воды – всегда труднее. И тут ему без моего мастерства и природного чутья никак не обойтись.

Когда мы входим в здание базы, на нас обрушивается волна шума: работающий телевизор на стене долбит музыкой, посетители маленького кафе оживленно переговариваются друг с другом, болтливые туристы, (хрен знает зачем, ошивающиеся в приморском городке почти зимой) осаждают прилавок с сувенирами.

Мы проходим по коридору, прорываемся сквозь толпу серфингистов, собравшихся возле склада с инвентарем, и заходим в раздевалку, где оставили свою одежду.

– Почему нельзя было снять гидрик возле машины? – Ворчу я.

Меня привычно раздражает многолюдность подобных мест. Освобождаюсь от костюма, как от второй кожи – быстро и ловко. Вешаю его на дверцу шкафчика и взлохмачиваю мокрые волосы, чтобы быстрее высохли.

– Помоги стащить, – просит Макс, поставив свою доску к стене.

Неспособность взрослого мужика самостоятельно снять с себя гидрокостюм раздражает еще больше. Помогаю товарищу, тихо матерясь себе под нос.

Смотрю на часы: «нужно торопиться».

– Ворочай булками, Швед. – Прошу, скидывая в спортивную сумку сырые перчатки, тапки, шлем.

Затем быстро вытираюсь, надеваю брюки, носки, тонкий свитер, удлиненное пальто и кожаные туфли. Швецов в это время, не торопясь, проверяет сообщения в телефоне.

– Ты долго? – Терпение у меня заканчивается.

– Не стони, Дым. – Усмехается Макс, откладывая телефон и обтирая шею полотенцем.

– Шевелись!

Выношу один за другим лонгборды, оформляю хранение их на местном складе, подписываю нужные бумажки, расплачиваюсь наличными. Когда возвращаюсь в раздевалку, Макс все еще одевается, напевая себе что-то под нос.

– Хуже бабы. – Замечаю, подхватывая обе сумки.

– Да иду я. – Смеется Швед, набрасывая куртку.

Мы выходим в общий зал с деревянной отделкой и десятком маленьких столиков. Жизнь там по-прежнему кипит.

– Подожди, я возьму кофе, – просит Макс, подмигивая очередной тупой курице, сидящей возле окна с журналом.

– По дороге возьмем, – бросаю безапелляционно и направляюсь к выходу. – Я…

Но ничего больше не успеваю добавить, потому что в тамбуре на полной скорости налетаю на ту самую девушку, что видел на набережной.

– Ой, – срывается с ее губ, когда она отлетает от моей груди, как от массивного отбойника.

Подается назад от удара и едва удерживается на ногах – только потому, что я успеваю среагировать и подхватываю ее под локоть.

Достаточно высокая, но хрупкая. Худенькая. Я даже бы сказал, изможденно тощая. В момент столкновения большой черный капюшон слетает с ее головы, обнажая лицо: идеальный овал, пронзительные серо-синие глаза и почти бесцветные пухлые губы.

Высветленные волосы длиной до плеч, взметнувшиеся от столкновения, опадают обратно, как в замедленной съемке – на редкость аккуратными прядями, прямыми и ровными. Я делаю глубокий вдох, и мой нос улавливает нежный аромат цветов и дождя, исходящий от них.

– Простите, – хрипло говорит девушка, опираясь на мою руку в попытке восстановить равновесие.

И грубый черный ботинок неловко опускается прямо на мою же идеально блестящую туфлю.

– Ой, – еще раз выдает она, убирая ногу.

Но на носке уже красуется темное пятно грязи.

– Ничего страшного, – цежу сквозь зубы недовольно.

– Это кто у нас тут? – Усмехается Швецов, пытаясь выглянуть из-за его плеча.

«Только этого сейчас не хватало!»

Девушка смотрит на Макса затравленным зверьком и делает попытку шагнуть в сторону, чтобы уйти, но Швед заграждает собой весь проход.

– Привет, красотка, – расплывается в улыбке он.

Она медленно поднимает на него взгляд и нахмуривается. Делает новую попытку уйти, но врезается коленом в сумку, которая висит у меня в руке.

– Слушай, – Макс наклоняется к ней, – мы могли бы подружиться.

Незнакомка прячет глаза:

– Вряд ли.

Швед смеется:

– Я стесняюсь, поэтому ты первая давай, со мной знакомься.

Ее брови взлетают вверх.

– Это самый тупой подкат, который я слышала! – Выдает она презрительно, и, передумав входить в здание, разворачивается, толкает дверь и выходит наружу.

– Куда ты? – Швецов бросается за ней. – Погоди!

Но та не оборачивается. Быстро шагает вдоль по набережной.

– Эй, цыпа, я в жизни такой красоты не видел! Твоя фигурка, ммм. А что за ножки! А волосы! Я таких шикарных волос никогда не ви…

Выхожу следом за ними, придерживая дверь, и с интересом поднимаю взгляд. «Что же такого интересного случилось, что заставило Макса заткнуться?» И тут же чуть не теряю дар речи.

– Нравится? – Девушка рывком срывает с головы парик и уже швыряет его в руки Швецова. – Тогда носи на здоровье!

Лысая… Совершенно лысая…

Она накидывает на голову капюшон, застегивает плащ, разворачивается и стремительно удаляется по направлению к городу.

Макс с пару секунд ошарашенно разглядывает парик, вытянув его перед своим лицом на двух пальцах, а затем швыряет в урну:

– Во дает…

Я невольно усмехаюсь, оглядывая обескураженного напарника, а затем поворачиваюсь и смотрю вслед девушке. Долго, пристально. Впитываю глазами небрежную мальчишескую походку, гордо расправленные плечи и вспоминаю поразивший меня взгляд – испуганный и злой.

– Чего молчишь? – Спрашивает у меня Макс уже в машине.

Мы проехали пару километров, а я даже слова еще не сказал.

– А что надо? Петь? – Пренебрежительно бросаю в его сторону и гляжу на часы.

– Девчонка та понравилась тебе, да?

– Кто? – Чуть не давлюсь от смеха. – Та лысая, плоскосисечная гопница? – С трудом прочищаю пересохшее горло. – По-твоему, такие в моем вкусе, да?

Швецов смотрит, не отрываясь, недоверчиво и с прищуром.

– Ты на нее пялился.

– Пошел ты.

– У тебя бабы как давно не было?

– Что? – Качаю головой, все сильнее впиваясь пальцами в руль. – Я с тобой свою личную жизнь обсуждать не намерен, ясно?

– Потому что у тебя ее нет. – Отворачивается Макс с довольной ухмылкой.

Моя черная BMW X6 резко сворачивает с дороги, останавливаю ее у кафе.

– Ты чего, Дым? – Хватается за ручку Швецов.

– Ты же кофе хотел? – Сжав челюсти, спрашиваю его.

Выхожу из машины, захлопываю дверцу и решительным шагом направляюсь к входу в забегаловку. Почти дойдя до двери, засовываю руку в карман и застываю на месте. «Не может быть». Проверяю один карман за другим, внутренний и даже брюки.

Но кошелька нигде нет. Он исчез.

Соня

Яростно толкаю ладонью дверь и вхожу в квартиру. Простенькая однушка встречает запахом пиццы и нестиранных носков. Прохожу и, остановившись посреди комнаты, заваленной мусором, старыми газетами, объедками и одеждой, морщу нос.

– Эй, – окликаю брата, восседающего за ноутбуком на диване в позе йога.

Облизывая пальцы, перепачканные в томатном соусе, он оборачивается и не удерживается от восклицания:

– Воу… – В эту секунду большой кусок пиццы выскальзывает из его руки и шлепается начинкой прямо на клавиатуру.

– Свят! – Восклицаю я и стискиваю зубы от гнева.

На этот ноутбук я потратила кругленькую сумму и только потому, что планировала использовать исключительно для дела. Надо было предполагать, что ветреный подросток в мое отсутствие станет распоряжаться им по своему усмотрению: наяривать в стрелялки и смотреть фильмы. А теперь еще и вот это – вся клавиатура была перепачкана соусом и колбасным жиром.

– Блин, – нахмуривается Святослав. Убирает пиццу, хватает салфетки из коробки и осторожно промакивает поверхность каждой кнопочки. – Увидел твою новую прическу, и меня руки перестали слушаться!

Снимаю капюшон и провожу ладонью по абсолютно гладкой черепушке. Закусываю губу. Парнишка, глядя на меня, забывает про салфетки и смотрит во все глаза, тихо присвистывая.

– Дядя Толик, дядя Толик, постриги меня под нолик. – Наконец, говорит он и громко смеется.

Мне не до смеха. Молча скидываю плащ, вешаю на спинку стула и иду к балкону.

– Сонь, что-то случилось? – В его голосе звучит беспокойство.

– Нет. – Беру сигареты и зажигалку.

– Зачем ты это сделала? – Доносится в спину.

«Думала, что почувствую облегчение».

Но вместо ответа я просто выхожу на воздух.

Закрываю балконную дверь, наклоняюсь на перила и смотрю на город, простирающийся вдоль моря. А в голову, почему-то, настойчиво лезет мужчина, встреченный час назад на пристани. Загорелая кожа, светлые волосы, серо-зеленые выразительные глаза, прямой, ровный нос, в меру пухлые губы, мужественный подбородок. Усмехаюсь, закуривая сигарету, и выпускаю струйку серого дыма, которую тут же подхватывает холодный ветер.

Блондинчик…

Самодовольный, наглый тип. Один из тех, что балдеют от звука собственного голоса. Холеный, породистый, блестит, как новый пятак, да и стоит столько же. Наверняка, воображает себя киноактером, за которым бегают две колонны истеричек с криками «А-а-а, так это же сам Хрен-пойми-как-его-Там! Сейчас я кончу!».

Господи… да я ведь ненавижу мужчин… Или думаю, что ненавижу. Но точно не доверяю им с некоторых пор. Ни одному из них, кроме собственного брата, которому едва исполнилось семнадцать. Иногда даже всерьез размышляю о том, чтобы стать феминисткой, но все откладываю это важное решение до тех пор, пока точно не узнаю, что за зверь такой, этот феминизм. А для этого нужно, как минимум, погуглить странное слово.

Но мне лень. Вернее, некогда – все свободное время уходит на разработку планов, как заработать больше денег, чтобы можно было где-то осесть на постоянной основе, купить жилье, оплатить обучение брата в университете. И на, чтобы эти планы постепенно осуществлять. А пока меня вполне устраивает термин «мужененавистница» – здесь хотя бы со значением все более-менее понятно.

И наплевать, что для большинства – это синоним неудачницы. Просто я обещала себе, что впредь не позволю ни одному мужчине причинить мне боль. Обещала, что никогда ни к одному из них ничего больше не почувствую. Никого не полюблю. Что стану стервой. Обещала.

Обещала.

Впервые я увидела Его, когда сбежала из детского дома. Туда меня с братом отправили после автокатастрофы, унесшей жизни родителей. Я не могла дождаться восемнадцатилетия, чтобы убедиться в том, что мой дядя, конченый алкаш, продал нашу квартиру через ушлых риэлтеров. Пришла в дом и увидела собственными глазами: новая дверь, новые замки, новые жильцы. И ни следа от родственничка – тот, по слухам, стараниями своих же «благодетелей» догнивал уже где-то в лачуге в глухой деревеньке.

Тощая девчонка, жиденькие волосы, старый свитерок – еще из прошлой, счастливой жизни, короткая юбчонка и серые кеды со сбитыми носками. Мне некуда было пойти, да и не хотелось: нужно было возвращаться в детдом к брату, ведь парнишка, которому не исполнилось и пятнадцати, тоже не имел в этой жизни никого, кроме своей сестры.

Вышла из подъезда, размазывая по лицу слезы рукавом, села прямо на бордюр. Обхватила колени руками и принялась реветь в голос. А перед глазами так и мелькали картины из прошлого: вот мы всей семьей едем на море, вот отдыхаем в парке, а вот выходим из этого самого подъезда все вчетвером, чтобы разойтись в разные стороны – кому в школу, кому на работу, и чтобы вечером встретиться вновь за ужином и веселыми разговорами.

И в этот самый момент совсем рядом со мной, обдав пылью, остановился большой черный седан. Из навороченной иномарки вышел мужчина, высокий, худой, швырнул окурок в траву и присел передо мной на корточки.

– Эй, ты чего?

Сквозь ритмичные звуки, доносившиеся из его машины, я слышала, как мужчина что-то у меня спрашивает, но не понимала, что именно. С первых секунд, как незнакомец взглянул мне в глаза, попала под странное, почти гипнотическое воздействие его темных глаз. Колючий, неприветливый взгляд из-под бровей забирался в самую душу, целиком и полностью лишал воли и дара речи.

Уже позже, сидя на переднем сидении его дорогой тачки, я зачем-то, захлебываясь в слезах, рассказывала ему, первому встречному, о своей нелегкой судьбе. Об издевательствах в детдоме, которые пережила за последние полтора года, о младшем брате, для которого желала лучшего будущего, чем для себя, о надежде вырваться из этого ада и нищеты через две недели, когда мне исполнится восемнадцать.

И именно в эти, знаковые для моей судьбы двадцать минут, что мужчина вез нищую девчонку обратно в спецучреждение, я могла разглядеть его, как следует. Пронзительные, черные глаза. Властные, непримиримые, жестокие. Прямой, коротковатый нос. Резко очерченные скулы на суховатом лице. Красивые губы, сжатые в упрямую, дерзкую линию. Сильные челюсти. Модная стрижка, открывающая виски и оставляющая копну гладко причесанных, спадающих на лоб, темных волос.

И татуировки. Цветные, замысловатые, вызывающие. На сильных руках, кистях и пальцах. На груди, виднеющиеся из выреза рубахи. На шее – обрамляющие ее с двух сторон и не затрагивающие только выдающийся мужественный кадык.

Он высадил меня возле ворот. Не обещал, что мы увидимся. Не спрашивал даже имени. Ничего не говорил. Просто бросил:

– Ты охуенно красивая, малышка.

Подмигнул и коротко улыбнулся. Лишь уголками губ.

А потом сел в автомобиль и поехал трахать очередную глупую телку, которой за час до этого нассал в уши невообразимый (фирменный) бред про ее исключительность. Но я об этом не знала. Тогда я была просто поражена. Покорена им с первого взгляда. Чтобы позже покориться ему во всех известных мне смыслах.

***

Наверное, так выпускаются из исправительных учреждений. Мне вручили мои вещички, справку об освобождении, какую-то памятку в руки сунули, задвинули короткую напутственную речь и резво пнули под зад. Как в тюряге. Только там стакан молочка на дорожку не наливают. А тут вдобавок даже печенькой одарили.

Я вышла за ворота с чувством полной растерянности. Посмотрела на брата – тот глядел на меня сквозь стекло окна на втором этаже. Взрослый совсем уже, лохматый, нахмуренный отчего-то. Парень сидел на подоконнике и, не шелохнувшись, провожал меня взглядом. Обычно сильный духом, теперь он казался встревоженным. Из-за своей сестры. Ведь мне первой приходилось окунуться в жестокий мир, не знавший пощады по отношению к таким, как мы – обездоленным.

Свят бы выдержал, не озлобился, а я вела себя, как ощетинившаяся кошка. Отовсюду ожидала подвоха. Никому не верила. Готовилась выпустить когти. В детдоме никогда нельзя было расслабляться: свои маленькие банды, свои авторитеты, даже среди девчонок. Чуть отвернешься, и твоих личных вещей, как не бывало. Поэтому подкопленные деньги я всегда держала ближе к телу и жила ожиданием одного лишь этого дня, когда мне удастся, наконец, вырваться на волю.

И вот я здесь. С парой тысяч в кармане посреди широкой улицы, утопающей в солнечном свете. И с надеждой, что возможно, все эти рассказы про то, как сирот заставляют годами ждать собственной квартиры окажутся сказкой, и мне повезет хорошо устроиться. И возможно даже, хватит денег снять приличную квартирку и найти хоть какую-то работу – я ж гребаная швея теперь – с корочками.

Возможно, я даже найду способ оформить опеку над братом: что там нужно? Жилплощадь? Работу? Оформить брак с кем-то? Ради единственного на всей земле родного человека, я была готова на всё. Даже на преступление.

Бесцельно плелась по улице, пиная попадающийся мусор. Потертый текстильный рюкзачок оттягивал плечи, и мне доставляло огромное наслаждение просто дышать свежим воздухом, разглядывать витрины и даже городскую пыль под ногами. «Никаких съемных квартир. Пока хватит и маленькой комнатки в общежитии. Главное – сэкономить денег, чтобы получить консультацию юриста. А когда получится забрать брата, я сделаю все, чтобы мы больше ни в чем не нуждались».

Вздрогнула, услышав мерный шелест шин за спиной. Сгорбилась, боязливо вцепляясь ногтями в лямки рюкзака. Ускорила шаг. Но звук не отставал.

Осторожно глянула через плечо и заметила большой черный автомобиль, крадущийся следом почти бесшумно, точно гигантский черный аллигатор. Колеса царапали асфальт, мягко перекатываясь, и хрустели песком, а у меня внутри разливалось какое-то странное чувство: смесь страха и любопытства.

Я продолжила идти по тихой пригородной улочке, вытянувшись в напряженную струну, а большой черный монстр все также крался следом. Я замедляла ход, и он тоже почти останавливался. Изощренная игра, похожая на кошки-мышки. И на удивление она рождала во мне бурю эмоций.

Это не могло быть правдой. Взрослый, опасный, не внушающий доверия мужчина, которого я встретила случайно две недели назад и даже не мечтала увидеть снова. Догадывалась, что это был он, надеялась, но не верила до конца.

И шла, прерывисто дыша и боясь обернуться – а вдруг это другой кто-то. Вдруг – маньяк. Но какая разница? Разве этот бугай не страшнее маньяка для молодой, неопытной девчонки? С этой невыносимой жесткостью во взгляде и неутолимой похотью – именно таким я его и запомнила. Именно это и влекло к этому мужчине почти нестерпимо.

Не выдержала. Отошла в сторону, ступила на пешеходную дорожку. Мои глаза по-прежнему были устремлены вперед, когда автомобиль поравнялся. Он и не думал уезжать, не увеличил скорости. Медленно пыл рядом со мной, как большой, дорогой пароход. Как послушный пёс. И в этот момент, можете ненавидеть меня, маленькая девчонка чувствовала себя настоящей Золушкой.

Дышать становилось все труднее, напряжение нарастало, но мы двигались вдоль улицы, продолжая делать вид, что не замечаем друг друга. Следовали вперед. Вместе, неотрывно, без суеты, ведомые какой-то особенной нитью, скрытой от посторонних глаз. Не знаю, может, он и смотрел на меня – не видела, стекла были тонированы в хлам, и в их глянцевой черноте можно было наблюдать разве что собственное отражение. Но я еще метров пятьсот даже не смела посмотреть в них.

Наконец, не выдержала. Остановилась, повернулась и воинственно сложила руки на груди. Сердце билось, как бешеное. Било по ребрам отбойным молотком. И вдруг рухнуло куда-то вниз, когда большая полированная дверь медленно, без единого звука, приоткрылась, приглашая меня в салон.

Пассажирское сидение было пустым. Дрожа, словно осиновый лист, я слегка наклонилась. Иначе не увидела бы водителя. Горло обожгло терпкой сладостью и взорвалось тысячей фейерверков в желудке, когда мы встретились с ним глазами. Немигающий темный взгляд, буквально пожирающий заживо, вытягивающий все силы, лишающий воли. В нем сплелись жаркое пламя и ледяное дыхание смерти, дикая, почти животная страсть и полное безразличие. И это завораживало.

Всего одно слово:

– Прыгай.

Короткая усмешка и сильная ладонь, мягко хлопнувшая по кожаной обивке сидения.

И в этот момент я поняла, что готова на всё, чтобы он там не планировал со мной сделать. И промелькнувшие, было, мысли о том, что человек лет на десять старше меня, сильный, похожий на опасного дикого хищника с грацией пантеры, мог бы помочь решить любые мои проблемы, куда-то испарились, уступив место неведомому ранее желанию, которое раздирало мою плоть изнутри и наливалось невыносимой тяжестью внизу живота.

Клянусь, ему даже уговаривать меня не нужно было. Сев в ту машину, вдохнув терпкий мускусный запах мужчины и ощутив его присутствие рядом с собой, я моментально отреклась от собственной воли, разума и даже здравого смысла.

Татуированные руки на обтянутом кожей руле, большие крепкие пальцы, испещренные причудливыми рисунками, завитушки и надписи на шее и даже виске. Рискуя заработать косоглазие, я разглядывала каждую буковку и линию на его теле в тех местах, которые не были прикрыты одеждой. И отчаянно фантазировала о том, какой он там – под этими дорогими тряпками.

Дрожала от возбуждения, представляя, что этот самец может со мной сделать, если только захочет. Меня он, ясен пень, даже спрашивать не будет. Подобные ему не спрашивают – просто берут, что хотят.

Мы остановились у обычной фаст-фуд забегаловки. Мужчина кивком указал мне, чтобы выходила. Конечно, я не рассчитывала, что он откроет мне дверь и, вообще, чувствовала себя тусклой замарашкой на его фоне, но загадочное молчание откровенно сбивало с толку. А после того, как он усадил меня за столик, поставил передо мной поднос с едой, сел напротив и бесцеремонно уставился, стало вообще не по себе. Кусок в горло не лез.

– Ешь. – приказал тихо.

И я, не смея отказаться, послушно взял в руки бургер и откусила.

Он смотрел на меня пристально, фиксируя темными зрачками каждое действие. Не моргая, наблюдал, как медленно двигаются мои челюсти. Впивался взглядом в лицо так, что мне казалось, будто кто-то саморезы мне в череп всверливает – медленно и с особенным, садистским удовольствием.

Еле удержалась, чтобы не сжаться в комок, когда мужчина внезапно протянул ко мне руку. Забыла, как дышать нужно. Замерла с недожеванным куском во рту и уставилась на его большую ладонь. А он всего лишь перегнулся через столик, провел средним пальцем по уголку моих губ, стирая кетчуп, а затем быстро облизнул палец. Первый раз в жизни я видела что-то настолько вызывающе сексуальное, как крохотная красная капелька, тающая у него на языке.

Я, конечно, была совсем юной и глупой, но интуитивно понимала этот язык жестов. Знала, что нужно было тогда уйти, чтобы не потерять себя окончательно. Но у меня не было сил: мое тело мне уже не подчинялось. Оно откликалось на каждое его телодвижение или поворот головы, тянулось навстречу, отдавалось тягучей болью в мышцах и сладким пожаром в напряженных сосках. Единственное, чего я тогда хотела – чтобы он быстрее избавил меня от этой боли.

– Идем, – бросил незнакомец, не дав даже вытереть губы салфеткой.

Сжал мою ладонь в своей грубой руке и стремительно потянул на выход.

В этот момент, спеша за ним и чуть не запинаясь, я чувствовала себя податливой куклой, согласной на всё. Предполагала, что буду жалеть, но старалась не думать. Отключить мозги.

Боль, раскаяние, ненависть к себе – это все будет потом. А сейчас я была не одна посреди шумной улицы, не в поисках крыши над головой, просто шла следом за мужчиной, готовая подчиниться любым его просьбам, и чувствовала невообразимый трепет, разрывающий меня изнутри. Сладкое предвкушение того, что неумолимо обернется горьким послевкусием.

Также молча он привез меня в дорогую гостиницу. Наверное, мы странно смотрелись: расписной дядька с холодным, почти безжалостным взглядом, и девочка-одуванчик, робко держащая его за руку. Администратор, сутулый мужчина в годах, то и дело поглядывал на мои стоптанные кеды, на нищенскую одежку, на милое, почти детское, личико и разметавшиеся по плечам светлые волосы. Мне только плюшевого медвежонка в руках не хватало, чтобы моего спутника сочли педофилом.

Но крупная банкнота быстро развеяла все сомнения сотрудника гостиницы. Мне даже паспорт показывать не пришлось, который у меня, кстати, был. Но такие мелочи моего нового знакомого мало волновали. Он быстрым шагом потащил меня по коридору, бросив на ходу портье, чтобы к нам не совались.

Судорожно открыв дверь, рывком толкнул меня в номер. Только тогда я заметила сильнейшее возбуждение, которое его брюки были не в силах больше скрывать.

Захлебнулась своим же дыханием, когда, прижав меня с размаху к стене, он больно впился своими губами в мой рот. Целовал глубоко, невыносимо, страстно, играл своим языком, толкая мой, бесцеремонно и грубо кусал мои губы, заставляя горячие волны желания разбегаться по всему телу. А его крупные ладони нервно бегали по моему телу, обжигая кожу на шее и спине, затем требовательно сжали ягодицы и с силой притянули к себе.

Он оторвался лишь для того, чтобы посмотреть на меня диким взглядом, сорвать с плеч рюкзак, швырнуть его на пол и начать, словно обезумевший, рвать на мне одежду прямо руками. Я слышала треск разрываемой ткани и не могла бороться с собственной дрожью. Волны горячего пламени сбегали вниз, сосредотачивались внизу ноющего живота и велели мне не сопротивляться.

Я так и стояла, тяжело и часто дыша, и сотрясалась от крупной дрожи, пока он срывал с меня остатки ткани. Наконец, мужчина остановился и сжал челюсти, шумно втягивая носом воздух. По его глазам было видно, как он доволен тем, что видит перед собой. Его грудь высоко вздымалась, нетерпение чувствовалось в позе, но мужчина словно выжидал чего-то.

Тогда я сама шагнула вперед, приблизилась к нему и коснулась пальцами горящих приоткрытых губ.

Он прикрыл глаза от удовольствия. А меня от этого прикосновения наполнило теплым покалыванием каждой клеточки кожи.

– Идем. – В его глазах снова появился блеск.

Еще один рывок, и сильные руки толкнули меня на кровать.

Он ничего спрашивал. Ни о чем со мной не договаривался. Ничего не просил. Просто брал то, что хотел и так, как хотел. Спокойно, уверенно и почти равнодушно.

Избавил меня от остатков одежды и, бросая жадные взгляды на мое голое тело, разделся сам. Я дрожала, совершенно голая, распластавшись поперек прохладных простыней. Даже не от страха, от ярости в его колючем взгляде и… от желания.

С ужасом смотрела на его крепкие плечи, жилистую фигуру, подтянутый живот с упругими мышцами и на то, что дыбилось ниже по стойке смирно. Огромное, твердое и готовое вспороть ткань трусов. Медленно, словно угрожая, мужчина надвигался на меня. И я едва не теряла сознание, беспомощно прикрывая руками обнаженную грудь.

Наконец, одним ловким движением он стащил вниз боксеры, обнажив неожиданно красивый, гладкий и ровный член, пульсирующий от нетерпения. И я не удержалась от нечаянного вздоха. Замерла и сглотнула, поймав его довольный взгляд. Краснея, приказала себе расслабиться, послушно откинулась назад и стыдливо развела ноги. Сложив руки на груди, прикрыла веки. Ноющая пульсация внутри неумолимо набирала обороты.

– Эй, – позвал он хрипло и как-то встревоженно, заставив меня открыть глаза. – Первый раз, что ли?

Мужчина дышал неровно, брови были нахмурены. Он склонился надо мной так низко, что его твердая грудь почти коснулась моей. Я чувствовала, как, что-то горячее, влажное и жаждущее оказаться во мне, уткнулось во внутреннюю поверхность бедра.

– Д-да. – Произнесла на выдохе.

Это заставило его приподняться и ошеломленно взглянуть на меня.

– Я хочу. – Погладила дрожащей рукой его широкую грудь и плечо. Посмотрела прямо в темную бездну глаз. – Сделай это. Пожалуйста.

Потянулась и осторожно поцеловала, получив в награду ненасытный рык, вырвавшийся из его рта. Беззащитная, обреченная, ставшая пластилином в его руках. Открылась и подалась навстречу, когда он тараном ворвался в мою горячую плоть. Одним резким рывком. Без предупреждения. Больно. Сжал руками мои плечи и впился в пересохшие губы, чтобы проглотить мой вскрик новым, жадным поцелуем.

Я выгнулась всем телом, утопая в тысячах искр, посыпавшихся из глаз. Всхлипнула от обжигающей пытки, прострелившей молнией между ног. И ответила тихим стоном на рокот его голоса, на это дикое рычание зверя, которое продолжало меня пугать, хотя и становилось уже каким-то привычным. А еще через пару мгновений уже могла отозваться встречным движением на интенсивные, мощные толчки. Откликнулась, чувствуя, как ему тесно во мне, как сладко. Ожила.

Вцепилась пальцами в его мокрую спину, чтобы сильнее и глубже чувствовать каждый удар бедрами, каждое движение внутри моей полыхающей жаром влаги. Чуть не сорвалась на крик, когда он стал двигаться грубо и быстро, когда нарастил темп чуть не до предела. Хотела просить пощады, но мужчина погасил мое сопротивление жестким поцелуем. Целовал, покусывал, посасывал мои губы, не давая стонать и всхлипывать.

Сжимал мои плечи, причиняя невообразимую боль, подгребал под себя, стискивал бедра, вбиваясь все глубже, до самого предела, который я сама уже чувствовала, отдаваясь нахлынувшим волнам сладкого жара. И замирал на мгновение, а потом продолжал двигаться еще яростнее.

Незнакомец скользил языком по моей шее, опалял ее своим дыханием, ласкал мои возбужденные соски. А я отдавалась ему всем телом и душой, принимала эти ласки, похожие на пытки и сопровождающиеся острой болью. Чувствовала себя добычей и одновременно упивалась собственной слабостью и его силой. Умирала от удовольствия. Задыхалась под его тяжестью и бессвязно просила еще. Даже когда он пытался унять свою дрожь, излившись в меня, даже потом, когда нехотя откатился в сторону и притянул меня к себе, чтобы накрыть сверху огромной ручищей.

Едва отдышавшись, мужчина потащил меня в душ. Никаких лишних слов и объяснений. Включил воду, сделал ее температуру комфортной и направил струю на меня. Намочил волосы, взял немного геля и начал нежно массировать мою кожу. Прошелся по шее, ласково обогнул каждый сосок, спустился к плоскому животу, еще ниже. А я просто кайфовала, позволяя ему быть безраздельным хозяином моего тела.

Смотрела в пугающие темнотой глаза и получала истинное удовольствие оттого, что могу погружаться в них и не ломаюсь. Что стойко выдерживаю этот дикий взгляд. И закрывала веки, окунаясь в терпкий запах его пота, смешанного с парфюмом. И громко, неприлично стонала, когда он, повернув лицом к стене, брал меня снова и снова, грубо и не сдерживаясь, когда, дождавшись пронзивших мое тело судорог, кончал сам и обхватывал меня так тесно, что я ощущала себя в непроницаемом коконе.

– Как тебя зовут? – Спросила на прощание, потому что была уверена, что он вышвырнет меня за дверь, не дав собрать с пола рваные шмотки.

Мужчина открыл балконную дверь и закурил.

– Вадим. – Сказал отрывисто. – Но ты это имя забудь. Для всех остальных я – Майор.

Я поежилась. «Мент, что ли?»

– Нет, малышка. – Усмехнулся он, словно прочитав мои мысли. – Фамилия такая. Майоров.

Притянул к себе, прижался губами и выдохнул мне в рот струю дыма, заставив с непривычки закашляться.

– Пф… Что это? – В горле зажгло.

– Тебе понравится. – Затянулся еще раз, задержал дыхание, прикрыв веки, а затем потянулся и снова вдохнул едкий дым мне в рот.

Я послушно втянула в себя, а потом выдохнула. Глаза заслезились, голова закружилась. Вадим вовремя подхватил меня за талию, не дав пошатнуться. Мы стояли и смотрели на оранжевый закат, а по всему телу разливалась необыкновенная легкость. А потом я уснула на его плече, мечтая поцеловать каждый сантиметр совершенного мужского тела, но так и не нашла в себе сил.

Проснулась уже под утро с твердым намерением улизнуть еще до того, как он проснется и выгонит меня. Но тяжелая рука привычно и по-хозяйски опустилась мне на бедро. Шустрые пальцы быстро скользнули в низ живота, раздвинули мягкие складки и нырнули в горячую глубину.

Он играл на мне, как на арфе, заставляя изгибаться и задыхаться от стонов, а затем подтянул к себе, плотно прижал и резко вошел. Мы двигались в одном ритме, не видя лиц друг друга. Так медленно, так страстно. Я комкала простынь и задыхалась, а когда Вадик покусывал мою шею, прижималась к нему еще теснее. Потому что именно так мне хотелось: чтобы больно, чтобы нестерпимо, чтобы совсем на грани, когда уже не видно пути назад.

И с того дня мы стали совершенно неразлучны. Как чертовы Бонни и Клайд, как те влюбленные ублюдки. Только не убивали никого. Обманывали, да, разводили на бабки, кидали. Но, не опускаясь до чернухи.

А потом возвращались к себе в номер и трахались, как кролики. Высасывая друг из друга жизнь по ниточке. Потому что вместе жить получалось плохо, а врозь – вообще никак.

Через неделю после нашей первой ночи Вадим признался мне, что кроме машины у него ничего нет. Немного денег – но и те у нас кончились быстро. Мы снимали номера в разных отелях, пока не нашли подходящую по цене аренды клетушку в блочном доме, которая и стала нашим временным пристанищем.

Он обучил меня воровскому ремеслу. Как красиво отвлечь внимание и утащить кошелек из кармана прохожего, как поесть в ресторане так, чтобы не платить, как вскрывать замки и прочим рисковым трюкам. Через полгода я уже неплохо разбиралась в психологии жертвы, и легко понимала, если человек мне верит и готов обмануться.

Вадим обещал помочь мне забрать брата, но постоянно откладывал этот вопрос на потом – это единственное, что омрачало мне жизнь. Его мысли занимали крупные аферы, духу провернуть такую и возможностей пока не хватало, но он усиленно готовился. Я устала слышать, что скоро мы сорвем большой куш, и мы стали ссориться. Громко, больно и остервенело, а потом также мирились, что даже соседи стучали нам по батарее.

Мы могли сутками не выходить из квартиры. Лежали, курили, смотрели телевизор. Мечтали. Мы были очень близки, иногда даже казалось, что мы одной крови и сплетены навечно и очень туго нашими словами, клятвами, безудержным сексом и риском. Но я всегда знала, что Майор не может принадлежать кому-то одному – он, как песок, утекал сквозь пальцы, когда ему того хотелось.

Я постоянно боялась, что ему наскучит со мной. Никогда не могла полностью расслабиться, все ждала чего-то плохого – потому что знала его натуру. Едва не задыхалась, когда он куда-то пропадал. Знала, что такому, как он, ничего не стоит нагнуть любую понравившуюся телку без зазрения совести. А потом он вернется к чистенькой мне и будет снова клясться в любви и трахать бесконечно долго, пока не попрошу пощады. И будет продолжать издеваться, даже когда попрошу ее.

Не знаю, какая это стадия унижения или неуверенности, но я спешила, сделать ему минет, когда у меня начинались месячные. Боялась, что он не выдержит и пойдет к другой, чтобы удовлетворить свою похоть. Знала, что Вадим никогда не будет верен мне. Что придется делить его с воображаемыми и вполне реальными женщинами, которые сбегались к нему, стоило только поманить пальцем. Знала. Задыхалась от ревности. Но все равно не могла представить, что мы когда-нибудь расстанемся, и он перестанет быть моим.

Этот человек стал для меня семьей. Да чего уж там – целой вселенной. Но вряд ли бы кто это понял. Я была одинокой, потерянной девочкой, а он заменил мне отца. И друга, и мужа, и любовника заодно. Он был моим воздухом. Самым родным, самым любимым, единственным. Я смотрела на него преданной собакой, готова была умереть за него, душу отдать. И это были два самых счастливых и одновременно взрыво-мозго-выебывающих года в моей жизни.

Пока всё не кончилось.

Знаете такую старую разводку? Девушка знакомится в баре гостиницы с мужчиной, они выпивают, смеются, потом идут вместе в его номер, а следом, когда парочка уже полураздета, врывается «ее бывший» и начинает угрожать? Так вот, это было нашей коронкой. Мужики велись на меня, как наивные школьники, а потом, увидев взбешенного Вадика, ворвавшегося в номер, готовы были расплатиться чем угодно, даже собственной задницей.

Забрав бабки, мы в спешке удалялись и могли не волноваться, что жертва заявит в службу охраны или полицию – выбор всегда падал на развратных женатиков, которые не хотели огласки своих «подвигов».

А потом мы бурно праздновали наши победы. Катались, пили, занимались сексом. Я знала каждую татуировку на его теле и обожала рассматривать их перед сном. Вот и в тот роковой вечер медленно водила пальчиком по его груди, когда Вадик сказал:

– Познакомился сегодня в баре отеля с девушкой.

Я вопросительно посмотрела на него. Знакомый блеск в глазах внезапно насторожил.

– Какой девушкой? – Спросила тихо.

– Короче, сама она стремная, но ее папаша рулит несколькими крупными предприятиями.

Я улыбнулась.

– Есть мысли, как их обчистить?

– Вообще-то да, – он закурил, откидываясь на подушки. – Я запудрю ей мозги и женюсь. Мы с тобой будем богаты, детка.

Меня словно холодной водой окатили. Я понимала, что это означает. Вадик станет ухаживать, прикидываться состоятельным и галантным кавалером – он хорошо это умел. И станет спать с ней, как же иначе!

Я просила его передумать, умоляла, заклинала, а потом, видя, что все бесполезно, стала орать так, что от моего крика переполошились все соседи. Но Майор не из тех, кто меняет свои решения. Вместо того, чтобы откинуть эту мысль, Вадим просто отшвырнул меня к стенке и ушел. Удар пришелся на затылок, но боль не чувствовалась. Все мои мысли занимал только тот факт, что он собирался трахать кого-то еще, чтобы сделать нас богатыми. Что за схема такая? И какая в ней моя роль? Не понимала, как не пыталась.

Но настоящая боль пришла позже.

Когда я поняла, что Вадим не вернется. Мне кусок в горло не лез целую неделю. Я все ногти сгрызла, все сигареты выкурила, готова была простить ему все, что угодно, пока не воочию не увидела их вместе. Просто хотела подкараулить его возле того отеля, чтобы поговорить, а наткнулась на них обоих. Высокая, сисястая баба – кровь с молоком. Порода за километр видна, мимо такой вряд ли пройдешь.

«Стремная». Как же…

Я стояла и хлопала глазами, когда они проходили мимо меня. Я даже слышала запах его одеколона. Он поддерживал свою спутницу под руку и взглянул на меня лишь раз: сухо и с угрозой, чтобы даже не смела подходить.

А девушка меня даже не заметила. Конечно, какая-то бледная девчонка с испуганным взглядом – просто размытое пятно в ее красивой жизни, где она гуляет по ресторанам с такими красавчиками, каким тогда выглядел мой Вадим: при костюмчике и в начищенных до блеска туфлях.

Я бежала домой, спотыкаясь, не видя дороги от слез. Падала, вставала и снова бежала. Вернулась домой и легла умирать. Долго смотрела в белый потолок, кажущийся бесконечным, как и мое одиночество. Лежала и понимала, что все было обманом. Ничего он не собирался для меня делать. Ни спасать брата, ни быть моей опорой. Наша любовь стала ничем, как только понадобилось жениться на богатой наследнице. Она стала пылью.

Кажется, я лежала там вечность. Кажется, действительно тогда умерла.

Вот какие у него были планы. Вот какая грандиозная афера. Да уж, это легче, чем грабануть банк. Не нужно вложений, не нужно схем и разработок. Да и риска – минимум.

Ничтожество. Мразь.

Я закрыла глаза.

Предательство имеет привкус крови. Оно отчаянно горчит, сочится грязной пеной, душит. А у лжи соленый привкус слез. И они непременные спутники любви. Вопрос лишь в том, как рано ты с ними встретишься.

Вадик вернулся. Через два месяца. Кажется, я все так же тихо умирала, потому что не помню, чтобы ела, пила или жила. Возможно, существовала, но лишь бледной тенью себя прежней.

Он радостно сообщил, что теперь мы богаты, и скоро ему удастся вернуться. Говорил, говорил, а я сидела и не могла видеть ничего, кроме голодного блеска в его бесчувственных глазах. И я позволила. Позволила ему сделать то, зачем он пришел. Он имел меня во всех позах, в каких только хотел. А я надрывно стонала, чтобы напомнить ему о том, чего он лишился навсегда по собственной воле.

Я двигалась ему в унисон, сжимала его изо всех сил изнутри, чтобы сделать больнее, но получалось только острее и приятнее. Мне хотелось запомнить его таким, чтобы забыть навсегда. Я впитывала его, как губка. Наслаждалась каждым движением. Отпускала. Прощалась.

А потом мы подрались. Не могла вытерпеть, когда он, кончив, полез ко мне с поцелуями и признаниями. Не могла терпеть больше этой гадости, этой грязи, в которой он вымарал нашу любовь, променяв ее на бабки.

Разбила ему нос.

И пока Вадик матерился в ванной, пытаясь остановить кровотечение, схватила красную сумку из тайника под кроватью, где были спрятаны наши сбережения и убежала.

Выкупила на эти деньги брата: договорилась, чтобы он числился в детском доме, но мог оставаться со мной. И мы со Святом сели в поезд и поехали на юг, туда, где ему и было положено жить, чтобы справиться с проклятым пиелонефритом – загорать, греться в песке и дышать свежим воздухом.

Так я эволюционировала от воровки до социопатки. Не хотела никого видеть и слышать, избегала людей. Старалась не вспоминать и не думать. Ни о чем. Убила в себе все эмоции, потому что если я бесчувственная, то мне и не больно.

А он женился, да. Загуглить эту новость и прорыдать сутки – было моей единственной слабостью за последние дни. Поэтому сегодня утром я не придумала ничего лучше, чтобы избавить себя от волос, которые он так любить перебирать пальцами перед сном, в которые зарывался носом, чтобы глубоко вдохнуть аромат и улыбнуться, засыпая.

Обрила себя на лысо, чтобы освободиться от Него. Хотела окончательно сжечь все мосты. Забыть. Но легче, почему-то, так и не стало. Не вышло. Невидимая нить, которой мы были пришиты друг к другу, была крепче любых цепей, не говоря уже о каких-то там волосах.

2

Спустя полгода

«Забавный маленький паучок. Крошечный совсем. И откуда такой только взялся на седьмом этаже?»

Зевая, прохожусь всей пятерней по отросшим волосам. Теперь они снова мягкие, пушистые и приятные наощупь. А ведь я почти привыкла к себе новой. Да и шампунь хорошо экономился. Поворачиваюсь к зеркалу и долго вглядываюсь в бледное, худое лицо, на котором глаза кажутся огромными серыми дырами. Поправляю «прическу». За зиму шевелюра отросла сантиметров на восемь, не меньше, и у меня теперь даже имелась симпатичная челка.

Беру сигарету, закуриваю, открываю балконную дверь и выхожу.

– Привет, – сухо бросаю в сторону паучка.

Этот мелкий засранец умудрился за ночь оплести всё окно своей паутинкой. Ювелирная, надо признаться, работа.

Выставляю на подоконник банку, в которой лежит половинка абрикоса – специально вчера купила. Переживала, чем будет питаться здесь этот малец. А так, глядишь, фрукт начнется портиться, появится плодовая мушка. И ему будет не скучно.

– Это тебе. – Изображаю подобие улыбки, но выходит плохо – разучилась.

Подхожу к оградительным перилам, затягиваюсь и невольно щурюсь, глядя на море. Кажется, будто оно врывается в кусочек суши своей огромной голубой лапой. А бухта будто обнимает его в ответ, держит обеими руками и больше не отпускает. Каждый день смотрю на это природное объятие и умиляюсь. Точнее, что-то в душе будто собирается проснуться, ожить, но, поерзав слегка, поцарапавшись о мою твердую броню, снова затихает.

Каждый день, как сквозь пелену сна. А сны я теперь ненавижу. Каждый раз одно и те же: руки эти по моему телу ненасытные, глаза бешеные, крики до хрипоты, поцелуи до разодранных в кровь губ. Наша страсть, секс, ссоры, расставание, боль. Гребаная карусель, которую приходится переживать снова и снова по кругу, стоит только закрыть глаза.

Стараюсь меньше спать и больше времени занимать себя чем-то. Вот, например, идти куда-то бесцельно, шляться по городу или лежать, выкуривая одну сигарету за другой. Но это, конечно, тянет вниз, а мне нужно зарабатывать деньги. А браться за что-то грандиозное и рисковое боюсь. Попадусь, и Свят останется один. Без сообщников в таком деле тяжело, а втягивать брата – наиглупейший вариант.

Хотя тот и мечтает. Ненавижу себя, когда он, пытаясь подражать мне, тренируется вскрывать замки отмычкой или пытается тиснуть кошелек в автобусе. Свят не должен идти по моим стопам, не такого будущего я ему желаю. Он видит себя в мечтах кем-то вроде крутого техника: аферисты так обычно называют того члена команды, который хорошо разбирается в компьютерах и может руководить технической частью любой операции. А я хочу, чтобы мой младшенький зубрил учебники – не зря же мы сделали документы для посещения местной школы.

А еще брат оторваться не может от скиммера – штуки, которая считывает информацию с банковских карт. И меня это ужасно драконит, ведь в этом возрасте его должны интересовать сигареты, вечеринки и девчонки в коротких юбках. А он почти ежедневно упрямо уговаривает меня отдать его в ученики к какому-нибудь известному мошеннику или хакеру, ведь я знаю многих в этой среде, но все эти разговоры приходится мигом пресекать.

Молодость и шарм – мое смертельное оружие. Но когда я состарюсь, потеряю возможность промышлять чем-то подобным. Да, все еще смогу напиться за счет какого-нибудь идиота, получить пенсию по поддельному документу или, на крайний случай, стану красиво бросаться под колеса машин богатеньких буратино, чтобы поиметь с них бабла.

Но Свят… Он не такой. Ему нужна семья. Спокойная, тихая гавань. Домишко на берегу моря, красотка-жена, престижная работа и парочка спиногрызов, которые будут обожать свою полоумную тетку Софку, которая научит их мухлевать в карты и подделывать подписи родителей в дневнике. Возможно, они даже выделят мне комнатку на чердаке, где я буду дымить, пока однажды не сдохну от рака легких, инфаркта или инсульта.

– Дышать нечем, – братец заваливается на балкон, разгоняя рукой сигаретный дым.

Выдыхаю дым, тушу окурок в пепельнице и оборачиваюсь. Святослав улыбается, в этой обтягивающей майке он не выглядит ребенком – в нем угадывается будущий сердцеед с набором крепких мышц. Вот только от прыщей, мелкими красными точками высыпавшими на его лоб и виски, не мешало бы избавиться и срочно.

– Ну что? – Говорю я вместо того, чтобы поздороваться.

Брат достает блокнот.

– Так, – он находит нужный лист. – Номер 202: сорок лет, есть кольцо, всегда гладко выбрит, много говорит по телефону с женой. В свободное время ходил на набережную, спрашивал меня, как добраться.

– Дальше. – Прошу хмуро.

– Номер 230. Северянин, лет пятьдесят, женат и явно озабоченный. Как мне удалось выяснить, приехал по делам, но интересовался кардиологическим санаторием. Даже притащил оттуда буклет.

– Угу. – Киваю.

Главное правило афериста: грабить только говнюков и никогда не забирать последнее. Воровать у больных и немощных – плохая примета. Очень плохая примета. Не стоит портить себе карму.

Брат перелистывает и продолжает:

– Номер 252. Около шестидесяти, жирный, неприятный тип. Кольцо снял, как только приехал. Сначала я думал, что какой-то региональный чиновник, но он сам взболтнул, что приехал открывать филиал своей фирмы.

Шестьдесят лет. В эти годы ум, расчетливость и подозрительность обычно в труселя сваливаются. Кажется, самый подходящий для нас вариант.

– Подробнее.

Свят чешет затылок.

– Ну… – Он убирает блокнот в карман джинсов. – Нетерпеливый. На ресепшене звонил в звонок, как ненормальный. Хотя администратор рядом стоял, просто говорил по телефону с важным клиентом. – Брат наклоняется, разглядывая причудливую паутинку, тонкими серебристыми нитями оплетающую окно. Осторожно касается ее, стараясь не порвать, но та тут же липнет к его пальцу. – Чаевые мне не оставил. А когда пошел прогуляться, сунул в холле свою лапу в вазу с конфетами, да так много хапнул, что рука внутри застряла. Жадюга.

– Отлично. – Нервно облизываю губы.

Жадность – это слабость, она всегда играет на руку таким, как я.

– И наглый он, руки точно будет распускать. – Тяжело выдыхает брат. – Придется страховать тебя на каждом этапе.

– Справлюсь. Не в первый раз. – Помогаю ему выпутаться из липкой паутины, но тоже вляпываюсь. – Черт. – Отряхиваю руки о штаны. – Про то, где можно девочек снять случайно не спрашивал?

Пожимает плечами.

– Нет. Но я, как и было оговорено, когда спросил про хорошее заведение, посоветовал ему бар нашего отеля.

– Замечательно. – Толкаю дверь и вхожу в душную комнату. Открываю шкаф, мысленно прикидывая, какой из образов ему мог бы понравиться. Явно не школьница, не бизнес-леди и не простушка… Скорее что-то доступное и очень яркое. – Типаж?

Свят запрыгивает на диван с ногами, открывает пластиковую бутылку, жадно пьет, затем вытирает ладонью капли воды со рта и задумчиво протягивает:

– Ну… не знаю… Что-то вроде Алека Болдуина. Нагловатый, полностью уверенный в своей дряхлеющей привлекательности, любящий пускать пыль в глаза. – Он усмехается, потирая руки. – Сальные волосы, шея в складочку, жирные, будто он только что курицу-гриль ел, губки бантиком. Все, как ты любишь.

– Да пошел ты. – Цежу сквозь зубы, но губы непроизвольно растягиваются в улыбке.

Братец прав – это мой любимый типаж.

– Ты злая, потому что у тебя мужика уже лет сто не было.

Улыбка немедленно сползает с моего лица.

– Вот это уж точно не твое дело.

Отворачиваюсь и выбираю парик, предвкушая продуктивный вечерок. «Блондинка, брюнетка, огненно-рыжая?» Все-таки устроить брата носильщиком багажа в отель было самым верным из моих решений.

***

Есть один небольшой, но существенный минус в теплых, южных уголках суши вроде этого. В городе у моря одиночество всегда ощущается острее. Оно как что-то невидимое, но невыносимое. Как заноза, застрявшая в сердце и постоянно дающая о себе знать.

Улыбки на лицах девушек с ровным шоколадным загаром, смеющиеся местные с мороженым в руках, очарованные красотами туристы с фотокамерами. Меньше машин, больше велосипедистов. Больше зелени, красок, воздуха. Широкие проспекты и маленькие тропиночки, гладкие камни, мягкий светлый песок. И неожиданно огромное море, обдающее своей соленой свежестью. Манящее в теплую, ласковую воду.

Оно как молчаливый соучастник моих преступлений. Огромное, сильное, всеобъемлющее. Оно появилось здесь раньше людей и знает все их тайны. Лижет берег, чередуя приливы и отливы без отдыха, словно тасует радость и горе. Шлифует камни и характеры, наполняя жизни людей вечным танцем волн. Ровное, притворно безразличное, оно заполняет своим спокойствием все пространство. Море… Коварное, буйное, бескрайнее, пугающее, оно и есть само спокойствие, потому что учит нас в первую очередь мудрости.

Выхожу из такси за несколько сотен метров до отеля. Лучше пройтись немного пешком, чем рисковать, ведь таксист потом с легкостью сможет описать шикарную брюнетку, севшую в его автомобиль в районе Голубой бухты. И пусть эта шикарная дама с копной черных, как вороново крыло, волос ничуть не похожа на меня, подстраховаться все-таки стоит.

Вышагиваю, не спеша. Наслаждаюсь этим прекрасным звуком, который сопровождает каждый мой шаг – цок, цок, цок. Уверенная походка, идеальная укладка, яркий, но не слишком вульгарный макияж. И платье – тонкий шелк, летящее, с разрезами до основания бедер и интригующим декольте, в котором припрятан чумовой пуш-ап.

Да, не знаю, что на меня нашло, но в последний момент решила не разыгрывать карту откровенной шлюхи. Называйте это, как хотите. Может, чутьё. Сегодня я – растроганная красотами города приезжая, жаждущая приключений в последний день своей унылой командировки.

Это удивительно, но метод Станиславского все еще работает. Стоит только примерить чужой образ, попытаться прожить придуманную тобой роль и максимально ей поверить, как свои собственные беды ненадолго, но отступают. Я – больше не Соня, я – Светочка. Милая, наивная, кокетливая и веселая госслужащая из Перми. А единственной проблемой Светочки становится скучный вечер, сломанный ноготь и отсутствие хорошего коньяка в мини-баре ее номера.

Другая походка, другие манеры. Акцент, смех, мимика – все другое вплоть до кончиков ногтей. Готова спорить, если измерить длину моих ног и размер груди – у Светочки показатели тоже будут выше. Не удивлюсь, если и анализ крови окажется другим – но следов я не оставляю, уж простите.

На самом деле, прекрасно отдаю себе отчет, что поступаю непрофессионально. Гораздо проще было бы поехать в какой-нибудь мощный гипер-маркет, типа Икеи, туда, где бродят сотни зазевавшихся покупателей. Присмотреть там парочку уставших от мук выбора приезжих, которые уже больше часа никак не могут определиться, какую кухню они хотят. И, проходя мимо, легко увести их рюкзачок. Уверяю вас, там будут и карты, и приличные суммы наличкой, и смартфоны с планшетами. Да и искать меня, как положено, вряд ли кто станет – если они приезжие, им поскорей нужно вернуться домой, а ментам тоже захочется отвязаться от таких «гостей» побыстрее и попроще.

Но такие дела для тех, у кого совсем совести нет. Ведь эта пара может оказаться чьими-то папочкой с мамочкой, которые долго и упорно копили деньги на кроватки своим малышам.

А я совмещаю приятное с полезным: отбираю и наказываю. И делаю это, только убедившись в том, что все мои жертвы – отпетые мерзавцы. Основные мои «клиенты» – вырвавшиеся на свободу командировочные. Грязные, похотливые кобели, которые стараются по максимуму использовать каждый час своего маленького отпуска.

Это не тот случай, когда мужчина приезжает на двухнедельный отдых в санаторий и ищет себе дамочку почище, чтобы втереть ей про свое «одиночество» и то, как его не понимает жена. В итоге они все эти две недели трахаются до умопомрачения с такой же уставшей от детей и быта стареющей феей, а потом разлетаются каждый по своим городам.

Нет, тот тип командировочных, которые попадают ко мне в лапы – это отборный сорт похотливого дерьма, торопящегося предать верную супругу, потому что другого шанса вырваться из-под неусыпного контроля и засадить молоденькой шлюшке может не представиться ему еще пару лет. Едва завершив все свои рабочие дела, эти мрази начинают торопливо вынюхивать, с кем можно было бы весело провести время. Не каждый из них готов раскошелиться на проститутку – они жадные, поэтому сначала выбор падает на доступных девчонок из местных.

Вот тут главное вовремя попасться на глаза – привлекательность еще никто не отменял. Но и разборчивые тоже попадаются: серьезные, суровые на вид, деловые. Таких еще приятнее уделывать. И я никогда не полезу к мужчине, который не хочет иметь отношений на стороне. Выбираю только отпетых козлов, которых, как бы не маскировались, всегда выделяет один безошибочный признак – масляные глазки. Всего один ничего не значащий, казалось бы, короткий взгляд, но он уже отымел тебя во всех позах.

– На море не нужно отдыхать, на море нужно жить. – Произносит какой-то турист с придыханием, любуясь оранжево-красным закатом, ложащимся фиолетовой дымкой на вершины гор вдали.

Прохожу мимо, и эта фраза заставляет меня поморщиться. Она напоминает о том, что нужно ехать дальше, мы и так надолго здесь задержались из-за учебы брата.

Мошенник не должен оставаться долго на одном месте, увеличивается опасность наследить и быть пойманным. И пусть мои жертвы – приезжие, которые вряд ли заявят в органы о своем позоре, но риск никуда не исчезает. Грязная работа – она и есть грязная. А крупные аферы, которые могли бы обеспечить нам хотя бы год безбедного существования, пока не по зубам.

Или я просто боюсь. Не хочу рисковать… Или мне реально нравится то, что я делаю. И как делаю. Потому что, унизив каждую мерзкую свинью, я чувствую острое удовлетворение, непередаваемый кайф, почти как от секса. Вряд ли эти твари делают для себя какие-то глобальные выводы, но, смею надеяться, после таких приключений им еще какое-то время удается держать в узде себя и свой похотливый прибор.

– Я здесь, – говорю, набрав номер брата.

– Давай, – отзывается он.

И я вхожу в здание отеля.

Свят обычно помогает мне проникнуть внутрь здания так, чтобы никому и в голову не пришло интересоваться, кто я и к кому пришла. Он отвлекает администратора или выбирает подходящий момент, когда в холле находится достаточно много народа, чтобы можно было пройти незамеченной.

Быстро оглядываю обстановку. У меня несколько секунд, чтобы сориентироваться. У стойки ресепшена несколько человек, портье заняты, поэтому иду медленно, не привлекая лишнего внимания. Каблуки не цокают по мраморному полу – практика сказывается. Двигаюсь почти на носочках, не торопясь, смотрю отрешенно, будто занята своими мыслями, и выдыхаю только, когда оказываюсь за поворотом.

Если ты уже внутри – ты гость отеля. Остальное – мелочи.

«Ты вовремя» – приходит сообщение от брата, пока я преодолеваю путь до ресторана, а оттуда до бара. – «Темно-синий пиджак, барная стойка, слева»

После ярко освещенного ресторана глаза не сразу привыкают к темноте бара. Продвигаясь между столиков, сразу выхватываю глазами полноватую фигуру у стойки. У мужчины скучающий вид: он проверяет смартфон, время от времени поглядывая на экран телевизора, закрепленного на стене, но мое появление не проходит для него незамеченным. Быстрым взглядом знатока женских прелестей он оценивает мои икры и щиколотки, которые на каждом шаге выпархивают, как крылья экзотической бабочки, из разрезов юбки.

Ненадолго он задерживается взглядом и на моем бедре, затем возвращается к смартфону, который держит пальцами-сосисками, но… сосредоточиться уже не может – крючок проглочен. И вот, усаживаясь за свободный столик, с которого так удобно за ним наблюдать, я замечаю новый взгляд.

Кроткая улыбка ему в ответ. Чисто из вежливости.

И, не дожидаясь ответа, смотрю на свой клатч, который кладу на край стола. Беру паузу, чтобы проанализировать ситуацию. Что мы имеем: сразу несколько самцов в поиске самок, многие из них развернули корпусы в мою сторону – заинтересовались. Мне их внимание не нужно, не хотелось бы отпугнуть жертву. Так-с. Дальше. Что там у нас? За угловым столиком работает местная «разводила на коктейли», а значит, хорошо, что я оделась приличнее – не будет проблем с ее «сутенером».

– Маргариту. – Прошу подошедшую молоденькую официантку. – И сделайте громче, пожалуйста. – Указываю на телевизор.

Раз уж его так интересует происходящее на экране… Что показывают? Смешанные единоборства? Ну, отлично. Мужики, кровяка, напряжение – весьма возбуждающе.

Бросаю еще один случайный взгляд на объект своего интереса и тут же прячу глаза. Достаю телефон, пролистываю. Хочешь, чтобы тебе поверили? Не показывай заинтересованности.

Официантка приносит бокал. Делаю несколько небольших глотков и поворачиваюсь вполоборота к телевизору. Никогда не понимала, как в шуме голосов и музыки посетителям удается следить за каким-нибудь матчем, но люди, и правда, реагируют на происходящее на экране: мычат, морщатся и подбадривают борцов. Единственное, что я способна понять по всплывающим подсказкам, титрам и флажкам, это то, что наш боец месит какого-то испанца, аки слоеное тесто.

– О-оу, – произношу нарочито громко и картинно отворачиваюсь, но любопытство, вроде как, берет своё, и я снова одним глазом поглядываю на экран, не забывая жадно прихлебывать из бокала.

– Да! – Вдруг восклицает кто-то из присутствующих, когда боец в красных труселях переводит бой из стойки на настил клетки.

Понимаю, что нужно радоваться. Хлопаю в ладоши, а затем снова «случайно» встречаясь взглядом с боровом. Его, кажется, от происходящего в пот бросает, или ему просто здешний климат не совсем подходит: он ослабляет воротник рубашки рукой и довольно лыбится в мою сторону.

Превозмогая отвращение, задерживаю на нем глаза чуточку дольше положенного. Смущенной улыбкой возвещаю о том, что мне приятно найти единомышленника среди толпы незнакомцев. Возвращаюсь к просмотру боя, неосознанно и нервно поглаживаю свое бедро.

Проходит еще минут десять и еще несколько нечаянных взглядов прежде, чем решаю, что клиент дозрел. Кладу купюру под бокал, смотрю на часы, встаю и направляюсь к выходу. Преодолеваю расстояние до двери всего за десять шагов – знаю это точно, потому что отсчитываю их про себя в обратном порядке: три, два, один… Обычно этого бывает достаточно.

И вуаля…

– Девушка! – Доносится в спину.

Большой, запыхавшийся, с лоснящейся от жира шеей, бегемот дотрагивается до моего плеча.

– Да?

Я – сама невинность.

– Вы сумочку забыли на столике.

– Что? – Не сразу понимаю, о чем идет речь. – Я? Ох… надо же… ну, я и растяпа. – Прикусываю губу, заглядывая в лицо незнакомцу. – Спасибо вам… огромное…

– А… Аркадий. А… вы уже уходите? – Решается спросить он, вытирая потные ладони о брюки.

Задумчиво пожимаю плечами.

– Скучно одной… – Печально вздыхаю.

– Так, может, хотите мне компанию составить? – Жестом он указывает на бар.

Изображаю мучительное сомнение.

– Я… Даже не знаю…

Вижу, как он не хочет этого говорить, но половой зуд побеждает жадность:

– Позвольте угостить вас? – Коньячный выхлоп забирается мне прямо в ноздри и вызывает тошноту. – Что вы пили?

– Маргариту, – застенчиво говорю я, прижимая к себе клатч.

– Прошу вас, – открывает мне дверь, пропуская вперед.

Как галантно.

– Спасибо. – Нечаянно виляю бедрами.

– Вы тоже здесь остановились? – Тяжело дышит в затылок.

– Да, в двести семидесятом, а как вы угадали? – Бросаю через плечо, возвращаясь за столик.

– Просто предположил.

– Я – Света, кстати – Поворачиваюсь и крепко сжимаю его огромную ручищу.

– Очень приятно…

Через час он уже дышит мне в шею, продолжая щедро заливать вонючее пойло в свою огромную жабью глотку. Каждый раз, когда наш боец проводит удачный тейкдаун, мы отмечаем это новым тостом: Аркашка целой рюмкой, я глотком.

– Ты удивительная, – шепчет он, придвигаясь все ближе.

Его огромное пузо царапает пуговицей рубашки край стола.

– Спасибо, – задерживаю на нем взгляд все дольше, улыбаюсь все шире, прикосновений не сторонюсь.

Мы знаем, что завтра разъедемся в разные города, и нам вряд ли есть, что терять. Отчаянно посылаю ему свои сексуальные флюиды.

– Я на секундочку, – говорю, потерев плечом о его грудь. – В уборную.

Ловким движением возвращаю портмоне в карман его пиджака.

– Жду, – восклицает он, словно верный, но пьяный рыцарь.

Оставляю на столе свой клатч – знак высшего доверия. Возле туалета незаметно, прямо на ходу передаю банковскую карту брату. Пусть снимет с нее все, что имеется, оставив этому придурку только на чай и на аспирин, чтобы было, чем подлечиться с похмелья.

Когда возвращаюсь, вижу, насколько уже затуманен взгляд моего спутника. «Ах, ты, мой престарелый Дон-Жуан, так быстро дошел до кондиции»

– Слушай, я тут подумала… – Задыхаясь, шепчу ему на ухо.

– Я только за. – Его глаза загораются, он хватает со стола бутылку.

Мы покидаем бар, хихикая, словно школьники. Покачиваясь, добираемся до лифта. «Ну, что, в бой, Светочка? Сейчас тебе придется нырнуть прямо в чан с маргарином»

Как только дверь закрывается, он набрасывается, тараня липким, холодным языком мой рот и стискивая своими толстыми клешнями бедра. Страстно отвечаю ему «взаимностью». На вкус этот мешок с дерьмом, как вчерашний холодец – чесночный и тошнотворно кислый, прямо до рыготины.

Он вжимает меня в стену, продолжая с завидным упорством исследовать языком мои десны и зубы. С радостью и облегчением отпрыгиваю от него, едва только лифт замирает на втором этаже.

Когда створки разъезжаются, хватаю мужчину за галстук:

– Давай ко мне. – Выдыхаю и качаю головой. – Нет. Лучше к тебе. Веди!

Тяжело дышащий толстяк походит сейчас на осла, которого ведут на рынок. Послушно спешит по коридору, не забывая меня лапать. Судорожно открывает мне дверь в номер и вталкивает внутрь.

– Подожди, налей вина. – Шепчу, когда Аркаша начинает чуть не с мясом выдирать пуговицы на своем пиджаке. – Пить хочу.

– Хорошо. – Ему трудно прийти в себя, но он делает усилие.

Проходим в середину комнаты. Его руки заметно трясутся от вожделения.

– Позволь мне, – предлагаю.

Забираю бутылку, ставлю на столик бокалы. Полагаю, что он будет только рад передышке – ему ведь еще нужно сожрать волшебную синюю таблеточку. Старички-разбойнички всегда так делают: поняв, что у них выгорит и уже совсем скоро, торопятся незаметно принять допинг для своего молоточка, который без посторонней помощи уже совсем не стучит.

Воспользовавшись моментом, бросаю в один из бокалов порошок, который достаю из лифчика. Завтра этот придурок будет меня благодарить, что это всего лишь снотворное, а не пурген – было бы невесело уснуть и обосраться одновременно, да еще и с капитальным стояком.

Беру бокалы, оборачиваюсь и вижу, что этот урод уже в длинном белом халате.

– О… – играя бровями, улыбаюсь, – какой ты… сексуальный в этой штуке. – Протягиваю бокал.

– Да-а-а… – Раскрасневшийся, потный, Аркаша ревет, как медведь.

Берет вино и опустошает весь бокал залпом. «Умница». Отставляет на столик, надвигается на меня.

– Ты сводишь меня с ума… – Шепчу, отходя назад.

– Иди сюда, – бормочет он и… распахивает халат.

Останавливаюсь. С неудовольствием замечаю, что то ли боец мне попался крепкий, то ли таблеточка уже начинает действовать, но старый, сморщенный, синеватый молоточек неумолимо оживает. Продолжаю изображать ответное желание, кусаю губы.

Решительно бросаюсь вперед и толкаю его на кровать. Толстяк падает, его халат распахивается сильнее, но выхваченный одним моим ловким движением пояс уже у меня в руках.

– Сыграем по моим правилам, – произношу загадочно.

Запрыгиваю сверху и быстро привязываю его руку к поручню кровати.

– Такие тебе игры нравятся да, Светочка? – Спрашивает он, шамкая губами. – Давай, разбуди моего зверя! Потрогай его!

И я замечаю, что Аркашка уже слегка дизориентирован.

Хватаю галстук, висящий на спинке стула, и прихватываю им вторую руку. Жирдяй довольно улыбается: его агрегат заработал на полную мощность, встал по стойке смирно и просится в дело всеми своими двенадцатью сантиметрами.

– Нравится? – Интересуюсь, сидя на нем так, чтобы он мог чувствовать своим прибором жар между моих разведенных ног. Легонько покачиваюсь из стороны в сторону, все еще позволяя поверить, что между нами что-то может и произойти.

Хозяин улыбается, кивая. Его член довольно подрагивает.

– Твоей жене тоже понравится. – Произношу с улыбкой.

Его полузакрытые веки колышутся. Кажется, что-то идет не по плану, но он еще не понимает, что именно. Мне нравится именно этот момент: выражение лица у него, как у наивного младенца, который не понимает, почему отобрали сиську.

– Ч…что? – Аркаша не перестает улыбаться.

Но даже его сморщенные яйца умнее – они уже испуганно поджались.

– Вот что. – Достаю телефон, встаю и делаю сразу несколько снимков. – Скажи «сыр», придурок. А если станешь меня искать, эти карточки разойдутся по всему интернету.

Вялые попытки выпутаться из веревок перемежаются с попытками тупо открыть глаза.

– Баю-бай, Аркадий. – Улыбаюсь я, наслаждаясь картиной.

Гора жира спит, член бодрствует.

Убираю телефон. Быстро прохожусь по тем местам, где могла оставить отпечатки и протираю поверхности платком. Достаю тонкие перчатки, надеваю, аккуратно вынимаю чемодан, проверяю его содержимое. Наличка, часы, прочая ценная мелочь – все складываю в свой пузатенький клатч. Подхожу к двери, поднимаю банковскую карту – брат уже просунул ее под дверь. Возвращаю на место в бумажник этого хмыря.

Можно было бы еще снять трусики и подложить в чемодан, скажем… в его свитер в качестве подарка для женушки, но на мне сегодня мои любимые – красные с кружевом, и уж очень не хочется их лишаться.

Еще раз оглядываю номер, затем тело спящего мужчины. Ослабляю веревки, чтобы он легко мог распутаться утром, и выхожу в коридор. Иду, стараясь не попадаться в поле зрения камер. Этот тип вряд ли заявит на меня, но осторожной нужно быть всегда. Спускаюсь по лестнице, поправляя волосы. На душе так спокойно, такое умиротворение, даже сердце не колотится бешено. Просто штиль. Ка-а-а-айф…

Покидаю отель, выхожу на набережную, снимаю туфли и некоторое время иду босиком, любуясь волнующимся морем, чьи волны поблескивают в свете луны, как мятая фольга. Только через пару километров, поднимаюсь к дороге и ловлю такси, которое высаживает меня в соседнем с домом квартале. По дороге до съемной квартиры изредка оглядываюсь, хотя и так знаю, что никого нет. Сработано было чисто.

Дома неспешно снимаю парик, затем платье, макияж. И уныние возвращается ко мне вместе с тем образом, которые смотрит на меня теперь из зеркала. И снова передо мной одинокая девчонка, брошенная, раздавленная, растоптанная. Пытающаяся мстить, а на деле просто посыпающая солью свои же собственные раны.

Выхожу на балкон, сажусь на пол, подтягиваю колени к груди и закуриваю. Всхлипываю, выдыхая терпкий дым.

Мечтаю, что когда-нибудь эта боль меня покинет. Что когда-нибудь я перестану звать Его ночами. В груди перестанет болеть от мыслей, которые упрямо стучатся в голову. Когда-нибудь он меня отпустит. И я его отпущу.

Поднимаю с пола кожаный кошелек.

Вспоминаю того парня с пристани. Крепкий такой, лицо кирпичом, будто весь мир ненавидит. «Злой блондинчик» – называю его про себя. Уж он-то явно не такой мерзкий на вкус, как этот толстяк. У него красивые, правильной формы, по-женски пухлые губы. Целоваться с таким, должно быть, сплошное удовольствие…

И чем он меня так зацепил?

Не знаю. Открываю его бумажник и снова проверяю все отделения. Ни фото, ни карточек, ни скидочных карт. Ничего. Человек без истории, человек без лица – вот он кто.

Но разве так бывает?

3

Глеб

Я никогда в последний раз не выдыхаю перед тем, как идти на дело. Собран и сосредоточен с первой же секунды. Если уж ты влез в подобное, значит, должен быть готов к тому, что на любом этапе этой напряженной канители может случиться что-то, что без труда может вернуть тебя обратно за решетку.

Что поделать: выбранный мной путь не для отчаянных и сильных духом – не стоит приукрашать и романтизировать. И благородством здесь тоже не пахнет, потому что мы ни херовы Робин Гуды, и никому награбленное не раздаем. Наше первое правило – думать только о себе, и ни о ком больше.

Таковы профессиональные аферисты.

Каждый из моих ребят талантлив, и с легкостью нашел бы себе применение в обычной жизни, но с той дороги, которую они (и я) однажды для себя избрали, не так легко теперь свернуть, потому что руководит нами азарт – настоящая охотничья страсть, ослепительно яркая, порой безумная и крайне опасная.

Мечтатели или глупцы, но мы реально верим в то, что возможно всё. Нам не достаточно того, что предлагает система. Всегда хочется большего, лучшего, недоступного. И мы совершенствуемся, идем вперед, становимся умнее в попытках раздвинуть рамки обыденного.

Трудно сказать, что такое азарт, пока не попробуешь его на вкус. Но если попробовал… вряд ли получится остановиться. Это самый доступный и действенный наркотик из существующих. Он отключает все чувства: стыд, благоразумие, сожаление и даже инстинкт самосохранения.

Потому что мы играем по-крупному. И ставим на кон всё, что имеем. В том числе и собственную жизнь.

Мы с Максом небрежно оглядываемся прежде, чем спуститься по лестнице вниз, к неприметной с виду двери, ведущей в бар. Я поправляю галстук, с удовольствием отмечая про себя, что в центре города довольно многолюдно в это время, но вряд ли кому в голову придет заглядывать в заведение «только для своих», работающее без вывески. Нам лишние свидетели сегодня не нужны.

Толкаю дверь. В помещении накурено. В тусклом свете всего нескольких потолочных светильников мрачные малиновые стены кажутся темно-фиолетовыми. Подвальная коробка без единого окна при таком освещении кажется еще меньше и теснее – большой душный гроб, пугающе давящий на мозги. Но посетителям, которые посмеиваются, обсуждая что-то с ярко выраженным южным акцентом, явно всё нравится.

– Добрый вечер, господа, – приветствую собравшихся, перекидывая чемоданчик из правой руки в левую, чтобы пожать протянутые мне ладони.

Широко улыбаюсь, всем видом показывая свое расположение, а в это время мой мозг сосредоточенно оценивает ситуацию. В помещении бара нас шестеро: я, Макс, пришедший со мной, хозяин заведения Фил, флегматично протирающий бокалы за стойкой, старичок-эксперт Фридрих Робертович, привлеченный для оценки предмета искусства, Имран – покупатель (крупный бизнесмен с юга), и его телохранитель, напоминающий дятла своим мощным, длинным носом-клювом.

– Прошу вас, – приглашаю их присесть за один из столиков.

– С удовольствием. – Имран садится.

Сопровождающий подает ему черный чемоданчик, тот кладет его на стол, но открывать не спешит.

Напряжение есть, оно чувствуется, как и в любой сделке, но подготовительная работа прошла на славу, и теперь эти люди нам доверяют.

– Вам понравится, – обещаю.

Мы сидим друг напротив друга.

Открываю свой кейс и подвигаю к Фридриху Робертовичу, который, придвинув стул, усаживается с краю.

– Значит… – Самодовольно прищуривается Имран, следя за неторопливой работой пожилого искусствоведа, склонившегося над маленьким квадратом картины, лежащей в кейсе на подкладке из шелка. – В музее теперь висит… подделка?

– Именно. – Отвечаю с легкой ухмылкой.

То, что подделка лежит у него перед носом, ему знать необязательно. Да и художник, с которым я привык работать, точно обиделся бы на такое определение. «Я не рисую подделки, – обычно говорит он, – я клонирую произведения искусства»

– Не буду спрашивать, как вам удалось подменить ее. – Имран, улыбаясь, поглаживает пальцами свои пышные черные усы. – Мне рекомендовали вас, как профессионалов своего дела.

– Благодарю, – довольно киваю я.

Макс нетерпеливо ерзает на стуле, наблюдая за экспертом, внимательно изучающим каждую черточку на картине. От слов этого старикашки будет зависеть, получим мы содержимое чемодана Имрана или будем вынуждены разруливать сложившуюся в связи с неудачей неприятную ситуацию.

– Она… превосходна. – Наконец, скрипучим голосом выдает Фридрих Робертович, распрямляясь и по очереди оглядывая собравшихся. Он качает головой. – Оригинал, вне всяких сомнений.

Внутри меня выстреливает пружина облегчения, но приходится держать лицо, изображая невозмутимость и отрешенность. А вот Максу не удается удержаться от напыщенной усмешки и едва слышного вздоха.

– Александр, – стряхнув пепел с толстенной сигары, Имран перегибается через стол, чтобы пожать мне руку. – Поздравляю вас.

– Это ведь вы теперь ее счастливый обладатель, – парирую я, крепко сжимая его ладонь.

Глаза южанина горят при взгляде на картину. Он закрывает кейс до характерного щелчка и откладывает сигару в пепельницу. Этот голодный взгляд на свою добычу безусловно роднит нас друг с другом.

– Они теперь ваши. – Подвигает к нам свой чемоданчик и открывает.

Аккуратно разложенные пачками купюры. Красивые стопочки, перетянутые банковской лентой. У меня под ложечкой начинает неумолимо посасывать от предвкушения.

– Пересчитаю, не против? – Спрашиваю, больше всего желая поскорее прикоснуться к этим ровным, новеньким, прямоугольным банкнотам.

– Разумеется. – Имран кивает, затем поворачивается и делает знак бармену. – Шампанского. – Потирает ладони. – Нужно отметить сделку.

Пока Фил суетится с бутылкой и бокалами, южанин достает из внутреннего кармана пухлый конверт и вручает эксперту.

– Ваш гонорар, уважаемый.

– Благодарю. – Пожилой еврей быстро прячет деньги за пазуху, словно их могут отобрать.

Имран собственноручно разливает шампанское, пока я пересчитываю хрустящие банкноты.

– Все верно, спасибо. – Беру бокал, как только заканчиваю подсчет.

– Нет, это вам спасибо. – Бизнесмен усмехается. – Местные коллекционеры уже в очередь выстроились, чтобы перекупить у меня ее. Чем больше желающих, тем выше цена. Без вашей помощи вряд ли бы вышло ее заполучить.

Улыбаюсь, глядя, как пузырьки в бокале танцуют, подпрыгивая, и как взрываются, громко шипя. Мы чокаемся с Имраном, потом со стареньким экспертом, затем я поворачиваюсь к Максу, чтобы разделить и с ним радость победы, но тут же застываю. На меня направленное тупое черное рыло пистолета. По спине пробегает ледяная дрожь.

– Ты… – Сглатываю, осторожно ставя бокал на стол. – Это… что?

Тишина, воцарившаяся вдруг в помещении бара, подсказывает мне, что все сейчас видят то же самое. Где-то за моим плечом кашляет пожилой эксперт, подавившись от неожиданности.

Лицо Макса расплывается в довольной ухмылке. Он держит оружие в вытянутой руке и чувствует себя хозяином положения.

– Деньги. – Коротко говорит он. – Мне нужны деньги. Давай-ка сюда чемодан.

Дуло пистолета легонько подрагивает, смотря мне прямо в грудь.

– Подожди… – пытаюсь начать я.

Но он, бешено сведя челюсти, только повышает тон:

– Деньги, я сказал!

Меня сковывает льдом страха, но я все равно, как во сне, поднимаю руку, чтобы передать ему кейс.

– Эй, – делает шаг вперед телохранитель Имрана.

И пистолет Макса резко перемещается в его сторону.

– Тише-тише, – приговаривает Швед, потрясая пушкой. – Не дергайся, малыш.

Дятел застывает, не смея двинуться. Его взгляд, как и взгляды остальных, устремлен на пистолет.

– Отойди, – командует Макс, указывая стальным дулом в сторону. – И никаких фокусов, понял? У меня хорошая реакция.

Он снова обводит всех нас напряженным взглядом. Мое сердце уже колотится, как сумасшедшее, и готово вот-вот врываться наружу.

– Что происходит? – Спрашиваю, тяжело дыша.

Это вызывает у него лишь снисходительную улыбку.

– Мои планы немного… поменялись, – пожимает плечами Швед, выдирая из моей руки кейс.

Сука.

Я до боли сжимаю зубы.

– И это мне тоже пригодится. – Говорит он, сгребая со стола маленький чемоданчик с картиной.

Сразу два кейса держать в одной руке неудобно, и это бы помогло мне одолеть его в схватке, но я все еще смотрю в направленное мне в лицо дуло пистолета.

– Ты же на меня работаешь, – напоминаю, прочистив горло.

Мой голос звучит уже не так уверенно и наливается выдающей волнение хрипотцой.

– Больше нет. – Брезгливо бросает Макс, делая несколько шагов назад.

– Тебе не скрыться. – Несмотря на страх, медленно двигаюсь на него. – Остановись. Ничего не выйдет.

– Полагаешь? – Его брови вздымаются вверх.

Одним взглядом Швед бросает мне вызов. Понимаю – не шутит. Он готов на всё ради этих денег.

– Мальчик, ты хоть знаешь, с кем связался? – Раздается взволнованный голос Имрана. Вижу, как он ставит дрожащей рукой на стол свой бокал. – Я ведь тебя все равно найду, лучше не дури.

– А ты попробуй, – ехидно передразнивая его акцент, шипит Макс. Его глаза угрожающе суживаются. – Побегай за мной, поищи. – На его лице не дергается ни один мускул. – Можешь даже ментов вызвать. Расскажи им, что ты хотел купить у нас ворованную картину.

Холодное дуло останавливает Имрана и вынуждает заткнуться.

– Стой, – говорю, когда Макс начинает движение к выходу.

Он переводит пистолет на меня. Первый раз вижу у Швецова такое выражение лица – больше никаких шуток, игры окончены. Чертов зверь, готовый убивать.

– Это мои деньги, ты не уйдешь отсюда… – Предупреждаю.

Его это не трогает.

– Еще один шаг, – цедит сквозь зубы Швед, – и ты – труп.

– Нет, это тебе не по зубам. – Усмехаюсь я, не чувствуя пола под ногами.

Мои ноги меня не слушаются, но я двигаюсь вперед.

– Проверим? – Подается навстречу Макс.

– Я это так не оставлю, ты меня знаешь. – Еще полметра в его сторону.

– Предупреждаю в последний раз, – он угрожающе понижает тон, – еще шаг, и ты – покойник.

Я не верю. Просто не верю в это. Послушный, разбитной, веселый повеса-Макс. Он не мог нас так кинуть.

– Духу не хватит, – последнее, что я говорю, ступая ему навстречу.

И тишину разрывает оглушительный хлопок. Инстинктивно зажмуриваюсь в тот момент, когда меня отбрасывает назад. В ушах шумит, воздуха не хватает. Падая на колени и заваливаясь на бок, все еще вижу оружие в его руке.

Перед тем, как в недоумении уставиться на расплывающееся на груди огромное красное пятно, вижу взгляд бывшего друга – в нем отсутствует сожаление. Швед скорее доволен. Полностью уверен в себе. Он доказал, что не тряпка, заявил, что не станет довольствоваться и дальше вторыми ролями.

– Что же это такое, – причитая, наклоняется ко мне Фридрих Робертович.

Его ладони дрожат, окунаясь в горячую кровь, которой насквозь пропиталась моя рубашка. У меня мутнеет перед глазами. Хватаю воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Не могу поверить, что всему конец. Что мне конец.

– Кто следующий? – Холодно спрашивает Макс, оглядывая присутствующих. – Есть желающие?

Имран громко сглатывает, а Фил, хозяин бара, вжимается в стойку широкой спиной.

– Тогда всем счастливо! – Швед пятится, продолжая держать на мушке всех нас.

– Срочно вызывайте скорую, – кряхтит старичок, опускаясь передо мной на колени, когда слышится хлопок закрываемой двери.

Швецов ушел, а последним, что я увижу, будет малиново-бордовый потолок душного бара. Чувствую, как меня начинает трясти, воздуха не хватает, кровь толчками шумит в ушах.

– Никакой скорой! – Орет Имран, пиная ногой стул.

Тот со звоном опускается на каменный пол.

– Молодой человек ранен, он сейчас умрет. – Настаивает старик.

Сквозь мутную пелену вижу, что он склоняется надо мной, и вся его одежда уже перепачкана моей кровью.

– Какой, на хрен, скорой? – Южанин ударяет ладонью в стол. – Чтобы они начали разбираться, что я здесь делаю?! Мне нельзя светиться в таких делах!

Он принимает из рук телохранителя свой пиджак и быстро надевает. Дрожащей рукой лихорадочно хватает еще дымящуюся сигару из пепельницы.

– Нет, вы как хотите, но нужно вызывать скорую. – Фридрих Робертович с трудом поднимается. – Несите телефон! – Строго наказывает онемевшему Филу. – Быстро!

И тот бросается со всех ног к стойке бара.

– Простите меня, Александр, – слегка наклоняется надо мной Имран. Он брезгливо разглядывает мои руки, прикрывающие из оставшихся сил рану на груди. – Мне нужно уносить ноги.

– Идите. – Бормочу.

Но получается что-то бессвязное.

– Достану этого гаденыша из-под земли, – перешагнув через меня, южанин спешит к выходу. На ходу бросает своему телохранителю: – А ты уволен, ничтожество.

Его верный пёс, что-то ворча под нос, уносится вслед за ним.

– Алло, скорая, – взволнованно восклицает в трубку эксперт-искусствовед, – огнестрельное ранение! Ранен молодой мужчина. Скорее, пожалуйста, он умирает! Бар находится на улице…

Он замолкает, едва дверь с шумом захлопывается. Кладет трубку и поднимается по лестнице, чтобы закрыть дверь на засов.

– Как ты? – Фил садится рядом со мной на корточки.

– Отлично. – Улыбаюсь, с неудовольствием про себя отмечая, что кровь из спрятанного под рубашкой резервуара все еще продолжает растекаться, противно щекоча кожу.

Поднимаюсь на ноги и сажусь за столик. Марк Иосифович помогает мне избавиться от пиджака и рубашки, подает полотенце, которое я оборачиваю вокруг туловища. Оно сразу пропитывается насквозь густым красным сиропом.

– Работать становится всё труднее. – Ворчит старик, аккуратно снимая с лица накладные бакенбарды и бородку.

– Да брось. – Фил разливает по пузатым стаканам коньяк. – Всё как по нотам. Я, правда, чуть не обосрался, думал, его человек тоже палить начнет.

– Куда ему. Тупой уволень. – Замечает лже-искусствовед, отмахиваясь. – Это я сразу подметил, в первый же день. А вот хозяин его нервный, с такими опасно.

Осуществить дерзкую аферу это не значит выйти сухим из воды. Вот поэтому приходится подчищать хвосты и «умирать», чтобы тебя потом не искали. Я рассматриваю кожу на груди, которая после «выстрела» осталась целой и невредимой, но теперь вся покрыта красными разводами, и шумно выдыхаю. Еще и любимую рубашку пришлось загадить, но тут уж никуда не денешься – без вложений не бывает и прибыли.

– Ну, как я вам? – Внезапно раздается бодрый голос Макса.

Он появляется со стороны черного хода с двумя чемоданчиками и небрежной походкой подходит к нам. Кладет добычу на стол. Картинно кланяется и с размаху выпивает коньяка.

– Еще один шаг, и ты труп. – Говорю я, нахмуриваясь, пока он жмет членам команды руки. – Еще один шаг, и ты покойник. – Повторяю, старательно копируя его «борзый» тон. – Это что, Швед такое было?

– Импровизация, – с гордым видом заявляет он.

– Этот придурок никогда не научится придерживаться плана. – Усмехаюсь, отправляя свою порцию коньяка в рот.

Внутренности сразу окутываются приятным теплом, наполненное до краев адреналином тело благодарно покрывается мурашками.

– Кто это? – Напрягается Фил, указывая пальцем на коридор.

Со стороны черного хода раздается требовательный стук.

– Видно, Макс привел кого-то на хвосте. – Постукивая ногтями по столешнице, замечает Марк Иосифович.

– Я? – Возмущается Швед. – Никого за мной не было!

– Тихо. – Приказываю грозно.

Осторожно поднимаюсь со стула, отбрасываю полотенце, накидываю куртку и иду к двери, спрятанной между коробками со спиртным. Слышу, как мои парни лихорадочно прячут кейсы за стойку бара. Сердце клокочет где-то в горле, когда останавливаюсь в узком закутке, и стук повторяется вновь еще настойчивее и громче.

Посмотреть в глазок не решаюсь, есть риск получить пулю в череп. Нажимаю на экранчик, закрепленный справа на стене. Тот оживает, картинка на нем сначала дрожит серыми полосами, а затем проясняется. Узнаю фигуру на видео и усмехаюсь, не веря глазам. А когда незваный гость подходит еще ближе, уже отчетливо вижу его лицо.

«Вот сукин сын. Трудно было предупредить?»

– Заходи, – открыв дверь, быстро втаскиваю пришедшего внутрь.

Закрываю засов и только потом прислоняюсь к гостю плечом, крепко обнимаю и хлопаю ладонью по спине.

– Привет, Лунёв. – Говорю с теплом в голосе.

Тот делает шаг в полоску света, оглядывает меня хмуро, будто пытаясь угадать те черты, которые еще помнит, затем качает головой и тихо отвечает:

– Ну, привет, Лунёв…

4

– Не называй меня так. – Отхожу назад, давая брату пройти. – У меня уже лет десять другая фамилия.

Егор колеблется. Сначала рассматривает мой живот, покрытый розовыми разводами после разыгранного «представления», потом цокает языком. Ненавижу, когда он так делает. Вроде оба уже взрослые мужики, но он по привычке опять включает старшего брата, пытаясь воззвать к моей совести.

– Я не вовремя? – Качает головой.

– Мог и позвонить. – Беру со столика пачку, достаю одну сигарету, зажигаю и затягиваюсь. – Хотя о чем это я?

– Болтать о таких делах по телефону опасно. – Егор достает из внутреннего кармана сверток: небольшую трубочку с бумагами. Все, что касается моих «дел», он не носит в своей рабочей папке, всегда кладет отдельно. – Вы ведь уже закончили?

– А то ты не знаешь, – усмехаюсь я.

Этот тип – прирожденная ищейка. Вряд ли от него ускользнут хоть какие-то детали моей деятельности. Он знает обо мне всё, даже когда я старательно это скрываю. И он единственный, кому за это ничего не будет.

– Привет, мужики! – Бодро говорит он, входя в зал, затянутый сигаретным дымом.

В помещении все еще царит тишина.

– Привет, – первым сдается Макс.

– Доброго здоровья, – нехотя отзывается Марк Иосифович.

– Угу, – здороваясь, кусает изнутри щеку Фил.

Мои парни никак не привыкнут, что старший следователь, майор юстиции Лунев вот так может заявиться к ним в берлогу, в удобное для него время и быть в курсе всего, что происходит в нашем кругу, да еще и реагировать на это спокойно и даже бровью не повести.

Но дело даже не в том, что по долгу службы брат обычно расследует особо тяжкие преступления, а не разоблачает аферистов – дело в том, что он, как и мать, уже много лет ничего не может со мной поделать.

– Выпьешь? – Улыбается Макс следователю.

Берет со стойки чистый стакан, бросает туда лед и щедро льет виски. Для Шведа, кажется, не существует неловких ситуаций, а еще он тонко чувствует: если я расслаблен, он тоже готов доверять моему родственнику.

– Благодарю, – улыбаясь, Егор садится на высокий стул возле барной стойки.

Его забавляет то, что матерые преступники теряются, словно мальчишки, и никак не могут привыкнуть к его присутствию.

– Может, в картишки? – Сверля глазами стол, спрашивает Марк Иосифович, доставая из кармана колоду.

Проблема состоит еще и в том, что Лунев не продажный мент, и все это прекрасно понимают. Он не собирается никого прикрывать, чтобы поиметь долю в нашем деле. Егор иногда страхует меня, добывает нужную информацию или, скрепя сердце, закрывает глаза на то, что видит. Но и то только в одном случае – если от этого напрямую зависит моя жизнь. Потому что я дорог моей матери, а кроме мамы у нас никого больше нет.

– С удовольствием, – Фил со скрипом отодвигает стул и садится напротив старика.

– Я с вами. – Наливая новую порцию коньяка, присоединяется к ним Макс.

Сажусь к стойке поближе к брату. Усмехаюсь, понимая, что каждый из этих пройдох, глядя в карты, будет внимательно слушать нас.

– Как мама? – Интересуюсь, затягиваясь сигаретой.

Пригубив ледяной виски, брат отставляет стакан в сторону. Он сверлит меня своим фирменным отцовским взглядом. Среднего телосложения, высокий, широкоплечий, с мощным подбородком и пронзительными темно-каштановыми волосами, Егор не производит впечатления опасного человека. Скорее, такого – хмурого, но обаятельного добряка, но я всегда отчетливо вижу в нем отца: хитрого, расчетливого, волевого и импульсивного, поэтому стараюсь не нарываться.

– Она твоя мама, вообще-то. – Его лицо выражает решительный упрек. – Навести ее и узнаешь.

Делаю глоток коньяка и долго держу обжигающую жидкость во рту прежде, чем огорченно ответить:

– Она от меня отказалась, забыл?

Лунев бросает раздосадованный взгляд на моих ребят, потом снова смотрит на меня:

– И ты знаешь, почему.

Внутри меня закипает гнев.

– Это мой выбор.

– Да, но она твоя мать. – Егор постукивает краешком стакана по стойке. – И ты знаешь, почему она так реагирует.

– Я и так сделал все, чтобы освободить вашу жизнь от себя. – Рычу я. – Ты сюда нотации пришел мне читать? – Кошусь на своих подчиненных. – Или есть что-то по делу?

Лунев медленно выдыхает. Он хоть и заноза в жопе, но подрывать мой авторитет при товарищах не торопится. Допивает виски, не сводя с меня взгляда, снимает льняной пиджак, закатывает рукава рубашки и разворачивает принесенные бумаги.

– Я кое-что нарыл, – словно сомневаясь, он пожимает плечами. – И это потребует усовершенствования твоего плана.

– Исключено. – Заявляю безапелляционно. – Ты знаешь, что даже если я придумываю на ходу, то это у меня четко спланировано.

– Нет. – Егор чешет висок. – Это только усилит твой план, я в этом убежден.

– Говори уже. – Выдыхаю устало.

Даже не удивительно, что мы применяем свои таланты настолько по-разному. Брат впервые принимает участие в моём деле, потому что ему жизненно необходимы эти деньги. И только поэтому мы еще не разосрались. И поэтому я терплю его занудство, а он – мою нетерпимость ко всему, что не совпадает с моим мнением.

– Для начала. – Лунев пробегает глазами по своим записям. – Твой человек уже говорил с ним? Иначе, все остальное просто теряет смысл.

Бросаю на него хмурый взгляд. Не вынимая сигарету изо рта, отвечаю:

– Подослал к нему одного из общих знакомых. – Уголком рта выпускаю дым. – Кажется, он клюнул. – Скидываю с плеч куртку и отбрасываю назад, на спинку стула. – С тех пор, как он женился на той телке, сорит деньгами налево и направо. Так что приглашение на покерную неделю, куда съедутся чуть ли не все хреновы игроки страны, его заинтересовало.

– Думаешь, он… почуял неладное?

Достаю сигарету, стряхиваю пепел и опять зажимаю ее зубами.

– Если даже почуял, не сможет удержаться: слишком жадный и самоуверенный.

Егор подливает себе виски.

– Он не сядет с тобой за один стол.

– Почему? – Затягиваюсь глубоко.

При мысли о предстоящем деле сердце в груди клокочет. Слишком сильны эмоции, слишком высоки ставки.

– Нельзя подставить того, кто чует подставу. Он всегда будет на стреме, будет напряжен, будет ждать подвоха. – Лунев отпивает из стакана и мерит меня взглядом. – Этот человек прекрасно знает, что ты захочешь поквитаться, и ни за что не пойдет на это.

Гнев накрывает меня волной.

– Я брошу ему вызов при всех. – Тушу сигарету в пепельнице и сжимаю пальцы в кулаки. – Он не посмеет отказаться!

– Это покер, а не кулачные бои, Глеб. – Спокойно напоминает брат, ставя стакан на стойку. – Кому, как ни тебе лучше знать, что мошенничество – это искусство, но провести другого мошенника – это… – он взмахивает руками, – высший пилотаж. Либо он откажется играть, либо будет просчитывать твои ходы наперед, ожидая подставы.

Свожу челюсти так, что зубы скрипят. Едва не крошатся.

– Ты забываешь. – Указываю на него пальцем. – Я, – тычу себе в грудь, – аферист, а он – всего лишь мелкий жулик.

– Думаю, ты недооцениваешь его. – Усмехается брат.

– Недооцениваю? – Выпрямляюсь. – Да у него никогда не хватало духу на что-то посерьезнее, чем тискать кошельки на базаре, ясно? А кем он теперь стал? Брачным аферистом? Ха! – Меня пробивает на смех, но губы предательски искривляются в горькой ухмылке. – И это его потолок, поверь. – Нервно шарю по карманам, отыскивая зажигалку. Закуриваю новую сигарету. – И с этим дерьмом ты предлагаешь мне тягаться? Да он должен быть просто счастлив оттого, что я его не прирезал после всего произошедшего.

– Тогда бы тебя не отпустило. – Егор опять прав. Он опирается на локоть и ждет, когда вспышка моего гнева угаснет. – Я знаю, что ты хочешь ему доказать, что он – пустое место.

– Я просто хочу отнять у него бабки. – Глубоко затягиваюсь. Так сильно, что даже голова немедленно начинает кружиться. – Ты ведь для этого в деле? Не из-за меня. Тебе тоже нужны эти деньги, Егор. Тогда не углубляйся в философию, ладно?

– У тебя личные счеты. – Брата ничем не пронять. Он спокоен, как удав. – Это называется месть, и я знаю, как сделать ее сладкой.

И как? Усмехаюсь про себя. С тех пор, как я освободился, и когда впервые увидел эту мразь на фотографии, единственной моей мечтой было отжать у него всё то, что делало его наглую физиономию такой счастливой – его деньги. Которые он так и не научился зарабатывать своей башкой. Которые ему проще было брать у бабы. И трахать ее потом, отрабатывая долги, как последняя шлюха.

– Из той информации, что я в прошлый раз нарыл… – Лунев трясет перед моими глазами своими бумагами. – Помнишь, было упоминание, что он жил с какой-то девушкой?

– Это, – улыбаюсь, – ну… Я пропустил тот факт мимо ушей, как маловероятный.

– А я вот решил копнуть. – Егор раскладывает листы на стойке, находит нужную строчку и останавливает на ней палец. – Их даже задерживали однажды по жалобе одного из постояльцев гостиницы, но быстро отпустили. Не было доказательств.

– Вместе, что ли, орудовали?

Даже догадываюсь, какую схему разыгрывали. У этого любителя легких денег на что-то оригинальное мозгов бы не хватило.

– Здесь мне пришлось поднапрячь ваших старых общих знакомых. – Егор прочищает горло. – Через своих знакомых разумеется.

– Вот ты оборотень. – Улыбаюсь.

– Да. Итак, они работали вместе. – Он поднимает на меня взгляд, явно ожидая какой-то реакции. – И жили вместе. Почти два года.

Невольно давлюсь табачным дымом.

– Ну, допустим. – Соглашаюсь.

Значит, у него были на то причины. Видимо, подружка была курочкой, несущей золотые яйца. А как иначе?

– Потом он женился, а она уехала. – Егор хитро щурится. – Никто бы и не знал, если бы он не заикнулся в казино, что она увела его бабки.

– Красава. – Смеюсь, стряхивая пепел.

– Я нашел ее. – Тихо говорит Лунев.

И я замираю. Смотрю на него подозрительно. Мне-то какой толк от этой телки?

– И?

– У них… серьезно все было… – Что-то пытается сказать мне брат.

Но я не въезжаю. Кашляю, давясь теперь от смеха.

– У этой твари нет привязанностей. – Выдыхаю, отгоняя от лица дым. – Ни к кому, кроме денег. Сечешь?

– Он ищет ее.

Злюсь, видя, как Егор щурится.

– Бесит, когда ты вот так палишь на меня, изображая из себя долбанного Коломбо.

Его лицо сияет.

– Это твой козырь. – Он берет в руку стакан и вращает против часовой стрелки, наблюдая за движением виски. – Все, чего тебе не хватало. Это твой рычаг. И я для тебя его нашел.

– Какой, на хрен, рычаг? – Цежу сквозь зубы.

– Твой план хромает, но если подключить ее…

– Да иди ты в… – Мое лицо вытягивается.

– Подожди, – не дает мне договорить Егор. Достает из бумаг фотографию и кладет на стойку передо мной. Края ее загибаются в воронку. – Она хороша, правда. Работает весьма топорно, но такой уж учитель у нее был, никчемный. А вот рядом с тобой девчонка бы засияла.

Подвигаю к себе карточку и тяжело вздыхаю. На черно-белом снимке с камеры слежения запечатлена высокая рыжеволосая девушка. Стройная, в деловом брючном костюме, на каблуках. Из отличительных черт – родинка справа над губой.

– Мне даже не пришлось ехать за ней. – Лунев посмеивается, заметив мое замешательство. – Она… здесь орудует.

Непонимающе гляжу на него.

– Один из отдыхающих оказался своим, ну… из внутренних органов. Приехал из Тюмени две недели назад. Познакомился с девушкой в отеле, посидели, выпили, поднялись к нему в номер – дальше помнит через раз. Огласки не хотел, попросил разобраться по-тихому. Она все, что было ценного при себе, у него увела. Пришлось мне перетереть с нашими. Сказал, что сам возьмусь, хоть и не мой профиль. – Егор дает мне полюбоваться фотографией, затем выдирает из рук и сует следующую. – А вот это уже позавчера.

Нахмуриваюсь, разглядывая фото.

Брюнетка. У этой и в лифчике что-то имеется, и талия тоньше, и бедра круче. Длинное платье с разрезами подчеркивает длинные ноги, стройные икры, из-за кудрявых локонов волос выглядывают изящные, острые плечи. Эта девушка, кажется, выше, фигуристее и даже симпатичнее рыжули. У нее нет родинки, и вообще никаких сходств с худышкой с первого фото тоже нет.

– Весьма занятная схема, если признаться. – Егор чешет начавшую пробиваться на подбородке щетину. – И исполнено с огоньком. Могла бы просто ограбить, но ей, кажется, это доставляет какое-то особое наслаждение.

– Я что-то не всосал… – Растерянно откладываю снимок в сторону.

– И это тоже она. – Придвигает брат третье фото. – Как тебе перевоплощеньице?

Как придурок, часто моргаю, уставившись на картинку. На фотографии девчонка. Молодая совсем, щуплая. Короткие, светлые волосы, разметавшиеся на ветру, ровный овал лица, блеклые глаза и сливающиеся по цвету с кожей лица пухлые губы. Непонятно, где именно она запечатлена – наблюдали за ней с почтительного расстояния. Но поза эта, одежда небрежная – по-пацански объемная футболка и широкие штаны, а также задумчивый взгляд, устремленный вдаль, почему-то кажутся мне знакомыми.

Да, похоже, брат провел целое расследование.

– Знаешь, как я ее вычислил? – Егор передает мне следующий снимок. – Паренек. Работает в отеле. Видишь? Он наклоняется завязать шнурки. Мне пришлось несколько раз пересмотреть пленку, чтобы увидеть, как он ей карту под дверь зашвыривает.

– Что за паренек? – Спрашиваю хрипло.

Егор доволен, он почувствовал мой интерес:

– Найти его было нетрудно, а узнать, где живет, еще проще. – Указывает на адрес, записанный в уголке. – Это ее брат Святослав, ему шестнадцать. Родителей у них нет. Полагаю, сбежав, она привезла его сюда и… обучает ремеслу. – Егор пожимает плечами. – Да, она сирота.

– Ты хочешь сказать… – Я снова придвигаю к себе все снимки. – Это она? Это та девушка, которая с ним жила?

Останавливаюсь на последнем, где бесцветная, точно бледная моль, пацанка сидит на скамье.

– Именно. Всё сходится. Ее зовут Софья Коршунова.

– Так. Ясно. – Поворачиваюсь к нему. – И что мне от этого?

– Твой план хромает, но с ней… – Лунев многозначительно двигает бровями.

– Шутишь? – Меня переклинивает. – Я должен взять в долю эту клофелинщицу?

За спиной слышатся смешки моих товарищей.

– Зачем так грубо? – Егор, несмотря ни на что выглядящий довольным, сгребает со стойки фотографии. – Вышел бы идеальный союз. Ты – расчетливый, холодный, все просчитываешь. Она – интуитивная аферистка, полагающаяся на свое умение выкручиваться. Из сочетания ваших качеств вышел бы одаренный дуэт. – Подмигивает Шведу. – Не в обиду Максу, конечно. Иногда приходится и женскую карту разыграть.

Слышится сдавленный смех Швецова.

– Да она дилетантка! – Выдыхаю изумленно. – А я тут не в карты на раздевание играю! И не в буриме.

– Ты даже не представляешь, как она тебе будет полезна. – Продолжает брат.

– Мне? Кто? – Складываю руки на груди. – Вот эта гопница?

– Именно. – Кивает он.

– И чем?!

Лунев качает головой:

– А ты поднапряги мозги. Только подумай, какой козырь будет у тебя в ее лице.

– Это полная херня, Егорка. – Смеясь, наливаю себе еще пару капель.

– Мент дело говорит, Дым. – Раздается голос Макса из-за стола.

Поворачиваюсь. Все трое давно забросили карты и смотрят на нас.

– Вообще-то, – Марк Иосифович тяжело поднимается из-за стола, подходит к стойке и, нацепив очки, рассматривает снимки. – В этом есть доля здравого смысла. Если они с барышней были близки…

– Да ну на хуй… – Отмахиваюсь я. – Если даже допустить, что у них все было серьезно, в чем я очень сомневаюсь, то о том, чтобы взять в дело постороннего, не может быть и речи.

– Глеб, ты и нас не хотел втягивать в свои разборки. – Встревает Фил, придвигаясь. Берет в руку фото и разглядывает на весу. – Хм, а не дурно…

– Нельзя уследить за всем в одиночку, наша сила в команде. – Говорит Макс и вдруг громко присвистывает, выхватив фото с брюнеткой. – А что если птичка окажется способной? Думаю, вышел бы толк.

– У нас есть план. – Обвожу их взглядом. – Он приезжает через четыре дня, и я не собираюсь рисковать всем и менять рабочую схему, делая ставку на темную лошадку. Она не нужна нам. Это лишнее, поверьте. Всё и так сработает четко.

– Ты только посмотри, какая она выдумщица, – уже пускает слюни Макс на рыженькую.

– Мне проще все отменить, чем брать в долю какую-то… мелкую воровку.

– А сам-то с чего начинал? – Марк Иосифович укоризненно бросает на меня взгляд из-под опущенных на нос очков.

– Это другое. – Нахмуриваюсь.

– Кого-то она мне напоминает… – бормочет Швед, изучая снимок девушки без грима.

– Мы люди богобоязненные и законопослушные, – говорит Фил, отправляясь к себе, за стойку, – сделаем всё, как ты прикажешь. Но, думается мне, многоходовочка с его бывшей была бы гораздо привлекательнее. Представляешь, как он взбесится?

Это замечание заставляет меня задуматься.

– Я тебе предлагаю самому проверить ее в деле. – Вдруг говорит Егор. – Играть говнюка ведь всегда легче, чем принца. Так притворись таким же приезжим, пусть попробует стрясти с тебя бабки. Ты же начинал как мастер ужасных свиданий? Вот, вспомни молодость.

– Не напоминай, – рычу я, вставая со стула и не глядя на него.

Иду к столу, чтобы взять свои вещи и одеться.

– Когда-то ты был лучшим в этом деле. – Он усмехается. – Брал за это деньги.

– Это был сто лет назад, еще в универе. – Матерясь про себя, натягиваю новую рубашку. – Я в эти игры давно наигрался!

– Не представляю. – Ржет Макс. – И почему мы с тобой раньше не познакомились? Не верится, что ты не всегда был таким сухарем.

– Он был душкой. – Усмехается брат, собирая бумаги. Вижу, как в его взгляде проскальзывает печаль. – Сомневаюсь, что он тогда нормально зарабатывал, но глаза у него горели. Пару раз даже мои друзья нанимали его, чтобы он сходил с их девчонками на свидание.

– А какой в том был толк, простите? – Спрашивает Марк Иосифович.

Он слишком стар, чтобы быть в теме.

– Ну, знаете. – Егор пожимает плечами. – Некоторые слишком надолго застревают во френдзоне, дружат с девушкой годами, а потом не могут перевести отношения в романтическую плоскость. Или наоборот – расстаются и вдруг понимают, что хотят вернуть бывшую обратно. Вот тогда и приглашали Глеба, чтобы он сыграл эдакого мудака, который отвернет наивную девушку от посторонних мужчин надолго. Он вытворял разные гадости, но это всегда работало. У него еще был приятель, который, наоборот, подсказывал за деньги ботаникам, как склеить…

– Заткнись. – Прошу, не сдержавшись.

Еще одно упоминание о прошлом, и я начну крушить мебель.

– Хорошо. – Спохватывается брат. – Только я все равно считаю, что ты должен проверить ее в деле. Заодно развеешься.

– Спорим, она провернет с тобой то же самое, что и с этими мужиками? – Вращая на пальце брелок, дерзко говорит Швед.

Мне нестерпимо хочется дать ему в табло.

– Эта крошка его точно уделает. – С видом знатока кивает Фил, расставляя бокалы на полке.

– Готов поставить на это пару тысяч, – косясь на чемодан с деньгами, заявляет самый пожилой участник команды.

– Что тебе стоит тряхнуть разочек стариной? – Егор хлопает меня по плечу, направляясь к выходу. – А, сухарь?

Как же я их всех ненавижу…

5

Соня

Воняющие потом, бабуськами, приторными женскими духами. С зубами через раз и торчащими из носа волосами. Со снежной лавиной перхоти, падающей с волос при малейшем движении головы. Мастурбирующие, пока делают вид, что ищут мелочь в карманах. Жадные, развратные, жестокие, тупые, жирные, тощие, ботаники или конченые извращенцы – каких только «клиентов» у меня не бывало. Но такого точно еще окучивать не приходилось.

– Что? – Переспрашиваю.

– Нет, в натуре. – Смеется брат, складывая грязную посуду в мойку. – Усики густые, короткие: вылитый Гитлер.

Сколько не пытаюсь представить, никак не выходит.

– А главное, ему идет. – Брат включает воду, замачивает тарелки, а затем вырубает.

– А я уж надеялась, что ты посуду вымоешь. – Подтягиваю ноги, усаживаясь в позу йога.

Что-то бормоча себе под нос, Свят включает воду снова и отворачивается к раковине.

– Гармонично смотрится.

– Кто? – Спрашиваю.

– Он со своими усами.

– Аа… – Беру нож, отрезаю кусок колбасы и бросаю на хлеб. Аппетита нет, но чувствую, что нужно пожрать насильно, иначе меня скоро ветром будет сдувать, сил не останется. – Сельпо, говоришь?

– Ну… такой… – Брат смеется, вспенивая губку для мытья посуды. – Местечковый колхозный магнат.

Пробую чай. Уже остыл. Но в такую жару совсем неплохо. Откусываю бутерброд, жую. Отхлебываю побольше чая, чтобы протолкнуть хлеб в глотку.

– Значит, не старый?

– Нет.

– И денежки имеются?

– Да. – Свят со звоном ставит чистую тарелку в ящик. – Заикнулся, что приехал покупать технику для своего совхоза, утром ездил комбайны смотреть.

– Женатик? – Интересуюсь, откусывая новый кусок.

Организм упорно отторгает пищу, но я продолжаю себя насиловать. Дальнейшая потеря веса может негативно сказаться на моей работе. Вряд ли кто клюнет на вешалку с впалыми щеками и мелкими прыщиками вместо сисек.

– Кольца у него не видел, но он радостно сообщил, что наконец-то отдохнет здесь от жены. – Брат старательно скребет жесткой стороной губки свою кружку. – А когда я остановился в дверях, чтобы получить на чай, он тупо сделал вид, что не понимает, чего хочу. Точно колхозник! Потом достал целую котлету купюр из брюк, отвернулся, выудил из нее жалкий, мятый полтинник и, когда отдавал, все смотрел так, будто ждал, что я передумаю.

Улыбаюсь. Кажется, у меня аппетит просыпается.

– Думаешь, он с наличкой приехал? За комбайном своим.

– Не знаю. Но у него с собой портфель кожаный, потрепанный такой, вытертый. Кто их знает, деревенских? Может, там. А может, и в трусы зашил.

– Ясно. – Смотрю на часы, прикидывая, как лучше поступить. – Как думаешь, какие девушки такому нравятся?

Свят косится на меня жалостливо:

– Кровь с молоком. Простые, открытые, веселые. – Тяжело вздыхает, оглядывая меня с ног до головы. Видимо, хочет добавить «сисястые», но решает промолчать. – Но при должном подходе и ты сойдешь. – Пытается выдавить улыбку.

Он еще не знает, что для меня недостижимых целей не существует.

***

Подмечаю его сразу. Он еще на вершине лестницы, а я внизу, в толпе туристов из Китая. Использую на полную катушку те две секунды, которые есть в запасе, пока он не поднял на меня взгляд. Впитываю глазами широкоплечий силуэт в просторном дедушкином костюме из девяностых, простоватую, но с горделивым оттенком, походку деревенского щеголя, отмечаю безвкусные, но начищенные до блеска громоздкие штиблеты на его ногах.