Читать книгу От заката до рассвета. Рассказы и повести - Леонид Ефремов - Страница 1

Начальник колонии номер семнадцать полковник Усачёв сидел за столом своего кабинета и пересматривал в четвёртый раз дело заключённого Перова. Размышления полковника прервал стук в дверь.

– Войдите, – громко сказал он, закрывая папку.

В кабинет вошёл ефрейтор в овчинном полушубке и с порога доложил:

– Заключённый Перов по вашему приказанию доставлен.

– Давай его сюда.

Ефрейтор ловко выскочил из кабинета, и через секунду в кабинет неспешно зашёл, держа за спиной руки, заключённый в сопровождении двух конвоиров.

– Заключённый Перов Николай Захарович, статья пятьдесят восьмая часть десятая, – ровным голосом произнёс вошедший.

Полковник внимательно посмотрел на него. Небольшого роста, но даже с учётом одетой фуфайки видно, что широк в плечах. Чувствуется в нём сила. Шапку снял как положено, но никакого подобострастья, свойственного обычному зеку. Наоборот – полное спокойствие во взгляде и даже какая-то отрешённость. Непрост, ой как непрост был бывший майор! Именно такое звание было у него, когда он был разжалован, осуждён и по этапу отправлен к ним в лагерь на Колыму.

– Свободны, – сказал полковник, обращаясь к конвою, и, заметив, что солдаты замешкались, строго повторил: – Свободны, я сказал!

– Так точно, – ответил ефрейтор, но, выходя, обернулся и произнёс: – Ежели чего, так мы тут, товарищ полковник, в коридорчике. – И неохотно прикрыл за собой дверь.

Плохая, видимо, была репутация у заключённого Перова.

– Присаживайся, – указав на стоявший посреди просторного кабинета табурет, сказал Усачёв, а сам встал из-за стола и, закурив папиросу, отошёл к окну. На улице была вьюга. Зима никак не хотела уступать зарождавшейся по законам природы весне. Снег хаотичными порывами метался в разные стороны и, огибая бараки, стремительно нёсся в сторону колючки, пытаясь вырваться в поле за пределы лагеря. «Даже снег – и тот пытается вырваться на свободу», – грустно подумал полковник и, задёрнув штору, сел за стол.

Усачёв, решив выдержать паузу, открыл папку с делом Перова и стал перелистывать, якобы внимательно изучая её содержимое. Этот приём зачастую выводил вызванных на допрос заключённых из равновесия. Через минут десять он краем глаза ещё раз внимательно посмотрел на сидевшего перед ним Перова. Ни тени смущения и полное безразличие. Да, трудно его будет разговорить! У полковника, как у любого настоящего «хозяина» на зоне, было много осведомителей. Но даже самый толковый из них – писарь, учитель, севший по пятьдесят восьмой за свой «длинный язык», – не смог втереться в доверие к Перову. Непонятен он был Усачёву, а в его службе непоняток быть не должно.

Полковник ещё раз перебрал в памяти основные детали личного дела бывшего майора. Образование высшее. Дома, в Воронеже, остались жена и сын. До войны работал в ДСО «Буревестник». Закончил разведшколу, а затем там же остался преподавать курсантам основы рукопашного боя. Характеристики и с места работы до войны, и со службы отличные. Орденов и медалей – на троих хватило бы. Хотя за что получены, информации практически нет. Видно, серьёзные задания майор выполнял, коли всё так засекречено. Орденов и медалей, правда, его лишили, но конфисковать их не смогли. Не нашли. Пропали они. На зоне его сразу Молчуном окрестили. Он, как одинокий волк, почти ни с кем не общается. По данным осведомителей, только с двумя местными с Колымы. С одним эвенком – бывшим охотником, – да с Сергеевым Анатолием по кличке Морячок, который за убийство любовника жены срок тянет. Причём не общается ни с блатными, ни с политическими. От всех особняком держится. Усачёву докладывали, что блатные его прощупать хотели и троих беспредельщиков к нему подослали. Но они до него так и не добрались – несчастный случай. Их брёвнами у лесопилки завалило. Штабель случайно развалился, подпорки не выдержали. Сильно их покорёжило – только один выжил, и то до утра не дотянул. А у двоих, которые сразу окочурились, шейные позвонки брёвнами сломало. А может, и не брёвнами вовсе? Вопрос? После того случая, говорят, с Молчуном законник побеседовал – и блатные от него отстали.

А «мужики» его уважают. Лес он валит наравне со всеми. Только всё время в сторонке держится. Топором орудует, как самурай мечом. Как в цирке прямо! Усачёв сам это наблюдал, когда с инспекцией из Первопрестольной в тайгу на лесоповал выезжал. А ещё осведомители докладывали, что Молчун очень орешки от шишек сосновых любит. В барак приносит, у печки высушивает и грызёт постоянно. С земли шишки не берёт, только свежие с верхушек сосен камнями сбивает. Да так ловко, а ведь сосны высотой метров до пятнадцати попадаются! В общем, никакой полезной информации. Прямо не майор какой-то получается, а сплошная загадка!

Вот и сейчас безразлично на карту за его спиной уставился и не шелохнётся. А может, он карту-то изучает? Может, он к побегу готовится? Такой может! Только он ведь должен знать, что ни одного удачного побега из этой зоны не было и быть не может. Кругом тайга непролазная на сотни километров. Если не солдаты, то волки или какой медведь-шатун растерзают на части. Попытки, конечно, были, но ни один живым не остался. Хотя… Чтобы в такое время года в побег сорваться, надо быть полным идиотом. Шансы равны нулю. А бывший майор, похоже, далеко не идиот! Вот когда потеплеет – тогда, возможно, и попытается рвануть. Рисковать своей службой полковнику не хотелось. Потому и вызвал его к себе Усачёв, чтобы прощупать, пока лето не наступило. Да и капитан Степанов, особист, хоть и сволочь порядочная, но дело своё туго знает, да и чутьё у него на этого брата – о-го-го! Он к Перову давно подбирается. Хотя даже его методы, сродни пыткам, результатов пока не дали.

Полковник закрыл папку с делом и обратился к бывшему майору на «вы», пытаясь наладить контакт:

– Николай Захарович, я вот неплохо в людях разбираюсь – издержки профессии, видите ли. Но вас никак понять не могу. Осуждены вы по пятьдесят восьмой, а с политическими не общаетесь! От блатных тоже особняком держитесь. Ну, с этими понятно, а вот с политическими… Я вот дело ваше, Перов, внимательно изучил. Вы же боевой офицер, наград – не сосчитать, и, опять-таки, в партии состояли. Это они вас не привечают или вы сами их сторонитесь?

– Я сам по себе, – без каких-либо эмоций ответил Молчун, даже не переведя взгляда на начальника колонии.

– Сам по себе – это хорошо! Только это хорошо для тебя, а для меня – нет! – резко перейдя на «ты», сказал Усачёв. – Здесь у нас не санаторий, а зона! И все зеки – это большой коллектив, будь они политические или блатные. Мне глубоко нас…ть на то, какой ты окраски! Мне главное, чтобы в зоне был порядок! А если кто-то тихарится от всех, то я так понимаю, что он что-то нехорошее замышляет. Так вот, заключённый Молчун, ставлю тебя в известность, что такие, как правило, до конца положенного срока не доживают. А решить эту проблему, как ты сам понимаешь, у меня возможностей хватает. Одним зеком меньше, одним больше… Кто тут вас считает? Уяснил!?

– Да, гражданин начальник, – всё так же без эмоций ответил Перов.

– Ну, вот и славненько! А то капитан Степанов тебя ждёт не дождётся. Тогда вот смерть от заточки тебе сказкой покажется! Он мне, правда, докладывал, что у тебя болевой порог запредельный, но ты не весь его арсенал прочувствовал. И это только потому, что я его пока сдерживаю. Посерьёзней тебя орлы были из идейных – и то ломались на раз-два. Я просто понять хочу, пока только понять. Вот, дело твоё изучил, но темно как-то выходит с биографией. Когда в разведке служить начал – засекречено, за что орденов нахватал – непонятно, за что срок дали – и то расплывчато: «за неповиновение высшим по званию офицерам и поступок, создавший угрозу для их жизни». В неповиновение, исходя из твоих характеристик, поверю. А вот что такое «угроза для жизни»? Я читал, что прозвище или позывной – это как тебе угодно, у тебя на фронте был: «Майор Смерть». Может, ты их застрелить хотел? Или позвонки брёвнами сломать? – с намёком на смертный случай с блатными сказал Усачёв, внимательно вглядываясь в лицо заключённого.

Но на лице бывшего майора не дрогнул ни один мускул.

– Нет, гражданин начальник. Среди них свой капитан Степанов, такой же, как у вас, был. Сдуру нагрубил да припугнул, – на удивление длинно произнёс Молчун.

– Ну, ты мне Лазаря не пой! Это ж как нагрубить надо на пятнаху-то? – сверля взглядом Перова, спросил полковник.

Молчун, выдержав взгляд, лишь пожал плечами и снова безучастно уставился на карту. Усачёв понял, что дальнейшая беседа бесполезна.

– Если мне хоть кто-то просто намекнёт, что ты что-то замышляешь, – отдам капитану. Он тебя на портянки заживо порвёт, давно уже домогается. Не нравишься ты ему. Ой, как не нравишься! Даю время подумать. Стучать не предлагаю, знаю: откажешься, а вот прийти ко мне в следующий раз и успокоить, что никакого подвоха от тебя не поимею, очень хотелось бы.

После этих слов полковник позвал ефрейтора и приказал отконвоировать заключённого в карцер. На шесть суток.

Оказавшись в полной темноте пропитанного сыростью помещения карцера размером приблизительно метра два на два, бывший майор Перов немного расслабился. Условия здесь были невыносимыми, но только не для него. Присев на корточки, он проделал серию дыхательных упражнений. Затем, одним из известных ему способов, заставил мышцы своего организма в сумасшедшем ритме поочерёдно сжиматься и разжиматься в течение минуты. Это помогло. По телу разлилось приятное тепло. Необходимость проделывать периодически эту процедуру его нисколько не пугала. «Хозяин» наивно думает, что в очередной раз, подвергая зека Перова этому испытанию, сможет сломить его. Если бы он только знал, что это было то единственное место, где бывший майор мог полностью расслабиться! Там, за пределами карцера, он не мог позволить себе этого ни на секунду. А условия? У него были отличные учителя в разведшколе, и эта задача была не из самых сложных.

Согревшись, бывший майор решил проанализировать разговор с начальником колонии. Может ли он что-то знать о его замыслах? Нет. Ни одна живая душа об этом не знает. Догадки? Вернее всего не догадки, а чутьё. Если с садистом-капитаном всё ясно (тот просто пытается подавить в любом человеке личность и сделать его похожим на животное), то «хозяин» далеко не так прост. И, хотя он ничего знать не может и из их беседы ничего полезного выяснить не получилось, ситуация становится опасной. Перов вспомнил взгляд начальника колонии, и неприятный озноб – то ли от холода, веющего от промёрзлых бетонных блоков карцера, то ли от неприятного разговора – пробежал по телу. Как он сказал, сверля его глазами: «Это как же надо нагрубить на пятнаху-то»?

«Если бы ты знал как», – подумал про себя Перов, и воспоминания, как кинолента, стали прокручиваться в его сознании.

Тогда его группе была поставлена задача десантироваться в тыл врага и взять языка. Но не просто языка, а генерала, направлявшегося с пакетом важных документов в действующие войска из ставки Гитлера. По данным разведки было известно лишь то, что он проследует завтра через посёлок Осташково из оккупированного Минска. Ни время, ни точное место, не говоря уже о наличии охраны, известны не были. Но взять его, причём живым и невредимым, и доставить командованию на блюдечке – будьте любезны! Короче, как говорят у нас на Руси: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!

Его группа только что вернулась со сложного задания. Ребята практически не спали двое суток, и им необходим был как минимум день отдыха для восстановления. Но задание с такими вводными начальство, по-видимому, никому, кроме группы майора по прозвищу Смерть, доверить не решилось. А приказ есть приказ, будь ты хоть мёртвый!

Через полчаса его ребята были в сборе и, после того, как майор с начальством определили самое слабое место в обороне противника для обратного перехода через линию фронта, с попутной полуторкой поехали на аэродром. В пять утра они удачно приземлились в пяти километрах от Осташково. Собрав и припрятав в кустах парашюты, совершили марш-бросок до дороги, по которой должен был проехать генерал. Это была единственная достоверная информация. И то только потому, что другой дороги, по которой могли двигаться автомобили в сторону фронта через лес, не было.

Группа двинулась вглубь леса в поисках подходящего места для засады. Пройдя метров пятьсот, майор нашёл, наконец, то, что искал, и отдал приказ на привал. Место было подходящее. Во-первых, дорога здесь делала крутой поворот, а потому скорость проходящего в этом месте транспорта должна была быть небольшой. Во-вторых, по краям дороги рос густой кустарник, который плотной стеной закрывал видимость в сторону леса. Правда, так как с двух сторон нападать четверым бойцам, включая его самого, было равносильно самоубийству, немцы, оказавшиеся по другую сторону дороги, также были бы скрыты плотным кустарником. Но это для майора было уже неважно. Для придуманного на ходу плана захвата генерала это было вторично. По его расчётам им была необходима минута, максимум полторы, чтобы выполнить задание и скрыться на безопасное расстояние. Важным оказалось ещё и то, что с одной стороны дороги был покатый склон, упиравшийся в густой лес. Склон имел скальную поверхность, покрытую тонким слоем мха. Майор, ещё будучи ребёнком, жил с родителями в Карелии, и такие склоны ему были прекрасно знакомы. Частенько с друзьями они устраивали захватывающие дух спуски прямо на задницах, оставляя за собой полосы чистой, но влажной скальной поверхности. Это было круче, чем на ледяных горках. Дух захватывало! Минусом были лишь взбучки, полученные от родителей за грязную или порванную в очередной раз одежду.

Взвесив ещё раз все «за» и «против» своего плана, он приказал своим бойцам приступить к организации засады. Сначала ребята, отвечающие в группе за взрывное дело, заложили взрывчатку на дороге. Так, чтобы не задело машину с генералом, которая замедлит ход на повороте. Затем они расположились в кустах со стороны скалистого склона напротив мест закладки взрывчатки. Сам Перов с лейтенантом Куницыным, негласно считавшимся его заместителем, соорудив из палок небольшие салазки, для того чтобы на них скатить пленного генерала по поверхности скалы, замаскировались в кустах с другой стороны дороги у самого её изгиба. Наступило томительное ожидание. Через полтора часа послышался отдалённый гул моторов. Перов поднял вверх руку, что означало полную боевую готовность. Ребята замерли.

Вскоре на дороге показалась колонна с немцами. Охрана у генерала оказалась серьёзная. Впереди процессии ехал мотоцикл с коляской, в которой сидел пулемётчик. Далее следовала самоходка, а уже за ней, метрах в десяти, – легковая машина. В ней, по всей видимости, и находился генерал. Замыкал колонну грузовик с солдатами.

Перов рассчитал всё правильно. Первый заряд взорвался между самоходкой и мотоциклом, который, сделав сальто, упал прямо на водителя и пулемётчика, не оставив им ни единого шанса. Второй заряд взорвался точно под днищем грузовика, который, проехав ещё метра три по инерции, перевернулся набок и вспыхнул, как спичечный коробок. Лишь самоходка, резко затормозив и уткнувшись передними колёсами в разбитый мотоцикл, сильно не пострадала. Но пока немцы даже не успели понять, что случилось, бойцы майора забросали дымовыми шашками дорогу впереди и сзади легковой машины и открыли беспорядочную стрельбу.

Всё заволокло дымом. Перов с лейтенантом Куницыным бросились в сторону машины. Генерал с двумя вооружёнными офицерами и водителем как раз пытались покинуть её. Пока майор разбирался с двумя охранниками, Серёга вырубил шофёра. Но тут из клубов дыма показалась рука с «вальтером», направленным прямо ему в лоб. Генерал оказался не из трусливых. Серёга «на автомате», как учили в разведшколе, вывернул правой рукой запястье генерала и, резким движением перевернув его в воздухе, бросил на спину. Но одновременно с этим раздался роковой выстрел. Пуля непроизвольно попала генералу в шею. Времени на раздумья не было, и Серёга, выбив из его руки пистолет и взвалив его на спину, бросился к приготовленным салазкам. Тут же к нему со стороны машины выскочил Перов.

Сметая своими телами и салазками скользкий мох, они через пару секунд достигли окраины густого леса. Как выяснилось позже, они оказались не одни такими расторопными. Один из офицеров, сопровождавших генерала, последовал их примеру. Но он не успел причинить им никаких хлопот, потому что взрывники, отстреляв всю обойму и скатившись за командиром с Серёгой по скале, прямиком влетели во фрица, сбив его с ног. Профессионально вырубив немца, они проверили у него документы. Офицер оказался адъютантом генерала. Майор решил прихватить его с собой. Тем более что генерал истекал кровью, и выживет он или нет, было неясно. Пока немцы в панике, беспорядочно стреляя, метались по окутанной дымом дороге, его группа с двумя захваченными языками успела уйти далеко вглубь леса на безопасное расстояние. И лишь тогда Перов дал приказ на короткий отдых.

Генерал оказался совсем плох. По-видимому, пуля задела на шее артерию. В таком состоянии доставить его живым через линию фронта возможности не было. Получается, что задание командования они провалили.

– Как это случилось, лейтенант? – зло спросил Перов Сергея.

– Он бы меня убил, – оправдываясь, глухо проговорил Серёга. – Ещё секунда – и всё. Я же просто руку ему с пистолетом вывернул, как учили. А он выстрелить успел. Прямо в себя.

И тут майор в сердцах бросил фразу, за которую не мог простить себя и по сей день:

– Ты же задание провалил! Ты хоть понимаешь, чтó ты наделал? Да лучше бы он тебя убил, но жив остался!

А в этот момент, когда он распекал лейтенанта, генерал пришёл в сознание и, незаметно вытащив из кармана кителя небольшой, более похожий на дамский, браунинг, прицелился в майора. Движение генерала увидел только Серёга и моментально прикрыл телом командира. Он бы мог успеть выстрелить или метнуть в него нож, находящийся у него в руке. Но он не сделал этого. Второй раз он не мог подвести своего командира. Ярость ослепила Перова, когда он, резко развернувшись, подхватил оседающее тело лейтенанта. Забыв обо всех правилах и не задумываясь о последствиях, он выстрелил генералу точно между глаз прямо из-под руки Серёги.

Это уже потом, когда они удачно пересекли линию фронта и доставили в штаб портфель с документами, принадлежавший генералу, и его адъютанта, началось следствие. Вели его особисты-НКВДшники из штаба округа. Особенным рвением отличался молодой старший лейтенант, очень похожий на капитана Степанова из окружения полковника Усачёва. Схожий с ним по беспринципности и умению проводить допросы на грани с пытками, получая от этого звериное наслаждение.

В вину группе Перова и ему лично вменяли смерть генерала, которого, по заданию, необходимо было доставить живым. Причём со свойственными тому времени обвинениями в предательстве Родины и шпионаже. Сначала особисты пытались доказать причастность одного из его подчинённых к наличию второго пистолета у генерала, из которого был убит лейтенант. Якобы при досмотре его специально не заметили. Когда из этого ничего не вышло, взялись за командира группы. Тем более что один из бойцов его группы не выдержал допросов с пристрастием и подписал документ о том, что необходимости стрелять на поражение у товарища майора не было. Перов не был в обиде на своего подчинённого. Он знал, как умеют эти ребята выбивать нужные показания.

И вот, когда его в очередной раз привели на допрос в землянку к особистам, Перов понял, что скоро участь его будет решена. От него, по сути, уже ничто не зависело. Рядом с ним стоял захваченный адъютант со связанными руками и окровавленным лицом. В землянке ещё находились садист – старший лейтенант, – его начальник из НКВД – майор, – а также начальник разведки, представитель штаба армии, писарь и незнакомый ему мужчина в штатском. По-видимому, переводчик. Всё было предопределено. Сейчас немец даст показания, что майор выстрелил генералу в голову с расстояния в пару метров. Это не сошло бы с рук даже солдату-первогодке с плохим зрением, а уж ему – профессионалу… Тут и доказывать ничего больше не надо было. А понятие аффекта или душевного состояния при потере боевого товарища таким воякам, как старший лейтенант, ни разу не бывавшим ни на линии фронта, ни тем более за ней, было неведомо.

После того, как штатский перевёл последний ответ на вопрос о случившемся с генералом, старлей довольно улыбнулся, разведя руки в стороны. В отличие от него, пленный немец бросил на Перова сочувствующий взгляд.

– Ну что, майор? Сколь верёвочке ни виться, а конец для предателя один! – радостно подытожил окончание допроса старший лейтенант. – Жаль только, что лейтенанта там похоронили, а не с собой через линию фронта перетащили, – сказал он небрежно, словно это был не человек, а мешок с картошкой. – Но оно и понятно: зачем тебе, майор, лишние проблемы? Может, ты в параллель с генералом и ему в спину стрельнул? Для надёжности, а?

Перов и так еле сдерживался. Он увидел, как заходили желваки на лице начальника разведки при словах этого молодого сосунка. Но, когда особист оскорбил память о Серёге, майор не смог вытерпеть:

– Не тебе, лейтенант, на такие темы рассуждать, – сказал Перов, специально занизив его звание. – Ты хоть наших, хоть немцев в равных условиях встречал? Не связанными? Устал я от тебя, лейтенант. Ты, конечно, парень неплохой, с фантазией, – спокойно продолжил он, просчитав ситуацию за считаные секунды и начав импровизировать на ходу: – Вот, ножичек мне подбросил – думал, я после твоих допросов вены себе вскрою? Нет, сопляк! Я по-другому поступлю.

Старлей побледнел. Переводчик, вообще, спрятался под стол. Второй НКВДшник потянулся было к кобуре, но начальник разведки аккуратно перехватил его руку. Он один знал, что в отношении майора по прозвищу Смерть это было бесполезно. Если он не блефует и у него есть нож, то в тесном пространстве землянки у них нет против него ни одного шанса. А нож у Перова был на самом деле и спрятан был за спиной.

– Попробуй взять живым хотя бы одного настоящего фрица. Только живым!

С этими словами майор вытащил нож и, одним движением разрезав верёвку на руках пленного, метнул его точно в синюю фуражку старлея, висевшую на гвоздике у окна. Затем, бросив в сторону немца фразу по-немецки: «у тебя есть шанс умереть достойно», быстро вышел из землянки. Он только и успел сложить руки за спиной да сказать конвойному, что его приказали отвести обратно, как раздались выстрелы. Перов усмехнулся: «Живым, конечно же, не получилось».

А дальше были дознание, допросы и суд. Ему повезло. Но, как говорят, везёт сильнейшим. Тогда, в землянке, он всё правильно просчитал, и это дало возможность получить не расстрел, а пятнадцать лет лагерей. Хотя за такое, как сказал один из НКВДшников, и расстрела мало! Но свидетелей инцидента хватало. А с учётом того, что представитель штаба армии и начальник разведки изначально были на стороне майора, то дело могло принять неприятный оборот. Ведь почему и как у Перова оказался нож, который старлей конфисковал у одного из его подчинённых, установить так и не удалось. Значит, вина за произошедшее могла повиснуть на старлее и коснуться всего начальства НКВД по возрастающей. А как получилось, что четверо вооружённых офицеров, двое из которых являлись доблестными представителями НКВД, не смогли повязать одного безоружного пленного немца, который мог ещё многое рассказать, было за гранью понимания. Вопросов было много, и все они были не в пользу представителей всесильного ведомства. Поэтому, дабы не выносить сор из избы, и было принято решение: заменить расстрел пятнадцатью годами лагерей.

От воспоминаний Перова оторвала пронизывающая тело прохлада. Он снова закрыл глаза. Сосредоточился и стал проделывать необходимые упражнения. Когда по телу вновь разлилось тепло, бывший майор мысленно вернулся уже к делам настоящим.

Надо было что-то решать. «Хозяин» – человек не глупый и подозревает его. Скоро, видимо, отдаст его на съедение этому садисту-капитану. Он, конечно, боль терпеть умеет, но здоровье и силы организма не вечны. А ему всё это было ой как необходимо! Да и тем более к побегу практически всё было готово. Вариантов не оставалось. Много полезного для выживания в тайге майор почерпнул из долгих бесед с эвенком по кличке Эвик, которого он защитил от уголовников, проигравших его жизнь в карты, за что тот был бесконечно благодарен ему. Правда, говоря о красотах тайги, он постоянно заводил разговоры про таёжные реки и сплав леса. Перов осознавал, что после его побега Эвика не один раз допросят с пристрастием. Жалко его было. Но была надежда, что, поняв его недалёкость и нулевую осведомлённость, от него отстанут. Хотя… Существовал капитан Степанов. А потому, когда Эвик всё выложит начистоту про их разговоры, надо было, чтобы у всех сложилось впечатление, что он будет сплавляться по одной из таёжных рек. Для этого же Перов завёл дружбу и с Толиком по кличке Морячок, который как раз в бытность жизни на воле работал на лесосплаве. Его он решил взять с собой. Во-первых, для исполнения его планов ему нужен был напарник. И, во-вторых, взяв его с собой, майор подтвердил бы версию о побеге по реке. Притом Морячок был единственным, кому он, не доверяясь до последнего момента о своих планах, мог сделать предложение бежать и быть уверенным, что тот не откажется. Толик был очень ревнив, за что и получил свой срок. Он отдал бы всё за то, чтобы увидеться с женой и убедиться, что она его ждёт. Морячок был крупнее Перова в габаритах и не отличался поворотливостью, но других вариантов не было.

Технически к побегу тоже всё было готово. Были запасены сухари на первое время, большой пакет махорки и немного молотого перца. Ему даже удалось стащить у уборщиков немного хлорки, а из котельной – жилетку, сделанную истопниками из старой фуфайки. Всё-таки на дворе был минус. Также были заготовлены две удавки из проволоки с деревянной ручкой и небольшой кусок нетолстой, но широкой доски, спички и выменянный за пару паек хлеба у одного зека, местного умельца, небольшой ножичек.

Наиболее подходящая смена для побега должна была дежурить в ночь со среды на четверг. Солдатам, караулившим на вышках, запрещено было спать и курить. Перов отследил, что именно в эту смену один из ребят, дежуривших на соседних вышках, располагавшихся между двумя рядами колючки, пристраивает ушанку на пулемёт и, пригнувшись, курит, пуская дым в бушлат. Второй в это время светит прожектором вдоль вышки так, чтобы со стороны караулки начальника не было видно, что на ней делается. Затем они менялись ролями. Проход через колючку майор решил делать у левой вышки. Там две нижние линии колючки немного провисли. Процедура самовольного курения длилась от пяти до шести минут. Этого было достаточно, чтобы, по замыслам Перова, преодолеть два ряда колючки. А дальше? Дальше – импровизация, правда, основанная на его навыках и знании местности, исходя из зафиксированной в натренированной памяти карты, висевшей на стене в кабинете начальника колонии.