Читать книгу Неглинный мост - Леон Дэмьен - Страница 1

У В Е Р Т Ю Р А

Все последние годы я занимался тем, что шлифовал свой стиль. Но оказалось, что шлифовать-то нечего, писа́ть я все равно не умею, и такие рассказы как «Ленин на рояле» и «Дети Могилы» можно смело выбросить на помойку. Но материала для большой повести у меня скопилось достаточно, но я долгое время не решался приступить к этому глобальному произведению, так как решал для себя вопрос, сумею ли я его напечатать. Наконец, я решил, что не сумею, и мне сразу полегчало: отпала необходимость подстраиваться под нашу конъюнктуру, избегать острых углов, менять фамилии, следить за «литературностью» и прочее. Теперь всю Повесть я построю не в хронологической последовательности, а на ассоциативных связях, постараюсь избежать диалогов, сравнений, гипербол, ненужных описаний и всего того, что делает литературу литературой. Скорее всего, это будет сухой отчет о прожитых годах, записанный рукой дилетанта. Поэтому не надо бранить меня за корявость мыслей и убогость образов – еще раз повторяю: я не писатель.

20 октября 1986 г.

У В Е Р Т Ю Р А 2

Странного вида молодые люди шли поздним осенним вечером вниз по Второму Неглинному переулку. Молодых людей было трое. Первый из них был одет в коричневую финскую куртку, вельветовые джинсы и кроссовки; длинные черные волосы он небрежным жестом откидывал назад, борода а-ля Педро Зурита очень шла к его белому худому лицу и темно-карим глазам. В зубах его дымилась сигарета.

Второй в этой компании была маленькая миловидная девушка с прической растрепанного воробья. Сумочка на длинном ремне хлопала ее по полам пальто-балахона в крупную клетку, губы ее были решительно сжаты, и между ними тоже была воткнута сигарета. Их третьего спутника выделяла борода а-ля Дзержинский, под воротником черного пальто был повязан зеленый женский шарфик, а ноги он ставил как какой-нибудь балерун: пятки вместе – носки врозь (над чем длинноволосый постоянно смеялся). Он немилосердно дымил своим бычком и хитро щурился.

Переулок был пуст. Компания постепенно спускалась вниз к Неглинке. Куда они шли? Спокойнее, читатель, сейчас все прояснится. Они шли… впрочем, нет, я не раскрою цели их путешествия, а просто давайте вместе проследим за их маршрутом.

Трио бандуристов вывалились на Неглинку и первым делом заглянули в фирменный магазин Три Ступеньки. Оттуда они вышли через пять минут с двумя бутылками водки. Затем по Неглинному Бульвару они вышли на Трубную Площадь, и заглянув в Кулинарию, купили 200 г. какой-то отвратительной жареной рыбы. После этого у них осталось денег только на две пачки Дымка.

Потом троица двинулась по Цветному, на Самотеке влезла в троллейбус и исчезла вместе с ним где-то по направлению к ЦДСА. Стоял холодный ноябрь 1982 г., начинался Репрессивный Период…

серия первая

Чёрные

Во́роны

КУРС ПЕРВЫЙ

МАЛЫЕ АРХИТЕКТУРНЫЕ ФОРМЫ

ЭПИЗОД 1

Ясным сентябрьским деньком 1979 г. мы всей группой сидели на Трубной Площади и делали вид, что рисуем. Задание было предельно простым: изобразить малые архитектурные формы, то есть колонны, вазы и прочие изваяния, стоящие в начале Цветного, но не просто изобразить, а еще и скомпоновать всю эту дребедень на листе.

Уже вторую неделю мы учились на первом курсе Московского Архитектурного Института, и как говорится, еще осматривались. Только через полгода я узнал, что старшекурсники называют нашу контору Школой, лекции – Уроками, а фонтан перед главным входом – большой урной или пепельницей. А пока мы исправно посещали все лекции и семинары, пытались понять, что собой представляет проектирование и объемно-пространственная композиция, но не забывали и про пиво.

Лично для меня институт был новой формацией, принципиально отличающейся от школы и тем более проектной Конторы, где я два года бил баклуши перед поступлением. Поэтому в августе я как примерный ученик закупил десяток тетрадей, тушь, линейки, достал ватман и за первый месяц не прогулял почти ни одного урока, и даже пытался конспектировать. Но потом я взялся за ум, и в октябре на свет появилась поэма «In To Goga!”, написанная на лекциях, а затем я вплотную занялся стихами, позднее составившими Квадрофонию.

Первый урок я прогулял (как ни странно, это была История КПСС) в конце сентября. В то день погодка разгулялась и, как обычно, мы направились на Неглинный Бульвар через Сандуны. Затарившись несколькими пузырями пивка, мы сели на мою любимую лавочку (вторая с правой стороны, если двигаться к Трубе) и приступили к нашим играм. Со мною были Толстяк и Джеггер. Выпив по третьей бутылке, мы отлепили свои задницы от лавочки и рысцой рванули вверх по 1-му Неглинному, так как перерыв уже закончился. Но около Церкви мы встретили Федюшку, и он, похлопав своими выпуклыми глазами, сообщил, что Урок уже идет, и Никитина никого не пускает.

– Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! – радостно закричал я, и мы двинулись обратно, не забыв заглянуть в Сандуны за свежим пивом. Федюшка, отнюдь не входивший в группу Отличников, поддержал нашу компанию. Так мы осваивали новые для нас архитектурные формы…

А сейчас мы сидели на Трубе и пытались их изобразить. На складных стульчиках сидеть было неудобно, ветер вырывал ватман из рук вместе с папкой, некоторые по незнанию принесли с собой целые подрамники. Фонари и вазы вызывали отвращение. Рисовать не хотелось.

Я подошел к Рыжей и начал легко флиртовать. Тут же подскочил Рубенка, заулыбался во все свои 42 зуба и спровоцировал Рыжую на неприличный анекдот, рас-сказав который, она страшно смутилась. Рубенка в то время был еще зеленым юнцом, он поступил в Институт сразу после школы, следовательно, как конкурент, не представлял для меня особой опасности. Даже Рыжая была старше его на год, а Мафиози Первого Созыва (группировка молодых чемоданов, прошедших через Армию) вообще его не замечали.

Прошел еще час. Кое-что нацарапав на листе, я решил, что на сегодня хватит, и давно пора идти пить пиво. Одному идти не хотелось, и я стал внимательно приглядываться к своим соученикам. Кролика и Рубенку я отбросил сразу как молодых, к Мафии я относился тогда весьма настороженно, Джеггер себя еще ничем не проявил, и я остановил свой выбор на Толстяке. Я подошел к нему, улыбнулся, ткнул кулаком в его толстый живот и проскрипел:

– Пиво пьешь?

– Пью! – живо отреагировал Толстяк, и мы двинулись к Сандунам (или нет, вру, по-моему в тот день мы направились в Кружку, решив внедрить пивка как следует). Так началось наше знакомство.

Надо сказать, что до этого эпизода мы не перекинулись с Толстяком и парой слов, но я сразу выделил его из общей массы нашей Двенадцатой Группы. Толстяк, собственно говоря, не был толстяком, но живот имел солидный, а также низкий лоб, крючкообразный нос и прическу, напоминающую воронье гнездо. Он любил пиво, говорил без умолку и вечно плевался и сморкался во все стороны. Так образовался костяк Черных Воронов Первого Созыва, а позднее к нам присоединился Джеггер.

Джеггер ничем не выделялся из общей массы, и поначалу его я просто не замечал. Но однажды я вышел из Школы и начал осматриваться в поисках попутчика по Маршруту №1, и заметил его, скромно курящего у Фонтана.

– Пойдем по пиву, – предложил я ему, и он моментально согласился. Джеггер действительно был очень скромным, даже робким человеком, и только с нами он немного раскрепощался. Еще одно достоинство Джеггера: он замечательно умел молчать, почти как Александр Блок на Средах у Вячеслава Иванова. Но в житейских делах он не преуспевал: например, не мог купить без очереди десяток пирожков на закуску в нашей Пирожковой.

Что же объединяло нас вместе, таких вроде бы разных?

Прежде всего – любовь к пиву. Мы могли пить пиво где угодно, когда угодно и сколько угодно. Да и не только пиво – порой в ход шли водка, портвейн, вино и даже одеколон. Во-вторых, мы были ровесниками, все трое работали до поступления, счастливо избежали армии и сумели «вползти в Школу» (как тогда говорили) только с третьего раза. В-третьих, мы очень уважали музыку, в частности, тяжелый рок; мы с Толстяком умели играть на различных инструментах и в тот период лабали в разных командах: я в «Лицом к лицу», он – в «Образе действия». В-четвертых, мы в своей группе поначалу никого не знали (в отличии, скажем, от Мафии или Камчатки) и оказались в одиночестве, а ситуация требовала быстрого освоения. И наконец мы очень не любили учиться.

ЭПИЗОД 2

Лично я всегда испытывал к учебе патологическое отвращение. Начиная с первого класса для меня было мукой вставать ни свет, ни заря, кое-как завтракать, спешить в эту проклятую школу и сидеть до третьего урока в сомнамбулическом состоянии, мучительно пытаясь «проснуться». И хоть до десятого класса я был почти отличником, и мои уроки никто не проверял, каждое утро я начинал с проклятий по адресу школы, учителей и всего среднего и высшего образования. Несмотря ни на что, свободного времени у меня хватало, я развлекался как мог, и наверное это помогло мне выдержать эту десятилетнюю пытку.

Приехав в августе 75-го в Москву (я хоть и коренной москвич, но по ряду причин пару лет был вынужден прожить в другом городе) и перейдя в 9-й класс, я почувствовал себя темным и неотесанным. Действительно, чему я мог научиться в маленьком провинциальном городке? Из поэтов я знал только Жуковского (кроме школьной программы, естественно), в живописи когда-то слышал имя Ван Гога, а уж в музыке… Ну, что касается Совка, тут все было просто: такие исполнители и ВИА как Лещенко, Магомаев, Кобзон, Ободзинский, Буячич, Гуляев, Хиль, Пьеха, Зыкина, Воронец, «Песняры», «Самоцветы», «Орера», «Добры молодцы» и «Поющие гитары» звучали в каждом телеящике, радиоприемнике и радиоле. Ну и само собой песни Высоцкого на каждом магнитофоне. А из западной… Опять же, на слуху были Азнавур, Адамо, Греко, Матье, Моранди, Рафаэль, Хампердинк, Джонс, Готт, Родович – а рок был под запретом. Единственное, что я знал, что где-то, скорее всего в Англии, существует такая группа – «Beatles», и одну единственную песню в ее исполнении «Girl» я слышал, так как она каким-то непостижимым образом попала на сборник «Мелодии зарубежной эстрады». И все.

А тут меня окружали вполне взрослые современные мальчики, патлатые, джинсовые, с сигаретами в зубах, с кассетниками в руках, с легкостью обсуждающие последний диск «Uriah Heep»; имеющие стереосистемы и свободные деньги, постоянно что-то продающие и покупающие. Они рассуждали о женщинах, о сексе, ходили по кабакам, а я до этого водку пил один раз в жизни и не знал женщин даже на ощупь.

Естественно, выйдя на финишную прямую и увидев, как сильно я отстал, я нажал на все педали. Я отрастил патлы, влез в джинсы и начал заполнять пробелы в своем музыкальном образовании. К концу 9-го класса я знал все диски «Deep Purple», мог отличить Дэна Маккаферти от Брайана Конноли, с грехом пополам играл на гитаре и стучал по барабанам, и даже пытался сочинять мелодии на чужие стихи. В начале октября 75-го мы вместе с Маэстро и Нарциссом образовали рок-группу «Голоса Планеты» и в течение многих лет записывали так называемые «диски» (точнее, магнитоальбомы) – ну, подробности в «Истории Группы».

Но с женщинами было намного хуже. Хотя за год в моих объятиях перебывала не одна девчонка, но на вкус я их так и не попробовал. Мешала природная робость и отсутствие практических навыков. Я начал резко форсировать темп, вступив в тесный контакт со Стариком, но летом 76-го на мою бедную голову свалилась Великая Любовь (как теперь это с иронией я называю), и еще на полгода я погряз в бесцельных свиданиях, ссорах, упреках, обидах и прочей маеты, и только в феврале 77-го схватил, наконец, судьбу за рога.

САНДУНЫ: МАРШРУТ №1

Вы знаете, что такое Сандуны? Обижаешь, ответите вы, любой школьник знает, что Сандуны – это Сандуновские Бани. Но дело не в банях. Только узкий круг людей ведает о том, что в Сандунах можно всегда достать свежее пиво. То, что пиво есть в самих Банях, знает каждый, но вот об истинном назначении небольшого Ларька, притулившегося на перекрестке 1-го Неглинного и Сандуновского прохода, догадывается далеко не всякий. В этом Ларьке работала пухлая блондинка – тетя Валя, и у нее всегда было бутылочное пиво: с девяти утра и до шести вечера. Пиво было свежее и холодное в любую жару, а официально Ларек торговал мочалками, мылом, всякой банной мелочью и сигаретами. Продавала Валя бутылек по 40 копеек (при магазинной цене 37), а пустую тару брала по 10 (цена в пунктах приема – 12). С каждой бутылки навар 5 копеек. Неплохо по тем временам, верно?

Пиво пили прямо около Ларька или в предбанниках Мужского и Женского разрядов, или в Закутке около Поликлиники во внутреннем Дворике тех же Сандунов, или во втором верхнем Дворике между Складом и ларьком тети Маши (тот же вариант); а если позволяло время и баловала погодка, то дружно вываливались на Бульвар и занимали лавочки. Я познакомился с Валей в первую же неделю учебы, так как знал о существовании Ресторана Зеленый Веник еще до поступления в Школу, и с началом учебы начал усердно посещать это место. Позднее ко мне присоединились Джеггер и Толстяк. Мы бегали туда почти каждую перемену, а после уроков фланировали на Бульвар. В течение первого курса не припоминаю ни одного дня, чтобы я хоть раз не посетил Валю. Толстяк с Джеггером в зимние месяцы позорно ретировались (предпочитая бегать в Кантин, как мы называли столовую), но с наступлением теплых деньков весь Баннер (так мы обычно называли Школу) опять кайфовал на Бульваре.

Все-таки, какое злачное было место! В любое время суток в Сандунах «толкалась пьянь, какую-то хлебала дрянь» (как поется в песне), благо любимый винный магазин Три Ступеньки находился под боком, и Валя иногда была вынуждена припрятывать пару ящиков пива «для своих», как она выражалась. Я тоже входил в число своих и умело этим пользовался. А какие колоритные личности там собирались! Заслуженный Банщик, Эпилептик, Борода и многие другие. Но об этом – подробнее.

Однажды где-то в октябре 79-го мы с Толстяком заглянули в Сандуны. Купив несколько пузырей пива, мы уютно расположились в предбаннике Женского разряда. Тогда Подоконник еще не был отгорожен Железным Углом, и вот на этом широченном подоконнике сидел маленький лохматый человек и что-то бормотал себе под нос. Он выглядел настоящим оборванцем, а над глазом у него повисла шишка гигантских размеров, налившаяся черной кровью. Толстяк сочувственно поглядывал на него и наконец не выдержал.

– Батя, как это тебя угораздило?

Человек дернул давно не бритой щекой.

– Эпилептик я, – тяжело вздохнул он, – во время припадка и долбанулся.

Толстяк понимающе закивал и протянул ему недопитую бутылку.

– Да это что, – воодушевился алкаш, глотая пиво. – Я тут раз на Подоконнике пьяный уснул, нога к батарее прислонилась, а я сплю, не чувствую… Так ногу и сжег.

И завернув штанину, он показал нам ногу, до колена покрытую жуткими красно-синими шрамами.

Так мы познакомились с Эпилептиком. Мы так и не узнали, где он жил, чем зарабатывал, откуда он взялся и куда подевался. В тот день наша встреча закончилась тем, что он выклянчил у нас 20 копеек (Хоть супа поем, – пробурчал он) и быстро ретировался вверх по 1-му Неглинному. Толстяк потом долго недоумевал, где это можно на 20 копеек съесть тарелку супа. А я подозреваю, что пошел он вовсе не за супом, ибо в те благословенные времена примерно на середине 1-го Неглинного переулка находилась закусочная под кодовым названием Полгоры, где торговали портвейном в разлив. Затем мы не видели его около года, и лишь осенью 80-го, зайдя в Сандуны, мы встретились вновь. В тот период Валя закрыла Ларек на замок и перешла работать на Склад. На Складе пиво было всегда, располагался он во внутреннем Дворике, и мы приходили прямо туда и цедили холодное пиво.

И вот в один прекрасный день мы зашли во Дворик и увидели такую милую картину: чуть левее Ларька тети Маши, прислонясь спиной к мусорному баку сидел Эпилептик. Он сидел прямо на асфальте, оборванный и грязный, лохматая голова безвольно свешивалась на грудь, и по-видимому он был изрядно пьян. Мы не успели даже удивиться, как со стороны 1-го Неглинного подъехала Канарейка, и два мента, подхватив Эпилептика под руки, потащили его в машину. Он, бедняга, и не сопротивлялся.

– Да-а-а, – глубокомысленно протянул Джеггер, откупоривая бутылку…

В следующий раз мы увидели Эпилептика опять через год в винном магазине на Цветном (кодовое название Инструменты). Магазин этот тогда только открылся, и мы заглянули туда просто для интереса. Эпилептик сидел на подоконнике, еще более оборванный и небритый, и держал на поводке симпатичного пса, который радостно повизгивал. Мы хотели к нему подойти, но он нас явно не узнавал; и тогда мы вышли из магазина, Толстяк плюнул на тротуар, обозвав всех Козлами и Баранами, Джеггер закурил, а я повторил свою крылатую фразу: Спеши жить – ты еще успеешь стать красивым трупом! И больше мы Эпилептика не видели.

ЭПИЗОД 3

Совершенно отчетливо помню тот день и час, когда я впервые увидел Джоконду. Не Леонардовскую Мону Лизу, а обыкновенную живую девочку, которую звали, конечно, совсем не так, но прозвище Джоконда ей очень шло, хотя больше всего она походила на Дельфийскую Севиллу.

Летом 78-го я во второй раз пытался пролезть в Баннер, но попытка не удалась, и в противнейшем настроении я заехал в Контору, чтобы взять очередной отпуск. Но отпуск мне не дали, так как выяснилось, что некому ехать в Колхоз, я метал громы и молнии, но поделать ничего не мог и с горя решил ЗАБУРИТЬСЯ В ЗЕРНО аж на целый месяц – отдыхать так отдыхать.

В середине августа наша Контора переезжала в новое здание около Дома Кино, и я помог перетащить несколько столов, пока оформлялись Колхозные документы. Тут-то я и увидел стройную девочку, робко приткнувшуюся у стены. Как я выяснил позже, это и было Джоконда. Подойти к ней в тот день я не решился, так как был в телогрейке, небрит и наверняка пьян; тем более что она мне показалась очень молодой и застенчивой.

Джоконде в ту пору было 16 лет. Она закончила школу и попыталась вползти в Баннер, но… как вы понимаете, пришлось ей устраиваться в Контору. Она мне сразу понравилась (я всегда любил черные глаза и темные волосы), но после возвращения из Колхоза так и не установил с ней контакта, хотя работали мы в соседних отделах на одном этаже. И виновата в этом была, конечно же, Атомная Леда.

Стоп. Впервые это имя появилось в моей Правдивой Повести, и следует на нем остановиться поподробнее, так как Леда занимает особое место в моей жизни.

На пустынных горизонтах Конторы, где я вкалывал уже несколько дней, она появилась в сентябре 77-го. Точнее, вернулась из того же Колхоза. Эта девочка не была ни красавицей, ни дурнушкой, а как бы сказал Маэстро «сэм-восэм»; короче, женщина на любителя. Судя по ее рассказам, таких «любителей» у нее было полным-полно, но я как-то сразу решил, что у меня с ней быть ничего не может, и вел себя соответственно. Но постепенно в процессе работы мы потянулись друг к другу как две нестандартные личности. Несмотря на колоссальную разницу в характерах, нас объединило то, что вся наша «внешняя» жизнь, деятельность, работа была лишь Маской, которой мы прикрывали свои ранимые, измученные души. Я в тот период удачно косил под Инфантильного Дурачка, и ручаюсь, что за два года работы ни один человек в Конторе так и не понял, что я из себя представляю.

Но и я Леду раскусил далеко не сразу. Понадобилось больше года, чтобы она открылась мне полностью и нашла в моем лице верного друга и союзника. А до этого было много разговоров о смысле жизни, о любви, о поэзии (в частности, о Блоке), я давал ей читать свои стихи, мы ходили курить «не в затяжку» на нашу любимую лавочку и т.д. и т.п. Еще больше мы сблизились в начале второго года работы после того, как Блондин, работавший в отделе у Крюшона, со второго захода пролез в Баннер и исчез из поля моего зрения. Тогда же была предпринята первая попытка постельного общения (как говаривал Заслуженный Бабник Блондин, некрасивая – но пусть будет!), но из этого ни черта не вышло. Позднее я спрашивал у Леды, почему она не доверилась мне полностью, на что она ответила, что думала, будто я такой же как все. И еще год ей понадобился, чтобы наконец понять, что я совсем не такой.

Леда невзлюбила Джоконду с первого взгляда, и та платила ей тем же. По крайней мере, они друг друга «не замечали», и Леда постоянно говорила мне о Джоконде всякие гадости (типа, какая на ней ужасная юбка и т.п.), а я почему-то ей усердно поддакивал. Джоконда же все свое свободное время одиноко курила у подоконника или проводила в обществе Пампушки.

Но вот в начале зимы мы поссорились с Ледой. А в то время я уже играл в группе «Лицом к Лицу», и наш Лидер, которого мы называли Фараон, работал на четвертом этаже в нашем здании. И каждый божий день по миллион раз я поднимался со второго на четвертый по правой лестнице, чтобы обсудить с ним насущные проблемы. И вот, поднимаясь в очередной раз, на нашем любимом подоконнике между третьим и четвертым этажом я увидел Джоконду с Ледой, которые сидели чуть ли не в обнимку и – о, чудо! – оживленно беседовали и даже хихикали. Они что-то крикнули мне, но я прошел мимо в недоумении. Но на обратном пути я к ним подошел и наконец-то познакомился с Джокондой и заодно выяснил, что они успели выпить бутылку вина, и на этой почве у них завязалась дружба, ну просто не разлей вода.

И тут я узнал, что Джоконда – это маленький алкоголик, пьет по поводу и без повода, а Леда, оказывается, просто жить без этого не может; ну а мне просто сам дьявол велел, потому что я уже вовсю внедрял вместе с Фараоном и Бобом, нашим барабанщиком. И мы решил объединиться.

Что тут началось! Последние полгода моей работы вспоминаются мне как одна сплошная пьянка. Мы пили каждый день, в основном, в обеденный перерыв, и где мы только не пили! На чердаках и крышах ближайших домов, на любимом подоконнике, на лавочках и в скверах; целый месяц балдели в библиотеке, где работала Пампушка, пока болела ее начальница; и под конец, совсем обнаглев, даже в нашем отделе. Костяк группировки составляли я, Леда и Джоконда, они же финансировали «проект» и осуществляли доставку горючего (конечно, не водки или гнусного портвейна, а хорошего марочного вина), частенько к нам присоединялись Фараон, Боб или Иов. Троицу Лена, Джоконда и Пампушка я гордо именовал Гаремом, но Пампушка не выдержала моих откровенных намеков, быстро слиняла и откололась, и вскоре ее место заняла Редиска.

А мои отношения с Джокондой складывались совсем не так, как мне хотелось. Четвертого мая 79-го на Дне Рождения у Леды мы с ней вдруг оказались в постели, но она оказалась девочкой, и особо разгуляться мне не удалось. Дальше начались полные непонятки. Мы с этой маленькой злючкой (однажды Иов так ей и сказал: Ты красивая, но злая, – после чего с Джокондой случилась истерика) часто встречались, обнимались и целовались, но все это было как бы в шутку, а намекнуть ей на что-нибудь посерьезнее я не решался. Возможно, у меня был реальный шанс осенью 79-го, когда наша компания распалась, и Джоконда только-только начинала половую жизнь. Но я этот шанс прозевал, но все же весной 81-го предпринял последнюю попытку и опять промахнулся; а когда мы встречали Новый 82-ой Год в Новом Редискино, и Джоконда все менее походила на прежнюю милую девочку, постепенно пускаясь во все тяжкие; я вдруг понял, что она ведет себя так СО ВСЕМИ, а следовательно, я для нее – пустое место. Не передать, как мне тогда стало грустно и тоскливо.

Позднее Джоконда совсем отделилась от нас, ушла в глухое подполье, переехала в новый район, и слухи о ней, иногда доходившие до моих ушей, были все хуже. То она спала с какими-то стариками, то с зелеными юнцами, то жила на содержании; а я все мучительно думал: ну почему же не со мной? И до сих пор я не могу найти ответа на этот вопрос.

КРУЖКА: НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО!

В ноябре 79-го мы сидели на рисунке в Церкви и рисовали. Вдруг пронесся слух, что после этого урока мы все поедем куда-то под Москву на Школьную Базу то ли на экскурсию, то ли собирать опавшие листья.

Мы всполошились: нужно срочно чем-то затариваться. Денег как всегда не было, но мы быстро скооперировались с Дружищами (две подружки из нашей группы) и Оскером, резко пробежались в Сороковой и закупили три пузыря Имбирной. Когда основное дело было сделано, обнаружилось, что поездка отменяется. Мы хотели отдать Оскеру часть выпивки, но он отказался и быстро уехал. Но надо знать мой характер, чтобы понять, что я никогда не отказываюсь от задуманного. Как же так – купить и не выпить? И вопрос решился сам собой: мы двинулись в Кружку.

Спешу уточнить: Кружка – это обыкновенная пивная-автомат (такие в народе называли тошниловками), находившаяся в Печатниковом переулке ближе к Сретенке. Она располагалась к Школе ближе остальных, и осенью и зимой 79-го мы посещали ее особенно часто. Кружка манила нас как магнитом, хотя там было тесно, грязно, да и пиво оставляло желать лучшего. Зато цена одной кружки – 20 копеек или просто «двушка», что для нищих студентов имело большое значение. Но если в Сандуны мы забегали на несколько минут, а на Бульваре сидели только в теплые дни, то в Кружку мы ходили для того чтобы выпить основательно. Обычно мы покупали рыбку или другую закусь, бросали подрамники в угол (почему-то мы всегда оказывались там с подрамниками) и начинали вливать в себя кружки одну за другой до самого закрытия. Почему нам это нравилось – ума не приложу.

Наша обычная доза в тот период – 8-9 кружек на нос. И этого нам вполне хватало. Самое поразительное, что после этого я приезжал домой, ужинал, садился за стол и читал (или делал вид), а Батюшка ничего не замечал.

Чаще всего мы ходили в Кружку по субботам, после семинара по гнусной Истории КПСС – видно, так на нас действовала Никитина. Следует с удовлетворением отметить (как говаривал Сэр), что когда я говорю «мы», я имею ввиду группировку Черные Во́роны Первого Созыва: я, Джеггер и Толстяк. О том, когда и при каких обстоятельствах наш состав поменялся, я сообщу позднее. Так вот, все основные наши вылазки в течение первых двух лет учебы мы совершали втроем, оставаясь верными нашему девизу: Ученостью ты нас не обморочишь! Тогда мы еще не контактировали с Мафией, не были знакомы с Обросовцами, Юниосовцами, Панками и прочими группировками, процветавшими в Школе. Один раз, помню, с нами был Кролик (староста группы), да и то проходом из Гамбурга. Гамбург – это старый район Москвы около Кировской, там у нас находилась кафедра строительных материалов, и раз в неделю мы фланировали по Рождественскому бульвару – естественно, через Кружку. Пройти мимо Кружки было совершенно невозможно!

В тот день, с которого я начал эту главу, мы с Джеггером (Толстяка почему-то не было), решили раздавить Имбирную именно в Кружке. В этом плане там было не особенно строго, алкаши постоянно приносили и распивали бормотуху, да еще все дымили как паровозы, и Джеггер от них не отставал (я в ту пору еще не курил, а Толстяк дымил только тогда, когда напивался ПОПОЛАМ). В общем, атмосфера была теплая и дружественная.

Мы с Джеггером прислонились в уголочке, взяли по кружке пива и одну пустую, и начали разливать проклятую жидкость. Имбирная, сами понимаете, гадость, но не пропадать же добру! Тем более, как говаривал один мой приятель из Москонцерта: На шару и уксус сладкий! Выпили мы один пузырек, запили пивком, а остальные решили оставить на Черный день. Но я как главарь группировки потом распорядился ими по своему усмотрению. В тот раз, кстати, Батюшка заметил мое состояние и начал было ДЫШАТЬ БУРОМ, но когда узнал, что мы будто бы ездили в Подмосковье, резко переменил мнение, подтвердив, что «согреться» было необходимо.

Так мы активно посещали Кружку почти полгода, пока окончательно не переметнулись на Покрова. И в течение последующих лет мы совсем позабыли про нашу дорогую Кружку, лишь изредка удостаивая ее своим посещением.

Помню, в начале августа 80-го мы заглянули в Кружку вчетвером: я, Толстяк, Редиска и Марина-1. Три дня назад я прилетел с Сахалина, где гонялся за Длинным Рублем. Заработал я порядочно, но после месяца ударного вкалывания ударился в запой так стремительно, что удивился даже мой Гарем. На третий день ко мне заехали Толстяк с Мариной, но вдруг кончилось пиво (а было всего 1,5 ящика), и так как мне все равно надо было ехать на вокзал, мы зашли в Кружку. Редиска тогда познакомилась с Толстяком и его невестой, и они ей понравились.

Потом, помнится, осенью 80-го мне что-то захотелось пивка, и я уломал Графа в большой перерыв сгонять в Кружку. Не помню уж, почему я не пошел к Вале, и где были Толстяк с Джеггером, но факт тот, что мы рысцой взбежали вверх по Печатникову, и в поисках свободных кружек первым делом наткнулись на лохматого фраера с подрамником.

– Кружка не освобождается? – ошалело спросил Граф, еще не отдышавшись.

Фраер глянул на него пристально.

– Граф? – наконец выдавил он.

– Откуда ты меня знаешь? – удивился Граф, забыв про кру́жки.

– Наших тут много, – туманно ответил наш коллега, не спеша потягивая пиво. А пока длился этот диалог, я быстро нашел две кружки, мы глотнули пивка и так же резво побежали обратно.

И последний раз, если мне не изменяет память, я посетил Кружку в феврале 82-го. Тогда в Москву приезжала Натали-2, и два дня я жил в гостях, проводя весьма бурные ночи. На третье утро я вскочил ни свет, ни заря, чтобы не опоздать на уроки, голова гудела как колокол, холод стоял страшный; и я не поленился проехать лишнюю остановку до Кировской, чтобы выпить пару кружек. Но мне стало еще хуже, и в тот момент я про себя решил, что с Натали больше встречаться не буду. Так значит, Кружке надо сказать спасибо?

ЭПИЗОД 4

Мои отношения с Ледой продолжали развиваться своим чередом. К весне 79-го мы с ней свободно беседовали на любые темы: начиная от проблемы цвета в творчестве Сальвадора Дали и кончая спором о наиболее удобной позе для занятия сексом. Я знал все ее эрогенные зоны, невинно поглаживал ее по коленкам и постоянно твердил, что неплохо бы было переспать с Джокондой.

И вот однажды Леда подошла ко мне, посмотрела в глаза долгим взглядом и произнесла простую фразу:

– Я хочу стать женщиной.

Я удивился. За последние полгода Леда убедила меня в том, что она рискнет сделать этот шаг только в том случае, если выйдет замуж, хотя бы на три месяца. Короче, она хотела соблюсти внешние приличия. И вдруг такое заявление!

– А причем тут я? – спросил я, немного придя в себя.

– Я хочу, чтобы это сделал ты.

– Я?

– Ты.

«Ну и ну, – подумал я. – Вот попал!»

– Ну что же, – ответ сложился сам собой, – в свободное время милости прошу.

И с конца апреля начались мои мучения. В те благословенные времена мои предки по субботам уезжали на дачу, и квартира оставалась в моем распоряжении. Я использовал это время для того, чтобы основательно напиться.

Но Леда взялась за дело круто. Каждый раз, когда я оставался дома один, она покупала несколько пузырей вина, помидоров, огурцов и прочей зелени, готовила мне обед; и в конце концов мы падали на мой широкий диван-сексодром. Не помню точно, сколько было таких встреч, но продолжалось это почти все лето. Первая попытка кончилась полным провалом, так же как и вторая, третья, четвертая и все остальные. Не буду детально описывать, почему это происходило, эти подробности слишком интимны, а я пишу правдивую, но отнюдь не эротическую повесть.

В следующий раз мы встретились на Дне Рождения Леды в начале мая. Тогда-то я окончательно расстался с Пампушкой и впервые столкнулся с Джокондой. Но ее, как вы помните, мне пришлось отпустить, тем более что в разгар нашей любовной игры в комнату ворвалась Леда и стала не столько помогать Джоконде, сколько мешать мне. Вконец обозлившись, я набросился на Леду, чему она была несказанно рада, и даю голосу на отсечение, в тот раз у нас бы все получилось, так как я был распален Джокондой и настроен весьма решительно, если бы родители Леды не вернулись домой в самый, что называется, пикантный момент.

Совершенно расстроившись от всех этих передряг, я на прощанье выпил кофейник кофе и уехал домой.

Из последующих встреч я отчетливо помню только 20 мая – День Рождения Боба. Этот фраер повез нас куда-то под Москву, уверяя, что знает отличное местечко, где нам никто не помешает. До сих пор я не понимаю, чем это местечко отличается от других точно таких же мест – разве что наличием озера с ледяной водой и обилием комаров? Но тащились мы туда около двух часов, проклиная и Боба и все на свете. Нас было пятеро: я, Леда, Редиска, Боб и его кузен Игорь, и горючего у нас было более чем достаточно. Поначалу от комаров я просто ошизел, и спасаясь от них, залез чуть ли не в костер, но алкоголь делал свое дело, и через час, махнув на все рукой, я подхватил Леду под руку, и мы направились в ближайшую рощу. Но до рощи мы не дошли, а упали в какую-то густую рожь, доходящую нам до пояса, и тут комары принялись нас обрабатывать. Сам-то я плотно запаковался в джинсы и куртку, но Леда щеголяла в одних плавках, и львиная доля укусов досталась ей. Лежа в высокой пшенице (или овсе, черт его знает!), она уже не пыталась от них отмахиваться, а только тихо стонала сквозь зубы. Наконец, не выдержав этой пытки, я предложил все-таки дойти до рощи, надеясь, что там этих кровопийц будет меньше. Но мои надежды не оправдались – казалось, комары со всего света слетелись именно в ту точку, где расположились мы с Ледой. Решив прекратить рискованный эксперимент, мы почти бегом двинулись обратно, и с горя я хватанул гигантскую кружку противнейшего портвейна.

Потом мы сдуру полезли в озеро и выползли из него едва живые и синие от холода. С Редиской как обычно случилась истерика, и Боб повел ее утешать, согревать и сушить в ближайшие кусты, а я начал жарить мясо, но в результате съел один 4 кг практически в сыром виде. Короче, все это кончилось тем, что в тот день я впервые напился до такого состояния, что напрочь забыл все, что было позже. Но, впрочем, как мы добирались до станции и как ехали на электричке, лучше не вспоминать, потому что так плохо мне еще никогда не было. Мы оказались на вокзале в два часа ночи, ехать домой никому не хотелось, и всей толпой мы рванули в Старое Редискино. Очутившись в квартире, я обнаружил гигантскую ванну и недолго думая затащил в нее Леду и пустил теплую воду. Позже Редиска мне рассказывала, что ее очень удивило то, что она обнаружила нас в ванной в весьма обнаженном виде, весело плещущихся и смеющихся. Конечно, она ведь не знала о наших истинных отношениях и была в нашей компании человеком новым и несведущим.

Нет смысла подробно рассказывать о наших встречах с Ледой, так как из этого так ничего и не получилось. Правда, виновата в этом гораздо больше Леда, чем я; но в принципе я жалею, что не воспользовался моментом и предоставил решать эту проблему Фараону. И по-настоящему переспать с моей самой верной подругой мне удалось только через два года.

ПОКРОВА́: ВАКХИЧЕСКИЕ ПЕСНИ

Зимой 79-80-го мы открыли для себя Покрова́. Правда, об этой легендарной пивной я был наслышан еще в конце 10-го класса от Сленькова и Осипа (мы вместе занимались рисунком у частного препа, позднее Осип ретировался, а Сленьков вполз), и свою первую кружку пива, ведомый своими более опытными соучениками, я выпил именно там; но точный адрес не запомнил и с тех пор никак не мог узнать местонахождение этого бара. Тем более, что окончив учебу, очень полюбил наведываться в Яму (открытую с подачи того же знаменитого пивососа Сленькова), а потом были Якорь, Кружка и Площадь Ногина́. Самое смешное, что пивная под кодовым названием Пл.Ногина находилась всего в каких-нибудь 50-ти метрах от Покровов по ул. Чернышевского, а мы, постоянно навещая Пл.Ногина, ничего об этом не знали. В то время нам изрядно надоела Кружка, где было всегда полно народу, и все чаще мы стали заходить на Ногина, хотя идти до нее нам было несколько дальше. Этот бар впервые мне показал Моррисон, большой любитель пива, потом я привел туда Джеггера, а затем там побывал и Толстяк. Пл.Ногина была единственной пивной, где пиво продавали в разлив, и это создавало, конечно, свои неудобства, но зато там бывала сушеная картошка и стояли столы, а не жалкие карнизики по стенам.

Наведываясь на Ногина, мы постепенно начали увеличивать наши дозы. Обычно Толстяк выпивал 13 кружек, я – 11, а Джеггер – 9, и эта пропорция нарушалась очень редко. Надо сказать, что мы всегда считали каждую кружку, так как каждый раз собирались идти на Рекорды, но в последний момент силы нам отказывали. Но все-таки Рекорды были установлены, но уже не на Пл.Ногина, а на Покровах.

Покрова обнаружил я совершенно случайно. Представьте себе: м. Кировская, за памятником Грибоедову начинается Чистопрудный бульвар, затем стоит индийский ресторан, названия которого я так и не запомнил; потом – грязный Чистый пруд с одной-единственной уткой, и замыкает все это квадратное здание на пересечении с ул. Чернышевского, рядом с которым находится остановка трамвая «Покровские ворота». И прямо в этом здании находилась пивная, которую я так и называл – Остановка, куда я частенько заходил весной 79-го, возвращаясь с занятий по математике, но втроем мы там ни разу не бывали (уж очень она была маленькой). И вот однажды мне взбрело в голову свернуть направо на Чернышевского, и не пройдя и 30 метров, я наткнулся на железные Ворота с надписью «Пиво». Я чуть не упал в лужу от смеха! Так вот какие они, знаменитые Покрова!

Врезав три кружки пива, я поспешил сообщить радостную новость своим Воронам, и Пл.Ногина и Кружка были забыты надолго.

Обычно мы ездили на Покрова по субботам. В то время на Покровах было уютно: просторное помещение, большое количество автоматов, невысокие прямоугольные столики, а главное, всяческая закуска: от сырков до вареных яиц включительно. Изредка мы приносили с собой соленую рыбку и черный хлеб.

В холодном феврале 80-го на Покровах были придуманы наши знаменитые Вакхические Песни. Придумывал, конечно, я, а Джеггер подсказывал отдельные строчки и одобрительно кивал головой, куря сигарету за сигаретой. Толстяка в тот день с нами не было, и вообще мы забрели туда случайно, финансы наши кончались, и нам удалось наскрести лишь на шесть кружек, выудив из карманов последнюю мелочь и отказав себе в элементарной закуске. Но Песни удались на славу, вы сможете прочитать их, если достанете IX том моих произведений.

Через неделю мы снова были на Покровах и напились до такой степени, что вывалившись из Ворот в девятом часу ночи, недолго думая, выскочили на лед Чистого пруда и начали кататься, крича и размахивая руками. Конечно, мы не столько катались, сколько падали, и в результате Джеггер разбил свой горбатый нос, а я вывихнул плечо, да так, что две недели после этого правая рука у меня висела плетью, а спать я мог только на левом боку.

Но это нас не отрезвило. Как только перестала болеть моя рука, мы рысцой побежали на Покрова в надежде продолжить наши УПРАЖНЕНИЯ. Но этот знаменательный день – День Рекордов, и поэтому о нем стоит рассказать подробно.

В ту субботу мы подготовились основательно. В большой перерыв я смотался в Сороковой и купил шесть копченых ставрид гигантского размера. Затем мы с Джеггером сбежали с английского, договорившись с Толстяком (он учился в другой английской группе и сбежать испугался), что он подойдет через полтора часа. Приехав на Покрова, мы поразились ХАОСУ, царившему там. Народу было – не протолкнуться, к автоматам и в размен денег – очередь, о свободных кружках и тем более столе и мечтать не приходилось. Пол до щиколоток был покрыт грязно-снежной жижей, все пили портвейн, курили и матерились, в углу валялся хмырь пьяный ПОПОЛАМ (скоро его унесли менты), шум стоял невообразимый. Но не отказываться же от своей затеи?

Пристроив Бородатого Друга на краю стола, я набрался наглости и начал толкаться в толпе в поисках кружек. Минут через 20, вымокнув до нитки и едва не сойдя с ума, я нашел одну, и налив пивом, отдал Джеггеру; а через 10 минут еще одна Пивная Емкость была в наших руках. Мы начали вливать в себя пиво, постепенно все большая часть стола отходила в наше распоряжение, соседи уходили, оставляя кружки; и к тому времени, когда появился взмыленный и плюющийся во все стороны Толстяк, мы уже стояли прочно, манипулируя пятью кружками. Наш Патлатый Друг добровольно взвалили на себя роль ОФИЦИАНТА и так стремительно набросился на пиво, что через 10 минут допил седьмую кружку, догнав тем самым нас. И тут он бросил клич:

– Идем на Рекорды!

И мы набросились на пиво с новыми силами. Я достал блокнот, который прихватил с собой специально для продолжения Вакхических Песен, но все имеет свой предел. Песни получились настолько «вакхическими», что я храню этот блокнот лишь ради хохмы, потому что ни один черт не разберет, что в нем накарябано. Остальные подробности уже начинают стираться в моей памяти. Помню, вдруг куда-то исчез вошедший в раж Толстяк (а пошел он в Гогу). Наконец я двинул на его поиски и обнаружил его в противоположном углу в обнимку с каким-то Ветераном. Ветеран мотал сизым носом и что-то рассказывал про войну, а Толстяк кивал лохматой головой, поддакивал и бормотал что-то типа: «Да, батя… я понимаю… ты воевал… выпей пивка, батя…». Я совсем забыл упомянуть, что Толстяк очень любил Ветеранов. Я напомнил Толстяку, что мы еще не умерли, и вернулся к Джеггеру. В общем, подвожу итоги нашего вечера: Толстяк – 17 кружек, я – 13, Джеггер – 11. Это был Рекорд, до сих пор не превзойденный никем! Правда, после семнадцатой кружки Толстяк просто-напросто упал, и нам пришлось волочить его до Кировской и сажать в метро. После этого он поехал к Марине, где влез в пьяную драку, и в понедельник пришел в Школу с перебитым носом, двумя фингалами и злой как черт. Вот так иногда кончались наши пивные эпопеи. В тот день мы торжественно поклялись больше никогда не ходить на Покрова и скрепили нашу клятву рукопожатием. И как бы завершая Покровский Период, я все же не удержался и поставил в конце свою точку.

Через неделю или две мы с Толстяком заглянули на Покрова, и я установил свой личный Рекорд – 15 кружек. До Толстяка я правда не дотянул, но зато домой доехал нормально. Толстяку в тот день пиво что-то не пошло, он с трудом дотянул до десятой, что не помешало ему прихватить полную кружку с собой (У метро выпьем, – сказал он), но не пройдя и двух метров, он поскользнулся, замахал руками, уцепился за меня, и мы дружно покатились по утоптанному снегу, не только разлив пиво, но и потеряв саму кружку.

С тех пор мы лишь два раза нарушили нашу клятву и зашли на Покрова, и оба раза, как вы увидите позже, кончились для нас весьма печально.

ЭПИЗОД 5

27-го сентября 75-го образовалась бит-группа «Голоса Планеты». В ее состав входили, как принято говорить, три молодых музыканта: я, Маэстро и Нарцисс. Мы вместе учились в девятом классе 43 школы, с Маэстро мы сидели за одной партой, а Нарцисс сидел за нами. Маэстро тогда еще не был маэстро и играл на гитаре так, как я сейчас играю левой ногой; я же знал только три аккорда, да и то на семиструнке, поэтому спешно начал переквалифицироваться на барабанщика. Но я не буду подробно описывать нашу музыкальную эпопею, так как Историю Группы вы можете прочитать… в Истории Группы, если меня хорошенько попросите.

Окончив школу, мы практически перестали репетировать, Маэстро вполз в потогонный МВТУ, я пошел работать в Контору, Сквам (наш пианист и продюсер) поступил в Текстильный, а через год и Нарцисс проник в Керосинку, и связь с ним почти оборвалась.

Последний наш «диск», который мы записали в полном составе, по счету был одиннадцатым, а все последующие вплоть до 18-го были записаны мною и Маэстро примерно за два года. И вдруг – резкая смена декораций. Остальные альбомы напеты тоже дуэтом, но совсем в ином составе: я и Нарцисс. Так в чем же дело, может спросить нетерпеливый читатель? Объясняю.

Я начал пить зимой 76-77-го, пытаясь залить вином рану, которую нанесла мне моя Великая Любовь. Моими постоянными собутыльниками были сначала Гриф, а потом Позднячок. Но все это было отдельно от репетиций Голосов Планеты. Но… менялось время, менялись люди. Нарцисс пропал из поля зрения надолго, но осенью 79-го я внезапно обнаружил, что он пьет как сапожник. Сначала мы собрались на Ноябрьские праздники. Мы умудрились пропьянствовать пять дней подряд, причем пили и у Нарцисса, и у одной нашей бывшей одноклассницы, и у Капы (в то время я как раз крутил с ней любовь), а остатки вина я допивал в подъезде. Вся эта Вакханалия подробно описана мной в поэме «In To Goga!».

С этого эпизода я открыл для себя Нарцисса как удобного собутыльника, и зацепился за него крепко, тем более, что в это время он купил кинокамеру, и всей компанией мы снимали фильм из жизни шпионов; так что виделись мы с ним часто. И вот – три события подряд: День Рождения Нарциссовой подруги Светки, на следующий день – День Рождения Нарцисса, куда мы с Грифом принесли три бутылки водки; и через две недели – День Рождения самого Грифа. За это время было выпито колоссальное количество спиртного, и мы с Нарциссом окончательно объединились. Мы пили у меня, а чаще у него дома, и так стали появляться на свет новые альбомы Голосов Планеты. Так я РАЗНООБРАЖИВАЛ свое существование: в Баннере пил с Воронами, а в районе – с Нарциссом, не забывая регулярно наведываться в Контору на репетиции группы «Лицом к Лицу», где мы больше пили, чем репетировали.

Нарциссовый Тандем длился долго. Как только стаял последний снег и немного потеплело, мы начали делать вылазки в Наш Лесок. Обычно мы брали пузырь портвейна, четыре бутылки пива, баночку консервированных голубцов и батон хлеба. Как это ни странно, нам этого тогда вполне хватало. Я постоянно носил с собой ДЖЕНТЕЛЬМЕНСКИЙ НАБОР: консервный нож, нож обычный, чайную ложку и стакан. Мы изучили Лес вдоль и поперек, знали каждую дорожку и тропинку, наметили для себя любимые лавочки, и Лес всегда принимал нас как родных. Тема для разговоров у нас была неисчерпаема: о любви и женщинах.

Летом мы на время прекратили наши сборища, но в октябре 80-го я вернулся из Колхоза, а там мы настолько разгулялись, что я никак не мог остановиться, и мы набросились на портвейн с новыми силами. В ноябре к нам присоединился Старик, вернувшийся из Армии, и влил в наше болото свежую струю. О степени нашей деградации можно судить по последнему «диску», на котором песен… нет совсем! Сначала слышны дикие крики и автоматные очереди, потом минут 20 я стучал по двум барабанам, затем долгое время бил по тарелке, символизируя колокол, а Нарцисс извлекал скрежещущие звуки из каких-то тисков, и при этом мы на разные лады повторяли: Работа! Работа! Работа!

Но всему приходит конец, и настал тот день, когда наши встречи вынуждены были прекратиться. За прошедший год Нарциссовая Матушка стала меня считать дьяволом-искусителем, спаивающем ее сына. Заходить к Нарциссу в гости я уже опасался, а на улице становилось все холоднее. И вот однажды Батюшка ушел на какую-то вечеринку, я тут же позвонил своему компаньону, и мы побежали в магазин. Так как время было позднее, а день воскресный, нам удалось купить только флакон рома Гавана Клаб, который я уже пробовал в Колхозе, и в сочетании с Пепси-колой он мне понравился. Но Пепси-кола нам не попалась, и решив заменить ее пивом, мы засели в моей комнате, ограничившись минимальной закуской. Все шло очень весело, пока мы вдруг не обнаружили, что пьяны в стельку. Не помню, как ушел Нарцисс, не помню, как вернулся Батюшка и застал меня в весьма плачевном состоянии, но в тот же вечер ему позвонила матушка Нарцисса и сказала все, что она обо мне думала. На следующий день я имел долгий и неприятный разговор с Батюшкой, который уже начинал замечать мои АНОМАЛИИ, но молчал до поры до времени. С этого дня начались мои разногласия с Батюшкой. Конечно, он не стал запрещать мне видеться с Нарциссом, но я уже стал бояться пьянствовать открыто, и со временем наши встречи прекратились сами собой. Но это не означало то, что я бросил пить, тем более, что еще оставались Старик, Поручик и Редиска. Но ром я с тех пор не пью.

ЯКОРЬ: ПЕРЕРЫВ НА ОБЕД

Хотя Якорь не имеет непосредственного отношения к моей учебе в Баннере, он заслуживает того, чтобы я упомянул о нем в своей правдивой повести. Якорь располагался на ул. Горького в задней части дома, в котором находится ресторан Якорь, откуда и пошло это название. Старая Контора стояла на ул. Фучика, и я каждый день проходил мимо Якоря, но зайти туда как-то стеснялся. Но летом 78-го, как я уже упоминал, Контора переехала на 2-ю Брестскую, то есть ближе к Якорю, а предварительно произошло одно событие, круто изменившее течение моей жизни.

Но прежде я познакомлю вас со Зверем. С этим фраером я встретился осенью 77-го на курсах по рисунку. Он как и я поступал в Баннер, но тоже пролетел и устроился на подготовительные курсы. Следует с удовлетворением отметить (как говаривал Сэр), все эти курсы были бесплатны, но и занудны до озверения. А работал Зверь в самом Баннере на Кафедре советской архитектуры лаборантом. Мы сошлись с ним на удивление быстро, и через некоторое время решили, что физика, математика и черчение никуда не убегут, а вот портвейн может остыть. Правда, портвейн я тогда не любил, пили мы что-то другое, но факт тот, что три раза в неделю я уходил с работы на полчаса раньше, приезжал в Школу, и ЗАГНЕЗДИВШИСЬ у Зверя на кафедре, мы устраивали веселые попойки. Помнится, на 8 марта я набрался так, что Батюшка, взглянув на меня, когда я добрался до дома, сказал только одно слово: Упился!