Читать книгу Теория поля - Леонид Дюк - Страница 1

Они беседовали уже больше двух часов, сидя рядом в мягких удобных креслах перед мирно потрескивающим камином на старой профессорской даче. Арсений любил приезжать сюда. Дело было даже не в уютной, спокойной атмосфере, которая всегда здесь заботливо скрывала его от любых невзгод и проблем внешнего мира, будто бы укутывала и тело, и душу мягким, пушистым пледом. И не в традиционном шотландском виски, которым его здесь неизменно потчевали. Хотя, согласитесь, приятно наслаждаться жарким треском камина и стаканчиком почтенного, благородного напитка, когда за окном стоят февральские морозы и температура уже третью неделю не поднимается выше минус двадцати. И даже не в этой удивительной, не похожей ни на что беседе, когда два человека настолько понимают друг друга, что мысли словно бы обретают материальные формы. А главным образом потому, что он был уверен: ему здесь всегда рады. Рады безусловно и искренне, пусть даже радость эта редко выражалась словами и почти никогда эмоциями. Он просто знал это как некую непреложную истину. Знание возникло как-то незаметно, не сразу, но потом, со временем, постепенно укоренилось, укрепилось и в конце концов уже окончательно поселилось в его сознании.

Они были знакомы очень давно. По меркам Арсения Козырева, которому минувшим августом исполнилось 22 года, они были знакомы всю жизнь. Учитель и ученик, профессор и студент, гуру и шишйа[2]. Учителя звали Евгений Михайлович Малахов. Он действительно был доктором физико-математических наук, профессором, членом-корреспондентом РАН. И на самом деле являлся в своей области, как это принято говорить, ученым с мировым именем. На деле этот эпитет означал, что любой человек в любом местечке земного шара, сколь-нибудь серьезно занимающийся изучением ядерной физики, был так или иначе знаком с работами Евгения Михайловича. Еще бы, ведь многие идеи, которые ныне стали общепризнанными и на которых строилось теперь большинство современных теорий, родились когда-то именно в его гениальной голове. Арсения он по праву считал своим самым способным, талантливым и любимым студентом.

Козырев был высоким, атлетически сложенным юношей. Возможно, излишне худощавым и немного сутулым. Сказывались детские комплексы: превосходя по росту почти всех своих сверстников, подсознательно он старался выглядеть чуть ниже, чем это было на самом деле. Молодой человек имел мужественные, но правильные черты лица. Пожалуй, его можно было назвать приятным или даже симпатичным. Начиная со старших классов средней школы, дабы придать своей внешности некоторую индивидуальность, подчеркивал ее сначала усами, а позднее еще и небольшой шкиперской бородкой, настолько коротенькой, что ее легко можно было принять за брутальную небритость.

Родители Арсения принадлежали к тому же научному кругу, что и Евгений Михайлович. Они вместе заседали на скучных ученых советах, часто встречались на различных конференциях, семинарах и симпозиумах. «У нас на научном Олимпе», – так любила называть эти мероприятия мать Арсения. Любили устраивать шумные вечеринки в московском Доме ученых, выезжали вместе на веселые пикники и просто приходили друг к другу в гости отметить Новый год или день рождения. Арсений с детства привык к этим жизнерадостным «дядям» и «тетям», которые громко смеялись над шутками друг друга, играли с ним в футбол, катали на мотоцикле или учили съезжать с горы на лыжах. Конечно, умом он и тогда понимал, что все эти вполне обычные и совершенно привычные для него люди занимаются на работе чем-то невероятно серьезным и сложным. Особенно когда за праздничным столом разговор вдруг делался абсолютно непонятным для его детского восприятия. И все же для него они всегда оставались очень близкими людьми. Без каких-либо оговорок. Абсолютно своими.

Дядя Женя, с серьезным видом зайдя в рабочий кабинет матери Арсения, Ноны Алексеевны, вдруг становился добрым и радостным, обнаружив в кресле заведующей кафедрой делового малыша, сосредоточенно пытавшегося прикрутить дверную ручку к модели новейшего детектора элементарных частиц, и только успевал где-то в подсознании отметить, что ручка вписывается в дизайн прототипа необычайно удачно, будто конструкторы специально приготовили для нее это место. И тут же забывал и про ручку, и про реактор, и про ту проблему, с которой пришел к коллеге, полностью погружаясь в водоворот идей и свершений юного гения.

Арсений уже тогда выделял среди прочих родительских друзей и знакомых именно этого человека: с одной стороны, простого и доступного, а с другой – безумно интересного и необычного. Тянулся к нему со всей своей детской непосредственностью, ощущая, видно, где-то на нематериальном уровне их духовную близость. Евгений Михайлович тоже был весьма расположен к этому забавному малышу, отмечая его оригинальные, необычные для ребенка суждения. Всегда защищал его перед родителями, если тому случалось набедокурить. А случаи таковые происходили нередко, и притом весьма серьезные. Например, внезапное возгорание в кладовке после одного не вполне удачного физического эксперимента, когда только чудом удалось избежать большого пожара, а быть может, и еще более трагических последствий. А однажды профессор даже уговорил родителей прямо посреди учебного года отпустить Арсения с его танцевальным коллективом на целых две недели выступать с концертами по области. Арсений тогда пребывал в полном восторге! И даже не ясно, что его прельщало больше: то ли возможность лишний раз побыть в компании своей партнерши, девочки внешне весьма привлекательной, то ли общее ощущение своей исключительности, которое заключалось в официальной возможности не посещать школу.

Чуть позже, когда Арсений немного подрос и уже учился в старших классах, ему открылись новые необычные грани своего взрослого друга. Евгений Михайлович увлекался йогой, имел неплохие экстрасенсорные способности и даже время от времени применял их на практике, изучал эзотерику, да и вообще с глубоким уважением относился ко всей восточной философии в целом. Данный факт сыграл немаловажную роль в описываемых нами событиях. Как это часто бывает, хобби оказало влияние и на основную деятельность. Пытливый ум ученого постоянно искал и часто находил подтверждения эзотерических постулатов в реальных физических явлениях. Это увлечение в итоге и задало направление научных работ Малахова, результаты которых, в свою очередь, стали основой для тех открытий, которые позже совершил его лучший ученик и которые столь коренным образом повлияли на устройство всего мирового сообщества.

Именно от Малахова Козырев впервые в жизни услышал о тех научных феноменах, которые имеют фактическое подтверждение своего существования, но не вписываются в стандартные каноны современной науки и часто воспринимаются людьми как нечто невозможное, загадочное, сверхъестественное или даже волшебное. Телепатия, телекинез, левитация, полтергейст, материализация объектов, скрытые возможности человеческого разума. Все это имело многочисленные свидетельства очевидцев, начиная от писаний древних времен и заканчивая современными, иногда очень свежими, фактами. Кроме того, живой ум ученого не мог не отметить схожесть постулатов всех основных мировых религиозных конфессий, которые разными словами, вложенными в уста пророков, учат нас одним и тем же прописным истинам, а мы так и не можем все еще до конца их постичь.

После окончания школы встал вопрос выбора профессии. В главном сомнений не было: технический склад ума требовал применения в соответствующей области человеческой деятельности. С детства обожавший все, что связано с компьютерами и, несмотря на свой юный возраст, имевший уже довольно много собственных разработок, он видел себя программистом, системным аналитиком или кем-то еще в этом роде. А началось все с детского марсохода, который управлялся элементарной программой, предварительно задаваемой ребенком. Несмотря на кажущуюся простоту нехитрых команд, на практике требовалось немало усилий, чтобы заставить игрушку добраться из детской до кухни, напугать маму одновременным залпом из всех орудий и благополучно вернуться обратно. К тому же конструкторы забыли предусмотреть возможность внесения изменений в программу. Каждый раз, чтобы исправить ошибку, приходилось заново набирать все команды. Потом были программируемые калькуляторы, карманный компьютер с единственной строкой экрана и встроенным компилятором языка Бейсик, привезенный отцом из-за границы. Затем – большие машины в вычислительном центре родителей, где приходилось долго и нудно набивать код на перфокарты, и, наконец, собственный персональный компьютер, подаренный на 1 сентября 1991 года, когда Арсений пошел в выпускной класс школы. К моменту получения аттестата зрелости для него уже практически не осталось белых пятен в устройстве этого электронного агрегата.

Мать и отец, напротив, всей своей родительской душой желали, чтобы сын пошел по их стопам, продолжил семейную традицию, использовал богатейший набор полученных результатов, развил все созданные ими теории и добился практического применения открытых физических явлений. Они говорили ему, что информационные технологии – это прикладная наука, что она не способна существовать сама по себе, а является лишь инструментом для настоящих, подлинных ученых. Что, выбрав эту специальность, Арсений всю жизнь будет вынужден довольствоваться второстепенной ролью, быть подручным у настоящих, признанных мастеров, выполняя задачи лишь по обслуживанию значимых и интересных проектов. Мать говорила о том, какую помощь в его карьере могут оказать обширные родительские связи, их многочисленные друзья, знавшие Арсения с самого детства, и их репутация, заслуженная тяжелым трудом всей жизни. Как удобно защищать диссертацию в совете, состоявшем сплошь из родственников, знакомых и собственных научных руководителей. Однако все эти доводы казались мальчику абсолютно незначительными и не имели ни малейшего отклика в его непреклонной душе.

Тогда мать, зная, как сын обожает Малахова, привела последний, оказавшийся решающим и истинно убийственным, аргумент: в случае выбора традиционной семейной специализации учиться Арсений будет непосредственно у Евгения Михайловича. Против такой перспективы сын устоять не смог: он успел сильно привязаться к профессору и даже тайно считал его своим духовным наставником. Кроме того, его сильно впечатляли необычные способности Малахова. Быть может, в сравнении с признанными, знаменитыми провидцами и экстрасенсами ему и не удалось добиться столь уж заметных успехов, но для Арсения он представлялся настоящим, подлинным мастером. Максимум, что удавалось самому Арсению при всем его старании, – лечить головную боль у близких ему людей.

Преподавателем Евгений Михайлович был превосходным! Студенты не просто его любили, они его боготворили! Он никогда не ставил своей целью формально выполнить программу обучения, поставить побольше хороших или плохих отметок. Основной задачей он считал передачу всех своих знаний студентам. Каждому столько, сколько тот способен воспринять. Его лекции заставляли студентов открывать рты от удивления и восхищения. Его практические занятия больше походили на дружеский диалог, совместный мозговой штурм, в котором профессор являлся таким же точно участником, как и все остальные. Ему приходилось лишь изредка тонко и незаметно направлять дискуссию в нужное, правильное русло. Он никогда ничего не писал на доске. Даже если требовалось объяснить что-то новое и сложное, он предпочитал отдать инициативу в руки одного из студентов, чтобы тот при активной помощи всей аудитории, управляемой грамотной рукой преподавателя, самостоятельно добился нужного результата. И студентам не было скучно. Каждый из них, кто хоть что-то подсказал, чем-то помог, подкинул мысль или просто сумел самостоятельно открыть для себя что-то новое, чувствовал себя первопроходцем, настоящим исследователем, подсознательно ставил себя в ряд умудренных и признанных гениев, постигших то же самое, просто немного раньше него. Малахов старался руководствоваться принципом, провозглашенным самым уважаемым им человеком, Альбертом Эйнштейном: «Я ничему не учу своих учеников, я лишь создаю условия, в которых они сами научатся». И все же он учил! Он учил не признавать авторитетов, он учил думать, он учил находить решения. Он готовил будущих ученых!

* * *

Дача у Малахова находилась в Малаховке. Сей факт являлся излюбленной шуткой для всех знакомых Евгения Михайловича. Сам профессор не называл свою дачу иначе, как «родовое поместье», хотя ничего общего с фамильным наследством у этого домика не имелось. Дачу он получил еще в советские времена как известный и заслуженный ученый. Вполне добротный и просторный дом уютно расположился на участке в 15 соток посреди векового соснового леса. Наличие магистрального газа позволяло использовать дом для круглогодичного проживания, однако зимой семья Малаховых появлялась там в основном по выходным – сказывалась удаленность от работы.

Евгению Михайловичу исполнилось в этом году 60 лет, но он до сих пор пребывал в хорошей форме – стройный, подтянутый и спортивный. Душой же он был так же молод, как и Арсений. В тяжелые для всей российской науки постсоветские годы он не утратил своего оптимизма, хотя временами приходилось весьма непросто – денег не хватало даже на самое необходимое. Помогали накопления, созданные за времена, когда интеллектуальная элита страны в целом была хорошо обеспечена. Повзрослевшие дети не оставляли без внимания, а зарубежные коллеги, зная его любовь к благородным напиткам, считали своим долгом непременно снабдить Малахова бутылочкой-другой по поводу и без.

Прошли годы, жизнь изменилась в лучшую сторону. Приноровившись к реалиям капиталистического общества, Евгений Михайлович иногда стал получать более или менее выгодные предложения на практические исследования в своей области. И хотя он всю жизнь занимался преимущественно фундаментальной наукой, теперь позволял себе иногда отвлечься от высшей цели ради обеспечения себе и своим сотрудникам приемлемых условий существования.

* * *

Малахов уже давно ждал визита Козырева. Университет окончен: государственные экзамены сданы, дипломный проект защищен. Определяющий момент жизни, переломная точка, перекресток многих дорог. Принятое сейчас решение может определить жизнь на многие годы вперед. Может увести ее линию далеко в сторону от предначертанного пути, а может провести тернистым путем к лучшим свершениям или спокойному счастью. Арсений не мог обойтись без совета наставника, не мог не узнать его мнения. Несмотря на то что учитель и ученик много времени проводили вместе, они никогда еще не говорили о профессиональных перспективах юноши. И сейчас, наслаждаясь теплом трескучего камина, под стаканчик двадцатилетнего односолодового виски мужчины неспешно обсуждали варианты будущей карьеры молодого ученого.

Евгений Михайлович поднялся с кресла, подошел к небольшому холодильничку, оформленному, как и весь остальной интерьер небольшого каминного зала, в том же утонченно-благородном стиле старой, колониальной Англии, и достал из морозильника несколько серовато-белесых кубиков. Кинул по парочке в каждый из стаканов. Стеатитовые камни[3] обладали гораздо большей теплоемкостью, нежели традиционный лед, быстрее остужали благородный напиток, но, главное, они не таяли и не разбавляли его водой, позволяя полностью сохранить изначальный вкус и аромат.

Неторопливый разговор за стаканчиком виски – исключительно мужской ритуал. Уютная атмосфера, нехитрая сервировка миниатюрного деревянного столика, приглушенный свет, треск жарко пылающего камина – и вот уже сложные проблемы отступают, теряют свою важность, значимость, явственно проступают из тумана неопределенности очертания возможных вариантов их успешного разрешения.

– Я получил предложение от Акименко, зовет в свою лабораторию. Обещает прислать заявку на распределение, мы ведь сейчас сами себя трудоустраиваем, – сообщил Арсений своему научному руководителю.

– В этом можно было не сомневаться, он же присутствовал на твоей защите.

– У него там сейчас ничего конкретного нет. Есть только несколько идей и уверенность в том, что так или иначе проекты будут.

– У Акименко хорошая лаборатория, да и людей он подбирать умеет. Ему бы интересных задач, он бы горы свернул. А сейчас самому себе приходится хлеб искать. Впрочем, оклад инженера он тебе в любом случае обеспечит.

Они помолчали. Арсений смотрел на горящие угли камина и прокручивал в своей голове различные варианты и предложения. Евгений Михайлович размеренно и сосредоточенно набивал табаком трубку. Казалось, что это занятие полностью поглотило все его мысли. На самом деле он в очередной раз продумывал, что же он сам лично как заведующий кафедрой мог бы предложить своему лучшему выпускнику. Закончив с трубкой, он протянул ее Арсению:

– Попробуй. Настоящий бриар[4], голландская, старых мастеров. Мне недавно подарили.

Арсений не любил курить, но иногда в компании профессора соглашался. Атмосфера располагала. К тому же табачный дым успокаивал и позволял отвлечься от посторонних мыслей. Затянувшись сладковатым ароматом, удивительным образом сочетавшимся с выпитым виски, он продолжил:

– Профессор Романский из института ядерных исследований давал отзыв на мой диплом. Я был у него. Тоже приглашает к себе. Говорит, что есть интересная тема. Собирает команду.

– Я знаю его тему. Она не совсем твоего направления. Хотя, с другой стороны, и усилий особых от тебя не потребует. Он согласен оформить тебя совместителем?

– Думаю, да. Хотя конкретно мы с ним ничего не обсуждали. Но он сказал, что программу, которую я писал для дипломного проекта, можно использовать почти без доработок и для его целей.

– Хорошо, – задумчиво проговорил профессор, – а я все думал, как бы мне убедить тебя остаться в науке после окончания университета. Будешь работать у Акименко, плюс кое-что получишь в ИЯИ, ну и я тебе тоже какую-нибудь тему подкину. Глядишь, и получится свести концы с концами. Курочка по зернышку клюет.

– Работать на трех работах?

– Так ведь тебе и появляться-то нигде практически не придется. Можешь работать из дома. Изредка, конечно, будешь заезжать, эксперимент, там, провести да за зарплатой.

Арсений улыбнулся. Он прекрасно понимал лукавство профессора. Понимал он и то, что Малахов всеми силами пытается найти достойную возможность для своего ученика применить себя в выбранной когда-то профессии.

– В универе висит объявление, – продолжал перечислять молодой человек варианты своей будущей деятельности, – итальянская консалтинговая компания приглашает выпускников университета и аспирантов для работы программистами в области телекоммуникаций. Я прошел тесты и собеседование. Никаких специальных вопросов. Только на сообразительность и на знание английского. Жду результатов. Окончательное решение принимают в Италии. Три месяца обучения здесь, потом две недели стажировки там. Зарплата для начала раза в три больше, чем в сумме получится по всем трем научным предложениям.

– Все ж таки, ты опять опускаешься до банального программирования!

– Но я люблю программировать, и у меня получается.

Евгений Михайлович встал. Взял пару поленьев и подкинул их в камин. Посмотрел на огонь. Подошел к окну. Некоторое время задумчиво взирал на улицу. За окном шел снег. Сгущались ранние зимние сумерки. Крупные для столь морозной погоды снежинки элегантно кружились в медленном, завораживающем вальсе и затем, приближаясь к поверхности земли, густо стелились на всех предметах, сплошь покрывая открытое пространство равномерным белесым ковром. В нарушение всех законов физики, словно иронизируя над убеждениями заслуженного ученого, одна из снежинок внезапно замерла на промерзшем оконном стекле, удерживаемая неведомой силой на абсолютно гладкой вертикальной поверхности прямо пред задумчивыми очами пожилого профессора. Строгие четкие линии сверкающих водяных кристалликов, пересекающихся в каждом из шести направлений под абсолютно одинаковыми углами, делали неподражаемый, неповторимый узор снежинки великолепно красивым, потрясающим, волшебным! Особенно в глазах человека, умевшего по достоинству оценить гармонию порядка и привыкшего за долгие годы исследований угадывать за внешней красотой функциональную оптимальность. Некоторое время он разглядывал ее в молчаливой прострации, пытаясь с помощью идеально симметричной формы этого естественного творения удивительной природы придать некое подобие порядка и собственным тяжким мыслям.

– Снег пошел. Должно быть, немного потеплеет, – он вернулся и сел в кресло. – Знаешь, что я тебе скажу. Скажу не как заинтересованный в тебе человек, а просто как твой друг. Я считаю, что в жизни нельзя желать денег. Деньги – абстрактное понятие, человеческая душа не умеет оперировать абстрактными понятиями. Нет, ну действительно, сами по себе ведь эти бумажки нельзя ни для чего использовать. Они даже в качестве салфетки не годятся. Деньги – это условность. Желай чего-то конкретного. Именно желай, а не мечтай или думай. Как чего-то такого, что не может не произойти. И будь уверен, что это непременно случится. Просто нужно дать время, дабы природа успела осуществить твое желание. А сам думай о том, как наилучшим образом сделать то, что ты лучше всего умеешь. Сосредоточь усилия на этом. «Стремись не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы твоя жизнь имела смысл»[5]. И тогда – все остальное неизбежно приложится! И результат, и успех, и слава, и достаток. Чего там еще тебе хочется?

– Да я не решил еще ничего! – эмоционально отреагировал Арсений. – Евгений Михайлович, вы же ясновидец, посмотрите в будущее, скажите мне откровенно, что меня ждет.

– Ты думаешь, я не смотрел? – улыбнулся ученый. – Отнюдь! Но ничего не видно. Будущее не определено. Ты еще ничего не решил!

* * *

Козырев считал себя общительным, компанейским человеком и, по сути, таковым и являлся. Он, правда, несколько настороженно всегда относился к новым знакомым: ему обычно требовалось некоторое, довольно продолжительное, время, чтобы понять человека и определить для себя манеру поведения с ним. В кругу же знакомого коллектива даже на многочисленных встречах и вечеринках, таких как студенческие советы университета или тусовки в общежитии, чувствовал себя как рыба в воде. Он искрометно шутил, был интересным собеседником и рассказчиком. Пользовался успехом и у противоположного пола. А когда собирались лишь свои, близкие, давно знакомые друг с другом люди, он неизменно становился заводилой и душой компании.

Но настоящих, проверенных временем, друзей, которым он доверял безгранично и которые всегда могли положиться на него, было немного. Прежде всего это, конечно, Антон и Надя Малаховы, дети Евгения Михайловича и самые первые друзья Арсения. Неудивительно, ведь с малых лет, едва начав себя осознавать в этом мире, они постоянно встречались в компаниях их родителей, фактически росли вместе. В более зрелом возрасте, когда у детей появились собственные общие интересы, начали общаться уже самостоятельно, независимо от родителей. Они были настолько дружны, что одно время родители обеих семей пророчили свадьбу Арсения и Надежды. Однако молодые люди никогда не питали друг к другу романтических чувств, скорее Надя воспринимала Арсения как еще одного своего брата, а Арсений, в свою очередь, с большим удовольствием растрачивал на нее те эмоции, которые могли бы достаться его сестре в случае ее существования. Возможно, именно эта трогательная забота друг о друге и внушила родителям ложное ощущение их взаимного интереса.

Следующими в списке его друзей, несомненно, были Борис Минин и Александр Кушаков, одноклассники Козырева. Начиная с самого первого звонка на школьных уроках и переменках днем, на улице или дома вечером они постоянно находились вместе. Борис, среднего роста, стройный и сильный, занимался спортом и был при этом чрезвычайно общительным. Казалось, что он знает всех, и все знают его в радиусе нескольких километров от школы. А еще он обладал неисчерпаемым запасом анекдотов и веселых историй, умел и любил их рассказывать. Саша, напротив, был немного неуклюж, но зато всегда имел лучшие оценки по всем предметам, разве что кроме физкультуры. Борис и Арсений вместе занимались танцами, а также играли за сборную школы в баскетбол и футбол. Александр всем видам спорта предпочитал шахматы, еще будучи школьником успел получить первый взрослый разряд и являлся неизменным чемпионом района среди юниоров. В общем, они всецело дополняли друг друга, концентрировали вокруг себя остальных одноклассников, и мало кто в школе мог открыто решиться выступить против этой троицы, особенно в старших классах.

В университете Козырев познакомился еще с тремя ребятами, которые впоследствии также стали его хорошими друзьями: Георгием Коломинским, Дмитрием Зацепиным и Алексеем Линерштейном. Они ничем особенным не выделялись среди остальных студентов-первокурсников, просто подошли друг другу по характеру, единству взглядов и общностью интересов. А Жорик с Лехой к тому же до университета учились в одной физмат-школе. Пожалуй, только Дима внешне несколько выделялся из их коллектива. Никому и никогда из его близких знакомых не пришло бы в голову назвать его Дмитрием. Для всех он был Димоней, в крайнем случае Димкой. Маленький, тщедушный, необычайно подвижный, с потрясающей реакцией, как физической, так и умственной. Убийственно остроумный и саркастичный. Любой опасался попасть на его острый язычок, а прозвища, придуманные им, прилипали до конца жизни, с удивительной настойчивостью преследовали человека из одного коллектива в другой, находили его в самых удаленных уголках земного шара. Сам же он постоянно веселил друзей забавными фразочками, необычными оценками или веселыми приколами. В общем, одно слово – Димоня.

Однажды в колхозе произошла забавная история. Все студенты жили в пионерском лагере, комнаты были рассчитаны на пять человек. Друзей было четверо, и они разумно рассудили, что их самих будет в комнате вполне достаточно, поэтому разобрали, вынесли и спрятали в коридорах пятую кровать. Им пытались подселить пятого, но, указывая на отсутствие свободной кровати, ребята логично заявляли: «Мы-то не против соседа, но куда его, собственно?» Преподаватели искренне удивлялись и… шли искать дальше. Поскольку в итоге все благополучно разместились, наших друзей больше не беспокоили. Так они и прожили весь месяц в своем тесном, закрытом мирке.

Как-то раз вечером студентам удалось разжиться несколькими бутылками портвейна. Стояла довольно теплая по меркам сентября погода. Листья едва подернулись желтизной. Пора холодных вечерних туманов еще не наступила. Дождя давно не было. Конец бабьего лета, самое начало золотой осени. Лагерь располагался в лесу, и багряные лучи заходящего солнца живописно окрасили окружающие деревья в невероятные яркие, насыщенные цвета. Друзья только что поужинали и теперь раздумывали, как бы им поинтереснее провести вечер.

– Пошли в лес, – предложил Арсений. – Чего сидеть в комнате, когда такая погода!

– Я после этого убогого ужина так и остался голодным! Что за фигня, после завтрака начинаешь сразу ждать обеда, после обеда не можешь дождаться ужина, а с ужина выходишь будто и не ел! Так и живешь – от еды и до еды! – привычно возмущался Жорик.

Действительно, кормили в колхозе слабовато. Пища была неплохая, но для молодых растущих организмов очень уж скудная. Слова друга навели Арсения на новые мысли, он бодро развивал свою же идею:

– Леха, а ты сгонял бы на кухню! – Обратился он к Алексею. – Там наверняка кто-то из твоих должников сегодня дежурит, разживись у них чем-нибудь. Хоть хлеба попроси, что ли. В лесу костерчик разведем, пожарим. А еще лучше картошки и соли. Испекли бы в золе.

Лехе была присуща удивительная способность достать что угодно хоть из-под земли. Он обрел это незаменимое качество благодаря великолепным конспектам, мастером которых его признавали все в университете. Половина группы перед сессией клянчила у него лекции. Он, конечно, охотно делился, но и сам в ответ не стеснялся пользоваться расположением товарищей.

– Слышь, там сегодня рыжий упырь из седьмой группы со своим корешем, – реагируя на заманчивые перспективы, оживился Димоня. – Я балдею, как таким дятлам голимым всегда удается устроиться. Мы вечно торчим по уши в грязи, с утра до вечера дергаем гребаные бураки, а эти ламеры порхатые всегда в тепле и всегда сытые, да еще домой на мамкины харчи каждую неделю мотаются. Леха, я с тобой, разведем лохов!

– Варенье с водой лучше разведи, стрелочник, тоже мне! Чем-то надо запивать эту бурду, – огрызнулся Леха, намекая на дешевый портвейн.

– Да я ж правда хочу помочь! – попробовал было возмутиться Димоня, но Алексей не дал ему договорить:

– Сиди тут, я сам схожу.

Он принес кило картошки, полбуханки черного хлеба, соли, четыре головки лука и… большой кусок сырого мяса. Как это ему удалось, так и осталось загадкой. Сколько пацаны его ни пытали, добытчик не раскололся. Он не любил выдавать своих секретов.

Мясо получилось жестким, картошка снаружи сгорела, внутри осталась непропеченной, потому что дожидаться золы никто, естественно, не захотел. Хлеб. Лук… Ну лук как лук, горький. Плюс дешевый портвейн и варенье из лепестков роз, разведенное с обычной водой из-под крана. Приторно-сладкий вкус варенья напоминал патоку, лепестки противно скрипели на зубах, словно сырая резина, так что только оно и могло сохраниться в комнате вечно голодных студентов. Но что это был за пир! Спустя многие и многие годы друзья вспоминали тогдашнюю незамысловатую трапезу как самое вкусное и изысканное угощение, которое им довелось когда-либо пробовать в своей жизни!

Портвейн, конечно же, тоже оказал свое положительное влияние. Пять бутылок на четверых, плюс еще одну, шестую, друзья предусмотрительно оставили в комнате. Правда, предосторожность эта все равно не помогла в итоге, но, с другой стороны, куда еще им было ее девать?

Последние осенние вечера, когда холод еще не портит впечатлений от поздних уличных посиделок. Яркие искры пылающего костра, улетающие в черное небо вместе с густым сизым дымом. По-настоящему близкие люди, портвейн, анекдоты, беззаботный дружеский стеб, шутки, смех и, конечно же, песни под гитару.

Жорик ненадолго отошел в лес и вернулся к костру вместе с заросшим человеком в рваной телогрейке:

– Пацаны, глядите, я в лесу встретил лешего! Леший, ты портвейн будешь?

– Мужики, корову не видали? – леший умел говорить по-русски.

– Ну, это смотря что понимать под коровой, – с готовностью ответил Димоня, – одну мы как раз доедаем! Правда, я бы в данной ситуации скорее использовал термин «говядина».

– В живом виде не видали со вчерашнего дня, это точно! Вчера с поля ехали, я видел быка. Хотя и далеко отсюда. Красивый! Ты, мужик, там поищи, – предложил Леха.

– Сдалась тебе эта корова, садись лучше, выпей с нами! – пригласил незнакомца Арсений.

Лешим оказался местный житель из соседней деревни. Против портвейна он устоять не смог. Звали мужика Тимофеем, дома его ждала стервозная жена, много кроликов и неиссякаемые запасы самогона. Знакомство оказалось весьма полезным, Тимофей потом не раз снабжал друзей отличным первачем. А еще он подарил им кролика. Живого. Вместе с клеткой. И как бы ни были голодны студенты, в день отъезда клетка была благополучно возвращена обратно. Вместе со все еще живым кроликом.

Когда вернулись домой, у Димони, всегда пьяневшего быстрее прочих, хватило сил только на раздеться и завалиться в кровать. Остальные пошли в душ. Душ был общий. Точнее, в общем помещении располагались в ряд три душевые кабинки, разделенные кирпичными стенкам высотой примерно в полтора метра. Таким образом, моясь, получалось легко лицезреть голову соседа справа или слева. Арсений стоял в середине. Он посмотрел налево, потом посмотрел направо. Торчащие из-за стенок мокрые головы пьяных друзей навели его на счастливую мысль:

– Пацаны, а ведь у нас оставалась шестая бутылка!

– Угу! – ответила голова слева. – Ее Димоня куда-то спрятал. Чтобы мы не переусердствовали.

– Но мы ведь не переусердствовали?

– Неа, – подтвердила голова справа, – мы вообще ни в одном глазу!

– Надо найти бутылку!

– Найти ее сможет только Димоня. Если, конечно, что-то вспомнит. Но разбудить пьяного Димоню нереально, вы же знаете.

– Я найду! – уверенно сказал Арсений и прямо как был, голый и мокрый, направился в комнату.

– Арс, ты хоть бы вытерся, – услышал он вдогонку.

– Может быть, мне еще одеться?

Леха с Жориком, наскоро обмотавшись полотенцами, поспешили следом. К комнате вели мокрые следы. Стоя в дверях, они с любопытством наблюдали за голым Арсением, усердно обыскивающим все потайные углы помещения. Димоня ни на что не реагировал.

– Куда же ты ее спрятал, маленький злобный Димоня, – негромко приговаривал новоявленный следопыт, торопливо перемещаясь на корточках между тумбочками.

– Не испачкай свое хозяйство, пол у нас далеко не стерильный!

– Козырь, а можешь еще раз исполнить от моей тумбочки и до шкафа!

– Чем стебать, помогли бы лучше!

Но друзья не питали особой надежды на успех мероприятия, а посему лишь беспечно наблюдали за действиями товарища, вальяжно облокотившись на дверной косяк и скрестив на груди руки.

– Спрятанное Димоней не может быть найдено! Аксиома Зацепина!

Арсений встал в полный рост перед входной дверью, прямо напротив Лехи. Обнаженный Аполлон, да и только. Поднял голову вверх. Над входом располагались антресоли. Дотянуться до ручек с пола не получалось. Он подпрыгнул и открыл одну дверцу. Друзья отреагировали бурным смехом. Он подпрыгнул второй раз – другая дверца открыта. Жорик уже корчился от смеха, Леха пока хоть и с трудом, но все же сохранял вертикальное положение:

– Арс, прыгни, пожалуйста, еще разочек! Он у тебя при каждом прыжке так прикольно колдыхается…

Арсений подпрыгнул, повис на краю антресолей и не без труда подтянулся:

– Она там!

Его уже никто не слышал. Реплика утонула в приступе неудержимого истошного ржания. Там-то она там, но как ее достать? Дотянуться снизу не получается, а если повиснуть и подтянуться, то нечем взять, руки заняты. Стулья в комнате отсутствовали, до ближайшей кровати несколько метров. Да какие проблемы, ведь Арсений баскетболист! Он подпрыгнет повыше, дотянется до бутылки, схватит ее, быстро вытащит руку с вожделенным предметом из антресолей и благополучно приземлится.

Пьяный план был неплох. Он даже осуществился. Почти полностью. На целых 80 процентов. То есть подпрыгнуть-то он подпрыгнул, дотянулся до бутылки, схватил ее и даже вполне так себе успешно приземлился. Не успел только вовремя выдернуть руку с бутылкой из недр подвесного ящика.

Едва Козырев оказался на полу, бурный смех сменился гробовым молчанием. Бутылка все еще оставалась цела. То есть она сохранила свою форму и даже содержимое, но вся покрылась равномерной сетью микроскопических трещин. Мелкие кусочки зеленовато-коричневого стекла продолжали удерживаться между собой, похоже, только благодаря приклеенной к ним этикетке.

Друзья, которые к тому времени все втроем уже остались без полотенец, аккуратно, едва дыша, отнесли ее к столу. Достали литровую банку, в которой обычно кипятили чай. Хорошо еще, что для пробки нужен был нож, а не штопор! Аккуратно срезав крышку, они с превеликими предосторожностями перелили портвейн в банку. Даже с жидким азотом в физлаборатории они обращались менее трепетно, чем с этой бутылкой, которая осталась целой лишь благодаря некой неведомой силе. По всей вероятности, это была сила мысли трех людей, страстно желавших добраться до ее содержимого.

Отметить удачу решили там же, в душе. Поскольку ноги уже отказывались поддерживать наших героев в вертикальном положении, сходили в холл за пластиковыми стульями. Расположились в тех же кабинках. Включили теплую воду, разлили портвейн по кружкам. Выпили. Необыкновенная нега и блаженство наполнили тело каждого. Вот она, нирвана! Жорик выкинул стул и уютно устроился на полу, лежа прямо на резиновом коврике в кабинке. Леха оставался на стуле лишь номинально, ногами он уперся в перегородку, а голова склонилась в угол кабинки. Сверху текли струи горячей воды, приятно лаская разомлевшее, усталое тело.

– А знаете, что мне сейчас мешает ощутить абсолютную гармонию? – едва двигая пьяными губами, пролепетал Арсений. – Вот мы тут все такие отдыхаем, ловим неземной кайф, нас ожидают остатки портвейна. А наш лучший друг Димоня в это же самое время спит. Прикиньте, просто тупо спит! И он не знает, а может быть, и никогда не узнает, что в жизни бывает такое блаженство! Это не по-товарищески! Наш долг – приобщить его к сему священному действу!

– Ты забыл, что пьяного Димоню разбудить невозможно, – вяло возразил Алексей.

– Неужели нас остановит такая мелочь?

Откуда-то снизу подал голос Жорик:

– Никогда! Мы просто обязаны это сделать! Он должен выпить с нами!

Они вновь замотались полотенцами и вернулись в комнату. Встали вокруг кровати блаженно почивавшего юноши. Тот, ничего не подозревая, мирно сопел во сне.

– Вот видите, как ему плохо, – сочувственно сопереживал Арсений.

Все согласились, хотя толком не понимали, чем же это, собственно, ему так плохо.

– Давайте не будем его будить, давайте сами отнесем его в душ, – заплетающимся голосом заботливо предложил Алексей.

– Конечно, пьяного Димоню ведь разбудить невозможно, а ну, стаскивай с него одеяло!

Дима сладко кутался и расставаться со столь важным постельным предметом явно не собирался. Ребята не стали с ним спорить. Они совершенно искренне желали другу добра.

Отнесем его вместе с одеялом, пусть ему будет тепло в дороге. А там сразу теплый душ, он даже не успеет замерзнуть. Жорик, бери его за плечи, а ты, Арс, бери за ноги, – друзья подняли Димоню вместе с одеялом.

– Осторожнее! Жорик, смотри куда ты прешь!

– Сам смотри, мать твою! Я ж спиной иду, не вижу ни фига. Давай рули! Димоня, блин, щуплый, а весит как слон!

– Ну так нажрался мяса, больше его не кормим!

– Да подними ты его повыше, он скоро у тебя по… пол цеплять будет!

Димоня что-то бормотал во сне. Георгий крепко держал его за плечи, но сразу от шеи начиналось одеяло, скрывающее все остальное.

– Лех, смотри, Жорик несет говорящую голову!

Леха посмотрел на руки Жоры. Иллюзия выходила совершенно полной. Леха и Арсений начали дружно ржать.

– Не смешите меня, враги, я и так его еле держу! – Жорик согнулся от смеха, и у него упало полотенце.

– Леха, смотри, что это за хрень теперь болтается над говорящей головой!

– Самый что ни на есть хрен и есть!

– Пацаны, кончайте! – вопил Жорик, буквально заходясь в приступе смеха. – Я не могу больше держать! Сами вы оба-два он и есть! Отвалите от моего хрена!

– А ты прекращай долбить им Димоне по лбу! Думаешь, это его разбудит?

– Это его в лучшем случае возбу́дит. Да и то я сомневаюсь.

С горем пополам процессия добралась до душа. Диму поставили на ноги. Он открыл глаза, инстинктивно продолжая двумя руками прижимать одеяло к груди. Трое голых друзей стояли вокруг. Адекватности во взгляде Димони не наблюдалось.

– Будет нехорошо, если одеяло промокнет, – подумал вслух Арсений. – Лех, отбирай его, Жор, включай воду!

Козырев мягко подталкивал Диму в сторону душа. Линерштейн пытался отобрать одеяло, Коломинский открывал воду. Зацепин одной рукой судорожно вцепился в последний предмет, все еще связывающий его с теплой, уютной кроватью, другой пытался закрыть воду, отчего она текла то очень горячая, то совершенно холодная в зависимости от того, какой кран в этот момент крутил Жорик. Димоня в тупой прострации вращал оставшийся. Смех и шум разбудил бригадиров. Бригадирами, как правило, назначались аспиранты или студенты старших курсов. Их, конечно, никто не боялся, но все же… В дверном проеме душевой появилось два заспанных силуэта.

– Чего это вы тут делаете? – задал логичный вопрос Серега Преображенский, которого друзья за глаза называли Преобрамужским.

– Да вот Димоня напился, собрался постирать одеяло. Мы ему не даем.

Со стороны все именно так и выглядело: Дима стоит наполовину в душевой кабинке, крутит кран, тащит на себя одеяло. Остальные тоже усердно вращают вентиль, и одеяло у него заботливо отбирают.

– Димоня, напился – иди спать! Нечего устраивать дебоши. Завтра всем на работу! – пробормотали дежурную фразу бригадиры и с чувством исполненного долга удалились.

Друзья отпустили Димоню на волю, все еще корчась в приступах смеха. Закрыли воду, в очередной раз замотались полотенцами. Вернулись в комнату: Зацепин отсутствовал. Почему-то сей грустный факт их нимало не смутил. Арсений с криком «Всегда мечтал это сделать!» скинул мешавшее полотенце, заскочил на кровать Димони и принялся увлеченно прыгать на сетке.

– Ура! – прокричал Жорик и присоединился к товарищу. Взлеты и приземления голых мужских тел со стороны выглядели невероятно потешно, но праздник продолжался недолго. Кровать сказала «Кррххххы!» и погнулась. Пришлось в срочном порядке маскировать повреждение матрацами и простыней.

В дверях появился Димоня с одеялом в руках. Оказалось, что даже инцидент в душе не помог разбудить его окончательно. Друзья лишь слегка толкнули его в направлении комнаты, то есть по коридору, а он, оказывается, дверь свою не заметил и отправился дальше прямо по курсу. И только жесткий контакт с кирпичной стеной в противоположном конце этажа наконец-то полностью вытащил его из царства Морфея.

Добравшись до своих и радуясь завершению внезапных ночных приключений, Димоня хотел было продолжить свой сладкий сон, прерванный столь бесцеремонным образом. Но привычная кровать теперь почему-то казалась неудобной. Он долго ворочался, пытаясь найти более-менее приемлемую позу. Отчаявшись, раздраженно откинул матрас. Глаза его округлились, а раздражение сменилось крайним удивлением:

– Мужики, вы, что, блин, тридцатку погнули?!

Комнату сотряс новый взрыв хохота.

Проблема же решилась быстро: очень кстати пришлась разобранная и предусмотрительно спрятанная пятая кровать.

* * *

Когда Арсению исполнилось двенадцать, Евгений Михайлович впервые представил его своему собственному духовному наставнику. Они явились вдвоем в необычную, сказочную квартиру. Все в ней, от интерьера до запаха, было подчинено главному: той идее, носителем которой и являлся ее уважаемый хозяин.

Муса Бурхан, а именно так и звали почтенного йогина, внешне ужасно походил на настоящего, коренного индуса. Маленького росточка, смуглый, сморщенный старичок имел характерную азиатскую внешность, а желтовато-коричневый цвет кожи красноречиво указывал на то, что предки его когда-то с полным на то правом обитали по ту сторону от реки Инд. Он, несомненно, пребывал на этом свете дольше Малахова, хотя однозначно определить возраст старичка не представлялось возможным.

Где и когда профессор познакомился с этим необычным человеком, что послужило отправной точкой их многолетней и тесной дружбы, для Козырева так и осталось загадкой. Оба мужчины не любили распространяться на эту тему. Но характер их взаимоотношений сильно отличался от привычных Арсению российских, да и вообще европейских устоев. Бурхан не был ученым, никогда не занимал сколь-нибудь значимой должности, жил скромно, не гнался за деньгами и не искал полезных связей. Однако Евгений Михайлович, уже тогда имевший широкую известность во всем научном мире, всегда относился к своему учителю с необычайным почтением и даже, пожалуй, с некоторым благоговением. Он старательно пытался, но никак не мог доступными светскими средствами выразить всю степень своего уважения, и недостаток оного пытался компенсировать как умел. Впрочем, самому старцу, казалось, до всей этой суеты не было никакого дела.

Входная дверь оказалась незапертой. Восхищенно озираясь по сторонам, с открытым от изумления ртом, Арсений медленно и осторожно перемещался по невиданной доселе квартире. В обволакивающем мягком полумраке из самых неожиданных мест взирали на него странные лики многоруких существ. Пышный ковер полностью скрадывал звук шагов. Тут и там тлели длинные палочки наподобие бенгальских свечей, только вместо россыпи ярких искр от них медленно поднимались тоненькие прямые струйки благородного дыма. Сам йогин величественно восседал прямо на полу в позе лотоса, скрестив перед собой руки и ноги. Одетый в традиционные широкие индийские одежды, он будто бы явился сюда из другого мира. Вокруг шеи и груди пожилого мужчины был обмотан желтый шнурок, толщиной чуть меньше мизинца.

– А вы в самом деле из самой Индии? – сбивчиво спросил ошалевший Арсений, даже забыв поздороваться, – слишком уж непривычной оказалась окружавшая его атмосфера.

– Намасте, Джи! – медленно и четко произнес Муса, сложив ладони вместе напротив груди, чем поверг опешившего подростка в полное недоумение, почти что в панику. Но, улыбнувшись, он тут же повторил на чистом русском языке без малейшего акцента. – Приветствую тебя, уважаемый, и благодарю за то, что посетил мое скромное жилище. Нет, я не из Индии, я родился в Таджикистане, но ты прав, во мне течет много индийской крови.

– Намаскар, Муса-баба, – Малахов ответил вместо окончательно растерявшегося подростка, при этом низко поклонился и дотронулся рукой до ноги почтенного старца. – Познакомься, это Арсений, мой давний и хороший друг, сын моих хороших друзей.

Бурхан проделал непонятные пассы руками, очевидно означающие приветствие, затем без стеснения, с явным любопытством уставился на юного гостя.

– Ты можешь называть меня Муса. Если сочтешь, что я достоин твоего уважения, то в конце можешь добавлять слово «Джи». Но это на твое усмотрение. Поскольку я не являюсь твоим официальным наставником, я не вправе навязывать тебе свое мнение.

– А что означает «баба»? – Козырев понемногу освоился.

– Это слово означает «отец» или «учитель», – мастер перевел взгляд на Малахова. – Что привело вас сюда, Женя?

– Видишь ли, о дважды рожденный, этот мальчик, он… В общем, у меня такое чувство, что он обладает некоторыми способностями. Я не могу это толком объяснить, потому что, сколько я ни пытался, ничего не смог обнаружить. И все ж таки я вполне определенно ощущаю…

Вместо ответа, старый йог протянул свои руки вперед, развернув их ладонями кверху.

– Подойди ко мне, юноша, – произнес он. – Положи руки.

Козырев сделал пару шагов в сторону Бурхана и слегка дотронулся до его ладоней. Но едва только кончики пальцев Арсения прикоснулись к мастеру, как тот внезапно отдернул свои.

– Будто током ударило! – смущенно объяснил Муса внезапную спонтанную реакцию.

– Ерунда, электростатика. Ковер у тебя слишком шикарный, учитель, – с добродушной усмешкой объяснил инцидент Евгений Михайлович.

Арсений промолчал, хотя в душе не был согласен со своим взрослым другом. Если бы электростатика, то он и сам непременно получил бы удар током. Однако ничего подобного юноша не почувствовал. Но в те годы он еще не позволял себе спорить с Малаховым. Бурхана же, похоже, подобная версия вполне устроила.

– Ладно, – снова предложил он, – давай сюда свои ладони! Прикасаться необязательно.

На этот раз все прошло без неприятных эксцессов. Гуру долго медитировал с закрытыми глазами. Арсений даже начал уставать. Руки отяжелели, в пальцах появилась мелкая дрожь. Он из последних сил старался удержать их горизонтально перед собой. Старику же, казалось, такая поза вовсе не доставляет ни малейшего неудобства.

Когда молодой человек уже был готов сдаться и в буквальном смысле слова опустить руки, Муса наконец-то убрал свои и открыл глаза. Взгляд его был весьма удивленным.

– Ничего не могу разобрать, это в высшей степени странно! Он будто затирает все перед собой там, в будущем. Впрочем, мне все же удалось разглядеть парочку любопытных моментов. Что это такое, пока сказать сложно. Очевидно одно, наши с ним судьбы связаны довольно тесным образом. Мы будто бы решаем одну общую задачу одновременно и в то же время каждый по-своему. Любопытно, чрезвычайно любопытно!

Арсений смотрел на него и ровным счетом ничегошеньки не мог понять. Малахова подобное объяснение йогина тоже не вполне удовлетворило. И все же он ответил:

– Стало быть, я не ошибся? Я чувствую в нем потенциал, но, как именно он должен проявиться, совершенно не могу себе представить.

Козырев в самое ухо тихим шепотом, дабы ненароком не оскорбить достопочтенного хозяина, обратился к Евгению Михайловичу:

– А почему вы назвали его дважды рожденным?

Но Муса, невзирая на предпринятые молодым человеком предосторожности, сумел уловить смысл его вопроса и сам ответил любознательному гостю. Казалось, он слышит самим сердцем.

– Дважды рожденным в Индии называют человека, который допущен к изучению Вед, получению древнего, сакрального знания. Процедура посвящения называется упанаяна. Видишь этот священный шнур? – учитель указал на свою шею. – Он называется яджнопавита. Когда-то давно на меня надел его мой учитель как символ служения Великому Брахмо[6], и с тех пор я его не снимаю.

– Как, совсем никогда?

– Ну разве чтобы поменять его на новый, – улыбнулся Бурхан. – Обрати внимание, он состоит из трех тесно переплетенных нитей. Точно также и наш видимый, материальный мир являет собой суть взаимодействия трех гун: саттвы, раджаса и тамаса. Все, что есть на этом свете – и хорошее, и плохое – всего лишь плод их причудливой игры.

Йогин на секунду задумался, будто осмысливая внезапно появившуюся идею, и продолжил:

– Формально ты уже достиг нужного возраста, не хотелось бы и тебе познать древнюю культуру Востока, приобщиться к сокровенным знаниям Патанджали? Поверь, в них скрыта Великая Истина, а в тебе я вижу неплохой потенциал.

Юноша недоуменно переводил взгляд с одного мужчины на другого и молчал. Муса выдержал паузу, но, так и не дождавшись ответа, продолжил:

– Впрочем, возможно пока еще рано. Не будем спешить. Ты должен сам прийти к такому решению, а для этого тебе придется еще немного повзрослеть. Отложим наш разговор на будущее.

* * *

Случилось так, что следующая встреча Арсения с Мусой Бурханом состоялась только через пять лет, уже непосредственно перед самым университетом. И снова они с Малаховым, как и тогда, в первый раз, заявились в гости к почтенному старцу. Тот торопливо протопал навстречу гостям характерной шаркающей походкой и протянул Арсению сморщенную, морщинистую руку. Взгляд его был открытым и добродушно-приветливым. Рукопожатие оказалось неожиданно сильным. Это небольшое тщедушное тельце хранило в себе еще много жизненной энергии.

На этот раз атмосфера необычной квартиры оказалась гораздо более привычной для взгляда человека, неискушенного в восточных тонкостях. Свет, густым мощным потоком падающий через свободные от штор окна, напрочь убивал былой налет мистической таинственности, который Арсений столь бережно хранил все эти годы в своей памяти. Сам мастер абсолютно не изменился внешне, но теперь встречал их на кухне за чашкой чая в обычных совковых трениках с обвисшими коленками.

Надо сказать, что подобная картина несколько обескуражила юношу. И если первый визит произвел на него столь неизгладимые впечатления, то теперь, наоборот, созданная ранее иллюзия стремительно рассеивалась, словно туман от свежего морского бриза.

Малахов заметил такое его состояние:

– Ты вырос, теперь уже нет нужды в дешевых эффектах. Не то чтобы мы разыгрывали перед тобой спектакль. Отнюдь! Муса действительно старается придерживаться восточных традиций, но при этом он продолжает оставаться обычным советским человеком.

– Откуда взялось это древнее учение, доподлинно неизвестно, – йогин сразу же перешел к самой сути, но Малахов как опытный преподаватель предпочитал не оставлять у слушателя белых пятен и для начала постарался обозначить общую цель всего мероприятия.

– Мы расскажем тебе о некоторых аспектах восточной философии. В силу определенных причин, нам обоим близка данная тема, и мы надеемся, что и тебя она тоже увлечет. Но решать тебе. Пока же просто послушай.

Бурхан благодарно мотнул головой и продолжил:

– Так вот, в том или ином виде учение йоги существовало задолго до того, как арийская цивилизация распространила свое влияние на территорию современной Индии. Возможно, древние арии принесли эти тайные техники с собой, но скорее всего знание зародилось именно там, на полуострове Индостан. Исторические исследования и археологические раскопки дают нам неопровержимые доказательства, что некие похожие обряды применялись людьми за многие сотни лет до нашей эры, то есть до рождества Христова. Прямых записей об этом нет, оно и понятно, но зато сохранились всяческие прочие артефакты, убедительно сие доказывающие.

Первые письменные источники, в которых встречается нечто, отдаленно напоминающее йогу, – это Веды. Значение Вед для культуры Востока переоценить невозможно. Веды для индусов – как Библия для христиан или Коран для мусульман, только появились они гораздо раньше. Шрути, «услышанное», откровения, священные писания. Да и вообще они представляют собой, возможно, самые старые, самые сокровенные знания на земле! Духовные знания, сосредоточие вселенской мудрости. Даже по самым скромным оценкам, их возраст не менее трех тысяч лет, хотя достоверно определить реальный период возникновения этих мыслей невозможно. Неизвестно, сколь долго передавались они из уст в уста, от учителя к ученику.

Кроме самих Вед важные элементы йогического учения присутствуют и в более поздних комментариях к ним, так называемых Упанишадах. Там же впервые вводится и сам термин «йога», который может трактоваться в очень широком смысле значений. Это и связь, и единение, и метод, и усилие. И вообще йога являет собой понятие настолько глобальное, что скорее это она оказывает влияние на значение слов, нежели слова способны определить всю глубину ее философского смысла.

Далее, если следовать в хронологическом порядке, о йоге нам повествуют тексты древнего индийского эпоса. Здесь, пожалуй, следует особо отметить Бхагават-гиту[7], часть Махабхараты[8], настоящего памятника восточной литературы. В нем, кстати, удивительно точно передана вся суть сложной индуистской философии.

И если Бхагават-гита представляет нам философию йоги, то ее методики и практики, пожалуй, впервые систематизировал, классифицировал и, если хочешь, разложил по полочкам в виде коротких сутр индийский мудрец Патанджали, живший во втором веке до нашей эры. Именно ему многие отдают почетное звание основателя йоги. И хотя заслуги его несомненны, все же награждать сего достойного мужа подобным титулом было бы не вполне правомерно.

К сожалению, сутры Патанджали не могут претендовать на полноту и всеобъемлемость. Это скорее зарисовки, некий план лекции, помогающий ученику легче запомнить преподносимый ему материал. Вот почему постижение йоги до сих пор невозможно представить без мудрого, а главное, духовно подходящего наставника. Конечно, с развитием письменности, с ростом культуры, образованности людей стали появляться многочисленные подробные комментарии, но я все же считаю, что роль учителя, непосредственного, личного наставника в процессе постижения йоги преувеличить невозможно!

Лекция получалась довольно скучной, формальной, но Козырев слушал очень внимательно, старался не упустить ни единого слова. Муса Бурхан прервался, вскипятил чайник и второй раз залил горячей водой ароматные чайные листья в большом белом заварнике. Воспользовавшись естественно возникшей паузой, его рассказ тут же подхватил Евгений Михайлович.

– Видишь ли, Арсений, как уже сказал наш уважаемый ачарья[9], вся культура Востока делится на две большие части относительно признания или непризнания авторитета Вед. Индуизм формально относится к ортодоксальным, или «астическим», школам, а следовательно, считает Веды священными, боготворными. Термин происходит от слова «асти», то есть «существует». А вот буддизм, напротив, авторитет Вед не признает, и, стало быть, принадлежит к категории «настика», что в переводе означает «не существует». Йога с теми или иными отличиями входит в основу обеих этих традиций.

Да и вообще, как бы там ни было, практически все многочисленные восточные философские школы, астические и настические, теистические или отрицающие влияние божественного начала, в основе своей более-менее точно придерживаются основных принципов, изложенных в йоге. Такие понятия, как «карма», «самсара», «мокша», типичны для любых индуистских учений, и понятия эти, в свою очередь, неотъемлемо входят в йогу. Поэтому если и существует что-то в восточной философии, что едино для всех ее направлений, то это, несомненно, именно она и есть.

Муса разлил чай по стаканам и вновь завладел словом:

– Зеленый чай. Самый что ни на есть индийский. Вторая вода ярче проявляет вкус. Только не вздумайте портить его сахаром! – последнюю реплику радушный хозяин произнес поспешно, заметив, что Арсений потянулся к фарфоровой сахарнице.

Из дальнейшего рассказа двух авторитетных мужчин, по очереди сменяющих друг друга в ходе этого длительного двойственного философского монолога, юный Козырев мало что понял.

Неизбежность человеческих страданий, бесконечная череда вынужденных перерождений, порочная привязанность души к материальному миру, страсти и эмоции и, как итог, необходимость обретения просветления – все это смешалось, переплелось в неокрепшем юношеском сознании запутанным философским клубком. Естественно, за столь короткий срок Арсений не мог понять, а уж тем более усвоить всю глубину тонкой восточной мудрости, но кое-что, самую основу учения, он все же сумел для себя уяснить.

Видя такую его растерянность, Малахов поспешил объяснить главную идею сегодняшней встречи:

– Понимаешь, мой мальчик, дело в том, что нашему уважаемому Мусе Бурхану удалось заглянуть немного вперед, туда, за доступный человеческому взору горизонт. И там он увидел нечто такое, что мы сочли невозможным утаивать от тебя. Вот почему потребовалось это, возможно, несколько затянутое предисловие. Вот зачем мы сегодня явились с тобой сюда. Пожалуйста, Муса Джи, расскажи юноше, что ты знаешь.

Бурхан несколько секунд молчал в нерешительности, будто собирался пойти на последний шаг, после которого уже не будет возврата. Затем запросто, словно речь шла о самых обыденных вещах, сообщил:

– Судя по всему, тебя ожидает непростая, но великая судьба. Мне сейчас даже трудно представить весь масштаб твоего возможного величия, но, поверь мне, он будет практически безграничным! Только тебе решать, в какой именно степени и как ты захочешь им распорядиться.

Арсений ошалело смотрел на пожилого йога, пытаясь понять, зачем тому потребовался столь странный розыгрыш. Старик вовсе не походил на сумасшедшего, напротив, выглядел вполне адекватным и неглупым человеком. И если в их первую встречу весь этот восточный антураж несколько сбивал с толку, поражал и восхищал, то сегодня хозяин необычного жилища предстал перед ним совершенно нормальным, здравомыслящим мужчиной. Как всегда в таких случаях, на помощь вовремя подоспел Евгений Михайлович.

– Дело в том, дружище, что у Мусы бывают видения. Нечасто, но бывают. В такие моменты будущее открывается с поразительной четкостью. Точнее некоторая информация оттуда проникает в наш мир вполне определенно. Другой вопрос, что правильно ее интерпретировать обычно не так уж и просто.

– Ты очень заинтересовал меня в ваш первый визит, – снова подключился к разговору пожилой йогин. – Помнишь тот якобы удар током? Так вот, это никакое не электричество! Хотя, конечно, удар был, но на уровне тонких материй. Я до сих пор не сумел понять, на каком именно уровне. Ты действительно обладаешь огромной и страшной силой, и я тогда ощутил ее на себе в полной мере. Конечно, ты не умеешь еще правильно ею пользоваться, даже не догадываешься о ее существовании. Пока это лишь потенциальная энергия, она скрыта в твоем разуме.

– Как это? – восклицание вырвалось из уст Козырева помимо его воли. Он случайно произнес вслух вопрос, который сейчас представлял собой квинтэссенцию его недоуменного состояния.

Бурхан улыбался одними глазами. Реакция юноши ему импонировала. Профессор вновь не сумел удержаться от околонаучного комментария.

– Разум материален, – в очередной раз начал Малахов. – Возможно, наука еще не открыла для него подходящих субстанций, которые можно было бы надежно зафиксировать, измерить, но, тем не менее, это так. Он не есть свойство твоей души, он дается при рождении. Как рост, как цвет кожи, я не знаю, как ловкость рук или черты характера. Конечно, в какой-то степени его можно воспитывать, тренировать. Но базис определен изначально.

– Генетически?

– Ну да, примерно, если хочешь. Хотя лично мне не нравится этот термин. Генетика тут вторична. Она следствие, а не причина.

Арсений перевел взгляд обратно на йогина. Глаза его молили о поддержке. Почва привычных убеждений буквально уходила из-под ног. Но Муса и не думал возвращать ее обратно.

– Периодически я возвращался к этой теме и не так давно, находясь в глубокой медитации, получил доступ к некоторым сокрытым данным, – перехватил монолог профессора мастер.

– Каким еще данным? – продолжал недоумевать Козырев.

– Каким данным? – зачем-то переспросил Муса. Ему требовалась пауза, чтобы наиболее точно и понятно сформулировать то, что он собирался сообщить. – Данным о тебе, о твоей судьбе. Они явились мне в виде нескольких фраз на санскрите, и хотя я неплохо знаю этот древний и великий язык, я вполне допускаю, что мог в чем-то и ошибиться.

– Наш уважаемый медиум, как всегда, скромничает, – с улыбкой произнес Малахов. – Уверен, что суть послания он донес до нас в точности. А вот что касается его истинного смысла, боюсь, что тут нам еще предстоит потрудиться.

– Тебе дано имя, весьма необычное имя.

Старец бегло начертил что-то на бумажке и показал ее Арсению. Тот с любопытством взглянул – какой-то непонятный набор странных иероглифов:

Это деванагари[10], древнейшая из письменностей, дошедшая в первозданном виде до наших дней. Произносится дайвапрамаардьжакаха. Дословно означает «стирающий предначертанное».

– Стирающий предначертанное? Что это значит?

– Нам еще предстоит узнать. Но подожди, это не все. Кроме имени нам дано некое указание на возможный путь развития событий. Во всяком случае, мы так думаем. Вот перевод полного текста:

«Дикша определит судьбу. Душа свободна. Строго держись своего пути. Учитель укажет легкую дорогу. И имя тебе дано будет: «стирающий предначертанное».

– Фраза «Учитель укажет легкую дорогу» скорее всего не несет особой информации. Практически во всех восточных школах невозможно переоценить роль учителя. Обычно считается нелишним дать дополнительное указание на необходимость наличия наставника и всяческого его почитания. Во всяком случае ничто иное в голову не приходит.

– А что такое дикша? – спросил Арсений. Вопросов было очень много, но этот лежал на поверхности.

– Ты что-нибудь слышал про точки бифуркации? – Малахов предпочитал объяснять последовательно.

Козырев неопределенно мотнул головой.

– В классической физике точками бифуркации называются точки, при которых система становится неустойчивой и возникает неопределенность. Так же и здесь. Ты наверняка слышал про различных предсказателей будущего. Нострадамус, Ванга и прочие. Так вот, если допустить, что предсказания возможны, получается, что вся наша жизнь предопределена заранее и человек не имеет возможности влиять на ее события.

Арсений понимающе кивнул, Евгений Михайлович продолжил.

– Мне с этим согласиться трудно. Мне приятно считать, что от меня все ж таки что-то зависит. Поэтому давай будем исходить из того предположения, что мир развивается по некоторому заранее написанному сценарию, но при этом существует возможность его изменений в довольно широких пределах.

– В каких пределах?

– Жестко определены и надежно зафиксированы только некоторые, наиболее важные, так сказать, реперные точки. По аналогии с физикой назовем их точками бифуркации. Человечество неизбежно через них проходит, а вот между ними цивилизация может развиваться множеством различных способов, которые в общем случае весьма сильно отличаются друг от друга. Понимаешь, это как принцип набегающей волны. Та, которая прямо перед нами, с ней все более-менее ясно. Путь избран, многие способны предсказать грядущее в небольших локальных пределах. А вот дальше видны одни лишь только гребни и впадины. Что несут нам новые волны, как сложится судьба внутри них – неизвестно. Но подъем всегда будет подъемом, а провал так и останется провалом.

Арсений характерным жестом подтвердил, что пока успевает следить за мыслью профессора.

– Поскольку твоя судьба по какой-то причине необычна, и, возможно, тебе уготована некая особая роль в мировой истории, ты получил посредством нашего дорогого Мусы Бурхана некую важную подсказку. И теперь только от тебя зависит, сумеешь ли, захочешь ли ты ею воспользоваться.

– Да, но что она означает?

– В индуизме дикша – некий священный обряд. Обряд посвящения в духовные ученики. Вероятно, тебе предстоит нечто подобное. И вот тут у тебя появится возможность сделать выбор. От него будет зависеть, как сложится твоя судьба. Вплоть до следующей, очередной, точки, изменить которую невозможно.

– И как это понять? Что я должен сделать? Что я должен сделать, чтобы сделать правильный выбор? – Козырев никак не мог привести в порядок свои мысли. Они путались в голове и создавали ощущение полной неразберихи.

– Над этим всем нам предстоит еще как следует подумать. Надеюсь, время еще есть.

– А что означает «стирающий предначертанное»?

Двое взрослых мужчин замолчали, бросая друг на друга вопросительные взгляды. Наконец, Евгений Михайлович произнес:

– Мы с Мусой считаем, что это означает возможность влияния непосредственно на точки бифуркации.

* * *

– Ну, как твои впечатления? – спросил Малахов у Арсения, когда они, покинув жилище достопочтенного йогина, медленно брели рядом вдоль тихих улочек московского центра. В выходной день, когда все офисы закрывались, эти старинные, узкие переулки, проезды и тупички практически полностью вымирали.

– Честно говоря, я немного обалдел. Это все как-то, ну непривычно, что ли. Отдает фантастикой. Магия, мистика, волшебство. Нет, интересно, конечно, но напоминает скорее детские сказки. А скажите, Евгений Михайлович, вот вы, известный ученый, неужели вы сами в это верите?

– Стало быть, ты не веришь?

– Я пока не знаю. Это ни на что не похоже. Наверное, мне надо просто привыкнуть. Но если вы считаете…

Профессор неопределенно скривился.

– С сугубо формальной точки зрения не существует весомых доводов ни за, ни против подобных теорий. Все ж таки наука пока еще слишком слаба. Так что это вопрос веры.

– Веры? – Козырев удивился еще больше.

– Да, именно веры. Необязательно верить в Бога. Верить можно во что угодно. Пока мы не знаем чего-то достоверно, остается предполагать те или иные варианты. Ведь как-то же все это устроено! – он сделал широкий жест руками, будто собирался обхватить ими весь мир. – Что-то тебе ближе, понятнее, что-то, наоборот, ты никак не можешь принять.

– Я как раз об этом и хотел сказать! Я не вполне согласен с Мусой Бурханом. Даже если все действительно так, как он описывал. Ну про страдания, переселение душ и так далее. Мне кажется, что в этой бесконечной череде перерождений существует некий глубокий, сакральный смысл. И что это значит полностью избавиться, скажем, от эмоций? Воспринимать жизнь так, будто они приносят исключительно одни лишь страдания… Не знаю, по-моему, это неправильно! Скорее, я бы сформулировал так: жизнь имеет смысл, если положительные эмоции преобладают над отрицательными. По количеству, по силе ощущений, по глубине. Другой вопрос, как этого добиться. Вот ведь в чем еще дело: отрицательные переживания тоже необходимы, без них не будет положительных. Ибо человек способен мыслить лишь только относительно, так сказать, познавать в сравнении. Как сделать человека счастливым? Сначала нужно сделать его жизнь хуже, а потом вернуть как было. Иначе он не способен оценить данное ему! И если эмоции принадлежат исключительно материальному миру, значит, нирвана лишена их вовсе. Что это за нирвана такая, если в ней нет кайфа? Я не уверен, что мне бы этого хотелось. Я чувствую – значит я существую!

Малахов улыбнулся:

– Да… И это мысли семнадцатилетнего юноши! И хотя суждения твои излишне категоричны, ты, Арсений, весьма неординарный человек. Даже если не принимать во внимание туманное пророчество. И у тебя характер настоящего ученого. Все подвергать сомнению, пока не будет доказано обратное. Только здесь важно не переусердствовать.

– В каком смысле?

– В том смысле, что и отвергать окончательно никакие идеи тоже не стоит, пока для этого не появятся достаточно веские основания.

Они подошли к метро, и в этой точке пути их временно расходились.

– Спасибо, Евгений Михайлович, в любом случае было очень интересно.

Спешно пожав протянутую руку, Арсений перебежал узенькую дорожку и вскочил внутрь подъехавшего троллейбуса. Малахов еще несколько секунд смотрел ему вслед. Тихо произнес себе под нос:

– Пожалуйста, мой друг, пожалуйста. Надеюсь, мы все делаем правильно.

* * *

Управлять своими снами Арсений научился давно, еще в юношеском возрасте. Лет, наверное, в тринадцать или в четырнадцать. Сны всегда являлись ему очень яркими, красочными и реалистичными историями. Конечно, в них было все не так, как в реальной жизни, но все же, находясь внутри сна, отличить его от реальности представлялось чрезвычайно сложной задачей.

Началось все с того, что он очень скучал по родителям, которые периодически работали за рубежом, а его, чтобы избежать смены школы и привычной жизни, оставляли жить под присмотром бабушки и дедушки. Нет, бабушка и дедушка были очень хорошими. Бывшие учителя, они во внуке души не чаяли, баловали его и вместе с тем могли дать много нужного и полезного для гармоничного развития. Но что там говорить, родители есть родители. Никто не сможет заменить ребенку материнской любви и заботы.

Очень часто ему снился сон, что родители неожиданно вернулись, и он, безмерно счастливый, бежит со всех ног домой, где бы он ни находился, дабы поскорее их увидеть. Каждый раз, когда он бежал, наученный горьким опытом предыдущих подобных сновидений, он пытался определить для себя, действительно ли родители вернулись или это всего лишь очередной приятный сон. И каждый раз он был твердо уверен – да, вот теперь-то уж точно не сон! И каждый раз, проснувшись, он с унынием понимал, что в очередной раз обманулся в своих ожиданиях. Как пронзительно грустно и невероятно тяжело должно быть ребенку снова и снова испытывать подобное разочарование!

Но однажды он вдруг ясно и четко понял – это сон. Анализируя впоследствии произошедшее, так и не смог объяснить себе четко, что же явилось толчком, что на этот раз случилось такого, чего не бывало ранее? В первый раз он настолько испугался, что тут же проснулся. Ощущения получались весьма необычными. Ты полностью осознаешь себя и запросто контролируешь любые свои поступки в ясном уме и твердой памяти. Но при этом ты все так же продолжаешь находиться внутри сновидения. Формально вокруг тебя ничего не изменилось, однако прежние декорации отдают теперь легким мистическим налетом и заставляют тебя чувствовать некоторую нереальность происходящего. То же место, те же предметы, те же люди, просто ты вдруг понял, что это всего лишь сон.

Он много думал о странном событии наяву, вспоминал ощущения, пытался постичь своим детским умом суть необычного явления. Когда это произошло во второй раз, он уже успел подготовиться морально и воспринял непривычную ситуацию более-менее спокойно. Ах, какое же это пьянящее ощущение свободы и безнаказанности! Самым трудным оказалось не проснуться окончательно. Ты находишься на столь тонкой границе между сном и реальностью, что, кажется, даже легкое дуновение ветра, будь то во сне или в реальной жизни, заставит тебя пробудиться. И уж, конечно, ты можешь проснуться в любой момент по своей собственной воле. И надо иметь большие способности, и приходится прикладывать серьезные усилия, чтобы не дать этой воле воплотиться в реальности.

Во второй раз ему удалось продержаться несколько полноценных минут, и, пожалуй, он испытал тогда самые яркие эмоции в своей жизни. Он еще ничего не знал и не умел делать во сне, не представлял, какие возможности открывает это новое для него состояние. Все это он понял несколько позже. Пока он мог лишь оценивать и познавать нереальность происходящего, наслаждаться свободой, совершать что-то такое, что всегда хотел сделать, но не мог себе позволить в реальной жизни.

Проснуться, оставаясь во сне, получалось на первых порах чрезвычайно редко, от силы несколько раз за год. Собственно, пробуждение происходило помимо его желания, по совершенно непонятным принципам, в соответствии с неведомыми ему законами. И оставалось неясным, что создает необходимые условия для управляемого сна и как вызвать их искусственно. Но Арсений очень любил такие моменты и сполна наслаждался ими, несмотря на то что всегда после подобных ночных приключений чувствовал себя изрядно уставшим и разбитым, поскольку был лишен полноценного отдыха.

Сначала он со свойственным ему усердием бросился реализовывать свой неудовлетворенный юношеский эротизм. Каждый раз, осознав себя во сне, он, памятуя о высокой опасности в любой момент проснуться, стремился как можно быстрее найти какую-нибудь более-менее приличную девушку, проходящую неподалеку, с целью немедленно заняться с ней сексом. Девушки во сне все сплошь попадались доступные и на все согласные, правда, немного индифферентные. Никогда не возражали и всегда вели себя ровно так, как Арсению того от них и хотелось. Впрочем, поскольку во сне самой большой неприятностью было то, что он мог проснуться, возможная необходимость применения насилия его тоже особо не волновала. Почему нет, если даже грубым и циничным своим поведением он ровным счетом никому не доставит неудобства или неудовольствия? Да и наказания никакого, очевидно, не последует, ведь это всего лишь сон.

Очень скоро он начал привыкать и подмечать некоторые закономерности происходящего. Все живые существа вокруг него строго и беспрекословно подчинялись всем его желаниям. Нет, то есть поначалу они демонстрировали видимость разумного волеизъявления – вели себя как-то, всегда по-разному, в зависимости, наверное, от изначального сценария сна. Но как только Арсений обращал на них свое высочайшее внимание, они либо замирали, не зная, что предпринять до того, как будет высказана воля хозяина, либо, если эта воля уже была определена, немедленно приступали к ее неукоснительному исполнению.

Затем он заметил, что обладает во сне уникальными способностями. Например, он мог материализовывать предметы, если, конечно, термин «материализация» вообще может быть применим к происходящему внутри сновидения. Однажды ему привиделось, будто они с друзьями готовятся к вечеринке. Они сходили в магазин, купили продукты согласно заранее подготовленному списку, и на обратном пути, уже на подходе к дому, вдруг порвался пакет, и все купленное рассыпалось, разлилось, разбилось – в общем, оказалось мгновенно уничтоженным. Арсений было расстроился, ведь придется заново тащиться в супермаркет, опять потребуется собирать деньги, но в этот момент у него случился тот самый акт дремотного осознания. Тогда он взял в руку новый пустой пакет, словно несет его из магазина. И просто стал вслух перечислять те продукты, которые они планировали к сегодняшнему застолью. Пакет в руке послушно тяжелел, наполняясь необходимыми товарами. В конце концов, мысли в голове закончились, но ощущение не вполне решенной задачи почему-то осталось. И тогда он подумал: «Да что ж я должен все помнить, что ли? Не царское это дело! Я во сне, или я не во сне! Я волшебник здесь или кто!? Хочу подарок от Бога, пусть сам решит какой!» В тот же миг он увидел торчащий из пакета кончик шикарного французского багета. «Точно, – подумал Арсений, – про хлеб-то я и забыл! Спасибо!»

Кроме того, во сне он умел летать. Как угодно – высоко или низко, далеко или близко. Правда, не очень быстро. Превысить некий, неизвестно кем определенный предел скорости, он почему-то не мог. Впрочем, обычно этого вполне хватало. Также он мог с легкостью закладывать мячи в баскетбольную корзину сверху в высоком прыжке, хотя в реальной жизни сделать этого ему никогда не удавалось. Данное обстоятельство и стало чуть позже тем самым признаком, который позволил ему хоть в какой-то степени целенаправленно управлять своими пробуждениями во сне. Ведь он не умеет летать в реальной жизни, не умеет класть мячи в корзину сверху. И если ему удалось подобное – значит, дело ясное, он во сне! Этого оказалось вполне достаточно, чтобы благодаря новому открытию осознавать себя внутри сновидения гораздо чаще. Позже у него появились и другие надежные индикаторы, которые, случаясь исключительно во сне, давали ему ясно понять, что это сон и есть. Например, ему часто виделось в ночных кошмарах, что он пытается включить свет, щелкает всеми выключателями подряд, но свет не загорается. Тогда Арсений научился использовать сей неприятный момент в своих интересах, и пугающие ужастики сразу же превратились в удивительные и увлекательные приключения.

Но кое-что он не умел делать даже во сне. А может быть, пока не умел, ведь его никто и никогда не обучал этому целенаправленно. Что сам постиг, тем и вынужден был довольствоваться. Он не мог изменить декорации вокруг себя. В каком месте проснулся, в том и приходилось весь остаток сна находиться. Он, конечно, мог перемещаться, лететь куда-то, окружающее пространство не имело видимых границ, но приходилось лишь констатировать ту или иную смену пейзажа, не имея возможности повлиять на него в целом.

И еще он не мог явить перед собой того или иного конкретного человека. Точнее, можно было, например, заставить тотчас появиться из-за угла некую абстрактную девушку, но вот со знакомыми людьми дела обстояли гораздо сложнее. Если нужный человек уже находился в его сновидении, он управлял бы им точно так же, как и любым другим. Но если же он изначально не присутствовал, создать его не удавалось никоим образом. Чего он только не пытался делать! Даже летал по всем закоулкам сна, пытаясь отыскать какие-то признаки знакомых улиц, чтобы привязаться к ним и уже затем найти нужный адрес, лелея слабую надежду отыскать по этому адресу столь желанного ему персонажа.

И все же это было очень здорово! Здорово почувствовать себя волшебником! Хоть иногда, хоть на час! Пусть даже не в полной мере. «Вот бы так в реальной жизни», – часто мечтал Арсений после окончательного пробуждения.

* * *

На этот раз Козырев заявился в гости к Мусе Бурхану один. Старый йогин почему-то позвонил ему напрямую и предложил встретиться, хотя до этого они ни разу не общались в отсутствии Малахова. Даже по телефону.

Настроение у молодого человека было замечательное. Экзамены сданы, диплом получен, направление будущей работы избрано. Впереди ожидает новая, взрослая, самостоятельная и интересная жизнь. А беседы с мудрым старцем всегда ему нравились. Они приятно отдавали какими-то таинственными, мистическими, скрытыми знаниями. И хотя сам он считал подобные практики ненаучными, все же накопленная в них мудрость тысячелетий поневоле заставляла относиться к ним с должным почтением.

Свято следуя своей извечной манере сразу же переходить к самой сути вопроса, Муса не стал долго ходить вокруг да около и буквально с порога выпалил юноше то, зачем, собственно, и пригласил его в гости:

– Арсений, я хочу предложить тебе стать моим личным учеником. Я долго думал, прежде чем сделать тебе подобное предложение, и счел, что мы с тобой сможем стать хорошей командой. Во всех индийских практиках чрезвычайно важно, чтобы учитель и ученик подходили друг другу духовно, и я считаю, что это как раз тот самый случай.

Такой постановки вопроса Козырев никак не ожидал. Он вообще с трудом себе представлял, что значит быть учеником с чисто восточной точки зрения, не понимал четко конечной цели обучения и уж тем более даже предположить не мог, в чем именно заключается собственно процесс познания. Однако он умело скрыл свою первую, явно негативную, реакцию, дав тем самым возможность хозяину высказаться более подробно.

– У нас в стране, Арсений, чрезвычайно трудно встретить настоящего, подлинного гуру. Слишком много людей соблазняются внешней стороной медали, еще большее их количество и сами-то знакомы с древней тайной культурой слишком поверхностно. Это все не годится! Я же смогу передать тебе то, что собирал по крупицам в течение всей своей долгой жизни! Сначала в нашей странной, необычной стране йогические практики были под запретом. Потом, наоборот, стали слишком модными, а следовательно, общедоступными и низкопробными. У меня же были хорошие учителя и доступ к самым истинным, сокровенным знаниям! Из тех, что тысячелетиями передаются только из уст в уста, да и то лишь самым достойнейшим из шишйа.

– Муса Джи, вы застали меня врасплох. Я буквально даже не знаю, что и ответить.

– А я вовсе не требую от тебя ответа здесь и сейчас. Это очень хорошо, что ты не прокричал радостно: «Да, я согласен, учитель!» Для столь важного дела требуется взвешенное и продуманное решение. Ведь ему потом придется следовать всю свою жизнь.

– Да, я это понимаю.

– А чтобы тебе было над чем именно думать, я расскажу тебе еще кое-что. Конечной целью йоги является достижение мокши. Ты это знаешь. Это долгий и тяжелый путь, но и в конце него мы добиваемся лишь промежуточного результата.

– Промежуточного?

– С точки зрения индуизма мокша и является самоцелью. Прекратить порочный круг самсары, достигнуть полного и окончательного освобождения. Но буддисты, а именно адепты школы махаяны, «Великой колесницы», не останавливаются на этом, ибо чего стоит заслуга достичь личного просветления? Истинно просветленный должен понимать, что существует необходимость избавления от самсары всего человечества! В этом их цель и в этом их жизнь.

– Как-то это чересчур самонадеянно, вы не находите? Я понимаю еще спасать себя, но спасать всех… Разве это правильно?

– Жизнь полна страданий. Даже удовольствия приносят страдания, когда человек их лишается. И чем сильнее страсть, удовольствие, наслаждение, тем сильнее последующие страдания. Даже для великих, сильных мира сего! Огромные возможности исполнения желаний не порождают ничего, кроме еще больших желаний! Что же говорить про простых людей? И я не говорю уже про болезни, про душевные муки. Весь материальный мир соткан сплошь из одних лишь страданий! Так разве может быть цель более достойная и благородная, чем избавить людей от этой незаслуженной боли?

Козырев пожал плечами. Он не знал, что на это возразить, хотя внутренне и не был полностью согласен с йогином. Тот продолжил:

– Я открою тебе самый сложный, но при этом и самый быстрый путь. Слышал ли ты что-нибудь о тантре? Йога учит нас, как избавиться от страстей, тантра – как использовать страсти для достижения своей цели. Это очень опасная, но при этом прекрасная практика! Только с настоящим, истинным гуру возможно овладеть ею. Роль учителя огромна! И я предлагаю стать твоим проводником на этом непростом пути.

Вместо ответа Козырев вдруг спросил:

– Скажите, Муса Джи, а можно ли выйти из круга перерождений, когда все достигнуто и уже больше нечего желать? Является ли скука синонимом просветления?

Вопрос стал полной неожиданностью, но мудрый мужчина не растерялся.

– Скука тоже страдание. Вот видишь, ты и сам начинаешь понимать, что, даже достигнув всего, что пожелаешь, невозможно избавиться от страдания. На дороге просветления нас ждет множество удивительных, волшебных вещей! Ты полностью изменишься, ты овладеешь огромными, колоссальными возможностями. Слышал ли ты о сиддхах?

– Сиддхах?

– Нет предела возможностям для истинно великих йогинов: чтение мыслей, мгновенное перемещение на гигантские расстояния, прорицание будущего, совершенная интуиция. Ты сможешь не спать, не пить, не есть, не дышать. Являть себя в нескольких местах сразу, лечить и воскрешать. Управлять событиями и даже материализовывать любые предметы!

– Вот как? Это интересно! – Арсений будто бы встрепенулся от скучного разговора. Муса успел заметить его реакцию.

– Ты меня не понял. Сиддхи – не самоцель. Это лишь приятный побочный эффект для преданных адептов практики. На том уровне просветления прилежный ученик не воспримет их как награду. Он останется к ним равнодушным. Ты себе сейчас даже представить не можешь всю глубину предстоящего тебе духовного перерождения.

Услышав про предстоящую глубину духовного перерождения, Козырев вновь явно и откровенно заскучал. Бурхан понял, что может потерять ученика, так и не приобретя его.

– Хорошо, я расскажу тебе одну известную поучительную историю про двух братьев. Старший брат стал буддистским монахом и долгих двенадцать лет потратил на практику тантры. Когда он вернулся домой, младший брат попросил: «Пожалуйста, покажи мне, чему ты научился». Старший подвел его к реке, погрузился в глубокую медитацию и через некоторое время встал и пошел через реку по поверхности воды.

Младший брат быстро нашел лодочника, дал ему монету, переправился на другой берег одновременно со старшим и вновь обратился к нему с вопросом: «Скажи, ты двенадцать лет учился тому, что я смог сделать за пять минут?» Старший брат устыдился напрасно потраченного времени, вернулся в монастырь и впредь занимался только истинной самореализацией.

Это я к тому тебе рассказал, что на тернистом пути просветления возможны любые соблазны, правильно избежать которых поможет только мудрый наставник.

В этот момент Козырев уже полностью определился со своим решением. Он и так с самого начала был настроен скептически, а уж теперь поведанная Мусой нравоучительная история утвердила его окончательно. Он деликатно откашлялся и обратился к хозяину с почтительной речью:

– Уважаемый Муса Джи! Я в самом деле невероятно признателен вам за столь великую честь. Не знаю, правда, чем я заслужил такое высокое доверие с вашей стороны, вы ведь меня совсем не знаете. И потому я считаю, что злоупотребил бы вашей добротой, если бы согласился на это щедрое предложение. Но это не главное! – последнюю фразу Арсений произнес несколько громче, чтобы предвосхитить возражения несостоявшегося гуру. – Вы помните ваше же предсказание? Я считаю, что вот она, дикша! Посвящение в ученики. Та, что должна определить мою судьбу. Я не готов. Я считаю, что мы еще не расшифровали послание. И если я сейчас откажусь, то тем самым изменю предначертанное. Я не знаю, правильно ли я поступаю, но сейчас я так чувствую. Надеюсь, что вы меня поймете и простите.

Бурхан явно растерялся. Он и предположить не мог подобного исхода сегодняшней встречи.

– Я только что окончил университет, – продолжал тем временем юноша. – Меня ждет новая интересная работа. Мне хочется сейчас сконцентрироваться на этом. Я верю в науку и ей одной поклоняюсь! Она мой Бог, и в ней моя жизнь! Я ведь столько этому учился!

– Учился… – задумчиво повторил йогин. – Учиться можно разному и по-разному. Вот ты, Арсений, образованный человек по современным меркам. Как ты сам говоришь, окончил университет. Не последний студент в своем выпуске. Возможно, даже первый. Но кто бы ты был, если бы не родители, не школа, не вуз? Те, кто передали, вложили в тебя опыт поколений предков. Пойми, я ничуть не умоляю твоих личных заслуг. Ты все это правильно воспринял, осознал, впитал в себя. Теперь, я уверен, будешь развивать науку дальше и сам откроешь много чего нового и полезного. Всего того, что сможешь передать потом своим потомкам. В этом путь цивилизации.

А теперь представь… представь, что ты родился в другом месте и с пеленок в тебя вкладывали не современные физико-математические знания, а практики древних тибетских школ. А если не только ты, а и все вокруг тебя постигали бы исключительно одни лишь эти только знания? Как ты думаешь, эта гипотетическая, другая цивилизация сильно бы отличалась от нашей, теперешней? То-то и оно! Мы рабы наших представлений. Отрешиться от них, подняться над реальностью и узреть истину очень мало кто способен.

Арсений согласно кивнул.

– Ну ладно, – Муса Бурхан вдруг резко и внезапно подвел итог всей их встречи. – Спасибо тебе за откровенность. Я ценю прямоту и честность. Надеюсь, у нас еще будет возможность вернуться к этому разговору, а у тебя – шанс передумать. В любом случае я уверен, мы останемся с тобой добрыми друзьями, и я всегда буду рад видеть тебя рядом.

Козырев снова кивнул, простился с почтенным старцем и поспешно вышел на улицу.